Дофин
Так и случилось.
Графиня Прованс недавно тоже объявила, что в положении, но этому уже никто не верил, очередная уловка, чтобы отвлечь внимание от королевской четы, так было и в прошлый раз, но как только Антуанетта родила дочь, беременность графини Прованс «рассосалась» сама собой. Новорожденная принцесса графу Прованс не мешала, он оставался наследником первой очереди, и заимей он сына при отсутствии таковых у Людовика, кто знает, как повернуло бы.
22 октября 1781 года Версаль был в напряжении. С утра у королевы начались схватки, и двор засуетился.
На сей раз наученный горьким опытом Людовик не допустил в родильную комнату королевы толпу любопытных. Он видел, как трудно даются дети, сочувствовал жене и всячески оберегал ее от посторонних любопытных глаз. Конечно, выпроводить всех было невозможно, да и просто опасно, непременно пошли бы разговоры о подмене младенца, но хотя бы большинство оставались в соседней комнате. В спальне присутствовали «только» тетушки короля, граф д’Артуа, принцесса Ламбаль, принцесса де Шимуа, графиня де Майи, графиня де Таванн, графиня д’Осенн, принцесса Гемене. Ну, и сам виновник суматохи, конечно, тоже.
Больше всех переживал король, ему казалось чудовищным доставлять жене такие страдания, но как без них рожать детей?
Но долго переживать Его Величеству не пришлось, роды прошли быстро, уже через четверть часа в соседнюю комнату выбежала графиня де Майи с криком:
– Дофин! Но вы пока должны молчать.
Версаль сошел с ума, никому не пришло в голову хранить сообщенную информацию, множество придворных сорвалось с места и с воплями «Дофин! Королева родила дофина!» помчалась разносить новость сначала по дворцу, потом по Версалю, а потом и в Париж.
Пол ребенка и вообще жив ли он, не знала только… мать. Про королеву снова забыли! Нет, она не потеряла сознания и не была равнодушна, напротив. Антуанетта терпеливо ждала, что же скажут. И только когда она почти плачущим голосом произнесла: «Вы видите, я вас ни о чем не спрашиваю», в спальне появился король со спеленатым сыном и торжественно провозгласил:
– Монсеньор дофин просит разрешения войти!
Сын?! Она родила сына?!
Людовик довольно смеялся:
– Да, мадам, вы исполнили наши желания и желания Франции, вы – мать дофина.
Ликовал Версаль, ликовал Париж, ликовала Франция. Королеве готовы были простить все ее траты, все ее грешки за одно то, что она произвела на свет наследника престола. Виват, королева!
Такое долгожданное крохотное тельце, едва показав матери, передали в руки принцессы Гемене – гувернантки детей Франции, на попечении которой пока находилась только маленькая Мария-Тереза. От волнения принцесса едва удержалась на ногах сама, одной из дам пришлось помогать. Слишком долго ждала Франция этот день, чтобы теперь не волноваться.
Ребенка тут же унесли готовить к крещению. Мать осталась одна. Она слышала крики восторга по всему дворцу. Действительно, шествующую в свои апартаменты принцессу Гемене встречали, словно национальную героиню – криками восторга и аплодисментами, хотя все они были предназначены вовсе не самой принцессе, а ребенку на ее руках.
Толпа придворных, с обожанием взиравшая на сверток, провожала гувернантку до самых ее дверей, но и там не разошлась, слишком велико оказалось возбуждение.
Только два человека в Версале не радовались. Граф Прованс, с рождением этого малыша потерявший положение наследника престола, сделал все, чтобы в нужный час в Версале не присутствовать. А его супруга Жозефа получила солидную порцию неприятных ощущений из-за многочисленных восторгов придворных и поздравлений, когда к ней бросались обниматься, совсем не задумываясь, что Жозефа вовсе не рада.
Нет, хорошо зная правила того самого этикета, она нашла в себе силы поздравить Его и Ее Величество, но в ответ на обнадеживающий возглас королевы: «Теперь ваша очередь!» только вяло улыбнулась. Антуанетта была так счастлива, что ей хотелось видеть счастливыми всех вокруг. Королева улыбнулась:
– Я верю, мадам, что и у вас родится сын. Но, поверьте, дочка это тоже очень неплохо.
– Да-да, конечно…
– Жозефа, как скоро произойдет ваше событие?
Графиня лишь пожала плечами, что она могла сказать, ведь наверняка никакой беременности не было. Действительно, графиня Прованс никого не родила вообще, чтобы не позориться, был сделан вид, что произошел выкидыш на маленьком сроке.
Королю и королеве задуматься бы над такими странностями, но они жили своей счастливой жизнью и вовсе не хотели ни в чем разбираться.
– Проклятая австриячка умудрилась выродить щенка! Кто бы мог подумать! – граф Прованс был просто вне себя. А ведь ему всего через полчаса предстояло улыбаться, представляя крестного отца ребенка императора Иосифа на крещении дофина.
Графиня тоже сидела мрачная, рождение этого мальчика отодвигало ее мужа на второй план. А ведь сначала было все так хорошо! У Людовика и Антуанетты не только не было детей, но и полноценной связи вообще. Но потом приехал проклятый австриец, видно убедил короля сделать маленькую операцию, и королева забеременела. Когда уже приближались роды, граф вдруг потребовал от супруги… объявить и о своей беременности тоже!
– Зачем?! – ахнула Жозефа. – Что я скажу потом?
– Вы хотите стать королевой?
– Да…
– Тогда делайте то, что я скажу! Если австриячка родит сына, мы сделаем вид, что у вас выкидыш.
– А если дочь?
– Тогда сделаем вид, что вы родили сына!
– К-как родила?…
– Мадам, вы неимоверно глупы! Я просил вас быть рядом с королевой вовсе не для того, чтобы вы всего лишь шпионили за ней. Да, мне нужны сведения о каждом шаге, каждом платье, каждой трате австриячки, но мне еще нужно, чтобы народ поверил, что королевская семья как была неполноценной, так и осталась. Все должны поверить, что ребенок не Луи! Потому что король импотент, а королева лесбиянка.
– Вы… хотите, чтобы я играла роль ее любовницы? – совсем растерялась графиня.
– Дура! – не удержался муж. – Вы должны выглядеть образцовой женой и матерью, а роль лесбиянки мы отведем вон Полиньяк!
Это был ловкий ход, но применять его срочно не пришлось, в первый раз королева родила дочь. О беременности графини Прованс на время было забыто, видно, у графа Прованс что-то пока не получалось.
Но как только объявлено о беременности Марии-Антуанетты во второй раз, вся грязь снова выползла наружу. Пасквили открыто обсуждали, кто бы мог быть виновником новой беременности королевы. Людовик очень переживал, а сама Антуанетта только фыркала:
– Луи, но мы же с вами знаем, что это вы?
И вот граф Прованс стоял, вымученно изображая радость на лице, и наблюдал за крещением Людовика Иосифа, дофина Франции.
Франция ликовала, фейерверки, праздники с грандиозными шествиями, театральными постановками, балами и праздниками для простых парижан. Модные салоны отреагировали по-своему, Роза Бертин объявила королеве, что самым модным цветом в этом сезоне объявлен цвет «caca-dauphin» в честь маленького дофина. Антуанетта долго хохотала, выясняя, каким образом модные салоны узнают цвет этого самого «caca»? Министр Моды только пожала плечами, что тут такого, всем известен цвет детского «caca», надо полагать, у наследника престола он не слишком отличается от остальных.
Не остался в стороне и Леонар. У королевы серьезно поредели из-за беременности волосы, и, чтобы не заставлять ее носить тяжелый парик, мастер подстриг королеву, щедро украсив прическу перьями. Через неделю Версаль щеголял стрижеными дамскими головками и тысячами перьев на них. Прическа тоже была названа «по-ребячьи» в честь рождения дофина. В общем, каждый отмечал по-своему, но откликнулись все.
Даже пасквилянты, которые снова подняли вопрос об отцовстве. Многочисленные рисунки изображали королеву с младенцем на руках и вопросом: «Кто же его родил?». А король иначе как рогоносцем на них не выглядел.
Антуанетта и сам Людовик очень старались не замечать этой грязи, только они сами знали, каких сил это стоило. И, конечно, не провели никакого расследования и не выявили зачинщиков, как советовал император Иосиф. А зря, потому что пасквили постепенно делали свое дело. Пока дофин был новорожденным, Франция боготворила свою королеву. Благодаря ее за рождение наследника, но немного погодя, когда первый восторг схлынул и снова появились мерзкие домыслы, отношение к «австриячке» снова стало прохладным, если не сказать больше.
Но королева жила своей жизнью, стараясь не замечать выливаемой на нее грязи, она была счастлива полноценной семьей. Двое детей, дофин… любящий муж… и столько хорошего впереди…
Мальчик, правда, много слабее своей сестренки, но вполне жизнеспособный. Для Людовика Иосифа наняли кормилицу с необыкновенно большим бюстом, жену садовника, прозванную за свои габариты «Мадам Бюст», словно аппетит у ребенка должен быть равным аппетиту его отца.
Мадам Бюст не отличалась изысканными манерами, зато была здоровой и сильной. Она чувствовала себя во дворце Версаля как дома, нимало не стеснялась и даже ввела некоторую моду.
Антуанетта пришла в детскую посмотреть, как Мадам Бюст кормит ее сына, и застала интересную картину. Женщина сидела в кружевном чепце вместо парика, а вернее, просто куске чистой белой ткани, накинутой на голову, пришитые тесемки которой завязывались под подбородком, и, придерживая огромных размеров грудь рукой, чтобы малышу было удобней, напевала какую-то странную песенку. Дофин явно к этой песне привык, как только кормилица, увидев королеву, замолчала, сосать перестал, с изумлением тараща синие глазенки на свою питательницу, что же ты, мол?
Королева улыбнулась, и кормилица продолжила свое занятие, все так же напевая. Антуанетта прислушалась, песенка была про какого-то Мальбрука, который в поход собрался. Причем кормилица знала явно всего один куплет, который за время кормления повторился не один десяток раз. Все, что касалось дофина, немедленно становилось популярным в Версале. Немного погодя сначала двор, а потом и весь Париж напевал про воинственного Мальбрука. Даже пасквилянты откликнулись текстом песенки.
Вечером в спальне Антуанетта в шутку жаловалась мужу:
– Мне кажется, они и о нас с тобой помнят только потому, что мы родили дофина. Ты видел, какую погремушку дофину прислала императрица России?
– Нет.
Королева вспорхнула к своему секретеру и достала из коробочки погремушку. Конечно, давать такую ребенку было бы просто нелепо, это скорее демонстрация возможностей страны, потому что погремушка оказалась вырезана из коралла и украшена огромным количеством бриллиантов.
Король вертел погремушку в руках и качал головой:
– Это же целое состояние!
Действительно, ювелиры оценили только бриллианты на 24 000 ливров. Коралл никто оценить не смог.
Но был еще один интересный подарок, от которого пришла в восторг уже… Роза Бертин и который немедленно после применения стал чрезвычайно популярен при дворе, и не только. Российская императрица, будучи очень заботливой бабушкой, придумала одежду для своих внуков сама, сообразив объединить рубашечку со штанишками. Вот такой комбинезончик вместе с выкройками она и прислала в подарок. Министр Моды заявила, что фантазия российской императрицы великолепна и не работай она сама у королевы Франции, непременно создавала бы наряды в Санкт-Петербурге, хотя слышала, что там уж очень холодно и по улицам ходят медведи, с которых живьем сдирают шкуры, чтобы укрываться от непогоды. Больше всего в этом вопросе Розу Бертин беспокоило, как медведям ходить в жуткие морозы без шкур.
Королева вспоминала роскошные меха, привозимые из далекой холодной России, и сомневалась по поводу медвежьих шкур. Разве только у них и у медведей шкуры, как у соболей…
Марию-Антуанетту снова любили, она была популярна в народе, хотя поток гадостей не иссякал.
О беременности графини Прованс сразу было забыто и самой графиней тоже. Теперь уже навсегда.
Но старания ее супруга продолжались.
Уже в декабре появилась совершенно скабрезная брошюра под названием «Жизнь Антуанетты», для отвода глаз написанная на английском, в которой были собраны всевозможные домыслы, от неспособности короля к полноценной половой жизни до пасквилей об отцовстве королевских детей от другого человека, от утверждений, что королева ненавидит все французское, до «переписки» между Антуанеттой и Марией-Терезией. Все это подавалось как якобы тайный дневник самой королевы.
И снова королевской чете задуматься бы, откуда у пасквилянтов столь подробные сведения, которых не могли знать даже слуги? Чтобы собрать воедино все, что упоминалось в брошюре, понадобилось бы подкупить десятки слуг и ежедневно их опрашивать или… или просто получать эти сведения от того, кто постоянно был рядом и в курсе всех дел. Вычислить поставщика сведений было совсем несложно, но королевская чета предпочитала всего этого не замечать. Знаменитая позиция страуса превращала Антуанетту и ее супруга в настоящее посмешище.
Но это было не единственной неприятной проблемой королевы. Второй и не менее важной, как той, что позже приведет ее к гибели, оказалась проблема австрийского влияния во Франции. Брат из Вены требовал и требовал, чтобы сестра активно проводила именно его политику, влияла на мужа и подчиняла своей воле. А ей вовсе не хотелось ни проводить, ни влиять, ни подчинять. Антуанетта предпочитала заниматься детьми, пока дочерью, поскольку сын был еще совсем мал.
Но от Иосифа приходили почти гневные письма, на которые королева привычно отвечала: «Да, Иосиф», а в королевские покои все чаще наведывался настойчивый австрийский посол Мерси д’Аржанто. Однажды Антуанетта не выдержала:
– Императрица не требовала от меня столь многого…
Мария-Терезия действительно куда лучше Иосифа понимала границы возможностей дочери, а потому старалась, чтобы та сначала стала счастливой женой и только потом оплотом австрийского влияния в Версале. Мать не дождалась триумфа дочери, может, поэтому и не требовала так настойчиво? А вот император, поняв, что Антуанетта на пике своего могущества, настаивал.
Мерси пожал плечами:
– Раньше вы и не могли многого, Мадам.
Она и сейчас не могла, вернее, не хотела. Ее стихией была семья и домашние радости. Возможно, прошло время, когда королеве хотелось блистать и только блистать, а возможно, она и блистала-то, потому что этой семьи не было. Бабочка перестала порхать, она принялась заматываться в кокон, а австрийский брат все требовал от нее еще вон тот цветок и вот этот… А другие старательно обрывали красивые крылышки то ли из зависти, то ли из злобы.
– Мадам, возможно ли, чтобы королева сама занималась воспитанием своей дочери? Вы отнимаете хлеб у других…
Это шутливое возмущение принцессы Гемене подходило к ситуации. Правда, хлеб и даже драгоценности у принцессы никто не отнимал, она оставалась гувернанткой, и ей вполне хватало забот о маленьком дофине, оказавшемся куда болезненней сестры.
– Ах, я так долго ждала рождение дочери, что хотела бы видеть ее ежедневно и постоянно. Думаю, когда подрастет дофин, король поступит так же.
Принцесса фыркала, словно у нее отнимали любимую игрушку, мало того что несколько месяцев сама кормила малышку грудью, так теперь и обучать ее взялась тоже сама!
А Антуанетта просто помнила свои страдания из-за нехватки материнского внимания. Ее вечно занятая государственными заботами мать Мария-Терезия не имела возможности уделять внимание воспитанию младших детей, передав его полностью гувернанткам. Что из этого вышло, Антуанетта знала прекрасно. Доброта горячо любимой Эрзи сделала из нее полного неуча и не воспитала усидчивость. Этого не должно произойти с ее дочерью. Строгость и требовательность, любовь и ласка должны сочетаться в воспитании детей, королеве казалось, что только она знает, что нужно ее дочери.
Правда, дочь выросла слишком строптивой и, будучи маленькой, даже мечтала, чтобы мать… умерла! «Тогда было бы возможно делать все, что захочешь».
Во время очередного посещения апартаментов королевы посол Мерси надеялся убедить Ее Величество в необходимости куда больше сведений получать от короля по поводу намерений министра Верженна, совсем не желавшего идти навстречу австрийским претензиям.
– Мадам, вы должны…
В этот момент в комнату вбежала маленькая Мария-Тереза, которую дома звали Шарлоттой:
– Мама, смотри, какие ленты мне подарила мадам Елизавета!
Младшая сестра Людовика Елизавета, которую Антуанетта пыталась в тринадцатилетнем возрасте сосватать своему брату Иосифу, уже превратилась во взрослую девушку и сильно располнела. Племянники были ее любимцами, особенно непоседа Шарлотта, подарки которой от тетушки сыпались как из рога изобилия.
Антуанетта, почувствовав освобождение от неприятного разговора, немедленно откликнулась на появление дочери. Для королевы куда важнее скучных дел Мерси была возня с девочкой.
– Ах, дорогая, тебе очень идет этот цвет.
Ребенок крутился на одной ножке, рассказывая:
– Мы играем в большой прием. Мадам Елизавета помогает мне принимать Антуана и Шарля. Я – королева, как ты!
Антуан и Шарль – сыновья графа и графини д’Артуа были девяти и шести лет соответственно. Малышка Шарлотта, которой еще не исполнилось шести, чувствовала себя в этой «мужской» компании предводительницей, одновременно слегка презирая братьев, потому что она дочь короля, а они всего лишь графа. Если бы не бдительное наблюдение взрослых, быть бы ей битой кузенами. Однажды в запале Луи Антуан даже пообещал заносчивой сестрице:
– Когда я стану королем, я велю посадить вас в тюрьму!
– Королем станет мой брат Жозеф, я его попрошу, и он отправит туда вас!
Малышка не знала, что Жозеф не станет королем, поскольку проживет недолго, а вот Луи Антуан как раз станет… всего на двадцать минут, пока будет подписывать вслед за своим отцом отречение от престола, давно уже им не принадлежавшего. А потому никого никуда посадить не успеет.
Следом за девочкой в кабинет вошла сама Мадам Елизавета, увидев Мерси, она извинилась за вторжение и поспешила увести Шарлотту, но строптивая малышка не желала уходить, пока не расскажет матери подробно о случившемся за последние два часа, которые провела без нее.
Графа Мерси коробило от этих глупостей. Как же не похожа дочь Марии-Терезии на свою мать! Разве могло быть у императрицы, чтобы маленькие детские проблемы затмевали большие политические? А вот у Марии-Антуанетты затмевали, она извинилась перед послом и принялась расспрашивать малышку о новых лентах, о «приеме» и о братьях. Посол скрежетал зубами, барабаня пальцами по стеклу, но поделать ничего не мог. О каком австрийском влиянии в Париже можно говорить, если королева мило щебечет с сестрой мужа о том, в какие игры играла ее дочь?! Несомненно, не лучше и разговоры с королем, тоже, небось, только о том, не болел ли животик у дофина, хорошо ли растут волосы у дочери и где лучше провести лето с детьми! Какая тут политика!
Королеву действительно куда больше заботило здоровье и воспитание своих детей, чем влияние Австрии на политику Франции. Зря ее потом обвиняли именно в этом влиянии, если оно и было, то не по воле Антуанетты, а вопреки ей.
– Мама, а ты меня любишь?
– Конечно, моя дорогая, так сильно, как никого другого.
– Больше, чем этого противного Иосифа?
– Я вас люблю одинаково, мать не может любить одного ребенка больше другого.
Антуанетта хорошо помнила, как они с сестрой страдали из-за предпочтения, которое Мария-Терезия явно отдавала Мими перед остальными детьми. Еще маленькой, она всегда думала, что будет любить своих детей одинаково, но если честно, то любила эту девочку чуть больше, чем заласканного маленького дофина.
– А должна меня больше!
– Почему?
– Потому что противного Иосифа любят все, ему итак хватит!
Вообще-то она права, дофина любили все и везде, но матери совсем не хотелось признавать такую правоту, она неправильная.
– Любви никогда не бывает много. Но почему ты зовешь Иосифа противным?
– Потому что все только и говорят: «Ах, дофин! Ах, наследник престола!»
Антуанетта рассмеялась чуть вымученно. Ей предстояло объяснить своей девочке правду жизни. Конечно, не всю, но хотя бы часть ее.
– Понимаешь, у короля должен быть наследник, обязательно должен, а он долго не рождался. Поэтому все обрадовались, когда Иосиф появился на свет.
– И радуются до сих пор!
– Радуются. Но сам-то Иосиф в этом не виноват? Он совсем маленький и беспомощный, о нем нужно заботиться. Когда ты была такой же, вся забота была о тебе.
– Вот и не нужен был нам этот противный Иосиф!
– А я думаю иначе. Мы вместе должны заботиться об Иосифе, а когда он подрастет, он будет защищать тебя.
Девочка несколько мгновений внимательно смотрела на мать, соображая что-то свое, потом подозрительно поинтересовалась:
– И от Антуана с Шарлем?
– Конечно, от всех, кто попробует тебя обидеть. И потому никто не рискнет обижать, зная, что у тебя есть брат-защитник.
Шарлотта еще посоображала, потом фыркнула:
– Но пока он подрастет…
– Это все происходит очень быстро, давно ли ты сама была вот такой же маленькой?
– Я?
– Конечно.
После паузы:
– Не помню.
Антуанетта рассмеялась, вспомнив, как, по словам родных, она сама подозрительно усомнилась, что ее когда-то не было.
Через пару дней Шарлотта снова пришла к матери с требованием:
– Этот твой Иосиф ничуть не растет! Он такой же, как был позавчера! Когда же он будет меня защищать, я так и состарюсь, не дождавшись!
– Придется подождать, никто не вырастает за два дня, и ты тоже. Давай отметим твой рост где-нибудь на стене и потом посмотрим, насколько ты вырастаешь за год.
– Год это долго, через год я буду старая.
– Кто это тебе сказал?
– Мадам Гемене все время вздыхает: «Годы мои, годы…»
– Она говорит о многих годах, за один год ты постареть не успеешь, уверяю тебя.
Они старательно начертили линию на стене прямо над головой Шарлотты. При этом девочка старалась подняться на цыпочки, заметив это, мать рассмеялась:
– Не жульничай! Опустись, иначе в следующий раз не увидишь, насколько выросла.
До политики ли и влияния Австрии ей было, если занимали вот такие приятные заботы? А потом у Иосифа лезли зубки, и это оказалось вовсе не как у Шарлотты, с температурой и ночным плачем. Дочь напомнила:
– Говорила же, что нам не нужен этот Иосиф!
В отличие от самой Шарлотты, дофин действительно оказался болезненным, а мать считала себя, а не гувернанток и слуг обязанной сидеть у его постели, кормить из ложечки, укачивать, когда болело ушко или просто не спалось. И все время рядом ревнивая Шарлотта, пристально следившая, чтобы маленькому брату не досталось больше внимания, чем ей. И о Шарлотте Антуанетта заботилась тоже сама.
– Детей нужно растить самим, тогда они будут знать, что у них есть мать, причем не только такая, которая родила, но и та, что вырастила. И любить мать будут больше кормилицы и гувернантки.
Правда, Шарлотта, то ли приревновав Антуанетту к брату, то ли из-за строгости матери все равно больше любила разрешавшего ей все отца.
Гувернантка Детей Франции принцесса Гемене рыдала, закрыв лицо руками. Было от чего. Блестящая пара принца и принцессы Гемене, в которой муж был главным камергером, а жена гувернанткой у королевы, оказалась разорена из-за неосторожных действий их банкира. Разориться тогда, когда у них такое положение! У королевы двое детей, но она явно желает больше. Можно долго оставаться гувернанткой Детей Франции с большим доходом.
Конечно, этого дохода недостаточно, чтобы содержать семью и оплатить долги – 33 000 000 ливров, но это лучше, чем ничего. Банкир сел в тюрьму, а Гемене пришлось решать, как жить дальше.
По положению ее никто не мог уволить из гувернанток, но принцесса решила уйти сама.
– В чем дело? – ахнула Антуанетта.
Пришлось рассказать.
– Но вы можете оставаться на своем посту, для меня неважно состояние вашего супруга.
– Нет, Мадам, каждый день видеть насмешливые лица и слышать, как за спиной о тебе сплетничают… Нет, уж лучше в монастырь.
Королевская чета щедро одарила пару за хорошую службу, обоим назначили большую пенсию, а Людовик даже выкупил их дом в Монтрее.
Но когда чету Гемене проводили, встал вопрос, кому заниматься детьми. Королева предпочла бы сама, но это было бы уж полным нарушением всяких обычаев. На такое не решилась даже Антуанетта. Она предложила стать гувернанткой своих детей подруге – герцогине Иоланте де Полиньяк, которую друзья называли Жюли. Антуанетте казалось, что это прекрасный выбор, ведь Жюли и так помогала ей воспитывать малышей. Своих детей у Полиньяк было четверо, опыт есть. Кроме того, так они все время будут вместе, и их дети тоже.
Такое положение дел нравилось королеве, королю, детям и самой Полиньяк, но вызвало такую бурю возмущения, словно в королевскую семью включили человека, взятого из прево Парижа! Какое дело возмущенным придворным до того, с теплотой ли относится к детям их гувернантка, есть у нее душевный контакт с матерью и вообще, годится ли она для такой роли?
Памфлетисты едва не захлебнулись собственным ядом:
«Королева назначила гувернанткой Детей Франции собственную любовницу!»,
«Кто будет воспитывать Детей Франции?!»,
«Чему эта женщина может научить дофина?!».
На некоторое время была даже забыта истерика по поводу того, что маленький дофин в действительности бастард, то есть рожден не от короля.
Мария-Антуанетта привычно постаралась сделать вид, что ничего не слышит, ничего не знает и знать не желает.
Если не обращать внимания на лающую дворовую собаку, то она отстанет. Но здесь тявкали не дворовые псы, а элита, вернее, бывшая элита Версаля. А потому ни затихания, ни даже перерыва не ожидалось. Травля королевы продолжалась.
