Предательство
— Каро, ты не спишь? Я хочу поговорить с тобой…
— Если о Байроне, то сплю.
Мать чуть натянуто рассмеялась:
— Нет, дорогая, не о нем. Разговаривать о нем у меня нет никакого желания. Я полагаю, что тебе в Ирландии не стоило бы демонстрировать разбитое сердце.
— Оно не разбито.
— Тем более.
— Я постараюсь. Это все?
Каролина действительно постаралась, она вовсе не выглядела человеком с разбитым сердцем, ежедневно бывая где-то на балах, приемах, карнавалах, с какой-то яростью отплясывая ирландскую джигу так легко, словно в ее жизни не было ни боли, ни разочарования.
А его пока и не было. Да, заставили уехать в Ирландское поместье, да, Байрон отправился в Челтнем, они далеко друг от дружки, но ведь это временно, зато какой будет встреча!
В предвкушении будущей встречи она была готова вытерпеть адовы муки разлуки…
А Байрон? Он вовсе не мечтал ни о встрече, ни о самой Каролине. Писал ей:
«…клянусь тебе вновь: никто, пока я жив, ни на словах, ни на деле не займет в моем сердце место, навеки принадлежащее тебе…»
И одновременно клялся друзьям, что счастлив избавиться от этой женщины. Особенно такие речи нравились дамам, за которыми поэт принялся волочиться с удвоенной энергией, невзирая на свое намерение жениться на Аннабелле.
Байрон лгал всем: Каролине о своей любви, леди Мельбурн о том, что даже не переписывается с бывшей любовницей и что горит желанием жениться на ее племяннице Аннабелле, итальянской певице, которой вдруг увлекся, что она единственная женщина, ради которой он может бросить свет, наконец, леди Оксфорд, с которой вдруг завязался роман, что никогда и никого не любил до нее…
Женщины, кроме Каролины, понимали, что он лжет, но эта ложь была выгодна и удобна, а потому делали вид, что не замечают.
В самый разгар интрижки с итальянкой Байрон вперемежку с рассказами о прелестях и недостатках этой любовницы уговаривал леди Мельбурн посодействовать женитьбе на Аннабелле:
«…хотя бы ради удовольствия называть вас тетушкой!»
Леди Элизабет помогла не сразу, но переживания по поводу недостойного поведения возможного племянника ни при чем, ее злило столь легкое предпочтение других ей самой, как-никак Байрон был и ее любовником тоже. Леди Мельбурн понимала, что огромная разница в возрасте не позволит ей долго пребывать в таком положении, но не столь же откровенно расписывать прелести смуглой итальянки!
А уж когда Байрон сообщил, что если Аннабелла откажет, то он с легкостью женится на любой другой, кто не плюнет ему в лицо, но принесет приданое, леди Мельбурн забеспокоилась. И все же последней каплей стал открытый роман Байрона и леди Оксфорд. Джейн Элизабет Оксфорд тоже годилась Байрону в матери, но еще сохранила красоту, к тому же имела весьма сговорчивого супруга, глаза которого при виде любовников жены закрывались сами собой…
Имение Оксфордов в Айвоне славилось своим гостеприимством, многочисленные дети леди Оксфорд развлекали гостей не хуже взрослых, всегда было о чем поболтать и с кем прогуляться по прекрасному парку.
Умная, прекрасно образованная и умевшая поддержать любой разговор леди Оксфорд легко очаровала Байрона. Окруженный ее дочерьми, Байрон чувствовал себя словно в восточном гареме. Конечно, дочери еще молоды, но прелестны, как и сама леди, чья зрелая красота пришлась поэту по душе куда больше экзальтированной Каролины.
К леди Оксфорд Каролина ревновала еще меньше, ведь та была ее лучшей подругой. Когда Каролина только осваивалась в высшем обществе Лондона, именно леди Джейн Элизабет стала ее наставницей. Эта наставница сыграла немалую роль в вольном поведении Каролины, поскольку сама не слишком обращала внимание на моральные ограничения, правда, всегда умела избегать откровенных скандалов.
Сначала, когда после недельного пребывания в Миддлтоне Байрон отправился в Эйвуд, Каролина даже обрадовалась, что не в Лондон, но первое же письмо любовника из имения Оксфордов женщину страшно насторожило. В тоне Байрона появились нотки удивительного удовлетворения. Сердце влюбленной женщины не обманешь, за скупыми строками послания она мгновенно разглядела зародившийся роман.
— Боже! Да ведь леди Оксфорд ему в матери годится!
Но что могла Каролина изменить, находясь так далеко? Забыв о гордости и осторожности, она принялась изводить любовника подозрениями. Байрону бы сразу ответить честно, но он привычно принялся лгать, утверждая, что очарован юными дочерьми леди Оксфорд, а мамаша нечто вроде приложения, дуэньи.
Некоторое время Каролина делала вид, что верит, в ответ, пытаясь пробудить ревность Байрона (хотя прекрасно понимала, что это не удастся), описывала, скольких молодых людей очаровала, сколькие готовы ради нее броситься в море или совершить другую подобную глупость… как весело проводит время.
Ее письма не могли обмануть Байрона, потому что между строк откровенно сквозило то, как она тоскует, как ждет будущую встречу, как терзается страстью и ревностью.
«…стоит подумать, что всего лишь восемь гиней, почтовая карета и лодка отделяют меня от вас!»
Байрон был в ужасе от перспективы приезда осточертевшей бывшей любовницы, но, вместо того чтобы честно написать ей об этом, продолжал лить бальзам на раны Каролины, называя единственной любовью на свете.
А вот знакомые писали совсем иное: лорд Байрон прекрасно проводит время в имении герцогини Оксфорд, делает ее дочерям очаровательные подарки, пишет для них стихи, много гуляет и, кажется, даже намерен отправиться с семейством на Сицилию!
Леди Генриетта не знала, как сказать об этом дочери, но шила в мешке не утаишь, наступил момент, когда и Каролина узнала о связи любовника с бывшей подругой и наставницей, а также о подарках. В описании прелестного колечка, преподнесенного поэтом дочери леди Оксфорд юной Шарлотте Харли, Каро легко узнана то самое кольцо, которое ювелир делал по ее заказу для Байрона. Кольцо любви он с легкостью отдал другой?!
Вторым ударом было предательство со стороны леди Оксфорд, которую несчастная Каро считала своей старшей подругой и наставницей. Каролина никогда не предавала друзей, была готова ради них на любые безумства, а потому холодное предательство тех, кому она так верила, стало для бедной женщины настоящим потрясением.
И все равно она пыталась не верить, разумом понимала, что Байрон лжет, называя любимой и клянясь в верности, сердце кричало, что у него другая, это подтверждали письма, рассказы, но она закрывала глаза, приказывала разуму молчать, а сердцу верить письмам любовника больше, чем всему остальному.
Потому очередного письма ждала, как манну небесную. И получила такую пощечину! Каролина отправила свой локон и попросила в ответ локон Байрона. Он прислал, но лучше бы не делал этого!
Конверт был с гербом Оксфордов, это покоробило Каролину, но она легко объяснила ситуацию тем, что у Байрона просто не нашлось под рукой другого. Однако содержимое повергло несчастную женщину в шок — в письме вместо локона самого Байрона лежала прядь волос… леди Оксфорд!
У Каролины случилась истерика, ведь поэт этим признавался, что у него действительно роман с леди Джейн Элизабет! В Эйвуд полетело письмо к самой леди с требованием прояснить ситуацию.
Когда пришел ответ, леди Генриетта пожалела, что не перехватила письмо и не сожгла его, хотя в таком случае Каролина и вовсе попала бы в нелепую ситуацию. Наблюдая, как дочь читает послание из Эйвона, леди Бессборо хмурилась, и, как выяснилось, не зря. Ответила не леди Джейн Элизабет, а сам Байрон. Скорее всего, он писал под диктовку леди Оксфорд, и это было особенно оскорбительно. Не знай Каролина других писем от Байрона, она сочла бы это просто оскорбительным, но не более, но совсем недавно Байрон клялся в любви, в том, что она единственная на все времена, а теперь писал резко и жестоко!
«Леди Каролина, я вам больше не любовник, и так как вы вашей совсем не женственной назойливостью вынуждаете меня к признанию… узнайте же, что я люблю другую, назвать ее было бы с моей стороны бесчестно… В доказательство моего расположения к вам позволю себе дать следующий совет: излечитесь от своего тщеславия, оно смешно, изощряйтесь с другими в своих бессмысленных капризах и оставьте меня в покое.
Ваш покорный слуга Байрон».
Сначала Каролина, словно не понимая содержания, дважды перечитала текст. По ее изменившемуся лицу леди Генриетта поняла, что в письме нечто ужасное, а потому, когда Каро быстрым шагом вдруг бросилась из комнаты прочь, мать поспешила за ней.
И вовремя, потому что, опоздай леди Генриетта хоть на минуту, выхватить бритву из рук несчастной отвергнутой возлюбленной уже не удалось бы. С трудом справившись с дочерью, леди Генриетта позвала на помощь, одним из первых прибежал Уильям, они уложили бьющуюся в истерике Каро в постель, силой напоили снотворным и сообщили всем, что у нее просто приступ из-за переутомления. Если вспомнить то, как выплясывала на вечеринках леди Каролина, то ничего удивительного.
Уильям вызвался посидеть подле жены, пока та не придет в себя. Леди Генриетта рыдала.
— Что случилось, мне-то вы можете сказать?
Мать лишь протянула ему письмо, в конце концов, Уильям должен знать, что происходит. Уильям читал письмо молча, лишь желваки ходили ходуном. Некоторое время сидел так же молча, потом чуть поморщился:
— Не будь ситуация столь нелепой, я должен бы вызвать Байрона на дуэль за оскорбление супруги. Но как это сделаешь, не скомпрометировав Каро окончательно? Думаю, это продиктовано леди Оксфорд, женщины умеют наносить удары куда больнее, чем мужчины.
— Теперь вы бросите Каролину?
— Нет, при условии, что она сама бросит охотиться за Байроном.
Каролина очнулась, но не сразу поняла, где находится. В комнате полумрак, горела всего одна свеча, она в постели, хотя сквозь неплотно задернутую штору пробивалась узенькая полоска света. В постели днем… Что случилось? Голова просто раскалывалась от боли, и, сделав попытку скосить глаза на окно, она невольно застонала.
— Осторожно, дорогая, лежи спокойно. Доктор сказал, что тебе нужен покой.
Голос Уильяма мягок и ласков. Значит, с ней что-то произошло, упала… потеряла сознание… разбилась… Но тела Каролина не ощущала, только немыслимую боль в голове. Словно ту стянули железными обручами, любое движение даже глазами приносило новый всплеск боли. Если закрыть глаза, то плыли кроваво-красные круги.
— Что… со мной?..
— У тебя, видимо, небольшой удар, нужно просто полежать спокойно.
— По-ч-чему…
Говорить тоже очень больно, все больно, даже думать.
— Не стоит сейчас об этом, лучше осторожно попей вот это и поспи, тебе сейчас нужно много спать…
Уильям ухаживал за ней, как хорошая сиделка, поил, кормил из ложечки, укрывал… только не рассказывал, что произошло.
Но однажды она вспомнила сама. Письмо от Байрона… то, где он жестоко ставил ее на место! И это человек, совсем недавно клявшийся в вечной любви! Она застонала, услышавшая горничная бросилась успокаивать и снова поить каким-то снотворным.
За две недели тоски Каролина похудела неимоверно, она стала похожа на скелет, обтянутый кожей. Только в глазах плескалась боль, теперь уже не из-за головы, а боль сердечная, душевная.
В один из дней Уильям присел рядом на кровать, принялся рассказывать что-то почти веселое, стараясь развлечь жену, но та снова разрыдалась.
— Каро, ну что ты, Каро! Сколько можно из-за него плакать? Ни один поэт не достоин твоих горючих слез, дорогая.
Каролина вдруг уткнулась лицом в руку мужа и прошептала:
— Я люблю его…
Столько горечи, боли, тоски было в этой короткой фразе, что Уильям содрогнулся. Жаль, что нельзя выжать Байрона на дуэль, не скомпрометировав Каролину окончательно. С каким удовольствием он всадил бы пулю в этот белый лоб, отомстив и за жену, и за себя! За этот стон Байрона следовало бы просто задушить!
Уильям осторожно погладил Каролину по голове:
— Ну, ну, успокойся… Нельзя заставить любить себя, Каро, и выпрашивать любовь тоже нельзя, это я знаю точно…
Она содрогнулась, поняв, что муж говорит о себе. Он много лет по-настоящему любил свою беспокойную супругу, но Каролина не отвечала взаимностью, всего лишь позволяя себя любить. Теперь она знала, каково это. Правда, легче от такого познания не становилось.
— Прости меня, Уильям…
— Уже простил. Только постарайся не совершать глупости, чтобы не получать вот такие пощечины…
Она снова расплакалась то ли от жалости к самой себе, то ли от понимания, что ничего изменить уже не сможет, то ли от сознания, что и справиться с собой не сможет тоже…
Уильям гладил и гладил жену по спутавшимся волосам, пока Каролина не заснула, потом осторожно высвободил руку, укрыл супругу одеялом и сел в кресле, размышляя, как жить дальше…
Пройдет немало лет, и другая женщина, еще более юная и потерянная, будет так же рыдать, уткнувшись в плечо уже пожилого лорда Уильяма Мельбурна, тогдашнего премьер-министра Англии, так же твердя:
— Я люблю его…
И лорд Мельбурн будет гладить по тщательно убранным волосам королеву Англии Викторию, без памяти влюбившуюся в наследника российского престола Александра Николаевича, бывшего в Англии с визитом. Красавец-цесаревич отвечал королеве взаимностью, но их брак был просто невозможен, потому что у Англии не было другой королевы или короля, а у России другого цесаревича.
И королева, и российский наследник оказались разумными, они сумели завязать свои чувства в узел и позволить разуму взять верх, не произнеся решительных слов, после которых отступление было бы невозможно. Сделало ли это их счастливыми? Наверное. У обоих были семьи, дети и трон. Оба «вышибли клин клином».
А сам лорд Мельбурн, хотя и содействовал прекращению этого романа, в глубине души очень жалел королеву, которой непозволительно любить, кого прикажет сердце. Гладя рыдающую королеву по голове, лорд Мельбурн наверняка вспоминал свою уже умершую супругу, беспокойную Каро, в отличие от Виктории не сумевшую справиться со своим сердцем. Неудивительно, она же не королева…
Каро действительно не сумела, она продолжала страдать, вынашивая то планы возвращения Байрона, то планы мести, причем поочередно то самому поэту, то его любовницам, которых после Каролины снова стало много, Байрон не мог довольствоваться одной женщиной…
Рядом страдал Уильям не в силах ни помочь жене, ни развестись с ней.
Байрон решил жениться! Он сделал предложение Аннабелле Милбэнк!
Каролина ни на минуту не усомнилась, чьих это рук дело, ведь Аннабелла была племянницей леди Мельбурн. Снова свекровь вставала поперек ее пути.
Большего несходства характеров, чем у Байрона и леди Аннабеллы, трудно было себе представить. Каролина мало знала кузину, но и того, что знала, достаточно, чтобы понять: они не просто не будут счастливы, Байрон погубит либо ее, либо себя, либо обоих. Байрону нужно приданое леди Аннабеллы Милбэнк — та слыла богатой наследницей. Мысль о том, что этакая строгая супруга попросту отравит существование Байрона, была для Каролины невыносима.
Она долго сидела за роялем, в раздумье музицируя. Наступившие сумерки сделали окна совсем темными, единственная свеча, поставленная на рояль, едва освещала лишь клавиши и задумчивое лицо Каролины, но женщина не обращала внимания. Она настолько увлеклась игрой, а еще больше собственными мыслями, что не замечала ни дважды осторожно заглядывавшую в комнату Молли, ни старого Джона с канделябром в руках. Слуга потоптался в двери, но войти не решился. Когда леди Каролина в таком настроении, ее лучше не трогать.
Каролина пыталась уговорить себя, что ничего страшного не происходит. Байрону нужны деньги, это не секрет. Чтобы заплатить многочисленным кредиторам, он вынужден жениться на хорошем приданом. Стоило признать, что Аннабелла Милбэнк — особа куда более приемлемая для Каролины, чем любая другая, ведь девица увлечена математикой (!) и излишне религиозна. Конечно, она будет пилить несчастного Байрона своими нравоучениями, но это даже хорошо, поскольку надежно отвратит мужа от себя. Нет, добропорядочные женщины без изъянов не для Байрона.
Что ж, решила для себя Каролина, так даже лучше. А то, что Байрон не написал любовнице о предстоящей женитьбе, вполне объяснимо, ему просто стыдно из-за столь резко контрастирующего с Каролиной выбора. Знать бы Каролине, что не написал, наоборот, чтобы больнее уколоть ее, чтобы узнала о женитьбе не от него самого, а со стороны, чтобы Каро и леди Генриетта сполна почувствовали себя униженными. Не получилось, лорд Байрон не учел, что Каролина все же любит его по-настоящему.
Леди Генриетта прислушалась. Мелодия, доносившаяся из-за двери, явно стала более веселой, зазвучала громче и даже бравурней. Слава богу, дочь, кажется, пережила известие о сватовстве любовника, не впадая в истерику, чего откровенно боялась ее мать.
В Лондон Каролина вернулась настолько похудевшей, что Байрон принялся всем говорить, что его преследует скелет.
За время отсутствия Каро он действительно успел сделать предложение Аннабелле Милбэнк! Если честно, то сначала долго сомневалась леди Мельбурн, она уже слишком хорошо знала Байрона, чтобы не понимать, что он не будет не только верным мужем, но и вообще мужем. Слишком свободный дух в этом небольшом теле, слишком неподвластен он никаким правилам и устоям, чтобы рядом с ним была счастлива строгая и требовательная Аннабелла. К тому же Каролина… Узнав о таком сватовстве, неистовая Каро способна на все.
Но, узнав, что Байрон все же попытался порвать с Каролиной, леди Мельбурн решилась. И все же она писала Байрону:
«Мой дорогой племянник, вы очень непостоянны, как герой фарса, который мы с вами недавно видели… Я говорю вам как друг: флиртуйте сколько угодно, но не пускайтесь ни в какую серьезную авантюру, пока не покончено с предыдущей».
Он в ответ каялся:
«Вы спрашиваете меня, уверен ли я в самом себе, я вам отвечаю: „Нет“. Но вы уверены, и этого достаточно.
Мне нравится мисс Милбэнк, потому что она женщина разумная, приятная и хорошего происхождения… Что касается любви, то все делается в одну неделю, к тому же брак по взаимному уважению и доверию куда лучше, чем из романтических побуждений, и она достаточно хорошенькая, чтобы привлекать мужа, но недостаточно хороша, чтобы привлекать соперников».
Настоящая откровенность, мол, вашу племянницу в спальне вытерпеть можно, а вот увлечься ею — нет, потому безопасно, у жены-дурнушки есть свои прелести в виде безопасности. К тому же Аннабелла, как известно, синий чулок, ухаживать за которым можно только ради женитьбы с приличным приданым, а вот ради превращения в любовницу — ни-ни! Конечно, у леди Мельбурн хватило ума не сообщать все подробности своей племяннице, она попыталась осторожно написать Аннабелле, поинтересовавшись, каким девушка видит своего будущего супруга.
В ответ обстоятельная Аннабелла написала столь обстоятельный трактат, что тетушка ужаснулась. Во всяком случае, Байрон под этот идеал не подходил почти совсем, кроме разве умственных способностей. Леди Мельбурн показалось забавным понаблюдать, как эти двое будут перевоспитывать друг дружку. Аннабелле вовсе не помешало бы влюбиться, а Байрону несколько остепениться. Неужели ее строгой племяннице удастся прибрать к рукам этого донжуана, от которого без ума все женщины?
Несмотря на все давление тетушки, Аннабелла оказалась достаточно разумной, видно, в последний момент осознав, что ничего хорошего из этого брака не получится. Она не отказала категорически, но… все же отказала!
Удивительно, но Байрон, уже и сам осознавший, что делает что-то не то, только порадовался отказу, уверяя леди Мельбурн, что нисколько не обижен на ее племянницу и надеется остаться с ней в хороших отношениях. Это удалось, между ними завязалась почти интенсивная переписка, а немного позже они даже встретились в Лондоне.
Постепенно Байрон осознал, что избежал страшной ловушки, потому что характер и моральные устои леди Аннабеллы оказались весьма несхожи с его собственными. Аннабелла требовала от будущего супруга слишком многого. Байрон ехидно назвал мисс Милбэнк Принцессой Параллелограмм, словно подчеркивая прямолинейность ее мышления, и говорил, что их брак был бы холодной закуской, в то время как он предпочитает горячий ужин.
Аннабелла не обиделась, восприняв все эскапады поэта как свидетельства неординарности его натуры. Но она не сумела скрыть, что все же считает себя нравственно выше ведущего беспорядочный образ жизни Байрона.
Леди Мельбурн раздраженно читала сентенции, присланные племянницей. Эта чопорная девица считает себя вправе осуждать Байрона? Да кто она такая? Синий чулок, которой за столько лет не удалось подцепить ни одного мало-мальски приличного претендента на руку! Если таковые и были, то только охотники за приданым. Но дела у брата леди Мельбурн, сэра Ральфа Милбэнка, шли все хуже, от приданого дочери остались крохи, конечно, Аннабелла могла рассчитывать на наследство двоюродного деда, но когда это еще будет?
Леди Элизабет осторожно поинтересовалась у брата, сколько он намерен дать за дочерью. Ответ привел ее в ужас — всего десять тысяч фунтов стерлингов! При таком приданом, весьма неброской внешности и критическом возрасте не стоило пренебрегать предложениями руки, можно остаться одинокой, когда пойдешь за кого угодно.
Аннабелла призыву тетушки не вняла, считая ее советы скорее вредными, но с Байроном предпочла переписываться, надеясь «исправить» поэта.
А самому поэту было вовсе не до мисс Милбэнк, у него бурно протекал роман с леди Оксфорд. И тут Байрон снова попал в ловушку, которую сам себе и уготовил. Одно дело неистовая Каро, которую с удовольствием обсуждали и осуждали в Лондоне, совсем иное леди Оксфорд — матрона, имеющая множество детей от самых разных отцов и давным-давно вышедшая из возраста активных любовниц. Молодые женщины вдруг осознали, что готовы простить Байрону даже Каролину, но никак не «старуху» со взрослыми дочерьми! Байрона снова начали осуждать.
Однако Каролина вовсе не собиралась сдаваться так легко, она пыталась встретиться с Байроном, чтобы поговорить откровенно. Пойди он на это и объяснись в присутствии даже леди Мельбурн, Каролина, пожалуй, поверила бы в искренность его унизительного письма, но Байрон всячески избегал встреч, а когда согласился, то только в присутствии леди Оксфорд!
— Это уже слишком! Он будет говорить мне о приличном поведении в присутствии леди Оксфорд?!
Встреча состоялась случайно на балу у леди Хискот. Каролина была очень худа, казалось, ее запросто может унести ветром, но обворожительно красива. Все заметили ее неискреннюю веселость, она не знала, что на вечере будет Байрон, но словно предчувствовала это.
Пора было открывать бал, музыканты уже настроили инструменты, когда в зале вдруг стало удивительно тихо. Каролина, стоявшая спиной к входу, поняла, что произошло что-то важное, а резко обернувшись, вдруг оказалась лицом к лицу с вошедшим Байроном.
Повисшая тишина казалась оглушительной, а мгновение немыслимо долгим. Выручили всех музыканты, решившие, что собравшиеся ждут музыку. При первых звуках вальса леди Хискот обратилась к Каролине:
— Леди Каролина, полагаю, вы должны открыть бал…
— С удовольствием! Полагаю, теперь я могу танцевать вальс? — обратилась Каролина к Байрону, с трудом взяв себя в руки.
Тот невозмутимо кивнул:
— Конечно, со всеми подряд. Вы всегда прекрасно танцевали.
Она готова была вальсировать весь вечер, но изможденность дала о себе знать, уже после первого тура Каролина обессилела и вынуждена была удалиться в соседнюю комнату, чтобы прийти в себя. Заметив это, Байрон не нашел ничего лучше, как предложить леди Ранклиф пройти туда же.
Понимал ли он, что может спровоцировать Каролину на скандал? Прекрасно понимал, поскольку видел, как она возбуждена, но Байрона словно тянуло к скандалам.
— Я восхищался вашей грацией, миледи.
Довольно ехидный тон поэта был последней каплей, нервы Каролины не выдержали, ее рука сжала тонкий фужер слишком сильно, осколки брызнули во все стороны, а кровь закапала из пораненных пальцев.
Каролина поднесла осколок к вене, словно намереваясь нанести решающий удар.
Увидев это, Байрон усмехнулся:
— Если вы намерены разыгрывать из себя римлянку, то вонзайте его в сердце, дорогая моя. Только в свое, мое вы пронзили давно!
Каролина с криком «Байрон!» выбежала вон. К поэту метнулась хозяйка салона:
— Что случилось?!
Байрон презрительно пожал плечами:
— Это один из ее обычных фокусов.
Залитую кровью Каролину увезли в Мельбурн-Хаус, где она пролежала весь следующий день совершенно без сил. Единственным человеком, который попытался ее успокоить, оказался Уильям.
— Дорогая, не стоит придавать столько значения встрече на балу. Ты должна успокоиться и вообще лучше уехать в деревню, чтобы подышать свежим воздухом и поездить верхом. Хочешь?
У Каролины появился живой блеск в глазах:
— Да!
— Как только тебе станет легче, мы уедем.
Иначе отнеслась к происшествию на балу леди Мельбурн, на следующее утро она пришла в спальню к невестке и попыталась устроить той выволочку:
— Вы вели себя просто отвратительно! Пустить в ход нож в приличном доме! Ваша демонстрация нелепа, зарезаться десертным ножом!..
Каролина сначала не могла взять в толк, о чем ведет речь свекровь, потом она фыркнула:
— Миледи, если эти бредни рассказал ваш любовник, то он просто глуп! У меня в руках был разбившийся фужер, и убивать Байрона я не собиралась! Он великий поэт, но он ничтожество, неспособное ни любить, ни принять чью-то любовь. Будь он проклят!
Каролина демонстративно отвернулась от свекрови, закрыв глаза.
— Завтра над вами будет потешаться весь Лондон!
— А я уже сегодня потешаюсь над всем Лондоном и в первую очередь над вами, миледи! Поверить в то, что я намеревалась зарезать Байрона или себя десертным ножом, могут только глупцы. Над такими и посмеяться не стыдно!
Она накрылась с головой одеялом, давая понять, что разговаривать дальше не намерена. Леди Мельбурн просто закипела от злости! Это было открытое объявление войны, и теперь Каролине несдобровать.
Если до сих пор сплетни о Каро распространял лорд Мельбурн, то теперь подключилась и леди. Одна из желтых газетенок напечатала фельетон, посвященный выходке Каро на балу, у Уильяма не было сомнений в том, кто оплатил этот пасквиль — кто-то либо по просьбе леди Мельбурн, либо самого Байрона.
К светским сплетням добавились сплетни газетные. Травля Каролины выплеснулась за пределы бальных зал и салонов. И снова единственным ее другом остался Уильям, который не бросил опальную супругу в беде.
Однако Каролина умудрилась выкинуть еще один фокус. Перед отъездом в деревню она под густой вуалью проникла в дом к Байрону и при попустительстве его камердинера Флетчера, который откровенно жалел леди, написала на первом листе только что присланного издателем сборника стихов: «Помни меня!» Ничего больше, но Байрон, обнаружив эти два слова, написанные слишком знакомым и ненавистным ему почерком, тут же разразился стихотворением:
Забыть тебя?..
И мужу своему, и мне
Ты будешь памятна вдвойне.
Была ты неверна ему,
И демоном была ты мне!
Уильям Лэм на такую выходку супруги откровенно обиделся. Ведь она только что обещала уехать в деревню и постараться забыть бывшего любовника. Понятно, что это трудно сделать, но сколько же можно позорить себя и семью?!
Байрону было не до Каролины, у него разгорелся новый роман — с Фрэнсис Вебстер, в котором, как в капле воды, отразилось отношение поэта ко всем женщинам вообще. В это время дела вызвали поэта в Ньюстед, где у него гостила чета Вебстеров. Джеймс Ведерборн лорд Вебстер до такой степени был уверен в добродетелях своей супруги и в том, что Байрон с его хромотой и скандальной известностью никоим образом не способен составить ему конкуренцию, что не придавал значения близости опасного поэта.
Байрона бесила уверенность Вебстера в собственной неотразимости, а также в том, что любая хорошенькая женщина должна быть его законным призом. Поэт писал леди Мельбурн письма, возмущаясь «этим монополистом». Закончилось все плачевно, Байрон влюбил в себя леди Вебстер, которая подчинилась его воле полностью, прекрасно понимая, что ничего хорошего это не принесет.
Но если бы только это! Пытаясь оправдать себя, Байрон писал леди Мельбурн и своим приятелям о том, что просто пожалел леди Вебстер. Довольно скоро этот факт стал всеобщим достоянием в Лондоне. Леди Вебстер могла считать себя опозоренной, а Байрон побаивался вызова на дуэль от ее оскорбленного мужа и стал строить основательные планы бегства за границу вместе с Оксфордами.
Однако и тут его ждало разочарование. Во-первых, леди Оксфорд не собиралась хранить Байрону верность всю жизнь, поиграли, и будет. Во-вторых, слишком долгая связь супруги начала беспокоить самого лорда Оксфорда, и он потребовал прекратить ее. И уж тем более не намеревался брать с собой любовника супруги в длительный вояж, справедливо полагая, что это излишнее попустительство.
А уж когда стало понятно, что поэт проявляет несколько превышающий благоразумные пределы интерес к дочери Оксфордов, охладела к поэту и сама леди Джейн Элизабет.
Байрон, почувствовав это охлаждение, начал беситься. Это стало раздражать леди Оксфорд, которая отнюдь не была влюблена и не собиралась жертвовать ни собственной, ни чьей-либо еще не только жизнью, но и спокойствием ради поэта. Вот теперь Байрон почувствовал, что значит быть если не отвергнутым, то не принятым, почувствовал себя, как он говорил леди Мельбурн, несколько в роли Каролины.
И все же он вознамерился ехать с Оксфордами, если не сразу, то следом, как только получит хоть какие-то деньги за Ньюстед. Такой приверженностью к леди Оксфорд он рисковал потерять верного друга — леди Мельбурн. Почему-то Байрону не приходило в голову, что одной любовнице вовсе не так приятно слушать и читать о страсти поэта к другой. Просто Байрон всегда думал только о себе и считался только с собственными чувствами.
Пожалуй, они поссорились бы, но у леди Мельбурн была другая забота — она твердо вознамерилась разнести сына с Каролиной и прилагала к этому столько усилий, что на обиду на Байрона сил уже не оставалось.
И у Байрона, и у Каролины наступили трудные времена.
Томас Клотон, сделавший заявку на приобретение Ньюстеда, не только не торопился выплачивать деньги, но и признался, что затеял покупку, на которую средств явно недоставало. А время шло, долги росли, к тому времени, когда адвокатам удалось выбить из покупателя хотя бы задаток, который он должен по условиям договора, этих двадцати пяти тысяч фунтов стерлингов уже не хватало на покрытие всех долгов.
И все же Байрон вознамерился потратить последнее на поездку вместе с Оксфордами, решив для начала проводить их в Портсмут. Потому полученное письмо оказалось для него потрясением. Леди Оксфорд сообщала, что они с мужем решили отправиться в путешествие по Средиземному морю без сопровождения, что между ними вновь наладились хорошие отношения и теперь они будут счастливы и родят еще много детей!
Байрон пришел в ужас, его просто бросили, растоптали, ему предпочли другого, причем, по мнению лорда Байрона, вовсе не способного составить конкуренцию. Нет-нет, это все из-за того, что они с леди Джейн давно не виделись, как только она посмотрит в глаза возлюбленному, так все вернется на круги своя… Нужно просто поехать с ними в Портсмут под предлогом проводов! Байрон не замечал, что ведет себя ничуть не лучше Каролины, которую совсем недавно осуждал и провоцировал на глупости.
Он написал леди Оксфорд о своем намерении их проводить. Леди Оксфорд не стала устраивать сцен надоевшему любовнику и даже переписываться с ним, полагая, что уже достаточно сказала, она просто не сообщила дату отъезда!
Уже через несколько дней потерянный Байрон писал леди Мельбурн:
«У меня остались только вы. Леди Оксфорд вчера отправилась в плаванье, оставив меня одного страдать. Прошу вас больше не упоминать о ней. Сказать по правде, я чувствую себя несколько каролинистически по отношению к ней, чего от себя никак не ожидал».
И снова самомнение Байрона подвело его, разве можно писать одной женщине о столь сильных чувствах к другой, если они считают себя равными? Будь леди Оксфорд молода и безумно хороша собой, леди Мельбурн простила бы такое увлечение, но влюбиться в ту, что годится в матери, и так страдать?.. Фи!
Конечно, они не поссорились, и Байрон еще долго изливал душу леди Мельбурн, временами повергая в настоящий шок, но холодок остался, умная женщина просто не позволяла себе открыто высказывать истинные мысли. Байрон так старательно портил отношения с женской половиной Лондона, то пренебрегая влюбленными дамами, то портя им жизнь, а также с мужчинами, то заставляя их нелепо ревновать, то унижая своим высокомерием, что рисковал стать изгоем по собственной вине.
Он им и стал, только несколько позже, пока же предстояла женитьба и еще один совершенно безумный роман, принесший столько горя многим!
Чтобы не выглядеть нелепо из-за пренебрежения бывшей любовницы, Байрон сделал вид, что не поехал за Оксфордами в Портсмут не потому, что ему просто не сообщили об отъезде, а потому, что ждал приезда в Лондон сводной сестры — Августы, которую давно не видел и которую заочно любил. Можно было бы возразить, что Августа приехала не к нему и надолго, а в Портсмут можно съездить за несколько дней, но возражать было некому, мудрая леди Мельбурн промолчала, к тому же ее занимали дела сына, а остальные просто ничего не знали.
Своей разумной поспешностью и холодностью леди Оксфорд избавила себя и супруга от сцен ревности Байрона на причале.
А Каролина в это время переживала совсем иные заботы. Свекровь и свекор наконец добились от Уильяма согласия на развод с супругой. Начались сложные переговоры адвокатов, потому что ни одной из сторон не хотелось выглядеть униженными или обиженными.
После долгих согласований Акт о разводе был готов, адвокаты привезли документы в Мельбурн-Хаус, чтобы стороны подписали их. Леди Мельбурн ликовала: как только будут поставлены подписи, она предложит ненавистной невестке покинуть их дом и постарается преподнести все в свете так, словно Уильям избавлен от самой страшной опасности, а Мельбурн-Хаус от самой страшной змеи, какие только возможны.
Но пока мудрая женщина старалась не выдавать своих чувств, напротив, старательно изображала почти скорбь по поводу расстройства брака любимого сына, правда не слишком усердствуя, чтобы не выдать тайную радость.
Каролина прекрасно видела все маневры и ухищрения свекрови, но ей было уже наплевать, развод так развод. Женщина понимала, что даже после развода Байрон ни за что не только не женится на ней, но и постарается держаться как можно дальше. Выкорчевать свою любовь к поэту она так и не смогла, над сердцем не властен никто, но теперь хотя бы перестала вести себя как сумасшедшая, даже когда позже Байрон твердил, что она его замучила и преследует по пятам, это было неправдой. Скорее он сам, отвергнутый и обиженный, пытался поплакать на плече бывшей любовницы, которая всегда готова пожалеть.
Адвокаты и семейство Мельбурн собрались в большой гостиной, поджидая только Каролину, которая пока не спустилась из своего будуара. Леди Мельбурн делала вид, что промокает слезы платочком, вставала, отходила к окну, вглядываясь непонятно во что, снова садилась… Все должно было изображать взволнованную неприятным событием мать, которая долго терпела ради счастья сына и готова была бы терпеть еще, но если уж он сам решил…
Каролины все не было, лорд Мельбурн начал злиться, жена пыталась уговорить его простить ненавистной невестке эту последнюю ее выходку, но, по сути, только злила еще больше.
— Почему мы должны ждать эту бешеную курицу?!
— Ах, дорогой…
— Чем она там занимается? Может, вообще бежала с этим своим хромым поэтом?
— Нет, этого можешь не бояться. — Леди Мельбурн была вынуждена защищать Байрона, ведь теперь он уже не принадлежал Каролине, а стал только ее гостем в доме, следовательно, ругать его не полагалось. — Байрон давно бросил эту сумасшедшую… Всему Лондону известны ее поступки и его пренебрежение.
Леди Мельбурн явно была намерена произнести обвинительную речь против невестки, словно подчеркивая верность принятого Уильямом решения, не задумываясь, что не столько помогает ему, сколько сыплет соль на раны, ведь он все еще любил свою неугомонную супругу. Удивительно, но, мудрая по отношению к тому же Байрону и в собственных поступках, леди Мельбурн была столь же жестока и безжалостна во всем, что касалось Каролины. Ведь она могла пресечь влюбленность невестки еще в самом начале, но ничего не сделала для этого, напротив, способствовала, чтобы страсть разгорелась, прекрасно зная, что Каролина станет неуправляемой.
Иногда, глядя на мать и размышляя о ее поведении, Лэм задумывался, не подталкивала ли леди Элизабет Каро к Байрону нарочно. Впрочем, если так и было, с самой Каролины вины это не снимало, а уж за ее безумства тем более.
Уильям начал раздражаться: с одной стороны, звучали обвинительные речи леди Мельбурн, с другой — Каролина опаздывала, наплевав на то, что ее ждут. Наконец он не выдержал и решил подняться наверх, чтобы выяснить, в чем дело.
На стук в дверь спальни никто не ответил. Обеспокоенный Уильям открыл дверь, опасаясь и впрямь того, что жена сумела удрать, поставив их всех в нелепое положение. Но он ошибся, Каролина была в спальне, мало того, она сидела прямо на полу, разложив вокруг безделушки, которые когда-то дарил ей Уильям, еще будучи женихом.
Каро подняла голову, и Уильям увидел залитое слезами лицо, причем слезы явно не были притворными.
— Уже пора?.. Я сейчас, позволь только собрать. — Губы Каро чуть тронула виноватая улыбка. — Прости, я перебирала твои подарки и забыла о времени…
Можно было бы заподозрить Каролину во лжи, но, во-первых, она не могла знать, что за ней придет Уильям, а не леди Мельбурн, например. Во-вторых, по тому, как любовно были разложены безделушки, Лэм уже понял, что она и впрямь увлеклась.
— Позже соберешь, нас ждут.
Она сникла:
— Да-да, конечно… Уильям, можно попросить тебя…
— Что, дорогая? — Он отозвался привычной фразой, не задумываясь, и сам испытал нечто вроде удара. Неужели уже завтра, нет, через четверть часа они станут совсем чужими и он не сможет произнести эту фразу без нарушения правил приличий? Уильям почувствовал, что совсем не хочет этого. Он уступил давлению родных, был страшно зол на жену, которой никак не удавалось выбросить из головы любовника, но вдруг понял, что сам выбросить из сердца вот эту по-девчоночьи худенькую фигурку не сможет никогда.
Он, сильный мужчина, не сможет, а от нее, слабой и столь нервной женщины, требует почти невозможного?! Вместо того чтобы защищать ее от всех, он позволил сначала влюбиться в этого Байрона, потом вовсю травить ее, а теперь и вовсе разводится?!
Разве не его собственное равнодушие и попустительство позволили Каролине быть столь неразумной и экзальтированной, разе не он сам научил ее многому, чего маленькая Каро вовсе не ведала? Умный лорд Оксфорд попросту увез свою супругу подальше от поэта, чтобы прекратить их связь, а он бросает. Что будет с Каролиной, если они разведутся? Она же наверняка бросится в ноги к любовнику, бывшему любовнику, и опозорит себя навек. И часть вины в этом будет на нем, Уильяме!
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Уильяма при виде заплаканной, несчастной супруги, которая просила о чем-то.
— Что, дорогая? — повторил вопрос Лэм.
Каролина увидела в глазах мужа что-то такое, что заставило ее даже вздрогнуть. Какая же она дрянь! Все эти годы, эти сумасшедшие последние месяцы Уильям любил ее, а она топтала эту любовь. И вот теперь все кончено. Слезы просто брызнули из глаз.
— Уильям… можно я поцелую тебя? В последний раз, ведь потом это будет нельзя…
— Конечно, дорогая.
— Там что-то случилось! — леди Мельбурн постаралась, чтобы голос не выдал волнение, но оно все равно прозвучало.
Вернее, не столько волнение, сколько досада. Было отчего, она уже поняла свою ошибку — нельзя было отпускать наверх к Каролине Уильяма. Эта дрянь могла порезать себе вены или разыграть обморок, и теперь Уильям вынужден приводить ее в чувство.
Но он не звал на помощь, значит, обходится своими силами. Может, она все же сбежала и Уильяму просто неловко об этом сообщать?
Повинуясь выразительному взгляду леди Мельбурн, один из адвокатов отправился узнавать, в чем дело. В ответ на стук из-за двери отозвался сам Уильям. Вошедший в комнату адвокат обомлел, потому что сэр Уильям сидел в кресле, держа на коленях жену, с которой должен развестись, а та перебирала его локоны нежными пальчиками!
— Извините…
Адвокат постарался закрыть дверь как можно тише.
Леди Мельбурн бушевала — невестка одержала победу, развод был отменен.
— Нет, не отменен! Я не успокоюсь, пока не добьюсь этого. То, что она сумела обмануть доверчивого Уильяма, не значит, что это надолго.
Сам Уильям выдержал с матерью долгий разговор, изрядно подпортивший их дальнейшие отношения. Привыкшая к спокойствию и равнодушию сына, леди Мельбурн вдруг выяснила, что за этим спокойствием скрываются весьма бурные эмоции, а за внешней ленью сильные страсти. Уильям заявил, что мужчина ответственен за женщину, которую берет в жены, в том числе и за ее нравственное воспитание. Особенно если мужчина старше, как у них с Каролиной, к тому же не стоит забывать, в каких условиях Каро воспитана.
Следовательно, на них — на нем и на самой леди Мельбурн — лежит немалая ответственность за все, что случилось в последние месяцы, за роман Каро с Байроном. Они могли предотвратить и не сделали этого, могли остановить, но не остановили. Глядя на сына, леди Мельбурн понимала, что его не обманешь показной заботливостью, пожалуй, Уильям знал о ее переписке и отношениях с Байроном, следовательно, мог ответить так, что лучше не заводить об этом разговор.
— Но, Уильям, я боюсь, что Каро тебе еще покажет. Байрон здесь ни при чем, у нее и до Байрона были любовники.
Тот усмехнулся:
— Конечно, если муж позволяет и равнодушен…
— Ты полагаешь, ей можно не позволить?
Постепенно разговор зашел в тупик, и леди Мельбурн со вздохом согласилась:
— Документы готовы, пусть лежат, в случае необходимости всегда можно подписать.
Хотя она не сомневалась, что хитрая Каро в ближайшие месяцы не даст повода для развода.
А Уильям по примеру других мужей решил, что жену нужно увезти от греха подальше на континент хотя бы на время.
