НА КНЯЖЕСКОМ ПРЕСТОЛЕ
И когда Гостомысл принял власть, то варягов, бывших там, одних избил, других изгнал, и дань варягам отменил, и, пойдя на них, победил, и город во имя старшего своего сына Выбора при море построил, учинил с варягами мир, и была тишина по всей земле.
Иоакимовская летопись
I
Сюкора затаился в одном из глухих уголков земли эстов. Впрочем, ему не надо было особенно прятаться от норманнов, они не были полными хозяевами страны, для этого у них просто не хватало сил. Единственно, на что они были способны, это прийти в племенной центр и собрать дань. Там их ждал младший брат Сюкоры, Куяр. С детства Куяр был лежнем и недалеким человеком, избегал шумных веселий, любил копаться в одиночку в каком-нибудь дальнем уголке, никого не трогал и ни к кому не подходил, за что и получил свое прозвище – Куяр, что значит «огурец». Он-то и подошел на роль правителя в эти смутные и беспокойные времена. И то верно: трудно было разобраться, у кого сейчас власть в княжестве: то ли у норманнов, которым приходилось платить дань, то ли у Куяра, который считался вождем племени, то ли у Сюкоры, который по-прежнему руководил своим народом.
Жизнь в племени стала напоминать моховое болото. Вроде бы лес кругом, мелкий, чахлый, трава сплошным покровом, но она зыбуном ходит, да иногда из-под ног фонтаном вода брызжет. Встречаются на пути в нем полыньи и окна, их еще можно обойти. Но если среди мшаника и болотной травы попадешь на цветочную поляну, которая прельстит тебя душистой, ослепительно сверкающей зеленью, то сразу провалишься в бездонную трясину, засосет она тебя, и навеки сгинешь в смрадной пучине.
Такой обманной цветочной поляной среди болот казалась теперь дружба с норманнами. Сердцем чуял Сюкора, что ненадолго пришли норманны в его края, слишком мало сил у них удержаться у власти над необъятной страной, слишком много ненависти породили они у народа своей неуемной жадностью и жестокостью, своими убийствами и грабежами. Не простят им люди зверств и насилий. Были, конечно, стычки и столкновения и между чудью и новгородцами, накопились кое-какие обиды, не без этого, когда народы живут рядом. Но это были пустяшные огорчения по сравнению с тем, что в короткое время сумели натворить морские разбойники, и нет им прощения, и не будет им спокойной жизни в лесных дебрях. Соберется народ и прогонит их со своей земли. А заодно накажут и тех, кто сейчас у них в услужении, кто предан им душой и телом. Предательства народ не прощает. Вот поэтому-то и ушел в леса Сюкора, вот поэтому-то и прятался подальше от норманнов, с которыми совсем недавно был в дружеских отношениях. Что касается своего брата, Куяра, то он его в случае заварухи спасет: ведь все знают, что он безобидный и безропотный человек, куда толкнут, туда и идет. Да и окружение ему Сюкора подобрал надежное, из своих людей: вроде бы в подчинении у норманнов и пресмыкаются перед ними, а на самом деле ему, Сюкоре, преданы, все важные вести своему князю сообщают, а в случае надобности и за оружие возьмутся, лишь бы от захватчиков избавиться.
Главное не в том, чтобы изгнать норманнов, это произойдет само собой и скоро. Важнее как потом победой воспользоваться. За землю чудскую он, Сюкора, спокоен, она наверняка останется в его руках. Но как бы изловчиться да к ней прирезать большой кусок славянской земли? А момент для этого такой подходящий наступил, что лучше не придумаешь. Князь Буривой погиб, княжество осталось без властителя. Гостомысла он отправил в рабство, выкупать его некому, значит, сгинет он там и на родину не вернется. Что касается остальных детей Буривого, то они еще малы и не скоро смогут принять участие в борьбе за власть.
Так что хозяином огромной округи может стать только он, Сюкора! Некому, кроме него, принять власть от норманнов, не видит он такого человека! Только надо все не спеша и тщательно продумать и рассчитать, кого-то уговорить, кому-то побольше наобещать, кому-то пригрозить, а может быть, и убрать со своей дороги – и тогда он станет властелином всего северного края! Ради этого стоит потрудиться, стоит отдать все свои силы и ум!
С чего начать? Надо искать союзника. Одному ему врага не одолеть. Кто может его поддержать? Несомненно, племя кривичей, где недавно престарелый князь отдал бразды правления в руки Хвалибудия. Хвалибудия он знает хорошо, почти полгода провели в Новгороде в почетном плену. Он, Сюкора, не раз слышал, с какой ненавистью говорил княжич о Буривом и его княжестве. Эта ненависть в нем живет до сих пор, это Сюкора знает по себе. Вот кто его надежный союзник в дележе бесхозного Новгородского княжества, когда будут изгнаны норманны! Надо ехать к Хвалибудию, уговорить его на совместное выступление против захватчиков, пообещав ему за это половину земли племени славен. Это будет точный и беспроигрышный шаг.
Долгие раздумья – короткие сборы. И вот уже Сюкора едет по безбрежным лесам. Его сопровождает сотня дружинников. Не потому, что боится нападения норманнов. Нет, он хорошо осведомлен о том, что те сидят взаперти в Новгороде и Ладоге, окруженные враждебным населением, много пьют и гуляют, как это принято у них, викингов. Разбойники всегда много пьют, потому что не жаль пропить то, что досталось даром, а не трудом. За пределы крепостных стен в одиночку боятся и нос высунуть, только большими ватагами порой наведываются в окрестные села, чтобы пополнить запасы продовольствия. Сотня дружинников Сюкоре нужна как почетное сопровождение при посещении владений соседа.
По мере приближения к Смоленску, стольному граду кривичей, равнина постепенно переходила в волнистую местность, и скоро путники то поднимались на высокие холмы, то спускались в широкие долины. Наконец появился Смоленск, расположенный на пологой горе. Мощные деревянные стены с крепкими башнями свидетельствовали о силе и влиянии племени кривичей, раскинувшегося на огромной территории от Западной Двины до Оки и Волги.
Хвалибудий встретил князя чуди сердечно и ласково, крепко обнял, повел во дворец. Нет, все-таки то, что они прожили несколько месяцев под одной крышей, не прошло бесследно, они стали как родные!
Сюкору и его дружинников ждал накрытый стол. Выпили за здоровье гостей и хозяев. Начались оживленные разговоры.
– А помнишь, как последний раз ездили на рыбалку? – восторженно говорил Хвалибудий. – У меня она так ярко осталась в памяти, будто все произошло вчера!
– Я тогда такого налима упустил, до сих пор жалею. Не успел похвалиться уловом, и вы мне даже не поверили!
– Как не поверили, когда своими глазами видели? Просто шутили над тобой.
– А мне было так обидно...
– Ты всегда был обидчивым человеком, видать, уродился таким.
– А помнишь, как комаров из шалаша выгоняли?
– Это Гостомысл придумал.
– Да нет, средство известное. Просто он вспомнил первым.
Вдруг Хвалибудий рассмеялся, весело, от души, аж слезы на глазах выступили.
– Ты чего? – удивился Сюкора.
– Да вспомнил, как Млава нас троих развела! Вот девка! Так ловко все проделала! Кстати, ты не знаешь, что с ней?
– А что с ней станет? Вернулась в Ладогу, вышла замуж за какого-то боярина. Живет припеваючи.
– Рогов мужу не наставляет?
– Откуда мне знать, – задумчиво проговорил Сюкора. – Купцы из Ладоги ничего плохого о ней не говорили.
– А ведь мы серьезно увлеклись разбойницей эдакой...
– Было дело. Особенно Гостомысл.
Хвалибудий вдруг посерьезнел, спросил:
– Да, а как пропал Гостомысл? Он ведь в твоих владениях в то время находился. Неужели ничего не известно?
– Как неизвестно! Я все выяснил. Жила у меня на побережье женщина. Вдова. Ее муж был рыбаком, пропал в море. Баба разбитная, снюхалась с норманнами, а потом подсыпала какое-то зелье в вино моей и Гостомысловой дружины, воины уснули, а она в это время сдала княжича разбойникам.
– Значит, это точно, что он в рабстве?
– Да, я выяснял.
– А что с той женщиной? Ты ее наказал?
– Куда там! Только и видели! Сбежала к норманнам. А там мне ее не достать, руки коротки.
Выпили еще. Помолчали.
– Надо нам с тобой Гостомысла вызволять из неволи, – проговорил задумчиво Хвалибудий. – Отца у него не стало, кроме нас, некому.
– Да разве я против? Всей душой за это! Но только как его сыскать? Скандинавия, говорят, большая страна. Да будь она хоть маленькой, как можно отыскать, если он в каком-нибудь далеком селении или даже городе?
– Это верно. Видно, пропал человек. Давай выпьем за то, чтобы ему повезло.
На другой день Сюкора приступил к главному разговору, ради которого приехал в Смоленск.
– Как ты относишься к тому, что наши земли покорили заморские разбойники? – спросил он, внимательно наблюдая за выражением лица Хвалибудия.
– Как можно относиться, если враг топчет отчий край? Гнать надо незваных гостей! – запальчиво ответил Хвалибудий.
– Мало разговоров! Надо действовать. Я уже попытался в Новгороде поднять восстание, да неудачно. Может, слышал?
– Конечно! Передавали заезжие купцы, что много воинов твоих побито было.
– Вот-вот! Славных дружинников потерял из-за своей опрометчивости. Но намерения своего не оставил. К тебе приехал, чтобы договориться о совместных действиях.
– И как же мыслишь объединить наши силы?
– Думаю так: сначала зашлем в Новгород своих людей, они будут подговаривать жителей на восстание. Потом со своими войсками подойдем к городу и кинем их на приступ, а новгородцы изнутри помогут.
– Что ж, неплохо, – как-то неопределенно вымолвил Хвалибудий.
– Потом мы двинем войска на Ладогу. После ее взятия добить норманнов не представит большого труда.
– Согласен. Но перед походом на Ладогу мы посадим на новгородский престол княгиню Любаву с детьми.
– Зачем? – встрепенулся Сюкора. – Этого делать не станем. Мы поделим Новгородское княжество на две половины: новгородские земли я заберу под свою руку, а Ладога с ее несметными лесными богатствами отойдет к тебе.
– Исключено. Княгиня – мой гость. Я ей обещал вернуть престол и слово сдержу.
– Хорошо, хорошо, – поспешно согласился с ним Сюкора. – Пусть будет по-твоему.
Хвалибудий встал и несколько раз прошелся по горнице. Потом неожиданно сел перед Сюкорой и, прямо глядя ему в глаза, проговорил решительно и напористо:
– Только вот что я скажу тебе, Сюкора! Ненадежный ты человек! Конечно, ты мой гость, я принял тебя со всей сердечностью. Как говорится, мой дом – твой дом! Но коль разговор коснулся такого серьезного дела, как война, когда вопрос стоит о жизни и смерти многих сотен и тысяч людей, угодливо молчать не буду.
– Чем же я ненадежен? – обидчиво спросил Сюкора, поджимая толстые губы.
– А тем! Когда мы еще жили в Новгороде, ты постоянно юлил, то так, то эдак. Помнишь хотя бы последнюю рыбалку? Обещал взять палатку и не взял!
– Тоже мне нашел о чем вспоминать – палатку забыл взять, мелочь такая!
– Не забыл ты ее, а не взял намеренно! И тут ты весь! Ты и сейчас юлишь, говоришь неправду!
– Ладно, ладно! Давай о серьезных вещах говорить. Так согласен ты на союз со мной против норманнов или отказываешься?
– Подумаю! Семь раз подумаю, а потом отвечу!
– Это что так?
– А так! Кто предал Буривого на реке Кумене? Разве не ты?
– Не предавал я его! – Сюкора вскочил, замахал короткими толстыми руками. – Не предавал! Слышишь, Хвалибудий? Не было предательства! А была месть человеку, который заточил меня в плен и держал вместе с тобой почти полгода! Разве ты не возмущался своим положением, разве мы не говорили про это? Ты ведь тоже не раз высказывался за месть князю...
– Может, и говорил, мало ли что можно ляпнуть вгорячах! Но чтобы изменить своему слову, чтобы предать своего союзника, такого мне и в голову не приходило!
– А мне вот пришло! Потому что обиды я никому и никогда не прощаю! – выпалил Сюкора.
– Поэтому я никогда не пойду с тобой на войну! Ты можешь, как Буривого, предать меня и нанести удар в спину!
Они стояли друг против друга, разгоряченные спором, с красными лицами и бешено блестевшими глазами. Казалось, еще немного, и схватятся в жаркой потасовке, но что-то удержало их от этого. Может, Сюкора побоялся связываться с юрким и дерзким в драке Хвалибудием, от которого получил крепкую трепку во время ссоры из-за Млавы, или, может, в какие-то мгновения Хвалибудий вдруг вспомнил, что Сюкора у него в гостях, а обижать гостя считалось у славян непростительным грехом... Но постепенно оба стали остывать, успокаиваться, а вскоре и вовсе разошлись. Сели на скамейки, отвернувшись в разные стороны.
Наконец Хвалибудий встал, проговорил натужно:
– Завершим наш разговор. Никуда я с тобой не пойду. Если начнется война с норманнами, то действовать будем порознь. Это мое последнее слово. А сейчас пойдем в трапезную. Только пусть по нашему виду никто не догадается о ссоре.
Наутро Сюкора выехал в обратный путь. Предаваясь медленному движению, он думал о том, что замыслы его стать властелином огромного края порушились из-за несговорчивости Хвалибудия. Но он на этом не успокоится. Он, Сюкора, такой человек, что если что-то задумал, то обязательно исполнит. Не таким путем, так другим, не другим, так третьим! Свет клином на Хвалибудии не сошелся! Просто надо подумать, пораскинуть умом и изобрести какой-нибудь заковыристый ход, чтобы добиться своего. Наладить связи с купцами и боярами в Новгороде и Ладоге и попытаться заручиться их поддержкой; они замутят на вече народ, а он тут как тут со своим войском... Или попробовать разузнать, как живут, чем дышат норманны. Может, среди них наметился какой-нибудь раскол. Тогда можно будет опереться на недовольных, наобещать им кучу с грудой и помочь военной силой. Кто может подсобить в таком тонком деле? Да та же Ривеське. Перекупить ее у Вилибальда. Не пожалеть драгоценностей, посулить большие богатства, звание боярыни или еще чего она попросит. Он знает ее жадную, алчную натуру...
Что касается Хвалибудия, то следует держать его в запасе, на всякий случай. Не упускать из виду. Как только будет исполняться какой-нибудь замысел, пригласить к участию. Не устоит, примчится со своим войском, чтобы поделить добычу. А потом рассчитаться и с ним. Подловить удобный случай и нанести верный удар. Он, Сюкора, будет ждать месяцами, годами этого сладостного момента, чтобы отомстить за оскорбление, которое только что нанес ему Хвалибудий. К тому же он не только отказался, но и обвинил его во всех смертных грехах. Этого Сюкора никогда не забудет и не простит!
Вернулся в родные края Сюкора уже в бодром духе и полный желания продолжать осуществление своих задумок. Как вдруг прискакал гонец с границы племени и сообщил, что на побережье Балтийского моря высадился со своими людьми новгородский князь Гостомысл. Это не только рушило его планы, но и вносило неопределенность в будущее. Мучился Сюкора вопросами: знает ли Гостомысл, что по его, Сюкоры, указанию он был продан в рабство? Простит ли ему предательство, которое он совершил в отношении отца? Кидал и так и эдак и наконец пришел к выводу: не может знать Гостомысл, кто его упек в рабство, не от кого ему было узнать об этом в Скандинавии. А что касается отца, то и здесь придется новгородскому князю умерить свой пыл. Без войска племени эстов не изгнать норманнов из Новгородчины. Единая у них задача, надо и действовать заодно. Только ему, Сюкоре, осталось подождать немного, пока сам Гостомысл не обратится к нему.
II
Гостомысл вместе с Раннви и десятком воинов из племени бодричей пристали к большому селению, раскинувшемуся на берегу Невы. Он сошел с судна, приблизился к группе рыбаков, сидевших кружком. По-видимому, это была рыбацкая семья, и занималась она до боли знакомым ему делом: чинила сети. Поздоровался. Рыбаки ответили дружно, с интересом разглядывая незнакомого человека. Вдруг один из них, парень лет двадцати, поднялся с места и проговорил удивленно и радостно:
– Ба, да это, кажись, сам княжич новгородский к нам пожаловал!
– Откуда ты меня знаешь? – спросил его Гостомысл.
– Как откуда? Весной вместе сражались против норманнов! Наш отряд добровольцев помогал твоей дружине.
– Ну тогда здравствуй, славный воин! – подал ему руку Гостомысл.
– Доброго здоровья, княжич, – почтительно проговорил парень.
– Какой княжич? – урезонил его бородатый мужчина с обветренным лицом. – Перед нами князь новгородский Гостомысл! Почет и уважение тебе, князь, и всем спутникам твоим! Станимир и Вышата, бегите скорее за дровами да затапливайте баньку, с дороги пусть попарятся. Да так натопите, чтобы волосы трещали на жаре! Щелоку не забудьте на всех приготовить. И еще вот что обязательно сделайте: веники что ни есть лучшие отберите, в квасе их распарьте с мятой, а в воду и квас, что на каменку подавать, тоже мяты положите. А сейчас, князь дорогой, не побрезгуй, пройди в мой дом со своими сподвижниками. Мы столы вынесем на вольный воздух и трапезу устроим всем селением в честь вашего прибытия на землю родную! Попотчуем всем, чем богаты!
Вскоре на ноги были подняты все жители. Они живо наносили из разных домов столы, заставили их различной едой: здесь били соленая, жареная и вяленая рыба, балыки, чашки с ухой, а также дичь, грузди, рыжики, волнухи и белые грибы. Из старых запасов были выкачены бочки пива, доставлены кувшины вина.
– Угощайся, князь! Пейте, ешьте, гости дорогие! – потчевал бородатый рыбак, которого звали Богданом. – А кто с вами красавица писаная? Как нам звать-величать ее?
– Невеста моя, а звать ее Раннви. Она из далеких стран, скоро будет княгиней новгородской.
– Низко кланяемся тебе, Раннви! Чувствуй себя в наших краях как у себя дома!
Раннви не понимала слов, но по выражению лиц видела, что ее тепло принимают жители. Шепнула на ухо Гостомыслу:
– Совсем как у нас в поселке. Так и хочется сесть в лодку и отправиться на рыбалку в море!
– Погоди. Придет время, нарыбачимся, – отвечал ей Гостомысл.
Когда поутихли здравицы, стал Гостомысл выспрашивать про житье-бытье.
– Какая жизнь? – отвечали рыбаки. – Задавили нас вороги! Хозяйничают почем зря. Наняли прихлебателей, посадили их на наши шеи, обирают почем зря...
– По столу, который накрыли, не видно, чтобы вас так обдирали, – усмехнулся Гостомысл.
– Так это мы со всего селения снесли, – развел руками Богдан. – Каждый принес тайно схороненное...
– А почему терпите? Почему не подниметесь на ворога?
– Надо, чтобы кто-то повел! Не стало у нас нашего батюшки, князя Буривого, и остались мы одни, сироты горемычные. Теперь вся надежда на тебя, князь.
– А пойдет ли народ за мной?
– Пойдем! Все как есть объединимся вокруг тебя, хозяин земли новгородской, только позови!
После трапезы помылись в бане и легли отдыхать. А наутро Гостомысл стал рассылать по селениям гонцов с призывом к народу выступить на борьбу с насильниками. Понимал он, что затевает дело многотрудное и долговременное: надо было известить и поднять людей из самых глухих и далеких уголков княжества, вооружить их, сбить в отряды и хоть немного научить военному делу. И сделать это как можно быстрее, хотя бы к весне, чтобы народ не томился в ожидании и сохранил веру в его, князя, предприятие. А Новгородчина раскинулась на сотни верст бездорожья, болот, трясин и глухих, непроходимых лесов...
Когда остался один, к нему подошла Раннви:
– Я хочу помогать тебе во всех твоих заботах и хлопотах, но не просто невестой, а верной женой.
Гостомысл подумал, сказал:
– Но чтобы освятить наш брак, тебе придется идти на славянское капище. Готова ли ты к этому?
У них не было разговора по этому поводу, и он с тревогой ждал ее ответа.
– Твои боги – мои боги, – сказала она. – Я принимаю веру твоей страны и народа, где намерена остаться до конца жизни своей.
Свадьба прошла скромно, совсем не по-княжески. Сначала они отправились на капище. Там их встретил жрец и, читая молитвы, повел вокруг холмика, на котором было установлено деревянное изображение Лады, богини любви, семьи и согласия. В каждый костер, разожженный у основания холмика, он плескал сурью – особым образом приготовленный священный напиток, а Гостомысл и Раннви бросали по горсти семян ржи и ячменя. После этого жрец прочитал заключительную молитву, и Гостомысл и Раннви надели на пальцы друг другу кольца. От капища их привели на луг, где стояла раскидистая ракита, и посадили на ковер возле нее. Здесь брачный обряд завершался свадебным пиром, в котором участвовали жители всех близлежащих селений.
Эти торжества оторвали Гостомысла от дел на пару-тройку дней, после чего он вновь с головой окунулся в государственные заботы. Сначала надо было восстановить военный порядок. Издревле земля племени славен делилась по числу воинов: десяток воинов управлялся десятским, уезд с сотней воинов подчинялся сотскому, а с тысячью – тысяцкому. Все эти должности избирались народом, но работали при поддержке князя. После прихода норманнов это устройство перестало действовать. Его надо было восстановить в первую очередь, и Гостомысл вплотную занялся этим. Он ездил по селениям, беседовал с военачальниками, требовал вернуться к исполнению своих обязанностей, обещал помощь. Важным вопросом было снабжение оружием. Кузнецам следовало платить, потому что им приходилось покупать железо, содержать подручных, нести другие расходы. Но средств у Гостомысла не было, приходилось выдавать берестяные грамоты, в которых расчет откладывался до того времени, когда будут изгнаны норманны и в казну потечет дань от населения.
До холодов удалось объехать околоневские земли. Созданные им вооруженные отряды прогнали норманнов, некоторые из них попали в засады и были уничтожены. Когда выпал снег, Гостомысл со своими воинами перешел на лыжи, это позволило им проникнуть в самые глухие места. К весне удалось продвинуться к самим Новгороду и Ладоге; норманны были заперты в двух крепостях, при попытках выйти из них в поисках продуктов их отряды уничтожались.
Тогда Гостомысл решил отправиться к Хвалибудию. Они обменивались посланниками и гонцами, но теперь нужна была личная договоренность.
Хвалибудий со свитой встретил его далеко от Смоленска. Они сошли с коней, обнялись, оглядели друг друга.
– А ты возмужал за год, – уважительно и в то же время с некоторым удивлением проговорил Хвалибудий. – Хоть мы и ровесники, но чувствую себя намного моложе тебя. Видно, крепко досталось за морем?
– Всякое бывало, – усмехнувшись, ответил Гостомысл. – Ты-то как этот год провел?
– Женился! Закончилась беспечная юность. Кроме государственных дел, навалились и семейные.
– Ну, это только цветочки. Вот дети пойдут, появятся и ягодки!
– В общем, не до рыбалки теперь!
Так, шутливо переговариваясь, миновали они крепостную башню и подъехали к княжескому терему. Там их ждали дружинники, слуги, челядь, а также собравшиеся по такому поводу жители города Смоленска. Для Гостомысла были постелены ковры, по которым он вместе с Хвалибудием проследовал во внутренние покои. Едва успел расположиться в горнице, как пригласили в баню, для дорогого гостя она была протоплена заранее; дружинникам были приготовлены другие бани.
А вечером начался пир, на котором прозвучали приветственные речи, князья обменялись ценными подарками.
– А знаешь что, – обратился Хвалибудий к Гостомыслу, когда завершился установленный торжественный обряд, – у меня в конце лета был Сюкора.
– И что нужно было этому негодяю?
– Подбивал на совместное выступление против норманнов.
– Ну и?..
– А что я скажу человеку, который единожды предал своего союзника?
Гостомысл потемнел лицом, произнес с силой:
– Попадется под руку, пощады от меня не будет!
– Я пытал его насчет обстоятельств, при которых ты попал в плен. Говорит, что тебя продала какая-то женщина.
– Так оно и было. Только подозреваю‚ что без него не обошлось.
Они помолчали. Потом Хвалибудий вдруг встрепенулся, сказал, кривя губы в едкой усмешке:
– А ты знаешь, что предлагал он в случае победы над норманнами?
Гостомысл поднял брови, задавая безмолвный вопрос.
– Ни мало ни много, но обещал отдать мне половину Новгородского княжества с Ладогой.
– А себе, стало быть, собирался забрать Новгород с окрестными землями?
– Ты угадал!
Лицо Гостомысла передернуло, он сказал глухо:
– Погоди. Этот Сюкора еще дохитрится на свою шею!
На другой день Гостомысл и Хвалибудий стали вести переговоры относительно совместного выступления против норманнов.
– Положение на сегодня таково... – Гостомысл перевернул две глиняные кружки, из которых они только что выпили настой трав, и поставил на разные края стола. – Перед нами Новгородская земля, а эти две кружки – Новгород и Ладога. В них мы заперли и держим в осаде около двух тысяч норманнов. У противника начинается голод. Пытаются они достать продовольствие в окрестных селениях, но мы их отряды уничтожаем. Врага можно взять измором, в конце концов они выйдут из крепостей и преклонят колени. Но все знают, насколько жестоки и беспощадны скандинавы. И я боюсь, что они будут обирать жителей городов, моих соотечественников, доведут их до голодной смерти, возможно, даже уморят, и не только взрослых, но и детей, и только потом сдадутся.
– Если сдадутся вообще.
– Да, и такое может быть. Народ воинственный, сражаются до конца, до последнего человека. Поэтому и с ними следует поступать твердо и без колебаний. Думаю, надо в ближайшее время пойти на приступ сначала Новгорода, а потом и Ладоги. Только так можно покончить с захватчиками!
– Согласен, – чуть подумав, произнес Хвалибудий. – Я подойду со своим войском к Новгороду примерно через месяц. Как реки войдут в берега, установятся дороги, можно будет пройти по низменным местам. Об этом дополнительно сообщу через своего гонца.
– А я к этому времени постараюсь построить несколько таранов, длинные лестницы, а также метательные приспособления.
– Понадобится смола в небольших бочках...
– Сделаем, все сделаем!
Они помолчали, взглянули друг другу в глаза, улыбнулись.
– Я думаю, мы одолеем врага! – сказал Хвалибудий.
– Не сомневаюсь, – ответил Гостомысл.
– Только вот какой вопрос напрашивается, – отводя взгляд в сторону, проговорил Хвалибудий. – Небольшая просьба к тебе у меня.
– Давай выкладывай, что там накопилось?
– Мои купцы хотели бы получить кое-какие послабления...
– Ну-ну, договаривай!
– Как прогоним разбойников, разрешил бы ты им провозить свои товары через княжество и морские пристани без пошлины.
У Гостомысла взметнулись вверх брови.
– Вон как!
Дело было нешуточное. Во всех странах купцы платили десятую часть стоимости своих товаров, эти поборы являлись хорошим пополнением в казну. Теперь он, Гостомысл, лишался таких средств, и это в тот момент, когда надо было восстанавливать страну после норманнского нашествия. Но делать нечего, надо было соглашаться. И поэтому, глядя в плутоватые глаза кривичского князя, он ответил спокойно:
– Твои купцы будут освобождены от пошлины. Через Новгород за моря они будут провозить свои товары бесплатно.
– Вот спасибо! Вот удружил! – обрадовался Хвалибудий. – А ты во мне не сомневайся, подопру тебя всеми своими силами!
III
Ривеське переживала тяжелые времена. Такого с ней еще не было: ее бросил мужчина. Бросил открыто, нагло, нисколько не считаясь с ее чувствами. А она любила, страстно любила викинга Вилибальда, предводителя войска норманнов, и готова была пойти на все, чтобы остаться рядом с нам. Такого с ней еще не было никогда. Да, раньше влюблялась, страдала, забывала, снова влюблялась; мужчины оставляли ее, и она уходила от них, но все это происходило как-то легко, будто само собой. Даже когда муж, с которым она прожила целых три года, погиб в пучинах моря, она недолго горевала. Поплакала пару месяцев – и забыла. А сейчас сходила с ума. Какая-то властная, неодолимая сила тянула ее ко дворцу, чтобы хоть издали, хоть краешком глаза взглянуть на него, ослепительно красивого, сильного, неотразимого мужчину. Это было выше ее сил, и она шла, караулила Вилибальда, пыталась подойти к нему, но телохранители грубо отгоняли ее. Однако она снова возвращалась, мучительно переживая свое унижение и не в силах побороть свое чувство. Порой ей казалось, что она сходит с ума.
Ривеське видела, как по ночам светились окна княжеского дворца, как там происходили попойки ее любимого со все новыми и новыми женщинами, и сердце ее разрывалось от горя. Но вот гулянья стали все реже, а потом совсем прекратились. К Новгороду подошли воинские отряды славен и перекрыли все дороги; в городе наступил голод. В доме Ривеське исчезли все продукты, и она, как и другие обитатели, стала приглядываться к собакам и кошкам. Когда же и их выловили и съели, в подполе пришлось ставить капканы на мышей и крыс. Горожане толпами начали покидать Новгород, и Ривеське в один из весенних дней ушла с ними. Домой она возвращаться не хотела, жизнь в рыбацком поселке не прельщала; ее тянуло к тем, кто имел власть и богатства. Она поехала к Сюкоре.
Ее приезд изумил Сюкору. Как так, только что она предала его, из-за нее он чуть не расстался с жизнью, и вдруг является как ни в чем не бывало! Он к этому времени перебрался в племенной центр, проживал в захудалом княжеском дворце вместе со своим братом, потому что норманны были окружены в новгородских крепостях и им было не до него.
– Ривеське! – воскликнул он в непритворном удивлении. – Ты что, за своей смертью ко мне явилась?
– Почему за своей смертью? – невозмутимо ответила она, скидывая верхнюю одежду и присаживаясь на скамейку. – Я вернулась к тебе, как к своему бывшему другу.
– Которого ты бессовестно предала! – не выдержал Сюкора.
– Как будто ты агнец невинный! Вспомни, сколько человек предал! Разве Гостомысл не на твоей совести? Или новгородского князя Буривого вместе с войском не ты подвел под смертную черту? Молчишь? Вот так-то. Одинаковы мы с тобой, поэтому и приехала. И не гляди на меня такими ужасными глазами. Я тебе еще пригожусь. Подумай сам, кто еще на свете так умело сможет выполнить твои поручения? Никто, кроме меня, и ты это прекрасно знаешь. А у тебя в голове сидит не одна хитрая и коварная задумка. Не отказывайся, все равно не поверю, потому что хорошо тебя знаю.
– А Вилибальда почему оставила? Я ведь знаю, какая страстная любовь у вас была!
У нее на глазах навернулись непритворные слезы, она их не вытирала. Ответила, горестно поджав сочные губки:
– Бросил он меня. На других поменял. Ненавижу его. Больше всех на свете.
– Слышал, слышал, что любовь и ненависть рядом живут. Это меняет дело.
Сюкора хмыкнул, стал ерзать в кресле, так что кресло затрещало под его грузным телом, потом проговорил с некоторым удивлением:
– Ну и бестия же ты! Самая настоящая плутовка и пройдоха! Ты и в огне не сгоришь, и в воде не утонешь, везде найдешь выход!
– Вот то-то же! Равной мне ты не найдешь. Говори лучше, куда ехать и с кем говорить.
Сюкора пожевал толстыми губами, поглядел светло-синими глазами сначала в потолок, потом прошелся взглядом по комнате, почему-то вздохнул и ответил устало:
– Ты права, надо предпринимать важные шаги, иначе нам грозят большие беды. Норманнам в Новгородской земле дни сочтены, зря я в этой большой игре поставил на них. Проиграли они, и безнадежно проиграли. А когда Гостомысл и Хвалибудий выгонят их, то возьмутся за меня. Гостомысл никогда не простит мне гибель своего отца. Вот я и придумал, как вернуть его расположение и снова сделать своим союзником.
– Ну и как же? – придвинулась к нему Ривеське.
– Я знаю тайный ход из крепости. Если Гостомыслу раскрыть тайну, то взять Новгород будет легко и без больших жертв. Для него это сейчас самое главное, ради захвата стольного города он пойдет на все.
– И где же этот тайный ход?
– Так я тебе и рассказал! Сначала поедешь к Гостомыслу и Хвалибудию, поведаешь о нем, заручишься их согласием простить меня, а уж потом я раскрою секрет.
Ривеське откинулась назад, холодно взглянула на Сюкору.
– Чтобы я и подставила свою шею под топор? Да меня Гостомысл тотчас казнит, как только увидит. Забыл, что я его в рабство продала? Не на ту нарвался, поезжай сам! Так что пока не раскроешь место входа, я не сдвинусь с места!
– Ага, значит, пока ты знаешь, где тайный лаз, он тебя не тронет?
– Конечно.
Сюкора снова задумался. Сказал:
– Пожалуй, ты права. Слушай внимательно. – И он подробно рассказал, как среди кустарников отыскать потайную дверь.
– Теперь вот еще что, – добавил он. – Как приедешь, сразу со скрытным местом не знакомь. Воспользуется Гостомысл тайным ходом, а потом со мной расправится.
– По-моему, ничем помешать мы ему не сможем.
– Сможем! Среди славян крепко сидит обычай: если они дают клятву богу Перуну, да еще на мече, то никогда ей не изменяют. Иначе, как они считают, на том свете их ждут страшные муки веки вечные. Поэтому, прежде чем открыть ему тайну, заставь поклясться! Обещаешь?
– Конечно. Возвращаться сюда?
– Нет. Я буду находиться в доме няни Млавы.
– Кто это такая?
– Гостомысл знает, кто такая няня Млавы и где она живет.
– А мне как найти?
Сюкора рассказал.
Отдохнув ночь, Ривеське отправилась в обратный путь. Но она и не собиралась являться к Гостомыслу. Узнав о тайном ходе из Новгорода, она сразу смекнула, что ее известие будет важным для Вилибальда. Еще бы, он со своим войском заперт в крепости, его ждет или плен, или гибель. Другого исхода нет, родины ему не видать. И вдруг она привезет ему избавление, он сможет вырваться на свободу! И это сделает она, Ривеське! Разве он оттолкнет, по-прежнему не будет замечать ее существования? Нет и нет! И она вновь окажется рядом с ним!
К Вилибальду ее долго не пускали. Но она упорно не уходила от дворца, твердя, что у нее имеется очень важное известие для ярла. Наконец охрана разрешила войти во дворец.
Вилибальд встретил ее неласково. Пока она не видела его, он сильно похудел, щеки ввалились, глаза лихорадочно блестели.
– Чего тебе? – хмуро спросил он ее.
– Ты не забыл меня? – тихо, вкрадчиво ступая, направилась она к нему. – У тебя осталось хоть чуточку любви ко мне?
– Какая любовь? – неприязненно проговорил он. – Мы расстались давно, пора бы забыть меня. С чем явилась? Выкладывай, а если нечего сказать, то проваливай на все четыре стороны.
Боясь, что прогонят, Ривеське стала торопливо говорить:
– Я только что разговаривала с Сюкорой и выведала у него важную тайну.
– Какую такую тайну?
– Я знаю способ, как спасти тебя от гибели.
– С чего ты взяла, что меня ждет гибель? Мы еще поборемся!
– Город окружен. Славен очень много. Прорваться тебе не удастся. Но если даже и сумеешь пробиться, то в бескрайних лесах враги уничтожат всех твоих людей и тебя самого. Я об этом слышала от многих людей.
– И как ты можешь помочь мне?
– Я знаю, где расположен тайный ход из крепости.
Вилибальд тотчас встрепенулся. Он, военный человек, сразу понял важность сообщения.
– Сведения точные? – живо спросил он.
– Точнее не бывает. Сама видела дверь в него.
– А почему Сюкора доверил тебе эту тайну?
– Он поручил мне связаться с Гостомыслом и Хвалибудием, поделиться с ними, а взамен получить прощение за свое предательство.
– Так-так-так, рассказывай дальше.
– Чего рассказывать? Я все сообщила.
– Ходила ли ты к Гостомыслу? Виделась ли с ним?
– Нет, конечно. Я сразу явилась к тебе.
– Значит, он ничего не знает?
– Конечно.
– Ну, а потом что? Каким образом собирается действовать Сюкора?
– Он намерен встретиться с Гостомыслом, а может, и с Хвалибудием.
– Где? Когда?
– Сюкора будет ждать их в условном месте.
– В каком?
– Недалеко от Новгорода. Надо переехать через Волхов и дойти до ближайшего селения. В одном из домов и назначена встреча.
– И ты знаешь этот дом?
– Смогу найти по описанию.
– Так-так-так... – Вилибальд в волнении начал ходить по горнице. – Значит, все князья собираются в одном месте на важное совещание, чтобы добиться согласия в боевых действиях. Лучшего случая не может представиться! Можно накрыть их разом и лишить племена их вождей! Ай да Ривеське, ай да молодец!
Он поднял ее на руки и стал кружить по помещению, беспрерывно целуя в щеки, глаза и губы. Наконец опустил на скамейку. Она покачнулась и чуть не рухнула на пол от избытка чувств. Как она мечтала снова оказаться в его крепких и ласковых руках, и вот это свершилось!
Он сел напротив нее, стал говорить, горячо и настойчиво:
– Ты меня не только спасла, но дала в руки победу, которую я не упущу. Теперь ты должна внимательно слушаться меня и действовать строго по моим указаниям. А я тебе обещаю, что мы больше с тобой не расстанемся никогда! Ты понимаешь, о чем я говорю: я тебя ни на кого не променяю!
Она часто-часто закивала головой в знак согласия, не спуская сияющего взгляда глаз с его лица.
– Ты пойдешь в этот дом и станешь ждать Сюкору. Как только он там появится, сразу вернешься в город и сообщишь об этом мне лично. Все, на этом твое участие в этом деле заканчивается. Останешься при мне, отныне ты будешь моей женой. Поняла?
У Ривеське от счастья по щекам текли слезы.
– Дальше будет все просто. Я пошлю своих викингов к дому, они сядут в засаду и будут ждать появления Гостомысла и Хвалибудия. А когда они появятся, уничтожат всех троих князей разом! Ну как, здорово придумано?
– И ты никогда не оставишь меня? – кладя ему руки на плечи и влюбленно глядя в глаза, спросила она.
– Конечно, любимая! Разве я смогу бросить такую красивую, умную и хитрую женщину? А теперь ты должна немедленно отправиться к Гостомыслу.
Шатер Гостомысла стоял недалеко от леса, на виду города, поэтому Ривеське знала, что Вилибальд с крепостной башни наблюдает за ней. Но это не прибавляло ей сил, теперь помочь он был не в силах. А она понимала, что подвергает себя смертельной опасности. Гостомысл может казнить ее, даже не выслушав. Но она верила в свою звезду и надеялась, что и на сей раз сумеет как-нибудь выкрутиться. По опыту знала, что главное в таком положении сказать нужные слова, сказать смело и убедительно! Это ей удавалось всегда и везде, поэтому в свои находчивость и сообразительность она верила твердо, и они ее никогда не подводили. Да и выхода другого у нее не было, как идти к новгородскому князю, на своей спине она чувствовала взгляд норманнского ярла, он проследит за ней до самого шатра!
Гостомысл только что закончил совещание с военачальниками, когда ему доложили о приходе женщины, которая должна сообщить чрезвычайно важные сведения. Он отпустил соратников, присел в походное кресло. В вошедшей женщине он уловил что-то знакомое, забытое, напоминавшее неприятное в его жизни, на какое-то мгновенье тревожно сжалось сердце, будто предупреждая о надвигающейся опасности. Когда же вошедшая сняла платок и открыла лицо, он тотчас узнал Ривеське, потому что слишком часто в рабстве перебирал в памяти обстоятельства, при которых был захвачен норманнами. Такое не забывается!
Глаза его потемнели, он спросил с угрозой:
– Зачем ты явилась? Хочешь прямиком отправиться в преисподнюю?
Она взглянула на него. В ту ночь она его плохо разглядела и, если бы где-нибудь встретила, не узнала. Зато теперь при солнечном свете, пробивавшемся через полотно шатра, он был хорошо виден. Гостомысл стоял в княжеском одеянии – в доспехах, высоких сапогах из добротной кожи, на плечи был наброшен белый плащ, окаймленный красным шитьем, светлые волосы волнами ниспадали на спину. Лицо его было красиво и величественно, но особенно приковывали глаза, неправдоподобно синие, точно небо поздней осени, их взгляд обволакивал ее, завораживал, и она мельком, как-то некстати, подумала, что если бы тогда она увидела эти глаза, то ни за что не продала в рабство, а, скорее всего, попыталась околдовать своими чарами, влюбила в себя и оставила рядом с собой.
Она усилием воли стряхнула с себя оцепенение и ответила тихо, покорно:
– Я виновата перед тобой, князь. И теперь пришла, чтобы искупить свою вину.
– Искупить вину? Разве можно простить то, что ты сотворила?
– Не спеши с решением, князь. Я принесла тебе очень важную весть. Она поможет тебе взять Новгород без большой крови.
Она заметила, что лицо Гостомысла дрогнуло, и в груди ее затеплилась надежда на удачный исход разговора.
– Каким образом? – спросил он, голос его уже не был столь жестким. Сберечь жизни своих соотечественников было у него всегда на первом месте, он постоянно прикидывал и так и эдак, чтобы как можно меньше потерять людей. Поэтому не следовало спешить, решая судьбу этой женщины.
Она долго думала над тем, знает ли он о существовании тайного хода или он ему неизвестен. Странно было бы, если б он не знал. Но тогда почему не воспользовался? Ведь давно можно было через подземный коридор просочиться в город, накопить большие силы и внезапно ударить по норманнам. Гостомысл этого не сделал. Стало быть, секрет был ему неизвестен, заинтересованное выражение лица князя подтверждало ее догадку.
– У новгородской крепости есть тайный ход, – пытливо заглядывая в глаза Гостомысла, медленно проговорила она.
О подземном ходе Гостомысл слышал от отца. Но Буривой, как и всякий родитель, по-видимому, считал своего сына еще маленьким, оберегал его от тяжких государственных дел, думал, что успеется. К тому же сам был еще молодым и собирался долго править... Так или иначе, но в текучке дел тайна осталась тайной, и теперь, как видно, представлялась возможность ее заполучить. Значит, женщина должна остаться в живых. Пока.
– Ты знаешь, где находится вход в него? – сузив глаза, спросил он.
Вот он, тот ответственный момент, когда может решиться ее судьба, жить ей или она будет казнена! Это зависит от того, как она сумеет ответить на вопрос князя. Чуть ошибись, и голова с плеч! Но она, Ривеське, не из глупеньких, она в решительные минуты всегда бывает хладнокровной и трезвомыслящей, и ее ответ будет взвешенным и точным.
Она сказала:
– Место потайной двери знает Сюкора. Тебе, князь, он сообщит в условленном месте.
– Сюкора? Снова вынырнул этот пройдоха? А что он хочет взамен?
– Прощения.
Наступило долгое молчание. Гостомысл взвешивал в уме все доводы за и против. Конечно, за предательство чудского князя следовало наказать, что и готовился он сделать, как только изгонит из страны норманнов. Военный поход в земли эстов, грабеж и разорение будут достойной платой за измену, а если попадется в плен сам Сюкора, то и казнить предателя прилюдно. Но если он получит секрет тайного входа в крепость и удастся малой кровью взять Новгород, да еще подойдет на помощь войско чуди, ему, новгородскому князю, придется задавить свою ненависть и жажду мести, потому что государственные интересы превыше личных.
И Гостомысл ответил:
– Будет ему прощение. Говори, где назначена встреча?
– Нет, князь, сначала ты поклянешься на мече Перуна, что не станешь мстить ни мне, ни Сюкоре.
Гостомысл задумчиво прошелся по шатру, кивнул:
– Хорошо.
Он взял длинный меч с инкрустированной рукояткой, воткнул его в ковер, расстеленный на полу, положил на него обе руки, произнес твердо, решительно:
– Клянусь именем бога-громовержца Перуна не подвергать гонениям и преследованиям Сюкору и Ривеське, если они сообщат мне секрет тайного хода Новгородской крепости.
После этого взглянул в лицо Ривеське. Взгляд его был ясен и чист и не таил никакого подвоха. Так поняла его Ривеське, и она сказала:
– Сюкора будет ждать тебя в доме, где проживает няня Млавы.
Гостомысл вздрогнул: с именем ладожской боярыни Млавы в нем всколыхнулось недавнее прошлое. Где теперь та, которая свела его с ума ради потехи? Первая любовь, наивная и глупая, но она и сейчас согревает сердце!
Ривеське уже уходила, когда Гостомысл задержал ее вопросом:
– Скажи мне честно, женщина, это Сюкора тебя подговорил продать меня норманнам или ты действовала самостоятельно, только ради денег?
Она посмотрела на него долгим взглядом, ответила глухо:
– Сюкора.
И бесшумно скрылась за пологом шатра.
«Сюкора, Сюкора, – думал он, вышагивая по шатру. – Все равно когда-нибудь ответишь за свои злодеяния! Обернутся боком для тебя коварство и вероломство. Невозможно всю жизнь лицемерить и оставаться безнаказанным, расплата настигнет тебя!
Ривеське вышла на вольный воздух и только тут вздохнула свободно. Спина ее покрылась испариной, а ноги стали как ватные. Еще бы, только что прошла по лезвию ножа, только что ощутила она холодное дыхание курносой. И все же она вывернулась!.. И тут же про себя подумала, что в последний раз искушала судьбу. Как только вернется к Вилибальду, то навсегда прекратит свои опасные похождения и превратится в хорошую, добропорядочную жену достойного человека.
Ривеське по описанию Сюкоры быстро нашла дом няни Млавы. В селении никого не было, жители давно разбежались или по лесам, или в дальние поселки. Она прибрала в избе, в печке разожгла огонь, сварила пшенную кашу на воде, поела. Все это делала бессознательно, непроизвольно, все ее мысли были возле него, Вилибальда. Она была полна счастья от всепоглощающей любви к нему.
Вечерело. Ривеське уже собиралась ложиться спать, как явился Сюкора. Она его не ожидала и даже несколько растерялась.
– Что так быстро?
– А ты почему здесь, а не у Гостомысла? – подозрительно спросил он.
Она тотчас нашлась.
– А чего мне возле него делать? Тут рядом, за Волховом, его шатер стоит. Передала ему твои слова и сюда скорее. А то еще взбредет что-нибудь ему в голову, ног не унесешь!
– Как он принял тебя?
– А как ты думаешь? Плохо, конечно, пока дело не изложила. Взять без потерь Новгород для него – самое главное.
– Когда обещал быть?
– Не уточнил. С чего ему доверять мне?
Сюкора прошел в передний угол, сел на скамейку, искоса взглянул на Ривеське, проговорил недовольно:
– Какая-то не такая ты сегодня. Вроде как светишься изнутри. Ничего не случилось?
– А что может случиться? – стараясь изо всех сил удержать свое волнение, как можно спокойнее ответила она. – Слава богам, мужики не приставали, а это главное сейчас для нас. Столько вашего брата шатается вокруг! И все такими голодными глазами глядят. Жены-то далеко, а я совсем беззащитный человек.
– Ну ладно, ладно, обошлось ведь...
Ривеське подошла к двери, выглянула наружу, спросила:
– А с тобой что, только трое приехало?
– Хватит пока. Завтра явится еще десяток. Отстали в дороге, дела задержали. Позови-ка этих троих!
Вскоре в избу вошли сопровождавшие Сюкору воины. Он приказал одному встать снаружи и охранять дом, а двоим приготовить еду. Увидев наваленные на столе куски мяса, жирных осетров, пучки зеленого лука, а главное – кувшины с вином, Сюкора тотчас повеселел.
– Устроим пир на весь мир! Присаживайся, Ривеське, у нас есть свободное время, а главное – еда и питье!
Ривеське почувствовала, как у нее засосало в желудке от голода. Она охотно взяла из рук Сюкоры кружку с вином и залпом выпила. Посидела некоторое время неподвижно, чувствуя, как горячая волна разливается по всему телу, принялась за еду.
– Ничего, Ривеське, дай время, мы с тобой такое сотворим! Против нас никто не устоит! Правду я говорю?
– Правду, – ответила она, ощущая, как ее все больше и больше клонит в сон.
– Давай еще выпьем! Хочется мне отдохнуть после забот и волнений последних дней.
– Не стану я пить. Мне сегодня в Новгород надо вернуться.
– Чего тебе там делать, кто тебя ждет? Останешься здесь, завтра не поздно.
– Как раз поздно. Могут хватиться.
– Уж не Вилибальд ли? – подозрительно сузив глаза, спросил он.
Она испугалась, что тайна ее может быть открыта, и поспешно ответила:
– Какой такой Вилибальд! Он меня и близко не подпускает. Девчонками молоденькими окружил себя, забавляется от всей души. Больно я ему нужна!
– Ну тогда пьем.
Ей пришлось выпить. И тотчас почувствовала, что не сможет устоять против навалившегося на нее сна. Еле перебирая ногами, с трудом добралась до кровати, рухнула в постель и будто провалилась в темную пропасть.
Она проспала целые сутки. Сказались лишения последних недель, недоедание, волнения, усталость от постоянных переездов и просто недосыпание. А за эти сутки произошло следующее. Вилибальд напрасно прождал ее до ночи. Он предположил, что Сюкора со своими людьми уже приехал, а на другой день должны появиться Гостомысл и Хвалибудий. Теперь главное – не упустить их. Поэтому в ту же ночь через тайный ход он направил в селение большой отряд викингов с задачей уничтожить отряд военных, как только он появится возле дома.
Норманны прибыли в полной темноте, спрятались в кустах вокруг дома и затаились. В полдень к дому подъехала десятка вооруженных всадников. Это были воины Сюкоры. Но викинги не могли знать, кто они такие. Выполняя приказ своего ярла, они напали на них, заодно поразив пиками и мечами тех, кто находился в доме. Сюкора пытался сопротивляться, но скандинавы быстро справились с ним. Что касается Ривеське, то она приняла смерть во сне, не испытав ужаса предсмертных мгновений.
IV
Гостомысл и Хвалибудий объезжали новгородские стены, прикидывая расстановку своих войск. Наверху черными воронами торчали закованные в броню норманнские воины. Тысяцкий Ратибор, указывая на западную часть укреплений, произнес деловито:
– Здесь, насколько я помню, бревна были подгнившие. Мы с покойным Буривым собирались их заменить, положить дубовые, даже подвезли и уложили, но норманны помешали. Думаю, надо здесь наносить основной удар, а в других местах – вспомогательные.
Так и решили. Подвезли три тарана, укрытых мокрыми шкурками зверей, чтобы враг не сумел их поджечь факелами и огненными стрелами, и стали бить в деревянные укрепления. Глухие удары поплыли по округе. Одновременно подкатили метательные снаряды, стали кидать зажженные бочки со смолой, стараясь попасть в помосты, на которых стояли норманны; туда же летели и длинные жерди с зажженными смолянистыми паклями. В небо потянулся черный дым, густо запахло смолой и горелым. Войска сколотили лестницы и готовились по первому слову своих военачальников броситься на приступ.
Целый день били тараны. А утром следующего дня в том месте, на которое указывал Ратибор, произошел обвал стены. Дело в том, что крепостные стены на Руси возводились из деревянных срубов вроде тех, из которых строятся деревянные дома. Эти срубы ставили плотно друг к другу и заполняли землей. И вот когда таран переломал подгнившие бревна, наружу вместе с норманнами вывалилась земля. Смешно было видеть, как в земляном потоке беспомощно кувыркались окованные броней викинги. Это вызвало панику среди оборонявшихся, чем и воспользовались славянские войска. Не теряя времени, они с шумом и криком бросились в пролом. Ошеломленные норманны на первых порах не оказали никакого сопротивления; они только торопливо карабкались по земляной насыпи, стремясь вновь оказаться наверху. В спину им ударили славяне, смяли и, разгоряченные схваткой, ворвались в город. Гостомысл и Хвалибудий, наблюдавшие за приступом со специально построенного помоста, тотчас послали в прорыв новые силы. Но и Вилибальд кинул в сражение запасные подразделения. Завязался жестокий бой, в котором не было единой линии обороны и не выстраивались ряды; бились группами и в одиночку; где-то норманны языком вклинивались в гущу славян, а где-то, наоборот, славяне рассекали их на части. Этот водоворот разъяренных людей колыхался, сдвигался в ту или иную сторону, и было не ясно, на чьей стороне перевес. Но постепенно становилось очевидно, что успех склоняется на сторону нападавших. Их было больше, они горели страстным желанием освободить родной город от ненавистного врага и упорно наседали. Сражение переместилось на улицы города. Каждый дом, каждый терем брался с боем. Наконец остатки норманнов укрепились в княжеском дворце. Он был окружен плотным кольцом войск. Видя бесполезность сопротивления, норманны выбросили белый флаг.
Гостомыслу хотелось взглянуть на Вилибальда, виновника гибели отца. Как с ним поступить, он еще не решил, но миловать не собирался.
Подойдя к сбившимся в большую кучу вражеским воинам, он громко крикнул по-скандинавски:
– Кто из вас Вилибальд? Выходи!
Однако на его зов никто не откликнулся.
Тогда Гостомысл повторил свой приказ. Но и на сей раз ему ответило молчание.
– Он что, боится, что ли? – насмешливо спросил Гостомысл рядом стоявших норманнов, рассчитывая задеть самолюбие ярла.
По толпе скандинавов прошло волнение, наконец кто-то выкрикнул:
– Вилибальда нет среди нас!
– Наверно, его следует искать среди убитых, – сделал предположение Хвалибудий.
Но и среди убитых его не оказалось.
Только потом, через несколько дней, стало известно, что ярл вместе с ближайшими военачальниками тайным ходом успел выйти из города и скрыться в лесах. Его видели жители окрестных селений. Но сумел ли он добраться до своей родины, осталось загадкой. Некоторые делали предположение, что ему удалось достигнуть побережья, на прихваченные ценности купить судно и уплыть в Скандинавию. Другие высказывали сомнение, что небольшая группа норманнов сумела пройти через непроходимые леса и болота, да еще в окружении враждебного населения. Тогда по княжеству бродили шайки норманнов и просто разбойников, их вылавливали и уничтожали; возможно, среди них попался и Вилибальд со своими сподвижниками. Так или иначе, но на Руси о нем больше никто никогда не слышал.
Дав два дня отдыха, Гостомысл двинул войска на Ладогу. Перед отправлением заглянул к Раннви, которая жила вместе с ним в шатре. Поцеловал, глянул на округлившийся живот:
– Дождешься или родишь без меня?
Она слабо улыбнулась припухшими губами:
– А как долго будешь в походе?
– Постараюсь побыстрее обернуться.
– Тогда успеешь...
– Кого бабки-повитухи обещают, сына или дочь?
– Видишь, живот лезет на нос? Мальчик родится.
– Как решила назвать?
– Вместе будем думать. Твой выбор. Ты отец, тебе и решать.
– Нет, имя вместе выберем. Какое тебе понравилось в нашей стране больше всех?
– Все красиво звучат. Не знаю, какое выбрать.
– Тогда давай вместе. А вот! Вместе выбираем, пусть и имя ему будет – Выбор!
Наскоро поцеловав Раннви еще раз, он вышел из шатра и вскочил на коня. Надо было торопиться, пока норманны не изготовились к сражению. Через пять переходов он был у стен города. При появлении новгородцев ворота крепости открылись, и оттуда высыпал народ. Люди кидались к воинам, обнимали, целовали, изливали свою радость. Оказывается, как только весть о падении Новгорода пришла в Ладогу, норманны не стали испытывать судьбу, быстро погрузились на суда и отплыли восвояси.
В Ладоге ликование было неописуемое. Воинов растащили по домам, их поили и кормили, водили в баню и укладывали спать. Гостомысл смотрел на все это, и голова его легонько кружилась, точно он выпил хмельного. Еще бы, о таком признании народном, любви народной может только мечтать правитель страны!
Его кто-то легонько тронул за локоть. Гостомысл обернулся и увидел рядом с собой Млаву.
– Спасибо, князь, за счастливое избавление, – проговорила она воркующим голосом. – Мы так ждали твоих воинов и так им рады!
Рядом с ней стоял высокий, здоровенный парень с каменным выражением лица.
– Боярин Радогост, – представила она, тая под ресницами растекающийся взгляд. – Мой муж. Мы с ним прошлым летом сыграли свадьбу.
«С таким мужем ты, милая, с другими мужчинами не заиграешься», – подумал Гостомысл и улыбнулся боярину. Тот ответил едва заметной улыбкой на тонких жестких губах.
– А ты, князь, еще не встретил свою половинку? – спросила она лукаво.
– Я тоже женат, – как можно строже ответил он. – И в скором времени жду пополнение семьи.
– А нам богиня Лада что-то не дает такого счастья, – притворно вздохнув, произнесла Млава и взяла мужа под руку. – Ну, прощай, князь. Дай бог тебе счастья и благополучия.
– И тебе, боярыня.
«Млава, первая любовь... Кажется, как давно это было! А ведь прошел с тех пор всего один год...»
Норманны разграбили и увезли все, что можно. Для восстановления города нужны были топоры, пилы, рубанки, стамески и другой плотницкий инструмент. В большом количестве и сразу. С такой работой местные кузнецы не могли справиться. И тогда Гостомысл отправился за помощью к Хвалибудию.
Князь и на этот раз встретил его очень радушно. Чтобы подчеркнуть уважение к гостю, обслуживала их за столом не свора слуг, а сама княгиня Живана, маленькая, пухленькая, с приветливой улыбкой на кругленьком личике.
– Такая заботливая! Вокруг меня так и вьется. А твоя как?
– Рожать собирается. Жду известий со дня на день.
– Дай-то, богиня Лада, удачи ей!
Когда выпили и закусили, Гостомысл приступил к самому главному, из-за чего приехал.
– Выручай, князь, мое княжество еще раз. Начисто выгребли норманны, столько судов нагрузили, почитай, голым оставили народ. Но сейчас нам позарез нужны плотницкие приспособления. Без них не отстроиться, крепостей не восстановить.
У Хвалибудия забегали хитроватые глазки. «Соображает, сколько с меня содрать», – подумал Гостомысл и не ошибся.
– Да ведь и моим мужикам по плотницкой части нелегко, – издалека начал тот. – Весна была засушливой, пожары замучили. Столько поселков и селений выгорело! И даже городов пожары не обошли стороной. Прямо-таки беда какая-то, словно кару небесную Перун-громовержец наслал!
Гостомысл молчал, с усмешкой наблюдая за уловками Хвалибудия.
– Но ладно, выручу я тебя, хоть и самому нелегко. Отгружу несколько подвод и с плотницкими орудиями, и с металлом. Только на следующий год, как положено, в полтора раза больше воротишь. Тут уж такой обычай, не взыщи!
– Спасибо тебе, добрый человек, – язвительно сказал Гостомысл. – Щедрый ты, однако!
– Чем могу, – скромно ответил Хвалибудий, будто не заметив издевки князя.
В Новгороде на крыльце дворца Гостомысла встретила мать, раньше его прибывшая из Смоленска. По ее щекам текли слезы, а глаза радостно лучились.
– С наследником тебя, – говорила она, обнимая его. – Внучок мне родился, такой славненький, такой расчудесный! Я просто без ума от него! Говорили мне, что внуков любят больше, чем своих детей. Я не верила, а теперь вот и сама убедилась в этом. Да! – остановила она его. – Везешь ли ты Раннви какой-нибудь подарок по случаю рождения сына?
Гостомысл растерянно молчал. Ему как-то в голову даже не пришло, что жене надо что-то дарить.
– Все вы мужики одинаковые. Нужен любой, пусть пустяшный подарок. Он так важен для нее, она так будет рада!
Она постояла немного, приложив палец к губам, потом сказала решительно:
– Пойдем. У меня что-то для нее есть!
Она провела его в свои покои, раскрыла сундук и стала выкладывать из него различные вещи. Наконец нашла ларец, богато инкрустированный драгоценными камнями. Взяла его в руки, открыла, вынула из него ожерелье тонкой работы.
– Покойница свекровь мне дарила к рождению первенца, то есть тебя. А теперь вот и я обрадую свою невестку. Бери, и поспешим в светлицу, где отдыхает твоя половина.
Первое, что бросилось в глаза, когда он вошел в светлицу, было лицо Раннви, бледное, усталое, и радостные, светящиеся счастьем глаза, устремленные на него.
– Гостомысл, сын у нас! – не утерпев, слабым голосом произнесла она.
Тогда он стремительно шагнул к кровати и упал на колени перед ней, поцеловал безвольную худенькую руку. А потом стал смотреть на нее, в волнении не зная что сказать.
– Подарок, подарок, – шепотом подсказала ему мать.
Он встрепенулся, вынул из кармана ожерелье и, приподняв с пухлых подушек голову Раннви, надел ей на шею.
– Вот, от нас с мамой! – выдохнул он.
Мать за спиной недовольно зашевелилась, и он понял, что сделал что-то не так, но не стал вникать, а сел на подставленный стул и стал расспрашивать Раннви о ее самочувствии.
– Все хорошо, – отвечала она, не сводя с него влюбленного взгляда. – Я ведь выросла на море, закалилась среди бурь и ураганов – что мне будет? Скоро поправлюсь и встану.
– И не вздумай! – из-за спины Гостомысла строго сказала княгиня. – Мало у нас слуг?
– Да, да, слушай, что мама говорит, – заторопился Гостомысл. – Она зря не посоветует.
– Пусть будет так, как вы скажете, – покорно ответила Раннви, но в ее глазах он разглядел бесенят и понял, что она поступит по-своему.
Выбор рос здоровым и крепким пареньком, вокруг которого суетились много тетушек и няней, не говоря о матери и бабушке. А через год родилась девочка, которую назвали Нежаной. Раннви была снова на седьмом месяце беременности, когда с берегов Невы сообщили о новом нападении норманнов. Гостомысл, наскоро поцеловав жену и детей, с дружиной помчался на спасение селений от разграбления. На сей раз на помощь ему со значительным войском вышел брат Сюкоры, Куяр. Был Куяр довольно безликим, даже бесхарактерным, недаром Сюкора оставил его вместо себя на временное княжение. Но, как говорят, нет ничего постояннее, чем что-то временное. Куяра признали в княжестве эстов и даже полюбили за спокойный, незлобливый характер. Зажиточных он устраивал тем, что совсем не притеснял и не вымогал богатства, а простой народ избавился при нем от многочисленных поборов и повинностей в пользу государства. Гостомысл быстро нашел с ним общий язык, Куяр без каких-либо условий или хитросплетений участвовал в совместном истреблении морских разбойников, охотно помогал, чем мог. И на этот раз отряды чудского ополчения очищали свое побережье от норманнов, а с востока им помогали дружинники Гостомысла.
Борьба с норманнами была изнурительной и тяжелой, Гостомысл измотался, гоняясь за мелкими отрядами из одной местности в другую. Наконец все было кончено, последние трупы морских разбойников были брошены в ямы и закопаны. Он отдал приказ возвращаться в Новгород. И вдруг почувствовал, что силы оставляют его. Он еле сполз с коня и упал в ближайшую телегу, прямо на наваленные мешки с каким-то скарбом. И тотчас уснул, будто поглотила его черная бездна. Сколько спал, не ведал. Но перед самым пробуждением приснился ему сон, будто родилась у него прекрасная станом и лицом дочь, сразу взрослая, зрелая, хоть сейчас замуж выдавай. И, как это бывает во сне, он этому нисколько не удивился. Дочь пошла легкой, неслышной походкой и вдруг воспарила в воздухе, а из ее чрева произросло у всех на глазах дерево великое и плодовитое и покрыло весь Новгород. И люди возрадовались этому и стали срывать с него плоды и насыщаться ими...
Проснулся Гостомысл и долго не мог понять, к чему мог присниться вещий сон. И решил по приезде в столицу обратиться за разъяснением к кудеснику.
Едва подъехал к своему дворцу, как навстречу выбежала бабка-повитуха, принимавшая роды еще у матери Гостомысла и пользовавшаяся уважением в округе. Широко раскинув руки, она прокричала в восторге:
– Дочка, князь, родилась! Такая пригожая, такая умильная!
– Как Раннви себя чувствует?
– Благополучно все обошлось, слава матери-заступнице Ладе!
– Как дочь назвали?
– Пока никак. Тебя, князь, ждем. Как скажешь, так и назовем. Но такая миловидная, такая умильная!
– Умильная, говоришь? Вот Умилой и назовем! К матери можно пройти?
– Конечно, конечно! Проходи, князь, погляди на свое прекрасное дитя!
Раннви лежала в постели, усталая, но счастливая. Рядом приткнулось маленькое тельце, завернутое в белое льняное полотно, виднелось сморщенное красное личико. Ребенок спал. Раннви слабо улыбнулась Гостомыслу, вопросительно взглянула ему в глаза, видно, спрашивая, понравилась ли ему дочь. Он поцеловал ее во влажный лоб, еще раз взглянул на красное сморщенное личико новорожденной и, хотя не увидел в нем ничего красивого, сказал с наигранным восхищением:
– Просто красавица!
Раннви расцвела лицом.
Затем Гостомысл отправился в боковые покои дворца. Там в отдельной горнице жил старый кудесник, славившийся своими предсказаниями. Никто не помнил, сколько ему лет, да и сам он затруднялся ответить на этот вопрос. Седые волосы его спадали ниже пояса, длинная борода закрывала грудь, но из-под мохнатых бровей глядели на мир полные ума и задора глазки. Старик сидел в кресле, в его руках был посох с замысловатой резьбой, изображавшей загадочных животных.
– Доброго здоровья тебе и долголетия, уважаемый Огнеслав, – произнес Гостомысл, входя в горницу и низко кланяясь у порога. – Все ли хорошо у тебя, нет ли каких жалоб на слуг, приставленных к тебе?
– Спасибо, князь, что почтил меня своим посещением. Спасибо за твои заботы. Живу хорошо, как сыр в масле катаюсь. Всем доволен, всем рад. А у тебя дочь родилась, и ты пришел узнать о ее судьбе.
– Разве тебе уже сказали о разрешении от бремени моей жены? – удивленно спросил Гостомысл.
– Мне не надо сообщать, я сам все знаю. На то я и кудесник. Так что тебя тревожит?
И Гостомысл поведал о вещем сне.
Старец на некоторое время ушел в себя. Гостомысл сидел, боясь пошевельнуться и нечаянным движением помешать течению его мыслей. Наконец кудесник открыл глаза, глянул на него ясным взглядом и произнес:
– Радуйся, князь, ибо родит твоя дочь наследника престола твоего, и земле Новгородской будет угодно его княжение, а народ возрадуется правлением его, и будет его правление долгим и счастливым.
Гостомысл невольно отшатнулся, будто его ударили.
– Чудное говоришь, старче! У меня есть сын, боги дадут, родятся новые. Им быть наследниками моими!
– Не знаю, князь. Я говорю так, как велят силы небесные. А они вещают, что наследником твоим на Новгородском престоле будет внук твой.
В недоумении и расстройстве ушел Гостомысл от кудесника, несколько дней ходил сам не свой. Но потом слова его стали забываться, а когда через год Раннви родила второго сына, он и вовсе забыл и успокоился.
