Глава 23
Раголд рассказывал про Итиль, а князь пытался понять, почему так боятся хазар все, кто живет рядом, почему славяне безропотно платят дань этим набежникам. Чем живут хазары? Часть из них пасет скот, с ранней весны до поздней осени кочуя за свежей травой с места на место, но не оттого богатство Хазарского каганата. Живут они на самом перекрестье торговых путей с полуночи на полудень и с заката на восход. Византия заперла свой пролив, от франков к арабам не пройдешь, остается путь через Итиль. Вот и сидит Хазария, как паук в центре паутины, дергает за ниточки, собирает со всех проходящих десятину. И у самих торги богатые, отовсюду товары. Кое-какие купцы привозят, а больше и сами торгуют. Мехами, медом, оружием… Откуда меха, если лесов своих нет, степь вокруг? Дань это со славян, одни вятичи вон сколько мехов поставляют! Все платят… А кто платить не хочет, тех набегами разоряют, да и плательщиков время от времени тоже, чтоб не забывали про угрозу.
Славяне Итиль ненавидят, им туда на невольничий рынок рабами попасть просто. Даже купцы славянские в Хазарию с караванами неохотно ходят, хотя торговать с арабами выгодно.
Воины хазары бесстрашные, ничего не боятся, а вот их разорить трудно. Что можно взять у кочевника, у которого все богатство за спиной в виде лука со стрелами? А еще больше хазар живет по берегам Итиля-реки, что перед морем разливается немерено. Живут в протоках, спрятавшись в зарослях камыша, которые для чужаков непроходимы. Зачем же тогда набеги и дань? Дань стекается в столицу Итиль. Город стоит так, что незаметно не подберешься, и защищен хорошо. Там в огромном дворце сидит Каган – их живой бог, а правит самой страной ныне царь, раньше беком звали. Вот к нему и его людям и стекаются славянские богатства. Чем живет город? Только торгом, сами ничего не делают.
Олег спрашивал о вере, слышал он, что в Хазарии всего намешано. Раголд в ответ в ужасе расширял глаза: это раньше было все просто, сначала в своих богов верили, потом, когда арабы их себе подчинили, Каган в магометанскую веру перешел, и народ вслед за ним тоже. Но вот последние цари иудейскую веру приняли и всех под себя ломают. Не стало терпимости в Итиле, иудеи главенствуют и очень остальных не любят.
Олег напомнил про Ладогу, в ней тоже всего намешано, но сам же и усмехнулся – зато все язычники и никто своих богов другим не навязывает. Может, оттого и живут мирно? Но хазарские боги сейчас мало интересовали его, пусть себе верят в кого хотят, князя волновало другое.
Итиль потому богат, что стоит на торговом перепутье. Ладога тоже, но та далеко от всех, да и волоки мешают. Раголд спросил Олега, почему славяне хазар боятся, тот ответил, не задумываясь:
– Потому что поодиночке.
– Что? – не понял купец.
– Потому что сидит каждое племя в своем лесу, хазары набегут, побьют, дань установят. Одно племя другое защищать не станет, скорее подальше в чащу уйдет, чтоб самих не заметили. А то и поможет набежникам, чтоб соседу хуже было. Грады разоряют то и дело…
Раголд вспомнил вятичей, которых встречал за время волока, и впрямь подальше в лес уходили, даже жилье свое бросали. Значит, быть им извечно под набежниками, не хазары, так другие найдутся. Князь кивнул:
– Быть, если кто не объединит.
– А кто, княже? Одно племя от другого далече живет, грады хоть и есть, а без сильных дружин.
Олег встал, тяжело ступая, прошелся по гридне. Он не любил тесных помещений теремов, их строили с расчетом на обычных людей, и рослый грузный князь чувствовал себя там точно зверь в клетке. С улицы сквозь небольшие окошки, затянутые мутным бычьим пузырем, едва пробивался слабый свет пасмурного зимнего дня. Приходилось все время жечь свечи, они давали свет, но пламя колебалось от малейшего движения крупного тела, заставляя метаться по стенам немыслимые тени. Поэтому при любой возможности князь норовил выйти на улицу. Но в тот день лепил мокрый снег, приходилось сидеть в трапезной. Варяги предпочитали открытый огонь даже в доме, но у словен дома деревянные, огонь спрятан в печи, он хорошо греет, но плохо светит. Олегу всегда не хватало света.
– Вот то-то и оно… Богатые, а защититься не можем, не трусы, а не воюем! Но главное – врозь мы. Пока не объединимся, будем добычей любого набежника.
Князь даже не заметил, что сказал «мы» про славян. Зато заметил Раголд, он осторожно улыбнулся в усы.
– Княже, но на Ново Град не нападут, мы далече за волоками сидим.
Олег дернулся всем телом.
– Сидим! Сидим, пока хазары славянские земли неволят!
Купец осторожно вставил:
– Хочешь встать во главе славянских племен? – И сам испугался своей смелой догадки. Но Олег не разозлился, он встал у свечи, снимая нагар с фитилька.
– Встать, говоришь? А они дадут? В Ново Граде после убийства Вадима еле-еле сидим. Боярам не люб Ингорь, слабый очень.
– Но при Ингоре ты, княже.
– Не я зван, – почти вздохнул Олег. – Воевать не любят, а меж собой дерутся так, что головы летят и нелюбого не потерпят. Рюрик хоть и внук Гостомыслов, а только крепости и поставил, да и то здесь, от остальных далече.
Раголд не понимал словен, почему князь должен быть только их крови? Чем Олег не князь? Силен, умен, правда, стонут бояре от его жесткости, но Олег учел ошибку Рюрика, не стал бороться с волхвами, наоборот, то и дело с ними советуется. Он прав, у Ильменя ему долго не усидеть, здесь другая воля, не любят под сильной рукой ходить… Раголд и сам не заметил, как вырвалось:
– В Киев надо… Или в Вышгород…
– В Киев? – вскинулся Олег. – Сам про то давно думаю. Хорошо стоит, что твой Итиль, можно путь грекам в Варяжское море и не в Ладоге перекрыть, а на Днепре. Оттуда славян начинать собирать надо.
Купец осторожно напомнил:
– Там Аскольд с дружиной…
Олег расхохотался:
– И ты про то же? Помню, что Аскольд даже на греков бегал, да только это давненько было. Но главное, мыслю, не в том. Сам сказал, что в Итиле разлад, потому что царь иудейской, а народ магометанской веры.
Раголд кивнул, еще не понимая замысла Олега.
– А Карл проведал, что Аскольд у греков крестился. Один, без дружины, и не волхвов привечает, а своих священников. Думаешь, мне дали бы в Ново Граде сидеть, если б на поклон к волхвам не ходил? Помогают волхвы мне, верно, да только попробуй я перестань им помогать… Еще Аскольд у полян, как тадун хазарский, дань для Итиля собирает.
Ахнул Раголд, прав князь, верно, у Аскольда поддержки в языческом Киеве нет и не будет. Только дружина у него все одно сильная. Но Олег про то помнит и придумает что-нибудь.
А князь продолжил:
– Для того и позвал. В Киев пойдешь. Посмотришь, что и как, да волхвам мой поклон и подарки отнесешь.
Долго еще напутствовал Олег своего купца-лазутчика, но под конец разговора не выдержал Раголд, спросил:
– А Ново Град как оставишь? Не ровен час, норманны набегут, разорят да новую дань платить заставят. Ингорь один не справится, а тебе без дружины нельзя.
Кивнул князь:
– Помню про то. Ингоря здесь оставлять нельзя, ему Вадима припомнят, хотя и не он убил, все одно за отца ответит. И дружина мне самому нужна. А от норманнов откупимся, вернее, варягам заплатим, чтоб по морю защитили и сами не разоряли.
– Но они же дани давно не просят, как Рюрик пришел, так и притихли.
– Сам предложу, мира ища. – Олег усмехнулся, видя недоуменное лицо купца. – Проще им заплатить, чем бегать по всему морю или здесь сидеть, охраняя.
Раголд шел в свой дом, что поставил вместе с Хоренем, качая головой. В который раз он убедился, что ума у Олега, как и тела, много. Пересказал другу-словенину княжьи задумки, вместе головами покачали. Раголд не скрывал от Хореня ничего, что слышал у Олега, знал, что тот предан князю не меньше его самого, да и Олег от ладожанина тоже не скрывал особо, доверял.
Хорень только спросил, пойдет ли князь на Хазарию, Раголд ответил, что не знает. Усмехнулся ладожанин:
– Не пойдет.
– Почему? Думаешь, побоится?
– Нет, ему славян воедино сейчас собрать важнее. Дело говорит князь, пока все племена врозь, они слабы, а объединятся – никто не сломит, никакие хазары.
Стали готовиться друзья к походу в Киев. Нужно товары закупить, лодьи подготовить, чтоб по весне, как лед сойдет, сразу и побежать. Пока волоки пройдут, пока там еще…
Но Олег, услышав, что и Хорень пойдет с Раголдом, вдруг позвал того к себе.
– Не с Раголдом пойдешь, другое дело тебе есть. Помнишь ладожского коваля, что сюда приходил? Сирком зовут.
– Помню, княже.
– Пойдешь к нему на городец, скажешь, что велю. Но пойдешь так, чтоб никто не знал и не проследил. И сразу обратно в Ново Град.
Олег вдруг усмехнулся:
– Успеешь до весны, пойдешь с Раголдом. Так что поторопись.
Через несколько дней мерил Хорень путь от Ново Града в сторону Плескова. Старался коня зря не загонять, не рисковать, ехал-то один, не ровен час попадет где в беду, никто не поможет, да и князю сообщить некому будет.
Теперь уж до городка Сиркова недалече, только там придется идти лесом, там лук со стрелами достать надо, можно и кого из зверей встретить. Так и случилось.
Хорень любил боры, какими славилась земля славянская. В бору просторно, чисто, прозрачно как-то. Сосны стоят стройные, устремленные вверх к солнышку, хвоя у них хоть и густая, а ни воздуху, ни лучам солнечным не мешает. И пищу дает многим зверям и птицам. Вон беличьи следы, шишку хвостатая шелушила, на снегу вперемежку с сосновыми опавшими за зиму иголками остатки шишек, старых, растопыривших сухие ребра, кое-где и семена остались целые. По тому, что не провалились они в снег, понятно, что белочка недавно старалась. В другое время Хорень взял бы ее ловким ударом, а сейчас не до того.
Вдруг конь как почуял что, задергался, захрипел. Хорень тоже весь напрягся, лук достал, тул к себе повернул, чтоб сподручнее было, нож из-за пояса вынул. Конь немного успокоился, Хорень похлопал его по шее, дальше поехали. Но еще через какое время снова взыграл, оглянулся его хозяин, заметил вдали меж деревьев волчицу, худая после зимы, да, видно, старая, только хорошо, если одна, а ну как стая поблизости? Тогда плохо дело, помощи ждать неоткуда, а волки в конце зимы злые. А беда другой оказалась. И сама волчица в сторону побежала, потому как зверь похуже голос подал – шатун! Попала ли вода под бок зверю в берлоге или его люди разбудили, теперь уже неважно, только встал он раньше времени. И лечь досыпать не может, и есть еще нечего. Бродит по лесу голодный да мокрый, а оттого злой. Хуже нет в конце зимы к шатуну в лапы попасть, знают про то люди, чуют лошади. Потому и рвется конь Хореня бежать куда попало. А куда? Хозяин знает, что здесь недалече большое болото, про него специально предупредили, можно от медвежьих лап и в болотину попасть.
Хорень в тоске оглянулся – никого, снял мешок с седла, знал, что не сможет удержать своего коня, выбрал из тула самую большую стрелу, понимая, что надежды нет. Эх, вот когда пожалел, что нет с собой срезня, каким и медведя бить можно навылет! Изготовился отдать свою жизнь зверю подороже и тут услышал людские голоса. Закричал Хорень что было сил, даже сам шатун остановился, краем глаза увидел, что бегут на подмогу мужики, но зверь был близко. Его огромная туша и закрыла от княжьего посланника белый свет…
Очнулся Хорень от тех же голосов, только почуял, что лежит точно связанный. Глаза открыл – так и есть, в доме, в тепле, раздет, но связан. Голос подал, подошел к нему мужик седой, сутулый, наклонился, смотрит требовательно:
– Что кричишь? Куда шел? От какого князя?
Хорень даже растерялся, почему про князя спрашивают? Забормотал еле слышно:
– Я не от князя, я сам по себе. Заблудился…
– А врать станешь – обратно в лес прогоним. Там не один этот шатун бродит, в нынешнем году их много встало раньше времени, зима сырая была…
Понял Хорень, что так и сделают, а сколь времени без памяти провалялся, не знает, решил не юлить.
– Мне к Сирку нужно.
– Сирку-у-у, – удивленно протянул мужик и скомандовал кому-то: – Ну-ка, позови Сирка, может, и впрямь знакомы. – И сам себя успокоил: – А нет, так отсюда не уйдет.
Понял Хорень, что не зря предупреждал его Олег, чтоб осторожно шел, не то пристрелят и спрашивать не станут. Стрелу вынут и дальше себе пойдут.
Не успел он оглядеться, как в дом вошел Сирко, его Хорень узнал по хриплому голосу, обрадовался:
– Сирко, ты ли? К тебе шел, да вот сначала чуть шатун не задрал, а теперь твои люди грозят убить.
Кузнец вгляделся в лицо Хореня:
– Хорень? Как ты у нас заблудился-то? Зачем я тебе?
Сделал тот знак, чтобы наклонился к нему Сирко ближе, горячо зашептал:
– От князя я, Олега. Прислал сказать, чтоб собирал ты все, что сделал, пора, мол. И еще серебра прислал, со мной в мешке было. У мужиков спроси, там под тряпьем много…
Коротко кивнул Сирко, показал, чтоб развязали Хореня, посадили за стол, меду налили. Пошевелил тот плечами, руками, ногами – цел, только болит все, точно били долго и сильно. Понял, что не успел медведь свои когти пустить, придушил, правда, маленько, оттого и ломит все тело. Сирко как про его встречу с шатуном услышал, засмеялся:
– Плати мужикам, что спасли, твое счастье, твоя и плата. А про князя можешь в этой избе говорить в голос, здесь у меня секретов нет, но с другими молчи. Знают, да не все. Зачем Олегу оружие понадобилось?
– Оружие? – почесал затылок Хорень. – Про то не ведаю, не сказал.
Понял Сирко, что неправду говорит Хорень, да выспрашивать не стал, может, нельзя тому говорить. Но все одно любопытно, попытался обходными вопросами расспросить. Покрутился Хорень, покрутился, да и выложил Сирку что знал, но с глазу на глаз. Про то, что князь стал неудобен ильменцам да ладожанам, зароптали те, точно и не сами звали. Что Ингорь слаб и немощен, что Олег правит твердой рукой, да все больше в сторону Киева поглядывает.
– Киева? – удивился Сирко. – Туда-то ему зачем? Там же Аскольд.
– Аскольд на службе у хазар, тадуном Кагана сидит, да еще и крестился, говорят, у греков.
– Но сидеть в Ново Граде и в Киеве одновременно не сможет даже Олег. Уйдешь из Ново Града, одолеют варяги, бросишь Киев – его разорят хазары.
– Князь Раголду сказал, что станет платить варягам, чтоб подходы к Нево охранял, а сам в Киев пойдет.
Только кивнул Сирко, то княжье дело, куда ходить, его дело – обещанные мечи для князя выковать. Они готовы, схоронены до поры, будет чем воевать.
