Часть вторая
После Пасхи
Девочка-тролль с серными спичками
Ее привезли в Гудагорден босую и в рваном платье. Тетя из детской сиротской комиссии вытолкала ее из машины; острая щебенка больно колола ее босые ноги.
– Сделай книксен своим приемным родителям, – сказала тетя и толкнула ее к стоявшим перед ней людям.
Девочка смотрела в землю, а люди смотрели на нее.
– Она похожа на тролля, – сказала приемная мать.
Тетя ударила ее под коленки и заставила наклонить голову. Девочка быстро, как хорек, обернулась, укусила тете руку и бросилась бежать прочь по щебню, коловшему пятки.
Приемный отец притащил ее с сеновала, когда наступила ночь. Пока он волок ее, она больно ударилась ногой о каменную стену.
– Теперь надо выбить из тебя беса, – сказал он и взмахнул плеткой.
Он бил ее долго, исполосовав кожу на бедрах и ягодицах, а потом бросил в сено и ушел, заперев дверь. Она уснула в сене, и ей снилось, что она лежит в муравейнике. Насекомые ползали по ней и грызли ее ноги и зад, прокладывали туннели в коже, строили в ней кладовки со стенками и шкафами, оборудовали детские комнатки и все, что им еще было нужно, в точности как рассказывала Зигрид о чудесной жизни муравьев.
Проснулась она уже днем. Сено прилипло к кровавым корочкам на ногах, и девочка решила, что ей надо искупаться.
В задней стенке сеновала она нашла отбитую доску. Щель была узкой. Самым трудным было просунуть в нее голову, а тело проскользнуло легко, как червяк.
По дороге, из окна машины, она видела озеро. Должно быть, оно находится где-то неподалеку.
Она обошла усадьбу. Людей не было видно.
Потом увидела усыпанный белым песком берег. Возле воды рос большой дуб. Купалась она в платье и штанишках. Ноги горели огнем.
Мальчик с косыми глазами увидел ее, когда она возвращалась в усадьбу. Он позвал приемного отца, который тут же явился, громко топая огромными сапожищами. Он шел быстро, а она едва шевелилась от голода и боли.
Он задрал на ней платье и осмотрел кожу на спине.
– Ты никогда, слышишь, никогда не будешь убегать со двора! – прокричал приемный отец ей в ухо. – Если ты это сделаешь, я забью тебя до смерти.
Но она убегала, а он бил, она убегала, а он бил.
В конце концов он устал ее бить, а она перестала убегать.
Ей отвели комнатку на чердаке с ласточками и осиным гнездом. Ласточки – папа и мама – летали взад и вперед, носили еду для своих птенчиков. Они носили еду в клювах и в желудках, потом отрыгивали ее и кормили малышей. Зигрид рассказывала ей о фантастически интересной жизни птиц.
Зигрид рассказывала и сказки. Например, она рассказала сказку о девочке, которой было трудно так же, как им, о девочке с серными спичками.
«Так и шла маленькая девочка, и ее крошечные босые ножки посинели и покраснели от холода. В стареньком передничке ее было много-много серных спичек, и еще одну котомочку с ними она несла в руке. За целый день никто не купил у нее ни одной спички, никто не дал ей ни одной монетки. Голодная и замерзшая, шла она по улице и выглядела, бедняжка, жалкой и несчастной! Снежинки кружились и падали на ее золотистые локоны, спадавшие ей на плечи, но она не думала о своих локонах…»
У нее самой не было светлых локонов. Волосы у нее были черные и жесткие, да к тому же в приюте их состригли почти до основания, как будто их и не было вовсе.
Но она была не Золушкой, она была Троллем. Девочка знала это, потому что так сказала приемная мать. Она была Девочкой-троллем с серными спичками, хотя, собственно, ей никогда не приходилось продавать спички, а продавала она нелегальный спирт, и все было хорошо, очень хорошо, пока мать не заперли в тюрьму, а ее саму не привезли в приют.
Ночами, сквозь щель в крыше, она видела небо, а один раз увидела даже падающую звезду.
Девочка со спичками из сказки тоже видела звездопад.
«Старенькая бабушка, единственная, кто был добр к ней, умерла. Она говорила ей: «Когда видишь падающую звезду, знай, это еще одна душа возносится к Богу…»
Ей было интересно, кто вознесся к Богу в тот раз, но она сложила руки и взмолилась: «Отец наш небесный, сделай так, чтобы в следующий раз это был приемный отец, а потом Косоглазый».
И она думала, что когда-нибудь она сама станет бабушкой и будет доброй к Девочкам-троллям, до которых никому-никому не было никакого дела.
Но когда наступало время и приходила ночь, когда на чердаке становилось темно и холодно, когда наступало время уборки урожая и спина, казалось, вот-вот отвалится, молитвы девочки становились иными: «Господи, сделай так, чтобы в следующий раз это была я».
Так молилась она до того дня, когда в Гудагордене появилась Принцесса.
О, это был фантастический день. Девочка-тролль никогда в жизни не видела ничего красивее.
У Принцессы были белокурые локоны, спадавшие до пояса, на ней было голубое платье, развевавшееся вокруг ног, и у нее в руках была кукла, похожая на эльфа.
Но приемный отец, который видел бесов и козни дьявола во всех, кто был чист, красив и полон любви, сорвал с Принцессы платье, пальто, отнял у нее куклу, облил все это керосином и поджег. Огонь и дым поднимались к осеннему небу, а приемный отец кричал, что грешники должны гореть в аду.
Девочка-тролль стояла поодаль и удивленно смотрела на отчаяние Принцессы. Она упала и расплакалась так, что все ее тело сотрясалось от рыданий. Она каталась по голой земле в одном нижнем белье, пачкая о траву свои золотистые волосы, пока не пришли Косоглазый и приемная мать и не затолкали ее в дом.
На чердаке поставили еще одну кровать.
Принцесса была испугана. Она посмотрела на Девочку-тролля и что-то сказала приемной матери на языке, которого девочка не знала, и приемная мать отвечала Принцессе на том же языке.
Потом приемная мать посмотрела на Девочку-тролля своим каменным взглядом и сказала:
– Ты ведь не станешь ей мешать, верно? Головка у тебя слабенькая, да и говорить ты толком не умеешь.
Но уже в первую ночь Девочка-тролль прокралась в постель Принцессы, согрела ее своим теплом и стала рассказывать сказки, слышанные от Зигрид, – о гадком утенке, Дюймовочке и о девочке со спичками. Принцесса внимательно слушала, широко открыв глаза. Так она научилась говорить по-шведски.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ ВЕРХОВНОГО СУДА
Дело номер О 3490-11
дано в Стокгольме 26 апреля
ЗАЯВИТЕЛИ И ИСТЦЫ
Филипп Андерссон
Представитель: адвокат Свен-Ёран Олин
ОТВЕТЧИК
Прокуратура
ПРЕДМЕТ РАССМОТРЕНИЯ
Опротестование дела об убийстве
РЕШЕНИЕ ВЕРХОВНОГО СУДА
Верховный суд утверждает постановление о пересмотре дела О 9487В01 апелляционным судом провинции Свеа и предписывает возвратить дело в принявший решение суд.
Решение Верховного суда о пересмотре дела прилагается.
Вторник. 26 апреля
Дождь стучал в оконное стекло.
Анника стояла на кухне и размешивала в кастрюле молочный шоколад. В духовке пеклись два ломтя формового хлеба с помидором и сыром. На одном лежал еще и кусок ветчины. Сыр угрожающе зашипел. Анника вылила в кастрюлю молоко из керамического кувшина и открыла духовку.
Еще тридцать секунд.
Она очистила два мандарина, открыла две упаковки йогурта с кокосовым вкусом. Потом извлекла из духовки бутерброды, положила их в два блюдца и украсила мандаринами и йогуртом. Поставила блюдца на стол и налила молочный шоколад в две кружки – красную и синюю, и после этого через темную гостиную прошла в детскую.
Во сне Эллен до сих пор сосала большой палец. Томас очень волновался по этому поводу, говорил, что потом девочке придется исправлять прикус, но Анника нисколько не тревожилась. Настоящие трудности начнутся, когда Эллен станет подростком, а вставить в рот скобки – это не катастрофа.
Она забралась в кроватку Эллен, взяла ее за ручки и шумно засопела ей в затылок.
– Малышка, – прошептала она. – Пора просыпаться, новый день уже наступил.
Ребенок сладко, как котенок, потянулся, достав ножками до спинки кроватки, шумно вздохнул и свернулся в комок, прижавшись к маме.
– Я уже приготовила завтрак, – сказала Анника и отбросила прядку волос с лобика Эллен.
– Мм, – сонно протянула девочка, – с кокосом?
– С кокосом и с печеным сыром, – сказала Анника. – И с теплым молочным шоколадом. Не спи, а то все остынет.
– Угу, – сказала Эллен и снова сунула пальчик в рот.
Анника с тихим хлопком вытащила его изо рта дочки.
– Ты же знаешь, что говорит папа о твоих зубках.
– Папа здесь не живет, – заявила Эллен и повернулась на бок, завернувшись в простынку.
Анника встала и пошла к Калле.
– Здорово, старичок, – сказала она. – Как настроение – веселое или грустное?
– Грустное, – ответил мальчик и тяжело вздохнул.
– На кухне тебя ждет горячий бутерброд, – сказала Анника и обняла сына.
Мальчик прижался к матери – от него пахло теплом и потом.
– А ветчина есть? – спросил он.
– Только для тебя.
– Классно!
Она принялась целовать его в лоб, в волосы, в глаза, а он притворно отбивался. Потом Анника вернулась к Эллен, которая снова успела уснуть.
– Вставай, детка! – воскликнула Анника и потормошила дочку. – Твой молочный шоколад стынет.
– Отнеси меня, – проворковала Эллен и протянула Аннике ручки.
Она подняла маленькое тельце, покружила Эллен и, громко топая, побежала на кухню. Девочка, запрокинув голову, так смеялась, что чуть не подавилась. Анника посадила ее на один из четырех стоявших вокруг кухонного стола стульев. В кухню, спотыкаясь, вошел сонный, не разбирающий дороги Калле в большой, не по размеру, пижаме. Анника подвела сына к его месту, выдвинула стул, усадила мальчика и задвинула стул обратно.
Эти утренние ритуалы были отражением тревоги Анники за детей, за их уязвимость. Она хотела надеть им розовые очки, чтобы мир виделся им более милосердным. Любовью и доверием в первые часы дня она защищала их, делала менее восприимчивыми к злу и гадостям мира.
Вот они, как голубки, сидят за столом в своих пижамках, едят бутерброды, слизывают с ложек йогурт и откусывают ломтики мандаринов. Сама Анника ограничилась кружкой кофе. Было так невыносимо видеть их, сидящих за столом и не сознающих собственного несчастья, что Анника не выдержала и отвернулась так резко, что ей стало больно в груди.
– Папа скоро уедет, – сказал Калле и отодвинул в сторону пустую баночку из-под йогурта. – Он поедет в Малагу, а мы останемся с Софией.
Анника продолжала тупо смотреть в стену.
– Да, – глухо сказала она, – я знаю.
– Почему мы не можем побыть это время с тобой, мама? Я не хочу жить с ней, я хочу быть здесь.
Она погладила мальчика по голове. Он иснтинктивно отклонился назад. Какой он уже большой, подумала Анника.
– Это папина неделя, – сказала она. – Ты же знаешь. Да и мне тоже надо уехать по работе, и тоже в Малагу.
– Ты будешь работать с папой? – удивленно спросил Калле.
– Нет, но мы будем работать в одном месте.
– Почему вы не берете с собой нас?
– Мы с папой будем оба работать в Малаге, но не вместе. У нас разная работа, и ты это знаешь.
Кусая себе губы, она уставилась в свою кружку. Она не могла показать детям, как зла была она на Томаса за это решение: оставить детей с Софией на время своей командировки.
Она вдруг заметила, что Эллен неподвижно застыла за столом. Ручка ее с зажатой в кулачке ложкой лежала в тарелке. Сыр остыл и затвердел. Маленькое тельце сотрясалось от рыданий.
– Малышка моя, что с тобой?
Она взяла дочку на руки, прижала к себе и принялась нежно укачивать. Девочка молчала, лишь свернулась калачиком и сунула пальчик в рот. Беспощадная реальность просочилась и на кухню, и теперь Анника изо всех сил пыталась сохранить иллюзию тепла и любви.
– Папа заберет вас сегодня, – сказала она. – Он придет вечером, и если вы поторопитесь и вовремя пообедаете, то успеете вместе посмотреть кино.
– «Человек-паук»? – оживился Калле.
– Нет, для Эллен это слишком страшно. Мы лучше посмотрим «Десмонд – ловушка для монстров». Что скажешь?
– Это мы уже видели, – ответил Калле.
– Это очень хороший фильм, – сказала Анника. – Его можно смотреть много раз.
Анника подула на волосики Эллен.
– Вы побудете с Софией во вторник, среду и четверг, а в пятницу приедут бабушка и дедушка и заберут вас на озеро, и там вы будете играть с Зико, а потом будет суббота, Вальпургиева ночь, а потом приедет папа, а в понедельник я заберу вас из садика, и у нас будет много свободного времени, и вы мне расскажете, как вы жили и что делали все эти дни.
– Она глупая, – сказала Эллен.
– Нет, – возразила Анника, с отвращением чувствуя собственное лицемерие. – София очень милая. Вы ей очень нравитесь, и она будет рада побыть с вами.
– Ей нравится только папа, – сказал Калле.
Анника поняла, что впадает в панику. Она вытерла дочке носик бумажной салфеткой и выглянула в окно. Дождь еще не закончился.
Все, что она сейчас сказала, было от начала до конца ложью. Она лгала, чтобы оправдать свой выбор, которым заставила детей платить за собственные несчастья. Она заставила их кочевать между двумя домами. Теперь вместо двух домов у них не было ни одного, вместо двух нормальных родителей у них остались жалкие половинки.
Она прикусила губу, чтобы не расплакаться.
– Я понимаю, как это трудно, – сказала она. – Я тоже очень скучаю без вас.
– Почему мы не можем все время быть с тобой? – спросил Калле.
– Я тоже хочу все время жить с тобой, – прошептала Эллен и с такой силой обвила материнскую шею, что Анника чуть не задохнулась. Она осторожно отвела руки дочки.
– У всех детей есть мама и папа, – сказала Анника, – и лучше всего, когда дети растут с ними обоими, но если так не получается, то надо привыкнуть к другому порядку…
Калле упрямо посмотрел на мать:
– Почему это решают только взрослые? Почему не могут решать сами дети?
Анника проглотила боль и улыбнулась сыну:
– Когда ты немного подрастешь, сможешь решить сам.
– Я уже большой.
– Тебе восемь лет, ты еще не очень большой.
– Когда же меня будут считать большим?
– Для того чтобы решать, где жить? Когда тебе будет двенадцать.
Мальчик разочарованно съежился и опустил плечи.
– Еще целых четыре года.
Он уже хорошо научился считать.
– Я не хочу к Софии, – снова захныкала Эллен.
Анника взглянула на часы и встала, не выпуская из рук Эллен.
– Возьмите бутерброды. Калле, иди одевайся. Эллен, иди в свою комнату и надень то, что мы с тобой вчера приготовили. Сумки и рюкзаки уложены? Вы взяли все свои вещи?
Дети выкатились через холл в свои комнаты.
Анника, стоя на кухне, смотрела им вслед, чувствуя такое жжение в венах, будто по ним пульсировала кислота.
Сегодня они вышли из дома заблаговременно. Анника чувствовала себя фашистом, она не терпела опозданий, это ее качество углубилось от брака с Томасом, который был в отношении времени неисправимым оптимистом.
Они вышли раньше на четверть часа, и это позволило им не спеша идти по дороге и петь песенки. Они останавливались перед витринами и обсуждали, какие вещи им хотелось бы иметь. У них даже осталось время купить в киоске жвачку и пообещать не трогать ее до фильма.
Дождь утих и почти прекратился. Было прохладно, всего несколько градусов выше нуля, но безветренно. Над крышами и башенками низко висели темные тучи, улицы превратились в ущелья, где стало легче дышать. Мир снова засиял в розовом свете, броня стала крепче.
Анника несла на плечах обе детские сумки и свою тяжелую сумку с документами и компьютером. Вещей, сопровождавших детей в путешествиях по обоим домам, становилось все больше, хотя Анника исключила некоторые из них. Например, новые Поппи и Чикен все время жили в ее доме (старые Поппи и Чикен сгорели на Винтервиксгатан); но все равно оставались любимые джинсы, обувь, фильмы и книги – и их приходилось таскать из дома в дом.
Анника довела Калле до входа в школьный двор и обняла его на прощание.
– Увидимся через неделю. Я заберу тебя, как всегда, после прогулки в следующий понедельник, ладно?
Мальчик кивнул и отправился в класс.
Дальше им с Эллен идти было легче, так как Анника избавилась от вещей с полки Калле.
– Понеси меня, – попросила Эллен и протянула ручки.
– Нет, – ответила Анника и поправила на Эллен шапочку. – Ты уже тяжеленькая, большая девочка. Лучше возьми меня за руку.
Взявшись за руки, они пошли по туннелю, соединявшему южную и северную части острова. Эллен, наморщив лобик, о чем-то напряженно думала.
– Мама, послушай, – сказала она, когда они проходили мимо кегельбана. – Я тоже когда-нибудь стану мамой?
– Может быть, – ответила Анника, – если захочешь.
Девочка помолчала.
– Но если я буду мамой, то кем будешь ты?
– Я все равно останусь твоей мамой, но еще стану и бабушкой твоему ребенку.
Эллен согласно кивнула.
– Да, правильно, – сказала она. – А потом я состарюсь, и тогда ты станешь маленькой, а я буду твоей мамой.
– Ты станешь моей мамой? – удивленно спросила Анника.
– Но ведь когда я состарюсь, ты умрешь, а потом вернешься.
– А, вот как, – сказала Анника.
Оказывается, ее дочка верит в переселение душ.
В сером свете пасмурного дня они подошли к отелю «Амарант», перешли Пиперсгатан прямо к детскому саду, находившемуся у входа в здание «Радио-Стокгольм». Войдя в садик, они поднялись на третий этаж. У Анники уже невыносимо болело плечо, когда она наконец поставила на полку Эллен ее тяжелую сумку.
Девочка сама разделась, сняла шарфик, ботинки и верхнюю одежду. Потом она надела туфельки с мышками и натянула юбочку.
– Пусть через неделю небо станет голубым-голубым, – сказала Анника и наклонилась, чтобы обнять и поцеловать Эллен.
Девочка кивнула. Утренние слезы были забыты.
– Знаешь, мама, что странно? Бог есть, но мы его не видим; а Рождественского деда мы видим, но на самом деле его нет.
Она попрощалась с Аннике и побежала в группу.
Тучи немного рассеялись, приподнявшись над крышами. У Анники было такое впечатление, что она уже много недель не видела чистого неба.
В феврале наступило рекордное для Швеции потепление. В Онгерманданде расцвели подснежники и крокусы, но потом холода вернулись. В марте было холодно и ветрено, часто случались снежные бури. В Третьерде в снегу застрял междугородный автобус, и восемь человек замерзли насмерть. В одну из недель, когда дети были у Томаса, она по заданию редакции ездила в Эстерсунн, чтобы написать о «городе Мертвых», но все остальное время Анника провела в Стокгольме. Она все время разрывалась между домом, садиком, школой и редакцией, и обыденность затянула ее с головой.
Эта жизнь ей не нравилась. Дети, работа и квартира не даются даром.
Она вернулась к началу моста Барнхус и тут же вдохнула выхлопные газы Флеминггатан. У Большого Эсингена она прыгнула в первый автобус. Через остановку в автобусе освободилось место, и она села, чему страшно обрадовались натруженные плечи. В двадцать минут десятого она была у главного входа в редакцию. На несколько мгновений она задержалась на автобусной остановке и посмотрела на забор русского посольства на другой стороне улицы. Охранник в шапке-ушанке стоял у ворот, топчась на месте. Кажется, он сильно замерз. Как же он чувствовал себя в морозы за двадцать градусов?
«Понимают ли люди свое подлинное счастье?» – подумала Анника и вошла в здание.
Раньше она всегда стремилась незаметно проскользнуть в редакцию так, чтобы ее никто не видел. Она шла, опустив голову и ссутулив плечи и повернувшись спиной к людям. Потом она принималась лихорадочно придумывать, как ей составить дневной распорядок – разработать план и написать статью, которая должна была появиться в следующем номере.
Теперь же настали новые времена, и проявлять к чему-либо интерес было расточительно.
У Патрика всегда был длинный список дел, которые она должна была начать делать, едва успев сесть за рабочее место. Это могло быть что угодно – от статьи о британских медсестрах, убивавших пациентов, до интервью с футбольной звездой, у которой только что родился ребенок. Он заметил Аннику, как только она прошла через вахту, и тотчас устремился к ней. Обычно он ухитрялся всучить ей груду распечаток, прежде чем она успевала снять куртку. Детская безмятежность, проистекавшая из ее неспособности бороться со стрессом, все еще не покинула Аннику, когда она шагала по редакции, видя, как Патрик бежит ей навстречу с телефонной трубкой.
– Привет, Берит, – сказала она и подошла к своему месту рядом с коллегой.
– «Кокаиновый Берег», – вместо приветствия, произнес Патрик. – Надо набросать общую линию.
Анника отбросила со лба прядь волос и тяжело вздохнула.
– Настало время странствий, – сказала Берит, торопливо надела очки и снова погрузилась в утреннюю газету.
Анника поставила сумку возле стола, сняла куртку и выдвинула из-под стола стул.
– Вот что мы сделаем, – сказал Патрик, усаживаясь за стол Анники с зажатым в кулак исписанным от руки листком. – Четыре гуманитарные статьи и две фактологические. Начнем с гуманитарных…
Он искусно сделал паузу и, взмахнув руками, нарисовал в воздухе воображаемые заголовки.
– Раз: «Солнечный Берег – европейская прачечная для грязных денег». Гибралтар, расположенный рядом с Солнечным Берегом, является сейчас настоящим налоговым раем.
В Гибралтаре вы можете нанять шведского адвоката, который подскажет вам, как на сделанные на наркотиках деньги купить приличное предприятие.
Анника достала блокнот, ручку и принялась записывать.
– Два: «Кокаиновые вечеринки в европейском Беверли-Хиллз – яхты, роскошные машины, жизнь сливок общества». Здесь ты раскалываешь молодую шведку, которая рассказывает о наркотических празднествах в Пуэрто-Банусе. Самое лучшее в этом рассказе было бы то, что ее взяли во время полицейской облавы и она раскаялась в своем прошлом. Кроме того, было бы неплохо, если бы она перенесла операцию по увеличению груди.
Анника подняла голову.
– Насколько важно упоминание об операции и при чем здесь ее грудь?
Патрик опустил руки.
– Что такое? Я не понял, о чем ты.
– Я о выстраивании приоритетов. Насколько важна операция по увеличению груди на фоне ее раскаяния в великосветской жизни.
Шеф возмутился и вскочил на ноги.
– Ладно, это ты решишь на месте. Три: «Жизнь наркокурьера». Войди в контакт с тем шведским парнем, которого взяли в Малаге, и заставь его рассказать о его жизни кокаинового контрабандиста.
«Хокке Мартинес», – записала Анника в блокнот. Она запомнила имя того парня.
Никлас Линде поцеловал ее как раз в тот момент, когда его заталкивали в полицейскую машину.
– Четыре: «Герои, которые остановят отмывание денег». В Малаге завтра начинается семинар по международной экономической преступности. Шведское правительство будет представлено одним чиновником, который вернется в Швецию с приобретенным опытом. Подцепи его и сделай гламурный репортаж о нем и его важной работе.
Анника положила ручку на блокнот.
– Это будет затруднительно, – сказала она.
Патрик внимательно на нее посмотрел.
– Из всех возражений, какие я от тебя ожидал, это стоит в самом конце списка.
– Этот шведский герой – мой бывший муж, – сказала Анника. – Я знаю, что ты обожаешь инцест, особенно если им занимаются в семье, но этот инцест, согласись, пахнет слишком уж дурно.
– Ну хорошо, найдется и кто-нибудь другой, какой-нибудь шведский полицейский, какой-нибудь связанный с этим делом человек…
Анника опустила глаза и изо всех сил постаралась придать голосу совершенную бесстрастность.
– Он захочет сохранить инкогнито.
– Это в обычае у наших официальных лиц.
– Он норвежец.
Патрик в раздражении встал.
– Не важно, насколько все это сложно. Фактологические статьи это допускают. «Так работают наркоторговцы». Ты должна осветить все этапы – изготовление, транспортировку, маршруты, контрабанду, распределение и продажу. Никаких художественных домыслов. Статья должна быть короткая и деловая. И еще одна: «Так происходит отмывание денег». Описываешь налоговый рай, методы, предприятия. Здесь важно то же самое – краткость и деловитость. Посоветуйся с Лоттой, как сделать статьи короткими и пригодными для публикации.
Он положил стопку распечаток рядом с ее компьютером.
– Как насчет билетов на самолет и гостиничного номера? – поинтересовалась Анника.
– Билеты на самолет закажешь в течение дня, вопрос с гостиницей решишь на месте. На этот раз выбери что-нибудь подешевле.
– Что делать с газовым убийством? – спросила Анника. – Сюзетта до сих пор не найдена, третий убийца на свободе, пропавший сейф не обнаружен.
– Это мертвая тема, – заявил Патрик.
– Пропавшая девушка? – поинтересовалась Анника, чувствуя, что начинает горячиться. – Как такая тема может стать мертвой?
– Она была не просто девушкой, она была эмо. Оставь это.
Анника с трудом сглотнула. Он не стоил того, чтобы с ним спорить.
– Кто эта Лотта? – спросила она, меняя тему.
– Новый стажер в отделе фотографий, – ответил Патрик и отправился на свое место.
Председатель журналистского клуба Ева-Бритт Квист шла по редакции, направляясь к Аннике.
– Ей-то что нужно? – шепотом осведомилась Анника у Берит, но та в ответ лишь пожала плечами.
– Анника, – сказала Ева-Бритт Квист, – мне надо с тобой поговорить.
– Понятно, – ответила она, – но о чем?
Председатель протянула ей распечатку. Анника пробежала ее глазами и убедилась, что это тот же самый текст, какой лежал сверху в оставленной Патриком стопке.
– «Шведское правительство предпринимает решительные шаги в борьбе с отмыванием денег», – вслух прочла Анника и опустила листок. – Да, и что?
– Это непосредственный заказ на статью от министерства юстиции, – ответила Ева-Бритт Квист. – Мы должны внимательно проследить за тем, чтобы эта газета не превратилась в некритический пропагандистский рупор правительства.
Анника удивленно вскинула брови.
– Но послушай, Ева-Бритт, – сказала она, – ты считаешь, что похожа на мегафон?
Председатель клуба покраснела.
– Но кто-то же должен, по крайней мере, пытаться соблюдать этические нормы, – сказала она и принялась перебирать документы.
– Это будет хорошая и важная серия статей, – сказала Анника. – Она привлечет внимание к торговле наркотиками в Швеции с совершенно новой точки зрения. Эти статьи помогут нам увидеть, как глобализация экономики и международная преступность поражают нашу страну.
– Но почему нам не сделать это по собственной инициативе? Почему обязательно нужен заказ от министерства юстиции?
– Министерство юстиции в данном случае служит нам просто отмычкой. Репортеру, работающему на передовой, нужны надежные союзники в тылу, и ты сама это знаешь не хуже меня.
За спиной Евы-Бритт Берит состроила уморительную гримасу. Ева-Бритт сама никогда не была журналисткой, и лишний раз ей об этом напоминать было то же самое, что наступить ей на любимую мозоль. Квист начинала архивариусом, потом получила образование и, прежде чем стать шишкой, работала секретарем.
Квист резко повернулась на каблуках и быстро зашагала прочь.
– Я думала, что и ты скептически отнесешься к этой серии, – сказала Берит, когда Квист скрылась из вида.
Анника улыбнулась.
– Я сильно изменилась, – сказала она и загрузила infotorg. se. – Чем занимаешься сегодня?
– Верховный суд поддержал протест по делу Филиппа Андерссона, – ответила Берит. – Я пишу заметку по этому поводу.
Анника оторвалась от экрана и удивленно воззрилась на коллегу:
– Ты становишься скептиком? Почему?
Берит поколебалась.
– Не знаю, – ответила она наконец. – Я не верю в его невиновность. Думаю, что он участвовал в убийстве.
– Ты не можешь так говорить, – возразила Анника и отняла пальцы от клавиатуры. – На месте убийства обнаружены отпечатки пальцев Ивонны Нордин и следы ее ДНК. В ее доме был обнаружен топор, о котором говорил Филипп Ан-дерссон. Показания Филиппа о том, что Ивонна выстрелила жертве в ногу, тоже подтвердились. Как ты можешь сомневаться?
Берит сняла очки и посмотрела на Аннику:
– Филипп с равным успехом мог и сам спрятать топор. Знание о выстрелах в ногу может основываться на том, что он сам стрелял.
– Это не соответствует реальным обстоятельствам, – возразила Анника. – Он отказывался говорить, пока Ивонна была жива, а это означало признание в убийстве. Как только она умерла, он сказал правду.
– Или начал лгать, – возразила Берит.
Анника покачала головой:
– Это была Ивонна. Она убила Давида Линдхольма и похитила Александра. Это Ивонна убила тех людей на Санкт-Паульсгатан.
Она умолкла и судорожно сглотнула.
– Как это было? К тому же отрубленные части тел так и не были найдены. – Берит вздохнула и снова надела очки. – Две руки и одна нога до сих пор не найдены, они исчезли, – сказала она, подняла трубку и принялась звонить в Верховный суд.
Анника невидящим взглядом смотрела на столы отдела спорта, но перед ее мысленным взором вновь возникли картины, виденные на Санкт-Паульсгатан.
Нина Хофман начала первой подниматься по лестнице, за ней Юлия, а потом Анника. Сначала на первый этаж, потом на следующий.
Анника стояла на середине лестничного марша, но все видела.
В ее воспоминании доминировал запах – сладковатый, тяжелый и густой. Во фрагментарных зрительных воспоминаниях не было ног в темно-синих полицейских брюках у стены, но только умирающая женщина, кровь на стенах и рука без кисти. Женщина – собственно, это была молоденькая девушка – выползла на лестничную площадку. Из обрубка руки хлестала кровь. Кровь лилась на каменный пол, стекала по ступенькам. Брызги летели на стены. Кровь была ярко-алой, стены – желтыми. Сквозь копну черных волос просвечивали осколки костей черепа. Юлию рвало в нише окна, а Нина приказала Аннике выйти на улицу.
Аннику трясло.
Она вернулась в infotorg, перешла в персональный поиск и набрала по очереди: мужчина, имя: Иоаким Мартинес.
Был один ответ: в Южной Швеции нашелся Мартинес восемнадцати лет от роду, но не Иоаким. Это был не он.
Анника несколько мгновений смотрела на экран.
Это была какая-то ошибка. В этом реестре есть все шведские граждане. Либо Никлас Линде неправильно назвал имя, либо этот Мартинес не был шведским гражданином.
Она набрала просто: «мужчина и Мартинес».
Слишком много ответов (около 820). Точное указание невозможно.
Анника зажмурила глаза. Никлас назвал еще и второе имя, разве нет?
Хокке Имярек Мартинес.
Жаль, что она тогда его не записала.
«Поедем ко мне или к тебе?» – спросил он и поцеловал ее. Как раз в это время он и назвал имя.
Полное имя.
Хокке Зарко Мартинес?
Кажется, так. Как это написать?
Она набрала: «мужчина и Зарко Мартинес».
Два ответа: первый в яблочко.
Юхан Маноло Зарко Мартинес, двадцати шести лет, был зарегистрирован в Шерхольме (Южный Стокгольм), из списка зарегистрированных вычеркнут.
Она подняла голову и задумалась.
Вычеркнут?
Она нажала клавишу полной информации о человеке.
Данный человек выехал или зарегистрирован по неизвестному адресу.
Ясно. Он эмигрировал в Испанию, и зовут его не Иоаким, а Юхан.
В каких-то пыльных закоулках сознания всплыло что-то знакомое. Она снова уставилась в экран.
Зарко Мартинес.
Анника уже видела это имя. Нет, она его не слышала, так как не знала толком, как оно читается – Сарко, Чарко, Харко, но она видела это слово на дисплее, причем именно этого компьютера. Она наклонилась ближе к экрану. Да, теперь она была в этом уверена.
Зарко Мартинес, Зарко Мартинес. Где, когда, как?
Нет, не вспоминается. Анника отключила мысленную картинку.
Как можно связаться с Юханом Маноло Зарко Мартинесом в испанской тюрьме? Через адвоката? Но как его зовут?
Она тяжело вздохнула, но потом улыбнулась.
Она достала мобильный телефон и открыла телефонную книгу.
Никлас Линде, Испания.
Пожав плечами, нажала кнопку «Позвонить».
Он ответил сразу.
– Привет, – произнесла она бодрым голосом. – Это Анника, Анника Бенгтзон, из «Квельспрессен»…
– Привет, Анника, – тягуче ответил он. – Как дела?
– Спасибо, хорошо, а у тебя?
– Светит солнце, я весел и счастлив.
– Ты в Испании?
– В Пуэрто-Банусе, детка.
– Это здорово, потому что мне нужна твоя помощь в одном деле.
– Слушаю тебя. Что случилось?
В трубке слышался смех и звон фарфора. Она явственно представила себе его – загорелого, в спортивном пиджаке и темных очках, с суточной щетиной.
– Тот парень, которого взяли той ночью в Сан-Педро…
– Это когда ты не захотела покататься на велосипеде?
Анника покраснела и опустила голову к клавиатуре.
– Да, верно. Так вот, его зовут Юхан Маноло Зарко Мартинес, так?
– Совершенно верно.
– Мне надо взять у него интервью.
В трубке раздался рев кофемашины. Полицейский дождался, когда стихнет этот адский шум. В трубке слышался шум ветра. Значит, он сидит на улице. Наверное, там жарко, дует сухой и знойный ветер.
– Это будет трудно, – сказал Никлас Линде. – Парень сидит в Малаге, а ты, наверное, в Стокгольме.
– Я приеду завтра утром, – сказала Анника и покраснела еще сильнее, услышав смех Никласа Линде.
– Это уже становится интересным.
– Он сидит на строгом режиме или к нему пускают посетителей?
– Думаю, ограничения сняты. Мальчик поет как канарейка. К сожалению, знает он немного. Он рассказал о тех членах банды, что уже пойманы, но не сообщил ничего нового.
– Как ты думаешь, он согласится дать интервью «Квельс-прессен»?
Анника услышала, как женский голос тихо произнес что-то по-испански почти в трубку. Потом послышалось нечто вроде поцелуя.
Она прикрыла глаза ладонью.
– Думаю, едва ли он захочет выступать в роли стукача, если мы назовем это так, – беззаботно ответил полицейский, когда женщина ушла.
Анника посмотрела на часы. Он, наверное, завтракает. Может быть, он просто заказал кофе? Кто эта женщина? Постоянная или подружка на ночь?
– Я не жду от него долгих излияний, – сказала Анника, усилием воли заставив себя сосредоточиться на профессиональных делах. – Я возьму личное интервью о том, как он попал в эту ситуацию, о его жизни на Солнечном Берегу…
– Я могу поговорить с его адвокатом, если хочешь, – предложил Никлас Линде. – Когда ты появишься здесь? Я могу встретить тебя в аэропорту.
Ей пришлось немало потрудиться, чтобы скрыть радость.
– Спасибо, но не стоит. Я сразу поеду на международный семинар об отмывании денег в Малаге, там в два часа будет пресс-конференция.
– Хорошо, тогда мы увидимся, я тоже там буду.
У Анники в животе появилось странное ощущение.
– Ну хорошо, – сказала она. – Тогда, может быть, ты поможешь мне еще в некоторых делах? Ты не знаешь, есть ли в Гибралтаре шведский адвокат, который может посоветовать, как превратить грязные деньги наркомафии в кристально чистые деньги приличного бизнеса? Есть ли у тебя на примете шведка с силиконовой грудью, которая может рассказать о светской жизни в Пуэрто-Банусе?
– Насчет адвоката будет сложно, но подходящую телку я, скорее всего, найду. Насколько важны силиконовые груди?
– Это самое важное.
– Такую и закажем, – рассмеялся он.
Анника улыбнулась в трубку.
– Увидимся завтра, – сказала она и отключилась.
Линде будет там, и они встретятся. Он предложил забрать ее из аэропорта. Наверное, снова ее поцелует.
– Земной шар у ног Анники, – сказала Берит и помахала рукой перед глазами коллеги. – С кем это ты говорила?
Анника откашлялась и попыталась спрятать лицо за ворохом бумаг.
– Полицейский из Малаги, – ответила она.
– Кнут Гарен? – поинтересовалась Берит.
– Нет, его шведский коллега.
Берит проницательно посмотрела на Аннику поверх очков.
– Полицейские обычно бывают хороши в постели, – сказала она. – Это связано с их мужественностью и в объяснениях не нуждается. Между прочим, то же самое относится и к армейским офицерам.
Анника почувствовала, как у нее отвисает челюсть.
– Просто маленький совет, – сказала Берит и снова уткнулась в экран.
Анника написала статью о человеке, укравшем велосипед, заметку о чудодейственном британском креме, который начали продавать в Швеции, и поговорила по телефону с биржевым маклером, которого только что оправдали в деле по уклонению от налогов.
– Суд лишь подтвердил то, что я говорил с самого начала: я невиновен! – гремел в трубку старый прожженный брокер. – Суд признал меня невиновным!
– Нет, – поправила его Анника, – дело было совсем не так. Тебя оправдали за недостаточностью улик, а это вовсе не одно и то же.
Потом она съела багет с камамбером и ветчиной, а потом выпила две кружки кофе из их общей с Берит кофеварки.
Она постаралась разобраться со слухами о том, что некая знаменитость избила свою подругу. Тот упорно открещивался и от подруги, и от слухов. Анника сделала из этого вывод, что слухи были верны, но не до такой степени.
В центре Стокгольма неизвестные ограбили частный автомобиль.
Тренер изнасиловал свою четырнадцатилетнюю воспитанницу.
Чемпион Швеции по прыжкам в высоту облил грязью чемпиона по прыжкам в длину, и тот ответил прыгуну в высоту тем же.
Последнюю новость надо было признать наиболее важной, так как она вызвала наибольшее число откликов в Сети. Люди писали комментарии о «ссоре звезд». По Интернету курсировали фотографии и результаты голосования, поступило даже предложение публиковать имена спортивных звезд, которые ругаются больше всех.
Когда Патрик ушел на совещание к руководству и уже не мог бросать ей на стол подобные задания, Анника решила больше узнать об отмывании денег на Солнечном Берегу.
Она отыскала недавнюю статью в архиве одной из утренних газет. Речь в ней шла об операции «Белый вариант». Это была крупнейшая полицейская акция в Испании, направленная против международного отмывания денег и мафии. После полутора лет тщательной подготовки и прослушивания телефонных переговоров преступников полиция нанесла удар по множеству мест. Было арестовано более сорока человек – испанцы, марокканцы, русские, украинцы, французы и финны. Семеро из них были адвокаты, трое – нотариусы. Была замешана в этом деле и одна русская нефтяная компания. Было конфисковано двести пятьдесят квартир и вилл, сорок два автомобиля представительского класса, два самолета, яхта, произведения искусства и драгоценности. Объем отмытых денег составил по меньшей мере четверть миллиарда евро, то есть более двух миллиардов крон, отмытых с помощью подставных предприятий и различных офшоров, например в Гибралтаре. После этого деньги переводили в Испанию и вкладывали в строительство и недвижимость на Солнечном Берегу, который называют «самым райским местом для туристов и самым горячим строительным рынком Европы».
Средоточием паутины и мозговым центром отмывания была одна адвокатская контора в Марбелье. Она обеспечивала юридические формальности при учреждении подставных фирм и их «юридическое сопровождение».
Анника порылась в Гугле и нашла одно предприятие на Стуреплан, которое занималось «юридическими аспектами взимания налогов в глобальной экономике». Там она узнала, почему именно Гибралтар был так выгоден для «международных инвесторов».
Предприятия Гибралтара были освобождены от налогов в 1967 году, прочитала Анника. Когда Испания в 1985 году стала членом Евросоюза, использование этих предприятий резко возросло. Их уставы идеально подходили иностранным собственникам, не желавшим, чтобы кто-то совал нос в их финансовую деятельность.
Анника встала и нервно походила возле стола. Да, только такие предприятия могли этим заниматься. Она налила себе еще чашку кофе.
Затем позвонила Карите Халлинг Гонсалес. Автоответчик переводчицы бодро ответил ей на трех языках. Анника оставила сообщение, в котором поинтересовалась, не хочет ли Карита поработать переводчиком до конца недели.
Потом Анника развернула карту Солнечного Берега и выяснила, где находится Дворец выставок и конгрессов в Малаге, и забронировала две комнаты на сайте , где, согласно электронному путеводителю по отелям, можно было заказать самые дешевые номера на Солнечном Берегу.
Она остановилась и задумалась о том, где, скорее всего, будут жить делегаты конференции. Интересно, каким самолетом они прилетят.
Напоследок она поинтересовалась газовыми преступлениями.
Она не нашла в испанских газетах ничего нового ни о газовом преступлении, ни о погибшей семье.
Анника уложила в сумку компьютер и вышла из редакции вместе с Берит. Было четверть шестого.
– Ты знаешь, кто такая Лотта? – спросила Анника, когда они вышли из лифта в вестибюль первого этажа.
– Стажер отдела фотографий? Бледная блондинка, похожая на художницу.
Анника застонала.
– Я никогда с ней не работала, – поспешила добавить Берит. – Может быть, она прекрасный работник и журналист.
– В этом лучшем из миров, – саркастически произнесла Анника.
У выхода они расстались. Берит пошла направо, к гаражу, Анника налево, к автобусной остановке. Мобильный телефон зазвонил в тот момент, когда к остановке подъезжал первый автобус.
– Анника? Привет, это Юлия.
У Юлии Линдхольм была необъяснимая способность звонить в самые неподходящие моменты.
Анника, собственно, была очень рада этим звонкам, они позволяли ей заглянуть за кулисы реальности. Она еще раз посетила Юлию и Александра в приюте на озере Лейондаль. По случаю, они тогда вместе с Юлией посмотрели фильм «Жизнь в розовом цвете» о жизни Эдит Пиаф.
– Привет, – ответила Анника, стараясь одновременно сохранить в голосе радость, достать проездную карту и войти в автобус. – Как дела?
– Просто отлично. Мы с Александром сейчас в городе, в Сёдермальме, и осматриваем квартиру. Мама была здесь и переклеила обои. Везде цветы – герань и фикусы. Сейчас мы пойдем пить кофе. Идем с нами?
Автобус рывком тронулся с места, и, чтобы не упасть, Анника непроизвольно ухватилась за какого-то господина.
– Простите, – сказала она и огляделась в поисках свободных мест. На нее смотрели ряды одинаково серых человеческих лиц. Дома ее ждали недоеденные бутерброды и неубранные постели. Готовить перед отъездом не было смысла. – С удовольствием, – ответила Анника в трубку. – Где вы сейчас находитесь?
– У центрального вокзала. Через час мы встречаемся с Генриеттой. Давай увидимся в кафе?
Александр заметно подрос. Он стал выше и шире, лицо его показалось Аннике более смуглым, вероятно, из-за того, что светлые локоны были теперь коротко острижены.
– Привет, – поздоровалась Анника и наклонилась к мальчику. – Меня зовут Анника. Ты меня помнишь? Какая у тебя красивая машинка. Она ездит по полу?
Мальчик отвернулся и спрятал машинку на коленях матери.
– Вы начали выезжать в город, – констатировала она, выпрямилась и торопливо обняла Юлию.
– Мы гуляем, один раз сходили в музей, а один раз были в детском театре, – сказала Юлия. – Говорят, что мы делаем большие успехи. На следующей неделе нас выписывают из приюта, и мы будем жить в открытом учреждении. Это вилла в небольшом поселке. Что ты будешь? Ты ешь пирожные?
Анника с трудом подавила гримасу отвращения.
– Салат с курицей, – сказала она официантке, – и минеральную воду.
Юлия заказала чашку чая.
Анника углом глаза рассматривала женщину. Выглядела она совершенно по-другому, нежели несколько месяцев назад: волосы стали гуще, в них появился блеск, движения стали более уверенными. Взгляд сделался осмысленным, в нем отражалось понимание реальности. Юлия стала больше похожа на сотрудника полиции, кем она когда-то была.
– Я поел, мама, – сказал мальчик и облизал ложку.
– Хочешь поиграть с машинкой? Поиграй вон там, в холле, только не наступай дядям на ноги.
Они обе смотрели вслед мальчику, медленно идущему по кафе.
– Он снова заговорил? – спросила Анника.
– Пока он разговаривает только со мной и Генриеттой, но это тоже «нормально».
Они рассмеялись.
– Ну, в общем, дело пошло на лад, – порадовалась Анника.
Пришла официантка с салатом, минеральной водой и чаем для Юлии. Анника взяла со стола салфетку и расправила ее на коленях. Юлия сосредоточенно смотрела на свои руки, поглаживая ногти.
– Знаешь, – сказала она, – мне очень его недостает.
Она еще ниже опустила голову и с трудом глотнула, словно у нее в горле что-то застряло.
Анника отложила нож и вилку, не зная, что сказать.
– Я понимаю, что он обращался со мной по-скотски и все такое, но я искренне его оплакиваю.
Юлия подняла голову и в упор посмотрела на Аннику. Взгляд был пустым и мимолетным; Юлия отвела глаза и посмотрела на сына, игравшего с машинкой.
– Я же его постоянно вижу. Александр – это его точная копия. Прямо как призрак. Несколько недель назад мы были в гостях у мамы Давида и смотрели альбом с детскими фотографиями.
– Александр понимает, что его папа умер?
Юлия кивнула и высморкалась в салфетку.
– Он начал рисовать его на небе. Облака похожи на картошку, а ангелы – какие-то головоногие с крылышками.
Анника не смогла сдержать улыбку, и Юлия тоже засмеялась.
– Да, насчет семейного альбома… Там были фотографии Давида в детстве?
– Он был прелестным ребенком, а Ханнелора – просто красавица.
– Там были фотографии друзей Давида? Тех, с которыми он вместе рос?
Юлия положила подбородок на сцепленные пальцы и посмотрела на сына. Мальчик аккуратно возил машинку, старательно объезжая пятна грязи.
– У них был очень красивый дом в Юрсхольме, – заговорила Юлия. – Да, там бывал еще Торстен. Это настоящая вилла крупного торговца с верандой, розовыми клумбами, ровными травяными дорожками.
– Там, случайно, не было фотографий Филиппа Андерссона?
Юлия посмотрела на Аннику и убрала руки со стола.
– Филиппа Андерссона? Откуда он мог бы там взяться?
– Они же были друзья детства с Давидом, – напомнила Анника.
Она ничего не сказала об Ивонне Нордин.
Юлия покачала головой.
– Давид когда-нибудь упоминал о женщине по имени Вероника? – спросила Анника. – О Веронике Паульсон или Веронике Сёдерстрём?
Юлия откинулась на спинку стула, задумчиво посмотрела на кассу.
– Нет, я этого не помню, – ответила она.
– Может быть, мама Давида обмолвилась о Веронике? Или о Филиппе Андерссоне?
Юлия шумно вздохнула.
– Ханнелора нездорова, – сказала она. – Я, конечно, не знаю, что именно с ней происходит. Это точно какая-то форма деменции, но с ней что-то еще не так. Она прожила в этом доме одна двадцать пять лет. Александр, катай машинку ближе к столам.
Анника терпеливо ждала, когда Юлия отведет сына из холла и покажет ему, где можно катать игрушечный автомобиль. Потом Юлия вернулась, села за стол и обхватила руками чашку.
– Как отнеслась мама Давида к тебе и Александру? – спросила Анника. – Она поняла, кто вы?
Юлия со звоном принялась размешивать ложечкой сахар в чае.
– Я сомневаюсь, что она нас узнала. Сомневаюсь, что она поняла, что я – жена Давида, а Александр – его сын. Она помнит, кто такой Давид, и все время спрашивала о нем. Кажется, она так и не осознала, что он умер.
– И что ты стала делать? Объяснила ей, что его уже нет в живых?
Юлия кивнула.
– Я повторила ей это несколько раз. Она каждый раз подолгу смотрела на меня, а потом начинала говорить о чем-то другом. Например, о новостях шестидесятых годов или о старых фильмах и радиопрограммах. Ты что-нибудь знаешь о «Клубном завтраке» или о Сигге Фюрст?
Анника покачала головой.
– Она напевала целые куплеты. Сигге Фюрст была ее идолом. Ханнелора была уверена, что Фюрст – немка, но она на самом деле не была немкой.
– Но сама Ханнелора немка, да? Еврейка?
Юлия наклонила голову в сторону.
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Нина однажды сказала мне, что она приехала в Швецию после войны на белом автобусе и что второе и третье имя Давида, Зеев и Самуэль, скорее всего, еврейские…
– Он избегал говорить об этом. Он никогда не говорил о том, как его мама пережила концентрационный лагерь.
– У Давида были двоюродные братья, сестры, какие-нибудь другие родственники?
Юлия одернула кофту.
– Ханнелора была единственной из всех, кто выжил.
Анника принялась жевать резиновый лист салата. Чтобы его проглотить, ей пришлось сделать глоток воды.
– Кто был папа Давида?
– На фотографиях, сделанных сорок лет назад и позже, его нет. Он рос с Торстеном Эрнстеном.
– Кто он был?
– Финский бизнесмен шведского происхождения. Они с Ханнелорой не были официально женаты. Он то приезжал, то уезжал, словом, делал что хотел.
– Ну да, – сказала Анника. – Это было сложно делать в шестидесятых годах, особенно в Юрсхольме. Ты, случайно, не общаешься с Торстеном?
Юлия покачала головой:
– Он исчез, когда Давиду было восемнадцать. Это очень сильно подействовало на Ханнелору.
– Исчез? Что значит исчез?
– Поехал в деловую поездку и не вернулся. Именно с тех пор Ханнелора перестала выходить из дома.
– Уехал в деловую поездку? Куда? Чем он торговал?
Юлия пожала плечами:
– Я не знаю.
Анника испытующе посмотрела на Юлию. В какое странное семейство она попала. Немецкая еврейка, сын которой был другом детства известного финансиста и фотомодели. Сын и фотомодель были убиты, а все остальные стали либо полицейскими, либо убийцами.
Анника перегнулась через стол к Юлии.
– Когда вы жили в Эстепоне, когда Давид под прикрытием работал на Солнечном Берегу, вы никогда не пересекались с неким Себастианом Сёдерстрёмом и его семьей?
Юлия посмотрела на Аннику округлившимися глазами.
– С хоккеистом, который был отравлен? – спросила она. – Нет, это недоразумение. Из одного только факта, что Давид был телевизионной знаменитостью, не следует, что он был знаком с другими знаменитостями. В Испании мы ни с кем не общались – ну, естественно, если Давид не был в командировках. Я была там совсем одна…
Юлия вздрогнула и украдкой посмотрела на часы. Анника сделала то же самое. До встречи с Генриеттой оставалось десять минут.
– Мы еще поговорим, – сказала Юлия и встала, взяла со спинки стула одежду сына и пошла к туалетам. Сына она одевала, как безвольную куклу.
– Было очень приятно тебя встретить, – сказала она, когда они с Александром прошли мимо нее к лестнице. – В июне мы начнем посещать нашу квартиру. Может быть, тогда ты и зайдешь к нам?
– Конечно, – машинально ответила Анника.
Юлия порылась в сумке и достала ручку и клочок бумаги.
– Это наш домашний телефон, – сказала она и нацарапала номер на бумажке, похожей на автобусный билет. – Мы стали его скрывать с тех пор, как Давид начал выступать по телевидению. Это была какая-то истерия, телефон звонил по ночам не переставая…
Она обняла Аннику, взяла сына за руку и пошла к лестнице.
Анника следила за ее конским хвостом, мерно качавшимся в такт шагам, пока он не пропал из вида на первом этаже. Только теперь Анника почувствовала, как зверски она голодна. Она жадно проглотила мясо и зелень, но не тронула пасту, ибо если ешь жир, то не стоит потреблять углеводы.
Потом она шла домой по загруженным людьми тротуарам, испытывая чувство тяжести в животе.
Среда. 27 апреля
У Анники перехватило дыхание, когда она спустилась с трапа на летное поле. Жара и вонь от сгоревшего топлива хлынули в легкие. В груди горело, глаза заслезились. Рядом с ней стояла Лотта, фотограф.
– Ах, – радостно заговорила она. – Напоминает мне Тегеран. Я говорила, что там работала?
– Да, ты упоминала об этом, – кивнула Анника, взвалила на плечо сумку и пошла к автобусу, который отвезет их в здание аэровокзала.
Воздух над бетонными плитами дрожал в буквальном смысле этого слова. Контуры самолета колебались и изгибались, как в кривом зеркале. Анника открытым ртом хватала воздух. Сколько же сейчас градусов – сто?
– Тегеран намного живописнее, мощнее, – тараторила Лотта, втискиваясь в автобус с огромным, набитым фотопринадлежностями рюкзаком, которым она ткнула в лицо какую-то пожилую даму. – Здесь все гораздо более упорядоченное. Главное – это уловить выражение характеров зданий и людей…
Лотта перевела дух и закрыла глаза.
– Ах, – восторженно протянула она. – Как это здорово – столкнуться с чужой культурой!
Анника огляделась. Она уже поняла, что среди пассажиров ее рейса Томаса не было, но тем не менее еще раз посмотрела для полной уверенности. Правительственные чиновники не летают за границу на забронированных через Интернет местах. Это следовало учесть с самого начала.
Багаж они получили всего через десять минут и пошли к пункту проката автомобилей. Анника рысью пробежала мимо ряда стоек, ища глазами «Хелли Холлис». Она уже почти дошла до места, когда вдруг обнаружила, что потеряла фотографа. В замешательстве она остановилась и бросилась назад тем же путем. Лотту она обнаружила у стойки «Авис».
– Лучше всего иметь дело с крупными компаниями, – сказала Лотта. – Они работают грамотно, у них везде есть представительства, преемственность, а это очень важно, когда вокруг столько других, новых впечатлений…
– Э-э, – протянула Анника, – мне казалось, что шофером буду я.
– Как фотограф, я привыкла сама быть за рулем, – возразила Лотта.
Анника, в знак капитуляции, подняла вверх обе руки.
Лотта выбрала «форд-эскорт», точно такой же, какой Анника выбрала в прошлый раз. Они прошли в гараж и принялись искать машину. Анника достала мобильный телефон, на который пришло сообщение. Карита Халлинг Гонсалес писала, что будет занята во вторник и среду, но сможет поработать в четверг и отчасти в пятницу. Аннике надо было просто оставить ответ, что она и сделала.
– Давай сначала поедем в отель и зарегистрируемся, – предложила Лотта. – Это же так здорово – распаковать багаж, устроиться, а потом начать работать.
Анника посмотрела на часы.
– Зал конгрессов находится всего в нескольких минутах пути отсюда, – сказала она, – а пресс-конференция начинается через сорок пять минут. Мы не успеем до этого времени доехать до Пуэрто-Бануса и вернуться.
Лотта посмотрела на Аннику и удивленно вскинула брови.
– Кто запланировал такую жесткую схему?
Анника в ответ только пожала плечами.
Машину они нашли только через четверть часа и затолкали сумки в маленький багажник. Лотта села за руль, включила зажигание и поехала к выходу. Анника открыла бардачок и вытащила оттуда контракт, который засунула туда Лотта. «Авис» брал в три раза дороже, чем «Хелли Холлис».
Солнечный свет ослеплял и размывал все силуэты. Анника и Лотта одновременно прищурились и принялись на ощупь искать темные очки.
– Куда ехать? – спросила Лотта и притормозила.
Анника надела очки и посмотрела в боковое окно. Она не узнавала это место. Либо у «Авис» выезд был совершенно в другом месте, либо строительство шло такими темпами, что все ориентиры за прошедшие месяцы кардинально изменились. Правда, на дороге было все то же месиво из строительной техники, легковых и грузовых автомобилей, что и зимой. А временные красно-желтые указатели висели на съездах и высоких бетонных столбах.
– Может быть, я поведу машину? – предложила Анника.
– Ты просто скажи, куда ехать!
Анника прикусила губу.
– Поезжай в Малагу, – сказала она и включила кондиционер. – Попытайся выехать на дорогу А47 и по ней езжай на север. Это в одном-двух съездах отсюда.
Водитель стоявшей за ними машины принялся сигналить. Лотта в спешке не успела переключить передачу, и мотор заглох. Анника отвернулась и еще раз прикусила губу, чтобы не выказать раздражения.
До места они добрались за полчаса.
Зал конгрессов оказался меньше, чем показался Аннике на страничке сайта. Здание располагалось в захламленном промышленном районе. Оно было выстроено с футуристическим размахом из стекла, стали и алюминия. Крыша была волнообразной, а стены напоминали меха гармоники. Вспомнив виртуальное изображение плана здания, Анника направилась в малый зал, где скоро должна была начаться пресс-конференция.
– Какое стереотипное здание, – сказала шедшая сзади Лотта. – Думаю, оно персонифицирует этакое проявление характера южного мачо, излишества в стиле и конструкции…
– Это где-то здесь, – перебила Анника и вошла в подъезд, с козырька которого свисали разноцветные железные трубки.
Лотта права, подумала Анника, входя в здание. Оно изобиловало излишествами в виде железных потолочных пластин, замысловатых светильников и апельсинового цвета колонн. Встав в неорганизованную очередь, она в конце концов зарегистрировалась и прошла такой же контроль безопасности, как в аэропорту.
Конференц-зал располагался на верхнем этаже. Анника вдруг заметила, что фотограф Лотта замедлила шаг, а возле дверей и вовсе остановилась.
– В чем дело? – спросила Анника, обернувшись.
– На пресс-конференциях обычно нечего снимать, – сказала фотограф. – Думаю, мне лучше выйти и поснимать здание. Я постараюсь уловить его душу.
Анника оглядела зал. Синие стулья. Оригинальные стены вишневого цвета с острыми углами. На сцене четыре стула. Потолок украшен тяжелой лепниной. Будет ли после пресс-конференции опубликовано какое-то коммюнике? Что здесь вообще будет? Ряд солидных дядей в костюмах? Едва ли. Вряд ли произойдет что-то из ряда вон выходящее, достойное моментальной фотографии, разве только случится пожар или передерутся между собой делегаты конференции.
Она убедилась, что мобильный телефон на месте. В случае чего можно будет снимать и им.
– Иди, – разрешила Анника и, взяв из стопки повестку дня, пошла в зал.
Она устроилась в заднем ряду и посмотрела на море людей, сидевших в зале. Зал был полон.
Здесь были представители всех европейских СМИ, но в принципе организация пресс-конференции ничем не отличалась от организации подобных мероприятий в Стокгольме.
Телевизионщики оккупировали места у подиума, показывая всем, что они здесь самые главные и важные. За ними расположились корреспонденты радостанций, наговаривавшие тексты на портативные цифровые магнитофоны. Фоторепортеры заняли места по краям рядов. За корреспондентами радио сидели газетные редакторы, которые хотели выглядеть значительными и влиятельными, что было видно по их осанкам и надутым физиономиям. Всем своим видом они показывали подчиненным, какие они деловые и серьезные. Было ясно, что радиорепортеры уже готовы выкрикивать свои нелепые и нентересные вопросы.
Она поискала глазами Томаса, но его нигде не было.
Четыре человека заняли свои места на подиуме за столом – один комиссар ЕС, один испанский юрист, один голландский юрист и ведущий.
Анника едва не застонала в голос.
Лотта правильно сделала, что ушла.
* * *
Пресс-конференция оказалась скучной и затянутой. На фразе «о координации и других мерах борьбы с экономической преступностью в развитие данных предписаний» Анника на несколько минут задремала.
Вкратце можно было сказать, что на пресс-конференции речь шла о согласовании призванного бороться с экономической преступностью законодательства в различных странах Евросоюза во всем, что касается бухгалтерии, налогов и юридических уловок, мошенничеств с кредитными картами и долга банков сообщать о нарушениях в обменных пунктах. Для того чтобы все это сделать, представители разных стран должны встретиться, сличить свои законы, выяснить, чем они друг от друга отличаются, и обсудить изменения, которые надо внести в законодательство, чтобы воры не могли уйти от ответственности, просто перейдя государственную границу.
Сформулировать все это можно было гораздо проще, подумала Анника, вместе со всеми поднимаясь с места. Она снова оглядела зал. Томаса нигде не было.
Она вдруг ощутила чью-то руку на своей талии.
– Привет, – произнес ей в ухо Никлас Линде. – Сударыня, вы не будете так любезны пройти со мной?
– Я арестована? – спросила Анника.
– Именно так, – ответил полицейский.
Они вышли в холл конференц-зала. Никлас Линде обнял обеими ладонями шею Анники и поцеловал ее – сначала в одну щеку, потом в другую.
– Добро пожаловать, – тихо сказал он.
Она рассмеялась, подняла правую руку и коснулась ладонью его пальцев.
– А где Кнут Гарен? – спросила она.
– Пьет пиво.
– Анника?
Знакомый голос раздался откуда-то сзади. Анника перевела дыхание. Никлас Линде отпустил ее, и она обернулась.
– Привет, Томас.
На Томасе был новый, купленный после пожара итальянский костюм – темный с едва заметной искрой. Достойно выделялся красный галстук. Ботинки, начищенные до немыслимого глянца. Анника улыбнулась, глядя на его взъерошенные волосы и голубые глаза, но сам он смотрел не на Аннику, а на стоявшего рядом полицейского.
– Ты не знаком с Никласом Линде? – спросила она. – Он наркополицейский. Работает здесь, в Испании.
Никлас сделал шаг вперед, протянул руку и произнес «очень приятно». Томас пожал протянутую руку и остановил блуждающий взгляд на Аннике.
– Томас Самуэльссон, – сказал он.
– Томас представляет здесь шведское министерство юстиции, – сказала Анника. – Раньше мы с ним были женаты. У нас двое детей.
– Вот как, – сказал полицейский и улыбнулся. – Очень приятно. Это он не умеет кататься на велосипеде?
Анника едва удержалась от того, чтобы не ткнуть его локтем в бок.
– Рада тебя видеть, – сказала она Томасу, а потом обратилась к Никласу: – Ну что, пойдем где-нибудь посидим?
Никлас положил Аннике руку на плечо, но продолжал не отрываясь смотреть на Томаса.
– Сейчас спустимся по лестнице, – сказал Никлас Линде, провел ладонью по шее Анники и показал дорогу через тускло освещенный коридор.
Они направились к лестнице. Никлас положил руку Аннике на талию. Она испытывала неизъяснимое удовольствие, чувствуя спиной взгляд Томаса.
– Развелись недавно? – спросил полицейский, становясь рядом с Анникой на эскалаторе.
– Не особенно, – коротко, не вдаваясь в подробности, ответила она.
Кнут Гарен приземлился у стола с куриными крылышками, жареной рыбой и луком. Он сердечно поздоровался с коллегой и Анникой.
– Как это здорово, что мы смогли здесь встретиться.
Анника села напротив Кнута. Никлас Линде уселся с ней рядом.
Анника достала ручку и блокнот, потом заказала подошедшей официантке минеральную воду с газом и бифштекс с яйцом.
– Вы уже знаете о моем редакционном поручении, – сказала Анника, и полицейские дружно кивнули. – Почему торговля наркотиками и отмывание денег таким пышным цветом расцвели именно здесь, на Солнечном Берегу?
– Посмотри на карту, – ответил Кнут Гарен. – В часе лёта отсюда находится Марокко, гашишная плантация Европы. Три четверти часа езды до Атлантики, откуда потоком идет южноамериканский кокс. И совсем рядом находится Гибралтар, самый райский налоговый рай.
Он сунул в рот кусок рыбы и взмахнул рукой.
– Здесь, короче, есть все. Сырье, транспортные магистрали, дистрибьюторы, налоговые послабления, коррупция и покупатели.
– Испания обогнала США по душевому употреблению кокаина, – сказал Никлас Линде. – За пятнадцать лет наркотики попробовал каждый четвертый испанец.
– Но употребление гашиша все равно преобладает, – уточнил Кнут Гарен. – Подсчитано, что около ста двадцати тысяч семей в Марокко живут за счет выращивания и поставок конопли. Знаешь, как они это делают?
Анника покачала головой. Полицейский вытер пальцы о салфетку Анники и взял ее ручку и блокнот.
– Высаженные весной растения растут сами под жарким летним солнцем, – сказал он и нарисовал растение с длинными листочками. – Здесь, вверху, находятся семена, заключенные в капсулу. Между оболочкой капсулы и собственно семенами находится желтоватый порошок, пыльца. Когда растения к осени созревают, между ними натягивают мелкосетчатую ткань и выбивают палками семена из растений. Пыльца проникает сквозь ткань и ровным слоем ложится на поле.
Анника внимательно рассмотрела рисунок растения с капсулой и зернышком, похожим на яичницу.
Полицейский окинул взглядом холл, и в его глазах появилось мечтательное выражение.
– Весь октябрь и ноябрь марокканцы лупят по земле палками – бум, бум, бум. Это сто двадцать тысяч семей разбивают зерна. Многие непосвященные, слышащие этот звук, не могут понять, что он означает.
Он постучал пальцами по столу. Отбивают семена по ночам. Успокаиваются они, когда растение будет отбито трижды. После этого наступает пора скупщиков.
Он убрал пальцы со стола.
– Отдельные группировки покупают коноплю приблизительно у двадцати крестьян. Пыльца с фрагментами растений вывозится на побережье и прессуется в лепешки. В таком виде гашиш можно хранить сколь угодно долго.
Он отпил пива и посмотрел на Аннику.
– Что ты знаешь о гашише?
Анника отхлебнула воды.
Они собирались, чтобы покурить коноплю на полях за Хеллефорснесом, и курили ее. Свен всегда курил гашиш в чистом виде, Сильвия Хагторн смешивала ее с табаком, а Роланд Ларссон набивал смесью отцовскую трубку. Анника всегда думала, что это очень противно – курить трубку, пропитанную слюной старика. Эффект самой конопли ей тоже не нравился. На вкус она была жесткой и грубой, как кора.
– Я знаю, что гашиш курят, – сказала она и заглянула в блокнот.
– Из первой выбитой пыльцы готовят гашиш высшего качества. До Швеции он не доходит, его раскупают по дороге. К нам прибывает гашиш третьего сорта, из пыльцы, которую выколачивают в третью очередь.
«Вот почему гашиш на меня никогда не действовал», – подумала Анника.
– Как доставляют гашиш в Европу? – спросила она.
Никлас Линде поерзал на стуле и прижался ногой к бедру Анники.
– Гашиш вывозят из Марокко через два маленьких порта – Надор и Асила. Происходит это в феврале и марте, – сказал он.
Анника кивнула, ощущая сухость во рту. Ногу она не отодвинула.
– В последнее время контрабандисты используют быстрые лодки, как они их называют.
Анника с жадностью выпила стакан воды.
– Быстрые лодки – это на самом деле быстроходные баржи, оснащенные тремя или пятью моторами мощностью по двести двадцать пять лошадиных сил. Половина судна загружена горючим, половина – наркотиком. Судно движется настолько быстро, что может уйти даже от вертолета. Уже в море они дозаправляют судно и могут плыть дальше – до самой Барселоны.
Никлас Линде протянул вперед руку с мобильным телефоном, а вторую руку положил на колено Анники. Она посмотрела на дисплей и едва не задохнулась от удивления. На дисплее шел захватывающий фильм. Был виден довольный, уверенный в себе темнокожий человек, стоявший у штурвала огромной лодки, несшейся в открытом море. Ветер развевал волосы человека. Оператор, кем бы он ни был, перевел камеру с рулевого на море и сделал панорамные кадры, повернув камеру на 360 градусов. Лодка неслась по морю с умопомрачительной скоростью. На носу стояли бесчисленные квадратные ящики, на корме сотня бочек с горючим. Камера вернулась к темнокожему человеку, и экран погас.
– Этот тип недолго радовался, – сказал Никлас Линде, убрав мобильный телефон. – То, что ты видела на носу, – это три тонны гашиша. И рулевой и оператор уже сидят в тюрьме в Гранаде.
Он снял руку с ее колена.
Анника рассмеялась.
– Евросоюз заключил сделку с марокканским правительством, – сказал Кнут Гарен. – Государство вмешалось и обработало ядохимикатами миллионы гектаров конопляных плантаций. Как ты думаешь, что это принесло семьям, жившим на продаже гашиша? Правильно, они лишились хлеба насущного. И что же они стали делать?
Он развел руками и откинулся на спинку стула.
Анника поняла, что вопрос был задан для усиления драматического эффекта, и терпеливо ждала ответа.
– Плантации были уничтожены, – сказал Кнут, – но все остальное осталось без изменений.
Он снова подался вперед.
– Вся инфраструктура: персонал, покупатели, продавцы, транспортные средства, лодки, автомобили, контейнеры, контактная сеть, дистрибьюторы… так что же они теперь делают?
– Они стали перевозить и продавать что-то другое, – предположила Анника.
– Они стали перевозить и продавать кокаин, – сказал полицейский. – Марокко и Западная Сахара стали транзитными маршрутами поставок кокаина, и именно здесь, где мы сейчас сидим, находятся ворота к заказчикам. Весь кокаин поступает с плантаций в Южной Америке, и почти весь этот груз проходит через юг Испании на рынки Европы.
– Сколько груза удается конфисковать?
– Приблизительно десять процентов от общего его количества, в среднем девяносто килограммов в день. По грубым расчетам, ежедневно через Испанию в Европу поступает около одной тонны кокаина.
– Боже! – воскликнула Анника и сделала запись в блокноте.
Кнут Гарен наклонился к ней.
– Знаете, какая самая большая проблема наркодельцов? – спросил он.
Анника молча посмотрела на него.
– Какая? – спросила она наконец. – Подкуп таможни? Поиск кадров контрабандистов? Создание новых рынков?
Кнут покачал головой:
– Да, все это трудности, но самое трудное – это куда-то деть всю наличность.
Анника недоверчиво посмотрела на полицейского:
– Это трудно? Потратить денежные знаки?
– Да, отмывание денег – это самая сложная задача. И мы должны сделать ее еще сложнее. Именно поэтому проводят такие семинары, как сегодня.
Полицейский доел лук и посмотрел на часы.
– Ну, мне пора в Гранаду. Ты довольна?
Анника перелистала свои записи. Ее интересовало еще многое, но полицейский спешил по делам, а она сильно устала, и голова уже соображала довольно плохо. Она улыбнулась норвежцу:
– Огромное тебе спасибо. Ты вел себя просто по-рыцарски. Мне осталось только спросить совета относительно людей, у которых я хотела бы взять интервью. Например, я хочу поговорить с адвокатом Хокке Мартинеса…
– Этим вопросом занимался я, – сказал Никлас Линде. – Мы обсудим это позже.
– Замечательно, – сказал Кнут Гарен и поднялся из-за стола. – Ну, значит, я вас покидаю.
Он расцеловал Аннику в щеки и пошел к выходу.
– Догадываюсь, что счет придется оплатить мне, – сказала она.
* * *
Фотограф Лотта пребывала в состоянии, близком к истерике. Она звонила Аннике, наверное, сотню раз, но с ее мобильным, видимо, что-то случилось, так как он упорно не желал устанавливать соединение. Всякий раз в трубке раздавался голос, говоривший по-испански нечто нечленораздельное.
– Надо набирать плюс сорок шесть до набора мобильного номера, а потом еще набрать ноль перед прямым номером, – сказала Анника.
Лотта возмущенно воззрилась на Аннику:
– Ты думаешь, я больная на голову? Понятно, что сначала надо набрать код страны. Ты хотя бы смотрела на свой мобильный?
Анника порылась в сумке и вытащила телефон, установленный на режим handfree.
– Н-да, – сказала она, – прошу прощения.
– Как ты вообще могла бросить меня там одну? – спросила Лотта. – Мы же должны писать статьи вместе.
– Относись к этому спокойно, – сказала Анника и отключила мобильный. – Ты не пропустила ничего важного, мне надо было просто подготовить почву для работы. Ты что-нибудь сняла?
– Что там было снимать? Это вычурное тяжеловесное здание? Или «живописные» окрестности?
Она всплеснула руками, чтобы показать продуваемое ветрами пространство вокруг зала конгрессов, ревущее шоссе и огромные заводские корпуса на заднем плане.
– Нам надо сесть и подумать, как организовать завтра интервью с несколькими людьми, – сказала Анника. – С каким-нибудь подпольным торговцем наркотиками, со специалистом по отмыванию денег и со шведкой, ведущей великосветский образ жизни…
Лотта уставила в Аннику удивленный взгляд.
– Мне с тобой очень трудно, – сказала она. – Сначала пришлось встать в несусветную рань, а потом ты куда-то исчезаешь. Я хочу поехать в отель, распаковать вещи и поесть.
Анника посмотрела на стоявшую перед ней женщину, на гриву ее светлых волос, обиженное выражение лица, длинные ноги и угловатые плечи.
– Распаковать вещи? – переспросила она.
Она вспомнила мудрые слова Андерса Шюмана: каждый должен сам выбрать свою войну. Они должны вернуться домой в субботу. Значит, остается всего два дня на то, чтобы начать и закончить серию статей.
– Да, конечно, – сказала Анника. – Езжай. Отель «Пир» находится в Пуэрто-Банусе, ты увидишь его с шоссе.
Она сунула мобильный телефон обратно в сумку.
– Что такое? – спросила Лотта. – Ты со мной не поедешь?
– Мне надо переделать еще кучу дел.
– Но…
– Надо надеяться, что сегодня мне удастся взять интервью у одного шведского контрабандиста, который сейчас сидит в тюрьме в Малаге. Кто-то из нас должен об этом позаботиться. Давай договоримся так: встречаемся завтра за завтраком в отеле в восемь часов.
Лотта хотела что-то сказать, но Анника уже отвернулась и пошла к машине Никласа Линде. Это был уже не БМВ, а небольшая копия «ягуара».
– Это твой фотограф? – спросил полицейский и с интересом посмотрел на Лотту.
– Нет, – ответила Анника, открывая дверь машины. – Это не мой фотограф, это фотограф «Квельспрессен». Можешь нанять ее, если хочешь.
Он весело засмеялся.
– Я предпочитаю репортеров, – сказал он и сел за руль.
Анника махнула Лотте рукой, когда они проезжали мимо парковки.
Движение было плотное, временами приходилось стоять в пробках. Никлас поднял стекло и включил кондиционер. Термометр в салоне показывал температуру снаружи: двадцать девять градусов.
– Здесь всегда такая жара? – спросила Анника, чувствуя, как под грудями под футболкой собирается пот.
– Да, такая погода продержится до октября, – ответил он. – Летом за полгода обычно не выпадает ни капли дождя.
Яркий солнечный свет начал тускнеть, окрашиваясь в розоватые тона. Анника сняла темные очки и посмотрела на море.
– Что-нибудь прояснилось в деле Себастиана Сёдерстрёма?
Никлас наморщил лоб.
– Ты знаешь, что пришли результаты вскрытия? – спросил он и мельком взглянул на нее. – Вскрытия грабителей?
Анника покачала головой.
– Они умерли не от газа, а из-за угнетения дыхания, вызванного передозировкой морфина.
Анника посмотрела на загорелые до черноты руки полицейского.
– Передозировки морфина? Они были морфинистами?
– Морфин обнаружили в бутылках пива, которое они пили.
Анника стала смотреть на дорогу, вспоминая кабину грузовика, в которой обнаружили трупы грабителей: грязные окна, растрескавшийся винил водительского сиденья, пакет из-под гамбургеров под ветровым стеклом, карту Марбельи, глину на полу, две недопитые бутылки пива…
– Я вспоминаю, – сказала она. – Бутылки стояли в нише радиоприемника.
– Литровые бутылки пива «Сан-Мигель» с откручивающейся крышкой.
– Значит, кто-то их подготовил, – предположила Анника. – Похоже, что.
– их кто-то убил, вот так.
– Но кто и зачем?
– А ты как думаешь?
Она помолчала, глядя прямо перед собой.
– Собственно, это очень умно, – сказал Никлас Линде. – Морфин можно добыть в любой больнице. Сейфы с морфином всегда заперты, но их легко взломать. Жидкие препараты морфия обладают специфическим вкусом, поэтому эксперты считают, что в данном случае использовали таблетированную форму морфина.
– Какая же это масса таблеток должна быть, чтобы свалить насмерть здоровых мужчин? – удивилась Анника.
– Для непривычного человека достаточно шестидесяти миллиграммов хлорида морфия. Это от трех до шести таблеток. Яда, который остался в бутылках, хватит на то, чтобы убить слона.
Анника ухватилась за бардачок, когда Линде обогнал автобус с пенсионерами, едущими играть в гольф.
– Но как было совершено само преступление? – спросила она. – Грабители вкололи себе противоядие от газа…
– Они ввели себе производное налоксона, да, это так, следы этого лекарства были обнаружены в их крови.
– Они проехали через ворота, набрав код. Откуда они могли его знать?
– Код, который они набрали, замыкается на центральном пульте, а не в частных домах. Это обычные замки, которые можно купить в магазине. За многими кражами стоят охранные предприятия, которые их и организуют, среди прочих ограблений квартир в Новой Андалусии.
Анника задумчиво провела ладонью по щеке.
– Потом они отравили семью газом, вошли в дом без противогазов, разбили стену, в которую был вмурован сейф, перетащили его в машину, ограбили дом, перенесли добро в грузовик и уехали.
– Да, приблизительно так все и было.
– Когда же они почувствовали себя в безопасности, открыли бутылки и выпили пива, чтобы отпраздновать успех предприятия.
Никлас Линде кивнул.
Они съехали с запруженного шоссе и въехали на платную дорогу.
– Но уколы сделали их нечувствительными к яду? – спросила Анника. – Наверное, противоядие блокирует эффекты всех успокаивающих средств. Почему же они умерли от морфина?
– Производные налоксона действуют один-два часа. Потом морфин начинает оказывать обычное действие. Именно поэтому, правда, он действовал так долго. Должно быть, грабители ощутили усталость и остановились передохнуть на парковке в Ла-Кампане.
– Я полагаю, что на бутылках остались только их отпечатки пальцев.
– Совершенно верно.
Некоторое время они молчали. Мимо окон проносились горы, море и зелень. Анника закрыла глаза и представила себе спальню девочки, неубранную кроватку, акварельные краски, куклу с каштановыми локонами. Вспомнила она и коридор с закрытыми дверями родительской спальни, пол, на котором умерли дети.
– Это какое-то очень странное преступление, – сказала она. – Или я не права?
Линде смотрел прямо перед собой и ничего не ответил.
Аннику вдруг озарило. Это была тяжелая и неприятная мысль.
– Никто не станет заранее подсыпать в пиво смертельную дозу морфина, если не собирается убить тех, кто будет его пить, – сказала Анника.
– Совершенно правильно.
Она вздрогнула. Никлас заметил это и убавил мощность кондиционера.
– Значит, это было хорошо спланированное массовое убийство, закамуфлированное под ограбление, – сказала она. – У вас есть какие-нибудь версии на этот счет?
– Они очень старательно замели за собой следы. Грабители, которые взломали дом, представляли собой опасных свидетелей и были убиты. Наверное, объяснение можно было найти в сейфе, но мы его не видели.
Анника рассеянно смотрела на пробегавший мимо ландшафт.
– Что делает испанская полиция?
– Ничего. С их точки зрения, дело расследовано, и его можно закрывать. Грабители мертвы. Осталось несколько сомнительных моментов, но они обычно не обращают на это внимания.
– Ты допускаешь критику?
Он пожал плечами.
– Формально я не участвую в расследовании, – сказал Линде. – Мое дело – международная торговля наркотиками, а не локальные преступления.
– Но ты же считаешь, что испанцы ведут себя, скажем так, легкомысленно?
Линде поерзал на сиденье и откашлялся.
– Должен существовать мотив преступления, а он совершенно неясен, – сказал он. – Истребление целой семьи говорит о невероятной жестокости. Преступники обозначили это очень четко. Мы даже не знаем, кто из жертв, собственно, был истинной мишенью. Было ли целью убийство всей семьи или только одного человека?
– Едва ли мишенью преступников были дети, – стала рассуждать Анника, – значит, ею был кто-то из взрослых. Вы этим занимались?
Никлас Линде вздохнул.
– Глубоко этим не занимался никто. Себастиан Сёдерстрём был совершенно безалаберным человеком, не умевшим обращаться с деньгами. Вероника Сёдерстрём была известным и уважаемым адвокатом. Астрид Паульсон была пенсионеркой по старости. Сюзетта была школьницей, желавшей работать в конюшне.
– Может быть, причина в расстроенных финансах Себастиана?
– Возможно и это, но если никто об этом не спрашивет, то, естественно, нет и ответа.
– Но что же все-таки случилось с Сюзеттой? Вы что-нибудь об этом знаете?
Он покачал головой:
– О ней не слышно ни звука. Она растворилась в тумане 30 декабря прошлого года.
– Продолжают ли ее до сих пор активно искать?
– Нет, сейчас ее уже никто не ищет.
– Как ты думаешь, она жива?
Никлас Линде помедлил с ответом.
– Она не подает о себе никаких вестей вот уже пять месяцев. Она не пересекала границ, она не снимала с карты деньги, она не звонит по телефону и не выходит в Интернет. Если она жива, то сидит где-то взаперти, без возможности общения с внешним миром. Наверное, это хуже, чем если бы ее убили.
Долгую минуту Анника сидела молча, глядя на дорогу, и думала о фотографиях этой девушки, ее надменном виде, черных волосах и нежном личике. Это было бы хуже, чем если бы ее убили. Как это ужасно и отвратительно.
– Но есть же какие-то следы, – сказала она. – Или их нет?
Никлас Линде кивнул:
– Человек, отравивший пиво.
– Да, он подготовил преступление и был его вдохновителем, – согласилась с ним Анника. – Он нанял грабителей, заготовил газ и налоксон, купил экстренный код к замку виллы, отравил пиво, изъял сейф и скрылся.
– Но был ли это он, вот в чем вопрос.
Анника удивленно посмотрела на Никласа.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Все дело в следах, оставленных на месте преступления. Там наследили три пары ног. Две из них принадлежали грабителям, а у третьей размер обуви – тридцать седьмой.
У мужчин тоже бывают небольшие ноги.
– У вас есть предположения, кто бы это мог быть?
Он посмотрел на Аннику и улыбнулся:
– Ты такая серьезная, малышка Анника. Я очень рад, что ты приехала. Может быть, мы пока забудем о преступниках и поговорим о чем-то более приятном?
– Хорошо, но еще один, последний вопрос, – сказала она.
Он поднял правую руку и отвел прядь волос с ее лба.
– Нет отпечатков пальцев, нет следов ДНК, от чего можно было плясать. Нет автомобиля, и нет свидетелей.
Его прикосновения обжигали, как кипяток.
– Только следы ног, – сказала она.
– Только следы ног, – повторил за ней полицейский.
Она взглянула на его ноги. Они были огромны.
– Знаешь, что говорят о мужчинах с большими ногами? – спросила она.
Он торопливо взглянул на Аннику, глаза его блеснули.
– Нет, – ответил он, – а что говорят?
Она расслабилась и рассмеялась, чувствуя, как обдало жаром ее лицо. Она отвлеклась и принялась рассматривать скелеты бетонных чудовищ, высившихся по обе стороны шоссе. Томительное предчувствие теплом разливалось от живота вниз.
– Этот шведский наркоторговец, – произнесла она, стараясь говорить спокойно, – будет говорить с корреспондентом «Квельспрессен»?
– Утром я говорил с его адвокатом. Завтра ты сможешь посетить его в тюрьме Малаги в одиннадцать часов утра.
Он затормозил у пункта таможенного досмотра в Калаонде и пристроился в очередь за большим грузовиком с марокканскими номерами.
– Как ты думаешь, какой груз он везет? – спросила Анника.
Линде протянул руки, легонько обнял Аннику за шею, перегнулся через коробку передач и поцеловал ее в губы. Аннику как будто ударило током. Все волоски на теле поднялись дыбом. Она ответила ему страстным, опьяняющим поцелуем, обхватила его затылок и прижалась к Никласу всем телом. Она целовала его так, что он едва не задохнулся. Водитель стоявшей сзади машины нетерпеливо засигналил.
– Ты живешь там же, где и в прошлый раз?
Анника утвердительно тряхнула головой. Задняя машина объехала их. Водитель, проезжая мимо, показал им средний палец.
– Ты куда-нибудь спешишь? – тихо спросила она. – Или у тебя есть время побыть со мной?
Никлас Линде включил первую передачу и подъехал к будке таможенного досмотра.
Все оказалось намного легче, чем она себе воображала. Не было никакой неловкости, не было никакого страха. Одежда словно сама собой упала на пол уже в прихожей, он смотрел на нее весело и одновременно очень серьезно, и она ответила ему тем же. Он целовал и ласкал все ее тело. Вкус его поцелуев был не таким, как у Томаса. Тело его было жестче, но одновременно и нежнее.
После того как все произошло, он продолжал тихо лежать рядом с ней.