ЕГИПЕТ И ДРУГИЕ ПОДВИГИ
Директория могла еще долго ломать голову, куда девать энергичного генерала, если бы тот не предложил сам:
– Египет!
– Зачем Египет?
– Воевать с Англией на ее земле бессмысленно, нужно перекрыть ее морские пути в Индию, значит, нужно отсечь Египет.
Тот же Баррас с трудом сдержался, чтобы не воскликнуть:
– А вот это пожалуйста!
Египет – это хорошо, Египет – это замечательно, главное – далеко от Парижа и достаточно опасно, чтобы свернуть там шею. Во всяком случае, быстрого и неожиданного возвращения во Францию можно не ждать. Это давало время Директории прибрать к рукам то, что еще не было прибрано, а Жозефине возобновить встречи с Ипполитом Шарлем.
Директория план генерала Бонапарта по захвату Египта одобрила, но помогать что-то организовывать не стала. Вернее, Наполеону были предложены в помощь люди вроде Ипполита Шарля, с которыми он мог быть уверен, что корабли рассыплются, не доплыв до Александрии, а вместо продовольствия в трюмах окажутся лишь бумажки с обещаниями. Он занялся подготовкой операции сам и людей взял своих.
Одним из адъютантов стал Эжен Богарне, который поступил на службу к отчиму с великой радостью, снедаем жаждой покрыть свое имя такой же славой, как у Наполеона. Ну, пока, конечно, не столь яркой, но всему свое время.
Какой бы кукушкой ни была Жозефина, за сына она переживала и надеялась только на Наполеона. Бонапарту очень нравилось вот это материнское доверие, казалось, оно свидетельствует о любви Жозефины не только к сыну, но и к нему самому. Его обожаемая Жозефина доверяла ему самое дорогое – своего сына, конечно, это могло означать только одно: она любит своего мужа и ценит его как генерала.
Разве, ощущая такое доверие, можно не выиграть египетскую кампанию? Нет, он довершит то, что не успел сделать Великий Александр, и сложит к ногам любимой женщины несметные богатства Востока (она ведь, как любая слабая женщина, в чем недавно призналась, любит драгоценные безделушки, на которые воин и внимания не обратил бы) и сделает царицей мира. А еще поможет ее сыну стать великим полководцем.
А сама Жозефина обязательно родит сына от него, и счастью не будет предела!
Жозефина вдруг с ужасом вспомнила собственное обещание отправиться вместе с мужем в Египет! Тогда она была вынуждена обещать что угодно, только бы спасти жизнь обожаемому Ипполиту Шарлю, но теперь…
Вдруг этот национальный герой потребует выполнить обещание?! Наполеон вполне мог потребовать от жены такого же героизма, какой проявлял сам, и заставить ее отправиться не только в прекрасную Италию, но и в пески Египта! Что делать? Снова отговариваться болезнями или беременностью, как она делала, чтобы не ехать в Милан? Не поверит… Нет, конечно, намекнуть на беременность на всякий случай можно, мало ли что будет у них с Ипполитом Шарлем, когда муж уедет… Но Жозефина опасалась, что этого окажется мало. Вдруг Наполеону придет в голову приставить к ней в качестве наблюдателей на поздних сроках беременности кого-то из своих ненавистных родственниц. Нет уж, если она и забеременеет от Шарля, придется скрывать…
Но пока этого опасаться не стоило. А вот позаботиться, чтобы и ее не потащили за собой в Африку, стоило.
Как всегда, Жозефина обратилась к Баррасу:
– Ты должен мне помочь!
На сей раз директор был резок:
– Ничего я тебе не должен! Справляйся со своим героем сама, сколько я могу помогать?
– Баррас, запрети ему брать с собой женщин в поход.
Кабинет в Люксембургском дворце огласил хохот хозяина:
– Ты… ревнуешь… своего мужа?! Впервые такое слышу от малышки Жозефины!
– Я не ревную никого! Просто не хочу, чтобы он заставил меня отправиться следом!
Баррас стал серьезен:
– А что, есть такая угроза?
Жозефина мрачно кивнула:
– Да.
– Откажись.
– Но я сама обещала.
– Зачем?!
– В Италии, когда он чуть не убил Шарля.
– Пусть бы убил, невелика потеря. Но по поводу женщин ты права, никого с собой брать действительно не стоит, иначе это будет веселая прогулка, а не завоевание. Я подскажу Наполеону. И все! – Он предостерегающе поднял руку, потому что Жозефина явно намеревалась потребовать еще что-то.
Но ту жест не остановил.
– Издайте указ.
И снова Баррас с удовольствием хохотал:
– Как ты это представляешь? Директория приказывает, чтобы генерал Наполеон не смел брать с собой свою супругу и других женщин?
– Запретите брать женщин на борт корабля! К армии Наполеона это вообще не будет иметь отношения, флот ему не подчиняется. А без кораблей они никак не смогут доставить женщин в Египет.
Баррас в очередной раз поразился сообразительности Жозефины, которая явно обострялась, когда дело касалось денег или ее безопасности. Это была хорошая мысль, не прилагая никаких усилий, Директория вроде даже позаботится о боеготовности армии. Конечно, никаких запрещений издавать никто не будет, но несколько раз громко произнести это, чтобы узнал весь Париж, можно и нужно…
Но глаза директора лукаво блеснули:
– А что, если наш герой именно для супруги сделает исключение?
– Запретите остальным, себя я сумею отстоять.
Запрещать не пришлось, Наполеон опередил Директорию, сам запретив брать на борт женщин. Баррас злился: неужели Жозефина подбросила эту мысль и мужу? О, коварная!
Директор зря подозревал Жозефину в двойной игре, если таковая и была, то не в том.
Мадам Бонапарт занимали совсем другие заботы. Она решила, что до отъезда Наполеона в Египет они обязательно должны приобрести Мальмезон.
Бонапарт, которому было вовсе не до подобных покупок, за неимением не только времени, но и денег, долго упирался, однако ласковые уговоры жены действовали расслабляюще. Жозефина ворковала и ворковала, убеждая, что поместье продается недорого, его перестройка произойдет в то время, пока они сами будут в Египте, а когда вернутся, найдутся и деньги. Неужели Франция пожалеет средств, чтобы оплатить скромный дом для своего героя?
Она намеренно подчеркивала это «мы», словно и мысли не допускала, что может не выполнить своего обещания отправиться с ним в Египет. Наполеон возражал:
– Нет, Жозефина, я сам отдал приказ, чтобы на борт кораблей не брали женщин!
Жена закрывала ему рот вкусно пахнущей ладонью или поцелуем, который пах уже не так вкусно из-за совершенно испорченных зубов.
– Знаю, знаю, ты запретил. Но ты ведь можешь и передумать?
– Нет, нет! – старался быть твердым Наполеон. – Если я передумаю, что скажут обо мне мои же собственные солдаты? Ради женщины генерал отменяет свои приказы?
Жозефина разыгрывала обиду:
– Ты считаешь, что женщины этого не стоят? Или не стою я? Да, я самая бесталанная и несчастная женщина на всем свете!
– Нет, нет, что ты!
– Не жалей меня! Конечно, разве я, слабая, больная женщина, могу быть достойной такого героя, как ты?! Если ты хочешь развестись, так и скажи, я не буду тебе мешать…
Он чувствовал себя виноватым, он просил прощения, убеждая, что она достойна куда лучшего мужа, чем он, что она замечательная, лучшая из всех женщин, каких он только знал…
Следовал новый поток слез:
– А ты знал многих женщин? О, Наполеон, я так и знала, тебя влечет Египет только потому, что там восточные красавицы! Они умеют очаровывать мужчин, заманивать их в сети страсти… О, потому ты рвешься подальше от меня и не берешь с собой!
Ему бы припомнить Ипполита Шарля, но Наполеон вытирал слезы возлюбленной и уверял, что никаких женщин он не знал, и ему никто, кроме нее, не нужен!
– Правда?
Кто бы мог в тот миг сказать, что перед ним прожженная кокетка и опытная куртизанка, глаза Жозефины излучали такую доверчивость, так молили не обмануть, что генерал растекался мягким воском и соглашался на Мальмезон и все, что угодно.
Стоек был только в одном:
– В Египет с собой не возьму! Это тяжелый поход, где женщинам не место. К тому же добираться придется морем, а там хозяйничают корабли англичан.
Однажды свидетелем такого разговора оказалась Тереза Тальен, оставшись с подругой наедине, она с изумлением поинтересовалась:
– Зачем ты так добиваешься, чтобы Наполеон взял тебя с собой? Ты что, и впрямь намерена отправиться в Египет?
Полгода назад Жозефина со смехом поведала бы подруге о своей придумке, но сейчас она знала, что Тереза одна из тех, кто способствовал, чтобы Наполеон узнал о ее шашнях в Париже с Ипполитом Шарлем уже после возвращения из Италии.
Нет уж, дорогая, ничего я тебе не расскажу! Жозефина округлила глаза:
– А как же, я ведь обещала ему еще в Италии!
Тереза ни на минуту не поверила в патриотический порыв подруги и в то, что она готова выполнить обещание, но в чем дело – не поняла и решила понаблюдать. Простить Жозефине столь удачное на фоне ее собственного замужество мадам Тальен было очень нелегко. А ведь Наполеон сначала откровенно ухаживал за ней! Досада, что проглядела столь перспективного генерала, душила Терезу еще долго.
Хотя тогда мало кто верил, что Наполеону удастся вернуться из египетского похода, вернее, мало кто верил в Директории, а Тереза получала свои сведения именно оттуда. В отместку за скрытность подруги она не стала говорить о некоторых не совсем патриотичных и честных договоренностях между кое-кем из Директории и… англичанами. Ни к чему жене боевого генерала, которая столь упорно разыгрывает из себя боевую подругу, знать о том, что поход ее мужа заранее обречен.
Жозефину не волновали результаты похода, пока для нее было самым важным заполучить согласие Наполеона на покупку Мальмезона.
На генерала поместье не произвело никакого впечатления. Если честно, то оно ничего из себя и не представляло. Окрестности с парком, лугами, лесом, пашнями, виноградниками были прелестны, а вот сам дом не годился для жизни совершенно.
Услышав цену, Наполеон и вовсе отказался:
– Триста тысяч за дом, который нужно отделывать полностью? Нет, у меня нет таких денег!
Жозефина настаивать не стала, она просто сделала по-своему – купила поместье. Правда, денег, чтобы оплатить покупку, не было, но они обещаны сразу же после возвращения генерала из похода. Новая хозяйка заплатила только за мебель, никому не объяснив, откуда взяла деньги. Конечно, ходили слухи, что заработала на поставках провизии, которые устроила своему любовнику Ипполиту Шарлю. Наполеон не допустил, чтобы его армию одевали и обували Шарли, он все проверял сам, но поставок хватало и без Бонапарта. Негодная обувь, расползавшаяся через пару недель, рубахи, которые невозможно заправить в штаны, потому что они коротки, лежалое зерно, плохой фураж… все это приносило поставщикам солидные доходы в их личные кубышки. Ходили нехорошие слухи, что получила свое и супруга Наполеона за то, что помогла Шарлю в поставках участвовать. Взаимовыгодная любовь, так сказать…
А пока Наполеон собирался в Египет, где намеревался пробыть несколько месяцев, либо шесть лет, либо не вернуться совсем. Пробыл семнадцать. Это был странный поход, очень странный…
Жозефина провожала мужа до самого Тулона. Глядя на простиравшуюся перед ними морскую гладь, она вдруг поняла, что может действительно потерять и мужа, и сына, а потому расплакалась уже по-настоящему. Жозефина испугалась, что останется одна, стремительно стареющая и никому не нужная. Вот теперь она и впрямь была готова плыть вместе с Наполеоном в Египет, боясь его потерять.
Но изменить уже ничего нельзя. Жозефина даже забыла, что в случае внезапного согласия генерала взять супругу с собой намеревалась разыграть страшный приступ морской болезни, чтобы ее ссадили на берег где-нибудь в Италии. Это выглядело бы патриотично и впечатляюще.
Она действительно попыталась даже подняться на корабль, но была выдворена на берег:
– Нет, дорогая, жди меня в Париже.
– Я буду ждать здесь, на берегу, все время глядя в море!
– Я не знаю, когда вернусь… Лучше съезди пока в Пломбьер, тамошние лечебные грязи помогают дамам, которые хотят иметь детей. Лучшим подарком для меня будет рождение сына…
Его солдаты, поневоле ставшие бравыми морскими волками, глазели на расфуфыренную красавицу, ведь даже самый скромный наряд, который выбрала для прощания на берегу Жозефина, во много раз превосходил по стоимости то, что могли себе позволить их женщины.
Конечно, среди спутников Наполеона далеко не все верили в искренность его супруги, адъютант Жюно хорошо помнил ее путешествие в Италию к мужу, куда больше похожее на свадебный вояж с Ипполитом Шарлем. Но на сей раз слезы были непритворными, а желание удержать Наполеона искренним. Жаль только, что Жозефины хватило ненадолго.
Вернувшись в Париж, она быстро забыла свое намерение броситься за мужем вплавь или стать памятником верности на берегу. Этой забывчивости весьма способствовал Ипполит Шарль, сразу после отъезда генерала вылезший из щели.
Эскадра вышла в море 19 мая 1798 года. Столкнуться в открытом море с английским флотом не пришлось, по пути взяли Мальту, о чем сразу отправили победную реляцию в Париж, потом овладели Александрией и отправились вглубь, где одержали победу у Пирамид… Все казалось блистательным, но…
В любом деле находится тот, кто относится к нему наплевательски, даже если дело касается собственной безопасности. Сначала французам удалось дважды увернуться от рыскавших по всему морю в их поисках англичан. Конечно, произошло это случайно, но могло и не произойти, не отправься корабли более южным, хотя и более длинным путем. Здесь сыграла свою роль интуиция Наполеона, настоявшего именно на таком пути. Англичане, не обнаружив французские корабли ни у берегов Сицилии, ни потом у Александрии, метались по Средиземному морю, точно ищейки, но сумели обнаружить флот только к 1 августа. Вечер этого дня стал черным днем французского флота…
Уходя от Александрии на юг к Пирамидам, Бонапарт категорически требовал, чтобы доставивший их в Египет флот оставался в бухте города. В нарушение этого приказа корабли были отведены к мысу Абукир и оставлены практически без наблюдения. Не воспользоваться таким случаем адмирал Нельсон просто не мог! Французская эскадра оказалась наголову разбита, Наполеон остался без кораблей.
Но надо знать Наполеона, он сам не пал духом и не позволил сделать это своим солдатам. В конце концов, они просто лишились возможности скоро отправиться домой, и всего-то? Значит, надо успешно воевать на суше! Египетский поход продолжился.
Что было бы, поддержи свою армию, оказавшуюся в столь трудных условиях в далеком Египте, Директория? Весь Восток был бы французским, ведь через год у того же мыса не потерявшая боевого духа французская армия, насчитывавшая меньше восьми тысяч человек, наголову разбила восемнадцатитысячную армию турок, решивших воспользоваться сложностью положения Наполеона! Абукир в историю Франции вошел дважды: первый раз из-за бездарной гибели флота, а второй – блистательной победой благодаря Наполеону и его армии.
Но за этот год много воды утекло…
Что делала в это время оправившаяся от собственных патриотических переживаний Жозефина? Нет, она не стояла на берегу, как грозила, и даже не сидела у окна, она вообще не сидела. Ипполит Шарль умел развлечь женщину…
Обманутый муж был далеко, вернется ли – неизвестно, уколы совести с каждым днем становились все слабее, а приступы страсти все сильнее, Жозефина развлекалась, даже забыв об осторожности. Конечно, они с Шарлем пребывали в основном в Мальмезоне, но не чурались появляться и на балах в Люксембургском дворце.
Конечно, Мальмезон еще не был не только перестроен, но и оплачен, Жозефина заплатила только за мебель, ведь им с Ипполитом нужно было на чем-то спать и есть. Время пролетало незаметно в праздной лености, прогулках, ворковании и страстных объятьях. Но ни Жозефина, ни ее любовник не созданы для милой деревенской глуши, они принялись с удовольствием посещать всевозможные приемы и балы, уже совершенно не стесняясь. Тем более в Париж довольно скоро прилетела весть о гибели французского флота. Не всего, конечно, но и этого вполне достаточно, чтобы понять, что армия Наполеона в Египте в ловушке и никаких надежд на возвращение питать не стоит.
Думала ли в тот момент Жозефина о сыне, служившем у Наполеона адъютантом, непонятно, но о муже она старалась не думать вообще. С глаз долой – из сердца вон. Наполеон далеко в Египте без всякой возможности вернуться, по крайней мере в ближайшие годы… Генеральшу такое положение дел вполне устраивало.
Но она совершенно забыла, что в Париже остались родственники мужа, которые и раньше не горели желанием видеть ее членом своей семьи, а теперь следили за каждым шагом, при любой возможности сообщая в далекий Египет о проделках Жозефины.
Почему она себя так вела? По двум причинам: во-первых, втайне надеясь, что если муж и вернется, то совсем не скоро, а во-вторых, похоже, надеялась на новое замужество, имея в виду ловкого пройдоху Ипполита Шарля. Второе было просто глупо, потому что Шарль вовсе не собирался на ней жениться: одно дело – миловаться и получать подарки, и совсем другое жениться на разведенной, немолодой уже женщине со взрослыми детьми. Да, ему нравился любовный пыл Жозефины, ее изобретательность, еще больше ее щедрые подарки, но и только.
Когда Жозефине через год откровенной любовной связи пришло в голову объявить Ипполиту Шарлю, что, как только муж вернется, она объявит о разводе и выйдет замуж за любовника, тот с трудом удержался, чтобы не смыться немедленно. Похоже, сам Шарль стал понимать, во что влип. Если Наполеон не вернется, Жозефина, используя все свое влияние, любовника от себя не отпустит, придется если не жениться, то быть при ней постоянно. А если вернется с победой муж… Даже если не с победой…
Наполеон получил две сильнейшие пощечины. Во-первых, стоило Жозефине вернуться в Париж, как вся ее любовь к супругу испарилась, снова началась любовная связь с Ипполитом Шарлем. Получая сообщения об этом, Наполеон жалел о двух вещах – что он не отдал под суд прощелыгу еще в Италии и что не развелся с Жозефиной, когда открыл эту связь. Теперь приходилось пожинать плоды собственного безволия и нерешительности. Столь смелый и решительный в бою, он оказывался мягким воском в женских руках, вернее, в руках одной-единственной женщины, так и не понявшей, с кем же свела ее судьба.
Семья самого Бонапарта, старательно следившая за неверной супругой, не менее старательно извещала его обо всех выходках Жозефины, но он долго закрывал глаза, убеждая себя, что его родственники просто ненавидят прекрасную креолку, а потому наговаривают на нее.
Опечаленный и раздосадованный Наполеон изливал душу в письмах брату Жозефу, которому доверял больше других.
«Ты прочитаешь в этих документах о завоевании Египта, добавившем еще страницу к истории воинской славы нашей армии.
Но семейная жизнь моя потерпела крушение, все завесы упали. У меня остается только твоя дружба, и если и ты меня предашь, я стану мизантропом.
Как грустно жить, если есть только один человек на свете, к которому обращены твои чувства…
Я разочаровался в людях, я хочу провести зиму после возвращения во Францию в деревне, под Парижем или в Бургундии.
Мне необходимо уединение, величие мне наскучило, слава надоела, сердце мое иссохло – в 29 лет я конченый человек. Надо стать эгоистом – жизнь привела меня к этому.
Я хотел создать свой дом, я никогда не думал, что со мной случится такое… Мне незачем жить теперь… Прощай, мой единственный друг…»
Успешный полководец писал о своих семейных неурядицах! Это было больно и могло вызвать только сочувствие, но вызвало… насмешки! Нет, не у Жозефа, у всей Европы!
Это и оказалось второй пощечиной. Даже разбив французский флот, адмирал Нельсон продолжил гоняться за отдельными французскими кораблями. Ему удалось задержать в том числе судно, на котором нашлась французская почта из Египта. Там не было секретных материалов, зато были письма Наполеона брату, в том числе приведенное выше. Для англичан это оказалось подарком куда большим, чем даже какие-то планы. Упустить возможность широко опубликовать переписку они не могли, в газетах появилось слезное письмо Наполеона с комментариями. Спешно собранные сплетни дополнили картину.
Конечно, противники постарались, чтобы несколько экземпляров попали и в саму армию Наполеона. Теперь и французы получили подтверждение того, о чем давно догадывались: их генерал рогат и не может ответить тем же. В том, что рогат, не сомневались, во-первых, видели саму мадам Бонапарт, и в Италии в том числе, а во-вторых, кто из мужей, уехавших надолго, не рогат? Но чтобы не ответить…
Да стоит ли любая женщина этого?!
Последней каплей для Наполеона явился разговор по душам с Жюно. Уж он-то прекрасно знал, чего стоит мадам Бонапарт, а потому, получив более чем откровенное письмо от своих родственников, решился поговорить с генералом. И впрямь смешно считать своей женой вот такую вертихвостку! Ладно была бы писаной красавицей или совсем юной, мало что соображающей девчонкой, но она опытная женщина, польстившаяся на глупого, ловкого содержанта и открыто живущая с ним в Мальмезоне.
Разговор был тяжелым, несколько человек с волнением наблюдали за этим издали, прекрасно понимая, как нелегко по-настоящему любившему свою неверную супругу Наполеону. Наполеон клял всех женщин сразу и свою жену особенно, грозил уничтожить ее, обещал развестись!.. Генерал проклинал свое сердце и свое бессилие. Теперь о его позоре знал весь мир, любой мог ткнуть в него пальцем: «Рогоносец!», солдаты могли насмехаться над своим генералом…
Жюно рассчитывал только на одно, с чем были бы согласны и все члены клана Бонапарт: немедленный развод Наполеона со своей супругой. Суд вполне согласился бы с доводами генерала, грехи генеральши слишком хорошо известны во Франции.
Но услышал адъютант нечто такое, от чего не сразу сумел закрыть рот. Наполеон объявил, что разлюбить Жозефину не в силах, остается только отвечать ей тем же!
– Мой генерал, вы намерены просто изменять супруге в ответ?
– Да!
– Но как?
– А как изменяют?
Жюно попытался объяснить, что наличие рабыни-наложницы едва ли можно считать изменой, это физиологическая необходимость, а других женщин во французской армии просто нет, их присутствие Наполеон запретил собственным приказом.
Правда, во французской армии нашлась одна дама, пришедшаяся весьма кстати. Голубоглазую аппетитную блондинку звали Полиной Фуре. Она была супругой лейтенанта Фуре, человека весьма неприметного, и имела прозвище Беллилот, то есть Красотка.
Не желая оставлять свою красотку дома одну (весьма полезное опасение), лейтенант Фуре взял Полину сначала в Тулон, а потом, переодев в мужское платье, и на корабль. Вообще-то за одно это его можно было расстрелять, поскольку приказ Наполеона был жестким, он даже собственную супругу не рискнул взять с собой. Но генерал не только не наказал лейтенанта, но и… отправил его со срочным поручением в Париж. Полина осталась с Наполеоном.
Поручение было совершенно дурацким и практически невыполнимым. Согласно предписанию корабль с лейтенантом Фуре на борту оказался вынужден дефилировать туда-сюда по Средиземному морю, ежеминутно рискуя попасться англичанам. И это из-за мало что значащих бумаг, которые якобы непременно надо доставить в Париж. Конечно, Наполеон рассчитывал, что супруг аппетитной Полины просто не вернется обратно.
Итак, он твердо решил изменить, причем сознательно и почти открыто.
Молодая женщина не была ни знатного происхождения, ни большого ума, ей вполне хватало голубых глаз под пушистыми ресницами и стройных ножек. Не избалованной вниманием и роскошью Полине вдруг выпало получить дорогие подарки и оказаться в постели у самого главнокомандующего.
Будь Фуре поумней или половчей, он понял бы, что от него требуется, и попросту уступил красавицу за помощь в карьере, но Фуре то ли был глуп и наивен, то ли любил свою Полину, он, даже попав на английский парусник, умудрился выпутаться из плена (англичане поняли описанную лейтенантом ситуацию лучше самого обманутого мужа и решили помочь ему испортить Бонапарту праздник, а потому высадили незадачливого мужа, не причинив ему вреда) и явиться обратно в Каир, откуда его отправляли в долгий и опасный путь.
Полину дома не нашел, та давным-давно жила во дворце у генерала, но добраться до нее сумел, а также сумел изрядно отлупцевать неверную супругу. Наполеону бы взять пример, но тот лишь посмеялся и попросил Полину… родить сына!
– Родишь, разведусь с Жозефиной и возьму тебя к себе!
Конечно, едва ли у Наполеона хватило бы дури сделать простую бабенку генеральшей, но сына мог забрать и ее хорошо обеспечить тоже.
Не срослось, Полина не имела детей ни от тех, с кем делила ложе до своего супруга, ни от Фуре, ни от Наполеона…
Наполеон попытался исправить впечатление о себе у армии, он мужчина, для которого оставшаяся дома юбка хоть и важна, но не главное. Если отношения с женой оставляют желать лучшего, он запросто возьмет себе любовницу, и пусть все об этом знают! Отныне он вообще будет вести себя достаточно свободно, и дело не в изменах Жозефины, он мужчина и имеет право пользоваться любовью и даже просто услугами женщин. Хватит стенать и мучиться!
Мужественность доказал, но возникла новая проблема. Большинству солдат, как и самому Наполеону, не слишком нравились арабские женщины, кто-то был не в восторге от их фигур, кто-то от специфического запаха используемых притираний и средств, кого-то не устраивали привычки в постели, кому-то просто не хватало разговоров с партнершей. Хотелось француженок.
Мало того, оказалось, что большинство подчиненных сочувствуют обманутому Фуре, вместо того чтобы восхищаться мужской силой генерала Бонапарта. Вот если бы они сошлись по-честному, а то ведь тайком забрать себе жену, отправив мужа на явную погибель к англичанам в зубы… Демонстрации мужественности не получилось.
Но, осознав, насколько соскучился по женскому телу, и понимая, что остальным воздержание дается не легче, Наполеон вдруг от широты пообещал… завезти в Египет французских проституток! Однако сказать – одно, а сделать – совсем другое. Если Фуре не смог пробиться сквозь блокаду англичан, то как могли это сделать корабли с дамами древнейшей профессии?
Солдаты остались без французских ласк, пришлось довольствоваться местными.
А потом была победа над турками, когда в конце июля 1799 года меньше восьми тысяч французов уничтожили турецкое войско, превосходившее их более чем в два с половиной раза численностью, у того же мыса Абукир, словно отомстив за гибель своего флота.
А потом был отъезд генерала Наполеона обратно во Францию. Это оказалось настолько неожиданно… Армия не могла вернуться, да генерал и не собирался ее возвращать. Он считал, что задачу свою выполнил, ведь требовалось основать колонию, разбив соседей, что было сделано, французскими стали Александрия и Каир, и еще многие города и крепости не только в Египте, но и в Палестине, разбита турецкая армия, мамлюки изгнаны…
В Париже творилось черте-те что, Директория уже настолько отпустила бразды правления, заботясь только о набивании собственных карманов, что готова была потерять и саму власть. Франции требовалась сильная рука, Наполеон считал такой только себя и поспешил на выручку Франции.
Вообще-то Жозефина могла не переживать, мало кто верил в саму возможность возвращения Наполеона, потому что сильного французского флота в Средиземном море больше не было, зато по-прежнему рыскали англичане, устроив настоящую блокаду. Любая попытка пробиться обратно оборачивалась для французов пленением.
Но, видно, Египет и непривычные условия так надоели, что генералы, которым Наполеон предложил присоединиться, раздумывать не стали. Армия осталась в Египте, а главнокомандующий с шестью генералами и несколькими приближенными попросту смылись домой. Он взял с собой в том числе Эжена Богарне, но оставил несчастную Полину, так и не сумевшую забеременеть, несмотря на все старания местных повитух и колдуний.
Египетская страница для Наполеона была перевернута, он спешил к власти во Франции и… к своей Жозефине! Обида на неверность супруги была забыта, любовь Полины тоже, Наполеон жаждал поскорей открыть дверь особнячка на улице Шантерен, переименованной в его честь в улицу Победы.
Никто так и не смог понять, как им удалось проскользнуть мимо кораблей довольно плотного кольца английской морской блокады, нашлись те, кто утверждал, что их судно вела какая-то звезда, а сам Бонапарт приказывал следовать за ней и все твердил, чтобы не боялись, потому что это его звезда.
Как бы то ни было, свершилось то, чего просто не могло быть, – Наполеон Бонапарт вернулся из Египта, одержав там блестящие победы! Не его вина в разгроме флота, зато он малым числом побил турок! Никому не пришло в голову спросить, а как же остальная армия, не очень-то она и была нужна Франции…
Вот теперь Жозефина испытала настоящий шок. Любовник всячески избегал разговоров о возможном браке, а то и вовсе встреч с ней, о любви больше речи не шло, а из далекого Египта возвращался муж, который мог строго спросить за измены во время своего отсутствия.
И защитить некому, поддержать тоже, потому что Баррас, понимая, что дни власти сочтены, поспешно сворачивал дела, стараясь стать незаметным. Тараканы расползались по щелям, мыши забивались по норкам, предчувствуя появление кота.
В начале октября Наполеон со своими спутниками высадился в районе Фрежюса и направился в Париж. Молва летела впереди полководца, никто не вспоминал об оставленных в Египте тысячах солдат, вернуться домой которым не представлялось возможным, Наполеона приветствовали, как победителя. Такого героя и ждала Франция, такой был ей в тот момент нужен!
О скором возвращении Наполеона Жозефина узнала от его сестры. Все три сестрицы Бонапарт так ненавидели невестку, что не только расписывали ее гадкое поведение в письмах к брату, неизменно прибавляя сверх того, но и не могли дождаться, когда же тот вернется, чтобы своими глазами лицезреть, как Наполеон вышвырнет из дома эту гадину!
Полина не выдержала и, только услышав о прибытии во Фрежюс двух кораблей из Египта и о том, что Наполеону и нескольким генералам удалось на них проскочить мимо английских судов блокады, помчалась к Жозефине. Ей не терпелось увидеть, как вытянется лицо невестки при такой новости, как Жозефина будет метаться, точно мышь, застигнутая на кухне котом, хотелось увидеть, как с зазнайки слетит спесь. Жозефина не могла не знать, что ее не ждет ничего хорошего, слишком широко известны ее шашни с Ипполитом Шарлем.
– Спешу тебя обрадовать, Наполеон возвращается!
Полина ошиблась, она выпалила это, едва переступив порог, нужно было сначала усесться так, чтобы видеть лицо Жозефины в первое мгновение. Но хозяйка дома стояла к ней боком, даже почти спиной, а потому именно первое мгновение, в которое Жозефину действительно охватила паника, сестра Наполеона не видела. В следующий миг генеральша уже успела взять себя в руки и усмехнуться:
– Как бы я хотела, чтобы это было правдой! Но сожалею, дорогая, это невозможно, проклятые англичане столь крепко заперли все морские пути, что никакой надежды проскочить нашим кораблям туда, чтобы вывезти армию, нет. Да и кораблей тоже нет…
Она с сокрушенным вздохом снова отвернулась, поправляя букет в вазе. Вовремя, потому что Полина с удовольствием продолжила:
– Наполеон сумел вырваться всего на двух небольших кораблях, взяв с собой нескольких генералов. Они высадились во Фрежюсе и теперь движутся к Парижу.
И тут, к чести Жозефины, та вспомнила о сыне:
– А Эжен?! Взял ли его с собой Наполеон?!
– Не знаю, мне сообщили только о брате.
Жозефина метнулась к Баррасу:
– Наполеон возвращается?!
Тот усмехнулся:
– Что-то не слышу восторга в голосе счастливой супруги. Ты должна радоваться…
– А Эжен?!
– Ты меня спрашиваешь? Насколько мне известно, твой сын тоже вернулся, но я впервые слышу, чтобы ты интересовалась сыном.
Жозефине было не до Барраса, она знала главное: Наполеон возвращается вопреки всем уверениям, что это невозможно, что пробиться сквозь блокаду англичан нельзя, что у французов вообще нет флота, способного вернуть армию обратно. Внезапно ее охватили сомнения, Полина сказала о двух кораблях, но на двух судах не вывезешь войско, даже если оно понесло немалые потери!
Генеральша отмахнулась от размышлений об остальной армии, главное, что муж и сын уже во Франции. Они во Фрежюсе, значит, после карантина двинутся в Париж. Баррас сказал, что они не минуют Лион. Это означало одно: их нужно в Лионе перехватить, потому что в Париже семья Бонапарт не упустит возможности поведать Наполеону в красках о поведении его супруги. Единственным выходом была именно такая встреча – раньше его встречи с противными сестричками!
Дорожная карета Жозефины уносила ее в сторону Лиона. Правда, почти сразу возник вопрос: по какой дороге ехать?
– А сколько их?
– Две.
Жозефина махнула рукой:
– Неважно, поехали по той, которая короче. Мы все равно успеем в Лион, ведь прибывшие должны выждать карантин.
Так сказал ей Баррас, действительно, для всех прибывавших в порты Франции карантин был обязательным, ведь по земле гуляла чума.
Но… они разминулись! Для Наполеона и его спутников сделали исключение, не заставив выжидать положенные по карантину дни, и поехал он по второй, более удобной дороге, в то время как его супруга выбрала более короткую, но менее ухоженную.
Лион…
Но вид города вовсе не обнадежил Жозефину, дело в том, что рабочие… разбирали колонны, трибуны и прочие приветственные атрибуты. Это могло означать одно: встреча не состоится. Но множество затоптанных цветов на дороге, обрывки лент, тканей и прочей мишуры подсказали, что она уже состоялась!
– А… генерал Бонапарт?…
– Проехал! Встречали с шумом…
– Но мы не встретили его!
Вот тут и выяснилось, что две дороги не всегда лучше, чем одна.
Догнать! Любой ценой успеть увидеть мужа раньше, чем он увидится со своими родственниками!
Один из рабочих сокрушенно покачал головой:
– Не успеете, до Парижа не так далеко…
От Лиона до Парижа недалеко, но Жозефина действительно не успела, Наполеон опередил ее на двое суток!
Это была не просто катастрофа, это был конец всему! А ведь и в Лионе и дальше по пути, пытаясь догнать Наполеона, Жозефина видела и слышала, что ее супруга считают спасителем Франции, вот, мол, вернулся Бонапарт, теперь наведет порядок…
Ей, как и остальным французам, было не до вопросов, почему генерал вернулся без армии, никто не спросил за возвращение, больше похожее на бегство, каким оно и было, не поинтересовался, что должны делать оставшиеся в Египте солдаты и офицеры, куда деваться им, брошенным своим главнокомандующим? Французы попросту забыли о тысячах несчастных соотечественников, слишком привычной стала гибель многих и многих.
Жозефине тоже было не до таких вопросов, она спешила, хотя прекрасно понимала, что время упущено.
Наполеон примчался в Париж на крыльях, и снова это были крылья любви. Да, он сильно переживал, читая письма родни, а потом слушая Жюно о проделках супруги, но чем ближе оказывался Париж и дом на улице Шантерен, тем незначительней казались мужу провинности жены. Изменила? Но ведь и он ей тоже… Только бы увидеть дорогую, любимую супругу, только бы услышать ее мелодичный, волнующий до глубины души голос!
Только увидев Жозефину, утонув в глубине ее ласковых глаз, обняв ее восхитительное тело, он был готов простить любые провинности. Наполеон нарочно уведомил Париж, что возвращается, Жозефина должна знать об этом, чтобы ненароком снова не оказаться где-нибудь с любовником. Он даже самому себе не сознавался, что специально давал ей возможность подготовить оправдание. И встречу тоже.
– На улицу Шантерен, все остальное потом!
При этих словах генерала у его адъютанта Эжена Богарне почему-то похолодало на сердце. Наполеон на крыльях летел к жене, а вот сын к матери не слишком торопился. Ему очень не хотелось рассказывать ей о египетском поведении отчима, лгать нельзя, а говорить правду о Полине Фуре неприятно. Ну почему они не могут быть верными друг дружке? Мать при любой возможности наставляет рога мужу со смазливым дурачком, а теперь и Наполеон пустился во все тяжкие…
Наполеон ожидал увидеть ярко освещенный дом, фонари у входа, множество зажженных свечей в салоне, цветы и очаровательную, кокетливую Жозефину, вкусно пахнущую, волнующую кровь, немного смущенную… От этого ожидания кровь закипала уже заранее, генерал не мог дождаться встречи, последние минуты перед домом показались немыслимо длинными. Вот улица… вот уже сам особнячок… но…
В окнах темно, только в двух-трех из них видны огоньки свеч. Что это?!
Наполеон ворвался в дом, изумив прислугу:
– Где Жозефина?!
Слуга был смущен:
– Уехала встречать вас, генерал…
– Ложь!
Эжен осторожно поинтересовался у примчавшегося управляющего:
– Действительно, где мадам?
– Уехала встречать генерала в Лион…
Наполеон услышал, взъярился окончательно:
– Мы были в Лионе! Там ее нет!
Внизу послышался шум, немного побледнев, Наполеон отправился туда, весь его вид выражал оскорбленное достоинство в ожидании потоков слез обожаемой, несмотря ни на что, супруги. В глубине души он был готов ее простить, даже сейчас готов. Пусть скажет что угодно, пусть солжет, она это умеет делать мастерски, пусть примется щебетать…
Но внизу в прихожей стояла вовсе не Жозефина, а Летиция Богарне, а из-за ее спины выглядывала Каролина. Мать Наполеона и его младшая сестра поспешили в особняк на улице Шантерен, названной в честь побед Бонапарта улицей Виктуар, чтобы приветствовать генерала и открыть ему глаза на поведение его супруги.
О, сколько было вылито грязи на «мерзкую изменщицу, недостойную даже его взгляда»!
– Кто она такая, чтобы иметь право называться Бонапарт?
В другое время Наполеон напомнил бы родне, что ее происхождение много выше их собственного, что Жозефина более знатного рода, а то, что ей во время революции пришлось… вести себя несколько неподобающе, так и это понятно – двое детей, причем прекрасных детей!
Но в том состоянии, в котором находился обманутый в своих горячих ожиданиях муж, он впитывал обвинения своей супруги, как сухая губка воду.
– Развожусь! Немедленно!
Дамы еще долго щебетали в салоне, кляня невестку на все лады, получалось, что Жозефина занималась любовью с Ипполитом Шарлем только что не на набережных Сены прилюдно! Наполеон скрипел зубами, твердя одно:
– Развод!
Наверху в своей комнате рыдала Гортензия, метался из угла в угол Эжен. Такой глупости от матери он никак не ожидал. Неужели нельзя было хоть сейчас вести себя скромней?! Ей уже тридцать семь, не столь красива, чтобы мужчины падали перед ней на колени, если сейчас Жозефину ославит разводом Наполеон, едва ли на нее позарится кто-то еще.
Совершенно неожиданно повел себя брат Наполеона Люсьен Бонапарт, тоже приехавший на улицу Виктуар. Он посоветовал матери и сестре отправляться домой, чтобы дать Наполеону отдохнуть с дороги, а сам уселся в кресло, явно намереваясь продолжить разговор.
Дамы уже выплеснули свой гнев и изложили все известные им факты, теперь оставалось только ждать решения генерала. Конечно, они предпочли бы еще пару часов помотать ему нервы, перемывая косточки ненавистной невестке, но Люсьен объявил, что им с братом нужно поговорить по государственным делам. Государственные дела мадам Летицию не интересовали вовсе, она их не понимала и не принимала.
Мать и сестра Наполеона уехали.
Сам он сидел в кресле, мрачно уставившись на горевший огонь. Наполеон любил тепло, заставляя разводить огонь в каминах даже в июле, если лето было не слишком жарким, в Париже после египетской жары ему и вовсе казалось зябко. А тут еще остывший, холодный дом…
– Люсьен, ну почему я столь несчастен в браке? Неужели развод мой удел? Развожусь!
– Никакого развода! Ты с ума сошел?
Жозефина, сама того не подозревая, получила неожиданную поддержку.
– Но она изменяет мне! Даже сейчас отсутствует дома.
– Разводись, но только позже.
Наполеон не понял брата:
– Почему не сейчас?
– Наполеон, ты можешь сейчас забыть о своей неверной супруге и подумать о Франции и делах?
– К чему они мне…
Люсьен не обратил внимания на любовные страдания брата, не лучшее ли лекарство от них деятельность? Он убеждал и убеждал Наполеона, что Франция готова к падению Директории, рассказывал, как французы ждут появления сильной личности, которая разогнала бы эту камарилью из пятисот хапуг и их помощников.
По мере того как дрова в камине прогорали, мысли Наполеона все дальше уходили от неверной супруги и возвращались к власти во Франции.
– Люсьен, ты знаешь, меня действительно хранит звезда! Она просто сопровождала нас всю дорогу обратно, горела перед самым носом корабля, потому нам удалось проскочить мимо англичан!
Люсьен не слишком приветливо покосился на блестевшего глазами брата. При чем здесь звезда, власть брать надо!
А Наполеон продолжал твердить о своем божественном предназначении, о том, что он должен стать божеством…
– Брат, хватит об избранности и божественности, подумай лучше о жизни.
Результат такого совета оказался неожиданным, Наполеон… залился горькими слезами, упоминанием своей жизни он считал только воспоминания об отсутствующей жене.
Пришлось Люсьену начинать все заново:
– Ты разведешься с ней, но только не сейчас. Франция не простит тебе неурядиц в семейной жизни сейчас, ты должен быть недосягаем для сплетней толпы. Потерпи…
Когда Люсьен уходил, Наполеон был готов терпеть, однако пустая постель и спальня, где все пахло и напоминало Жозефину, вернули его к мрачным мыслям.
Не менее мрачен был и Эжен. Он отправился к сестре:
– Гортензия, я ведь нарочно предупредил мать, что мы возвращаемся. Неужели хоть сейчас она не могла удержаться и побыть дома?
– Я получила твое предупреждение, когда она уже уехала…
– Куда?!
– Вам навстречу.
– Мне-то хоть не лги! Ее не было в Лионе!
Гортензия залилась слезами:
– Эжен, мама действительно поехала навстречу вам в Лион. Она очень торопилась и очень радовалась, что с вами обоими все в порядке.
– Этот… Шарль бывал здесь?
Могла и не отвечать, поток слез объяснил Эжену, что бывал, и часто. И все же что-то не так…
– Когда она уехала?
Гортензия ответила.
– Как же мы могли разминуться?
Эжен достал доступную ему карту… дороги от Парижа на Лион две, одна короче и весьма дурна, вторая длиннее и получше, на ней немного городов и городков, потому Наполеон решил ехать именно так, ведь каждый город норовил задержать продвижение организованной встречей, а генерал спешил к супруге в Париж.
Но и Жозефина тоже должна бы ехать по этой дороге, там можно легче достать лошадей, и сам путь наезжен.
– По какой дороге поехала мама?
– Не знаю…
Во время скромного обеда на следующий день Эжен словно невзначай заметил, что в Лион ведут две дороги, а потому легко разминуться, особенно если спешить и поехать по менее удобной, зато более короткой…
Наполеон сделал вид, что замечания не заметил, но по тому, как он на мгновение замер, Эжен понял, что услышан. Однако сын не мог продолжать дальше, просто потому что сам не был уверен в действиях матери. Оставалось ждать, когда та приедет.
Жозефина возвращалась домой в исключительно мрачном настроении, она прекрасно понимала, что уже напели в уши Наполеону его мать и сестры, что успели рассказать братья, сознавала, что теперь развода не избежать. Но в каждом городе, каждой деревне, на каждом шагу она встречалась со свидетельствами, что ее мужа не просто знают во Франции, а почти боготворят, надеясь как на спасителя. Французам казалось, что только молодой генерал Бонапарт и способен разогнать зажравшихся буржуа и навести в стране порядок.
Жозефине было наплевать на политику, но она осознала, что потеряла того, на кого могла опереться на долгие годы. На волне всеобщей любви к Наполеону она вдруг осознала, что ей дорог этот «кот в дырявых сапогах». Креолка многое отдала бы, чтобы вернуть время на пару месяцев назад, когда еще можно было выгнать Ипполита Шарля и попытаться ублажить семейку Бонапарт. Теперь все было потеряно, мать и сестрицы уже вторые сутки убеждали Наполеона в подлости его супруги, а сама супруга где-то отсутствовала. Все точно как в прошлый раз, но тогда она действительно была с любовником, а сейчас… Но разве теперь Наполеон поверит?
Она ожидала худшего – семейной сцены, угрозы развода, но того, что произошло, не ждала никак.
Для начала ее просто не пустили в дом! Нет, сам особнячок на улице Виктуар был освещен, хотя огни горели и не во всех комнатах. Однако служанка через дверь сообщила, что генерал распорядился собрать ее вещи и отправить в Мальмезон, мол, мадам теперь будет жить там!
– Но уже почти ночь! В Мальмезоне пусто и нетоплено! Я не могу туда ехать!
– Но, мадам, вас не велено пускать.
Она поняла, насколько все серьезно, принялась звать самого Наполеона, стенать, даже колотить ногами в дверь!
Конечно, он все слышал и позволил впустить жену, но только до завтрашнего утра.
Жозефина бросилась к спальне, дверь оказалась закрыта и ни на какие мольбы не открывалась. Она опустилась прямо на пол подле двери, прижалась к ней и принялась, рыдая, уговаривать хотя бы выслушать ее. Муж был неумолим, он вообще не отвечал, видно понимая, что, стоит уступить хотя бы на шаг, простит все.
В коридор перед спальней вышел Эжен, мать бросилась к нему:
– Эжен, умоляю тебя, заступись хотя бы ты!
– Где ты была, мама?
Жозефина растерялась:
– Я… ездила вам навстречу в Лион.
– Но в Лионе тебя не было!
– Я не лгу, Эжен, я не лгу! Я ехала по другой дороге, более короткой, а вы по длинной! В Лионе мне сказали, что вы уже уехали через Осер, а я приехала со стороны Невера!
Наполеон за дверью внимательно прислушивался. Эжен облегченно вздохнул:
– Генерал сомневается, что это возможно. К чему тебе было ехать через Невер, там то и дело переправы…
– Я спешила…
– Почему нельзя подождать нас здесь, дома?
– Но я не знала, что вы не будете ждать карантин…
Эжен показал матери в сторону двери, делая знак, чтобы та говорила больше в сторону спальни. Она разрыдалась снова, прижимаясь к двери:
– Наполеон, умоляю… Ты можешь развестись со мной, прогнать меня, но умоляю сначала выслушать и поверить… Я действительно только что из Лиона и ездила туда, чтобы встретить тебя…
Она рыдала уж по-настоящему, в эти слезы выплеснулось все отчаяние, испытанное за дорогу, вся горечь от понимания, что собственными руками ради прощелыги разрушила собственную жизнь.
Из своей комнаты выбежала Гортензия, также рыдая, она присоединилась к матери. Теперь Наполеона умоляли две женских голоса, потом к ним присоединился и голос Эжена, он поверил, что мать плачет по-настоящему:
– Генерал, прошу вас хотя бы выслушать нашу мать. Не покидайте ее просто так, она не переживет этого…
Жозефина от избытка переживаний готова была лишиться чувств, ее рыдания стали совсем нервными…
Дверь спальни рывком распахнулась, сидевшие под ней Жозефина и Гортензия едва не ввалились внутрь. Жозефина, у которой лицо от многочасового плача попросту опухло, поднялась, глядя широко раскрытыми глазами на мужа. Казалось, еще мгновение, и он произнесет:
– Вон!
Дыхание генеральши остановилось совсем. Наполеон загорел, возмужал и вовсе не был тем котом в дырявых сапогах, за которого она выходила замуж, и даже тем щуплым генералом, что отправлялся в египетский поход, на радость неверной супруге.
Наполеон раскинул руки и… едва успел подхватить все же рухнувшую в обморок Жозефину. Глядя, как муж бережно понес супругу на кровать, Эжен с легкой улыбкой удержал сестру, которая едва не кинулась следом приводить мать в чувство. Напротив, сын осторожно и плотно закрыл дверь и увлек Гортензию в ее комнату:
– Не мешай. Они разберутся сами…
– Ты думаешь, она действительно ездила в Лион?
– Да, туда ведут две дороги, она сказала правду. Но то, что мама творила здесь, ей не делает чести.
– А… отчим, он как?
Эжен вздохнул:
– Не следовало бы говорить тебе этого, ты еще слишком молода, но скажу. Он начал изменять маме, это плохо.
– Я не хочу, чтобы они разводились…
– Не разведутся, если, конечно, она снова не найдет себе какого-нибудь красавца.
– Но тогда мне ее не будет жаль! – Глаза Гортензии сверкали праведным гневом. Эжен снова улыбнулся:
– Уж не влюблена ли ты в отчима?
Щеки девушки полыхнули румянцем:
– Глупости! Но он герой, как может мама менять его на этого Шарля?
– Думаю, теперь не будет.
Эжен был прав и не прав одновременно, Жозефина действительно вдруг стала образцовой супругой, больше об ее изменах никто не слышал. Зато теперь стал изменять жене Наполеон, хотя любил жену до конца жизни. И все же они развелись, но причина уже была в другом…
Сам Наполеон в мемуарах рассказывал, что поддался уговорам двух несчастных детишек Жозефины, умолявших не сиротить их еще раз, мол, бедные крошки рыдали так, что он не решился оставить их без отцовской опеки еще раз. Наполеон ко времени пребывания на острове Святой Елены подзабыл, что «крошка» Эжен уже почти два года служил у него адъютантом, а малышка Гортензия была в том возрасте, когда ее мать уже выдали замуж за ее отца.
Но ему очень хотелось создать впечатление, что примирение состоялось не потому, что простил измену жены и просто любил ее, а потому что пожалел детишек. Пусть так.
На следующее утро его брат Жозеф, один из Бонапартов, настроенных против Жозефины особенно рьяно, был неприятно поражен, что Наполеон, даже отправив вещи неверной жены, принял ее в свои объятья и простил.
Конечно, Жозеф был раздосадован, но в ту минуту оказалось не до семейных дрязг, наступил момент, когда можно взять власть.
Ничего, сейчас Наполеону не стоит ссориться с супругой, все потом. Потом…
Мадам Летиция и особенно младшая из сестер, Каролина, и еще одна – красавица Полина, которая сама никоим образом не могла считаться образцом верности вообще, шипели, словно рассерженные гусыни:
– Эта безродная дрянь снова сумела окрутить его! Бедный мальчик!
И снова мадам Летиция забывала, что родословная Жозефины не идет ни в какое сравнение с ее собственной. Мадам Летиция, ставшая дамой, когда сын стал генералом, едва-едва научилась держать в руках вилку и нож одновременно, а не откладывать нож, разрезав еду на куски. Она не знала, как вести себя за столом, не умела носить дорогие платья, которые вдруг получила, не умела толком надеть перчатки, но все равно не считала виконтессу Жозефину себе ровней. Она мать генерала Бонапарта! А эта… всего лишь жена, мать навсегда, а жену можно и сменить…
Остальное семейство ненавидело Жозефину несколько по другому поводу. Полина, Элиза, Каролина и братья Жозеф и Люсьен прекрасно понимали, что родословная Жозефины куда лучше их собственной, их волновало, что деньги, которые они могли бы получить от брата себе, утекали в кошелек или на нужды креолки. Жером поддерживал сестер, потому что прикидывал, что все это мог бы потратить на себя. Младшему Людовику (Луи) было все равно, он ненавидел всех, в том числе и собственных сестер и братьев.
Вообще, семья генерала Бонапарта доставляла ему столько проблем, сколько не в состоянии доставить все военные противники, вместе взятые, включая англичан. Дело в том, что семья считала общим все, в том числе и успехи Наполеона, а потому полагала его просто обязанным делиться всем, что у того было, включая власть. Однажды Наполеон даже пожаловался своему секретарю Бурьенну:
– Право, послушав их стенания, можно сказать, что я присвоил наследство нашего отца!
У генерала Бонапарта особенного ничего не было, все впереди, но уже то, что он тратил какие-то средства не на своих сестер и братьев, а на «эту дрянь» и ее детей, приводило мадам Летицию и сестер Бонапарт в бешенство! Семья предпочитала бы, чтобы Наполеон получил от Франции все и это «все» раздал родственникам (причем строго поровну, потому что малейшее выдвижение вперед одного вызывало страшное негодование остальных!). И уж конечно, в это распределение не входили Жозефина и пасынки!
Женская половина семьи Бонапарт забыла даже о том, что совсем недавно получила свои имена, не говоря уже о манерах, которые так и не смогла выработать. Мария-Анна стала именоваться Элизой, Мария-Паолетта стала Полиной, а Мария-Аннунциата – Каролиной. Летиция Бонапарт осталась при собственном имени, только теперь ее назвали мадам. Новые имена не добавили дамам приятных манер, да и откуда им было взяться?
Мадам Летицию Рамолино, супругу Карло Бонапарт, не зря называли «маленьким корсиканским чудом», она и впрямь была хороша и обладала многими добродетелями. Наполеон мог гордиться своей матерью и своим строгим воспитанием. Летиция Рамолино была прекрасной матерью своим восьмерым детям. Оставшись вдовой в тридцать пять (Карло умер от рака желудка), она не вышла замуж снова, предпочитая заниматься детьми.
В их доме всегда все экономили, питались в основном рыбой и кукурузными лепешками, сыром и оливками, лакомством считались козье молоко и инжир. Ни единого лишнего су трат, свечи только в случае серьезной необходимости, новая одежда, только когда старую чинить уже не получалось совсем… Но при скудном доходе Летиция умудрялась еще что-то откладывать. Зачем? Ей казалось главным иметь запас, пусть маленький, но обязательный – на черный день. Даже когда ее сын стал императором, мадам Летиция откладывала сбережения в копилочку.
Образования детям она дать не могла никакого, поскольку сама не умела ни читать, ни писать. Однако детей отправила учиться к местным монахиням. Потом семье немного помог крестный детей губернатор Корсики граф де Марбеф, выхлопотавший для старшего из братьев Бонапарт, Джузеппе, а потом и второго, Набулио, королевские стипендии, дававшие возможность учиться во Франции. Джузеппе стал Жозефом, а Набулио Наполеоном.
Когда братья уже освоились во Франции, сначала в Марселе, к ним присоединилась и мать с дочерьми. Летиция всегда внушала детям, что выносить сор из избы нельзя, а главное – семья должна держаться вся вместе, причем держаться крепко. Потому сыновьям и в голову не могло прийти оставить мать с сестрами на Корсике. Однако во Франции их вовсе не встречали с распростертыми объятьями, лейтенантского жалованья на содержание огромной семьи никак не хватало, и братья поспешили жениться. Первым связал свою судьбу с удивительно некрасивой, грубой и прыщавой Жюлией Клари Жозеф. Зато Жюлия была наследницей капитала в восемьдесят тысяч франков и обладательницей неплохого приданого. Эти деньги казались семье совершеннейшим богатством.
Следующим оказался Люсьен, женившийся на Кристине Бойе, дочери содержателя гостиницы, тоже принесшей в семью какие-то средства, к тому же безропотно признавшей все корсиканские традиции.
Сестрам замужество пока не грозило, они были типичными бесприданницами в лохмотьях. Сначала в Марселе им вообще приходилось выстаивать в длиннющих очередях за бесплатным супом, больше похожим на помои. Обосновавшись в Париже, братья забрали к себе и остальных. Но на переезд мадам Летиции пришлось просить денег у местных чиновников.
Первой из сестер хоть как-то пристроилась красавица Полина. Она действительно была хороша, и член Конвента Луи Фрерон сделал ее своей любовницей. В качестве подарка семья получила некоторые средства, чтобы просто купить немного приличного белья и одежды. Затем женились Жозеф и Люсьен, потом Наполеон стал полковником.
Когда Наполеона произвели в генералы, мадам Летиции показалось, что семье привалил достаток, если так пойдет дальше, то платья можно будет справлять не раз в год, а два, а то и три раза, и в кубышку снова откладывать хоть по чуть-чуть. Эта привычка откладывать оказалась на удивление сильна: даже обладая миллионными средствами, мадам Летиция копила денежки про запас.
И вдруг эта женитьба дорогого Набулио! Виконтесса Богарне! Видали такую!
Эта особа не понравилась мадам Летиции с первого взгляда. Старше дорогого сына, двое детей, явно видно, что вертихвостка, ходит в полупрозрачных платьях, любит драгоценности, разве от такой что-то перепадет семье, будь она тысячу раз богата?! Тогда мадам не подозревала, что Жозефина не богаче ее самой, а все побрякушки и салон в долг.
Еще меньше матери Наполеона нравились слухи, ходившие о невестке. Как выяснилось, она не имела понятия о верности и семейных традициях! Где только воспитали такую женщину?! Что у нее за семья, почему ничего не известно о ее родителях, сестрах, братьях, если таковые имеются?
Жозефина действительно не рассказывала о своей семье, просто потому, что и сама о ней не помнила. Она родилась на Мартинике, где у отца была небольшая плантация сахарного тростника и несколько десятков рабов. К своим рабам (особенно рабыням) хозяин относился весьма благосклонно, а потому у него было три законные дочери и еще парочка незаконных…
Судьбу самой Жозефины устроила ее тетушка, которая была любовницей губернатора Мартиники маркиза де Богарне. Последовав за возлюбленным во Францию, она быстро убедила Франсуа женить его сына Александра на Жозефине. Все решилось ко всеобщему удовольствию, в декабре 1779 года Жозефина Таше де ля Паджери сочеталась браком с виконтом Александром де Богарне.
Воспитывавшаяся при монастыре на Мартинике Жозефина была образованна немногим лучше сестер Бонапарт, но схватывала на лету все, что могло пригодиться, прежде всего умение вести легкие разговоры и очаровывать. Сначала Александр попытался всерьез заняться образованием хорошенькой супруги, но постепенно увлекся совсем иным – революционной деятельностью.
Закончилось все расставанием по обоюдному согласию, виконт обязался выплачивать бывшей супруге и двум детям сносное содержание и принялся всерьез делать карьеру. Карьера оказалась по-революционному стремительной и настолько же короткой, слишком многие революционеры тогда во Франции закончили свои блестящие взлеты гильотиной.
Когда мужа посадили в тюрьму (кстати, по ложному обвинению), Жозефина, которая к тому времени жила в пансионе при аббатстве Пантемон, где ее соседями были очень многие полезные дамы, бросилась спасать Александра де Богарне, за что чуть не поплатилась собственной головой.
Общение с дамами в пансионе научило ее многому из того, чего она не могла постичь в скромной обстановке общества Мартиники. Темно-синие глаза креолки, ее изумительно красивые руки, выразительные губы, блестящие каштановые волосы, отменная стройность фигурки и чарующий голос теперь великолепно оттенялись изысканными светскими манерами, что вовсе не мешало Жозефине быть при необходимости и грубой, и вульгарной.
Эта светскость словно пропитала ее насквозь, чего никак нельзя было сказать о сестрах ее мужа. Считавшая себя (и бывшая таковой) красавицей Полина, манерная Элиза и откровенная злючка Каролина продолжали говорить «давеча», «теперя» или «завсегда», забывали предназначение предметов на столе, понятия не имели о ведении светской беседы и все еще не избавились от несносного аяччского акцента, но это не мешало им считать виконтессу Жозефину недостойной их брата Набулио и их собственного общества.
Братья Наполеона Жозеф и Люсьен терпеть не могли мадам Жозефину из-за ее измен мужу (Жозеф своими глазами видел, как креолка миловалась с Ипполитом Шарлем) и из-за постоянных трат на нее. Семья не признавала Жозефину своей, а мадам Летиция осуждала брак сына еще и из-за того, что он был всего лишь гражданским, без венчания в церкви. Но революционный генерал не мог себе позволить венчание, а Жозефине оно вовсе не было нужно. Пока. Позже она сама попросит венчаться, правда, для этого будет уже иной повод.
И вот теперь, после столь скандального поведения супруги во время отсутствия Наполеона, семья постаралась внушить ему, что развод не просто возможен, но и совершенно необходим! Были собраны все компрометирующие Жозефину слухи, сплетни, немало добавлено от себя и вылито на голову и без того несчастного из-за отсутствия супруги Наполеона. Он согласился с необходимостью развода, отправил вещи Жозефины прочь, в Мальмезон, семья могла быть довольна.
Понятно, что, обнаружив утром брата в постели с ненавистной семейству супругой, Жозеф в восторге не был, но в тот день всем оказалось не до семейных дрязг генерала. Пришлось примириться с мыслью, что супруги помирились и Жозефина прощена. Старший брат успокаивал себя только тем, что ненавистной невестки надолго не хватит, а стоит ей снова сорваться, как семья приложит все усилия, чтобы добиться своего.
