Чужая свадьба
Я давно заметила, что Лушкина Таюшка слишком часто исчезает со двора, словно куда-то бегает. Конечно, до их деревни недалеко, но ведь это опасно, девчонка просто не знает, как умеет наказывать Анея за непослушание. Надо предупредить.
Лушка заметила Таюшкину тягу к прекрасному, то есть к парням, и сама, но помотала головой:
– Не, Насть, у нее в деревне любовь… Мать оттого и нам отдала, чтобы чего не утворила.
– А у нас что, спокойней?
– К нам ее Яшка не сунется, к нам побоится.
– А что за любовь?
– Ой, она с Яшкой даже бежать собралась, да вовремя поймали. Вот шалава!
Так, у Таюшки налицо любовные похождения, тогда куда она пропадает время от времени? Или Анея считает, что глупости сотворить долго на нашем сеновале?
– Лушка, я ее вчера из нашего сеновала выходившей видела.
– Вот и я про то! Как бы матери сказать? Она на сеновале с Гриней тискается, а мне Яшку жалко.
Но прежде чем жаловаться на поведение девки Анее, мы решили попытаться воспитать ее сами. Таюшка была вызвана «на ковер».
Она стояла перед нами, привычно стреляя глазками по сторонам и ничуть не смущаясь выговоров двух боярышень. А ведь девка права, кто мы для нее такие? Анею она, может, и боится, а нас? Лушкина попытка вразумить по поводу неприличной слабости к мужскому вниманию вызвала у Таюшки усмешку. Я прекрасно понимала выражение ее лица: дуреха-боярышня говорила о том, в чем сама разбиралась как свинья в апельсинах. Подозреваю, что Таюшка смыслила в отнюдь не плотской любви куда больше. Не стихи же ей Гриня читал на сеновале…
Что заставило меня вдруг задать следующий вопрос, не знаю:
– Девка, а ты не в тяжести ли?
Таюшка вздрогнула как от удара, смешалась, но быстро замотала головой:
– Нет, нет! С чего?
Врет, беременна! Только знает ли, от кого?
Таюшка отрицала все категорически, но я видела, что она врет. Мало того, глупая девка кинулась к Воинтихе с просьбой вытравить плод, а бабка, не будь дурой, почти за косу притащила незадачливую Лушкину холопку к Анее. Последовал допрос с пристрастием, на котором выяснилось (это разузнала Лушка, сама Анея все скрывала), что от кого тяжела, Таюшка не знает и сама, готова выйти замуж, если возьмут. Тетка долго размышлять не стала, а решила отдать Таюшку… Протасию.
Мы с Лушкой ахнули, это казалось таким кощунством! Протасий вдовец, он годился девке в отцы, был неимоверно строг и не слишком красив. Тетка позвала нас для профилактической беседы.
Во мне все бунтовало. Ну ладно, Таюшка дура и шалава, но зачем же так? Может, тетка мстит ей из женской зависти, потому что у Таюшки румянец во всю щеку и грудь рубаху рвет? Но Анея и сама хороша. Тогда просто завидует ее молодости – решила я.
– Чему дивитесь, что Таюшку за Протасия отдаю? А кто еще эту дурынду в руках держать сможет? Думаете, ей самой не тошно, что всякий мужик полапать норовит и на сеновал затащить? Яшке она не нужна, и Грине тоже, поиграли бы и бросили. Уже бросили. А Протасий дите вырастит, пусть и чужое, и девку от остальных оградит, с ним вряд ли кто связываться рискнет.
Вот тут Анея была права – связываться со здоровенным Протасием не рискнет никто, себе дороже, кулаки у него пудовые, припечатает так, что всякое желание на любых девок смотреть отпадет вместе с причинным местом. Но как сама Таюшка, ей-то каково будет за Протасием?
– А она согласна. С этой девкой легче, у нее все на лице написано, а вот куда ты смотрела со своей Стешей?
Стеша уже давно не моя, ее «приписали» к поварне, но я удивилась не тому. Стеша спокойная, спокойней некуда, неужели и она шалава?!
– У Стешки любовь с Данилой, насилу вчера удержала от побега.
Глаза тетки смотрели насмешливо и почти лукаво.
– Что, не ожидали? Вот вам урок – не тот хитер, у кого глаза лукавые, а тот, про кого ничего не ведаешь. Она и сюда напросилась ради Данилы. Мать за дружинника ни за что не отдала бы, так они решили бежать. Вчера чуть не в воротах перехватила, только и вернула обещанием замуж за любимого выдать. Так что, готовьтесь, у нас две свадьбы сразу.
Вот это были новости! Лушка даже дар речи минут на пять потеряла, что бывало с сестрицей крайне редко. Лушка проглядела – понятно, ей тринадцатый год, а я-то куда смотрела? Вот тебе и строгая Стеша… В тихом омуте, как известно, нечистой силы – пруд пруди. И Данила тоже, я с ним билась чуть не каждый день, парень как парень, а какие шекспировские страсти – бежать, уводя девку из-под носа у Анеи. Знает же, что с теткой шутки плохи. Вот вам и сонный Козельск тринадцатого века.
Из деревни приехала Таюшкина мать, она долго и горячо благодарила Анею за заботу о своей беспутной дочери, просила будущего мужа держать Таюшку в руках и обещала тетехать будущих внуков самолично.
Стешиных родных я не видела, то ли они не одобряли замужества дочери, то ли не считали нужным больше вмешиваться в ее судьбу, передоверив Анее. Отец и мать Данилы приняли будущую невестку спокойно, тем более тетка объявила, что они больше не холопки, мол, ради свадеб долги прощает. Я не поверила своим ушам, а Лушка спокойно пожала плечами:
– Она еще и не то может.
Хотя свадьбы и не княжеские или боярские, Анея не пожалела угощенья, да и отец расщедрился, столы ломились от яств и напитков. Среди напитков меды, пиво и для таких, как мы с Лушкой, что-то вроде морса. Нам пить не положено, мы девицы на выданье, держаться должны скромно и с достоинством, чтобы не опозорить всю семью. Всей семьи, помимо нас, отец, Анея и Любава, но этого вполне достаточно, чтобы тетка следила за каждым нашим движением за столом с таким вниманием, словно мы для того и явились, чтобы вдрызг напиться и свалиться под стол ко всеобщему удовольствию и нашему позору.
Вообще-то попробовать настоящий сваренный мед хотелось, особенно после того, как в предыдущий день Трофим наставлял кого-то по поводу приготовления и употребления этого напитка и почему именно у Анеи Евсеевны он особенно хорош:
– Чтобы сварить хороший мед, тут опыт нужен… У каждого медовара свой секрет, а знаешь в чем? Не знаешь… Потому как ни один своего секрета не выдаст, и я тебе не скажу. Это ведь только так говорится, что мед сварен, а в действительности его не варят, а кладут в него раскаленные камни. Тут особую сноровку иметь надо, точно знать, насколько камень раскалить, как долго в меду держать. А еще травки для аромата и привкуса… У всякого свой набор и свое количество, тут тоже ошибиться нельзя, чтобы не было горько или слишком пахуче. Видишь, сколько всего знать надо? У Анеи свои секреты есть, тоже никому не раскрывает и правильно делает. Молчишь? Вот и молчи, потому как тебе меда не полагается.
Мне стало очень интересно, кому это так подробно и бестолково объясняет дед Трофим? Выглянув из-за угла, за которым стояла, я увидела, что он беседует со старым конем Чалым, которого держали в конюшне просто из уважения к его возрасту и прошлым заслугам! Я все-таки не удержалась и прыснула. Трофима это не смутило, он строго посмотрел на меня и добавил Чалому:
– А еще меда не дадут всяким там глупым боярышням, которые смеются над чем ни попадя.
Очень нужно! Моя коса взметнулась, выражая почти полное презрение ко всяким там медам, но внутри засвербило желание хоть попробовать. Запретный плод всегда сладок, но он нам не достался…
Ввиду отсутствия собственных, посаженным отцом у обеих невест оказался отец. Анея смеялась:
– Учись, Федор, запоминай как следует, это тебе не мечом махать.
У отца было хорошее настроение, он решил порадовать и меня:
– Скоро и ты вот так вот из дому упорхнешь. Вот вернется Андрей Юрьевич из Новгорода и за свадебку…
– Я не пойду замуж.
Отец обернулся почти изумленно:
– Что?
Ему, видно, и в голову не приходило, что такое может сказать собственная дочь. Так… надо ковать железо пока горячо. Я твердо глянула в отцовские глаза:
– Замуж не пойду.
Голубой цвет превратился в синий. Ничего, тоже красиво, к тому же я тоже так умею, Лушка говорила, что когда я злюсь, то глаза становятся темными.
– Я обещал Юрию Ивановичу, все давно сговорено, Андрей ждет.
– Найдет себе другую, боярышень много.
Несколько секунд отец молчал. Нет, он не пытался подобрать достойный ответ, он решал, что со мной делать. Это означало, что начинаются репрессии. Плевать!
Так и есть:
– К Вятичу ни ногой. Больно много воли дали, с парнями на равных клинками биться. Из дома ни ногой. Завтра гонца к Андрею Юрьевичу, чтоб приезжал и забирал.
Это называется нарвалась… Вот дура-то! Не могла смолчать, пересидеть, а теперь что? Уж замуж невтерпеж, что ли? Сейчас еще и Лушку из моего дурного влияния выведут, и все, сидеть взаперти до самой свадьбы. Как в воду глядела:
– Лушку к ней не пускай!
Удивительно, но Анея подчинилась. Видно, когда мой отец бывает зол, то не подчиниться себе дороже для всех.
– Иди к себе в светелку!
Я хотела фыркнуть, что она у нас с Лушкой на двоих, но встретилась взглядом с Анеей и почему-то промолчала.
Я повернулась и молча отправилась домой. Лушку, привычно скользнувшую следом, остановил оклик отца:
– Ты куда? Пусть одна сидит.
В тереме гуляли, на всем дворе стоял шум и гам. Интересно, что будет, когда меня или Лушку выдавать замуж будут, небось, неделю весь Козельск не будет просыхать. И это вместо того, чтобы мечи ковать и стрелы калить! Чего это я, какие стрелы калить? Ну, чего там с их наконечниками делают? В общем, готовиться, рвы там противотанковые, то есть противоверблюдные, рыть, окопы, надолбы ставить… Вот чем заниматься надо, соотечественники дорогие, а вы свадьбы гуляете! Зато потом, когда беда уже грянет, подвиги во имя Родины как из рога изобилия. Нет чтоб заранее их совершать, гляди, и жертв меньше понадобилось бы. Что за народ? Великий же, но такой неорганизованный!
Я так увлеклась обличением недальновидности собственного народа, что даже вздрогнула, когда услышала:
– Настя…
Это, конечно, Лушка. Мать, видно, разрешила ей спать в одной светелке со мной. Но почему она не на пиру или ее как девчонку отправили спать пораньше?
Сестрица юркнула ко мне на лавку, что-то горячо зашептала на ухо. Я не сразу разобрала.
– Лушка, говори спокойней, ничего не понять.
– Тебе обязательно в Рязань надо?
– Обязательно, жаль, что отец этого не понимает.
– А давай сбежим?
– Куда?
– В Рязань, – удивилась моей непонятливости сестрица.
– Как это сбежим?
– А так! Я двух кобыл оседлала, твою Зорьку и еще Рыжуху. Сумки чересседельные тоже готовы. Давай, сейчас и сбежим. В Рязани тетка Олена, у нее устроимся, она добрая, примет, а там после решим.
– Ты что, дорогу в Рязань знаешь?
– А чего ее знать? Выезжай вон в ворота, а там сама доведет. Тут наезжено. Жаль нету снега, по снежку можно бы в санях, а так придется верхами, а я верхами худо езжу.
– Лушка, нас догонят сегодня же, не успеем выехать за ворота. Да и за ворота никто не выпустит.
– Про ворота я договорилась, выйдем через те, что к Жиздре выходят, там по перекатам переправимся и сразу в лес на дорогу. Ныне полная луна, гляди какая, все как на ладони видно.
– Но тебе-то это зачем?
– Я тоже в Рязань хочу, надоел этот Козельск. Если ты уедешь, так совсем не с кем словом перемолвиться будет, не с Любкой же учиться мечами биться. И меч тоже есть, я утащила.
Я обомлела, моя беспокойная сестрица за один вечер успела полностью подготовить побег. Только что-то останавливало, все же на дворе осень, дороги мы не знаем, да и две боярышни одни – легкая добыча для кого угодно.
– Ну да, ты вон как мечом бьешься! А ежели останешься, так дядька Федор тебя точно под замок до самой весны посадит, я слышала, как он матери говорил. Завтра же и посадит. Я прям как услышала, так и пошла готовиться.
Вот это выбор! Отец не поверил в то, что я твердила, не поверил, что татары могут прийти зимой, что ляжет Рязань, а даже если и поверил, то решил в своем Козельске отсидеться? Вот оно, отношение русских к будущей беде, даже такой умница, как воевода Федор, и тот предпочитает отсидеться. А Рязань пусть гибнет, что ли? Отец говорил, что там и без меня все знают, может, и знают, но не все.
Но думала я в тот момент совсем о другом. Лушка права, если я не удеру сегодня, то завтра меня посадят под замок, сегодня просто все сошло с рук, потому что две свадьбы. И под шумок можно улизнуть, а завтра это станет невозможным совсем. Лушка, почувствовав мои колебания, поднажала, и я махнула рукой:
– Поехали.
– Давно бы так. Время же теряем. Надо до утра далеко быть, по ту сторону леса пустынька есть, отшельники живут, там можно переждать, если искать станут.
Ну все она предусмотрела!
– Лушка, ну ты даешь!
– Чего даю?
– Пошли.
Две свадьбы для Козельска – мероприятие нешуточное, кто уже спал вповалку, кто еще гулял. Я не знала, где отец, но сестрица успокоила:
– Дядька Федор с матерью в тереме, не бойся.
За ворота мы скользнули легко и даже к реке спустились, а вот там началось. Днем и то перекаты пройти трудно, я видела, как лошади мучаются. А уж ночью… Я лишь уговаривала Зорьку:
– Не спеши, осторожно. Ты хорошая лошадка, очень хорошая…
Моя хорошая лошадка не подвела, а вот Лушкина… Видимо, у Рыжухи копыто скользнуло с камня, она подвернула ногу, и моя сестрица полетела в воду, причем очень неудачно – выше своей кобылы по течению. Я где-то читала, что реки переплывать надо обязательно ниже по течению относительно лошади, чтобы не затащило под брюхо коня. Видимо, это и происходило с Лушкой. Но нырнуть под брюхо и без того просевшей от боли Рыжухи она не успела, потому что рядом в воде оказалась я. Вцепившись в Лушкину косу (больше не за что было хватать), я все же умудрилась вытащить ее наверх.
Моя Зорька, всхрапывая, держалась сзади, она позволила нам с сестрицей уже обеим вцепиться в ее гриву и седло и дотащила до берега. Рыжуха выбралась из воды с трудом. Она сильно хромала, ни о каком продолжении путешествия не могло идти речи. Все, что мы смогли – дотащиться до леса на берегу и без сил повалиться на землю. Что делать?! Ясно, что утром нас найдут и спасут, но до утра еще нужно дожить. Ледяной ветер быстро выстуживал мокрую одежду. Я поняла одно – надо срочно развести костер, иначе спасать будет просто некого.
К тому же костер могут заметить с того берега и прийти на помощь… Переправляться самостоятельно в обратном направлении было просто страшно. Только теперь мы осознали, как рисковали.
Привязав лошадей, я бросилась ломать ветки для костра.
– Луша, разведи пока хоть какой огонь… Сможешь?
– А то.
Лушка попыталась ответить бодреньким голосом, но это не слишком получилось, потому что ее бил озноб и от пережитого, и от холода.
Костерок разгорелся довольно быстро, но почти сразу мы содрогнулись от ужаса, потому что со стороны леса донесся… волчий вой! Обе лошади всхрапнули, пришлось успокаивать. Если сбегут они, то нам вообще хана.
– Лушка, надо возвращаться. Хоть вплавь…
– Не могу.
– Я тебе помогу, за Зорьку держаться будем, не то погибнем же.
– Я тоже ногу повредила…
Вот это да! Я думала, что она по берегу ползла просто из-за того, что выбилась из сил.
– Давай посмотрим, может, сумеешь?
Но, похоже, нога была вывихнута основательно, и в темноте на ощупь я могла только навредить. Вот дуры-то две! Уехать ночью через перекаты и в лес! Что делать, кричать? В Козельске гуляют свадьбу, не услышат. Даже на стенах охрана подвыпившая, да и никто врагов не ждет, ворота закрыты, даже те, через которые выезжали мы сами, их за нами заперли основательно.
Так, только не паниковать. Чем можно отогнать волков, если они появятся близко? Только огнем, значит, нужен большой костер. Его могут заметить и со стены. Я принялась ломать и таскать ветки с утроенной, удесятеренной энергией. Ломая очередную порцию, вдруг почувствовала животный страх. Даже у бизнес-леди двадцать первого века такое бывает, нутром вдруг уловила какую-то страшную опасность. Оглянувшись, увидела в темноте два желтых глаза. А Зорька рвалась на привязи, страшно храпя. Волки!
В костер полетели новые охапки сучьев. Световой круг должен быть как можно больше, и головни нужны помощней, чтобы в случае чего… Господи, о чем я?! В случае чего отогнать стаю головешками можно только от очень большого костра. Я с тоской смотрела на таявшие запасы сучьев, прекрасно понимая, что их не только до рассвета не хватит, но и вообще надолго.
Лошади жались к свету, а в темноте за кругом от костра появилось уже несколько пар желтых глаз. Волки не торопились, зачем лезть в огонь, если костер невелик, можно и подождать. Зато потом какая добыча – целых две лошади, ну и какая-то там мелочь из двух девиц! Лушка молчала, она не хуже меня понимала все происходящее. Это был конец, совсем.
Человек напрягся, что-то заставило его забеспокоиться… Нет, не из происходившего на пиру, что-то другое. Прислушавшись к себе, он вдруг тихонько поднялся и незаметно вышел. Никто не обратил внимания, всем было весело, слышались песни, вовсю лились меды… Свадьбы на Руси всегда дело веселое, а уж такие необычные, да две сразу…
Что заставило его отправиться к воротам, выходившим на берег Жиздры? Ворота закрыты, сонный полупьяный дружинник (завтра будет строго спрошено!) не смог сказать ничего вразумительного…Человек поднялся на стену и вдруг увидел слабый огонек на другом берегу. У самой кромки леса кто-то жег костер. Своих там быть не должно, давно бы переправились на этот берег, а чужие должны бы прятаться, а не жечь огонь. У кого-то беда? Но костер не похож на призывной, скорее человек грелся.
И вдруг его словно что-то толкнуло, бегом спустился вниз, схватил за грудки дружинника:
– Кто-то выезжал за ворота?!
– Не-е…
Тот едва ворочал языком, Лушка постаралась напоить, чтобы был сговорчивей.
– Отвечай!
– Бояр…
– Боярышни?!
– Да…
В следующее мгновение дружинник отлетел в сторону, отброшенный сильной рукой, в сам человек метнулся к воротам, таща за собой лошадь. Дружинник услышал его крик:
– Ворота не закрывай!
– А и не надо… Не закрывать? И не буду…
Волки уселись кружочком, поджидая угасания костра, ждать недолго, подкладывать скоро будет совсем нечего, и тогда они могут приступить к трапезе. Лошади, чувствуя скорую гибель, храпели все сильнее.
– Может, лес поджечь? Если загорится, и волки испугаются, и наши услышат…
– Мокро, не загорится.
Оставалось одно – отпустить лошадей в надежде, что те рванут в сторону, а волки за ними. Тогда можно будет добежать до воды и попытаться переплыть. Услышав такое предложение, Лушка ахнула:
– Жалко!
– Луш, они все равно погибнут, что с нами, что без нас.
– Ты беги, я не смогу…
– Я потащу тебя, на себе потащу.
– Ну уж нет! Сама побежишь, это я тебя подбила на такую глупость.
И вдруг… я не поверила своим глазам, мы так увлеклись спором, что не услышали, как кто-то переправился через перекаты. Увидев неподалеку от нашего костра всадника, я чуть не заорала с перепугу. А человек быстро подскочил к костру, швырнул в него остатки наших топливных запасов и похлопал рукой по шее своего коня:
– Ну, тише, тише…
– Вятич?!
Я не смогла это сказать, только прошептала. Сотник вытащил из взметнувшегося вверх костра головешку побольше и вдруг шагнул с ней в темноту, в сторону желтых глаз.
Он что-то говорил, произносил какие-то заклинания, это точно… Мы замерли то ли от ужаса, то ли от изумления. Почему-то даже в голову не сразу пришло, что это спасение. Вятич с головешкой отходил все дальше и говорил все настойчивей. Я ни слова не понимала из того, что он произносил, только билась мысль, чтобы не уходил далеко за пределы светового круга – опасно. Но опасно, видимо, было только нам, потому что немного погодя желтые глаза в темноте куда-то делись. Мы сидели с Лушкой, сжавшись комочками и стуча зубами. Вятич еще постоял, потом как-то странно свистнул и завыл так, что лошади едва не оборвали привязь. Ответный вой раздался уже издали.
Вернувшись к костру, сотник сначала почти обессиленно опустился на землю, несколько мгновений посидел молча. Потом словно стряхнул с себя оцепенение и оглядел нас с Лушкой.
– В воду свалились?
– Рыжуха ногу подвернула.
– Пошли домой.
– Нам никак. И Рыжуха хромает, и у Лушки нога подвернута.
– Дай гляну.
Вятич ощупал Лушкину ногу, потом резко дернул, та вскрикнула, но, пошевелив, согласно кивнула:
– Прошло.
– Не наступай, пусть в покое побудет. Поедешь на моей лошади, Рыжуха – умница, пойдет сама, побоится одна в лесу оставаться. А ты, красавица, на своей Зорьке.
Только тут я сообразила:
– Спасибо, Вятич.
Сотник покачал головой:
– Ну и дуры! Ночью в лес прямо к волкам. Дня вам мало? Пошли, пока в крепости не хватились.
– Убьют! – коротко резюмировала Лушка и была недалека от истины. За такое следовало прибить.
– Про волков не скажу, и вы молчите, остальное как получится. Скажете, что хотели коней напоить, ночь-то лунная, да Рыжуха поскользнулась.
– Ага, так мать и поверит…
– Ну, тут уж я ничего не могу.
Уже когда переправились, я все же не выдержала:
– Вятич, ты… Ворон?
Он усмехнулся, словно давно ждал этого вопроса:
– Нет. Я его сын.
– А… а разве у волхвов бывают дети?
– Он не сразу стал волхвом.
– А когда?
– Когда поп мать с моими братьями живьем сжег!
– За что?! – ахнула я.
На лице Вятича ходуном ходили желваки:
– Настя, не время.
Больше он ничего говорить не стал.
Конечно, наш неудавшийся побег утаить не удалось, и дело было не в хромоте Лушки и Рыжухи, не в нашем мокром виде. Просто перепуганный дружинник у ворот, осознав, что, пропустив нас, натворил что-то страшное, решил не тянуть до утра и попер к воеводе каяться прямо посреди ночи!
Вятич привез нас ко двору тихо, охромевшую Рыжуху удалось до поры спрятать, а нас обеих даже провести в терем, но тут совершенно не вовремя выполз провинившийся дурак и все испортил! Говорят, первое время отец смотрел на парня, просто выпучив глаза, он никак не мог взять в толк, о чем тот. Зато когда осознал…
Анея то ли поняла все и без объяснений, то ли Вятич ей что-то сказал, но она как раз не стала пока ничего говорить, только нахмурилась:
– Идите спать, утром поговорим.
А вот отец до утра ждать не стал…
Я была прямо из постели вызвана в комнату, где Анея обычно принимала отчеты Косого и распекала нерадивых холопов. На отца было страшно смотреть, я поняла, что мы натворили нечто такое, чего не может вынести даже любящее отцовское сердце. Неужели Вятич проговорился о волках? Позже поняла, что если бы сказал, то расправа была бы куда круче. Мы с Лушкой обе уже горько пожалели о той дури, которую совершили, но ответ держать пришлось мне одной, Лушка со своей завязанной ногой лежала в горнице под присмотром матери.
– Тебе дома плохо?
Я только опустила голову.
– Когда мать умерла, я не женился, чтобы тебе мачеху не брать, чтобы никогда не упрекнула, что жить тяжело…
Господи, как же я жалела, что поддалась на дурацкие уговоры Лушки, вместо того чтобы отговорить ее саму! Но что теперь можно исправить? Ничего.
– Как зовут девок, которые бегут из дому? Шалавами. Моя дочь шалава? – В голосе отца было столько горечи, что я содрогнулась. Ответить не успела. – Куда бежали-то, к кому?
– В Рязань. К тетке Олене.
– Куда?!
– В Рязань предупредить…
– Предупредить? Воительницы! Больно много вам воли дали, ведете себя точно парни, клинками балуетесь, речи вольные стали… – Отец явно заводился, он начал вышагивать по комнате, а в руках-то плеточка. Я вспомнила Анеины угрозы про то, что меня просто выпорют плетью. Ой, мама…
– Отец, остановись.
– Что?! Ты с кем разговариваешь? За всю жизнь пальцем не тронул, так, может, зря? Может, нужно было отходить тебя плетью, чтобы дурь в голову не лезла? Замуж она не пойдет! А плети не хочешь?!
Плеть действительно развернулась, подготовленная к экзекуции.
Меня плетью?! Так, мое терпение кончилось, придется вспоминать свои московские навыки единоборств. Собственно, подумать мне ничего не удалось, нога сама поднялась и… выбила плеть из руки отца. В следующую секунду я узнала, что все мои достижения обладательницы коричневого пояса (может, я плохо училась?) ничего не стоят против силы и умений старого дружинника, потому как оказалась со скрученными руками лицом вниз на лавке, а по спине все же прошлась та самая плетка (когда поднять-то успел?)!
Я сжалась, пусть нет возможности отбиться или защититься, но слез моих он не увидит! Плеть трижды прошлась по спине, но я стоически не издала ни звука, только губу закусила до крови и кулаки сжала так, что ногти, пусть и короткие, в ладони до красных следов впились.
Сзади от двери раздался крик Анеи:
– Не смей! Федор, не смей!
Видно, от напряжения я вроде даже впала в бессознательное состояние. Очнулась в своей горнице, но Лушки на второй лавке не было. Понятно, нас с сестрицей развели по разным углам, чтобы не сбежали в Америку или вообще в Антарктиду. После обиды, нанесенной отцом, я готова была пешком уйти жаловаться в Комиссию по правам человека. Была забыта сама причина несостоявшегося похода, забыты Рязань и Батыево нашествие, забылась даже ночь с волками, осталась только горечь из-за расправы. У меня впервые в сознательном возрасте был отец, и он избил меня! Я знала, что скажу ему, когда встану:
– У меня больше нет отца!
И пусть убивает.
Не пришлось.
– Ну, а теперь рассказывай.
– Чего рассказывать?
Тетка смазывала мою многострадальную спину какой-то мазью и вела допрос. Хорошо, что я не видела ее глаз, но и голоса тоже хватало.
– Зачем в Рязань понадобилось?
Я замялась, не зная как врать, мы же с Лушкой не сообразили договориться на такой вот случай. А Анея вдруг усмехнулась:
– Не к Андрею же Юрьевичу ты спешно отправилась?
Я схватилась за нечаянную идею:
– К нему!
– Да ну? К Андрею тебя, голуба моя, с почетом и в нарядах отвезли бы, а не вот так – поротой.
Ловкие руки тетки уже сделали свое дело, она приложила какую-то тряпицу на спину, укутала одеялом и присела рядом.
– Настя, что ты такое про Рязань знаешь, что решилась бежать, чтобы там сказать?
– Только то, что отцу говорила: татары зимой придут.
– Степняки всякий год ходят, правда, не зимой – весной, но этого мало. Ты знаешь что-то серьезное и страшное… Ладно, не можешь, не говори. Ответь только одно: это действительно серьезно?
– Да.
У меня мелькнула мысль все рассказать Анее, но пока я думала, с чего начать (нельзя же просто заявить, мол, я из далекого будущего, сюда затесалась случайно и не по своей воле, верить прошу на слово), тетка поднялась и, задумчиво добавив: «Я отвезу тебя в Рязань», вышла вон.
Вот это да! Я столько времени чуть ли ни про состав Батыева войска рассказывала отцу, правда, не называя ни сроков, ни городов, просто описывала организацию татарских туменов и их законы, а надо было всего-навсего сказать Анее, что мне очень, ну просто очень нужно в Рязань. Странная у меня тетка, что и говорить…
Я вдруг попыталась понять, сколько же ей лет. Получалось… лет тридцать, не больше. Вот это да, мы же ровесницы! Может, нутром чувствуя это, она и разговаривала со мной почти как с равной, особенно в последнее время? Во всяком случае, совсем не так, как с Лушкой, и дело здесь не в том, что Лушка дочь, а я племянница, она и с отцом держится чуть иначе… Я давно подозревала, что у Анеи все разложены по значимости, причем не из-за положения, а именно человеческой. В таком случае мне стоило гордиться, потому что я стояла довольно высоко.
Некоторое время я лежала, размышляя, что скажу, если действительно попаду в Рязань. Услышав, как кто-то тихонько приоткрывает дверь, сделала вид, что сплю. Дверь так же осторожно закрылась, но разговор из той комнаты был слышен и оказался весьма интересным. Говорили Анея и отец.
Я прислушалась.
– Федор, я с девками, как только очухаются, в Рязань еду.
– Чего?! Совсем ополоумели?
– Сказано: еду!
Анея не привыкла, чтобы ей возражали, даже брат, пусть он и воевода.
– Ну эти дурищи с ума посходили, ты-то что?!
Было явно слышно, что в отце борются желание настоять на своем и готовность уступить. Я уже прекрасно понимала, кто победит.
– Надо ехать, – уже примирительно вздохнула Анея. – А вдруг Настька правду говорит? Надо Рязань предупредить.
– Кто тебе или ей поверит? Испокон веков такого не бывало, чтоб степняки дуром зимой перли. Только людей насмешите.
Отец сдавался медленно и неохотно. Анея, видно, просто смотрела на него своим строгим взглядом и молчала. Это очень эффективное средство, она позволит выговориться, а когда отец изложит все доводы против и у него больше не останется чем возразить, Анея выдаст свой последний «за», который перевесит все отцовские доводы разом.
– Да и кого предупреждать? Рязанцев, от которых столько бед видели?
И тут тетка поторопилась, она отреагировала:
– Кто это беды видел, не ты ли?
– Пусть не я, но мы же черниговские.
– Русские мы, Федор, понимаешь, русские, а уж черниговские или рязанские, то дело второе, если не десятое! И бабы с детишками, которые погибнуть могут, в Рязани такие же, как в Чернигове и Козельске.
Отец уже сдался.
– Может, вместо вас кого толкового послать, чтоб князю все и передали?
– Что? Что у тебя дочь стала беды предвидеть? Юрий Всеволодович слушать станет? Нет, самой надо, мне самой…
– А если?..
– Справлюсь!
Я не успела подумать, о чем это они, как Анея вдруг поинтересовалась:
– Прощенья у дочери попросить не хочешь?
Отец взъярился:
– Чего это?! Что плетью отходил, так за дело!
– Ну ладно, потом.
– Чего потом, чего потом?
Чем закончился разговор, я уже не слышала, Анея, видно, вышла, за ней отправился и отец. Вот ведь женщина, воевода перед ней по струнке ходит! И не потому что брат, а потому что внутреннюю силу чувствует.
Итак, мы едем в Рязань, правда, когда у меня заживет спина, а у Лушки пройдет нога и спадет жар (все же сказалось купание в холодной воде).
Через день я встала, рубашка уже не раздражала ранки на спине, и оказалось, что самое трудное теперь – встретиться с отцом. Когда он меня побил, в запале я готова была сказать, что больше не имею отца, но, полежав и подумав, поняла, какой страшный удар нанесла своим побегом. Боярышни сбежали из дома… Пока мы сидели в лесу с волками, еще куда ни шло, дуры и дуры, а вот через день? Кто поверит, что мы не как Таюшка и бежали не с парнями? Кошмар! Почему это нам обеим не пришло даже в голову? Таюшку вон и замуж выдали, а все равно люди с усмешкой пальцем вслед кажут, а про нас бы что подумали?!
Нет, в любом веке помимо эмоций не мешает иметь голову на плечах. Что бы я лично сделала с дочерью, выкинувшей такой фортель? Как что, выпорола бы! А что попытался сделать отец? Выходит, не ему у меня, а мне у него прощенья просить надо…
Услышав голоса отца и Анеи внизу, я поднялась и осторожно вышла к лестнице. Они одни, это хорошо. Тихонько спустилась, еще не зная, что буду говорить и делать. Отец явно замер, я не поднимала на него глаз, но понимала, что он просто стоит и смотрит. Подошла и неожиданно для самой себя вдруг… встала перед ним на колени!
– Отец, прости, если сможешь…
В ответ раздался какой-то не то всхлип, не то хрип, он подхватил меня за плечи, поднял и крепко прижал к себе:
– Какая же ты дурочка!
Тетка, шмыгнув носом, подалась вон из комнаты.
– Я больше не буду. Мы не хотели ничего плохого… только Рязань предупредить…
Я рыдала, захлебываясь слезами и обрывками слов. Отец гладил меня по голове, приговаривая:
– Ну-ну…
И не было тридцатилетней успешной бизнесменши, а была пятнадцатилетняя дуреха, провинившаяся перед отцом, и был строгий, но любящий свою дочь воевода.
Примирение состоялось, теперь оставалось дождаться выздоровления Лушки, все еще ковылявшей на одной ноге.
Но оказалось, что мы ожидали не столько выздоровления, сколько снега, верно, в санях ехать куда легче, чем на колесах. Это я сообразила и без объяснений (ну надо же, какая стала сообразительная!). Без нормальных дорог (а когда они в России были нормальными?) можно либо по воде, либо по снегу. По воде уже поздно, вот-вот шуга пойдет, приходилось ждать снега.
На наше счастье, он выпал рано и лег почти сразу, то есть первый, конечно, растаял, зато через неделю лег толстым ковром второй и таять не собирался. Убедившись, что оттепели не предвидится, Анея дала распоряжение готовиться к отъезду.
Это мы с Лушкой по глупости собрались ехать за полчаса, тетка делала все основательно. После принятия ею решения во дворе началось что-то несусветное, то есть все население нашего подворья и, подозреваю, большей части Козельска пришло в движение. Но при всей хаотичности перемещений и просто беготни никто ни с кем не сталкивался и каждый делал свое дело уверенно и толково. Интересно, это всегда так или сказывается твердая рука тетки Анеи? Скорее и то, и другое.
Были снова перебраны наши короба, кроме того, достали еще ларцы с украшениями. Я женщина, неважно в каком обличье – бизнес-леди или пятнадцатилетней боярышни, глаза загорелись при виде украшений, как у голодной кошки на мясо. Анея позволила нам с Лушкой копаться в одном из ларцов вдоволь, из чего я поняла, что он наш. Свой тетка предусмотрительно отставила в сторону.
Я не специалист по всей этой «зерни», «черни», «скани», но то, что увидела, не требовало никаких объяснений. На руку легло нечто вроде большой сережки, второе такое колечко Лушка тут же приложила к своему виску, крутя головой передо мной. Вспомнилось, что женщины носили височные кольца, видимо это оно. На кольце равномерно закреплены три бусины, но что это за бусины! Каждая из них, в свою очередь, усыпана крошечными золотыми капельками, образующими внутри кругов из тончайшей проволочки узоры наподобие мельничных крыльев. В центре узора еще по бусинке, только маленькой, все вито-перевито золотой проволочкой. Как же держатся эти крошки-капельки, если их буквально тысячи? Пришлось подойти к окну, чтобы рассмотреть. Все равно удалось не сразу, а когда я поняла, что каждая крохотулечка лежит на основании из золотой же проволочки чуть толще волоса… Все мировые ювелиры с их сложнейшими техниками мгновенно превратились для меня в топорных бракоделов!
И это сокровище (как назвать иначе) находилось в простом ларце простой боярышни. Что же тогда говорить о княжеских украшениях? А Лушка, не обращая внимания на мое потрясение, ей-то привычно, продолжила вытаскивать один шедевр за другим и примерять. Она тоже была растеряна, но совсем не так, как я, моей сестрице, как той сороке, хотелось все и сразу, и Лушка явно мучилась от невозможности напялить содержимое ларца в один прием.
Анею такие страдания не удивили, тоже, видно, не впервые, спокойно кивнула:
– Берите уж весь ларец, там разберетесь.
Я подозревала, что и там разобраться будет не легче, а Лушке такое предложение явно понравилось, она даже завизжала от удовольствия. До вечера мы разглядывали, прикладывали, примеряли на разный лад украшения, одна проблема – посмотреться толком не во что.
Перекладывались в новые короба и наряды. Их тоже оказалось столько, что я озадачилась: как Анея все это собирается везти? Но когда узнала, что ехать намерены также шестеро девок и трое холопов покрепче, не считая Трофима и возниц на четырех санях (!), то поняла, что Анея Евсеевна намерена показать Рязани, что есть еще порох в пороховницах!
Во дворе в ряд выстроили четверо саней. К моему изумлению, в первые, самые красивые расписные, погрузили короба и уселись двое холопов. А для нас предназначался большой крытый возок. Ларцы с украшениями были тщательно упакованы и поставлены в наш возок. Понятно, в санях ехать холодно, в них будут девки и холопы, а нам подавай чего потеплее.
Наконец, поезд из саней и возка выстроился, готовый к отправлению. Смотрелось внушительно, тем более, нас собрались провожать еще и несколько дружинников во главе с отцом и Вятичем. Вот это эскорт!
На дворе собрался, кажется, весь Козельск, ну как же, Анея Евсеевна отъезжает по делам в Рязань. Пусть Рязань и не столица нашего княжества, но все же город побольше Козельска. Я попыталась прикинуть и вдруг осознала, что не так уж и больше, просто Козельск не лезет в столичные штучки, потому менее известен. Хотя кому менее известен, историкам двадцать первого века? И только потому, что для тринадцатого века Козельск оказался весьма приметным и крупным городом. Вот вам!
