«Странно, как это Англия ввязалась в войну, – говорил Гитлер вечером 18 октября 1941 г. гостям, собравшимся в Бергхофе. – Это дело рук Черчилля, этой марионетки, которую дергают за ниточки евреи». Неудивительно, что имя Черчилля звучало за столом Гитлера столь же часто, как его собственное упоминалось в речах Черчилля в Палате общин, причем реплики были столь же желчны, сколь и не остроумны. «Я ни разу не встречал англичанина, который бы отзывался о Черчилле одобрительно, – говорил Гитлер своим приспешникам вечером 7 января 1942 г. – Ни одного, кто не сказал бы, что он не в себе». Он даже заявил, что Черчилль американский наймит и что он «беспринципный журналист». В результате фюрер уверился, что «оппозиция Черчиллю в Англии усиливается. Она вызвана его долгой отлучкой [в Соединенные Штаты]». Затем он предсказал, что Британия может выйти из войны до ее окончания. Через пять дней, вечером 12 января 1942 г., он вернулся к этой теме, сказав: «Черчилль – это человек с устаревшей политической идеей относительно баланса сил в Европе. Она не имеет ничего общего с реальностью. И, однако, руководствуясь именно этой противоречащей фактам идеей, он вовлек Англию в войну. Когда падет Сингапур, падет и Черчилль; я убежден в этом. Политический курс, осуществляемый Черчиллем, на руку одним только евреям и никому больше». До конца месяца Гитлер рассуждал о том, что «Англия может выжить, только если станет одним целым с континентальной Европой.

Она должна защищать свои имперские интересы в рамках континентальной структуры». Идеальным временем для этого должно было стать возвращение силами восьмой армии Бенгази, которое должно было произойти в канун Рождества и, по мнению Гитлера, восстановить военный престиж Британии, а потому стать очевидным «психологическим моментом, чтобы закончить войну». Главной проблемой по-прежнему оставался Черчилль, который «подсознательно надеялся на Россию». Гитлер не понимал, что в случае, если России удастся победить Германию, Европа сразу же окажется во власти одной из сверхдержав.

Такое повышенное внимание к противнику походило на одержимость, поскольку всего через два дня, в полдень 2 февраля, Гитлер вновь вернулся к этой теме, высказав мнение, что «Черчилль похож на загнанного зверя. Ему везде мерещатся ловушки. Даже если парламент даст ему еще больше полномочий, его подозрительность не исчезнет. Он находится в том же положении, в каком находился Робеспьер накануне своего падения. Этому достойному гражданину возносили хвалу, когда ситуация внезапно изменилась. У Черчилля не осталось сторонников». Через четыре дня фюрер предсказал, что: «Придет день, когда на секретном заседании [Палаты общин] Черчилля обвинят в предательстве интересов империи… некоторые из его противников уже позволяют себе делать нелестные замечания». Затем он пошел еще дальше: «Англичане ничего не получат от этой войны, кроме горького урока и испорченной репутации. Если в будущем они будут пить меньше виски, то никому не причинят вреда, и, прежде всего, самим себе. Не будем забывать, что всем, что с ними случилось, они обязаны одному человеку, Черчиллю».

Сингапур пал 15 февраля 1942 г., что дало Гитлеру еще один повод для ненависти, особенно когда стало ясно, что Черчилля не отправят в отставку. Ужиная с Роммелем, спустя три после происшедшего, Гитлер заявил, что: «Черчилль – типичный продажный журналист. Наихудшая разновидность беспринципного политика. Он совершенно аморальный, гнусный тип. Я убежден, что он уже подготовил себе убежище по ту сторону Атлантики. По очевидным причинам он не станет искать приюта в Канаде. В Канаде его побили. Он направится к своим друзьям янки». На следующий вечер Гитлер в присутствии находившихся у него в гостях Шпеера и фельдмаршала Эрхарда Мильха обсуждал ужасную русскую зиму, которая обрушилась на немецкую армию на Востоке: «Я всегда не любил снег; Борман, вы знаете, я всегда его ненавидел. Теперь я знаю почему. Это было предчувствие».

Черчилль полагал, что Гитлер и без всяких предчувствий должен был знать о снегопадах, которые бывают в России зимой. В радиовыступлении 10 мая 1942 г. он позволил себе следующее саркастическое замечание:

Через четыре дня после нападения Гитлера на Россию Черчилль, выступая по радио, назвал его «злобным монстром, ненасытным в своей жажде крови и грабежа».

К концу марта 1942 г. Черчилль по-прежнему занимал свой пост, и Гитлер начал беспокоиться, что его может сменить Стаффорд Криппс. Это беспокойство привело к неожиданной яростной вспышке: «Я предпочитаю недисциплинированную свинью, которая пьет восемь часов в сутки, этому пуританину. Человек, который тратит без удержу, старик, который пьет и курит без всякой меры, очевидно, внушает меньше опасений, нежели салонный большевик, ведущий жизнь аскета. От Черчилля можно ожидать, что в момент просветления – вполне вероятно – он поймет, что, если война продлится еще два или три года, империю ждет неотвратимый конец».

Какая честь для Криппса, что Адольф Гитлер боялся его даже больше Уинстона Черчилля, и как наивно со стороны Гитлера верить, что Черчилль когда-нибудь пойдет на мир с Германией после всего, что произошло, даже ради спасения империи.

К 27 июня 1942 г. Гитлер разработал поистине выдающийся план по раскрытию намерений британцев. Во время тирады, в которой он рассуждал о чересчур длительном процессе переговоров между Черчиллем и Рузвельтом, что, по его разумению, свидетельствовало о невозможности договориться, фюрер заявил: «Самый главный вопрос на сегодня – это что собирается предпринять Англия?» Он полагал, что поиском ответа на этот вопрос должно заняться Министерство иностранных дел Германии, располагавшееся на Вильгельмштрассе, и пояснял: «Лучше всего это можно было бы сделать, немного пофлиртовав с дочерью Черчилля. Но наше министерство иностранных дел, и особенно наши благовоспитанные дипломаты, считают такой способ ниже своего достоинства, и они не готовы пойти на такую приятную жертву, даже если, в случае успеха, это поможет спасти жизни бесчисленного множества немецких офицеров и солдат!»

Как именно в разгар Второй мировой войны немецкие дипломаты, пускай даже самые «благовоспитанные» из них, могли просочиться мимо сотрудников Вспомогательной территориальной службы и умудриться обольстить младшую из трех дочерей Черчилля – поскольку Сара и Диана были замужем, Гитлер, по-видимому, имел в виду девятнадцатилетнюю Мэри – не объяснялось. Склонность Гитлера контролировать мельчайшие детали любой операции явно не распространялась на вопросы, связанные с любовными отношениями. Фюрер также демонстрировал трогательную убежденность холостяка в том, что отец делится с дочерью подробностями планов военных действий. Леди Сомс заверила меня, что, насколько ей известно, в отношении нее не проводилось никаких «операций-ловушек».

1 июля 1942 г. Гитлер все еще продолжал надеяться, что Черчилль будет смещен в результате внутриправительственного переворота, и этими мыслями он поделился с собравшимися в тот вечер гостями: «Черчилля и его сторонников потеря Египта должна неизбежно заставить опасаться значительного усиления оппозиции. Необходимо учитывать тот факт, что против Черчилля открыто выступает уже двадцать один член парламента». Точность имеющихся у него сведений подтвердилась на следующий же день, когда в процессе голосования в Палате общин по предложению о вынесении вотума недоверия, причиной для которого стал нанесенный Роммелем удар, отбросивший 8-ю армию назад к Эль-Аламейну, правительство Черчилля получило 475 голосов против 25. «Я не занимаюсь предсказаниями, – сказал премьер-министр, выступая в Палате общин, – кроме тех случаев, когда говорю, например, что Сингапур не будет сдан. Каким бы я был дураком и негодяем, если бы сказал, что он падет!»

В следующий раз Гитлер упомянул имя Черчилля через неделю, 9 июля, сделав справедливое замечание по поводу того, что премьер-министр совершает ошибку, «изображая противника так, как это сделал Черчилль в отношении Роммеля. Одно только имя внезапно начинает ассоциироваться с силой, равной нескольким дивизиям. Представьте, что произошло бы, если бы мы стали превозносить до небес [генерала Красной Армии] Тимошенко; в конце концов, наши солдаты начали бы считать его каким-то сверхчеловеком». Оглядываясь назад, трудно не согласиться с Гитлером в том, что мифологизация Роммеля как «Лиса пустыни» была огромной пропагандистской ошибкой союзников.

Во время визита Черчилля к Сталину в августе 1942 г. Гитлер вновь попытался проникнуть в планы противника: «Думаю, Черчилль ожидал какого-то важного события и отправился в Москву, рассчитывая вернуться с хорошими новостями. Я убежден, что они задумали нечто масштабное, иначе зачем было отправлять Средиземноморский флот в поход?» Безусловно, лидер должен пытаться понять ход мыслей противника, но Гитлер подходил к этой задаче с таким предубеждением и превратным представлением о Черчилле – что он пьяница, почти что дряхлый старик и действует «по приказу своих еврейских хозяев», – что у него не было реальной возможности для этого. «Черчилль, старая краснорожая проститутка от журналистики, – разглагольствовал он 29 августа 1942 г., – беспринципная свинья. Внимательное прочтение его мемуаров доказывает это; в них он раздевается перед публикой догола. Господи, помоги стране, которая принимает руководство такой твари!»