Ожерелье

Парижский магазин ювелиров Карла Августа Боемера и Поля Бассенжа был достаточно респектабелен и знаменит. Иначе и быть не могло у придворного ювелира, ведь Боемер создал по рисункам своего партнера Бассенжа так много украшений действительно королевского достоинства и для фаворитки прежнего короля мадам Дюбарри, и для нынешней королевы Марии-Антуанетты.

Конечно, столь знатные заказчицы в магазин не приезжали, и эскизы, и сами украшения ювелир привозил в Версальский дворец лично. И конечно, лучшие времена прошли. А лучшими они были, когда заказы от мадам Дюбарри сыпались один за другим, и в каждое украшение требовалось вложить не столько умение и вкус, сколько как можно больше драгоценных камней. А потом заказами засыпала королева Мария-Антуанетта. Но ей как раз требовались легкость и изящество, она мало заказывала сама, но так легко поддавалась соблазну купить что-то готовое!

Изучив вкус коронованной клиентки, Бассенж легко научился создавать весьма изящные штучки, которые Боемер ловко предлагал королеве в кредит, да еще и принимая ее собственные, уже приевшиеся украшения в качестве оплаты (конечно, за полцены). Это было так выгодно!

Конечно, Боемеру с напарником мало понравились перемены в жизни королевы, когда та стала матерью, перестала порхать на балах и, следовательно, без конца менять украшения. Да еще и это стремление короля к экономии… Черт бы побрал всех министров, вместе взятых, если у них нет денег на королевские безделушки, потому что следом за Антуанеттой играть в скромность принялись и многие придворные, поток заказов у Боемера если не иссяк, то заметно сократился. Несомненно, лучшие времена остались позади.

А тут еще это ожерелье! Работу над ним начали еще при жизни прежнего короля, надеясь, что мадам Дюбарри сумеет вытрясти из старика такую игрушку в качестве одного из последних подарков. Расчет был верным, ожерелье способно если не разорить казну, то существенно ее опустошить. Оно было сделано в стиле мадам Дюбарри и обязательно бы ей понравилось. Но…

В жизни никогда не бывает все хорошо очень долго, король Людовик XV умер так внезапно! Мадам Дюбарри осталась без покровителя, и речь о покупке столь дорогой безделушки больше идти не могла. А ожерелье действительно было очень дорогим, оно включало в себя 647 бриллиантов общим весом 2800 каратов.

Пришлось выжидать, пока новая королева войдет в силу. Поняв, что Мария-Антуанетта тоже обожает украшения, Боемер попробовал показать юной королеве рисунок этого ожерелья. Реакция была не слишком обнадеживающей, королева поморщилась:

– Нет, мне не нравятся подобные украшения. К тому же я предпочитаю браслеты.

Это было правдой, браслеты для королевы изготавливались часто и самые разные, обычно очень дорогие, красивые руки требовали красивых безделушек. Но ни один даже самый дорогой браслет не мог идти в сравнение со стоимостью вложенного в ожерелье. Ювелиры решили еще подождать.

Но даже когда у Антуанетты родился дофин, она не заинтересовалась ожерельем, хотя могла бы попросить у мужа подарок любой стоимости. Значит, дело не в цене. Либо королеве не хотелось иметь вещь, созданную для ненавистной мадам Дюбарри, либо украшение оказалось действительно не в ее вкусе. Скорее второе, но ювелиры не сдавались.

Не только в Версале любили драгоценности, во все столицы крупных государств отправились искусно сделанные копии ожерелья с указанием куда более низкой цены, чем называлась французской королеве. Но это не помогло, словно заговоренное, ожерелье никого не интересовало. Боемер и Бассенж еще снизили цену и снова решили предложить его Марии-Антуанетте, соглашаясь продать в рассрочку… Королева ответила вежливо, но твердо, что «считает свои шкатулки с украшениями достаточно заполненными и без данного ожерелья». Соблазнить не удалось ни ценой, ни условиями продажи, ни при помощи многочисленных ходатайств посредников.

Наконец при дворе прошел слух, что ожерелье продано в Константинополь. Антуанетта вздохнула спокойно, теперь приставаний ювелира можно не опасаться, тем более, что она дала себе слово больше не покупать ничего из драгоценностей: их больше чем достаточно. Вот подрастет Мария-Тереза, тогда можно будет подумать, а пока бриллиантов французских королев и того, что она уже приобрела сама, хватит и ей, и дочери.

Каковы же было изумление королевы, когда она вдруг получила письмо от ювелира с выражением преданности и… благодарности за согласие обладать самым великолепным ювелирным украшением! Марии-Антуанетте показать бы странное письмо супругу или хотя бы кому-то, кроме статс-дамы мадам Кампан, но сказалось легкомыслие королевы, предпочитающей выбрасывать из головы то, что ей непонятно или не нравится. Письмо не нравилось, а потому просто было сожжено.

Зря, потому что покажи Антуанетта его королю, удалось бы избежать многих неприятностей.

После получения странного письма от ювелира прошло некоторое время. Королева была удивлена тем, что во время ближайшего приема кардинал де Роган внимательно смотрит на ее шею. Наклонившись к герцогине де Полиньяк, Антуанетта тихонько поинтересовалась, старательно прикрываясь веером:

– У меня что-то не то с шеей?

Жюли, также закрывшись веером, внимательно оглядела шею королевы:

– Нет, все в порядке…

– Почему кардинал так смотрит на нее?

Полиньяк усмехнулась:

– Понравилась.

– Жюли, он что, впервые видит мою шею?

Но это оказалось не единственное странное событие, через два дня к мадам Кампан явился очень взволнованный ювелир Боемер и поинтересовался, получила ли королева его письмо?

– Да, было такое письмо.

– Что с ним, почему нет ответа?

Мадам Кампан изумленно уставилась на ювелира, почему это королева обязана отвечать на любое странное послание?

– Письмо сожжено.

Кажется, в первое мгновение Боемеру не хватило дыхания, но чуть придя в себя, он с хрипом выдавил:

– Это невозможно, королева должна мне деньги!

Мадам Кампан, прекрасно зная, что своей излишней настойчивостью, даже навязчивостью ювелир давно испортил отношения с королевой, та сожалела, что не может его уволить, потому что Боемер придворный ювелир, удивленно приподняла бровь:

– За что?

Теперь дыхание прервалось не на мгновение, бедолагу пришлось отпаивать и открывать окна, чтобы привести в нормальное состояние. Очухавшись, Боемер объявил, что полмесяца назад королева тайно купила у него в кредит то самое дорогущее колье, срок первого платежа давно прошел, а денег все нет. Он понимает сложность финансового положения Ее Величества, но ведь нужно понять и его самого, кредиторы просто разорвут его на части! Человеку с незапятнанной репутацией грозит в лучшем случае потеря репутации, а в худшем разорение и даже тюрьма! Ее Величество просто обязана срочно изыскать необходимые средства.

Теперь свежий воздух понадобился уже мадам Кампан.

– Какое дорогущее колье?! Какие деньги?! У Ее Величества не появлялось нового украшения, она вообще перестала покупать что-либо, считая, что шкатулки и без того полны.

Они долго смотрели друг на дружку. Не понимая, в чем дело. В конце концов, решили, что просто мадам Кампан не в курсе и должна срочно устроить аудиенцию ювелиру у королевы.

Сначала Антуанетта отмахнулась:

– Как мне надоел этот ювелир! Объясните ему, что я не намерена ничего приобретать, тем более то дурацкое ожерелье! Оно мне не нравится и никогда не нравилось. Пусть найдет другую покупательницу. Кроме того, его уже продали в Константинополь!

Но ювелир просто умолял о встрече, причем тайной, пришлось согласиться.

На Боемера было страшно смотреть, перед ним действительно была угроза полного краха. На мгновение королеве стало бедолагу даже жаль:

– Я, конечно, понимаю ваше желание продать это ожерелье и продать именно мне, но повторяю: оно мне никогда не нравилось. Попытайтесь найти другую покупательницу или просто разобрать его и превратить в несколько более дешевых украшений, говорят, это возможно.

– Ваше Величество… – ювелир просто начал заикаться, – но ведь вы… купили это колье!

– Я?! Я купила?! Вы не в себе?!

– К-к-как же… ваша близкая подруга графиня Валуа…

– Кто?! У меня нет таких подруг! Да и графинь таких нет тоже. Во всяком случае, я о таких не слышала.

Ювелир был смертельно бледен, он быстро-быстро залепетал:

– Ваше Величество, мы действительно несколько переделали это ожерелье… изменили его вид… убрали некоторые детали… Возможно, поэтому вы не сразу поняли, о чем идет речь… Я говорю о переделанном ожерелье, которое осматривала ваша подруга, сказала, что вы желаете приобрести его, но в кредит и тайно… Да, да, теперь можно не бояться, что его узнают те, кто уже видел, оно выглядит иначе и стало изящней. Вашей подруге, неважно как она назвалась, понравилось, а Его высокопреосвященство кардинал Роган внес задаток и забрал колье, чтобы вручить его Вашему Величеству. Я полагал, что вы уже носите это украшение…

– Вы сумасшедший? Какая подруга?! Какое ожерелье?! Какой кардинал?! У меня нет таких подруг, я не желала и не желаю иметь ожерелье ни в том виде, что было, ни в переделанном, я никогда не имела и не намерена иметь дел с кардиналом, кроме тех случаев, когда это совершенно необходимо по этикету.

Боемер схватился за сердце:

– Это невозможно!

– Это невозможно! – согласилась королева. – Вы несете бред.

– Но ожерелье, Ваше Величество, его забрали для вас…

– Кто?!

– Кардинал Роган.

Антуанетта расхохоталась:

– Почему вы тогда спрашиваете у меня, идите к нему.

– Но… но кардинал внес задаток и сказал, что передал ожерелье вам.

Теперь воздуха стало не хватать уже королеве:

– Что?! Он имеет наглость утверждать, что вручил мне то, что я не просила и за что теперь должна расплачиваться?!

Если бы не дрожащий вид обычно невозмутимого и уверенного в себе ювелира, не его состояние, явно близкое к потере сознания, Антуанетта приказала бы просто выгнать Боемера, но теперь она велела изложить все письменно и как можно подробней.

Боемер написал, но еще раньше он бросился к самому Рогану, только что вернувшемуся из поездки:

– Ваше высокопреосвященство, где забранное вами ожерелье?

– Передано Ее Величеству.

– Но королева утверждает, что не получала никакого ожерелья, более того, никогда не желала его иметь.

– Это ложь, у нас же есть записки Ее Величества!

– Королева утверждает, что никогда не была знакома с графиней Валуа и ничего не писала.

Холодный пот тек по спинам у обоих, и причиной тому была не только огромная стоимость даже облегченного украшения – полтора миллиона франков, но и предчувствие страшного скандала, катастрофы, потому что ювелиру грозило разорение, а кардиналу, по меньшей мере, немилость королевской четы.

Боемер снова бросился к королеве, но та не желала ни видеть ювелира, посчитав, что ничем ему не обязана, ни слышать о кардинале.

Нелестное мнение о Рогане, как о болтуне и пустышке, Мария-Антуанетта вывезла еще из Вены. Кардинал когда-то был посланником Франции в Вене и показал там себя именно так, а потому был не любим Марией-Терезией. Слышать же теперь, что тот воспользовался ее именем, чтобы кого-то обмануть, было и вовсе невыносимо! Королева показала написанное Боемером супругу.

Будь Его Величество чуть более искушен в придворных делах и чуть более ловок, он понял бы, что кто-то очень ловко сталкивает его с кардиналом, имевшим значительный вес в Версале. Но ни Людовик, ни Антуанетта не имели привычки размышлять над подобными вопросами, король по требованию жены немедленно объявил, что желает ареста и публичного разбирательства.

Оно произошло в день именин королевы.

– Ваше преосвященство, соблаговолите ответить, где то ожерелье, которое вы купили якобы по распоряжению королевы?

– Я отдал его даме для передачи Ее Величеству.

– Какой даме?

– Графине Валуа.

– Где эта дама?

– Не знаю.

– Почему вы решили, что королева с ней связана?

– Она предоставила мне записку от Ее Величества.

– Что?! – Антуанетта все же не выдержала. – Вы хотите сказать, что я могла писать вам?! Я – вам, да еще и тайно?!

– У вас сохранилась эта записка?

– Да, конечно.

Пришлось послать домой за запиской, написанной якобы королевой. Роган уже понял, что он обманут и что это конец всему. Одного взгляда на написанное, особенно на подпись внизу, было достаточно, чтобы понять, что это фальшивка. Почерк не соответствовал королевскому, а уж подпись тем более. Почему кардинал Роган не обратил на это внимание, непонятно.

Он мог не знать, как пишет Мария-Антуанетта, но то, что она никогда не подписывается «Мария-Антуанетта французская», не знать не мог.

Увидев такую подпись, сама королева фыркнула, словно рассерженная кошка:

– И это моя записка?! Сир, прикажите арестовать этого наглеца!

Нужно было быть совершенно легкомысленным, чтобы до такой степени выдать желаемое за действительное, ведь каждый придворный прекрасно знал, что подписываться только именем – привилегия монархов, и добавить вот это последнее слово «французская» унизительно для Ее Величества. Но этого не знали далекие от двора люди.

Однако кардинал был не менее легкомысленным, чем та, от имени которой его обманули, он во все поверил. Поверил, что королева, не купившая ожерелье открыто, почему-то пожелала купить его тайно, что посредником для столь странного поступка выбрала именно его, человека, которого всегда терпеть не могла и не подпускала близко. Что прислала за ожерельем не статс-даму и не свою близкую подругу герцогиню де Полиньяк, а какую-то даму, которую никто никогда при дворе не видел. Что общалась при помощи записок, написанных совсем не в стиле Марии-Антуанетты. И, наконец, легкомысленно отдал колье в руки женщины, не взяв с той даже расписки.

В общем, кардинал сделал все, чтобы его обманули. Не воспользоваться этим было сложно…

Но понимание вины кардинала, по фальшивой записке взявшего ожерелье у ювелира и отдавшего его в руки аферистки, не облегчало участи ни его, ни Боемера.

Правда, король встал на защиту чести своей супруги и объявил о начале расследования. Людовик прилюдно приказал арестовать кардинала. Это был скандал, отнюдь не делавший чести ни ему, ни королеве. Новые слухи и домыслы один нелепей другого поползли по Парижу. Королева и кардинал… королева и ювелиры… обман… драгоценное ожерелье, которое она хотела купить… даже приобрела, но не заплатила… разорение знаменитых ювелиров… кардинал под арестом… а это все королева-австриячка с ее любовью к дорогим безделушкам…

Сплетникам все равно, кто виноват и что произошло на самом деле. Чем нелепей слухи, тем легче им верят. Тем более выяснившаяся истина оказалась настолько фантастической, что в нее поверить было еще труднее. Все эти фальшивки, подтасовки, переодевания и прочая чепуха никого не убедили, куда реальней казалась простая история, что австриячка захотела тайно купить то, что бедолага-король, который француз, а потому хороший, отказался покупать ей открыто, а оплатить не смогла и обанкротила всех-всех!

Сначала Мария-Антуанетта бушевала в своих покоях, королеву душил гнев на использование ее имени в столь гадких целях. Ей бы задуматься, кому и зачем это нужно, но она увидела главное – муж встал на ее защиту, поверил в ее невиновность, остальное неважно. Болтают на улицах в Париже? Они давно болтают…

Куда важнее то, что дофину сделали прививку от оспы, которую он перенес тяжело. Малыш едва не заболел по-настоящему. Осталось даже несколько пятнышек.

А еще готовился спектакль по пьесе Бомарше «Фигаро», хотя и не понравившейся королю, но такой изящной и легкой! Роль Розалины как нельзя больше подходила самой королеве, а самого Фигаро очаровательно играл граф д’Артуа. Удивительно, что добрая половина таинственного происшествия была навеяна именно этой пьесой, но снова королева ничегошеньки не заметила.

Что же произошло на самом деле?

Большинство королей, если бы пожелало, могло похвастаться многочисленными бастардами по всей стране. Эти незаконные отпрыски, в свою очередь, щедро наделяли каплями королевской крови новых потомков. Так в одной из деревень внучкой короля Генриха II оказалась девочка Жанна. Перед смертью отец, раскрыв ее собственное происхождение, попросил не порочить имя Валуа. Но это все, что он мог ей оставить, семья была просто нищей.

В двадцать четыре года Жанна вышла замуж за Николя де Ламотта, весьма амбициозного человека, самовольно прибавившего к своему имени титул графа, а от жены – Валуа. Это уже звучало вполне респектабельно: граф де Ламотт Валуа. Жаль только денег не прибавляло.

Тогда было решено, что Жанна попросит пожизненную пенсию, как потомок Валуа, у самой королевы, поскольку у австриячки бывали приступы филантропии. Вероятно, женщина обивала пороги Версаля, возможно, даже бывала на приемах, где собиралось множество народа. Сама королева ее не вспомнила.

Жанна была знакома с кардиналом Роганом и даже была его любовницей, впрочем, ее любовником был еще один важный в этом деле человек – Рето де Вийет, не отличавшийся ничем, кроме… умения ловко подделывать любой почерк. Утверждается, что, поняв намерение кардинала во что бы то ни стало добиться расположения королевы, троица – супруги де Ламотт и Вийет – задумала свою аферу. Были сфабрикованы «письма» королевы кардиналу, которого почему-то совершенно не удивила такая доверчивость Марии-Антуанетты к весьма сомнительной особе, кардинал мог просто поинтересоваться у любовницы о некоторых подробностях знакомства королевы и мадам де Ламотт, но не сделал этого. Мало того, сумел убедить ювелиров в снижении цены и выплате суммы частями, сам же оплатил аванс, надеясь получить его у королевы, когда все будет закончено.

Нельзя сказать, чтобы кардинал был совсем глуп и не потребовал встречи с королевой хотя бы тайно. Она произошла, позже, вспоминая саму встречу, Роган едва не рвал на себе волосы, понимая, как легко был обманут. Легче всего обмануть того, кто хочет быть обманутым.

Встреча произошла ночью в саду Версаля. Кардиналу бы задуматься, к чему вообще такая таинственность, ведь просто поговорить можно было и в самом дворце днем, королева ежедневно встречалась с таким количеством людей, что это было куда проще, чем таинственно красться по темным аллеям, рискуя попасться и опорочить свое имя. Совершенно нелепое течение всей истории, тем не менее в изложении кардинала Рогана все звучало именно так…

В Роще Венеры перед кардиналом предстала дама, чей профиль на фоне звездного неба при почти полном отсутствии освещения был весьма похож на профиль Ее Величества. На даме была шляпа, белое муслиновое платье, которые так любила королева, в руках веер… Сопровождала ее, конечно, графиня де Ламотт.

Они вынырнули перед ожидавшим кардиналом совершенно неожиданно. Дама протянула Рогану цветок – любимую королевой розу, и, упрятав лицо в веер, тихо произнесла:

– Теперь можете надеяться, что я забуду прошлое…

И снова Роган оказался невнимателен, он ведь знал голос королевы, даже веер не смог бы его изменить так уж сильно. Но кардинал был так рад тому, что в результате оказанной услуги обретет поддержку Марии-Антуанетты, что забыл обо всем, видно, ему уже рисовались райские кущи рядом с королевской семьей, мечталось о том, что станет своим человеком в Трианоне… да мало ли что может привидеться обнадеженному человеку…

В эту минуту графиня де Ламотт испуганно коснулась локтя дамы:

– Ваше Величество, сюда идут!

– Я напишу вам…

Дамы скрылись в тени аллеи, а кардинал остался вздыхать и грезить в одиночестве. Наконец-то свершилось! Только почему это должно было происходить так странно – тайно и почти во мраке? Но тут Роган вспомнил, как развивалось противостояние тогда еще совсем юной дофины и всесильной мадам Дюбарри. Этому оказался свидетелем весь двор. Когда вынужденная уступить дофина произнесла одно-единственное слово, Версаль словно сошел с ума. Это было крайне неприятно австрийской гордячке, может, и на сей раз она предпочитает сделать все тайно, только чтобы избежать подобной сцены с ним?

Кардинал был готов пойти на такую уступку королеве, предвкушая, как сумеет стать едва ли не лучшим другом этой красивой и веселой женщины. Выбрать его для тайной миссии… этот подарок стоил того, чтобы подсуетиться. Кроме того, сама встреча в Роще Венеры… в полумраке… ах, как романтично…

По сути, они были очень похожи – королева и кардинал. Оба легкомысленны, оба редко серьезно размышляли, прежде чем принять какое-то решение, легко забывали о неприятностях и предпочитали не извлекать из них уроков.

Кардинал Роган очень хотел попасть в ближний круг королевы, он просто жаждал этого, прекрасно понимая, что привести туда может только чудо. Это чудо само плыло в руки, и кардинал не удосужился просто посмотреть, какого рода рыбу выловил. Видно, такую его особенность давно разгадала Жанна де Ламотт и ловко использовала.

До этого она несколько раз пыталась разыгрывать обмороки в Версале, чтобы попасть на глаза, а еще лучше в покои королевы. Но как-то все неудачно, ее облагодетельствовали сестра короля Мадам Елизавета, графиня д’Артуа, а вот королева даже не подозревала о такой «родственнице».

Если верить материалам судебного дела, то далее последовало нечто просто немыслимое. Кардинал Роган, не единожды встречавшийся с королевой и знавший ее голос, не заподозрил обман, ведь роль «королевы» играла проститутка Николь д’Олива, похожая только ростом и профилем на Марию-Антуанетту. Как мог столь опытный придворный не обратить внимание на манеру общаться, на то, что руки девушки (об этом просто забыли!) были без перчаток, чего Ее Величество, выходя в парк вечером, никогда бы не допустила? Почему не удивился, что королева, так гордившаяся своими поистине прекрасными руками и не упускавшая повода их показать, не протянула руку для поцелуя, ведь в начале разговора она еще не спешила? Почему сам себе не задал вопрос о причине столь странного поведения, ведь если королева приобретала ожерелье тайно, то как она собиралась его носить? А если не носить, то зачем покупать? И что за тайна приобретения, когда украшение давно известно всем и все знали о том, что ювелиры усиленно его навязывают Марии-Антуанетте каждый год и та постоянно отказывается. Не проще ли сделать вид, что сдалась, только чтобы отвязались, тогда и вопроса, зачем купила, не будет?

Проще всего обмануть того, кто страстно желает быть обманутым. Кардинал Роган очень хотел, так хотел, что удосужился либо придумать все объяснения странностям сам, либо вообще не задавать вопросов. Трианон и королевская милость так манили, что доводы разума были отметены, если вообще эти доводы были.

Афера прошла блестяще. Чета де Ламотт, не удовольствовавшись полученными от Версаля милостями, решила действовать «по-крупному». Жанна внушила кардиналу, что сможет ему помочь в примирении с королевой, но для этого ей нужно будет оказать некую услугу. Оказать тайно: «Ну, вы же понимаете… у каждой прекрасной дамы есть свои маленькие… впрочем, и большие тоже, секреты…» Кардинал понимал, секреты были не только у дам. И большие тоже. Оказать услугу по секрету стоило дорогого, это означало попасть прямиком в близкий круг. Связанная с ним тайной Мария-Антуанетта уже не сможет смотреть вот так: свысока и полупрезрительно.

Роган был на седьмом небе от восторга, до рассуждений ли ему? Жанна де Ламотт оказалась осыпана подарками. Потом были переговоры (снова тайные) с ювелирами. Боемер не понял, почему это надо делать при посредничестве кардинала, тем более ювелир помнил о неприязни королевы к Рогану. Боемер сомневался, но молчал. Однако он согласился снизить стоимость ожерелья до 1 600 000 франков, что все равно оставалось немыслимой суммой, и объявить, что нашел покупателя в Константинополе. Оставался вопрос, как собирается королева использовать украшение, если сказано, что оно продано другой?

Ожерелье чуть изменили, как просила в своих «письмах» королева. Вот когда пригодились умения Рето Вийета. Но чтобы было с чего подделывать, нужно заполучить собственноручное письмо королевы. Мария-Антуанетта, конечно, ничего не писала кардиналу и Жанне де Ламотт тоже, первому, потому что терпеть его не могла и никаких дел не имела, а второй, потому что не подозревала о ее существовании.

Раздобыть нужные листы оказалось делом весьма сложным. Проникнуть в королевские покои не получалось, и в какой-то момент казалось, что блестящая авантюра вот-вот провалится. И вдруг…

Жанна крутилась возле королевских покоев, когда вдруг попалась на глаза графине Прованской.

– Что вы здесь делаете? Ее Величество в Трианоне.

– Я… я знаю! Ее Величество просила привезти ей какую-то бумагу со стола, а я не решаюсь войти… – находчивости Жанне не занимать.

– Пойдемте, я скажу прислуге, чтобы вам позволили посмотреть.

На секретере, как назло, лежал один-единственный листок. Жанна попыталась оглядеть все, чтобы прихватить еще что-нибудь.

– Вы что-то ищете?

– Нет, нет, это, наверное, он.

Мило улыбнувшись, мошенница ловко выскользнула прочь. Теперь появляться в Версале было опасно, графиня Прованс ее запомнила и может выдать.

Бумага оказалась малоподходящей, текста немного, да и нацарапано наспех. Вийет ворчал, что королева не может писать вот так – как курица лапой. А кляксы… Аферистам и в голову не приходило, что Мария-Антуанетта именно так и пишет. Повращайся де Ламотт в Версале чуть больше, они бы об этом узнали, но время не терпело. Пришлось Вийету самому догадываться, каким должен быть почерк у Ее Величества.

Это сыграло с ними злую шутку, потому что присланные кардиналу записки были аккуратны и подписаны «Мария-Антуанетта Французская», чего королева никогда не делала. Монархи подписывались вообще одним именем, и королева не исключение. Она писала просто «Антуанетта», безо всяких Марий и тем более Французских.

Неужели об этом не знал кардинал? Или не хотел знать? Или знал, но сделал вид, что не знает?

Роган убедил ювелира согласиться на условия королевы – переделку ожерелья, снижение цены и выплату частями – и сам предоставил ему большой аванс, заверив, что Ее Величество не замедлит выплатить остальное. Аванс был немаленьким, и Боемер со вздохом передал драгоценности Рогану. А сам Роган? Конечно, Жанне де Ламотт Валуа, «закадычной подруге королевы», о которой та и не подозревала. Все, как просила Ее Величество в последней записке с подписью Мария-Антуанетта Французская.

Оставалось только скрыться с ожерельем, но Жанна не торопилась, это вызвало бы подозрения. Уехал только (якобы с проверкой своих больших имений) Николя граф де Ламотт Валуа. В действительности его путь лежал в Лондон, нужно было как можно скорее сбыть драгоценности.

На что надеялись аферисты, ведь если ожерелье не смогли сбыть такие корифеи, как Боемер и Бассенж, то кто купит его у никому неведомого графа? А лжеграф и не собирался продавать украшение целиком. Он выковырял камни и отнес их лондонским ювелирам Джефферису и Грею, со вздохом поведав, что получил вот эти обломки в наследство от почившей матушки…

Ювелиры народ вообще-то осторожный, скупая мужская слеза де Ламотта не настолько растрогала Грея, чтобы тот взял камни сразу. Еще его удивила слишком невысокая цена, запрошенная странным продавцом. Но запрос в полицию ничего не дал, никто не заявлял о краже драгоценностей. Немного посомневавшись и в очередной раз выслушав душераздирающий рассказ графа о несчастной судьбе матери и буквально залежах драгоценных камней у нее под подушкой, ювелиры все же решились, камни были приобретены. Теперь можно бежать и самой Жанне. Но…

Пришло время первой выплаты рассрочки, а от Николя из Лондона денег не поступало. Он совсем не собирался делить с сообщниками полученное, а потому всячески изображал неудачи с походами к ювелирам. Причем писалось все иносказательно, и письма немедленно уничтожались, чтобы не вызвать подозрения ни у кого. А потом и вовсе прекратил писать, словно потерявшись. Жанна еще надеялась…

То, что смогла наскрести от имени королевы Жанна де Ламотт, ювелира устроить не могло, Боемера донимали собственные кредиторы. Роган чувствовал себя не в своей тарелке. С одной стороны, ювелир требовал деньги, потому что ожерелье-то он отдал Рогану, с другой – королева вела себя несколько некрасиво, по мнению кардинала. Она не только не включила его в круг избранных, но и делала вид, что ни о чем не подозревает.

Кардиналу бы задуматься, но он снова на что-то надеялся. Срок выплаты первой суммы уже давно прошел, а Жанна только разводила руками:

– У Ее Величества проблемы с финансами. Надо подождать еще немного.

Немного подождали. Потом еще немного. И еще немного. Но королевские проблемы никуда не девались, сама Мария-Антуанетта по-прежнему не замечала кардинала, что становилось обидным, а ювелир Боемер все сильнее нервничал.

– Ваше высокопреосвященство, вы не могли бы напомнить Ее Величеству, что срок выплаты давно прошел. Я уже так долго жду…

Кардиналу вовсе не хотелось вызывать неудовольствие королевы таким напоминанием, эффект мог получиться обратный ожидаемому от участия в тайной операции. И он придумал:

– Мсье, напишите сами.

– Что?

– Я продиктую, письмо получится очень корректным, и не ответить на него будет просто невозможно.

Боемеру тоже вовсе не хотелось напоминать столь высокой клиентке о необходимости отдавать деньги вовремя, он прекрасно помнил, сколь щедрой и доверчивой может быть довольная королева и какой становится, если чем-то недовольна. Но Роган убедил, и письмо действительно получилось корректным:

«Мадам!.. мы на вершине счастья, что самый красивый в мире набор бриллиантов будет принадлежать величайшей и лучшей из королев!..»

Никаких напоминаний о просрочке платежа, одно восхищение королевой, у которой теперь есть столь изысканное украшение. Да, этот кардинал все же не зря столько крутился при дворе, он сумел посоветовать, как ловко напомнить о долге. О нем не упоминая.

Но результат ювелира просто ошеломил. Можно, конечно, страдать забывчивостью, но не по поводу же бриллиантов более чем на полтора миллиона франков! Хотя бы могла написать ответ с обещанием выплаты, ювелир уже решил, что тайно покажет самому требовательному кредитору этот ответ, чтобы понимал, что он тянет выплаты не по своей воле. Но королева не торопилась отвечать! Правда, Роган утверждал, что и ожерелье она тоже не носит, но это уже ее проблемы, отдала бы деньги, а там пусть хоть в помои выбрасывает. Боемер лукавил, во-первых, видеть свою работу на прекрасной шейке Марии-Антуанетты было его заветной мечтой, а во-вторых, знай он, что бриллианты действительно оказались в помоях, лично перерыл бы всю кучу, не погнушавшись.

Прошла еще пара дней, но ответа Боемер не получил. И тогда он отправился наводить справки к статс-даме мадам Кампан. Дальнейшее привело его в полный шок. Это был крах всей карьеры, крах всего… Средства, вложенные в ожерелье, не могли покрыть его долгов, все же в последние годы из-за каприза королевы, вдруг переставшей заказывать дорогие безделушки и тем подавшей дурной пример придворным, дела у ювелиров несколько ухудшились, но надежда все же была. И вдруг…

Королева ничего не собиралась покупать, она никому ничего не поручала, ничего не писала, все письма поддельны, а Жанна де Ламотт и ее супруг и любовник просто аферисты! У ювелира одновременно разверзлось небо над головой и земля под ногами. У кардинала тоже.

На последовавшем суде для Марии-Антуанетты главной была защита ее чести, должны же французы понять, что она никоим образом не причастна ко всей этой истории, что аферисты ловко использовали ее имя. Для короля это было тоже самым важным, но он запретил королеве появляться в суде, считая это унизительным.

Но разве могли пасквилянты упустить такую блестящую возможность?! Париж буквально завалили листками с самыми гадкими предположениями, в основе которых конечно же была встреча в Роще Венеры. Никого не заботило, что проститутка Николь д’Олива призналась в том, что играла королеву на встрече с кардиналом, что ее осудили, правда, не слишком строго. Многие ли знали об этом? А вот то, что королева(!) тайно ночью(!) встречалась в кардиналом Роганом(!) в Роще Венеры(!)… О… это был не просто повод, лучшего и нарочно не придумаешь!

Грязь потоком залила сознание парижан. Королева, разыгрывающая из себя недотрогу, ночью ходила к кардиналу на свидание в Рощу Венеры… Королева обманула своего простоватого и доверчивого мужа (пока еще ненависть к королю не была столь сильна, как к королеве), никто не поверил, что в Роще была не она сама. Вот что значит австриячка! Ату ее!

Королеве так было нужно спокойствие, ведь она носила четвертого ребенка (третий – еще один сын Луи Шарль – родился год назад). Но о каком спокойствии могла идти речь, если нападки со всех сторон продолжались? Париж, кажется, вообще забыл, кого и за что должен судить, главной виновницей в пасквилях осталась королева. Николь д’Олива, игравшую ее роль, отделалась легким испугом, Николя де Ламотту вынесли всего лишь заочный приговор, никто не собирался разыскивать его в Англии и тем более высылать во Францию.

Вийета за подделку писем от имени королевы изгнали с конфискацией всего имущества.

Тяжелее всех была наказана Жанна де Ламотт.

Народ очень любит наблюдать всевозможные публичные наказания, а оно было именно таким. Жанну вывели к позорному столбу одетой в скромное муслиновое платье, ей вовсе не хотелось выглядеть вызывающе, тем более она прекрасно понимала, что одежда все равно будет порвана. Женщина дрожала, словно в лихорадке. И вдруг выкрик:

– Гляди, вон она, королевская пособница!

Почему королевская, если Жанну де Ламотт обвиняли как раз в покушении на королевскую честь в том числе? Но это было неважно, она была вместе с королевой на свидании с кардиналом в Роще Венеры, ату ее! И что королева фальшивая, тоже неважно.

Два помощника палача рванули с плеч женщины платье, она вдруг осознала, что пока были только игрушки, настоящее наказание только начинается… Кто бы ни придумал эту аферу с ожерельем, сполна заплатила только Жанна. Когда плеть первый раз прошлась по ее спине и на нежной коже вздулся красный рубец, окрестности огласил ее истошный крик. Жанна кричала все время – когда ее пороли и особенно потом, когда увидела раскаленное клеймо в руках у палача.

Эта страшная железяка с буквой «V» в круге на длинной ручке должна была впечататься в плечо Жанны де Ламотт, навсегда отметив ее словом «воровка». Палач хорошенько раскалил клеймо и шагнул к преступнице. Крик Жанны перешел в визг, а потом просто в хрип. Но если кричать она уже не могла, то извиваться, пытаясь вырваться из рук державших ее помощников палача, все равно продолжала. Женщина оказалась столь сильна или эту силу ей придало отчаяние, но когда палач поднес клеймо ближе, Жанна дернулась из последних сил и сделала только хуже. Раскаленный прут угодил вместо плеча на грудь, мгновенно запахло горелым мясом, а сама виновница просто потеряла сознание, безжизненно повиснув на руках у палачей.

– Глянь-ка, не сдохла?

Один из державших заглянул в лицо жертве, хмыкнул:

– Не-е… жива.

Палач подхватил ведро с водой и с силой плеснул клейменной в лицо. Та дернулась, едва не захлебнувшись, застонала. Помощники потащили Жанну к повозке, которая доставила ее в тюрьму Сальпетриер – отбывать пожизненное заключение.

Вслед раздавались вовсе не жалостливые крики:

– Так ей и надо, обманщице!

– И королеву бы так!

– Две воровки!

Самой Жанне было все равно, она почти без сознания от боли и ужаса валялась на брошенной на пол телеги соломе и тихо стонала. И ей было все равно, клеймят ли королеву…

Королеву клеймили, даже публично, но только в пасквилях. Как же хотелось писавшим их увидеть, как такое же клеймо впечатывается в нежное плечико австриячке. За что? А просто потому, что она королева!

Позже знаменитый Мирабо задал такой вопрос революционерам: «Почему они атакуют именно королеву?» и получил ответ, поражающий своей логичностью и свидетельствующий, что эта травля отнюдь не была спонтанной, а напротив, говорила о продуманности:

– Потому что в королевской власти королева – самое слабое звено, его легче всего выбить из цепи. Проще всего рвется там, где слабее всего.

А что же доверчивый кардинал Роган и ювелир Боемер?

Ювелир разорился и вынужден был закрыть свой магазин.

А кардинала признали обманутым, несчастным, поверившим в шепот королевы в Роще Венеры, страстно желавшим сделать ей приятное. Он оставил все занимаемые должности, был навсегда отлучен от двора и передал большие суммы на благотворительность. Рогана обязали публично извиниться за «преступное безрассудство».

А кто виноват в этом безрассудстве? Конечно, королева! Все очень просто, если бы не ее любовь к драгоценностям, то кардинал не решился бы на такое. Если кардинал поверил в появление королевы в парке ночью, значит, она ходит туда! Зачем? Ну зачем же ходят по ночам в темные аллеи? Мужа обманывать! А чего же хорошего можно ждать от австриячки?

Никто не задумался, что поверить можно во все, что угодно, сама Мария-Антуанетта вовсе ни при чем во всей этой истории, именно она пострадала от такого использования ее имени.

Королева восприняла вердикт Парижского парламента как личное оскорбление. Судьба Жанны де Ламотт ее вовсе не интересовала, преступница должна понести наказание, она его понесла, но кардинал Роган, благодаря которому имя королевы снова и снова трепали сочинители пасквилей, остался на свободе! За пятна на репутации королевы никто не ответил.