Очень горячие парни
Следующие шесть лет вошли в историю Финляндии под официальной этикеткой «Время угнетения». Сатрап и тиран Бобриков беспощадно претворял в жизнь самые зверские манифесты царя, грубейшим образом попирающие элементарные права человека. Вместо того чтобы принимать к сведению любые законы, принятые сеймом и сенатом, он начал направлять их в имперское министерство юстиции на юридическую экспертизу. Он внимательнейше контролировал исполнение царского манифеста 1900 года, вопреки всем нормам морали и права всего лишь через 90 лет объявившего русский язык третьим (после финского и шведского) официальным языком княжества. Он «пробил» в столице идею о включении «самостоятельных» финских вооруженных сил в состав единой армии, формируемой на основе общего призыва. Но, что непростительнее всего, он положил конец таможенной «вилке», благодаря которой сырье, закупаемое в Империи по «внутренним» ценам перепродавалось на Запад по ценам европейским, естественно, безо всяких пошлин. Вот это, последнее, взорвало общество не по-детски. То есть с призывом тоже неладно вышло: одно дело служить близ родного хутора, с выходными и вдали от всяких фронтов, к тому же под командованием близкого родственника, и совсем иное – тянуть лямку где-то под Кушкой. Но это зверство, возможно, прогнившей империи и сошло бы с рук. А вот покушение на ставшую родной маржу, обеспечившую Финляндии экономический бум, простить было никак невозможно, тем паче что изверг Бобриков начал вытеснять с госслужбы наиболее ярых борцов за (уже!) независимость и ввел цензуру, запретив публикацию статей, унижающих достоинство подданных государя по национальному признаку, а также оскорбляющих персону самого государя.
Великое княжество охватила всеобщая истерика. Нормальных людей, которые все-таки имелись, никто не слушал, их именовали «сговорчивыми» и били им стекла, а самых убедительных говорунов подкалывали ножами на темных улицах. Начались забастовки, затем активнейшая агитация за уклонение от призыва. Когда же власти, плюнув, отменили обязательный призыв, предложив желающим платить особый налог за освобождение от службы, агитировать начали в том смысле, что «оккупанты» боятся обучать финскую молодежь военному делу. Не пойми откуда вынырнуло тайное общество «Каталь», теоретически основанное на классическом национал-социализме и активно практикующее террор. Правда, в 1903-м «Каталь» был разгромлен, но ядро его актива укрылось в Швеции, где близко скооперировалось с российскими террористами и принялось из месяца в месяц посылать на угнетенную родину боевиков, один из которых, Эйген Шауман, 16 июня 1904 года застрелил Бобрикова. А чуть позже, когда грянула русско-японская война, у горячих финских парней завязались контакты и с японским резидентом в Стокгольме полковником Акаси, щедро снабдившим их деньгами на «освобождение милой Отчизны». Закупленное «Каталем» оружие не попало в Финляндию по чистой случайности: судно, под завязку загруженное стволами, вплоть до новомодных пулеметов, затонуло по пути – так что уже практически подготовленное восстание сорвалось, но буза продолжалась и крепла, благо на дворе был уже 1905-й.
Дальнейшее – однообразно. Стачки, митинги, взрывы. Манифест 17 октября. Отмена ненавистных указов «эпохи угнетения». Принятие нового избирательного закона, очень правильного и красивого, вплоть до (впервые в Европе, и номером два, после далекой Новой Зеландии) предоставления права избирать и быть избранными «лицам не мужского пола». А под сурдинку, с железным обоснованием (дескать, ситуация принципиально новая) отмена старого, избиравшегося сословиями сейма и введение вместо него полноценного однопалатного парламента, правомочного, пусть не сейчас, но при первом же удобном случае принимать решения от имени «финского народа». Финляндия, часть империи, стала надежным убежищем для всех беглых революционеров, откуда выдачи не было по определению, а в СМИ, да и в парламенте сепаратистские лозунги стали рутиной, никого особо не интересующей.
Впрочем, премьер-министр Империи, Петр Аркадьевич Столыпин, все же заинтересовался. Результатом этого интереса стало введение в 1907-м военного положения, почти сразу затормозившего террор, а в 1910-м возрождение «бобриковской тирании». Полномочия финского парламента были официально уточнены. Он потерял никем ему не данное право решать вопросы войны и мира, издавать запрещения по «языковому» вопросу, опять (о ужас!) лишился контроля над таможнями и (о ужас без конца!) над системой просвещения, чего не позволил себе даже Бобриков. Правда, все прерогативы, относящиеся к делам внутренним, сохранились, но этого же мало! В итоге парламент был распущен, его председатель Пер Эвинд Свинхувуд, позволивший себе, хотя и в крайне обтекаемой форме, политически недопустимые формулировки, сослан в Сибирь, где устроился крайне уютно и трудился на ниве просвещения, – и этот кошмар продолжался аж до 1914 года, когда парламенту вновь позволили собраться, и даже позже, поскольку царские держиморды, лицемерно ссылаясь на начавшуюся войну, ввели в Финляндию регулярные войска. Но, как ни странно, забыли ввести цензуру, так что пресса вела прогерманскую пропаганду едва ли не открытым текстом, прославляя «наших храбрых парней, записывающихся в егерские батальоны великого Кайзера!».
Уши германской разведки торчали из всех сколько-нибудь авторитетных газет Великого княжества. Сегодня об источниках финансирования российской социал-демократии известно гораздо лучше, нежели тогда. Хотя и тогда тоже многие были в курсе. Однако ни ввести цензуру, ни провести аресты, ни хотя бы отменить (война же!) очередные выборы в парламент «средневековый варварский режим Романовых» так и не удосужился. В итоге в 1916 году на выборах, как и ожидалось, победили социал-демократы…