Не всякая логика поддается пониманию. Только-только подписав соглашение о взаимном признании, Финляндия начала «скрытую войну» против России. Еще до красного мятежа в Хельсинки финны атаковали русские гарнизоны, обстреливали суда, несколько позже даже захватили форт Ино, важное звено обороны Петрограда. Но аппетит рос. В январе отряды щюцкора перешли границу ВКФ и заняли ряд районов Восточной Карелии, целясь на села Ухта и Кемь. Формально утверждалось, что воюют «дикие» добровольцы, однако 23 февраля Маннергейм признал, что «не вложит меч в ножны, пока не будет освобождена от большевиков Восточная Карелия». Впрочем, взгляды «шведа» Маннергейма очень отличались от Credo «феннопатриотов». Он полагал, что, хотя Финляндия вполне созрела для независимости, но залог этой независимости, да и вообще процветания – тесная дружба и союз с нормальной, стабильной и вменяемой Россией, для чего необходимо помочь России избавиться от большевизма. «Освобождение Петрограда, – писал он чуть позже, – это не чисто финско-русский вопрос, это всемирный вопрос окончательного мира… Если белые войска, сражающиеся сейчас под Петроградом, будут разбиты, то в этом окажемся виноватыми мы. Уже сейчас раздаются голоса, что Финляндия избежала вторжения большевиков только за счет того, что русские белые армии ведут бои далеко на юге и востоке». К сожалению, абсолютное большинство финских политиков, мня себя наследниками «древних протоугров», о которых, если помните, речь уже заходила, мыслило совсем иначе. Урвать под шумок, пока Россия во мгле, чем побольше, а там хоть трава не расти, и хрен с ними, с большевиками. Порочная концепция, безусловно, но то, что было ясно потомственному аристократу, плохо воспринималось интеллигенцией в самом-самом первом поколении, тем паче национально озабоченной.

27 февраля правительство Финляндии направило в Берлин предложение о союзе, поскольку, дескать, обе страны воюют с Россией, приложив карту с желательной границей по линии Восточное побережье Ладожского озера – Онежское озеро – Белое море. В ответ РСФСР 1 марта заключила Договор о дружбе и союзе с правительством ФСРР в Выборге, оставшийся, впрочем, пустой бумажкой. Тем временем один из близких к Маннергейму офицеров, Курт Валлениус, разработал немедленно одобренный шефом план «организации национальных восстаний в Восточной Карелии» на базе диверсионных финских групп. Проект, однако, был рассчитан на помощь немцев, но 3 марта был заключен мир в Бресте, а потому ответ кайзера оказался не таким, какого ожидали: если финны хотят воевать, сообщил он, пусть воюют, но Германия не будет вести войну за чужие интересы и не поддержит авантюры финнов на чужой территории. В связи с чем 6–7 марта регент Свинхувуд официально предложил России уладить все недоразумения, но, естественно, не даром, а «на умеренных Брестских условиях », то есть в обмен на Восточную Карелию, часть Мурманской железной дороги и весь Кольский полуостров с Мурманском.

После отказа «скрытая война» продолжается. Добивая собственных красных, новорожденная Финляндия пытается хоть мытьем, хоть катаньем слепить что-то типа пресловутой «Великой Финно-Угрии», оказывая поддержку всем лидерам «братских народов», ориентирующихся на «Мать-Финляндию». На захваченных российских территориях спешно лепятся крохотные, а то и вовсе микроскопические, на две-три деревни, «независимые государства». Естественно, заявляющие либо о намерении «влиться в состав» (Республика Северная Ингрия, возникшая, правда, чуть позже), либо, если население совсем уж против, о готовности к «вечному союзу на особых условиях» (Северо-Карельское государство с предполагаемой столицей в Архангельске). Для сел еще не захваченных формируются «правительства в изгнании» (Олонецкая республика). К слову, это однозначное know-how, все прочее, от придуманной Пилсудским «Срединной Литвы» и сталинского «правительства в Терийоки» до Турецкой Республики Северного Кипра, Народно-Демократической Республики Кувейт и, между прочим, Республики Южная Осетия, – это уже перепевы финской политической мысли.