Cosi Cosa

В тот вечер мне не захотелось оставаться на вилле. Я лежала, зажатая между сестрами – ни пошевелиться, ни выспаться как следует. Но я была рада оказаться дома. В нашей квартирке все оставалось по-прежнему, и это вселяло уверенность. Правда, без меня некому было навести порядок: разобрать валяющиеся на туалетном столике украшения и флаконы с духами и аккуратно расставить мамины туфли под кроватью. Рядом с раковиной возвышалась груда немытой посуды, а грязное белье уже не влезало в корзину. Зато в остальном ничто не изменилось. И, конечно, не изменится. Я даже представить себе не могла, что когда-нибудь в этих двух комнатах будет жить кто-то другой.

Маму мой приход удивил, ведь я уже давно не бывала дома. Они с Розалиной обняли меня и расцеловали, а Кармела только стояла и молча смотрела – наверное, ждала очередных отговорок, почему я не устроила ей встречу с синьором Ланца. Мне постоянно приходилось изобретать что-то новое: Марио занят, плохо себя чувствует, я почти его не вижу, он в дурном настроении, да и вообще момент неподходящий. В тот день мне впервые не пришлось врать.

– Все кончено. Съемки отменили, – выпалила я, прежде чем сестра успела выплеснуть на меня свое негодование. – Похоже, студия собирается подать на синьора Ланца в суд.

– Что?

– А ты откуда знаешь, Серафина? – нахмурилась мама. – Ты что, сплетничаешь со слугами? Или подслушиваешь?

– Синьор и синьора ссорились, – принялась оправдываться я. – Кто угодно бы услышал, так они кричали.

– И что же теперь будет? – спросила Кармела, наморщив лоб.

– Не знаю. Возможно, Ланца уедут, вернутся в Америку. Пока рано об этом говорить.

В крушении своих надежд Кармела явно винила меня. Весь вечер она дулась, загородившись журналом, и упорно не желала со мной разговаривать. Оттаяла она, только когда мы стали ложиться спать.

– Что думаешь делать? – спросила она. – Поедешь утром на виллу Бадольо?

– Да, конечно. Я ведь все еще там работаю.

– Кто знает, надолго ли это, – холодно отозвалась Кармела. – Когда тебя выгонят, можешь вернуться домой, если хочешь. Розалина обрадуется – ей не хватает твоей пасты-э-фаджоли.

Я попыталась представить, как возвращаюсь к прежней жизни. Смогу ли я снова к ней приспособиться? И тут я ни с того ни с сего разозлилась на Кармелу.

– Тебя все равно не взяли бы в тот фильм! – резко бросила я. – Они уже выбрали другую – Луизу ди Мео, маленькую уличную певицу. Она – единственная девочка в Риме, с которой исполнит дуэт Марио Ланца.

Кармела прекрасно знала, кто такая Луиза ди Мео.

– Врешь! – потрясенно проговорила она. – Зачем ему Луиза ди Мео, когда он мог спеть со мной?

– Он предпочел ее. Теперь понимаешь, почему я не могла тебе помочь?

Я тут же пожалела о сказанном. Зачем было ей говорить? Съемки все равно отменили, и Луиза ди Мео никогда не исполнит дуэт с Марио Ланца. Пленка со сценой вечеринки пропадет зря, словно ничего и не было, и никто не увидит, как я покачиваюсь под проникновенное пение Марио.

– Я тебе не верю. – Кармела была убита горем. – Почему ты не сказала сразу? Зачем было кормить меня пустыми обещаниями?

– Ты так об этом мечтала, я не хотела тебя расстраивать… И потом, у нас все-таки оставался шанс, – добавила я. – Луиза ди Мео куда-то пропала, и я думала, что если ее не найдут…

– Разве ты не понимаешь, что натворила? Я столько времени потратила зря, а могла бы думать над новым планом! Я хочу стать певицей, и если мне не поможет Марио Ланца, значит, я найду кого-нибудь другого.

– Но кого?

– Вдруг у мамы есть подходящие знакомые? Все эти мужчины… у них наверняка должны быть связи…

– Кармела…

Ее слова пробудили во мне все прежние опасения.

– Если хочешь сказать, что я еще маленькая, то не трудись. Я могу казаться гораздо старше, когда захочу. И я готова на все, лишь бы не тратить время впустую.

Обычно Кармела шепталась со мной под одеялом, пока мы обе не засыпали. Но в ту ночь сестра была слишком зла на меня. Она отвернулась и зарылась лицом в подушку, оставив меня наедине с собственными мыслями.

Я с ужасом представляла, что ждет меня на вилле Бадольо: Бетти заперлась и не отвечает на стук, Марио сидит за бутылкой виски, дети словно с цепи сорвались, у гувернанток опускаются руки. Я не хотела возвращаться. Однако остаться дома тоже не могла: зеленое платье в белый горошек красноречиво напоминало о той жизни, которую мне придется тут вести. Оно висело на перекладине и словно ждало своего часа – часа, когда я решусь пойти по маминым стопам.

На следующее утро я отправилась по извилистым улочкам Трастевере к трамвайной остановке. Кармела процедила только: «До свидания», мама все еще спала. Мне было одиноко. Я не понимала, где мое место в жизни, и, в отличие от сестры, не знала даже, чего хочу.

И только кухня Пепе сулила уют и манила ароматами крепкого кофе и поджаристого хлеба. Сам повар готовил настоящее пиршество, отчего пребывал в необычайном оживлении. Вместе со съемками кончилась и диета синьора Ланца; теперь аппетит у нашего хозяина разыгрался не на шутку. Марио заказал Пепе американский завтрак: омлет с луком и сыром, нарезанный тонкими ломтиками жареный картофель с хрустящими краешками, запеченные в духовке мясистые шампиньоны, целую груду тостов и пирожных. Наверх подносы со всем этим великолепием нам пришлось нести вдвоем.

Бетти часто запиралась у себя в комнате. Сначала она вообще не притрагивалась к еде, хотя я оставляла поднос в коридоре перед дверью. Кофе с молоком остывал, хлеб черствел и плесневел, соус на пасте превращался в желе. Иногда я по десять минут стучала и звала ее по имени в надежде, что она все-таки откроет. Даже когда Бетти наконец начала меня впускать, то съедала лишь самую малость.

– Только успокоительное и стакан воды. Больше пока ничего не нужно, – еле слышно говорила она.

Чем меньше ела Бетти, тем сильнее налегал на еду и вино Марио, тупея от обжорства и пьянства. Они оба словно задались целью себя погубить, и наблюдать за этим было невыносимо. День ото дня ничего не менялось, и я все чаще вспоминала, как они стояли у окна поезда и махали толпе, когда приехали в Рим. Что подумали бы собравшиеся на платформе люди, если бы увидели их сейчас? Наверное, не поверили бы своим глазам. Да мне и самой верилось с трудом.

Я подолгу обсуждала хозяев с Пепе, пытаясь понять, что с ними происходит.

– Ничего подобного раньше не видел, – признался повар. – Сначала он отказывается есть, а теперь убивает себя едой: постоянно требует что-нибудь жареное, пиццу, пасту, огромные куски мяса и бутерброды с толстенным слоем масла, да еще и запивает не одной бутылкой вина. Ему все равно, что жевать и глотать, лишь бы было много. Разве можно так есть? Он набивает живот, даже не заботясь о вкусе, а потом заваливается спать, и его не добудиться.

– Но почему? И зачем он так много пьет? – озабоченно спросила я. – Вино, пиво, шампанское, виски. Горничная каждое утро находит закатившиеся под мебель пустые бутылки.

К тому времени мы оба уже знали, чего ждать от пьяного Марио Ланца. После нескольких стаканов он начинал ломиться к жене и требовать, чтобы она открыла. Бетти не отвечала, и тогда Марио шел к телефону и принимался названивать знакомым в Америке – всем, от юристов до менеджера, – и жаловаться на судьбу, не переставая прикладываться к бутылке.

Я всегда находила ему оправдание.

– Во всем виновата студия, – говорила я Пепе. – Отмена съемок – вот с чего это началось. Катастрофа произошла, как ты и обещал.

Я все ждала, когда же вернется настоящий Марио – идеальный отец, кинозвезда, кумир с фотографии. Но Марио продолжал опускаться, и наконец в этом небритом и опухшем человеке не осталось ничего привлекательного. Я с болью наблюдала, как он шаркает по комнатам, мучимый похмельем, допивает на завтрак остатки пива, а потом принимается за графин с виски. Казалось, он охладел ко всему, кроме детей и алкоголя. Однажды я увидела, как Марио с горечью бьет себя кулаками по коленям. «Почему я не могу остановиться?! – зло выкрикнул он. – Почему? Мне же не нравится эта дрянь. Что я с собой делаю?» И, несмотря ни на что, он продолжал пить.

Я проклинала студию «Титанус» и часто плакала по ночам. Сердце обливалось кровью, однако помочь я ничем не могла, поэтому просто наблюдала и слушала под дверями, боясь и за Марио, и за Бетти.

Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не приехал американец Альберт Тайтельбаум. Чопорный, тонкогубый, он вошел в дом, неся на руке пальто с большим меховым воротником, который так и хотелось погладить. Они долго разговаривали с Марио. Всего я не слышала, но, похоже, Тайтельбаум его успокаивал, и на душе у меня немного полегчало. Если этот богач верит, что и певца, и его фильм еще можно спасти, значит, так и есть.

– Эти итальянцы сами не знают, что делают, – повторял Марио снова и снова. – Какой толк снимать кино, если понятно, что выйдет дрянь? Или мало в моей жизни было второсортных фильмов?

– Они снимают кино не первый год, – отвечал Тайтельбаум. – Просто в Италии работают немного по-другому. Марио, поверь, с фильмом все будет в порядке. Меня больше беспокоишь ты сам. Выглядишь ты отвратительно, и даже страшно представить, в каком состоянии твой голос. Как нам привести тебя в форму?

В ответ Марио пробормотал что-то неразборчивое. Потом раздался звон стекла, и я поняла, что он взял со стола графин.

– Нет, никакого виски, – приказал мистер Тайтельбаум.

– Только пропущу стаканчик…

– Слушай, давай договоримся так. Я разберусь со студией, а ты обещаешь не пить до конца съемок.

В ответ – снова неразборчивое бормотание.

– По-моему, другого выхода у тебя нет. Ты конченый человек, Марио. Я готов остаться в Риме и помочь, но если ты хотя бы притронешься к спиртному, я уеду и больше не вернусь. Ты меня понял? Я серьезно. Совершенно серьезно.

Я была потрясена, что кто-то посмел разговаривать с синьором Ланца в таком тоне, но, к моему удивлению, он нисколько не рассердился. Наоборот, в его голосе слышалась благодарность.

– Ты знаешь, как я ценю твою помощь, Ал, – хрипло произнес он. – И Бетти тоже. Я возьму себя в руки и выложусь на съемках – обещаю. И больше никакого обжорства, только здоровая пища. Начинаю вести праведную жизнь.

– А спиртное?

– Постараюсь больше не пить. Очень постараюсь.

Услышав новости, Бетти наконец-то открыла дверь. Воздух в комнате стоял затхлый, а валяющиеся на прикроватном столике склянки с таблетками заметно опустели.

Бетти так давно ничего не ела, что у нее не было сил даже умыться как следует, и мне пришлось обтереть ее смоченным в мыльной воде куском фланели, как маленького ребенка.

– Я не могу появиться перед Алом в таком виде, – сказала она, дотрагиваясь до грязной кожи и сальных волос. – Серафина, вы должны привести меня в порядок.

Я помогла Бетти добраться до туалетного столика и постаралась вернуть ей прежнюю красоту. На это ушло немало времени, и большую его часть она сидела вялая и молчаливая.

– Ал все исправит, – только и сказала она. – Он должен… он просто обязан…