Книга: Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного
Назад: Трудности выбора
Дальше: Когда за расследование берется женщина…

Что делать с тем, кто всем мешает?

Нурбану снова мерила шагами комнату. Не спалось… Служанки молча стояли у двери, вперив взгляды в пол и сложив впереди руки.
Метнув взгляд на сонных девушек, Нурбану зло поджала губы. Почему это у них слипаются глаза, в то время как она мучается от бессонницы?
Если честно, госпожа мучилась не от бессонницы, а от собственных мыслей. Вчера от султана пришел приказ переехать из Коньи в Кутахью. Казалось бы, невелика разница, но Нурбану насторожилась: почему не в Манису, благословенную, богатую, любимую всеми Манису?
Селим воспринял перевод в другой санджак совершенно спокойно, а она не могла найти себе места. Шехзаде и сейчас, будучи первым наследником престола, живет так же, как делал это в детстве, – равнодушно ко всему, кроме того, что позволяет получать удовольствия.
Когда-то он просто не верил в то, что доживет хотя бы до тридцати, ведь его жизнь измерялась жизнью отца. Умрет Сулейман, и следующий султан братьев не пожалеет. Но все в воле Всевышнего, Повелитель до сих пор жив, а старших братьев Мустафы и Мехмеда нет на свете. Нет и мятежного Баязида.
Селим – следующий султан, и ему пора бы проснуться. Почему он не верит в свое будущее? У старого султана нет выбора, из восьмерых рожденных сыновей остался только один, но и тот немолод, Селиму сорок, уже и старшему из сыновей Мураду восемнадцать. Когда же править?
Нурбану гнала одну, пугающую ее саму мысль, но мысли тем и опасны, что чем больше их гонишь, тем упорней возвращаются. Можно сколько угодно запрещать себе думать о чем-то, именно об этом и будут тайные размышления.
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о предмете этих размышлений. Конечно, власть. При этом неважно, кто занимал голову Нурбану в данный момент – старый Повелитель, собственный муж или сын, – все сводилось к одному – стать властительницей гарема она может, только став валиде, то есть приведя на трон своего Мурада. Только мать султана получала положение первой женщины в государстве.
Хуррем, которая правила, не будучи валиде, не в счет, она исключение, а исключения только подтверждают правила.
Нурбану становиться исключением не собиралась. Жертвовать на строительство имаретов или выделять средства на содержание бесплатных столовых, конечно, хорошо, но заниматься их организацией самой… нет уж, пусть с этим возится Михримах, она вся в свою мать, такая же ненормальная.
Уже не первый год слышится: «Повелитель болен». Говорят шепотом, потому что султан терпеть не может болезни и особенно слухи о них. Но ни для кого не секрет, что раненная еще в молодости нога все чаще дает о себе знать, а на лицо приходится накладывать мазь и даже венецианские румяна (об этом Нурбану донесла всеведущая кира Эстер), чтобы выглядеть моложе и крепче.
Болен… сколько еще продлится это «болен»? Повелителю семь десятков лет, правит уже сорок два года, пора бы и на покой. Пока был жив Баязид, все прекрасно понимали, что покой для султана может быть только вечным, что братья вцепятся друг дружке в горло, едва похоронив отца. Якобы боялся этого и Повелитель. Но Баязида уже нет, почему бы не уступить свое место оставшемуся Селиму?
Нурбану так часто размышляла об этом, что мысли стали безликими и не вызывали больших эмоций, а потому были неинтересны. Нет, сейчас она шагнула чуть дальше, и это «чуть» было опасным настолько, что даже от мелькнувшей мысли захватывало дух. Прекрасная венецианка мечтала о том, как станет валиде.
Эка невидаль – женщина гарема мечтала о том, чтобы стать матерью султана! В гареме все мало-мальски красивые девушки об этом мечтают, а тут прекрасная Нурбану…
Но в этом и заключалась опасность, от мечты поломойки или даже красавицы-наложницы из икбал, уже побывавших на ложе султана, до положения валиде так же далеко, как от земли до неба. Их мечты могли грозить неприятностями и быть опасными только для их окружения. А Нурбану не просто имела шанс стать следующей валиде, но и должна стать таковой, ее сын Мурад – старший у единственного сына Повелителя.
Это самое трудное – удержаться от поспешности в шаге от желанного приза, это самое опасное – не сделать опрометчивый шаг, не поспешить, когда до награды уже рукой можно дотянуться. Промедлишь мгновение – рискуешь остаться ни с чем, вожделенную награду перехватит кто-то другой, но всего на мгновение поторопишься – и потеряешь все, не только надежду, но и жизнь.
Кто самый опасный для Повелителя? Вовсе не поломойка, мечтающая родить от него сына и когда-нибудь возвести на престол, не впервые осчастливленная его вниманием красотка, даже не та, что родила и сумела вырастить до поры обрезания своего шехзаде, а те шехзаде, что уже вошли в силу, готовы править сами. Взрослые сыновья и их матери.
А еще жены взрослых сыновей, у которых есть свои сыновья.
У Сулеймана не было в живых матери Селима, Хуррем умерла раньше, чем стала валиде, хотя правила куда более властно, чем если бы таковой была. И сын у Сулеймана остался всего один.
И вот именно потому Селим и его любимая наложница Нурбану, родившая и вырастившая своего сына Мурада, были для Сулеймана самыми опасными людьми в империи.
Именно потому Нурбану была крайне опасна и для собственного мужа.
Чтобы стать валиде, ей мало привести на трон супруга, надо, чтобы этот супруг сам покинул свет, оставив Мурада на престоле. Казалось, никаких сомнений – Сулейман признавал Селима единственным наследником, а сам Селим любил и Нурбану, и ее сына Мурада. Мурад назван наследником второй очереди после отца.
Насколько же осторожной нужно быть Нурбану, чтобы не опередить судьбу на мгновение, не сделать тот самый решающий шаг на миг раньше, чем следует! Она умела ждать, научилась этому в последние годы жизни Хуррем Султан, когда едва не потеряла голову в буквальном смысле, связавшись со шпионкой Рима. Тогда Хуррем Султан дала ей важнейший совет: никогда не торопить события, ведущие к власти.
– Если тебе суждено быть валиде – будешь. Но если не суждено, сколько ни пытайся, не выйдет, только рискуешь погибнуть.
Сама Хуррем валиде так и не стала, не успела.
Нурбану ждала, терпеливо ждала много лет. Но иногда закрадывалась мысль о том, стоит ли то, что получит, такого долгого ожидания? Не будет ли власть, которую получит в результате долгого ожидания, слишком короткой? Сулейман стар, но крепок, сам отдавать трон не намерен, а ведь после него будет править еще Селим, и только потом придет очередь Мурада, только потом Нурбану сможет назвать себя валиде султан. Если Селим, подобно отцу, просидит на троне несколько десятков лет, то что останется ей, ведь они с Селимом ровесники?
Конечно, у Селима нет матери, следовательно, Нурбану сможет править гаремом, как это делала Хуррем Султан. Недавно она завела шутливый разговор с Селимом, поинтересовавшись тем, что он изменит в гареме, став султаном.
Тот задумчиво помолчал, а потом усмехнулся:
– Править гаремом останется Михримах, у нее хорошо получается. Ты с Мурадом будешь в Манисе, тебе там нравится, да и Мураду нужна помощь. А я наберу новых наложниц, молодых и красивых.
Нурбану понимала, что Селим нарочно дразнит ее, но понимала и другое – большая часть сказанного вполне возможна. Пока жива дочь Сулеймана Михримах Султан, Селим вполне может оставить правление гаремом ей, это в правилах гарема, если нет матери, то старшая в гареме сестра султана. Сулейман и здесь нарушил правила, доверив женское царство Топкапы дочери, а не сестре, но, во-первых, самого гарема как такового у Сулеймана уже давно нет, Хуррем его постепенно разогнала, во-вторых, Михримах – копия своей матери во всем.
Хуже того, что сказал, Селим мог только сделать. Угроза быть отодвинутой от цели, когда та так близка, и заставила Нурбану хотя бы тайно размышлять о возможности удаления не только правящего султана (тот все же старик, сам долго не проживет), но и Селима, и Михримах тоже. Освободить путь наверх можно, только устлав его трупами всех, кто мешает.
Жестоко? Но иного пути просто не существовало. Селим не Сулейман, он не пойдет против всего мира ради своей возлюбленной, да и Нурбану не такова, чтобы садиться на трон рядом с мужем. Она многому, очень многому научилась у Хуррем, однако натура другая. И возраст тоже, когда Хуррем заняла место валиде в гареме, ей было тридцать, а Нурбану уже почти сорок, разница велика.
Оглянувшись на едва живых служанок, которые просто засыпали стоя, Нурбану усмехнулась:
– Мефтуне, можете идти, я прилягу сама, если захочу спать.
– Да, госпожа, – служанки поспешно (пока не передумала) попятились и скрылись за дверью.
Нурбану требовала, чтобы с ней вели себя так, словно она уже валиде. Конечно, не в присутствии султана, но в своем дворце обязательно.
Это вызывало насмешки Селима, но Нурбану не сдавалась.
Служанки ушли, Нурбану действительно прилегла.
Уехать в Кютахью из Коньи… Что-то здесь не так, было что-то в этом нелепом приказе Повелителя, чего она пока никак не улавливала.
И вдруг поняла: а Мурад? Шехзаде уже слишком взрослый, чтобы его держать подле отца. У Мурада гарем, Нурбану сама купила ему нескольких девушек и не позволила Селиму на них глянуть. Одна из наложниц удивительно красива, настолько, что Нурбану порадовалась собственной предусмотрительности. Пусть эта Сафие лучше будет наложницей Мурада, чем составит ей самой конкуренцию в гареме Селима.
Но мысли о Сафие вернулись к приказу Повелителя. Может, Селим не все ей сказал? Это привычно, Селим не считает нужным и возможным откровенничать с женой (а Нурбану именовала себя именно так) по поводу дел. Ее удел – гарем и женские заботы. Нурбану делала вид, что согласна. Что, если Мурада отправляют отдельно от отца? Только куда? Оставляют в Конье или… Сердце сладко замерло: что, если Повелитель отправит в Манису старшего внука?
А вот это вопрос… С одной стороны, это означало бы, что Мурад предпочтительней в качестве наследника, чем Селим, с другой – что ей нужно покинуть двор мужа и отправиться с сыном.
Нурбану встала, снова тревожно прошлась по комнате. Чуткая Мефтуне немедленно заглянула в дверь, хозяйка махнула на нее рукой:
– Уйди.
Снова метались в голове тревожные мысли. Если Повелитель предпочтет внука в качестве своего преемника, то как на это отреагирует Селим? Он не такой увалень, каким выглядит, никто не знает, что в голове у шехзаде, там может быть все, что угодно. Селим одолел младшего брата с помощью войск отца, но мог бы и сам. Рохля Селим вдруг показал зубы, и это его, а не отцовской помощи испугался Баязид.
Уступит ли Селим трон сыну без боя? А сам Мурад, не пожелает ли он уничтожить отца как соперника за власть? Тогда война, исход которой неясен.
В любом случае это и победа Нурбану, и беда, она может вознестись и быть уничтожена, кто бы ни оказался у власти. Впервые шевельнулась удивительная мысль – вернуться на родину в Венецию.
Когда-то давным-давно, оказавшись в гареме Топкапы, Сесилия Веньер-Баффо, названная Хуррем Хасеки Султан за удивительный золотистый цвет волос новым именем Нурбану («Принцесса света»), категорически запретила себе вспоминать родину. Запретила, чтобы не терять душевные силы и скорей приспособиться к тем условиям (далеко не худшим), чтобы полюбить того, кому стала принадлежать, смириться и родить детей, лучше сына, и не одного.
Ей было некуда возвращаться, даже родные едва ли приняли бы обесчещенную Сесилию, а о замужестве и говорить не стоило. Сесилия незаконнорожденная, добавить сюда пребывание в гареме и… Кроме того, девушка решила, что если эта не самая красивая, хотя и умная женщина могла завоевать свое место, то и она сможет. Тогда красавица-венецианка не знала, сколь непостоянен успех в этом женском царстве, как опасна жизнь в нем.
Сесилии-Нурбану еще повезло, она оказалась в гареме тогда, когда самого гарема уже, по сути, не было, наложниц Повелителя Хуррем постепенно раздарила, хотя самому султану на ложе приводила красивых, но глупых девушек. Сесилия была умна, а потому к султану не попала, Хуррем взяла ее к себе и обучала премудростям гаремной жизни для сына. Хотела для Баязида, но золотоволоску увидел Селим, и мать не смогла отказать.
Что было бы, стань Нурбану наложницей Баязида? Она знала одно: сейчас единственным наследником султана был бы Баязид.
Но время нельзя повернуть вспять, что было, то было, Нурбану родила Селиму дочь, потом сына, потом еще дочерей. Селим был вполне сносен, конечно, ни о какой любви с ее стороны речи не шло, но Сесилия умела быть благодарной и мужа ласками в обмен на щедрые подарки и разрешение делать, что пожелает, отдаривала щедро. Была в этом не только благодарность, просто Сесилия прекрасно понимала, что неудовлетворенный муж может прикипеть сердцем к другой.
Она училась у Хуррем, присматриваясь, расспрашивая, иногда не совсем тактично и излишне любопытно. Как можно, не будучи первой красавицей, столь крепко держать сердце умного, сильного Повелителя в маленьких ручках? Нурбану, в отличие от других наложниц и служанок, не верила ни в какое колдовство, глупые, все колдовство Хасеки как на ладони, она и впрямь любила своего мужа, к тому же не замыкалась на постельных утехах, больше брала искренним интересом к его делам, дельными советами, а еще тем, что была самостоятельной. Да, в гареме умудрялась быть самостоятельной.
Все учла Нурбану, все приглядела у свекрови, но Хуррем Султан не могла научить невестку тому, как справиться с нынешней ситуацией, ей с таким сталкиваться не приходилось.
Нурбану задумалась: а если бы пришлось? Как когда-то Хуррем пыталась представить на своем месте умную Нур-Султан, так теперь Нурбану представляла на своем Хуррем.
Размышления помогли, Нурбану поняла, что независимо от того, как поступила бы Хуррем, ей самой никак нельзя торопить события, чтобы на трон сел Мурад. Нет, даже если сам Повелитель завещает престол этому внуку, всегда найдутся оспаривающие. Мурад должен стать султаном на законных основаниях, чтобы никто не мог возразить.
Для этого сначала султаном должен стать Селим, мало того, Селим должен жениться на самой Нурбану! Тогда ее сын, безусловно, станет первым наследником престола. Поэтому сама Нурбану должна быть рядом с Селимом, сделать все, чтобы тот стал султаном и… прожил после того недолго.
Утром она сама отправилась к Селиму. Тот появлению Нурбану не удивился, кивнул секретарю, чтобы тот вышел, и жестом пригласил кадину присесть, глаза смотрели насмешливо.
– Что привело вас в ранний час?
Нурбану выдержала его взгляд, не поддалась на насмешку.
– Господин мой, Повелитель отправляет вас в Кютахью?
– Да, ты же хотела быть ближе к Стамбулу? Кютахья ближе, радуйся.
– А… Мурад?
– А что Мурад? – удивился Селим.
– Мурад с вами?
– Конечно. Если только Повелитель не решит вдруг забрать его к себе в Стамбул.
Оп-па! А вот об этом она почему-то не подумала. Но отступать некуда, на глаза навернулись старательно выдавливаемые слезы (впрочем, она всегда была хорошей актрисой, умела плакать при необходимости):
– Вы не отправите меня с Мурадом, оставите при себе?
– Нет…
Что «нет» – отправит или оставит?
– Шехзаде, я не мыслю жизни без вас.
Селим смотрел на Нурбану с озадаченным любопытством. Он ни на мгновение не поверил в ее страдания из-за разлуки, за двадцать лет хорошо изучил и характер, и способности Нурбану, но и он прикипел к красавице сердцем. В конце концов, не один Сулейман однолюб, ловкая Нурбану сначала сумела околдовать его самого, потом подсовывала на ложе глупышек, которые только и могли ублажить тело, потому после ночных утех днем он возвращался к Нурбану.
Что она теперь задумала? Селим не менее проницателен, чем его отец, долго думать не пришлось. Нурбану нужно, чтобы он стал султаном, а уж потом хитрая женщина будет бороться за положение валиде. Что ж, это ему подходит. Пока подходит. Кивнул:
– Я не намерен отказываться от тебя. Конечно, ты поедешь со мной в Кютахью, там Эскишехир с его источниками неподалеку…
Вроде все хорошо закончилось, но по насмешке в зеленых глазах Селима Нурбану поняла, что он не поверил. Во власти шехзаде отказаться даже от матери своего сына, удалить от себя, при этом не допустив к сыну. И сыну она не очень нужна. Значит, должна стать нужной и тому, и другому.
– Хвала Аллаху! Шехзаде, не отпускайте от себя Мурада, ему могут вскружить голову недостойные люди.
В глазах снова полыхнуло зеленое пламя удивления и насмешки:
– Ты кого недостойным называешь, уж не Повелителя ли?
Она могла и сама насмешничать, но сейчас не время.
– Спаси Аллах! Что вы такое говорите?! Но Повелитель уже немолод, вокруг него столько вьется разных людей… Мурад юн и неопытен.
Селим насторожился:
– Хочешь с ним в Стамбул?
И снова Нурбану раскрывала глаза:
– Упаси Аллах! Пусть он будет с нами.
Странный разговор, пустой и напряженный. К чему?
Нурбану нужно было просто убедиться, что Мурад остается при них, а Селим подтвердил, что ее положение незыблемо. А упрочив свое положение, можно взяться и за положение Селима.
Сам Селим это прекрасно понимал, он хорошо помнил, что именно Нурбану сделала все, чтобы султан помог ему войсками против Баязида. Что теперь?
Муэдзины прокричали призыв к первой молитве, но в кухне дворца давно кипела работа. Повелитель встает рано и ест мало, но должно быть готово все, что бы вдруг ни пожелал падишах. На этой кухне готовили еду только Сулейману, для остальных существовали другие. Пока была жива Хуррем Хасеки Султан, для нее и ее придворных дам ежедневно горели очаги в большой кухне ближе к гарему, существовала еще та, что за воротами во втором дворе, там варят и жарят, пекут и режут для пашей Дивана. Каждое заседание их прерывается обедом, чтобы не отлучались.
Но эта кухня султанская. Повелитель и раньше не стремился к многолюдству на своих трапезах, изредка приглашая за стол кого-то из приближенных или родственников, что часто бывало одно и то же. Когда-то частенько с султаном обедал или ужинал его друг-советчик Ибрагим-паша, после одного ужина и был казнен. После смерти Хуррем Хасеки Султан чаще других бывал Дамат Рустем-паша, сын любимой дочери падишаха Михримах Султан.
Как умер Рустем-паша, его преемника Семиза Али-пашу на трапезу не зовут, Повелитель ест один. Для таких ограничений немало причин, но горе тому, кто решит не только сказать – подумать об этих причинах. Для всех султан здоров и бодр.
– Нет-нет, Аббас, это невозможно! – отрицательно мотал головой повар в ответ на просьбу своего помощника попробовать новый рецепт. – Не сегодня, это нужно делать, когда нет необходимости подавать блюдо Повелителю. Попробовать самим, несколько раз приготовить, чтобы убедиться, что все получается, как надо, и только потом подавать султану.
В султанской кухне каждый повар специализировался на приготовлении своего блюда, тот, кто хорошо готовил махмудийе (курочку в меду), понятия не имел о тонкостях приготовления шербетов, а кондитер не знал особенностей приготовления салмы… Для всего были свои люди, зато они уж знали все секреты, у такого не подгорит и не скиснет, не сбежит и не пересохнет, салма так салма, пахлава, халва, чорбасы (супчик), локма… все лучшего качества. И «имам баялды» («имам упал в обморок») получится таков, что и впрямь язык проглотишь или упадешь. На то и султанская кухня, чтобы быть в Османской империи лучшей.
Аббас зря уговаривал повара, отвечавшего за приготовление пахлавы, заменить сироп из лимонного сока, сахара и воды на такой же, но приготовленный на основе малины. Вот еще! Малина и орехи могут не сочетаться, и пахлава получится невкусной. Для Аббаса это просто проба сил (он горазд на выдумки, вчера приставал с идеей заменить сироп на разбавленный мед), а для Васима – дело жизни и смерти. Если не угодит, в лучшем случае выгонят, в худшем часниджир-баши (главный дегустатор блюд) решит, что хотел Повелителя отравить, тогда и вовсе казнят без раздумий. Васим так и сказал надоедливому помощнику:
– Вот будешь главным кондитером по пахлаве, хоть из горчицы сироп делай, а пока не смей ничего менять, и разговоры такие не веди, не то выгоню.
Разве мог он знать, что уже на следующий день именно Аббас будет готовить пахлаву для Повелителя, потому что сам Васим окончит свои дни, всего лишь попробовав то, что осталось нетронутым на тарелке, принесенной из покоев Повелителя.
В кухне оцепенение. Часниджир-баши сидел бледный, как смерть, с трясущимися руками, губами и всем, что вообще могло трястись. Такого в Топкапы не бывало, ни разу за все время пища Повелителя не была отравленной. Травили наложниц, однажды пытались расправиться даже с валиде, не раз это делали в отношении ненавистной всем Хуррем Султан, но чтоб Повелителя!..
Когда-то было – женщина, выдававшая себя за сбежавшую сестру шаха Тахмаспа, пыталась подсыпать яд в шербет султана, но Хуррем, невесть как учуявшая это (ведьма же!), буквально выбила чашу из рук отравительницы.
Но это уже после кухни, яд был всыпан прямо в покоях султана.
В этот раз все иначе.
Словно что-то предчувствуя, Повелитель распорядился выкладывать одно и то же блюдо на несколько одинаковых тарелок, чтобы никто не знал, с какой будет есть султан. Саму еду привычно пробовал часниджир-баши, но чтобы отраву не поместили на тарелку, их действительно стали подавать несколько.
Вот и в этот раз тарелок с салмой было шесть. Часниджир-баши попробовал салму, остался доволен, ее разложили по тарелкам и отнесли к Повелителю. Султан поужинал, в том числе отведав и салмы, а когда остатки и посуду принесли на кухню, страстный любитель салмы Васим ухватил кусочек с другой тарелки и…
Одно радовало – смерть была мгновенной, не мучился.
Мгновенно перетряхнули всех часниджиров, раскладывавших еду и подносивших тарелки к султанским покоям, но добиться ничего не сумели, потому что один из слуг вдруг схватил такой же кусочек и последовал за Васимом. Видно, не желал терпеть предстоящие пытки. Остальных все равно пытали, потому что преступник мог быть не один.
И теперь часниджир-баши мучился вопросом: как сообщить султану о произошедшем? Сообщил Ахмед-бей, кому, как не ему – главе разведки и безопасности, – расследовать это дело?
Виновный был известен, а вот кто его прислал, так и не узнали. Это плохо, потому что, как ни усиливай меры безопасности, отравить еду легче всего.
Повелитель запретил упоминать об этом вслух, но от Ахмед-бея потребовал тщательного расследования, не бывает преступлений без следов, с кем-то должен быть связан убийца, кто-то его привел на кухню, кто-то дал столь сильный яд.
– Все будет исполнено, мой султан.
– Ахмед-бей, враг очень силен и хитер, все знает о том, как организована работа кухни. Это может быть только свой.
Благодаря быстро принятым мерам слух о том, что Повелителя хотели отравить, ни по Топкапы, ни по Стамбулу не разнесся. Сулейман вовсе не желал, чтобы знали о такой попытке. Часниджира-баши назначили нового, не потому что прежнему больше не доверяли, просто он был не в состоянии что-либо делать, лежал пластом и только охал.
Сулейман, услышав о попытке отравления, замер, словно окаменел.
Его пытались отравить, и не раз. В первый раз спасла Хуррем, буквально заставив валиде дать Сулейману средство, которым спасали от яда ее саму.
Сулейману живо вспомнились те дни…
Повелитель при смерти! Это как гром с ясного неба, как внезапная ночь среди дня. Взвыли многие.
Хуррем просто окаменела. Случилось то, чего она опасалась больше всего. Если султан не выживет, то и сбежать не успеешь.
Гарем притих, валиде заперлась в своих покоях, не выходя, к себе никого не звала, сама ни к кому не ходила. Махидевран, напротив, ходила по гарему хозяйкой, все понимали, почему – будущая валиде-султан.
Янычары в своих казармах на всякий случай проверяли оружие.
Лекари суетились в покоях султана и рядом с ним, но ничего толком сказать не могли, лишь разводили руками и поили Повелителя общеукрепляющими снадобьями. И без того бледный Сулейман совсем побелел, он лежал, ни на что не жалуясь и просто ожидая смерти. Султан все слышал, но не мог ни открыть рот, ни пошевелиться.
Это очень тяжело, когда вокруг суетятся, не зная, что слышишь, обсуждают то как лечить, то насколько это состояние опасно, то что будет после смерти. Он и сам понимал, что ничего хорошего, потому что Мустафа мал, а янычары, которые за него, быстро сместят Ибрагима. У Ибрагима не столько власти и сил, чтобы противостоять янычарскому корпусу, но и сдаться просто так визирь не сможет. Значит, будет война внутри страны. Война внутри почти неизбежно означает нападение извне.
Сулейман не думал ни о Махидевран, ни о Хуррем, ни даже о детях, кроме одного – Мустафы, и то только потому, что тот наследник. Кто мог подумать, что при смерти окажется тридцатиоднолетний физически сильный и здоровый человек? Никто, а потому и к смене власти тоже не готовы.
Мысли умирающего султана были о том, что все старания предков, все их достижения будут бездарно потеряны из-за того, что кто-то сумел его отравить. И уже не столь важно, кто придет к власти, что будет с женщинами и детьми. Сулейман готовился к встрече с предками, которые обязательно укорят его в такой неготовности и потере.
Никто не знал, что это Хуррем принесла какое-то питье и убедила валиде попробовать. Помогло, но и Хафса, и сама Хуррем понимали, что говорить о средстве нельзя, его немедленно объявят колдовским и в отравлении обвинят саму Хуррем.
Но ей было неважно, кто что подумает, главное, чтобы помогло Сулейману.
Валиде влила противоядие в разжатые ножом зубы сына и долго сидела рядом, со страхом и надеждой наблюдая, как возвращается к нему жизнь.
По гарему разнеслось: Повелитель будет жить! Спасла его валиде, принесшая какое-то лекарство. Махидевран попыталась прийти к Хафсе, чтобы расспросить толком, но та не хотела никого видеть.
Утром Сулейман не просто открыл глаза, он даже сел на постели и смог поесть. Потом попросил позвать валиде. Хафса, сама едва пришедшая в себя от переживаний, пришла тут же.
Султан знаком отослал из комнаты всех, тихонько произнес:
– Валиде, благодарю вас, это вы спасли мне жизнь. Я не мог пошевелиться или что-то сказать, но все слышал. Слышал, как вы разжали мне зубы и влили в рот лекарство, после этого стало легче.
И Хафса не смогла солгать:
– Это не я, это Хуррем.
– Я слышал, как это делали вы.
– Но противоядие дала Хуррем.
– Почему она? – взгляд Сулеймана стал настороженным.
– Хуррем вынудила кизляра-агу узнать все симптомы болезни и поняла, что у нее были такие же, когда рожала Михримах. Ее тогда спасла Зейнаб. Хуррем приходила с противоядием сюда сама, но Ибрагим-паша не пустил. Тогда она явилась ко мне и просто заставила сделать это меня. Можешь благодарить свою Хасеки.
Сулейман чуть задумался, потом покачал головой:
– Пока никому ничего не говорите, что-то здесь не так…
– Она действительно переживала. Не думаю, чтобы сначала отравила, а потом пыталась спасти, да и не выгодно ей травить…
Это верно, последняя, кому выгодна смерть султана, – Хуррем, ей и ее детям в этом случае пришлось бы хуже всего. Тогда кто? Верно говорят: хочешь понять, кто преступник, подумай, кому выгодно. Но выгодно получалось янычарам и… Махидевран. Хафса с трудом сдержалась, чтобы не сказать, что Махидевран вчера едва ли не комнаты заново делила.
– Пусть Хуррем придет, поговорить хочу.
Валиде с тревогой посмотрела в бледное лицо сына:
– Мой сын, может, не сейчас? Вы еще слишком слабы.
– Я не буду расспрашивать об отравлении, просто хочу видеть…
Второй раз во время похода спасла собственная предусмотрительность. Понимая, что возможно отравление, его врач Хамон-старший постоянно давал противоядие, но сам Хамон заболел (здесь не было отравления, просто старость), а его сын, тоже врач, отсутствовал, ухаживая за умирающим отцом, враги султана сменили яд, и Сулейман едва выжил.
Правда, он сумел воспользоваться своим состоянием, сделав вид, что ничего не видит и не слышит, чтобы посмотреть, кто и как будет себя вести. Обманывать пришлось и Хуррем, что далось Сулейману тяжелей всего. Его Хуррем не просто не предала, но и сделала все, чтобы удержать власть до его выздоровления, на которое и надеяться-то не могла. А ведь могла бы посадить на трон одного из своих сыновей.
И вот теперь рядом ни Хуррем, ни Хамона, а его снова пытаются отравить. Мешает Великолепный… Кануни… Тень Аллаха на Земле… просто никому не нужный старик, который старается не подавать вида, чтобы не ослабла власть в Османской империи. Султаны никогда не показывали своей немощи, и Сулейман не показывал. Кому какое дело, кроме врачей, что невыносимо болят ноги, что ноет или колет правый бок, что до головокружения накатывает дурнота. Нет, настоящие правители умирали в походах, он тоже выйдет еще в один, обязательно выйдет, вот только поборет нынешнее головокружение, соберется с силами и выйдет.
Что делать, ждать, пока все же отравят?
Повелитель собирал Совет Дивана, чтобы объявить свою волю.
Все забеспокоились: неужели намерен уйти, оставив престол сыну?
Паши на Совет собирались возбужденные, но осторожно молчаливые. Опасней всего время перемен, можно ошибиться и оказаться в лучшем случае на обочине, в худшем покинуть этот мир.
Когда выкрикнули «Внимание!» и появился Повелитель, многие старательно скосили глаза, чтобы рассмотреть, как он движется. Сулейман, заметив это, усмехнулся: после сегодняшнего дня прибавится косых. Не стал томить, сразу объявил, зачем собрал:
– Не скрою, что прошлым вечером нас пытались отравить…
И снова смотрел, кто как отреагирует. Так и есть, ужас фальшивый, все прекрасно о попытке отравления знали, значит, секрет Топкапы для Дивана секретом не является. Что ж, говорить будет проще.
– Но мы собрали вас не для того, чтобы рассказывать о неудавшемся покушении. Мы назначаем нового великого визиря – Соколлу Мехмеда-пашу…
Едва успели визири вскинуть изумленные глаза на падишаха, едва сам Мехмед-паша успел проглотить вставший в горле ком, как Сулейман продолжил:
– … и объявляем подготовку к походу на императора Максимилиана Габсбурга, которого надо снова проучить за неуплату дани. Поход назначаем весной, подготовку к нему поручаем новому великому визирю.
Он больше не стал говорить ничего, не объяснил, почему вдруг решил сам возглавить поход, хотя болен, почему объявил о нем загодя…
Просто Сулейман решил уйти, чтобы не мешать, а если не погибнуть, то хотя бы умереть в походе. Это был его выбор, очень трудный и несколько странный. Выбор, который не решал никаких вопросов, кроме самоустранения, и открывал путь к трону шехзаде Селиму.
Все, что мог, Сулейман для Селима уже сделал – освободил путь к престолу.
Сулейман не знал только одного – того, что все эти годы его беспокойная дочь, не смирившись с гибелью мужа, проводила свое расследование, вернее, заканчивала то, которое начал Рустем-паша. На могиле мужа Михримах когда-то поклялась найти его убийц. И она обещание выполнила.
Султан не узнал о результатах, а знай он, возможно, распорядился бы престолом иначе…
Назад: Трудности выбора
Дальше: Когда за расследование берется женщина…