НАТАЛЬЯ ПУШКИНА…
18 февраля 1831 года в недавно построенную (даже и не завершили до конца) церковь Вознесения Господня на Царицынской улице народ не пускали – венчание. А любопытных было тьма, потому как свадьба у двух очень примечательных людей. Первый поэт России Пушкин венчался с первой красавицей Москвы Гончаровой.
«Господи Боже наш, во спасительном твоем смотрении ныне рабы твоя, Александр и Наталья, якоже благословил еси сочетатися друг другу, в мире и единомыслии сохрани; честный их брак покажи; нескверное их ложе соблюди; непорочное их сожительство пребывати благоволи, и сподоби их старости маститей достигнути чистым сердцем делаюша заповеди твоя…»
Красавица невеста повыше жениха будет, нежная, словно лебедь белая, свеча в руке чуть дрожит… Навсегда ведь, в радости и горе, пока смерть не разлучит… А каково будет жить с Пушкиным?
Жених задел за аналой, с которого упали крест и Евангелие. Потом свеча у него погасла, а потом и шафер, державший над его головой венец, почувствовал, как рука онемела, и попросил замены, кабы хуже не вышло.
Все не по правилам, все худые предзнаменования. Может, потому жених бледен и столь некрасив?
Но невеста ничего не замечала, она двигалась как во сне… Была Наташа Гончарова, стала Наталья Николаевна Пушкина…
Из церкви – в снятый Пушкиным дом на Арбате, где встретили Нащокин и Вяземский, благословили… И снова дурное предзнаменование: один из поднесенных бокалов поехал по накренившемуся подносу, упал и разбился. Нащокин попытался шутить:
– На счастье! Смотри, Пушкин, у тебя даже посуда сама бьется, счастлив, брат, будешь.
Застольем распоряжался Лев Сергеевич Пушкин. Нащокин снова смеялся:
– Наш Лева Пушкин очень рад,
Что своему он брату брат!
– А как мне вас называть?
Вопрос, заданный тихим голосом, поверг Пушкина в какое-то непонятное состояние. Самая красивая женщина Москвы, да что там, России, стала его женой, принадлежала ему, как мужчине, а он смущался, словно мальчишка. Он, всегда сам смущавший дам, едва не краснел (спасал только смуглый оттенок кожи) и трепетал перед этой девочкой.
Пожал, почти дернул плечами, стараясь скрыть это свое смущение за насмешливостью:
– Пушкиным…
– Хорошо.
Она все шесть лет и потом до конца жизни будет называть прилюдно его именно так: «Пушкиным», а вот наедине и при самых близких все же Сашей, и то не сразу. Он благоговел перед ней, она перед ним.
Какая бы это могла быть пара! И все же они были такие разные…
Измученная беспокойством предыдущих месяцев и дней, когда казалось, свадьба вот-вот сорвется, и еще более страстностью мужа, Таша спала, а он, проснувшись рано, лежал, не шевелясь, и разглядывал свою Мадонну.
Она была совершенством во всем: не только лицо, но и шея, плечи, грудь, ноги… вся фигура, стройная и гибкая. Он, столь любивший и ценивший женскую красоту, получил в супруги совершеннейший ее вариант.
Но у этого варианта оказался один… плюс или минус, Пушкин никак не мог этого понять, – она не была горяча и страстна как любовница. Целомудренная девочка, никому не позволившая залезть к себе в постель, она ничего не знала о страсти, ничего не смыслила в любовных утехах. Это хорошо или плохо?
Хорошо! Замечательно! Обучить и развить ничего не стоит, он-то на что?
Эта женщина не разбужена, следовательно, не испорчена. Разбудить, воспитать себе отменную любовницу, но притом верную и преданную, – вот и весь сказ! Тогда и никаких амуров не нужно, женки достанет.
Пушкин был просто в восторге от такой перспективы. Но насладиться мыслями не успел, со стороны прихожей послышался шум. Наталья чуть заворочалась, он укрыл жену одеялом, а сам вскочил и, накинув халат прямо на голое тело, приоткрыл дверь. Так и есть: друзья явились пораньше с утра поприветствовать молодоженов.
Пушкин замахал на них руками, чтобы не шумели, знаками показал, что сейчас выйдет. Тихонько поцеловал сладко спящую жену в висок, быстро и почти как попало оделся, накинул халат и выскользнул из спальни.
Наташа проснулась несколько позже. Мужа рядом не было, зато из гостиной слышались мужские голоса. Неужели у них гости?! Ой как нехорошо, она, хозяйка дома, спит… Поискала глазами платье и поняла, что попала в неловкое положение – кроме свадебного, надеть и нечего. Разве вон халат, но в нем не выйдешь к приятелям мужа.
И все же она надела на сорочку халат, убрала постель и села ждать, когда зайдет служанка или сам муж.
Замужем… она больше не Гончарова, а Пушкина…. Госпожа Пушкина… супруга первого поэта России…. Было от чего кружиться голове. Он небогат, но Наташа и не привыкла к богатству, вернее, отвыкла от того, чтобы выполнялись любые капризы и пожелания, как бывало когда-то у деда. Нет, мать воспитала их строго, а потому не о богатстве думала новоиспеченная Пушкина, а о том, как бы не опозориться перед приятелями мужа.
Шли минута за минутой, но никто не заходил, мало того, из-за двери слышались взрывы смеха, видно, обсуждали что-то веселое. Наташа просто не знала, как нужно себя вести в таком случае, а потому, послушав у двери, вернулась на стул к окну…
– А твоя женка любительница спать!
– Или ты ее так измотал за ночь, что и в себя не прийти?
Пушкин, смеясь, глянул на часы и обомлел. Было без четверти три! Он просидел с друзьями за разговорами почти до обеда, а Наташа там в спальне и выйти явно не может, потому как тут веселая компания!
Приятели, видно, все поняли по его смущению, стали поспешно прощаться. Нащокин на прощанье в прихожей посмеялся:
– Вот тебе, брат, первая разница между женатым и холостым. Прежде сколько хотел и с кем хотел сидел, хоть в халате, хоть даже без, а нынче о супруге думать должен. Передай наши поздравления и поцелуй за нас.
– Я сам за себя поцелую…
Она постаралась сделать вид, что все хорошо, но слезы скрыть не удалось.
– Что же ты не вышла к нам?
И зачем спросил, ясно же почему.
– Как?
– Прости, душа моя, заговорился…
Наташа уже поняла, что жизнь рядом с поэтом, привыкшим к вольности, простой не будет.
Но немного погодя они давали бал. Это был настоящий бал, хотя и не блестящий и не на всю Москву! Было безумно весело, Пушкины хорошо угощали, и танцевали после до трех утра. Наташа в качестве хозяйки немыслимо хороша, приятели завидовали, подруги тоже… Сестры вздыхали: глаза госпожи Пушкиной светились счастьем, замужество было явно удачным. Сам Александр Сергеевич тоже сиял, словно новенький начищенный самовар.
Граф Толстой довольно фыркнул:
– Смотри, не лопни от удовольствия.
Это тем смешней, что сам Толстой в два раза толще Пушкина…
Теперь у нее был свой дом, целый штат прислуги: дворецкий Александр Григорьев, экономка Мария Ивановна, повар, горничная, остался слуга Пушкина Никита Козлов…
Супруг вывозил ее в свет, на балы, на маскарад, на санные катания… весело, красиво, почти беспечно… Все вокруг восхищались молодой Пушкиной, всем она нравилась, сам поэт не просто не спускал с жены влюбленных глаз, он ухаживал за ней так, как не имел возможности ухаживать, будучи женихом.
Все вокруг вспоминали каламбур, сочиненный Левушкой Пушкиным:
– Он влюблен,
Он очарован,
Он совсем огончарован…
Но Пушкин был счастлив, и этому очень радовались друзья. У Пушкина, жившего трактирной жизнью, теперь бывали обеды и ужины, имелись семейные обязанности. Он не кутил ночами, хотя очень много времени, к досаде молодой жены, по-прежнему проводил с приятелями. Но все равно, Пушкин был женат!
Пушкин рассказывал жене:
– Бабушка твоя двоюродная, Наталья Кирилловна Загряжская, прелесть такая, что и выразить невозможно! Нанес я ей визит, встретила меня за туалетом, словно хорошенькая женщина, а не старуха. Строго поинтересовалась, что, мол, я женюсь на ее внучатой племяннице? Подтверждаю. Строго качает головой: «А я ничего не знала, мне не сообщили. Мне Наташа не писала».
– Это не я должна писать, это маменька. Она у нас с Натальей Кирилловной переписывается. Редко, правда.
– Будем в Петербурге, всенепременно поклонимся, бабушка проживет еще долго, успеет и правнуков посмотреть. Знаешь ли ее историю с императором Павлом?
– Нет, хотя говорили, у нее историй много…
– Почему ж вам не рассказывали?
– А кто, маменька?
Пушкин подумал, что его теща и впрямь не станет ничего такого рассказывать дочерям.
А история заключалась в том, что Наталья Кирилловна Загряжская жила согласно своему строптивому нраву, не обращая внимания даже на императорское неудовольствие. Она могла себе позволить любую партию, потому что была дочерью Кирилла Григорьевича Разумовского и Натальи Нарышкиной, но вышла замуж за скромного офицера Измайловского полка Николая Загряжского. Родителям пришлось примириться с волей дочери, она всегда заставляла с собой считаться.
К тому же у Натальи Кирилловны был очень острый язычок, которого просто побаивались при дворе. А еще она не меняла своих пристрастий и не бросала друзей, даже если это грозило опалой. Так она пережила опалу со стороны императрицы Екатерины, потому что была дружна с цесаревичем Павлом, а потом так же была удалена от его двора, когда устроила одну выходку на балу. Именно это и имел в виду Пушкин.
Строптивица не желала здороваться со статс-дамой Лопухиной. Когда император Павел выказал ей свое недовольство по этому поводу, Наталья Кирилловна на первом же балу подошла к Лопухиной и громко объявила: «По именному его величества приказанию, мною сегодня полученному, честь имею поклониться вашей светлости».
Гнев императора вылился в приказание немедленно покинуть Петербург. Наталья Кирилловна долго упрашивать себя не заставила, она покинула и Россию заодно, отправившись в Дрезден. Обратно вернулась только при воцарении императора Александра I. Но и при нем, и при Николае I вела себя весьма независимо, например, не пустила на порог министра Чернышова, узнав, что тот предал своего брата-декабриста.
Пушкин восхищался двоюродной бабушкой своей невесты, а потом жены и очень с ней подружился. Многие привычки и даже черты внешности ее переданы в «Пиковой даме».
Наталья Николаевна только головой качала, она так не сумела бы.
– А слышал я, что и ты, моя душа, строптивость проявила при выборе жениха?
Глаза Пушкина смотрели внимательно, словно поощряя ее к честному ответу.
– Я?
– Отвечай, строил тебе амуры князь Мещерский?
Таша вспыхнула:
– Да что там…
– А теща моя его желала бы своим зятем видеть, так? И деду твоему Афанасию Николаевичу обо мне не слишком добро отзывалась… а ты заступалась… Было такое?
– К чему же дедушке рассказывать!
Наталья даже досадливо поморщилась, у Пушкина с Натальей Ивановной и без того не слишком теплые отношения, а тут еще Афанасий Николаевич добавляет. Ну и что из того, что она дедушке писала про своего жениха, защищая от дурных слухов?
Пушкину больше не нужно подтверждений, он читал письмо Наташи к деду, где она действительно заступалась, объясняя Афанасию Николаевичу, что о женихе зря распускают сплетни, он хороший.
Александр притянул жену к себе, поцеловал в ровный пробор, попутно вдохнув запах блестящих словно шелк волос. Она все пахла чистотой и свежестью, была неиспорченной и незамутненной, как вода в чистейшем роднике…. Чтобы отвлечь, принялся говорить о другой родственнице:
– И тетушку твою Екатерину Ивановну я обожаю.
Наташа улыбнулась:
– Тетушка мне писала, что весьма вами довольна…
– Кем?
– Тобой…
– Вот то-то же! Я тебе, женка, муж и не выкай мне впредь!
Муж… жена… это звучало так необычно! И счастливо!
Смутившись своих собственных мыслей, он снова стал говорить о ее петербургских родственниках, которых Наташа никогда не видела, потому что ее мать, оставшись после раздела имущества умершего отца, а потом брата без желаемого надела, с сестрами поссорилась и в Петербург не ездила. Сама Наталья Ивановна часто бывала в Кариане – имении Загряжских, которым владела в долях с родственниками, но дочерей не возила. После рождения Наташа там и не бывала.
– А знаешь ли, что твой дядя Ксавье де Местр, супруг Софьи Ивановны, хорошо знаком с моими родителями и даже рисовал мою матушку Надежду Осиповну и брата Льва?
– Неужели?
– И я многим ему обязан. Умнейший человек, он ведь перевел басни Крылова на французский язык…
– Я и не знала!
– Многого ты, душа моя, не знаешь, образовывать тебя и образовывать. Он еще и книги по физике и химии написал…
– Это я слышала, отец как-то говорил, что у тетушки Софьи Ивановны муж учебники пишет. А вы… ты учился по его учебникам?
Чуть улыбнувшись ее оговорке, Пушкин помотал головой:
– Я в таких предметах не силен. А вот басни ему удались, их я читал. И еще у него есть по-французски «Путешествие вокруг моей комнаты». Занятно.
Наташа рассмеялась, подняв лицо к мужу. Она сидела у его ног на ковре, сложив руки на его коленях и положив голову, а Пушкин с удовольствием перебирал ее нежные как шелк волосы. Это была их любимая поза, до самой трагической развязки их судьбы Пушкины будут вот так сиживать.
Однако московское счастье продлилось недолго….
Как и предвидела Екатерина Ивановна, ужиться с тещей поэт не смог, привыкшая к полному подчинению своих детей, Наталья Ивановна ожидала того же и от зятя. Но не тут-то было, он не только сам подчиняться тещиным замашкам не захотел, и Наталью свою живо от родительского дома отвадил.
А Гончарова-старшая ярилась сильнее и сильнее. Зять не столь богат, чтобы содержать всю семью, муж все чаще страдал помутнением рассудка, превращаясь в настоящую обузу, свекор продолжал загонять имение в долги, денег не было, а проблемы все росли. И помощи ждать было просто неоткуда. Афанасий Николаевич не допускал к управлению имением никого, а временами даже поговаривал о намерении его продать. Оставить семью вообще без Полотняного Завода было преступлением, но долги росли как снежный ком.
Теща злилась и вымещала злость на зяте.
Пушкина хватило на три месяца, вернее, еще раньше он начал заводить разговор о том, чтобы вернуться в Петербург. Приближалось лето, и провести его и осень можно на даче с превеликим удовольствием.
– Я покажу тебе Царское Село, наш Лицей… покажу столь прекрасные места… Там все поэзией дышит, сердце радуется. А уж осенью Царское Село и вовсе сказка…
Наташа смотрела на мужа блестящими счастливыми глазами, она готова ехать с ним куда угодно, в блестящий Петербург тем более.
