VIII
Вольник и Немир были погодками, но столь непохожими, что немногие могли догадаться, что они – родные братья. Старший, Вольник, отличался высоким ростом, статью, красотой лица и высокомерным, насмешливым взглядом. Кажется, он все знал лучше всех, был понятливей всех. Ему не составляло труда походя унизить кого-то, уколоть язвительным словом. Во всем и всегда он был прав, не терпел возражений, был категоричен в своих суждениях, не терпел советов, тем более нравоучений. Даже к отцу своему, Гостомыслу, он относился с предубеждением, считая, что тот слишком медлительный, порой нерешителен, много разглагольствует и рассуждает, когда надо действовать быстро и смело.
Другим был его младший брат Немир. Невысокий, худощавый, с нежными чертами лица и большими, задумчивыми глазами, он был тих и спокоен, умел уживаться и ладить со всеми. Он любил уединяться и думать о чем-то своем, среди людей старался не выделяться, но с вниманием и интересом прислушивался к тому, что говорили, о чем спорили. Вольник частенько его поругивал, порой даже помыкал им, но Немир терпеливо сносил нападки брата и был искренне привязан к нему. Хотя разница между ними была всего год, Немир безоговорочно признавал старшинство Вольника, во всем ему подчинялся и считал его гораздо умнее себя и более умудренным жизнью. Он был для него кумиром, предметом восхищения и поклонения. Они почти постоянно были вместе, накрепко стояли друг за друга, никогда не предавали, хотя порой им в кровь разбивали носы и под глазами ставили синяки.
Раньше преемником на престоле Гостомысл видел Выбора и старался постепенно вовлекать его в государственные дела. Гибель старшего сына была крушением всех его надежд. Целый год не находил он себе места, клял за необдуманное решение послать его на перехват норманнской ватаги. Думалось, все произойдет легко и просто, устроят дружинники засаду разбойникам в глухом лесу и легко уничтожат... Кто предполагал, что Выбора охватит азарт погони за главарем грабителей, и все закончится так печально...
Оправившись от потрясения, князь стал более внимательно приглядываться к Вольнику. Многое в нем раздражало, а порой вызывало недоумение: это стремление все время быть на виду, казаться умнее и лучше всех, при этом не стесняясь унижать окружающих, как будто такое унижение могло возвысить его, Вольника. В кого он пошел? Да ни в кого. Сам в себя. Бывает и такое. Но замечал в нем Гостомысл и иное, что нравилось ему. Так, он порой высказывал здравые мысли, распутывал сложные дела. Случалось это в основном тогда, когда сын забывал про свои самолюбие и надменность и становился обычным парнем. «Вся его спесивость от возраста, – с надеждой думал он. – Пройдет немного времени, княжич остепенится, государственные заботы задавят в нем мелкие устремления, и выйдет из него умный и дельный правитель. А разве у меня в юности не было завихрений, разве не по глупости попал я в рабство?..» И он стал все чаще и чаще привлекать второго сына к своим делам. Как раз стало беспокоить его селение Гнездово, что на реке Куньей. Оно граничило с княжеством кривичей, и через него проходил торговый путь на юг, в Киевскую Русь и Византию. Верный человек сообщил князю, что тамошний воевода Ставр в последнее время стал заниматься откровенным мздоимством. Особенно усердствует он, когда собирает пошлины с иноземных купцов, обманывает казну и кладет значительную часть прибыли в свой кошелек. Надо было разобраться, и Гостомысл решил послать туда Вольника.
– Приглядись к Ставру, но только незаметно, чтобы он не догадался, – напутствсвал он сына перед отъездом. – Воевода человек хитрый и изворотливый. Если поймет, что ты приехал по его душу, тотчас прижмет хвост и на время перестанет заниматься казнокрадством. А нам надо его обязательно изобличить!
– Но что говорить ему, зачем ты послал меня в глухое село?
– Село, к примеру, не глухое, а стоит на бойком торговом пути, и проживает там большое число людей, – возразил князь. – Так что дел там много. Поедешь ты с моим заданием построить вокруг селения крепостную стену, которая защитила бы ремесленников и купцов от грабительских набегов соседних народов. Разведаешь окрестности, прикинешь, где ставить башни и стены, поспрашиваешь местных гончаров, какие глины имеются вокруг, пойдут ли они на изготовление кирпича...
– Выходит, крепость будем возводить каменную?
– Твое дело – обмозговать, что и как. А вот насчет оборонительных сооружений подумаем попозже, потому что, сын, много средств они требуют, а у нас в казне пока их нет. Хлопоты же твои будут прикрытием истинного задания – узнать доподлинно, ворует ли воевода Ставр из княжеской казны или это клевета недругов его.
– Исполню, отец, как ты приказал. Все разведаю и доложу.
– Только вот чего, – замялся Гостомысл, примериваясь, как бы поприличнее, не столь обидно высказать сыну свое пожелание. – Не слишком показывай, что ты княжич. Ну не задавайся, что ли...
– Но ведь я княжич, кого мне стесняться? – удивился Вольник. – Значит, мне все должны подчиняться!
– Все верно. Только посдержаннее себя веди, поуважительнее к людям. Внимательно выслушивай каждого, старайся вникнуть в суть дела, не торопись с решениями. Теперь ты – государственный человек!
– Хорошо, отец, – несколько недоуменно проговорил Вольник, как видно, не совсем понимая, чего от него добивается Гостомысл.
Во время сборов в дорогу в горницу явился Немир, как всегда тихо и неслышно.
– Куда это ты снаряжаешься, брат? – спросил он.
– Фу, как ты меня напугал! Я тут задумался-замечтался, а ты как с неба свалился...
– О чем же ты так размечтался?
– Как же! Еду в Гнездов! Надоело все в Новгороде. Не так часто посещаем другие места!
– Возьми меня с собой, брат! – встрепенулся Немир. – Мне тоже обрыдло смотреть на одни стены, я тоже хочу развеяться!
– Это не я решаю. Иди к отцу, может, отпустит.
Немир поплелся к Гостомыслу.
– Папа, я тоже хочу свет повидать. Сколько мне сидеть в четырех стенах? Разреши мне уехать с Вольником, я буду помощником в его делах.
Гостомысл внимательно посмотрел на своего третьего сына. Вырос как-то незаметно, всегда в тени брата находился, не высовывался, не выделялся. За делами никак не удавалось поговорить с ним на серьезные темы. Так, погладит иногда мимоходом по волосам, скажет ласковое слово – вот и все общение. А кто мешал побеседовать по душам, выяснить, чем живет этот скромный, неприметный юноша, его сын? Все как-то не хватало времени, а Немир своим поведением не заставлял его ни о чем беспокоиться, чтобы, бросив все дела, завести задушевную беседу, порасспросить о его желаниях и устремлениях. А ведь сыну много лет. Если Вольнику стукнуло семнадцать, то Немиру на год меньше, значит, все шестнадцать. Согласно русским законам, привезенным из Русинии, он может вступить во владение имением, идти на службу или на войну, а также жениться. Удивительно, в эти годы он, Гостомысл, чувствовал себя совсем взрослым человеком, а сына считает чуть ли не мальчиком... Нет, нельзя больше держать его около себя, так всю самостоятельность в нем угробишь, вырастет каким-нибудь беспомощным, не способным на что-то серьезное человеком. Надо давать больше самостоятельности, пусть сам пробивает себе дорогу в жизни.
И Гостомысл ответил:
– Правильно, сын. Отправляйся с братом в Гнездов. Я накажу Вольнику, чтобы он посвящал тебя во все важные дела. Вместе обмозговывайте и решайте.
А когда он ушел, подумал: «Хорошо, что сыновья вместе поедут. Будет Немир сдерживать Вольника от зазнайства и необдуманных решений».
Четыре дня пути от Новгорода до Гнездова промелькнули незаметно, как сказочный сон. Погода стояла как на заказ, солнце жарило во всю силу, братья успевали и насладиться скачками на конях, и отдохнуть от долгой верховой езды на возках, а во время стоянок на берегах речушек и озер вдоволь накупаться и даже порыбачить. По вечерам слуги разжигали костры, варили в котелках еду, которая на вольном воздухе казалась особенно вкусной!
Братьев в Гнездове встречал сам Ставр. Вольник по разговору с отцом представлял его человеком с узкими глазками и хитрым, бегающим взглядом. Но хозяин селения оказался сорокалетним представительным мужчиной, медлительным в движениях, а глаза у него оказались большими, открыто смотревшими людям в лицо. Нет, ничего такого, что бы изобличало в нем шельму, не было! И Вольник тотчас отбросил все прежние подозрения и полностью доверился этому внушающему почтение воеводе.
Братьев поселили в небольшом, стоящем на берегу реки доме. Тотчас с дороги все были отправлены в заранее натопленные бани, а потом в воеводском доме устроен торжественный ужин с обильным угощением и музыкантами.
Шум пьяных голосов и бьющие по ушам звуки труб, свирелей и барабанов братьям скоро надоели, они перемигнулись между собой и, пользуясь тем, что Ставр отвлекся беседой с каким-то купцом, незаметно выскользнули из сеней. Всей грудью вдохнули свежий прохладный вечерний воздух и устремились к реке Кунье, где на лугах собиралась молодежь. Вот где было настоящее веселье, а не в этих тесных стенах среди разгулявшихся пьяных мужчин и женщин!
На лугах собирались парни и девушки не только из крупного торгового Гнездова, но и окрестных селений, поэтому народу было много. Не столько, конечно, как на берегах Волхова, но гораздо больше, чем ожидали братья. Гулянье еще не начиналось, молодежь кучковалась, переговаривалась, переглядывалась, иногда вспыхивал смех, кто-то заводил песню, где-то играла свирель. Все это волновало и будоражило, заставляло сердца биться тревожно и учащенно, однако шагали они медленно и степенно, как подобает уважающим себя парням.
Все уже знали о приезде княжичей, их с нетерпением ждали, а теперь открыто, без стеснения и с любопытством разглядывали. Вольник с детства привык ко всеобщему вниманию, поэтому нисколько не смущался. Он спокойно шел и поглядывал на девушек, привычно выискивая среди них красивых и привлекательных. Таких было много, но они не волновали его душу. И вдруг он заметил необычную девушку, не русую и светловолосую, как все, а черноволосую и чернобровую. Это была такая редкость в здешних краях, что он остановился и внимательнее посмотрел на нее.
Девушка спокойно глядела на него большими глубоко посаженными темными глазами. Но потом вдруг искоса, сквозь узкий прищур глаз кинула на него заинтересованный и призывный взгляд, и глаза ее, как ему показалось, заискрились, а взгляд их стал лучистым. Она шаловливо повела плечами и тихо, будто про себя, рассмеялась. Вольник как встал, так и остался стоять, не в силах оторвать взгляда от этих сияющих глаз.
На него наткнулся шедший в задумчивости Немир.
– Ты чего застрял? – удивленно спросил он.
– Я? – очнулся Вольник и ответил поспешно: – Да ничего, просто так.
И тронулся дальше. Сзади он услышал девичий смех, который заставил трепетать его сердце. «Какая красавица, какая необыкновенная прелестница!» – восторженно шептал он про себя, ничего не видя вокруг; перед ним стояло лицо чудесной незнакомки.
Молодежь завела хороводы. Вольник зашел в тот, где была черноволосая девушка, взял ее за руку. Она сделала вид, что не заметила. Только вздрогнули брови да поджались пухлые губки. На него даже ни разу не взглянула.
Пропев песню созывания в хоровод, парни и девушки вытолкнули Вольника на средину хоровода и стали петь:
Ходит наш светлый князь
Около своего города,
Около своего высокого.
Ищет наш светлый князь,
Ищет наш добрый князь
Свою ли светлую княжну,
Свою ли добрую княжну.
Когда песня была допета до конца, Вольник исполнил положенные ему слова:
Уж ли я где найду
Красну девицу княжну?
Ту ли девицу княжну
Златым перстнем одарю?
Хоровод с веселым смехом сомкнулся вокруг него, потом разошелся, готовясь к новой песне. Вольник оглянулся, чтобы вновь встать около той полюбившейся девушки. Но ее нигде не было. Напрасно вертел головой, стараясь отыскать, но она куда-то скрылась. Подавленный, отошел в сторонку.
– Отчего ты такой невеселый, брат? – спросил его Немир. – Тебя так чествовали, на тебя так влюблено смотрели девушки, что мне стало немного завидно!
Вольник пожал плечами, высказывая тем самым равнодушие к словам брата. Спросил как бы между прочим:
– Случайно не видел, куда пошла эта... черноволосая?
– Да кто ее знает. Наверно, где-нибудь по лугу гуляет. Хочешь, поищем?
Девушка стояла в кругу подруг совсем недалеко, беспокойно оглядывалась. Увидев Вольника, густо покраснела и стала тайком следить за каждым его движением. А он вдруг почувствовал себя уверенно, гоголем прошел мимо и свысока одарил ее влюбленным взглядом. Он несколько раз провожал девушек в Новгороде и знал, как это делать.
Остановились возле развесистого клена, чтобы видеть кружок девушек. Немир произнес негромко, будто боясь, что их может кто-то услышать:
– Мама рассказывала, что у нее на родине, в Скандинавии, черные волосы считаются безобразием, они чужды и противны духу народа. Смуглый цвет кожи придает мрачность человеку, что-то отвратительное. На рисунках рабов всегда представляли черными. Вообще темные люди, говорила мама, приносят беды и несчастья, и их надо сторониться.
– Так это в Скандинавии, а у нас Новгородчина! И мы не норманны, а славене! – весело возразил Вольник. – Да и мало ли что могут наговорить люди! Столько напридумано разных примет, что порой и шагу нельзя сделать. А надо поступать по разуму!
– Брат, ты всегда решаешь по-своему. Хорошо ли это?
– На этот раз просто замечательно! – сорвался с места Вольник и направился к девушке. Она встретила его радостной улыбкой, они обменялись несколькими словами и вошли в хоровод. Немир издали наблюдал за ними, и у него защемило сердце: черноволоска действительно обладала какой-то особой притягательной красотой, от нее глаз невозможно было отвести!
После гулянья Вольник пошел провожать ее. Он уже знал, что ее звали Томилой. Она вздернула горбатенький носик, спросила с задором:
– А что, весело у нас на лугах? Скучать не пришлось?
Он чувствовал, что надо было согласиться с ней, хотя бы из уважения, все-таки он был гостем и его так хорошо приняли, но непослушный язык нес совсем другое:
– Где вам, вашей деревни, до стольного города! У нас и народу собирается больше, и хороводы проводятся веселее, и молодежь одета нарядней!
Было заметно, что сгоряча сказанные слова, сказанные им, задели ее. Она помедлила, спросила:
– И надолго вы с братом прибыли к нам?
– Не знаю, – беспечно ответил он. – Может, на месяц, а может, за неделю управимся. Как получится. Все от меня зависит.
– И какие дела привели вас в наши края?
Вольник хотел рассказать про намерение князя возвести крепостные стены, но тогда получалось, что дел-то у него совсем немного: обойти и измерить расстояние вокруг селения, на это дня хватит. Тогда он терял значимость и вес в ее глазах, поэтому ответил туманно, но со значением:
– Мы приехали, чтобы навести порядок у вас! Такое важное задание поручил нам князь новгородский.
– А чего его наводить? Живем тихо, смирно. Никто не буянит, никто не бунтует. Мой отец устроил жизнь в селении и строго следит за тем, чтобы она спокойно текла.
– А кто твой отец? Какая-нибудь шишка на ровном месте?
– Почему – «шишка»? – обиделась Томила. – Он воеводой служит. Как-никак – хозяин селения, в его распоряжении воины, которые несут охрану границы.
– Твой отец – Ставр? – ошарашенно спросил Вольник. – Вот не ожидал...
– По-твоему, в дочери воеводы я не подхожу? – кинув на него лукавый взгляд, спросила она.
– Не в этом смысле. Просто я послан к вам, чтобы...
Он чуть было не проговорился, что прибыл с целью проверки служебной деятельности Ставра, но вовремя спохватился и замолчал. Однако Томила заступила ему путь и, пристально глядя в глаза, спросила настойчиво:
– Так зачем тебя направил сюда князь новгородский? Отвечай честно: это что-то связаное с моим отцом?
«Черт меня дернул хвалиться? Нет бы просто сказать, что должен измерить длину крепостной стены. Нет, надо обязательно похвастаться. Сколько меня ругали за это, все равно не помогает!»
Вздохнув, ответил покорно:
– Ладно, чего уж там... Решил князь укрепить южную границу Новгородского княжества, возвести вокруг вашего селения крепостную стену с башнями и сделать его городом. А я должен сделать все расчеты.
– А отчего сразу не сказал?
– Не знаю.
А подумав, добавил:
– Потому что дел нам с братом на день-два...
– А тебе хотелось бы подольше побыть в Гнездове?
Он взглянул ей в лицо и беспомощно улыбнулся. Она поняла и зарделась.
Долго шли молча. Наконец Томила остановилась возле своего терема, сказала, тая на губах улыбку:
– Вот мы и пришли. Тебе даже не придется идти куда-то. Ведь ночуешь у нас?
– Странно, что я не видел тебя днем, во время торжественного обеда, – удивился он. – Ты где пропадала?
– Девушкам неприлично пировать рядом с мужчинами. Вот выйду замуж, тогда на гуляньях займу место рядом с супругом.
Вольник знал этот обычай, сказал – не подумал. Надо было как-то выходить из положения, поэтому пояснил:
– Могли встретиться в коридоре или в другом помещении...
Она ответила насмешливо:
– Значит, не судьба!
«Палец в рот не клади», – подумал он. Таких девушек у него не было, попадались все больше молчаливые и покорные, к ним он привык, поэтому сейчас чувствовал себя несколько стесненно, опасаясь в чем-то промахнуться. И, странно, это не отталкивало его от Томилы; наоборот, ему хотелось быть с ней рядом как можно дольше.
Но она сказала:
– Мне пора.
– Мамочка будет ругаться? – не удержался он от язвительности.
– Будет, – спокойно ответила она, будто не заметив его укола. Сделала несколько шагов к двери, потом повернулась и взглянула на него исподлобья; глаза у нее так необыкновенно залучились, что у него захолонуло сердце. Он не успел ничего сказать, как она скрылась в тереме.
Он пошел следом. Только что утром заходил он в это строение, незнакомое, чужое, холодное. А теперь оно казалось пропитаным духом Томилы, здесь все говорило о ее присутствии. Вот по этим половицам она только что прошла, только что касалась этих перил, этот лунный свет сквозь длинные окошки лился на ее лицо и стройный стан. Жутковато-сладостно становилось от этой загадочной полутемноты, из которой, как ему казалось, смотрели на него блестящие глаза Томилы, следя за каждым его движением. И сейчас она где-то рядом, может, за этой стенкой, лежит в своей постели и думает о нем...
И вдруг холодная волна прошлась по его груди: Томила – дочь Ставра, мошенничество которого расследовать послал князь! А если окажется, что он – преступник и его придется заковать в цепи? Что будет с Томилой? Как он будет глядеть в ее глаза?.. Может, никакого расследования не проводить, а отцу сказать, что в Гнездове все в порядке и никакого воровства нет? Но тогда как быть с Немиром, он ведь постоянно будет находиться рядом, его-то уж не проведешь. Может, отослать домой? Но под каким предлогом? Выдумать какое-то важное задание, не требующее отлагательства? Но какое? Нападение соседей? Но кривичи ведут себя мирно, обман легко раскрыть. Все равно надо что-то сочинить такое, чтобы он поверил. Только что?..
Так ничего не решив, Вольник уснул. А утром братьев принимал у себя в горнице воевода Ставр, сама любезность и доброжелательность. Глядя на него, невозможно было подумать, что такой человек может пойти на обман князя, воруя из казны большие богатства. Наоборот, он мог быть только верным защитником его интересов.
Порасспросили, по обычаю, о здоровье родственников, пожелали друг другу всего самого доброго, перешли к делу.
– И с каким поручение послал вас сюда батюшка? – спросил Ставр, ласково поглядывая на братьев.
Вольник для приличия откашлялся, принял солидный вид, ответствовал:
– Намерен князь новгородский Гостомысл, мой отец, укрепить южную границу своего государства. Там проживает многочисленное племя кривичей, от которого порой бывает беспокойство. Не всегда мирно ведет себя Киевская Русь, что ведет свое происхождение от славного князя Кия. Но особенно озабочивает моего отца могучий Хазарский каганат, который подмял под себя славянские племена вятичей, северян и полян и берет с них дань. Аппетит приходит во время еды. Не захочется ли кагану наложить лапу на богатый новгородский край?
Ставр крякнул, перекинул ногу на ногу. Подумав, ответил:
– Мысли разумные. От супостатов можно ждать всего. Сегодня тихо, спокойно, а завтра, смотришь, налетят, пожгут селения, пограбят скарб и скот, уведут в полон жителей. На моей памяти не раз такое бывало. Так что укреплять границу следует, в этом я не сомневаюсь. А что собирается предпринять в этом направлении князь Гостомысл?
– Для начала возвести вокруг Гнездова крепостные стены с башнями.
– Почин хороший. Я не раз думал об этом, только не под силу жителям такие работы. Помощь Новгорода нужна.
– Вот за этим мы и приехали. Для начала разведаем местность вокруг селения, прикинем, где и как пройдут укрепления, какой глубины будет ров, сколь высок вал.
– В помощь вам дам дельного человека, строил он укрепления в Старой Русе когда-то. Советы его вам пригодятся.
– Благодарствуем, воевода.
– Когда собираетесь приступить?
– Завтра с утра. Чего время зря терять?
Но утром пошел дождь, тучи разразились грозой. Правда, к обеду разъяснилось, однако поездку пришлось отменить. Зато вечером гулянье на лугу развернулось в полную силу. Вольник явился на него в числе первых. Скоро пришла и Томила. Она одарила его таким лучистым взглядом, так преданно смотрела на него, что у него в груди словно пламенем обдало. Он встал в кружок девушек, потек ни к чему не обязывающий разговор.
И тут к ним подошел парень. Вольник его увидел впервые, но он тотчас вызвал неприязнь. Высокий, кудрявый, с нагловатым взглядом навыкате глаз, он довольно бесцеремонно втерся в их небольшой кружок и из привязанного к ремню кошелька стал раздавать девушкам каленые орехи. Вольник надеялся, что Томила не возьмет, но она подставила ладонь да еще улыбнулась. Парень остановился возле нее, и они стали болтать о каких-то пустяках.
Этого Вольник вынести не мог. Он круто развернулся и пошел прочь. Скоро его догнал Немир.
– Брат, куда ты?
Вольник резко остановился, как баран перед новыми воротами. Он тяжело дышал.
– Почему так неожиданно ушел?
У Вольника мелко-мелко задрожали губы, он с трудом проговорил:
– А чего она... разговаривает!.. Да еще смеется!
– Чего обидного? Разве она над тобой смеялась?
– Она с тем парнем... Ненавижу их!
– Да полно, полно тебе, – успокаивал его Немир. – Поговорят и разойдутся.
– Пусть... пусть расходятся. Только меня она больше не увидит! Пошли отсюда!
Они отправились в селение, впереди Вольник, следом Немир. Перед домами Вольник вдруг остановился, стал о чем-то сосредоточенно думать. Немир терпеливо ждал. Наконец Вольник, тоскливо посмотрев на гулявших, проговорил:
– А почему, собственно, мы должны убегать? Можно остаться на лугах. Только к ней я уже больше не подойду.
– Правильно, брат. Я тоже так думаю.
– Точно?
– Конечно. Что делать в селении весь вечер? С тоски сдохнешь.
– Верно, братишка. Вернемся в хороводы.
Вольник встал в первый попавшийся хоровод, стал ходить вместе со всеми. Только движения были какие-то нервные, и песни он не пел, а хмуро глядел в землю, и вид у него был такой, будто что-то забыл и никак не может вспомнить.
Когда молодежь стала расходиться, к нему подошла Томила, спросила недоуменно:
– Куда ты подевался? Я тебя обыскалась.
Вольник молчал, по скулам его ходили желваки.
– Ты что, обиделся на меня?
Вольник продолжал молчать.
– Но я не понимаю, в чем могла провиниться перед тобой. Может, решил уйти, так и скажи.
У Вольника мелко задрожал подбородок, он проговорил хриплым голосом:
– Этот парень... с калеными орехами...
– Что – парень с калеными орехами? – удивленно спросила она.
– Куда он... делся?
– А и кто его знает. Потоптался возле нас, раздарил орехи и куда-то пропал. Может, к своей девушке ушел, я не следила за ним.
– Это правда? – с робкой надеждой глянул он ей в глаза.
– Конечно.
И вдруг в ее глазах зажегся бесовский огонек. Едва сдерживая смех, спросила:
– Ты что, приревновал к нему?
Он вздохнул и отвернулся.
– Вот глупенький! Я его знаю с детства. У него своя девушка есть. Наверно, они сейчас вместе.
Он стоял молча, не зная, верить или не верить сказанному.
– Ну полно тебе, забудь!
Тогда он повернулся к ней, обхватил руками и прижал к себе.
– Прости, прости меня, несмышленого. Чего я только не передумал!
Расстались они, когда утренняя заря ярким заревом охватила полнеба, и вот-вот должно было выкатиться солнце...
Разбудил его Немир.
– Вставай. Воевода прислал мастера по крепостным сооружениям. Ждет внизу.
– К чему так рано? Пошел он ко всем чертям. Спать хочу! – ответил Вольник и завернулся в одеяло.
– Какое рано? Скоро полдень. Вставай, а то перед воеводой неудобно.
Чертыхаясь, Вольник поднялся, над лоханкой ополоснул лицо, на ходу перекусил кусочек хлеба с холодным мясом. Их ждали откормленные кони, на одном из них сидел мужчина лет пятидесяти, сухощавый, с изрезанным морщинами лицом. Он понимающе глядел на недовольного Вольника, весело подмигнул Немиру и тронул за поводок своего молодого жеребчика. Братья последовали за ним.
Сначала они объехали окрестности Гнездова, потом остановились на высоком холме.
– Охватить укреплениями все поселения невозможно, – говорил мастер, которого звали Ведомыслом. – Слишком много средств потребуется на это, да и защищать такую громоздкую крепость не хватит сил. Стало быть, возьмем только холм, на котором стоит воеводский терем и несколько домов, которые к нему прилегают.
– Мне кажется, – сказал Вольник, – что можно прорыть ров, в который самотеком пойдет вода из реки.
– Вполне возможно прорыть такой глубины ров, – согласился с ним Ведомысл. – Только края рва следует укрепить дубовыми бревнами.
Они сделали еще несколько прикидок. Потом Ведомысл неожиданно воскликнул:
– А к нам гости плывут! Да сколько много!
Действительно, с юга плыло с десяток судов. Равномерно медленно двигались весла, наверно, гребцы налегали из последних сил, чтобы достичь желанного причала у Гнездова.
Вольник и Немир переглянулись. Каждый из них подумал о поручении, которое им дал Гостомысл: проверить правильность сбора пошлин со следующих мимо селения купцов.
В своей горнице братья тихо переговаривались между собой.
– Надо найти такое место, откуда видны будут все суда. Тогда увидим, как собирает пошлину воевода, сколько увозят с пристани и сколько отправляют в Новгород, – говорил Вольник.
– Наверно, дня два-три провозится воевода с купеческими вещами. Какие кипы товара надо перебрать, перекидать, пересчитать и учесть! – возражал ему Немир. – Где мы найдем такое место, чтобы было все видно, а нас бы никто не заметил?
– Надо снять избу напротив пристани.
– Как же! Так тебе и сдадут. Семьи все большие, по десятку детей, да старики в придачу. Где поместимся?
– Тогда сарай какой-нибудь...
– Фу! Со скотом. Вонища там ужасная...
– Подумаешь, какой благородный.
– Ну ладно, потерплю. Но я другого опасаюсь.
– Чего?
– Побоятся нас пустить.
– Это отчего?
– Воевода прознает, представляешь, как им попадет?
– Ничего! Ради денег рискнут. Заплатим побольше, не устоят.
– А отец много денег нам дал?
– Прилично. И резаны есть, и ногаты, куны и даже две гривны.
– Так мы с тобой богачи! – пошутил Немир.
– Пол-Гнездова можем купить! – поддержал шутку брата Вольник.
Они весело рассмеялись.
Вдруг Вольник посерьезнел. Спросил:
– А как сможем увидеть сбор пошлины? Ведь там такие высокие борта у кораблей?
Немир некоторое время озадаченно смотрел на него, потом согласился:
– Да, не разглядеть...
Оба подавленно молчали.
– Надо что-то придумать еще, – наконец произнес Вольник.
– Надо, – согласился Немир.
В этот день им в голову так ничего путного не пришло.
На следующее утро Вольник растолкал Немира:
– Есть мыслишка! Только проснулся, как сама пришла!
– О чем ты? – продирая глаза, недовольно пробурчал Немир.
– Как о чем? Как воеводу со сбором пошлины поймать!
– А-а-а... Ну, рассказывай.
– Да и рассказывать нечего. Пусть он спокойно занимается своим делом, мы мешать не будем, тем более подглядывать. Как свезет собранный товар в свой терем, я от имени князя потребую передать его мне, чтобы отвезти в Новгород. Скажу, что отец так повелел. Мы его заберем, подсчитаем, а потом отправимся к купцам и снова переберем весь товар. Вычислить с него положенную десятину не составит большого труда. Потом сравним с тем, что забрал воевода, и все встанет на свои места: обманывает он казну или поступает честно.
– Как это ты здорово придумал, брат! Я даже не ожидал от тебя.
– А ты считаешь меня совсем глупым?
– А то!
– Вот как! Я вот тебя!
Они стали шутливо тузить друг друга.
Ждать пришлось недолго. К концу второго дня к воеводскому терему с пристани подъехала телега, груженная различным товаром. Все перенесли в горницу. Тотчас туда вошли братья. Воевода встретил их недоумевающим взглядом:
– Что-то срочное?
– Да нет, Ставр, – довольно небрежно проговорил Вольник. – Я не сказал тебе вначале, но отец прислал меня еще с одним поручением: забрать пошлину с товара купцов.
– Я сам отвезу положенную часть, – недовольно произнес воевода.
– Князем приказано забрать все. Так что вели своим людям мешки переместить в нашу горницу.
Ставр пожал плечами, кивнул слугам:
– Выполняйте приказание!
Наутро Вольник вызвал к себе сотского Оляпку с воинами, и они отправились на пристань. Там от имени новгородского князя он приказал купцам приготовить товары для досмотра. Никто не смел возражать. Были пересчитано и на вощеных дощечках старинным славянским письмом – рунами записано, сколько и чего вез каждый купец. Когда Вольник свел все сведения воедино и сравнил с тем, что получил от воеводы, то не удержался, воскликнул в крайнем негодовании:
– Вот до чего подлец заворовался! Только половину положенного собирался отправить князю новгородскому!
Все молчали, пораженные его словами.
Наконец Немир спросил:
– Как же будем поступать, брат?
– Очень просто! – вскочил со скамейки Вольник и заходил по горнице. – Прикажу немедленно заковать вороватого воеводу в железо и отправить под надежной охраной в Новгород! Пусть князь с ним разбирается лично!
– Но отец не давал нам права арестовывать воеводу, – слабо возразил Немир.
– Он приказал нам разобраться в этом деле, и мы разобрались! А последнее слово пусть скажет князь!
Всей толпой ворвались в горницу воеводы. Ставр сидел за столом и перекусывал. От такого наглого вторжения он только удивленно откинулся назад и широко открытыми глазами смотрел на вошедших.
– Воевода Ставр! – срывающимся юношеским голосом проговорил Вольник. – От имени новгородского князя Гостомысла за сокрытие половины доходов от пошлины на торговлю я арестую тебя и под охраной отправляю в Новгород, где будешь подвергнут княжескому суду!
– Я ничего не крал и не скрывал! – с негодованием произнес Ставр, вставая во весь рост. – Ты возводишь на меня клевету, княжич!
– Все проверено и доказано! – не терпящим возражения тоном продолжал Вольник и обратился к сотскому:
– Приказываю немедленно заковать воеводу в железо и держать под самой строжайшей охраной!
Воевода Ставр, обладавшей недюжинной силой, раскидал кинувшихся на него воинов и громко крикнул Вольнику:
– Остановись, княжич, пока не поздно! Не позорь честного человека!
– Вяжите его! – истерично выкрикнул Вольник.
Внезапно Ставр сник, сел на скамью и дал себя связать.
– Отведите его в поруб! А ты, десятник, головой отвечаешь за то, чтобы он не сбежал!
В поруб – подвал без окон и с единственной дверью – сажали тогда преступников на время следствия. Воеводе был определен поруб в его собственном тереме. При выходе он взглянул на Вольника такими гневно-страдальческими глазами, что ему стало не по себе.
Братья вернулись в свою горницу. Вольника трясло. Он говорил, расхаживая по помещению:
– Невинной овечкой прикидывается, агнцем кротким... Как же! Наворовал, терем себе отгрохал, пиры закатывает! Наверно, ему манна небесная падает!.. И еще кто-то другой у него виноват, а он чист, как полевой родничок! Все они воры и шельмы, ни к кому у меня веры нет и не будет!
– Но, может, он и вправду здесь ни при чем? – слабо возразил Немир. За все время он ни во что не вмешивался, наблюдая расширенными от испуга глазами.
– Позаступайся! Ты – княжеский сын и должен стоять на страже его интересов всегда и везде! И не щадить никого! Иначе все наше государство разворуют! Ты понял это?
– Я понял. И все же...
– Думай, коль не глупый: куда же подевались такие богатства? В небо испарились? – Вольник прошелся по горнице, в изнеможении сел на скамью. – Воевода не дурак: быть возле колодца и не напиться!.. Ладно, давай перекусим, у меня в желудке подсасывает.
Они присели за стол и стали молча есть. В это время открылась дверь и в горницу вошла Томила. Из глубоких впадин смотрели на Вольника черные, сухие, исступленные глаза.
– Только не говори, что твой отец невиновен! – вскочив, быстро проговорил Вольник. – И твое вмешательство ничего не изменит! Личные отношения не могут стоять выше государственных!
– Да, отец мой невиновен, и ты должен освободить его, – глухим голосом произнесла Томила.
– Выходит, никто не воровал из собранной с купцов пошлины?
– Может, кто-то и позарился на княжеское добро, только не мой отец.
– Это все слова, пустые слова, а я своими глазами вижу хищения в огромных размерах!
– Мой отец никогда не собирал пошлины с купцов.
– Как не собирал? А кто же это делал?
– Мытник. Он обкладывал торговых людей десятиной и привозил выручку в наш терем.
– Вот те раз! – только и смог выговорить Вольник и плюхнулся на скамейку. Вид у него сразу стал растерянный и беспомощный. Видно было, что он испытал сильное потрясение.
– А в Новгороде пошлину разве твой отец собирает? – спросила Томила.
– Но то князь!..
– А почему ты решил, что в Гнездове должен собирать воевода?
– Мне отец приказал проверить... Но о чем мы? Надо немедленно идти к мытнику и там искать недостающие товары!
– Сначала освободи моего отца, – настойчиво проговорила Томила.
– Да, да, и немедленно! – засуетился Вольник. – Позовите мне десятского!
Оляпка явился тут же.
– Вот что, Оляпка, – отводя взгляд в сторону, проговорил Вольник, – тут, понимаешь, произошла маленькая неувязочка. В общем, срочно освобождай воеводу и вместе со мной поспеши к мытнику. Боюсь только, что мы не застанем его дома. Наверняка он услышал об аресте воеводы, понял, что ему грозит, и постарался скрыться.
– Брат, – вмешался Немир, – надо бы перед воеводой извиниться.
– А? Извиниться?.. Ну да, конечно, – пробормотал Вольник и добавил: – Обязательно. Но это потом. А сейчас бегом к мытнику!
Изба мытника стояла на берегу Куньи. Дверь была открыта. Первым в нее, держа в руках меч, вошел Оляпко и тотчас вернулся. Лицо его было серым, в глазах метался страх. Он проговорил, еле ворочая языком:
– Неживой мытник... В кровище весь...
По одному проникли вовнутрь избы. При тусклом свете, лившемся из маленьких окон, расположенных у самого потолка, увидели труп полного мужчины. Горло его было перерезано, по полу растеклась лужа крои.
– Это кто же его? – тихо спросил кто-то из воинов.
– Значит, кому-то крепко помешал, – ответил Оляпко. – Вот и убрал со своей дороги.
– Но это сделал кто-то из близко знавших его, – сказал пожилой воин. – Видите, нет никаких следов борьбы. Двое мирно разговаривали, а потом собеседник воспользовался моментом, когда мытник отвлекся на что-то, выхватил нож и полоснул по горлу.
– Но кто мог подослать убийцу? – спросил Вольник. Он еле держался на ногах, его мутило от приторного запаха крови.
– А я у кого-то видел этот нож, – наклоняясь над полом, сказал Оляпко. – Он с ручкой из слоновой кости. Такой не спутаешь!
– Вспоминай, у кого видел? – строго спросил его Вольник. – От этого много зависит, поймаем мы убийцу или ему удастся скрыться.
– Тише, тише, не мешайте... Стоп, вспомнил! Да, точно. Я еще брал его в руки и любовался резьбой на ручке.
– У кого же ты брал?
– Сейчас, сейчас... Мы гуляли, крепко выпили... Верно! Хозяином этого ножа является воевода, теперь я уже не сомневаюсь. Я еще спросил его, откуда такой необыкновенной работы вещь, слоновая кость у нас редкость! Так он ответил, что подарил ему купец, проплывавший мимо Гнездова в Скандинавию.
– Ты выпустил воеводу из поруба? – спросил Вольник.
– Сразу, как ты приказал...
– Теперь все, ищи ветра в поле, – махнул рукой Вольник. – Сбежал Ставр. Уже не поймать!
– Никуда я не сбегал, – послышалось от двери, и в избу вошел воевода. – Бегут преступники, а я честно служил и служу своему князю.
Пораженные, все молча смотрели на него. Наконец Вольник выдавил через силу:
– Но этот нож... Он ведь твой?
– Мой, – спокойно ответил воевода. – Был моим. Мне его купец из арабской страны подарил. А потом отмечали тридцатилетие Кляма, нашего старшего мытника. Он раззавидовался на красивое изделие. Ну, а вы знаете наш обычай: если что-то кому-то очень понравится, надо подарить эту вещь. Вот я так и поступил.
– Так у тебя служит еще и старший мытник? – удивленно спросил Вольник. – Почему же мне ничего не сказал о нем?
– А ты и не спрашивал. Приказал связать и бросить в поруб, – насмешливо ответил Ставр.
Вольник проглотил обиду. Ох уж эта его заносчивость! Сколько раз она мешала ему в жизни! Вот и сейчас чуть не сгубил человека...
Но Вольник не привык долго сокрушаться по поводу своих ошибок. Он встряхнулся, приказал:
– Ведите к старшему мытнику. Будем разбираться до конца!
Старший мытник жил недалеко. Их встретила молодая женщина, испуганная, растерянная.
– Нет мужа, – вздрагивающим голосом сказала она. – Только что уехал...
– Куда он мог уехать, не знаешь? – допытывался Вольник.
– Не знаю... Не говорил...
– Обыщите все строения!
Сразу же послышались возгласы удивления. Сени, сарай и подвал были забиты различным товаром. Здесь были и льняное полотно местного изготовления, и шелковые ткани, привезенные из Китая, и изделия византийских мастеров, и оружие с арабского Востока и из стран Западной Европы... Чего только тут не было!
– Что хотел сделать с этим богатством твой муж? – спрашивал женщину Вольник.
– Мы собирались уехать в Киев и там открыть торговую лавку.
– Почему же не уехали? Ведь у вас уже некуда складывать наворованное! Вижу, даже под кроватью что-то валяется...
– Это из последнего привоза, не знали, где прятать.
– Вижу! Поэтому и интересуюсь, чего ждали?
– Муж каждый раз говорил, что привезет товар еще раз и мы уедем. И в этот раз он сказал, что еще один караван судов встретит, и тогда снимемся с места и уплывем на юг.
– Жадность заела! Все мало! Хапал, хапал и дохапался!.. Но ничего, никуда он от нас не денется! Теперь скажи, женщина, когда твой муж ушел из дома?
– Недавно. Как увидел, что вы пошли к мытнику, вскочил на коня и ускакал.
– А до этого он ни к кому не ходил?
– Как не ходил? Отлучался ночью. Пришел такой взбудораженный, все по избе бегал, места себе не находил. А спать не ложился.
– Ясно. Это он мытника зарезал, чтобы тот его не выдал... И куда же он ускакал, по-твоему?
– Кто его знает. Но думаю, к племяннику, он недалеко в лесу живет.
– Ясно! Собирайся, веди к своему родственнику!
Едва показался домик племянника, увидели, как возле него засуетился какой-то человек. Он схватил под уздцы коня, вскочил на него и устремился в лес.
– Вот он вор и расхититель! – крикнул Вольник и первым помчался за беглецом.
Гонка продолжалась недолго. Внезапно конь под старшим мытником пошел неровными скачками, потом застрял на месте, изо всех сил стараясь выбраться из зыбкого, вязкого места. Всадник срыгнул с него и побежал, виляя между редким кустарником. Погоня остановилась возле коня, которого все больше и больше засасывала зеленая трясина. Он жалобно ржал, глядя на людей большими страдальческими глазами.
– Дальше нельзя! – приказал воевода. – Можем пропасть.
– Преступник уйдет! – горячился Вольник.
– Черт с ним! Не пропадать же из-за подлеца.
Но и старший мытник отбежал недалеко. Внезапно он провалился и стал погружаться в болото. Он лихорадочно хватался за кустики, за мшистые кочки, громко кричал:
– Спасите! Помогите!
Скоро на поверхности болота видна была только его голова, затем искаженное страхом лицо, но и оно исчезло в зловонной гуще.
– Вот и конец пришел негодяю, – мрачно проговорил Ставр. – Хапал, хапал без удержу. И что? С собой взял на тот свет?
Он сплюнул, повернулся и пошел прочь.
Прямо из леса Вольник направился к Томиле. Она встретила его у дверей своей горницы. Из глубоких глазниц холодно и непримиримо смотрели на него черные глаза.
– Тебе воеводу? – спросила она глухим голосом. – Его нет.
– Томила, я к тебе. Я пришел поговорить с тобой.
– Нет, не надо! Все уже переговорено. Мне достаточно!
– Томила, я тебе должен все объяснить. Конечно, я поторопился с арестом твоего отца. Но я все исправил, отец на свободе, а истинный преступник понес заслуженное наказание. Прости меня!
– Зачем тебе мое прошение? Чтобы совесть не мучила? Наверно, не в первый раз невинных людей порочишь, у тебя это легко получается...
– Томила, успокойся. Пойдем прогуляемся и поговорим не спеша.
– Никуда я с тобой больше не пойду. Можешь бродить где угодно и с кем угодно. Мне теперь все равно.
– Так что, ты меня не любишь? – с придыханием спросил он.
– Я тебя ненавижу! – шипящим шепотом ответила она. – Уходи и забудь ко мне дорогу!
И тут в нем взыграло самолюбие. Его глаза сузились и потемнели, он сказал вздрагивающим голосом:
– Значит, вон как ты? Другого нашла? Ну и милуйся с ним! Больно надо! Без тебя обойдусь! Тоже мне цаца выискалась!
Он развернулся и бегом кинулся по лестнице вниз.
IX
Едва успокоились пересуды, связанные с разоблачением и гибелью старшего мытника, как в Гнездов пришла новая весть, которая взбудоражила все население: из Новгорода к границе шло большое войско, вел его сам князь Гостомысл. Гонец, принесший это сообщение, рассказывал, что поход вызван вторжением хазарского кагана в пределы племени кривичей, Хвалибудий попросил помощи, и новгородский князь тотчас откликнулся на его призыв.
Хазарское государство было одним из самых могучих в тогдашнем мире. Его земли раскинулись от Урала до Днепра и от Оки до Черного моря. Ему платили дань до десятка народов, его войско поражало многочисленностью, хорошим вооружением, прекрасной организацией и дисциплиной. Оно успешно воевало и одерживало победы и над византийцами, и над арабами, слава о его победах распространялась далеко за пределами каганата. Теперь оно вторглось в пределы славянских племен.
– Предстоит грандиозное сражение! – с восторгом говорил Вольник Немиру. – Мы должны возглавить какой-нибудь отряд и прославиться как храбрые и умелые полководцы!
– Куда нам, брат! Мы еще молодые. Разве отец доверит нам жизнь людей?
– Я буду проситься на главное направление нашего удара. Ух, с такой силой нападем на неприятеля, что он побежит перед нами, и мы одержим блестящую победу!
– Не хвались, брат. Хазарское войско умеет хорошо воевать. Нам лучше наблюдать битву со стороны и учиться у отца и наших воевод, как расставлять полки и руководить ими во время боя.
– Вот ты всегда такой: стоять бы где-нибудь поодаль, а за тебя кто-нибудь другой должен воевать.
– Неправда! Я тоже хочу сражаться. Только понимаю, что еще рано командовать. Вечно тебе нравится меня унижать...
– Ну ладно, ладно, уже надулся. Не хочешь, не надо. Без тебя обойдусь. Только потом не хнычь, что не взял.
– О чем ты? Я буду с тобой всегда. Где ты, там и я. Мы же братья!
Через два дня прибыло новгородское войско. Гостомысл позвал к себе сыновей, расспросил про сбор пошлины с иностранных купцов. Вольник рассказал все подробно.
– Рад, очень рад, что воевода Ставр оказался честным слугой князю, – удовлетворенно проговорил Гостомысл. – А ты, сын, – обратился он к Вольнику, – опять порешь горячку, никак не можешь сначала спокойно разобраться, а уж потом принимать решения. А ведь тебе после меня перейдет княжеский престол! Пагубно для государства, коли правитель сгоряча будет действовать. Ты должен думать об этом постоянно, воспитывать в себе выдержку, спокойствие и самообладание.
– Я буду стараться, отец.
– Очень хорошо. Но тебе придется прилагать много усилий, потратить много времени, чтобы преодолеть свою азартность и страстность. А теперь скажите, сыновья, есть ли у вас ко мне какие-нибудь просьбы?
– Я хочу принять участие в предстоящем сражении с хазарами, отец! – тотчас отозвался Вольник.
– Вон как! Что ж, похвально. А ты, Немир, тоже рвешься в бой?
– Конечно, папа.
– По тебе не видно. Но ладно. Рановато вам сражаться. Вот годика два-три пройдет, тогда пожалуйста. А пока будете при моем стяге.
– Но, папа, меня ровесники засмеют, если я все время под отцовским крылом буду находиться! – горячо проговорил Вольник.
– Ишь ты, засмеют... Хорошо, я подумаю, как поступить, чтобы приятели стали уважать тебя.
После этого он с большим почетом принял у себя воеводу Ставра, долго беседовал с ним, а на прощание сказал:
– Знаю тебя, воевода, как старого, закаленного воина, поэтому прошу взять в опеку сыновей моих, Вольника и Немира. Дай им под начало сотню, пусть будут в строю. Я твой полк ставлю в запас, расположишься на левом крыле. Сил у тебя немного, но надеюсь, что не дашь хазарам обойти нас сбоку.
– Не беспокойся, князь, сделаю как положено.
Через день войско вышло из Гнездова. Жители провожали воинов. Вольник и Немир ехали на конях во главе сотни, гордые и счастливые. Вдруг кто-то взялся за стремена коня Вольника. Он посмотрел: Томила! Она шла рядом и снизу смотрела на него увлажненными глазами, они лучились тем необыкновенным светом, от которого у него всегда замирало сердце! Исчезла и ушла обида, испарились из памяти горькие и обидные слова, которые были сказаны ими. Одного взгляда было достаточно, чтобы все было забыто, а между ними установилось то взаимопонимание, какое бывает только между влюбленными. Они смотрели в глаза друг другу и не могли наглядеться.
Наконец она спросила:
– Ты поел перед выступлением?
Он часто-часто закивал головой, комок в горле мешал ему ответить.
Она протянула ему полотняный кулек:
– Как проголодаешься, поешь пирожки. Я их сама пекла.
Он взял кулек и задержал ее руку в своей. Так они продолжали двигаться еще некоторое время.
Сотня вышла из селения, ускорила движение. Провожавшие стали отставать. Томила вдруг приникла горячей щекой к руке Вольника и, глядя большими черными глазами ему в лицо, проговорила горячо и страстно:
– Возвращайся живой и здоровый! Я буду ждать тебя!
Тогда он наклонился и поцеловал ее в мягкие, теплые, солоноватые от слез губы, ударил каблуками сапог в бока коня и поскакал вперед, не видя ничего перед собой...
Вскоре встретились с войском кривичей. Гостомысл и Хвалибудий обнялись как старые друзья. Хвалибудий заметно возмужал, но остался все тем же неугомонным, непоседливым человеком, на его веснушчатом лице хитровато струили свет все те же пронырливые глазки.
– Ну что, побьем хазара? – спросил он, за шутливым тоном стараясь скрыть свое беспокойство.
– На своей родной земле грех не побить, – бодро ответил Гостомысл. Перед решающим сражением нельзя терять присутствие духа. Наоборот, надо всем показывать своим воинам уверенность в победе.
Осмотрели поле боя, которое выбрал Хвалибудий. Гостомысл остался им доволен. Широкий и просторный луг был удобен для действия больших скоплений войск, слева до самого края неба простирался лес, справа лежало длинное озеро; хазары не могли ни обойти славян, ни зайти им в спину.
Они вынуждены будут наступать только в лоб. Князья не спеша проехали по берегу заросшего камышом озера, о чем-то негромко совещались, что-то прикидывали, что-то рассчитывали.
К вечеру подошли хазары, расставили походные палатки, зажгли костры, стали готовить пищу. Ветерок потянул острые запахи специй и различных приправ, которыми южные жители пользовались при приготовлении мяса. Приступили к варке пищи и славяне.
С восходом солнца в лагере хазар началось движение. Гостомысл и Хвалибудий, расположившись на поставленных друг на друга трех телегах, внимательно наблюдали за перемещением вражеских подразделений.
– Гляди, Хвалибудий, – говорил Гостомысл, указывая на центр хазарского войска, – то златоверхий шатер бека, а вон и сам он, на белом коне!
– Вижу, – отвечал Хвалибудий, приложив ладонь ко лбу, чтобы защитить глаза от ослепительных лучей утреннего солнца. – На нем шлем со страусовыми перьями и белый плащ. Всем воинам виден!
Они знали, что бек обладал в хазарском государстве всей полнотой власти, каган же не правил, а только царствовал. И то, что сам бек привел сюда войско, говорило о серьезном намерении противника: он хотел покорить богатый славянский край, раскинувшийся в междуречье Волги и Оки, вокруг Ильменского озера и далее по реке Печоре. Сколько драгоценной пушнины расходилось отсюда по всему миру!..
– Бек ставит личную бронированную конницу в центр, – продолжал Гостомысл. – Стало быть, главный удар нанесет по моим войскам. Я против нее поставлю в первом ряду легкую конницу, а позади – тяжелую. Думаю, выстоят, выдержат первый удар.
– Гляди, вправо он выдвигает буртасов. Эти воины северных краев никогда не отличались воинственностью. Да и вооружением не блещут, мечи, пики да ножи. Металлических панцирей и кольчуг мало, преимущественно одеты в кожу буйволов.
– Да, надо обратить на это внимание. Вдоль озера у бека наиболее слабое место. Тебе, Хвалибудий, достается этот участок, постарайся использовать на полную силу.
– Постараюсь, князь. А кого это бек выводит к лесу?
– Судя по высоким бараньим шапкам, смуглым лицам – это ясы и косоги, жители предгорьев Кавказа. За ними глаз да глаз нужен, в бою азартные, свирепые и беспощадные, но боятся обходных ударов. Хорошо бы против них поставить засаду да вовремя ударить.
– Поздно, князь, это надо было делать ночью.
– Ничего, что-нибудь придумаем.
Гостомысл и Хвалибудий отдали распоряжения, началось перемещение полков. Центр и левое крыло заняли новгородские воины, правое – кривичи, в запасе были оставлены полк Ставра и часть рати Хвалибудия.
Гостомыслу с высоты было видно, как бек, прогарцевав перед строем хазарской конницы, взмахнул мечом, и тяжелая конница, выставив вперед длинные копья, медленно тронулась и стала постепенно набирать бег. До него донесся глухой, тяжелый топот тысяч копыт, он видел ровное покачивание всадников в седлах коней. Чуть выждав, дал команду. И тотчас из-за строя новгородцев вылетела легкая конница и, рассыпавшись, понеслась навстречу противнику. Они не могли выдержать удара бронированной конницы, но воины были обучены действовать веревками с петлями. Когда до хазар оставалось пятнадцать-двадцать шагов, и ликующие хазары намеревались уже подцепить на копья слабовооруженных новгородцев, вдруг взвились в воздух сотни веревок, и почти весь первый ряд покрытых броней всадников неприятеля был позорно свален, словно сдут ветром под копыта своих же толстоногих коней. Среди хазар началось смятение, чем и воспользовались славянские всадники. Они соскочили с лошадей и принялись уничтожать беспомощных в своей тяжелой броне поверженных вражеских конников. Завязавшийся бой был явно не в пользу хазар.
В самый разгар его Гостомысл двинул тяжелово-оруженную конницу, она ударила по разрозненным рядам противника и заставила отступить. Чтобы исправить положение, бек бросил в бой запасной полк конницы. Сражение в середине поля разгорелось с новой силой.
Гостомысл посмотрел на правое крыло. Там сошлись вятичи с буртасами. Стонала разбитая тысячью копыт коней и ног людей земля, пыль клубами поднималась над головами сражающихся, с той и другой сторон неслись тучи стрел. Разлетались щиты, рвались доспехи, кольчуги и кожаная защита, раздирались жалами копий и лезвиями мечей груди, раненые и убитые падали друг на друга, а по ним ступали новые ряды воинов...
Гостомысл стал наблюдать за своим левым крылом. Бой там шел с переменным успехом. Воинственные ясы и косоги вгрызались в построения новгородцев, но те вырубали острые клинья врага и снова смыкали ряды. Князь кинул взгляд на полк воеводы Ставра, стоявшего в запасе. Где-то там сейчас стояли его сыновья, но за пылью, поднятой воинством, ничего не было видно.
А Вольник сидел на коне и маялся от бездействия. Перед ним кипел бой, слышались отчаянные крики людей и ржание лошадей, раздавались звон мечей, глухие удары копий о щиты. Там люди бились, своей кровью добывали победу, а он со своей сотней стоял и ничем им не помогал. Как это можно было выдержать?
Долгое время волнующийся, кричащий, воющий строй людей и коней топтался на одном месте; ни та, ни другая сторона не могла одолеть в смертельном поединке. Но вот новгородцы стали теснить противника, сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее. Наконец враг побежал, оставляя после себя десятки и сотни трупов. У Вольника затрепетало сердце: надо немедленно помочь своим воинам, ударить в спину улепетывающему неприятелю, добить его, а потом обрушиться на другие его подразделения. Где Ставр, почему медлит? Вольник оглянулся, воеводы нигде не было. Спросил Немира:
– Куда девался Ставр?
Тот повертел головой, ответил:
– Наверно, к князю отправился или по каким-то другим делам отлучился.
– Он упускает важный миг! Гляди: хазары бегут! Надо немедля обрушиться на них всеми силами! Правильно я мыслю?
– Может, правильно, только не нам с тобой решать такие вопросы.
– Вечно ты со своей робостью! Надо действовать смело и решительно! Сейчас представляется редкий случай переломить в свою пользу исход боя! Я ударю по удирающему противнику и обеспечу победу всему нашему войску!
– Воздержись, брат! Нельзя этого делать!
– Оставайся на месте, коли трусишь! – выкрикнул Вольник и, хлеснув плетью коня, подал команду: – Со-о-тня! Слу-у-шай ме-е-ня! Пики вперед, галопом за мной!
Вслед за ним рванулась лавина конников. Немир некоторое время стоял на месте, а затем поскакал вслед за всеми.
Всадники Вольника быстро настигли противника, началось безжалостное истребление бегущих воинов. «Вот так надо воевать! – металась в голове Вольника ликующая мысль. – В короткий срок разгромить все крыло хазар! Определить победу в решающем сражении! За это и отец, и князь Хвалибудий, и все воеводы будут возносить меня! Будут с восторгом говорить, как юный княжич смог принять самостоятельно верное решение и переломил ход всего боя!..»
Большая часть хазарских воинов хлынула к центру, путь вперед был открыт. Вольник тоже стал заворачивать коня вправо, оставляя за спиной стену леса. И вдруг из чащи вывалилась конница противника. Всадники с молчаливым ожесточением мчались на его воинов. Вольник заметил их слишком поздно, когда отряд был охвачен со всех сторон и пути к отступлению были отрезаны. Он почувствовал, что попал в ловушку, и по всему телу его прошла волна холода, руки его стали будто ватные, а меч показался необыкновенно тяжелым. Вольник развернул коня и наткнулся на группу своих воинов, которые тоже метались в разные стороны ища спасения; они столкнулись друг с другом, кое-кто упал, другие кричали что-то невразумительное, ему врезались в память их полубезумные, побелевшие от страха глаза. Он привстал на стременах, пытаясь отыскать взглядом брата. Кажется, мелькнул его шлем с красными лентами в стороне леса, он кинул коня в ту сторону. Но в этот момент на него налетело несколько хазар, со страшными в боевом азарте лицами. Он стал отбиваться, а в голове металась одна и та же мысль: «Неужели это конец? Не может быть! Я должен как-то вырваться!»
Удар в грудь отбросил его назад, но он сумел удержаться в седле и отбить новое нападение. И в тот же момент что-то тяжелое обрушилось ему на голову, он почувствовал, как шлем сполз ему на глаза, и перестал видеть перед собой. Приподняв щит, левой рукой попытался поправить его, но сильный толчок в правый бок выбил его из седла и скинул на землю. Последнее, что он увидел, это был цветок ромашки. Необыкновенно насыщенного белого и желтого цвета, такого, какого он никогда в жизни не видел. «Как бы не затоптать такую красоту», – мельком подумал он, и это было последнее видение в его жизни...
Гостомысл заметил безрассудную атаку на своем левом фланге, подивился, что воевода Ставр решился на нее, видел, как хазары окружили небольшой отряд его конников, но помочь ничем не мог: силы его были скованы на всех направлениях, да и прорваться сквозь строй противника в такое короткое время было просто невозможно. Гибель небольшой группы всадников не поколебала левое крыло его войска, оно продолжало крепко стоять на своих позициях. Поэтому он скрепя сердце вынужден был смириться с гибелью отчаянных воинов. Он не знал, что там гибли оба его сына...
Между тем бой кипел на всем пространстве. Обе стороны сражались с отчаянным мужеством и упорством. И Гостомысл и бек вводили все новые и новые силы. Наконец Гостомысл заметил, что противник израсходовал запасные войска. Он послал приказ Хвалибудию: начать медленное отступление вдоль озера. Как и было заранее обговорено, кривичи стали пятиться, огрызаясь внезапными нападениями. Бек тотчас заметил изменение на своем левом крыле и бросил туда последние резервы.
И вот тогда, когда строй кривичей изогнулся и готов бал разорваться на отдельные части, из озера вдруг стали появляться сотни славянских воинов, с мечами и щитами в руках; не теряя времени, они устремились на врага. Из поколения в поколение славяне передавали умение таиться в реках и озерах и дышать свободно посредством сквозных тростников, выставляя конец их на поверхность воды. И на этот раз перед рассветом Гостомысл и Хвалибудий отобрали полторы тысячи лучших воинов и скрыли их на дне неглубокого озера. В решающий момент битвы по установленному сигналу они разом вышли из воды и ударили в спину торжествовавшего победу и потому расстроившего свои ряды противника.
Удар был неожиданным и ошеломляющим. Среди врагов началась паника, скоро переросшая в беспорядочное бегство всего хазарского войска. Объединенные славянские полки кинулись преследовать и истреблять противника, и только темнота заставила их остановиться.
И тогда к Гостомыслу подъехал воевода Ставр и сообщил горькую весть о гибели сыновей.
– Я был недалеко, попытался поскакать следом за Вольником и Немиром и остановить, но мне не удалось, – рассказывал он, с трудом выговаривал слова. – Моя вина, князь, что не сумел удержать твоих сыновей возле себя. Готов понести любую кару.
Гостомысл будто окаменел. Все окружающее, все звуки ушли куда-то вдаль. Остались лишь ноющая боль в груди и ощущение страшной утраты, в которую еще не до конца верилось. Может, произошла какая-нибудь ошибка и не его сыновья кинулись в хитро расставленную ловушку? Может, в ожесточенной сечи удалось им выжить, они получили ранения и можно будет их спасти?.. Но нет, вот они оба лежат перед ним, недвижимые, бездыханные. У Вольника удивленное выражение на чистом без кровинки лице, а Немир, как всегда, спокоен, будто сейчас откроет глаза и скажет неторопливо, покорно и уступчиво, как всегда: «Да, отец, я сделаю так, как ты скажешь».
Начались похороны павших воинов. Боярам, воеводам, тысяцким и сотским копались отдельные могилы, остальных укладывали в братские захоронения. Гостомысл для сыновей сам вырыл глубокую яму, уложил их рядом в полном вооружении. Рядом с ними были помешены вещи, которые должны были пригодиться им на том свете: котелки с зерном ржи, баклажки с водой, ножи, ложки, иголки с нитками. Жрецы прочитали положенные молитвы. Гостомысл не спеша забросал могилу, вывел аккуратный холмик над ней. После этого отошел в сторону, присел на бугорок и, закрыв лицо ладонями, зарыдал, горько и безутешно.
Смерть двух сыновей сразила Раннви. Она обезножила и слегла в постель. Гостомысл окружил ее вниманием и заботой, подолгу сидел у изголовья, слуги выполняли малейшее желание, но она угасала на глазах и через три месяца скончалась, тихо, во сне. Горе Гостомысла было столь велико, что порой на него накатывало наваждение, и ему хотелось уйти вслед за женой и сыновьями...
Более всего сокрушался Гостомысл оттого, что прекращался вместе с ним род князей новгородских, который шел от Славена. Достославный Славен завоевал обширные земли, его именем назвалось племя славен. После него правили многие новгородские князья, среди них были Вандал, Избор, Владимир, Столпосвят, Буривой...
Вспоминал Гостомысл предсказания вещуна, который пророчил ему, что на новгородский престол заступит внук его, Рерик, родившийся от Умилы. Но из земли бодричей приходили вести одна горше другой: Рерика изгнал из страны его дядя Дражко, и неизвестно где скитается он, да и жив ли; мать его ушла под защиту племени лютичей и с тех пор не подает о себе никаких вестей... Одиноким чувствовал себя Гостомысл, грустны были мысли его. «И была Гостомыслу и людям его печаль тяжкая», – пишет летописец.
Но жизнь брала свое, он перемог горе и вновь приступил к княжеским заботам. Гостомысл прожил жизнь долгую, правление его было успешным. Как пишет Иоакимовская летопись, он был «муж столь храбрый, столь мудрый, всем соседям был страшен, а людьми любим из-за справедливости и правосудия. Поэтому все окольные чтили его и дары и дани давали, покупая мир с ним. Многие же князья из далеких стран приходили морем и сушей послушать его мудрости, и увидеть суд его, и просить совета и поучения его, так как тем он прославился всюду».
notes
