Праздники бывают разные
В Стамбуле праздник, на душе у Баязида праздник, и ему дела нет, что у Джихангира тоже праздник. Повелитель празднует обрезание младших сыновей – шехзаде Баязида и Джихангира. Они разного возраста: Баязиду четырнадцать, а Джихангиру восемь.
Баязид долго ждал, Стамбул долго ждал. Предыдущий подобный праздник был, когда обрезание устраивали сразу трем сыновьям султана – шехзаде Мустафе, Мехмеду и Селиму. Ох, давно это было – десять лет назад.
Словно пытаясь искупить невидимую вину перед сыном, Сулейман приказал приготовить такой пир, какого Стамбул еще не видел.
Приготовили… Но для Баязида и пир не пир. Рослый, крепкий с пробивающимися на верхней губе усиками, он совсем не выглядел мальчиком, которому пора взрослеть. Обидно в таком возрасте проходить процедуру, которую детьми проходят, но с султаном не поспоришь…
Перед Повелителем лежала роспись продуктов, которые заготовили для пира. Сулейман лениво пробегал записи глазами. Какая разница, сколько потрачено; главное, чтобы праздник удался. Немного подумав, распорядился отнести Хуррем Султан, пусть она порадуется.
Втайне знал другое: султанша попросту все пересчитает, от нее лишней горошины не утаишь. Удивительно, в чем так щедрая, как на больницу или столовую продукты для бедных выделять, так она готова султанскую кухню очистить, а как для визирей, так «пусть воду пьют, и обеда из двух блюд хватит». Беднякам в столовой из четырех блюд и с мясом, а визирям Дивана постная еда попроще.
Роксолана объясняла так:
– Паши домой вернутся и пир себе устроят, их животы все равно набиты до сна будут. Хватит, небось, еды и дома. А бедняк что здесь съест, то и его до завтра.
Но на праздники султанша денег и продуктов не жалела, опять-таки потому что помимо пашей и чиновников самый разный люд накормлен будет. Потому роспись необходимого Сулейман ей отправлял спокойно.
Роксолана списку удивилась, но принялась читать…
«11 582 кг топленого масла; 48 025 кг сахара, 7910 кг меда…»
Понятно, это кондитеры для сладкоежек будут стараться. В Стамбуле сладостей столько, что если все перепробовать в течение года, то, пожалуй, губы слипнутся навсегда. Сахар и мед без счета…
«2825 кг красного винограда; 565 кг сливы; 565 кг зердали; 847 кг миндаля; 1865 кг крахмала, 25,6 кг шафрана; 38,4 кг черного перца; 103 кг репчатого лука, 1440 кг нохута; 282 кг абрикосов; 226 кг гранатового уксуса…»
Приправы ее интересовали мало, это повара знают, сколько перца добавлять в то или иное блюдо. Перчат сильно, у Роксоланы уже внутри побаливало.
Вот интересное…
«2600 баранов, 900 овец; 11 000 курей; 900 гусей, 40 голов крупного рогатого скота, 650 уток, 200 голубей, и 18 000 штук яиц».
Невозможно представить себе эти отары и клетки с гогочущими гусями, кудахчущими курами и беспокойными утками. Но повара знают свое дело, вся птица будет ощипана за пределами города, на его окраине, скот забит там же; на кухни, спешно выстроенные ради праздника, привезут все выпотрошенное и частично разделанное. То-то бродячим псам радость…
Посмотрела список блюд. Чего там только не было!
Да, такой праздник запомнится надолго. Обрезание – очень важный день для любого мусульманина, Баязид давно ждал его. Надо подумать о подарках для шехзаде.
Стамбул прожорлив, как тысяча городов; чтобы его просто накормить, корабли безостановочно подвозят продовольствие, лодки снуют по Золотому Рогу, едва не толкаясь бортами, перетаскивая на берег привезенное, потому что всем не пристать к пристаням, так много этих судов. Гомон в порту не стихает ни днем, ни ночью, как и на скотобойнях, мучных складах, рынках, пекарнях и прочих местах. Чтобы днем Стамбул мог есть и пить, ночью все это должно быть приготовлено.
И это в обычный день, а что же когда большой праздник?
А где его проводить? В Стамбуле и нет свободной площади, чтобы такое устроить. Раньше был дворец на ипподроме и площадь перед ним, именно там проходил предыдущий праздник обрезания шехзаде. Но еще не забыт прежний хозяин дворца Ибрагим-паша, совсем недавно умерла его вдова султанская сестра Хатидже, которую Сулейман любил не меньше своего казненного друга Ибрагима. Ипподром теперь – печальное место.
Где же?
И вдруг нежданное решение Повелителя: в Эдирне! Там большущий дворец, просторно, есть где развернуться. Султану нет дело до того, что тысячам человек придется ехать в Эдирне, что все эти отары нужно перегонять туда же, тащить горы продуктов, которые привозят прямо в Золотой Рог, что так много людей в Эдирне негде разместить, не все же будут жить во дворце. Султану нет до этого дела.
Срок определен – середина ноября, и место тоже. Готовьтесь! Если не получится, как желает Тень Аллаха на Земле, тем хуже для тех, по чьей вине не получилось.
Сотни рабов, двуногих и четырехногих, немедленно впряглись в постромки возов, взвалили корзины на спины лошадей и мулов, нагрузили верблюдов и двинулись в далекий путь. Впереди мчались чавуши – привратники, чтобы на месте посмотреть чего не хватает и можно не везти так далеко.
Собирались и выезжали семьями, особенно те, у кого не было загородных дворцов и домов в Эдирне или рядом; таким предстояло загодя найти место для пребывания или хотя бы ночлега. В Эдирне не поехал шехзаде Мустафа, отговорившись делами в Манисе. Не поехала Хуррем Султан, которая болела, поехали не все паши… Но Повелителя это мало заботило. Он пожелал устроить обрезание младших детей в прежней столице империи, а возможно, самим присутствием там показать королю Фердинанду, что вовсе не считает эту территорию окраиной, и уже одним этим пощекотать нервы соседям.
Михримах и Эсмехан поехали. Все было настолько суматошно, что они даже забыли о произошедшем в Стамбуле, а Михримах решила за это время познакомить Мехмеда и Эсмехан поближе, надеясь, что между ними вспыхнет страсть.
Если Михримах что-то задумала, то лучше это выполнять, потому что все равно своего добьется. Эсмехан отправилась с подругой в Эдирне, впрочем, не одна она, ее мать Шах Султан, как и многие жены пашей, тоже поехала.
Опытный главный евнух Роксоланы Аббас-ага заранее отправил слуг, чтобы подготовили все во дворце Эдирне, несколько возов со всякой всячиной из гарема ушли первыми, а потому добрались до старой столицы легко. Следующие за ними размешивали грязь на дорогах с каждым днем все сильней. Султан забыл, что это не военный поход, когда передвижение в основном верхом, но не возвращать же все обратно в Стамбул.
Да Сулейман и не ведал об этих трудностях, они его не касались. Сказано: праздник пройдет в Эдирне в середине ноября, значит, пройдет, а как доберутся гости – их дело.
Добрались все, просто не рискнули не добраться.
Султан тоже выехал раньше, решив сначала поохотиться в окрестностях, в Эдирне всегда была хорошая охота. Михримах напросилась ехать с отцом верхом и в мужском платье. Эсмехан она уже отправила туда вместе с первыми обозами, понимая, что девушка не выдержит дальнего переезда верхом, а если и выдержит, то в Эдирне будет мало на что годна.
По задумке принцессы, свеженькая и хорошенькая Эсмехан должна встретить измученного дорогой Мехмеда в имении и произвести впечатление именно своей свежестью. Сама Михримах и впрямь ехала в мужском обществе, что породило слухи, что принцесса ходит с отцом в военные походы. Видеть султаншу восседающей на красивой лошади не боком, как все женщины, кто держится в седле, а прямо, одетой в мужское платье, но с яшмаком на лице, было странно, но красивая всадница (кто видел ее красоту под накидкой?) на красивой лошади производили впечатление.
Рустем просто поссорился с Михримах, запрещая ей ехать на Юлдуз.
– Вы же твердили, что текинцы очень выносливы, паша?! И почему шехзаде можно ехать на своих лошадях, а мне нет?
Рустема не смутил бешеный блеск зеленых глаз, он усмехнулся.
– Вы сами ответили на свой вопрос, султанша. Если бы не гоняли Юлдуз тогда, когда ее нужно было поберечь после лечения, то сейчас сидели бы в ее седле. Хотите загубить лошадь?
Не происходи спор при султане, Михримах и слушать бы не стала, но тут пришлось уступить.
– Но на чем же мне ехать? Трястись в карете или взгромоздиться на верблюда?
– Это было неплохо, с высоты верблюжьей спины вам вполне удобно плевать на остальных! – фыркнул паша, не заметив, как старательно прячет в бороду свою улыбку Сулейман. – Я подберу вам коня, а вашу Юлдуз переведут в Эдирне без вас.
– Я сама переведу, – изумилась его командному тону Михримах, – в поводу пойдет.
– Нет!
На Рустема одновременно вскинули глаза и отец, и дочь. Что он себе позволяет?! Но паша остался невозмутим.
– Простите, Повелитель, но султанша не сдержится, и лошадь снова пострадает. Беда не в гибели лошади, а в том, что, замученная, она вас, султанша, возненавидит и рано или поздно сбросит из седла.
– Мне бояться Юлдуз? – осторожно спросила Михримах.
– Нет, но не издевайтесь над ней, это опасно.
– Михримах, Рустем-паша прав. Может, вообще не стоит брать с собой твою красавицу?
– Я дам вас другого, достойного коня, султанша, – примирительно предложил Рустем.
– Но мне нравится эта.
– К вашему возвращению, султанша, Юлдуз залечит ногу и встретит вас с радостью. Не бойтесь, кобыла еще совсем молода, она долго будет в силе. Для текинских лошадей лучший возраст 5–6 лет, а ей всего 2 года.
Михримах пришлось уступить, она отправилась в Эдирне на лошади, предложенной Рустемом. Это был жеребец не текинской породы, но тоже хорош.
Сулейман с удивлением рассказывал Роксолане, как Рустему удалось одержать победу над Михримах.
– Она разумна, Сулейман, просто нужно не уступать. Молодец Рустем-паша!
Рустему помогло еще то, что Михримах была готова уступить в этом, чтобы получить право ехать верхом рядом с братом. Она очень надеялась свести Мехмеда и Эсмехан и решила использовать время в пути, чтобы объяснить шехзаде, какова ее подруга.
Принцессе удалось отправиться в Эдирне с шехзаде, и по пути Михримах все уши прожужжала Мехмеду о том, как хороша собой, умна и ловка Эсмехан.
– Она и верхом ездит не хуже … – не стала говорить «меня», чтобы не лгать откровенно, оглянулась, желая указать на Баязида, но тот сидел в седле крепко, кивнула в сторону другого брата, – Селима. Но Эсмехан только учится. А что будет, когда научится?
– Ничего хорошего, – усмехнулся Мехмед.
– Почему?
– Что хорошего в том, что ты ездишь, как мужчина, или держишь в руках меч? Девушка должна быть нежной и покорной.
– Эсмехан нежная и покорная! Самая покорная из всех, кого я знаю! – бодро заявила Михримах, забыв, что только что утверждала обратное. – Девушку нужно просто влюбить в себя, тогда самая строптивая станет покорной!
Шехзаде рассмеялся.
– Ты-то откуда знаешь?
– Я? Знаю, и все тут.
Михримах совсем не устраивало то, что Мехмед уводил разговор в сторону. При этом она попросту забывала, что кроме Мехмеда есть сама Эсмехан, по-прежнему влюбленная в Мустафу. Принцесса решила, что Эсмехан должна влюбиться в ее брата, и шла напролом.
Но теперь она действовала не только по собственной инициативе.
Решающим оказался разговор с матерью, состоявшийся перед отъездом. Роксолана не удивилась.
– Михримах, это чья мысль – твоя или Мехмеда?
– Братец и не догадывается.
– Ну, положим, догадывается…
– Откуда вы знаете, матушка?
– Я уже говорила с ним об этом.
– Вы? Почему?
– На ком же шехзаде жениться, как не на дочери Великого визиря, каким только что стал Лютфи-паша?
– Валиде, отец Эсмехан Султан стал Великим визирем, потому что вы решили взять его дочь в жены Мехмеду или Эсмехан вдруг стала хороша из-за отца?
Роксолана усмехнулась, дочь быстро соображает, плохо, что не умеет держать язык за зубами, выдает свои мысли. Нужно научить ее думать молча.
– Конечно, главная проблема не в этом. Шах Султан очень хочется породниться с Махидевран. Если бы Мустафа не уехал в Манису, она постаралась бы сделать это. Сын Мустафы и Эсмехан будет дважды потомком Хайфсы Айше, тогда за Мустафой встанут все сестры султана. Этому нужно было помешать. Я дала понять Шах Султан, что буду рада, если ее дочь станет женой моего сына, и что настоящий наследник престола – Мехмед, именно он старший шехзаде, рожденный, когда ваш отец уже был султаном. Шах Султан одобрила мое предложение.
– А как же Мустафа?
– Ты о троне или об Эсмехан?
– Об Эсмехан. Она влюблена в Мустафу.
– Я знаю. – Глаза Роксоланы смотрели спокойно и твердо. – Но мне совсем ни к чему такой брак. Или ты считаешь, что Мехмед хуже?
– Нет-нет, что вы! Напротив, я не могла понять, почему она предпочитает Мустафу, когда рядом Мехмед!
– Вот и помоги подруге понять, что твой брат лучше, чтобы и мысли выбросила о Мустафе.
Михримах вдруг сообразила:
– Валиде, это вы сделали так, чтобы праздник состоялся в Эдирне, а шехзаде Мустафа вернулся в Манису?
– Разве так хуже?
– Нет… Но как же Повелитель?
– Это было не так сложно. Я просто напомнила, что тянуть с праздником обрезания Баязида уже нельзя, его женить скоро и что в Стамбуле просто нет подходящего места, пока не забыты события, связанные с ипподромом, казнью Ибрагима-паши и смертью Хатидже Султан.
Михримах смотрела на мать и думала о том, кто же в действительности управляет империей. Нет, Роксолана не вмешивалась в военные дела султана, но нити всех остальных крепко держала в своих маленьких ручках.
Дочь возвращалась к себе, пытаясь осознать величие своей матери. Вот как должна поступать мудрая женщина; султанша даже в Эдирне не едет, отговорившись недугом, но, лишь поняв опасность объединения сестер Повелителя со своей многолетней соперницей, повернула все так ловко, что никто ни о чем не догадался.
Да, самое удобное место для праздников в Стамбуле – ипподром, там проводили свои гуляния еще византийцы, там же состоялись свадьба Хатидже и Ибрагима, праздник обрезания Мустафы, Мехмеда и Селима и еще многое другое.
Во время бунта янычар дворец Ибрагима-паши на площади был сожжен, Хатидже тогда с трудом удалось бежать; потом его восстановили, но после казни Ибрагима-паши огромное здание практически пустовало. А в прошлом году умерла и Хатидже Султан. Как-то неловко устраивать большой праздник там, вот Роксолана и намекнула, что его можно перенести в Эдирне…
Все выглядело так, словно это почти каприз самого Повелителя, и завертелось, закрутилось…
Михримах обещала матери повлиять на подругу, а пока старалась влиять на брата. Ее болтовня так надоела Мехмеду, что тот огрызнулся:
– Эсмехан на тебя плохо влияет!
– Почему?
– Никогда раньше не слышал, чтобы ты столько болтала. Я знаю, что в Эдирне должен жениться на твоей Эсмехан, и сделаю это, успокойся.
– Ты?! Ты все знал?
– Михримах, – изумился Мехмед, – я, по-твоему, глуп, что ли?
– И как ты?..
– Какая разница – Эсмехан или кто-то другой? Надеюсь, она не столь болтлива. Передай ей, что я не люблю разговорчивых.
Михримах обиделась и до конца пути ехала практически молча.
– Эй, ты обиделась? Не сердись, просто сначала валиде, потом отец, теперь ты вот… Женюсь я на вашей Эсмехан, женюсь.
Михримах стало очень обидно за Эсмехан.
– Еще выйдет ли она за тебя замуж!
Мехмед рассмеялся.
– Куда она денется?
Принцесса фыркнула.
– Зря я не помогла Эсмехан сбежать с Мустафой.
– Что?!
Михримах брала досада. Она-то считала, что устраивает жизнь брату, старалась, а оказалось, что все сделано без нее, и сам Мехмед совершенно равнодушен к происходящему.
– Неужели тебе все равно, на ком тебя женят?
Шехзаде рассмеялся.
– Знаешь в чем отличие меня от тебя? Ты можешь ездить верхом в мужском седле, владеть мечом и стрелять из лука, даже ходить в мужской одежде, но ты не можешь взять себе второго мужа, а я могу иметь четыре жены и сотню наложниц. Эсмехан или другая… какая разница, все равно, встретив любимую женщину, я, как отец, просто возьму ее в свой гарем. Успокойся, твоя подруга будет моей женой. Она влюблена в Мустафу? Неважно, я не люблю ее. Мы квиты.
Михримах просто задохнулась, глядя вслед уходившему брату. Ах ты ж!
Как доехала до Эдирне и не помнила, но первой метнулась к Эсмехан.
Еще в Стамбуле, а потом с дороги Михримах внушала и внушала подруге, что та должна следить за собой и быть готовой к их приезду. Зато теперь, увидев красивую веселую Эсмехан, буквально потащила ее прочь.
– Не смей встречать шехзаде!
Та перепугалась.
– Ты что Михримах?!
– Зачем тебе этот надутый индюк?
– Кто надутый индюк?
– Мой братец Мехмед, кто же еще?!
Эсмехан оглянулась вокруг, опасаясь, что их услышат.
– Михримах, что с тобой? Ты все время внушала мне, что лучше Мехмеда никого на свете нет, а теперь говоришь такое.
Принцесса устало опустилась на диван.
– Ты знаешь, что тебя хотят выдать замуж за Мехмеда?
– Знаю. Ты против? Но почему?
– И давно ты знаешь?
– Давно, из Стамбула. Я думала, что ты из-за этого стараешься.
– И почему Мустафа уехал, тоже знаешь?
– Догадываюсь. Но он все равно не любит меня, и не полюбил бы.
Михримах сидела обессиленная, опустошенная. Она так старалась, а все оказалось давно решенным без нее. Вот это, пожалуй, было самым обидным.
– Михримах, мне нужно идти. Валиде приказала, чтобы я встретила шехзаде.
У принцессы внутри все закипело.
– Ты согласна выйти замуж за Мехмеда?
– Да.
– Знаешь, что он тебя не любит?
– Я его тоже. О какой любви ты говоришь?
Да, о какой? Разве позволительно девушке об этом рассуждать, позволительно принцессе кого-то любить? Кто спрашивает принцесс и принцев, за кого им выходить замуж или жениться? Но шехзаде проще, он действительно возьмет возлюбленную в гарем второй или третьей женой, а как же принцесса?
– Никакого гарема! – вдруг объявила Михримах.
– Что?
– Ты племянница султана, так?
– Да…
– Значит, твой супруг не будет иметь права на гарем!
– О каком гареме ты говоришь?
Но у Михримах уже загорелись глаза.
– Эсмехан, ты должна влюбить в себя Мехмеда. По уши! И немедленно.
– Почему немедленно?
– Ну ладно, не немедленно, но быстро. Пойдем.
– Куда?
– Очаровывать твоего будущего мужа. И не смей заискивать перед ним. Мы еще покажем этому надутому индюку, кто в кого влюбится.
Эсмехан смотрела на беспокойную подругу с опаской. Что еще задумала Михримах?
А принцесса действительно задумала. Она решила, что Эсмехан должна очаровать, влюбить в себя Мехмеда. Шагая привычно быстрым шагом к выходу из гаремной части дворца, она командовала:
– Не смей обращать на него внимание! И побольше молчи. С шехзаде вообще не разговаривай.
Эсмехан тронула ее за руку.
– Михримах, яшмак…
– Что? Ах, да…
К мужчинам нельзя выходить без яшмака.
Они остановились на балконе, наблюдая, как внизу спешиваются, переговариваясь между собой, мужчины. Заметив, что Мехмед смотрит в их сторону, Михримах прошипела:
– Не смотри на него, повернись ко мне.
Находиться в состоянии тайной войны с братом оказалось увлекательно. С этого дня Михримах демонстративно игнорировала любимого брата, а чтобы это было заметней, выбрала объектом своего внимания шехзаде Баязида, заставив присоединиться к себе и Эсмехан.
– Ты не понимаешь! Чем меньше ты будешь обращать на Мехмеда внимания, тем скорее пробудишь его интерес к себе.
Первым изменения в поведении султанши помимо самих виновников – Мехмеда и Баязида – заметил Рустем.
– Шехзаде, что происходит? Вы поссорились с сестрой?
Мехмед рассмеялся.
– Меня решили женить на Эсмехан, а с Михримах не посоветовались.
– Причем здесь шехзаде Баязид?
– Ему просто повезло, назло мне сестрица готова объявить Баязида лучшим.
Но произошло неожиданное: невольно обратив внимание на младшего брата, Михримах вдруг поняла, что он ловок, смел, прекрасно образован и очень неглуп. И язык у Баязида тоже острый. Вопреки собственному недавнему презрению к Баязиду Михримах стала находить общение с ним интересным, а его самого достойным.
Теперь они ездили верхом с Баязидом и Эсмехан, игнорируя других, пока Шах Султан не возмутилась:
– Султанша, я запрещаю Эсмехан разъезжать в мужском седле! Это неприлично для девушки, которой пора замуж.
Мехмед с любопытством наблюдал за маневрами своих сестер – родной и двоюродной. Михримах могла бы так не стараться, ее брату и без того нравилась легкая, веселая Эсмехан, нравилось, что она не во всем похожа на сестру, много спокойней и сдержанней. Шехзаде восхищался Михримах, ей дерзостью, неукротимостью, даже капризами, но сознавал, что в качестве жены иметь такую фурию не желал бы.
Однажды наблюдая, как та спорит с кем-то из конюхов, Мехмед покачал головой, обращаясь к Рустему-паше:
– Не завидую тому, кто станет мужем моей сестрицы…
Тот ответил загадочно:
– Самые строптивые бывают самыми покорными.
– Вы думаете?
– Нужно только знать, чем покорить.
– Вы смогли бы покорить вот эту девушку?
Рустем-паша не ответил, их отвлекли, но вопрос остался. Мехмед забыл о том, что спросил, а вот Рустем нет. Временами смотрел на Михримах и ловил себя на том, что пытается понять, смог бы покорить, усмирить эту строптивицу?
Чем больше смотрел, тем больше досадовал на себя, чувствуя, что с головой увязает в этом вопросе. Она не такая, как все, временами невыносимая, вредная, бессовестная, безжалостная, капризная… Рустем мог бы назвать еще тысячу недостатков принцессы. Но мог бы назвать и тысячу ее достоинств – умна, красива, смела до безрассудства, ловка, даже добра, если это не задевает ее самолюбия…
Однажды Рустем наблюдал, как принцесса, когда никто не видел, вытирала слезы какому-то мальчишке. В Михримах сплошные противоположности, у нее тысяча обликов, словно тысяча душ, она непредсказуема и тем прекрасна…
Остановись, Рустем! Ты хоть и паша, но всего лишь третий визирь, а она султанская дочь! Но главное не то, что Михримах султанская дочь; Повелитель уже отдавал замуж за бывшего раба Ибрагима-пашу свою любимую сестру Хатидже Султан. Главное, что для Михримах ты просто мирахур, ричаб-ага, хотя и ставший визирем. Ты можешь быть сто раз Великим визирем, но для строптивой принцессы останешься тем, кто подставляет свои руки, чтобы она оперлась ногой, спрыгивая из седла на землю. Она принцесса, а ты …
Все понимал, понимал, что лучше бежать прочь, и поскорей, лучше держаться от этой фурии подальше, что нужно взять себе женщину и забыть Михримах.
Но понимать – одно, а чувствовать – совсем другое. Сердце не желало слушать доводы разума. Удивительно, он же столько лет, практически всю ее жизнь знал Михримах, сам учил ее держаться в седле, сотни раз касался руками, поддерживая тонкий стан, помогая подняться в стремена, но никогда раньше не сознавал принцессу не просто соперницей шехзаде, а красивой девушкой.
Когда это началось? Пожалуй, когда увидел ее, вернувшись из Диярбакыра.
Но главным оставался вопрос, что теперь делать.
Как что? Вернуться в Диярбакыр и править там, пока султанша не выйдет замуж и не скроется в чьем-то гареме. Эта мысль немного успокоила.
Однако легче не стало, потому что Михримах все время оказывалась рядом. Султан поручил Баязида заботам Рустема, паша занимался с шехзаде с удовольствием, и не только верховой ездой, а поскольку у Михримах вдруг случился приступ интереса к брату, она тоже ездила и даже присутствовала на занятиях, везде увлекая с собой Эсмехан. Даже когда Шах Султан запретила дочери скакать верхом, Михримах посчитала, что этот запрет ее не касается, и продолжила свои поездки.
Праздник удался. Во время церемонии оба шехзаде вели себя прекрасно, Баязид даже не поморщился, вытерпев положенную боль. Пир получился роскошным, его надолго запомнили все, кто участвовал; выступления акробатов, музыкантов, певцов, соревнования наездников, силачей, а в другом месте поэтов и философов сменяли друг друга. Повара едва успевали готовить, а слуги подавать на столы все новые и новые яства, отовсюду неслись умопомрачительные запахи жареного, печеного, специй, звучала музыка, веселые голоса…
За время праздничных гуляний как-то незаметно прошла скромная свадьба шехзаде Мехмеда, взявшего в жены дочь Шах Султан Эсмехан Султан.
Уши бедной Эсмехан устали от наставлений султанской дочери. Михримах все пыталась внушить принцессе, что та должна ни в чем не уступать супругу, пусть он старается угодить. Невольно услышав такие рассуждения, Рустем-паша усмехнулся:
– Михримах Султан, может, они сами разберутся?
Она огрызнулась:
– Я же не вам говорю!
– Если супруги уважают друг друга, нет необходимости воевать между собой и кому-то брать верх.
– Это вы по себе знаете?
В голосе яд и… растерянность одновременно. Ответила просто чтобы что-то ответить. Яд по привычке, а растерянность из-за вдруг возникшего понимания, что еще чуть, и останется совсем одна. Повелитель объявил, что Мехмед останется в Эдирне править Румелией. Конечно, с Мехмедом останутся хорошие советники, но все равно Румелия (европейская часть Османской империи) для восемнадцатилетнего шехзаде – серьезное испытание.
Вспомнив об этом, Михримах ехидно поинтересовалась:
– Вы остаетесь с шехзаде Мехмедом, Рустем-паша?
Это привычно – говорить об одном и тут же переброситься на другое. Рустем покачал головой:
– Нет, султанша, у меня есть Анатолия, там хватает своих дел.
– Уедете в свой Диярбакыр?
– Анатолия не только Диярбакыр. Я вам надоел?
Михримах только плечом дернула, не ответив. А что отвечать? Если он сама не задевала, Рустем-паша и не подходил бы.
Настроение у принцессы было испорчено, но не только отдалением брата и подруги. Имелась еще одна причина, в которой она не желала себе признаваться. Михримах чувствовала, что может потерять и Рустема-пашу.
На успешного и уже богатого (такие слухи распространяются быстро) обратила внимание Ханзаде Султан, дочь Фатьмы Султан. Молодая вдова прекрасно понимала, что Рустем не задержится в третьих визирях; султан ценит его преданность и рассудительность, деловую хватку и умение делать деньги из того, на что другие и внимания не обращают.
Присмотревшись к визирю еще в Стамбуле, в Эдирне Ханзаде делала все, чтобы то и дело словно нечаянно сталкиваться с пашой. Мать поддержала старания дочери, потому Рустему пришлось прочувствовать основательный натиск двух родственниц своего Повелителя.
Ханзаде – красивая молодая женщина, ее взгляд над полосой яшмака горяч, голос вкрадчив… Какой мужчина устоит?
Михримах, обнаружив, что Ханзаде решительно настроена завоевать сердце паши, пришла в ярость, но Эсмехан напомнила:
– Паша не твой раб. Он волен выбирать себе жену, если это позволит султан.
Волен! Как это он волен?! Как он может выбрать кого-то другого? Это означало бы, что и Рустем-паша потерян.
Эсмехан снова разумно возражала:
– Михримах, он по-прежнему будет визирем и будет ездить верхом, только дома у него будет жена.
Почему Михримах никак не могла допустить вот этого – у Рустема-паши будет жена? Разве он не мог жениться в Диярбакыре или просто завести гарем? Почему все в душе протестовало?
– Ты просто считаешь его своей собственностью, а он уже давно не конюх, – вразумляла Эсмехан.
Но Эсмехан вышла замуж, и теперь все ее мысли и заботы о Мехмеде, Баязид после обрезания сидел дома, и Михримах чувствовала страшное одиночество. Не дожидаясь окончания праздничных гуляний, она запросилась домой.
– Повелитель, я уеду, чтобы потом не вязнуть в грязи среди множества обозов?
– Грустишь из-за того, что Эсмехан вышла замуж?
– Мехмед женился и остается в Эдирне. С кем я буду соревноваться в Стамбуле? – попыталась она отшутиться. Шутка вышла грустной.
– С Баязидом, он давно рвется доказать, что тоже силен и ловок.
– Он действительно силен и ловок, отец. Так вы позволите мне уехать?
Сулейман хоть и занят делами, успел заметить, что Ханзаде настойчиво обхаживает Рустема-пашу. В другое время не был бы против такого брака, отдал племянницу визирю, но султан заметил и другое – реакцию собственной дочери. Это только кажется, что Повелитель не замечает ничего и никого вокруг, что его мысли заняты более высокими делами. Сулейман все понял.
– Рустем-паша, поручаю вам проводить принцессу в Стамбул. Вы тоже устали от праздника?
– Как прикажете, Повелитель.
Сердца обоих скакнули, но все быстро испортила та же Ханзаде.
Услышав, что принцесса тоже собирается возвращаться, Михримах чуть не расплакалась. Рустем, узнав, что с ними поедет и Ханзаде Султан, нахмурился, но что он мог поделать?
– Я поеду верхом! – объявила Михримах.
– Я тоже, – согласилась дочь Фатьмы.
Она хорошо держалась в седле, правда, в женском, что не позволяло скакать быстро. В первый же день Ханзаде сильно устала и утром поднялась поздно, будучи разбитой. Не лучше чувствовали себя и три ее служанки, попросту болтавшиеся в седлах, как мешки.
Михримах злилась.
– Мы будем зависеть от этой рохли?!
– Куда вы торопитесь, Михримах Султан?
– Я, Рустем-паша, не желаю провести полжизни в караван-сараях из-за того, что Ханзаде Султан не может держаться в седле! Впрочем, я вас не тороплю, вы можете оставаться и плестись с принцессой хоть шагом и по два часа в день. Я доберусь и одна со своими евнухами и своей охраной.
Вообще-то, она права, Ханзаде не приучена к седлу, ей трудно, ни к чему было увязываться следом. Но можно высказаться не так резко.
Рустем вздохнул.
– Повелитель поручил мне сопроводить в Стамбул вас, я поеду с вами. А с Ханзаде Султан останется мой Малик-ага.
– В этом нет необходимости, Малик-ага может ехать со мной, а вы оставайтесь.
– Я сам решу, султанша, как мне быть! – разозлился Рустем.
Он не видел своей вины ни в чем, и нападки Михримах начали выводить из себя.
Оставив Ханзаде со служанками отдыхать, в Стамбул двинулись все же вместе. Злясь на саму себя, Михримах гнала лошадь, словно вознамерившись загнать ее совсем. На первой же остановке Рустем подошел к ней.
– Султанша, как бы и на кого бы вы ни злились, лошадь здесь ни при чем. Мы не гонцы, и так спешить вам некуда.
Она чуть не заплакала, но сумела сдержаться.
Принцессы хватило ненадолго, уже на следующий день она изводила Рустема, то и дело напоминая, что его сердце осталось в Хавсе, где, небось, до сих пор залечивает свои раны от седла прекрасная вдова Ханзаде Султан… Не замолчала даже, встретившись с бешеным взглядом паши. Рустем все чаще задумывался над тем, чтобы вернуться в Диярбакыр. Чем дальше от Стамбула и султанши, тем лучше.
Убедившись, что паша отвечать на ее колкости не намерен, Михримах замолчала, она лишь погоняла и погоняла лошадь.
Дома коротко пересказала новости о празднике матери, сообщила, что свадьба Мехмеда и Эсмехан состоялась, и ушла к себе.
В хаммаме долго лежала без сил. Хотелось смыть с себя что-то нехорошее, какую-то вину. В глубине души понимала, что за вина, но признаваться в этом не желала.
Рустем тоже навестил Роксолану, передал письмо Повелителя, рассказал о празднике и свадьбе несколько подробней. И тоже был сдержан и хмур.
– Что-то не так, паша?
– Нет, все хорошо, просто дел много накопилось за время празднования. Завтра уеду в Анатолию.
– Вас замучила принцесса? – догадалась Роксолана.
Он не стал жаловаться, просто покачал головой.
– Дела, султанша.
– И все же прошу вас подождать, пока вернется Повелитель, потом поедете.
Пришлось пообещать.
Михримах увидел у Хуррем Султан в кабинете на следующий день. Увидел и поразился: тихая, кроткая, грустная, словно всеми покинутая.
– Султанша, что-то случилось?
Она вскинула глаза, вздохнула.
– Я осталась одна. Даже верхом поездить не с кем…
Всего минуту назад Рустем был твердо уверен, что немедленно уедет подальше от Стамбула, но тут произнес независимо от своей воли:
– Если хотите, я поеду с вами…
– Правда?
Сколько раз потом он жалел, что предложил! Сколько раз потом радовался, что не уехал, не бросил все!
Горько жалел несколько дней, а с благодарностью вспоминал этот день всю оставшуюся жизнь.
Нет, принцесса не изменилась, слезы в ее глазах были просто слезами отчаянья от одиночества, и задевать Рустема-пашу на каждом шагу Михримах не перестала – не могла, это часть ее натуры, неотделимая часть ее характера.
Через пару дней в Стамбул вернулась Ханзаде и тут же попросила Рустема посмотреть ее лошадь. Бедолага почувствовал себя загнанным в угол. Отказаться нельзя, но и выполнить просьбу Ханзаде Султан означало дать ей повод обращаться снова и снова и вызывать гнев Михримах Султан.
Так и случилось, Михримах ахнула.
– Рустем-паша, вы теперь конюх у Ханзаде Султан?
– И ваш, султанша, тоже! – фыркнул в ответ паша.
Как ни старался терпеть, не выходить из себя, не отвечать, не замечать – она умудрялась зацепить так, чтобы огрызнулся, словно находя мрачное удовольствие в пререканиях. Жизнь с каждым днем становилась невыносимей.
Хорошо, что почти сразу вернулся и сам султан, он не стал ждать окончания праздников, предпочитая не месить грязь на разбитых тысячами копыт дорогах.
Роксолана пожаловалась на войну между Михримах и Рустемом. Сулейман кивнул.
– Пора их поженить, чтобы перестали ссориться.
– Что?
– Хуррем, неужели ты до сих пор не убедилась, что только так можно угомонить нашу дочь и подчинить ее хоть кому-то?
– Но сумеет ли Рустем-паша подчинить Михримах?
– Если не дурак, то сумеет. А не сумеет, тем хуже для него. Ты дашь согласие?
– Пусть попросит, – согласилась Роксолана.
Ей симпатичен умный, спокойный босниец, но сумеет ли Рустем справиться с беспокойной принцессой?
Ладно, так тому и быть, решила для себя Роксолана. Михримах пора замуж, восемнадцатый год, она в этом возрасте уже троих детей имела… А еще пора подумать о наложнице для Селима. Шехзаде уже проявляет интерес к рабыням; чтобы не закончилось рождением от какой-нибудь ушлой истопницы, нужно присмотреть красивую и неглупую, но такую, чтоб и Селима в руках держала, и против самой султанши не смела не то что слово сказать, даже подумать что-то.
Как незаметно выросли дети… Сулейман все время в походах, возвращался из одного, тут же начинал готовить другой то на запад, то на восток… Все время ждала его их походов, писала письма… Полжизни в письмах. И не заметила, как эта жизнь пролетела, скоро станет бабушкой. Радостно и грустно одновременно.
Михримах удивилась ее осведомленности и ловкости. Жизнь приучила, в ней редко стоит идти напролом, как пока делает их дочь, куда лучше создать условия, чтобы все получилось так, как надо тебе. Роксолана давно этому научилась. Научится ли Михримах?
Рустем едва дождался возвращения султана. Ему уже не хотелось разгадывать загадку. Любая встреча с Михримах выливалась в противостояние, бессмысленное, на пустом месте, отнимавшее много сил, раздражавшее. Словно одно его существование бесило принцессу. Ее раздражением пользовалась Ханзаде Султан, намеренно выводя Михримах из себя, Рустем досадовал на несдержанность своей ученицы, но поделать ничего не мог, потому что сам был первым объектом ее нападок.
Нет, лучше в Диярбакыр, пока Михримах не выдадут за кого-нибудь замуж. Может, муж сумеет усмирить эту фурию.
Если честно, не такая уж Михримах фурия, с другими-то разговаривает вежливо, даже смеется, а при нем словно дикая кошка, будь шерсть на загривке – вставала бы дыбом. Правда, Рустем временами ловил себя на страстном желании попросту погладить принцессу по этому загривку. Может, она бесится потому, что Эсмехан вышла замуж, а она нет? Тогда принцессе срочно нужен супруг!
Удивительно, но при мысли о возможном замужестве своей мучительницы беситься начинал сам Рустем. Ему-то удавалось сдерживаться, внешне оставался спокойным, но внутри творилось такое!..
Нет уж, лучше Диярбакыр!
Потому сразу после возвращения султана попросился на разговор наедине.
Тот внимательно посмотрел и кивнул:
– Будь неподалеку, я освобожусь, и мы поговорим.
У султана не было дел, просто хотелось подумать и принять верное решение. Хуррем сказала, что их пора поженить. Наверное, она права, женщины всегда правы в таких вопросах, а Хуррем права всегда и во всем.
Михримах строптива, это уже стало привычным, но то, что она творит с Рустемом, выглядит уже неприлично. Словно паша ее личный враг. Может, так и есть, ведь Михримах не может надеяться стать женой визиря, наверняка поэтому и бесится.
Окликнул евнуха.
– Позови ко мне Рустема-пашу.
Паша вошел степенно. Сулейман почему-то подумал, сколько ему лет. Посчитал, получалось тридцать девять. Прекрасный возраст для мужчины.
– Рустем-паша, о чем ты хотел со мной поговорить?
– Повелитель, позвольте мне уехать в Диярбакыр.
Глаза султана сузились, взгляд стал почти жестким.
– Почему?
– Я здесь… кое-кого раздражаю.
Губы Сулеймана неожиданно тронула улыбка, а сам взгляд изменился, стал насмешливым.
– С женщиной не справился?
Глядя в глаза султану, Рустем понял, что тот обо всем давно догадался, все понимает, стало даже стыдно, но возразил:
– Это же не просто женщина…
– Рустем, когда женщина любит, нет никакой разницы, кто она – дочь султана или рабыня. Ты все время пытаешься пересилить в Михримах принцессу, а ты одолей женщину. Иногда произнести ласковое слово лучше, чем победить в споре. Когда справишься, придешь к Хуррем Султан просить руки принцессы. Я дам согласие. Только не тяни, Михримах может натворить что угодно…
Рустем просто задохнулся. Повелитель согласен на его брак с Михримах Султан?! И потому, как он говорил о Хуррем Султан, султанша-мать тоже?!
Оставалась одна проблема, зато главная – Михримах.
С этой строптивицей нельзя по-хорошему, она решит, что ты никто. И враждовать нельзя, ненависть султанши не легче. Паша вдруг вспомнил, как Михримах ревниво отстраняла от него Ханзаде, но едва ли это было из-за любви к нему. Принцесса считает пашу своей собственностью и не желает отдавать другой.
Повелитель посоветовал ласковое слово… Он забыл, что его дочь разговаривает только насмешливо?
Все решилось на следующий день и решилось нечаянно, без ласковых слов, скорее наоборот.
Заметив, что с Рустемом снова воркует Ханзаде, Михримах принялась вытворять на своей Юлдуз невесть что. Она горячила и горячила лошадь, понимала ее на дыбы, рискуя попросту слететь на землю. Сначала Рустем лишь косился, потом, когда кобыла вздыбилась особенно сильно, а сама Михримах даже побледнела от испуга, паша бросился к лошади, схватил под уздцы, опустил и буквально стащил принцессу на землю.
Хотелось отхлестать ее за глупый риск, за безумства, которые могли стоить жизни. Но когда поставил Михримах на землю, они оказались так близко друг к другу, к тому же скрытые от остальных крупом Юлдуз, что случилось нечто непонятное. Все злые слова куда-то исчезли, хотя досада душила все равно.
В ее глазах полыхал зеленый огонь, его горели, как два черных угля. Сколько прошло времени? Наверное, несколько мгновений, но ведь бывают мгновения длиной в долгие часы. Они смотрели и смотрели в глаза, и раздражение куда-то уходило… еще чуть и…
К ним уже бежали, мир очнулся, стали слышны возбужденные голоса…
И Рустем вдруг произнес то, чего никак не думал ей говорить:
– Когда ты станешь моей женой, запрещу тебе вообще садиться в седло!
– Что?!
Он отпустил плечи Михримах, развернулся и ушел, а потом уехал.
Нет, он не станет завоевывать эту фурию сладкими речами, никакие ласковые слова не заставят султанскую дочь согласиться выйти за него замуж. Ее можно обуздать, только как норовистую лошадку – схватив под уздцы и лишив возможности сопротивляться!
Рустем пошел в хаммам, потом тщательно побрился, оделся, достал сундучок с украшениями, которые давно собирал непонятно с какой целью, отобрал из него несколько подарков и отправился… к Хуррем Султан.
Сулейману, конечно, доложили о выходке дочери и о том, что Рустем-паша уехал даже не попрощавшись.
– Уехал из Стамбула?
– Нет, Повелитель, он… – Начальник стражи почему-то смутился. – Он в хаммаме.
– Угу. Позови-ка ко мне Михримах Султан. И еще скажешь, куда после хаммама отправится Рустем-паша.
Михримах досадовала сама на себя. Совершила глупость, отец зовет, значит, намерен запретить ездить верхом. И Рустем разозлился не на шутку. Но что он сказал? «Когда ты станешь моей женой…»? Михримах гнала от себя воспоминание об этом бешеном взгляде и этих словах. Вот еще – она станет женой какого-то Рустема!
Твердо решив сказать отцу, что его визирь попросту зарвался, потому она и взбесилась, Михримах все равно шла, виновато опустив голову.
Что бы она ни сказала, сначала будет выговор Повелителя, а это страшней всего.
Из-за двери «Гель!», это команда входить…
Через порог шагнула на трясущихся ногах, готовая просить у отца прощение.
– Садись, Михримах, нам нужно поговорить.
– Да, Повелитель…
Некоторое время Сулейман внимательно смотрел на дочь. Как же она похожа на Хуррем! Те же глаза, губы, та же фигура… Только вот характер иной. И в кого принцесса такая строптивая? Словно главное в жизни – сделать все назло. Когда не удается кому-то, делает себе.
Молчит – значит чувствует свою вину…
Его начальник стражи Малик уже донес, что Рустем-паша отправился к Хуррем Султан. Значит, пора говорить и с султанской дочерью.
– Михримах, – вздохнул султан, – я вижу, тебе неприятно присутствие Рустема-паши. Я избавлю тебя от этого. Завтра же паша вернется в санджак подальше от Стамбула. Жаль, конечно, он мне нужен здесь, я даже в будущем хотел сделать Рустема-пашу Великим визирем, но спокойствие любимой дочери дороже. Пожертвую Рустемом…
Михримах ахнула, но тут же осеклась, потупила глаза, пожала плечами.
– Нет, отец, зачем же! Если Рустем-паша столь ценен, пусть будет рядом с вами! Я не против…
– Ни к чему досаждать собственной дочери. Рустем-паша ценен, но твое спокойствие ценней. Пусть он приносит пользу далеко от Стамбула. Женю его на Ханзаде Султан и отправлю обратно в Диярбакыр…
– Ханзаде?!
Сулейману с трудом удалось сдержать улыбку.
– Да, она явно благоволит к Рустему-паше. Ему пора жениться… И тебе будет спокойней.
– Это он пожаловался?
– На что? Есть на что жаловаться?
В дверь постучали. Разрешив войти, Сулейман принял записку от Хуррем, прочитал, кивнул, отпуская Аббаса-агу.
– Передай, что я согласен.
Повернулся к сидевшей напряженно Михримах.
– Так есть на что жаловаться?
– Я вела себя сегодня неподобающе, Повелитель.
– Как?
Она опустила голову:
– Рисковала.
– От Рустема-паши получила нагоняй?
– Да…
– И после этого все равно не хочешь, чтобы я отправил его в Диярбакыр? Он вчера просил отпустить.
Принцесса вскинула на отца глаза.
– Просил?
– Да, ему надоела война с тобой.
Сулейман ждал реакции дочери, она получилась предсказуемой.
– Ну и пусть едет.
– Нет, он передумал. Наоборот, только что попросил твоей руки. Мы с Хуррем Султан дали свое согласие.
У Михримах кончились не только слова, кончился сам воздух в кабинете Повелителя. Раскрывала рот, как рыба, вытащенная из воды, – беззвучно.
– Что, ты против?
Опомнилась, опустила глаза, перевела дыхание.
– Я всегда послушна вашей воле, отец.
– Теперь будешь воле мужа. Я объявлю о подготовке к пышной свадьбе.
– Может, не надо?..
– Что не надо?
– Пышную…
Кабинет огласил хохот Повелителя.
– Но на само замужество ты согласна? Иди к себе. Или к матери, как хочешь.
Михримах отправилась к Роксолане, но по пути встретила… Рустема, который от будущей тещи как раз возвращался.
– Султанша… я просил вашей руки и получил согласие Повелителя и Хуррем Султан.
Она замерла совсем рядом, вскинула глаза.
– Я знаю…
Бровь Рустема невольно приподнялась.
– И не против?
В ответ бровь принцессы тоже приподнялась.
– Если вы разрешите мне ездить верхом.
Главный сад огласил смех паши.
– Только шагом…
– Вот еще! – не выдержала Михримах и бросилась почти бегом в покои матери.
Роксолана встретила дочь чуть смущенно.
– Михримах…
– Я знаю, Рустем-паша просил моей руки, и вы с отцом согласились.
– Нам показалось, что вы симпатизируете друг другу. Тебе ведь нравится Рустем-паша? – Глаза матери смотрели чуть лукаво.
Михримах повторила то, что сказала Рустему:
– Вот еще!
Глядя ей вслед, Роксолана покачала головой:
– Не завидую я Рустему… А может, наоборот, завидовать надо?