Глава 38
Чуткое ухо уловило клич, поданный с высоты, то извещали о своем отлете на зимовку журавли. Князь поднял голову, но долго не мог разглядеть косяк, высоко взяли. Но вот заметил, со вздохом проводил взглядом.
Раньше князь сбегал вниз бегом, едва успевали за ним гриди, теперь спокойней ходит. Не оттого, что важен стал, такого не было у Олега. Просто годы дают о себе знать, не молод уже.
Другой давно бросил бы все, ведь выполнил, что хотел. Славян под своей рукой собрал, хотя и сидят племена со своими князьями да своими городами, но дань платят исправно и воев в рать дают при надобности. Ингорь вырос, возмужал, можно и престол ему передать, да только… Знал Олег, что давно недовольные за его спиной шепчут, мол, жаден до власти, вот и Ингоря за собой до сих пор держит. Да, он любил власть, но не за людское поклонение, а за то, что делается, как ему нужно. Замыслы у Олега славянам не во вред, не столько ради дани, ее и в Ново Граде хватило бы, сколько из-за объединения племен. Он часто разговаривал с умным Карлом, франком, когда-то поверившим, что Олег не просто сиделец до поры до времени при малолетнем Ингоре. Карл хорошо знал историю своего тезки – Великого Карла – короля франков, собирателя Европы, часто рассказывал о нем князю. Много длинных зимних вечеров провели они за беседами и с Хоренем, специально ездившим в Царьград, многое понял для себя Олег, многое потом исполнил. Ингорю те беседы не нравились, он старался уйти, старший и не неволил.
Не было у Олега больших походов до сих пор, и мир был на славянской земле, даже с подвластными племенами старался жестоко не воевать, чуяли его силу, сами признавали, без сечи. Богател Киев, текла к нему дань, что раньше хазарам платилась, Ново Град свою исправно отдавал варягам, и к Волхову никто не совался, так разве что изредка мелкими набегами, кои предусмотреть невозможно. Да и времена викингов прошли, варяги тоже охотней на службу в княжьи дружины шли, чем разбоем промышляли. Хазары, хотя данников в славянских землях потеряли, осторожничали, получили от угров то, что им Киев выплатил, и пока большого разора не чинили. Мир стоял на славянской земле, долгожданный мир.
Только не ради набитых закромов собирал все князь, а торговать собранной данью все тяжелее становилось, в Константинополе русским купцам воли не давали, десятину брали, как в Итиле, да и сами греки свою дань платить перестали. А кому платить? Аскольда давно нет уж, с новым князем ни об чем не сговаривались. Хотя и без них не бедствовал Киев.
Выходит, добился Олег, чего хотел, можно и на покой, не молод уж, седьмой десяток, и Рюриков сын взрослый, а князь все в своих руках держал, потому и говорили, что жаден до власти. Но то завистники говорили, а близкие люди знали, что есть у Олега еще одна задумка. Ингорь в число таковых не входил. Он как женился на Прекрасе, детей никак не было, потом княгиня родила, но не наследника, а дочь. Девочка крепенькая, но дочь из дома уйдет, не ей престол передавать. Прекраса снова тяжелая, и снова повитухи шепчут, что девочка будет…
У самого Олега сыновей, что Силькизиф от его дружинников родила, в живых уж нет. Старший Асмунд умер еще в отрочестве, а младший Геррауд, что в честь Рюрика назван был, утонул, провалившись в полынью вместе с лошадью, уже взрослым. Дочери все замужем и далече – у норманнов да свеев, да у франков, отца забыли. Об Олеге маленьком как о своем наследнике он почему-то и не вспоминает. Услада, не успев выносить ребенка, померла. Сначала князь виновных искал, все в страхе затихли, только никто виноват не был. Красавица вышла разгоряченная после жаркой баньки на улицу, ее и прохватило. Все при князе было, сам же уговаривал не делать этого. Людишки снова притихли, ожидая, что князь начнет буйствовать, но Олег молчал.
Здесь Ингорь наследовать Рюрику один будет, это хорошо. Карл рассказывал, как меж собой наследники Великого Карла передрались. Так недолго все, что отец собирал, растащить. Будут ли наследники у Ингоря и сколько их будет?
У Олега еще одна задумка осталась. Он даже сам себе не сразу признался в том, чего хочет. А хотел не просто славян под свою руку собрать, но чтоб и другие государства их признали, чтоб та же заносчивая Византия говорила на равных, а не просто данью за набег откупалась. Хотел Олег сыну не только союз племен оставить, но государство, которое в мире признали бы.
И как ни ломал голову, одно выходило – в поход на Византию идти, не на хазар, как Шуй и другие подговаривают, а на греков! Но здесь одной варяжской дружины мало, чтоб Царьград на колени поставить, надо Великую скуфь собирать. Варяги в том интерес имеют, Киев тоже, а остальные? Просто за князем вряд ли пойдут, это значило бы поставить под угрозу развала все, чего добился. Значит, все, кто пойдет, должны быть заинтересованы в походе, это возможно, если не просто дань поделят, от Византии полученную, но и ту, что потом будет, тоже делить надо. Олег до богатства не жадный, да и Византия богата, выдюжит, только князь, впервые так подумав, усмехнулся – Византию еще воевать надо.
Вот и не отпускала Олега мысль, как этот поход устроить так, чтобы и добыча была, и людей не терять.
В таком деле ему всегда помощь Раголда с его товарищами нужна, поплыли купцы с товарами на разведку, не просто торгуют княжьим добром, но и смотрят, расспрашивают, узнают…
Ночью по Киеву разнесся тревожный звук била – стража била набат, поднимая горожан с теплых сенных мешков на полатях. Вскинулись многие, било звучало не одно, били во всех концах.
Олег одним из первых выскочил из ложницы, словно и не спал вовсе:
– Что?! Пожар? Хазары?!
Ему навстречу попался гридень с побелевшим перепуганным лицом:
– Князь… там…
Олег тряхнул его за плечи своими большими ручищами:
– Что?!
Но молодой дружинник только махнул в сторону двора:
– Там…
Толку от него не было. Князь бросился на крыльцо и замер от увиденного, как и те, кто был во дворе. По всему небу над Киевом полыхал пожар. Но это был пожар небесный! Ничего не горело у людей на земле, а над их головами огненные столбы ходили, точно борясь между собой. Такого киевляне не помнили, всех обуяли ужас и восхищение одновременно. Всполохи горели стоймя самыми разными цветами, небо играло и переливалось. Постепенно во дворы высыпало все население Киева, люди стояли, задрав головы вверх, женщины ахали, прижимая руки к груди, мужчины почесывали затылки.
В одном дворе тоскливо завыла собака, ей ответила вторая в другом конце, потом третья… Горожан обуял ужас, животные воют не к добру, небесная красота грозила чем-то страшным.
Князь отправился на капище. Киевляне не удивились, куда, как не к волхвам, идти сейчас. По тому, что князь распорядился готовить животных для жертв, поняли, что дело плохо, гневаются боги! Гадали киевляне, за что. Живет князь по Прави, да и весь город тоже, зря никого не обижают… И все же ропот пошел по Киеву, что это Олегу за убийство Аскольда. Люди легко поддаются на такие речи, скоро город гудел, что князь-де не славянин, на капище на Горе все боги в ряд стоят, которому теперь жертвы приносить станет? Перуну? Так не воюет давно. Велесу? Святовиду? Который из них разгневался?
На все вопросы ответил сам князь. Олег вернулся с капища скоро, киевляне только успели собраться на вече. Мрачен был, чернее тучи Перуновой. Смотрел на собравшихся людей и думал, что стоит одному крикнуть, что боги гневаются на него, Олега, за Аскольда, и с горожанами не справится даже варяжская дружина. Напряжение нарастало, князь заметил, как Торлоп положил руку на рукоять меча, за ним еще несколько гридней. Олег сделал знак, чтоб убрали, и шагнул вперед. Его голос, и без того сильный, загремел, зарокотал над толпой. Олег использовал всю силу, сейчас князя-волхва должны услышать все! Сейчас или никогда! Если проиграет, то уйдет, но не как из Ново Града, тогда он успел вовремя понять, что пора дальше, а вообще в небытие.
И Олег заговорил о гневе богов, о том, что жертвы будут принесены всем, о том, что эти жертвы помогут обратить божий гнев на врагов славян… Говорил спокойно и уверенно, а внутри билась одна мысль, только бы не спросили… только бы не спросили…
Спросили. Из толпы раздался крик, что надо принести самые большие жертвы – человеческие…
Это было то, чего так боялся князь, но волхвы предупредили, что если киевляне потребуют, то придется. Мало того, это был более страшный выбор – Олег варяг – и жертвы будут варяжьи. Князю предстоял выбор между пришедшей с ним дружиной и теми, кто стоял сейчас вокруг. Дружина может не простить Олегу своих соплеменников – и тогда беда. Но и Киев может не простить. Волхвы обещали прекращение небесного огня, если Киев успокоится.
Раздумье было мгновенным. Князь кивнул, соглашаясь! Толпа ахнула, а Олег продолжил говорить, что киевляне, да и вся Русь чтят роту, что уже нет войн меж собой, что на славянских землях мир… И тут стоящие рядом люди зароптали. Князь не сразу разобрал, о чем, а поняв, вдруг… захохотал по своей привычке во все горло. Его люд ворчал, что давно не было сечи! Что это гневается Перун! Пришлось напомнить, значит, не было слез на глазах матерей и жен, что не оставались дети сиротами, а дома пустыми… Киевляне постепенно замолчали, они понимали, насколько прав князь, не убивали врагов, но ведь и сами не гибли в боях. Потом загудели снова, но теперь гул шел одобрительный.
– А Перун? Ему принесем самые богатые жертвы.
Весь день горели жертвенные костры больших и малых капищ по всей Руси, но ночью небесный огонь полыхал снова. И только на третью ночь по городу разнесся вздох облегчения – всполохи стали гаснуть и словно уходить в сторону греков!
В ложницу к Олегу заглянул Ростислав. Князь не спал, он беспокойно мерил шагами ложницу, сразу вскинулся:
– Что?
Ростислав довольно заулыбался:
– Уходит огонь, княже…
– Гаснет? – не понял Олег.
– Не-е, – замотал головой гридень, – уходит к грекам.
– Что? – Князь отодвинул его в сторону и бросился на крыльцо.
Ночь была ясная и морозная, снег под ногами даже посвистывал, дыхание вырывалось изо рта клубами пара, но на улицах и во дворах множество людей стояло, задрав головы и не замечая пощипывания мороза. Небесный пожар над Киевом и впрямь затихал, смещаясь в ту сторону, где лежал за степями и горами Царьград.
Олегу хотелось крикнуть: «Наконец-то! Вот оно!» Но он только облегченно улыбнулся и озадаченно поглядел на людей у костров и во дворах:
– Не померзли бы…
Ответил довольный Торлоп, он тоже стоял без шапки, задрав голову:
– Ничего… не померзнут!
К утру обмороженных оказалось немало, хотя никто не жаловался.
Пожара в небе над Киевом больше не было, но жертвенные костры горели еще долго. А князь снова собрал горожан и объявил, что боги приняли жертвы и что действительно пора собирать Великую скуфь для большого похода. Правда, куда пойдут, не сказал. Но сейчас все пошли бы куда угодно, люди поверили, что Олег и впрямь волхв, он смог умилостивить богов и погасить небесный костер. Тот хотя и был красив, его всполохи переливались всеми цветами радуги, но боязно видеть такое в небе.
Князь снова долго беседовал с волхвами.
– Ты сделал свой выбор. Это твоя клятва по роте. Назад пути нет.
– Это из-за Аскольда? За меня киевлянам такое?
Седой волхв усмехнулся:
– Нет. Это предупреждение тебе. Не успокаивайся, ты не свершил главного.
– Что главное? Русь собрал… Что еще? Степняков воевать? Зачем?
– Наказать нарушивших роту против славян…
– Кого?
Думать пришлось самому, и князь решил – пора. А что пора, не сказал никому, даже Ингорю.
Все думали, что князь снова поехал к богам беседовать, дорога лежала к капищу, туда за ним никто не рискнул следовать. Однажды нашелся такой умный, прокрался за Олегом, чтоб подглядеть, так долго потом болтался на столбе у городских ворот всем в назидание, пока вороны не склевали. Больше никому в голову не приходило повторить, все знали – если князь поехал сам, значит, не суйся. Олег хоть умен и справедлив, а очень жесток, ежели поперек него что делают. Потому и боятся его все, а народ любит, у князя заступ всегда найти можно, особо если не виноват. Знают, что Олег – волхв, потому обмануть никто не пытается, тех умных, какие пробовали, уж давно птицы склевали.
Но князь ехал не к капищу, сегодня ему нужен был Раголд, тот уже сильно постарел, но еще крепко держался на ногах, хорошо соображал и верно служил своему князю. Такие разговоры князь старался в тереме не вести, уходил с нужными людьми подальше даже из города, помнил, что и у стен могут быть уши. Вроде поохотиться, хотя все понимали, что не птицу пострелять порой в непогоду вдруг отправляется Олег, да и редко когда добычу привозит. Когда поговорить было нужно с теми, кого князь с секретами отправлял, так договаривался о встрече на лесной полянке, каждый знал свою. Может, потому никто и не ведал, откуда у Олега сведения обо всех соседях.
Купец ждал недалече от капища в условленном месте.
– Будь здраве, княже. – Раголд наклонил голову, приветствуя своего покровителя, наклонил в меру – не слишком низко, Олег не любил угодничества, но и не слишком мало – князь все же перед ним. Умел хитрый и умный купец держать нужную дистанцию, не юлить и не льстить, но и не злить Олега, князю цену знал, уважал очень, но и себе тоже.
Разговор у Олега с Раголдом пошел про византийские дела да про торговлю русских купцов, что у греков хиреть начала. Раголд вздохнул, он хорошо понимал князя, русским купцам нужна уверенность в том, что в Константинополе их не пустят по миру нищими. Сам не единожды рассказывал, как притесняют славян в византийской столице. Но понимал он и другое – не так просто с греками сладить, они себя хозяевами чувствуют не только в Византии, а по всему морю. Потому что богатые, вон то хазар прикупят, то еще кого.
– Пришла пора и с Болгарией договариваться. Симеон Великий на престол твердо встал, – Олег не впервые открыто говорил о своих планах Раголду, знал, что даже на колу не выдаст своего князя купец. Вернее и надежней человека трудно сыскать, много раз ходил Раголд по заданию Олега в разные земли, он умел разговорить людей, увидеть то, что другие и не заметили бы, везде интересовался не только товарами и выгодой, но и тем, как живут, как защищены, с кем дружат… Опасно было такие речи вести в Константинополе, но и там Раголд был хорошим лазутчиком, а иногда выступал и переговорщиком. Только Олег берег своего купца, никогда не заставлял зря рисковать, понимая, что второго такого может и не найти.
– У Симеона с греками ныне договор, – Раголд был, как всегда, осторожен.
Князь согласился:
– Да, но против нас заодно с ними не выступит.
– Княже, до греков ли нам? От хазаров еще не отвоевались, в Итиль вон ходить страшно, так и боишься, чтоб на невольничий рынок рабом не угодить.
– А к грекам в Царьград?
– К тем проще, хотя и там норовят обмануть. Обижают наших купцов, княже, ох, обижают. С других и десятину не берут, а в Царьграде, как в Итиле – вынь да отдай! Ладно бы бедствовали, а то ведь богатые…
Услышав такие слова, Олег усмехнулся:
– Богатые, говоришь? То хорошо, больше дани спросим.
Они шагали, ведя коней на поводу, Олег жалел своего. Хотя это был уже совсем не тот Рольф Пешеход, вполовину осталось, но все равно велик и грузен. Пришлось и Раголду рядом с князем грязь весеннюю сапогами месить. А сапоги новые, не притоптались еще, ноги горят местами. Покосился Олег на купца-разведчика, видел, что тяжко тому, но молчит, пожалел беднягу, свернул к поваленному дереву. Раголд обрадовался, у князя усмошвец добрый, обувь такую шьет, что ноги и не чуют, что на них надето, а он не шил, пожадничал, взял у купца, да, видать, малы, к вечеру ноги не идут от натуги. И лет Раголду уже немало, впервые к князю пришел совсем молодым, а теперь все волосы седые. Купец попытался посчитать, получалось, что они с князем более сорока лет, когда к Рюрику пришел, сразу почуял, что Олегу, а не Рюрику говорить надо, он хозяин. Ради Олега готов Раголд снова и снова плыть, ехать, идти хоть на край света, потому что знает – не пропадут труды даром.
Князь присел на лежавшее дерево осторожно, точно пробовал, выдержит ли. Правильно, он всегда так, осторожен, хотя и неистов. Ствол выдержал, только жалобно скрипнул под тяжелым телом. Раголд пристроился рядом на пенек. Олег поводья своего коня отпустил, никуда не денется, объезженный, а купцу свою кобылку привязать пришлось, ту все еще на волю тянет.
– Так, говоришь, богатые? – повторил Олег, хотя и сам об этом хорошо знал.
Раголд снова вздохнул:
– Княже, у них хитростей много. На кораблях к Константинополю сейчас не подойдешь, не то что при дедах наших.
– Почему? – Глаза князя прищурились, почуял вызов.
– Поперек входа в бухту Золотой Рог цепь натянута да под воду опущена, как только неприятель покажется, ту цепь и поднимают.
– Хм, крепкая цепь-то?
– Крепкая, княже. Пробована другими, не порвешь.
Олег хлопнул рукой по колену, глаза смеялись:
– А мы рвать и не станем, пусть висит. Обойдем!
– Как обойдем? – не понял Раголд. – Она поперек входа в залив натянута.
– Я не глухой, слышал про то, – и все равно смеялся князь, точно придумал что, – а мы посуху, волоком, как при Гнездове!
Купец даже рот раскрыл, как такое самому в голову не пришло?! Русичам-то не привыкать лодьи таскать на бревнышках. А Олег продолжал:
– Хореня отправлю к болгарам с Симеоном говорить, чтобы пропустили нас берегом.
– У них с греками договор… – осторожно возразил Раголд.
– То не помеха, – отмахнулся от замечания князь. – Договор для вида, болгары пропустят. Да чтоб не только пропустили, а провиантом и подводами помогли. Да бревен наготовили, – хмыкнул он, не удержавшись, – не с собой же тащить.
Купец головой повел:
– Думаешь, получится, как у Аскольда, княже?
– Как у Аскольда?! Больше возьмем и заставим купцов наших пустить беспошлинно торговать в Константинополе! Расскажи-ка еще про город…
Пока обратно возвращались, рассказывал Раголд про столицу византийскую. Меж делом и про бани упомянул, что хороши. Олег удивился, мол, помыться негде без того, что ли.
– Не… там не просто моются, а собираются поговорить, там все новости узнать можно.
– Хорошее место, – кивнул Олег. – Почаще туда ходить нашим купцам надобно.
Но Раголд только вздохнул в ответ. Олег скосил на него внимательные глаза:
– Что?
От князя ничего не скроешь, еще раз вздохнул Раголд:
– Дорого для русских купцов ходить туда. Часто не пойдешь, разору много.
– Только для русских? А свои?
– Для своих нет. И для каких других тоже.
По тому, как кивнул Олег, понял, что если возьмут Константинополь, то будут русские купцы в банях хоть весь день проводить. Князь понятливый, и Раголд прав, бани – место для таких, как он, тех, кто собирает информацию. Там не только цены на товары на следующий день узнать можно, но и вообще обо всем.
Уже около самых ворот решился спросить Раголд:
– Княже, а кто пойдет? Дружины на Царьград маловато, не тот город уже.
Олег остановился, видно, не хотел о том в крепости говорить.
– Все пойдут. Великую скуфь собирать стану, от всех городов! Пора Руси не поодиночке действовать набегами случайными, а силу свою показать, чтоб знали, что мы есть, знали, кто мы! И пусть все думают, что против хазар готовлюсь!
– А оружие?
Хитро-весело прищурились княжеские очи:
– И это есть! Много мечей булатных припасено в лесах плесковских, много стрел наготовлено для луков крепких!
Ахнул Раголд: ай да князь! Долго готовился, да теперь и правда силен!
– Кто дружину поведет?
Удивился Олег вопросу:
– Сам пойду! Кому ж еще?
Хотел было Раголд сказать, что и Ингорь немал уже, а сам Олег немолод, только не пришлось спрашивать, недаром князя волхвом кличут, и без спроса все понял.
– Ингорь слаб, хотя и взрослый уже! Не ему с греками тягаться. Тем паче скуфь собирать.
И молодо вскочил на коня, бедняга пошатнулся, но на ногах удержался. Олег похлопал его по шее:
– Ну-ну… потерпи.
Глядя вслед статному, крепкому, хотя и немолодому князю, въезжавшему в киевские ворота, Раголд только головой покачал – да, не в Олега Ингорь, не тот! А сам купец, уже с трудом взобравшись на свою лошадь, поехал в обход, ни к чему всем видеть, что они с князем часто беседуют, мало ли чьи глаза то приметят, в Киеве тоже греки торгуют. Не ровен час, потом встретишь такого где в Византии или Болгарии…
