ПЛЕН

Компьень не Орлеан, и гарнизон куда меньше, и французы за него биться насмерть не станут, а еще в Компьене капитаном Флави, который тоже не будет губить гарнизон ради призрачной возможности победить англичан и бургундцев. Но Жанне не хотелось верить, что это конец, не может король вот так запросто оставить без помощи маленький Компьень! Конечно, Дева чувствовала разницу между весной в Орлеане и нынешней весной в Компьене. Всего год назад ее назвали Орлеанской Девой, за ней были готовы идти в огонь и воду, побеждать врага меньшим числом, ее знамя вело людей на штурм. Простые люди и сейчас готовы, а вот армия… Противодействие капитанов она чувствовала и в Орлеане, там справилась, справится и здесь!

В душе Жанна понимала, что все не так, больше нет той безоглядной поддержки и веры в победу над годонами, ведь все усилия уходили словно вода в песок, король не желал держать земли северней Луары и ничего не делал для их поддержки. Осознав, что Карл не слишком в них нуждается, города стали постепенно снова переходить под руку Бургундца. Компьень один из немногих стойких.

Жанна стояла на крепостной стене и обозревала окрестности, чтобы понять, как оборонять город. Капитан показывал рукой: там позади города большой лес, через который проходит дорога на Крепи, но оттуда едва ли стоит ждать серьезного удара, все силы годонов и бургундцев на другой стороне Уазы. Через реку перекинут подвесной мост, с поднятием которого Компьень оказывается отрезанным от всех. Это хорошо и плохо одновременно, вылазки можно совершать только через него, но стоит неприятелю уничтожить мост, и можно остаться в западне. На другом берегу на западе, в Венет, годоны, напротив города в Мариньи и дальше в Клеруа – бургундцы. В Мариньи отряд невелик…

Глаза Жанны заблестели, что, если внезапно атаковать именно его, а потом так же неожиданно повернуть в сторону Клеруа и разбить противника там. Если бургундцы не успеют понять, что происходит, то это вполне возможно! И только тогда можно бить годонов в Венет. Капитан Флави, сопровождавший Деву, понял, что та что-то задумала. Конечно, он удивлялся способности молоденькой девчонки мыслить, как опытный полководец, но особых дружеских чувств к Деве не питал. Больше того, она мешала, не будь этой упрямицы, город давно подписал бы соглашение с бургундцами, и гарнизону не пришлось тратить силы, деньги и жизни, воюя. Горожане были почти готовы сдаться, но тут появилось это чудо, и все осторожные усилия Флави пошли прахом. Капитан досадовал: что бы ей не проявлять свои патриотические порывы где-нибудь в другом месте?

Но Дева была в Компьене, и с этим приходилось считаться.

Ее задумка была, конечно, отчаянной и смелой, отряд в Мариньи они легко разобьют, а вот дальше стоит либо бургундцам в Клеруа, либо годонам двинуться с места, и уже сами французы могут оказаться в мешке! Как бы успеть тогда унести ноги через мост в город.

Но Жанну не остановить, возможность одним ударом лишиться половины осаждавших манила ее чрезвычайно. Флави вдруг согласился, правда, попросил некоторое время, чтобы подготовить людей. Знать бы Жанне, как и кого он собирается готовить, ждать не стала бы, метнулась в атаку немедленно и победила бы, но девушка была слишком доверчива. Пока Дева молилась, Гильом Флави тоже не сидел без дела…

Ворота открылись, и подъемный мост опустился, как договорились. Жанне не привыкать вести в атаку даже на более сильного противника. Почему же в тот раз ее сердце сжала когтистая лапа тоски? Она никогда не задумывалась о себе, а тут вдруг отчетливо поняла, что это последний ее бой! Вздохнув: «Так тому и быть», она тронула коня, выезжая на мост. Следом скакал брат Пьер, еще в Реймсе давший слово отцу всегда быть рядом с сестрой, верный д’Олон, капитан Флави и почти сотня солдат гарнизона. Знамя Девы развернулось на ветру, призывая к атаке.

Конечно, отряд в Мариньи не был готов к нападению и уже стал отступать. Теперь его следовало как можно быстрее обезвредить и наступать на Клеруа. И вдруг… Жанна изумилась, увидев, что отряд Флави метнулся обратно к мосту. Чего он испугался, ведь бургундцы Мариньи почти разбиты? Пьер показал рукой на облако пыли со стороны Клеруа, оттуда приближался большой отряд бургундцев, который несколько часов назад спокойно сидел у себя. Как могли бургундцы узнать об атаке на Мариньи и так быстро отреагировать?! Но размышлять некогда, можно оказаться в мешке самим, и Жанна тоже дала команду к отступлению, стараясь, чтобы оно было организованным.

– Не поддавайтесь панике, не бегите! Мы прикроем!

Но худшее было еще впереди, основная масса солдат уже пересекла подъемный мост и достигла стен Компьеня, оставалось только добраться туда самим, как вдруг заскрипели ржавые цепи и… мост начал подниматься! Те, кто оставался на мосту, посыпались в ров, а вот Жанна с соратниками осталась на другом берегу, окруженная все увеличивающейся массой врагов. Она пыталась кричать Пьеру, чтобы уходил, только куда? Их небольшой группе противостояло слишком много бургундцев, чтобы осталась хоть какая-то надежда отбиться или прорваться. Все сопротивлялись до конца, но довольно скоро оказались плененными.

Захватили и Жанну, один из бургундцев уцепился за ее алый плащ и попросту стянул Деву с лошади. Гарнизон Компьеня и даже горожане лишь наблюдали со стен за происходившим. Капитан Флави оправдывался тем, что в случае промедления враги могли бы ворваться в крепость, потому, мол, и пришлось приказать поднять мост. Но почему бы не вывести на подмогу Деве весь гарнизон и ополчение? Этот вопрос остался без ответа.

Вместе с Жанной в плен попали и Пьер с д’Олоном. Девушка усмехнулась: единственные верные ей люди остались с ней до конца. Откуда ей было знать, что испытаний на ее долю выпадет еще столько, что снятие осады Орлеана покажется легкой прогулкой. И в самые тяжелые дни она останется совсем одна.

Жан Люксембургский, к которому привезли плененную Деву, не мог поверить своим глазам. Англичане словно чумы боятся вот этого ребенка?! Стоявшая перед ним девчонка с волосами, как у пажа, в серебристых латах и порванной алой накидке не только не пугала, но и вызывала жалость. Главный капитан герцога распорядился увести ее, но держать в нормальных условиях, хотя и строго охраняя. А в Кудун к Филиппу Бургундскому уже скакал гонец с сообщением о необычной добыче. Немного погодя и саму Деву под усиленной охраной отправили туда, но бургундцы зря опасались попытки освободить Жанну, ни жители Компьеня, ни его гарнизон никаких попыток не предприняли, все словно вычеркнули Деву из списка живущих.

Бургундец сразу встречаться с девчонкой не стал, много чести, но, в свою очередь, сообщил о ее пленении и своим союзникам-англичанам, и своим противникам-французам. Карл сделал вид, что это его не касается, а вот англичане ответили быстро. Но уже на следующий день на пленницу предъявила свои права инквизиция. Герцог неприятно поразился такой поспешности и таким запросам, но спешить с ответом не стал. Он посоветовал Жану Люксембургскому, который формально владел пленницей, отвезти ее подальше от места военных действий и тщательно охранять. Для Жанны начались скитания по замкам. Целых полгода, пока Филипп Бургундский решал, кому же он желает продать Деву, ее то и дело перевозили из одного замка в другой, правда, обращаясь довольно вежливо. Жан Люксембургский словно чувствовал себя виноватым перед этой малышкой. Первые полгода плена были довольно сносными, хотя Жанна все равно дважды пыталась бежать, плен есть плен.

Филиппа Бургундского звали Добрым герцогом и Красивым герцогом. Он был и тем, и другим. Но всегда только для тех, кто ему симпатичен. Красоту Бургундца несколько портило отсутствие волос на лице, потерянных из-за дурной болезни, но глаза, резко очерченные губы, прямой узкий нос, общее выражение лица осталось прежним, Филипп обладал мужской красотой, которую не портят годы. Ну, а доброта проявлялась большей частью к женщинам, неважно, были они благородного происхождения или простушки. В Бургундии по свету ходило немало его детей, рожденных не только тремя женами, но и множеством наложниц или просто красоток, встретившихся на тернистом жизненном пути.

Уже стемнело, можно бы принести свечи, но герцог не давал знак, а потому слуги не торопились, уважая задумчивость своего правителя, а вернее, просто боясь вызвать его недовольство. Дрова в большом камине пока горели ярко, отбрасывая колеблющиеся отсветы на стены, Бургундцу хватало. Он смотрел на пламя и размышлял.

Размышления были вызваны пленением Орлеанской Девы, но в самих его мыслях Дева не присутствовала вообще. Девушка была схвачена неожиданно, и теперь герцог пытался понять, подарок это судьбы или новое испытание.

Отношения во французском королевстве и вокруг него давно завязались в тугой узел, ни развязать, ни разрубить который не удавалось никому. Шаткое равновесие между арманьяками, англичанами и бургундцами не устраивало никого, каждая сторона желала большего, но это было равновесие. У Франции имелись два названных короля – Карл и маленький Генрих, каждого поддерживали свои силы, и каждый пыжился доказать, что он сильнее. Оба были Бургундцу родственниками: Карл – брат жены Мишель, а Генрих – ее же племянник. Мишель любила сестру Екатерину – мать маленького Генриха, и терпеть не могла вялого Карла. Но на родственные чувства герцогу наплевать, он старался соблюсти собственную выгоду в этом противостоянии. Конечно, ни Генрих, ни Карл сами ничего не решали, они были пешками в более сильных руках, и ссориться с этими руками Филипп не собирался.

У него имелась своя мечта. Карл предпочитал юг страны, Генрих, вернее, его английские покровители, запад, а самого Бургундца вполне устраивал восток и север. Это и была его мечта – собственное королевство от Северного моря до Савойи. Он долго не раздумывал, к какой из двух противоборствующих сторон примкнуть, север ему могли дать только англичане. У англичан нужно было дружить с кардиналом Винчестерским, а у французов – с епископом Реймсским. Для такой дружбы у Бургундца были все условия – вовремя постаравшись, он держал и Париж, нужный англичанам, и Реймс, столь необходимый де Шартру. Мечта приобрела не просто конкретные очертания, но и вполне определенные сроки исполнения. Казалось, еще немного, падет Орлеан, и англичане заставят Карла навсегда убраться за Луару и носа оттуда не высовывать. При этом им будет категорически некогда заниматься севером и Нормандия с Пикардией отойдут Бургундцу. Плюс Фландрия, Шампань и его собственные земли, и вот оно, то самое королевство от и до…

И вдруг невесть откуда взялась эта девчонка. Сначала Бургундец посмеялся, – видно, совсем плохи дела у Карла, если к военным действиям стал привлекать детей. Но с ее появлением во французской армии стало твориться что-то непонятное. Опытные английские капитаны, до этого запросто бившие меньшим числом крупные отряды французов, одно за другим проигрывали сражения в выигрышной для себя ситуации. Тут действительно попахивало колдовством, не иначе. Никому не могло прийти в голову, что молоденькая девчонка, почти ребенок семнадцати лет, способна увлекать в атаку целое войско и действовать, как опытный полководец.

Пока она била англичан в районе Луары, Бургундец только посмеивался, но потом французы вдруг бодрым шагом двинулись на Реймс, и тогда стало не смешно! Они лишали Филиппа одного за другим опорных пунктов не только в Шампани, но и в Иль де Франс! Герцог скрипел зубами, слыша, что еще вчера клявшиеся ему в верности капитаны городов сегодня сдают их французам. Оксерер уступил без боя, правда, не пустив солдат за свои стены, способный выдержать даже длительную осаду Труа испугался простой подготовки к штурму и тоже открыл ворота, за ним последовал Шалон и, наконец, Реймс! Отколовшийся кусок облицовки камина появился, когда Филиппу сообщили, что Карл коронован в Реймсе! Кубок в его руке был слишком тяжел для каминной доски…

Тогда Бургундец забил тревогу, открыто воевать с французами не получалось, за них было настроено население Шампани и даже Иль де Франса, но отдавать еще и Париж Филипп не собирался. К епископу де Шартру спешно отправился доверенный человек. Бургундец умел быть благодарным и хорошо понимал, до каких пределов распространяются интересы важных для него людей. Он точно знал, что Париж де Шартру не нужен, как и самому Карлу. Взяв город, его нужно еще и удержать, а новоиспеченный король рвался за Луару, предпочитая тихую жизнь в своих замках необходимости снова воевать с англичанами уже за Париж. Епископу было обещано при любых условиях не посягать на его Реймс и признать право получать доходы с богатой территории. Де Шартр тоже не сторонник воевать, имея возможность получать большой доход, он предпочел бы, как и Карл, не двигаться с места.

Французы согласились на переговоры по поводу Парижа и прекратили военные действия. Но это король, а его ненормальная пророчица успокаиваться не собиралась, она почуяла опасность потерять все завоевания на севере и вокруг столицы и принялась действовать на свой страх и риск! Попытка взять город штурмом чуть было не удалась, Карл вовремя остановил свою излишне рьяную помощницу. А англичане все топтались не дальше Руана, все-таки внезапно выросшая и воодушевленная армия французов сильно их потрепала.

И вот теперь Бургундцу предстояло снова выбирать. Он не боялся девчонки, когда она была во главе французов, считая просто капитанов англичан глупцами и трусами. Но Филипп раньше многих даже в самой Франции понял главное – за девчонкой идет чернь! Можно победить в бою отряд, два, десять, целую армию, но наткнуться на сопротивление простых жителей и проиграть все завоеванное. Именно это пугало Бургундца больше всего. Именно те, кто ковал и ткал, плел и сеял, выращивал хлеб и варил пиво… шли за Девой, брали в руки оружие и на щит города. Значит, тот, в помощь кому Дева поведет народ, выиграет. Это все же поняли при дворе Карла, но наступил момент, когда Дева стала мешать, ее просто сдали, бросили, как бросают старое, отслужившее свой век седло.

Французам девчонка не нужна, зато она нужна англичанам. Гораздо сильнее, чем он мог представить. Об этом только вчера сообщил епископ Бове Кошон. Кошон – занятная личность, он так старался усидеть на двух стульях, служа и англичанам, и герцогу, что иногда руки чесались сдать его союзникам с потрохами. Он был одним из тех, кто составлял договор в Труа, но герцог не сомневался, что, доведись Кошону оказаться у Карла, он и там умудрился бы стать своим. И это несмотря на то, что французы его сильно обидели, вернее, не французы, а вызванная ими волна патриотизма. Жители Бове попросту выгнали своего епископа перед тем, как открыть ворота города перед Девой с ее отрядами. А потом пришлось бежать и из Реймса, где Кошон весьма недурно пристроился. Конечно, Кошон был зол на Деву, но не до такой же степени, чтобы, только услышав о ее пленении, примчаться выкупать, когда ее собственный король вовсе не торопится.

Епископ появился у герцога неожиданно, но Филипп с первого взгляда понял, что разговор будет серьезный и очень важный. Они слишком хорошо знали друг дружку, чтобы ходить вокруг да около. Предисловий не понадобилось. Кошон приехал по поручению англичан договориться о передаче им Девы.

– Неужели так досадила, что готовы платить за девчонку, как за военнопленную?

– Готовы, и немалые деньги.

– Она не моя, она у Жана Люксембургского.

Оба понимали, что это отговорка, Жан – вассал Бургундца, и все его пленные принадлежат Филиппу, но епископ кивнул:

– Люксембуржца тоже не обидят. Шесть тысяч ливров и рента капитану, который поймал девчонку.

Это было много, очень много, за капитана столько не давали, но герцог нутром почуял, что это не все. Снова развел руками:

– Могу только поговорить с Жаном…

– Десять тысяч.

Хотелось крикнуть: «Что?!», но промолчал, лишь закусив губу. Столько не давали за принцев крови, это цена короля. За девчонку?! Или они действительно думают, что это Дева? Для Бургундца не было тайны в том, кто будет платить такие сумасшедшие деньги, он прекрасно понимал, что не из карманов Кошона они появятся, такую огромную сумму англичане выбьют из нормандцев.

– Я подумаю.

– Надеюсь, ваше решение будет быстрым и правильным.

Для Кошона правильное означало продать девчонку англичанам. А для самого Бургундца?

Нет, он не сентиментален, ему не было жалко эту пигалицу, знала, на что шла. Размахивая мечом, должна была понимать, что этого ей не простят. Филипп пытался обдумать другое.

У англичан явно не получалось задуманное, а теперь и не получится. И дело не в недостатке войск или денег, а в том, что французы вдруг поверили в себя, теперь их не сломать, даже давно завоеванная Нормандия подчиняется все тяжелее, бунт за бунтом. Не просчитался ли Филипп, присоединяясь к англичанам? Нет, тогда он поступил верно, а теперь? Не пора ли бросить Бедфорда и обратить свой взор на Карла? Вдвоем они вполне смогли бы отвоевать Нормандию… для Бургундца, конечно. И еще много чего.

Но мысль упорно возвращалась к вопросу: зачем англичанам девчонка любой ценой? Готовы платить золотом и немедленно, не дожидаясь сбора с населения Нормандии. Почему так срочно, боятся, что опомнится Карл и выкупит? Но у англичан немало своих людей и при дворе Карла, наверняка тот же епископ Шартр уже дал понять, что стараться ради Девы не собирается.

И вдруг Бургундец понял! Карл ушел за Луару, а в Руан привезли мальчишку Генриха. Зачем? Малыш нужен только для коронации, что иначе делать в непокорной стране? Но у Франции уже есть король, сколько их может быть? Филипп усмехнулся: сколько угодно, вон пап и тех три, и каждый проклинал и предавал анафеме других на потеху и к радости ищущих свою выгоду во всем. Для того чтобы коронация не вызывала вопросов, теперь мало просто принести регалии, надо отменить прежнюю коронацию Карла в Реймсе. Или признать ее недействительной. Если епископ Винчестерский так уверен, что привез мальчишку, значит, держит свой камень за пазухой готовым. В чем он? По большому счету Бургундцу было все равно, просто не хотелось оказаться простой пешкой в чужой игре.

Как можно признать коронацию недействительной? Только доказав, что она проводилась не по правилам и не теми людьми. Но проводил ее епископ Реймсский и в соборе, и миром мазали настоящим, правда, пэров не было, но это уже мелочи… Что же придумал хитрый епископ?

Слуга заглянул спросить, будет ли герцог ужинать, но тот только махнул рукой, не до ужина. Нутром чувствовал, что вот-вот поймет что-то очень важное.

Снова уставился на пляшущие языки пламени. Что там говорил Кошон вчера? Ее сожгут за ересь. За ересь?! Выходит, Карла короновала еретичка, ведьма, тогда и коронация недействительна! Почему же ее в таком случае отдает де Шартр и сам Карл?! Неужели не понимают, чем это грозит? Карл может не понимать, но епископ?

Что-то не стыковывалось, но Филипп уже чувствовал, что девчонка попала в тиски, из которых не выбраться. Ее предали и продали, правда, деньги получит он сам. Если, конечно, пойдет на сделку с англичанами. А почему бы ему не пойти? Такая сумма никогда не будет лишней, тем более сейчас, когда по милости той же девчонки он вынужден нанимать новое войско. Чего ради ее жалеть?

И вдруг мелькнула мысль: а что, если… Она ненавидит годонов? Но их ненавидят многие.

– Колен!

Слуга тут же возник на пороге комнаты.

– Вели подать коня и принеси мой плащ. Едем к Жану Люксембургскому!

– Вы за Девой, монсеньор?

– Нет, сначала к ней самой. Хочу поговорить.

Жан Люксембургский явно удивлен. Говорить с Девой? Но давно ли герцог фыркал, едва заслышав о девушке? Наверное, случилось что-то важное, если герцог Бургундский вдруг сам приехал к Жанне для беседы.

Девушка только что закончила молиться и села на стул, с тоской размышляя, что делать дальше. Почему ни от кого нет известий? Жан Люксембургский вчера обещал узнать о судьбе Пьера и Жана д’Олона, тоже ничего не говорит… Неужели до короля все еще не дошли вести, что Дева и ее люди попали в плен? Пленных положено выкупать, а она слишком много сделала для Карла, чтобы тот мог отказаться от своей Девы. Но Жанна для себя решила настоять, чтобы сначала были выкуплены Пьер и Жан, а уже потом она сама. За себя почему-то беспокойства не было, а вот как там брат и остальные, вместе с ней не успевшие вернуться в крепость?

За несколько дней размышлений девушка поняла, что это была не оплошность Флави, а настоящее предательство. Только он знал истинный план действий, и только он мог сообщить бургундцам, что в пять вечера Дева с небольшим отрядом окажется на другом берегу Уазы, а затем отрезать ей путь к отступлению. Сколько получил Флави за свое черное дело? Жанна вспомнила, как еще в Реймсе отец спросил ее: неужели она ничего не боится? Девушка ответила, что боится только предательства. Она уже не раз сталкивалась с трусостью, с глупостью, с нежеланием что-то делать, простым разгильдяйством. Со всем удавалось справиться, а вот предательство оказалось сильней. Теперь Флави обязательно сдаст Компьень бургундцам, а за нее саму наверняка королю придется выложить какие-то деньги. Жанна надеялась, что не очень большие, ведь она даже не капитан. Интересно, сколько стоит выкуп капитана? Решив, что, как только освободится, постарается вернуть королю все расходы, которые тот должен понести из-за ее выкупа, Жанна чуть успокоилась. Это было справедливо, ведь в Компьень она отправилась без разрешения Карла и в плен попала тоже по собственной глупости.

Жиль де Ре словно чувствовал, так отговаривал ее от нового похода! Где он сейчас? Небось в своем замке, он говорил, что жена скоро должна родить… И насмешник барон, это Жанна знала точно, выкупит ее, как только узнает, в какую беду попала его подопечная. Стыдно-то как…

Но были мысли, которые Дева старалась гнать от себя. О том, почему горожане не сделали попытку освободить ее, даже не бросились на выручку сразу, завидев приближающихся бургундцев. О том, что ее никто выкупать не будет. А еще о том, что она может попасть в руки так ненавидящих ее годонов. Тогда плохо, тогда сбудется угроза Гласделя сжечь ведьму на костре. Если об этом думать, то лучше сразу лечь и умереть, не дожидаясь сожжения. Нет, они не смогут, какая же она ведьма?!

Если бы только Жанне знать, сколько еще раз она так подумает!

Вдруг скрипнула дверь, и в комнату вошел сам Жан Люксембургский в сопровождении какого-то высокого, строгого человека. Слуга, принесший дополнительный свет к маленькому светильничку, поспешно удалился, а Жан повел рукой на девушку:

– Вот, монсеньор, та самая Жанна из Домреми, что зовет себя Девой.

Глаза вошедшего окинули фигурку девушки, Жанне даже показалось, что он раздел ее взглядом, остановились на лице. Красивые, четко очерченные губы исказила полупрезрительная усмешка, он сел, так, чтобы его собственное лицо оставалось в тени, отбрасываемой большим шапероном (головным убором). Тень падала только на глаза, а длинный прямой нос (совсем не как у Карла, подумала Жанна) и узкие, плотно сжатые губы оставались на свету.

Некоторое время он пристально смотрел на девушку, потом все же едва заметно усмехнулся:

– Жан говорил мне, что ты сущее дитя, но я не мог поверить, что настолько. Что заставило тебя покинуть родительский дом и отправиться на войну?

– Я не знаю, кто вы, сеньор, но отвечу то, что говорила всем: меня заставили сделать это Голоса. Архангел Михаил и святые Екатерина и Маргарита повелели мне идти спасать Францию и короновать дофина Карла.

– Я герцог Бургундский. И я уже слышал эту трогательную историю про святых. Но ты уже короновала Карла, почему же не вернулась обратно? Я имею право спрашивать так, потому что город Вокулёр и его окрестности теперь считаются моими владениями.

Жанна вскинула глаза:

– Вашими, сеньор? С каких это пор?!

Герцог расхохотался:

– Да уж, в деревне вежливости тебя не учили! Небезызвестный тебе капитан Робер Бодрикур давным-давно подписал соглашение, по которому Вокулёр перешел ко мне.

– Вы лжете, Бодрикур не мог это подписать, потому что Вокулёр ему не принадлежит! И Домреми – это владения короля Франции.

Первым побуждением герцога было ударить противную девчонку наотмашь, она позволяла себе разговаривать с ним, как с простым солдатом! Это понял и Жан, принялся что-то торопливо говорить девушке вполголоса, видно объяснял, что с герцогами так не разговаривают, тем более будучи у них пленными. Девчонка поняла, чуть смущенно пробормотала:

– Простите, сеньор, я была невежлива, но я всегда говорю правду.

– Всегда?

– Да.

– Тогда еще раз повтори, почему ты ушла из дома. – Филипп Бургундский поднял руку, останавливая ее: – О Голосах я уже слышал.

Жанна развела руками:

– Но это правда, и ничего другого я не скажу.

– Возможно, тебя смущает присутствие капитана? Жан, оставьте нас одних.

Жан Люксембургский прекрасно понимал, что для герцога это просто повод поговорить с девчонкой наедине, но подчинился.

– Можешь не отвечать, мне все равно, слышала ты Голоса или только выдумываешь это. Главное, что ты выполнила обещанное Карлу. Объясни, почему для коронации ты выбрала вечно сонного дофина, которому и корона и Франция были не так уж нужны?

Строптивица снова затянула свое:

– Это не мой выбор, мне так сказали Голоса.

– Жанна, ведь тебя так, кажется, зовут? Жанна, я хочу, чтобы ты поняла, за тобой идет чернь, и ты могла бы сделать королем куда более достойного человека, народ это принял бы. Ты понимаешь, что Карл имеет прав на трон ничуть не больше, чем Генрих или мой сын, да и я сам? – Филипп уже заметно злился.

Дева замотала головой:

– Нет, законный король Карл.

– Почему он? Почему не я? Я мог бы просто изгнать этого нищего короля с его земель и взять их под себя. Разве я не мог бы стать королем Франции? А Бургундия и его нищее Буржское королевство вместе легко изгнали бы и англичан тоже. Ты ведь желаешь, чтобы годоны были изгнаны? Почему Карл?

Девушка вскинула на него большие черные глаза, в которых читалось почти недоумение, словно взрослому человеку непонятно то, что хорошо известно маленькому ребенку.

– Потому что его, а не вас Господь избрал королем Франции.

Вот так просто и твердо. Филипп разозлился, ноздри его узкого носа расширились, а губы даже задергались от гнева.

– Как смеешь ты, деревенщина, говорить о воле Господа?! Кто дал тебе это право?!

И снова совершенно спокойный ответ:

– Он сам.

– Кто?! – почему-то обомлел Филипп вместо того, чтобы продолжать возмущаться.

– Архангел Михаил сказал, что Господь избрал королем Франции Карла. Он сын прежнего короля, королева солгала…

Бургундец судорожно глотнул, но потом все же расхохотался. Однако смех у него был странным, он словно замедлялся с каждым «ха». Закончилось все тем, что Филипп замер, опершись обоими кулаками в стол, немного помолчал, потом мотнул головой:

– Ты упрямая девчонка. Но я сохраню тебе жизнь, если ты завтра же поведешь в бой моих солдат! Я должен стать королем Франции, я, а не полудурок Карл! А уж потом, если пожелаю, отдам ему престол, впрочем, сильно урезав земли.

– Нет.

– Что нет?

Филипп уже стоял напротив Жанны. Даже высокая девушка была слишком хрупкой по сравнению с рослым крупным герцогом Бургундии. Филипп навис над ней всей своей тушей, глядя сверху вниз. Но Жанну это не смутило.

– Нет, Господь выбрал королем Франции Карла.

– Ты поведешь моих солдат?

– Нет.

Несколько мгновений Филипп просто смотрел ей в глаза, потом невесело усмехнулся:

– Они казнят тебя, понимаешь? Сожгут, как еретичку. А я могу спасти…

Девушка молча покачала головой.

Герцог резко отвернулся, но у выхода из комнаты тихо добавил:

– Может, ты и права…

И все же не выдержал, уже открыв дверь, снова обернулся к Жанне с усмешкой:

– Твой дорогой Карл, которому ты принесла корону в Реймсе, палец о палец не ударил, чтобы выкупить тебя.

– Он не знает…

– Все он знает! Я ему первому отправил предложение выкупа.

– У короля нет денег.

– Нет. Но ради своей спасительницы можно бы заложить последние сапоги. Я продам тебя англичанам, а они на тебя сердиты.

– Ваша воля, – вздохнула девушка, отворачиваясь, чтобы Филипп не заметил ее слез.

– Ты хоть знаешь, что обвинение в ереси тебе выдвинула своя же французская инквизиция?

– Инквизиция? Но я не сделала ничего плохого! Я только выполняла волю Голосов, которые слышала!

Нотки отчаянья в ее голосе герцог Филипп все-таки услышал. Он невесело усмехнулся:

– Ты не сможешь доказать, что эти голоса не были дьявольским наущением. Пока я тяну время и никому тебя не отдаю, но мое терпение не вечно. Подумай, что лучше – вести в бой моих солдат против годонов, которых ты ненавидишь, или попасть в руки инквизиции. Твой король тебя выкупать не собирается.

Глядя на закрывшуюся за Филиппом дверь, Жанна разрыдалась. Когда-то ей долго не верили в Шиноне, потом во время всего похода, теперь снова не верят… То есть верят простые люди, а вот те, у кого власть, не желают слышать о ее способности беседовать со святыми. Почему? Чего они боятся? Она же не делает ничего плохого, только помогает свершиться справедливому, вершиться божьей воле.

Она устала, иногда в душу заползало отчаянье, начинало казаться, что все напрасно: побег из родительского дома, мучения на войне, ранения… Если ее старания не нужны королю, то к чему тогда и стараться? Девушка снова долго стояла на коленях, молясь, но душевное спокойствие не возвращалось. Нахлынули воспоминания, невыносимо захотелось домой в родную деревню, хотелось увидеть мать, отца… Ведь он так просил еще в Реймсе уезжать вместе с ним! Говорил, что она сделала все, что была должна, короновала Карла, можно и домой.

Жанна встала, в волнении прошлась по комнате. Об этом же все время твердил и Жиль де Ре. Может действительно стоило остановиться? Но ее не отпускали от двора, даже пытались приучить к своему обществу, приглашая на ужин. Королева Иоланта и король Карл хотели как лучше, но она не поняла. Король ведь тоже заботился о ней, он был против штурма крепостных стен Парижа, видно понимая, как это будет тяжело или предчувствуя ее ранение. Девушка вспоминала и вспоминала, и о чем бы ни думала, получалось, что ей все время хотели как лучше, а она не слушала никого. Не пошла бы вопреки Дюнуа штурмовать Турель, не было бы первого ранения, не штурмовала бы Париж, была бы цела нога и не приходилось теперь прихрамывать, не полезла бы в Компьень – не сидела сейчас запертой в этой комнате… Жанна усмехнулась: не удрала бы из дома, вообще ничего бы не было!

Вдруг девушка тряхнула уже отросшими волосами: нет, она не права! Тогда не было бы ни взятой Турели, ни освобожденного Орлеана, ни коронации Карла, ничего! А что у Парижа ничего не получилось, так это наоборот, потому что послушалась, подчинилась, отступила. В Орлеане она не слушала никого, вопреки Дюнуа отправилась к Турели и победила! И в Компьене нельзя было сдаваться, нужно было кинуть клич, и ворота бы открыли снова, может, там просто кто-то струсил, а Флави не видел, что они еще не успели пересечь мост? Но мысль о Гильоме Флави Жанна постаралась отбросить, она была неприятной, а вот о самом Компьене продолжала думать.

В предыдущий день к ней пришел Жан д’Олон, ему разрешали в ожидании выкупа почти свободно передвигаться в пределах замка Болье, где их держали. Но оруженосец огорчил Деву сообщением, что Компьень вот-вот окажется во власти бургундцев, жители не в силах бороться с врагом. Это же сказал и Жан Люксембургский, но Жанна замотала головой:

– Нет, все города моего короля останутся в его руках, только бы он сумел защитить их!

А теперь вот этот герцог Бургундский! Он сам хотел быть королем Франции. Как бы не так, если Господу угодно, чтобы королем был Карл, то почему она должна стараться для Филиппа Бургундского? А Компьень… жителей просто некому поднять на борьбу, эти мужчины не умеют убеждать. И Жанна решила бежать при первой возможности. Она должна добраться до Компьеня и помочь его жителям!

От принятого решения стало легче, она всегда побеждала, когда не опускала руки и не прекращала сопротивление. Герцог Бургундский грозил продать годонам, которые постараются казнить ее? Значит, надо бежать! Пусть никто не верит в ее победу сейчас, тогда, в Турели, тоже никто не верил, но она не сдалась и победила! И пока топор палача не опустился на шею, нужно бороться!

Возможность попытаться бежать представилась довольно скоро, Жанне удалось обмануть солдата, охранявшего дверь, потом пробраться во двор замка, оставалось совсем немного, но у самых ворот незнакомого пажа вдруг приметил и окликнул привратник! Девушку окружил десяток солдат еще до того, как она достигла спасительного выхода. Потом привратник объяснял, что его удивило, что паж прихрамывает… Сама девушка на вопрос о том, почему это сделала, если так верит в помощь святых, спокойно пожала плечами:

– Помогай себе, и Бог поможет тебе.

Жан Люксембургский всерьез задумался о том, что пленницу нужно перевезти подальше в тыл, бежав здесь, она легко могла попасть туда, где поддерживают короля Карла. Деву отправили в его замок в Пикардии Боревуар.

Жанна с тоской оглядывала окрестности из небольшого окна на самом верху башни замка, куда ее поместили. Высокая башня была окружена несколькими рядами стен, вокруг лес и лес, но главное, вокруг те, кто поддерживает годонов! Даже если бы отсюда удалось бежать, то куда? Идти много-много лье по лесам, не имея оружия при себе, не просто опасно, но безумно. И куда идти, если она понятия не имеет, в какой стороне тот же Париж? Оставалось ждать помощи Карла… или кого-нибудь еще… Жанна сама себе не признавалась, что ждет помощи от Жиля де Ре. Хотя какое она имела право на эту помощь надеяться? Не послушала Жиля, не ушла с ним, когда звал, а теперь ждет, чтобы барон бросился выкупать ее из-за ее глупости.

Но надежда умирает последней, и девушка продолжала надеяться, решив при случае все равно бежать.

В замке она хотя и находилась на положении пленницы, но обращались с Девой хорошо. Туда приехали тетка и жена владельца, и пребывание Девы в Боревуаре больше было похоже на поневоле затянувшийся визит. Всех женщин, как и самого владельца замка, звали Жаннами, Дева полюбилась его родственницам и пользовалась достаточной свободой… в пределах самого замка.

Дева зря ждала помощи от короля, Карл не собирался выкупать ее и даже не поинтересовался судьбой той, из рук которой получил корону. Жанна сделала свое дело, в ней перестали нуждаться.

Не собирался спасать Деву и Реньо де Шартр, напротив, епископ немедленно разослал по приходам письмо для оглашения, в котором говорилось, что Дева преступила волю Господа, ей было поручено короновать законного короля, но она зазналась и решила, что дальше вольна делать то, что считает нужным сама. За что и поплатилась неудачами и пленом. Все выглядело очень логично, никто же из прихожан в дальних деревнях и городах не знал, что это приказом короля остановлен штурм Парижа, а в Компьене Деву скорее предали. Ее неудачи были налицо, и Церковь объясняла все зазнайством Девы. Кроме того, из дворца усиленно распространялись слухи, что она «стала как все» – надела женское платье и драгоценности. Люди очень любят слухи, а особенно те, что чернят людей, чья сила духа для них недостижима. Чтобы твоя одежда казалась чище соседской, можно не вычистить свою, а испачкать его. Так и с душой: те, кому не хватало чистоты своей души, предпочитали хотя бы в своих мыслях испачкать душу Девы. Особенно старался тот же де Шартр, который тоже был обязан Жанне. Плата по долгу оказалась весьма странной…

А барон де Ре? Что же Жиль? Неужели он забыл свою подопечную?

Жиль де Ре узнал о пленении Жанны не сразу, он действительно пытался вернуться к мирной жизни в своей Бретани, снова охотился, много читал, много времени проводил с любимой Катрин, ездил из замка в замок. Они с женой перебрались в Машкуль из дедова Тиффожа, налаживали нормальную жизнь там. Но и Катрин, и Жан де Краон видели, что Жиля что-то гложет, и оба понимали, что это что-то – Дева, оставленная без присмотра. Первое время Жиль смеялся, что она, как дитя, стоит оставить без пригляда, обязательно во что-нибудь попадет, потом успокоился.

И все же, когда на дороге, ведущей к замку, показался гонец, торопивший лошадь, барон метнулся навстречу так, что Катрин с тоской поняла: спокойная жизнь закончена.

Гонец действительно принес нерадостную весть: «Дева в плену».

– У кого, у годонов?! – ужаснулся Жиль.

Тогда лучше гибель на поле боя, годоны не простят Жанне Орлеана, Патэ, Реймса…

– У бургундцев. У Жана Люксембургского.

Жиль совсем не знал Жана, но понимал, что до тех пор, пока Жанна не у годонов, ее можно попытаться выкупить.

– Король об этом знает?

Дурацкий вопрос, конечно, знает, ведь вестник прибыл от двора. И только тут Жиль сообразил поинтересоваться, кто же прислал страшную новость.

– Королева Иоланта.

– Хоть эта побеспокоилась…

Но тут же барон задумался: почему королева отправила своего гонца так далеко, к чему ей сообщать барону, если выкупить Жанну может Карл? И у него похолодело на сердце от понимания, что это вынужденный шаг, и сделать его королева могла, только если король Карл выкупать Деву не собирался!

– Я еду к королю!

Катрин только с тоской посмотрела вслед умчавшемуся мужу. Только начала налаживаться нормальная жизнь после нескольких лет отсутствия мужа, но одно известие о Деве, и снова все рухнуло. Обиженная супруга вернулась в замок Тиффож, сидеть в одиночестве в Машкуле ей не хотелось. Что за судьба быть замужем за одним из самых красивых, достойных и богатых людей Франции и не видеть его годами!

Жиль де Ре действительно примчался к королю, чем весьма удивил всех: самого Карла, шамбеллана Тремуйля, даже собственного брата Рене. И он оказался прав в своих худших подозрениях, король не собирался выкупать Деву!

Первой, кому нанес визит по прибытии Жиль, была королева Иоланта. Он видел, что женщина по-настоящему расстроена бедой Жанны, видно, успела все же привязаться к девушке. Что ж, она по-своему помогала строптивой глупышке, а что не получилось, не ее вина. Был, правда, на душе у королевы грешок – это она постаралась, чтобы о Жанне расползлись слухи про вечера и одежду, но это же такая мелочь…

Королева сообщила и немыслимую цену, которую за Деву предложили годоны – десять тысяч ливров! Это цена даже не принца, попавшего в плен, это цена самого короля. Карла оскорбила названная цифра, слишком высоко ценили враги Деву, столько бы он и сам не дал. Если честно, то он не собирался давать вообще ни ливра, Жанна попала в плен очень кстати, когда Карл не знал, что с ней делать. Непокорная Дева отправилась в Компьень, улизнув от приставленных к ней соглядатаев, ни защищать город, ни выкупать теперь девушку король был не намерен, хотя Филипп Бургундский прислал недвусмысленный намек, мол, как Карл относится к возможности не просто перемирия, как по поводу Парижа, а заключения настоящего мира, и между прочим сообщил, что у него в плену та, что называет себя Девой.

Карл и без сообщения Бургундца знал, что Жанна у него в плену, и сделал вид, что намека не понял. Все бы складывалось хорошо, но вдруг из своей Бретани примчался барон де Ре и стал даже не просить, а требовать, чтобы король выкупил его подопечную.

Карл поморщился:

– Барон, противники предложили герцогу Бургундскому огромную сумму – десять тысяч ливров. Вы желаете, чтобы я в угоду глупым выходкам зазнавшейся Девы разорил Францию?

Барону хотелось сказать, что до разорения от такой суммы, хотя она и велика, Франции далеко, а глупой выходкой назвать попытку спасти Компьень мог только тот, кто сам ничего не делает, сидя во дворце. Но пока Жиль счел за лучшее промолчать.

И тут Карл сам дал ему повод для укора:

– К тому же вы прекрасно знаете, что я вынужден возвращать долги, сделанные за последнее время отнюдь не на развлечения, а на военные походы. А это куда важнее, чем разбрасываться такими суммами, отдавая их Бургундцу, на эти деньги он наймет новые отряды против меня же!

Карлу казалось, что он нашел действительно основательную причину даже не обсуждать вопрос о выкупе Девы у Бургундца – возможность для герцога на деньги за Жанну нанять новых людей для борьбы с самим же Карлом! Но Жиль увидел другое:

– Ваше Величество, ссуженные мной суммы значительно превышают ту, что Бургундец запрашивает за Деву. Я согласен, чтобы вы не возвращали их, направив герцогу. Обещаю, что, вернувшись, Дева не будет больше досаждать вам, я верну ее домой под присмотр отца. – Барон попытался шуткой немного сгладить свое требование, но не удалось.

Находившийся тут же де Тремуйль (куда ж без него?) вытаращил на кузена глаза: он что, с ума сошел?! Столь открыто напоминать королю о долгах, не говоря уже о Деве, которую тот теперь не переносит на дух!

Сам Карл тоже вскочил, почти забегал по толстому ковру, покрывавшему пол (Карл не мог видеть голые полы после покушения, когда под ним провалились подпиленные доски и несколько придворных погибло, хотя он сам не получил ни царапины), ставший в последние месяцы уверенным и даже несколько грациозным, Карл снова неуклюже выкидывал ноги, его лицо пошло красными пятнами, а веко задергалось.

– Повторяю, я не намерен тратить сумасшедшие деньги на выкуп сумасбродной девчонки! А если она завтра попадет в плен еще к кому-нибудь, вы предложите выгрести казну дочиста?!

Барон с трудом сдержался, чтобы не возразить по поводу сумасбродной девчонки, но из-за денег взорвался.

– Я же согласился, чтобы вы весь долг мне потратили на выкуп Девы! – Глаза Жиля де Ре не просто сверкали, они побелели от бешенства.

Карл чуть смутился такому напору, но короля спасла его привычка выглядеть сонным. Он прибегнул к испытанному средству – снова прикинулся нерешительным, надеясь, что де Тремуйль выручит, и не ошибся.

Тремуйль усмехнулся:

– Жиль, не забывай, что кроме твоих интересов есть еще и другие.

Кузен перестал быть самым богатым человеком Франции, потратив немыслимые деньги на военные дела Карла, а потому отношение к нему у шамбеллана изменилось. Неужели этот глупец не понимает, что король никогда не вернет ему долги? А уж тратить такие деньжищи на выкуп девчонки, которую нарочно сдали англичанам? Даже Карл не способен на такую глупость!

– Она же короновала вас!

Карл неприятно усмехнулся:

– Барон, очнитесь. Не стоит заходить так далеко ради деревенской девки. Если бы не армия, нанятая на ваши средства, никакая Дева ничего не смогла бы.

– Так верните мне их! И я выкуплю Жанну! Если это мои средства, то мне решать, на что их потратить.

Лицо Карла перекосила гримаса почти презрения, он обернулся к шамбеллану:

– Сир, объясните своему кузену, что таким тоном не разговаривают с королями.

Карл повернулся, чтобы уйти, и Тремуйлю с трудом удалось удержать за рукав рванувшегося следом де Ре. Шамбеллан зашипел кузену:

– Жиль, прекратите истерику!

Де Ре и сам понял, что выглядит глупо, он стоял, неимоверно злой от бессилия, с раздувающимися ноздрями, даже усы, кажется, топорщились. Но стоило за Карлом закрыться двери, как он впился теперь в лицо Тремуйлю:

– Заставьте короля выкупить Деву! Ее же сожгут!

Тот отмахнулся:

– Да не сожгут ее, выпустят.

– Лжешь! – Глаза Жиля жгли лицо кузена, но тому не привыкать, спокойно усмехнулся:

– Не думай, что один ты такой добрый. И не лезь в дела короля, наплачешься!

– Откуда вы знаете, что не сожгут?

Тремуйлю лгать не привыкать:

– Епископ поможет.

Епископ Шартр далеко, пока этот ненормальный доберется до Реймса, пока сумеет взять за глотку епископа, много воды утечет, будет поздно бушевать. Надо же, какой спаситель выискался! Было бы кого спасать! Ведьму, которая слышала Голоса! А то, что она была во главе войска, так это ерунда, во главе был сам Жиль де Ре и вон герцог Алансонский. Сделали из пастушки знамя, а теперь сами за него страдают. Герцог оказался умнее, вовремя от этой пастушки сбежал и занялся своими делами. Почему бы и Жилю не поступить так же, не то этот глупец окончательно рассорится с Карлом, а тень падет и на самого Тремуйля.

Такой поворот дела совершенно не устраивал шамбеллана, положение которого при короле и без этих неприятностей слегка пошатнулось. Теперь у короля появились деньги, а главное, земли, с которых их можно требовать, и он не так уж нуждался в услугах Тремуйля. Правда, и отдавать старые долги тоже не стремился. Но у шамбеллана ума больше, чем у заносчивого де Ре, он не торопился требовать оплаты долгов, это рискованно, можно оказаться с деньгами, но без головы.

А вот Жиль словно закусил удила, и теперь Тремуйлю предстояло осторожно успокоить кузена, чтобы не натворил дел, способных погубить всю родню, с него станется…

Черные глаза Жиля все буравили лицо кузена, а тот уже размышлял совсем о другом.

– Епископ, говоришь? А если я съезжу в Реймс и спрошу?

Едва не выругавшись на неугомонного барона, Тремуйль фыркнул, передернув толстыми плечами:

– Езжай куда пожелаешь, только оставь меня и короля в покое!

Ехать в Реймс не пришлось, все объяснила королева Иоланта:

– Никто ни о чем договариваться ни с герцогом, ни с годонами не собирается. Дева давно не нужна ни Карлу, ни тем более епископу. Я же предлагала этой глупышке быть просто при дворе, была бы жива…

Королева Иоланта была по-своему права, но Жанне это никак помочь не могло. Жиль де Ре понял, что спасти Деву, выкупив ее у Бургундца, может только один человек – барон де Краон. Жиль метнулся к деду.

Тот не стал расспрашивать, что и почему, если уж внук просит о помощи, значит, действительно нужно, Жиль всегда и со всем справлялся сам.

Но Жан де Краон задумчиво протянул:

– Жиль, это очень большие деньги, таких просто в кошеле или в сундуках у меня нет. Нужно продать что-то, а это не быстро.

Почувствовав, что лед тронулся, Жиль с надеждой попросил:

– Она у Филиппа Бургундского! Нужно хотя бы пообещать, что мы заплатим, чтобы не отдавал никому другому.

Жан де Краон удивился:

– Что, есть готовые платить?

– Конечно! Годоны предложили герцогу именно ту сумму, которую я назвал.

– Чтобы годонам досталась наша Дева?! Не бывать этому!

Жиль понял, что дед деньги даст и довольно скоро, в сердце появилась надежда.

– Я могу написать Филиппу Бургундскому о вашем поручительстве?

– Пожалуй, – старый барон кряхтя поднялся. – Что-то кости ломит, видно, завтра быть дождю.

Жиль готов был расцеловать деда в обе его морщинистые щеки.

К Филиппу Бургундскому полетело письмо с предложением… двенадцати тысяч ливров за пленную девушку! Жиль решил, что добавит свои средства к дедовым, чтобы перебить все предложения наверняка. Старый барон такое решение одобрил.

Деньги были быстро собраны, дед не стал объяснять, где достал столь огромную сумму, скорее всего, взял в долг, чтобы потом расплатиться своими владениями. Потянулись долгие дни ожидания…

Филипп Бургундский не стал даже удостаивать ответом взбалмошного, как он считал, барона. Потребовать сумасшедшие деньги за зазнавшуюся девчонку – это одно, а выплачивать – совсем другое. Англичане не станут платить из своей казны, соберут с той же Нормандии, они уже объявили новый налог именно для выкупа Девы. И барон глуп, если предлагал за нее собственные средства, тем более даже за названную им сумму (куда больше предложенной англичанами) отдавать Деву герцог не собирался. Кроме просто денежной выгоды, существовала и другая. Король Карл недвусмысленно дал понять, что предпочел бы, чтобы Дева вообще никогда больше не появлялась ему на глаза, а Бедфорд и кардинал Винчестерский будут благодарны союзнику за такой подарок, пусть оплаченный ими же. Все три стороны – французского короля, английского регента и герцога Бургундии – вполне устраивал предложенный вариант – продажа Девы англичанам.

Филипп Бургундский бросил письмо барона де Ре в камин и усмехнулся, наблюдая, как оно сворачивается в огне. Если барону очень хочется выкупить девчонку, то пусть торгуется с англичанами, хотя те едва ли уступят и за двадцать тысяч, им важен процесс над Девой, доказательство ее отнюдь не божественной силы…

Переговоры между англичанами и Бургундцем шли полтора месяца. Жанне о них и об уступках, на которые шли годоны, чтобы заполучить ее себе, сообщил сир Эймон де Маси, отчего-то зачастивший в замок Боревуар. Хозяева принимали его с радостью, развлечений в далеком Боревуаре не слишком много… Жанне же показалось, что она встретила у молодого рыцаря понимание и поддержку. Девушка так и не научилась отличать зерна от плевел, если барон де Ре обращался с ней как с равной, годоны были готовы выложить огромные деньги, а обе Жанны – тетка и жена Жана Люксембургского – были к ней добры, вовсе не означало, что ее принимают как равную. Разочарование в рыцаре оказалось болезненным, он вовсе не собирался помогать Деве бежать, чтобы продолжить борьбу с врагами Франции! Жанна привлекала его как девушка, Эймон де Маси надеялся, что попавшая в непростое положение, она окажется куда сговорчивей, а уж возможность потом похвастаться, что эта Дева никакая и не дева, и вовсе казалась ему заманчивой…

Ошарашенный сокрушительным отпором, Эймон выпалил о почти заплаченном выкупе! Жанна поняла, почему в последнее время дамы в замке словно избегают ее, а хозяин прячет глаза при встрече. Но Жанну это обеспокоило меньше, девушка испытала приступ бешеной ярости. Продать ее как лошадь или корову, да еще и годонам?! Стало совсем не до глупого Эймона. Кроме того, в последние дни бургундцы все время говорили о скором падении Компьеня, а еще о том, что всех жителей, включая детей, предадут смерти! Девушка рвалась душой в осажденный Компьень.

Утром ее нашли окровавленной под окнами башни. Никто так и не понял, просто ли она выбросилась или пыталась бежать, связав порванную простыню… Выхаживали Жанну всем семейством. Женщинам просто было жаль девушку, а хозяин боялся гнева Филиппа Бургундского.

Жанна с трудом разлепила глаза, пытаясь понять, где находится. Вокруг незнакомая обстановка, непривычные запахи. Но тут же над ней склонилась Жанна де Линьи, тетка Жана Люксембургского:

– Вы очнулись, дитя мое. Лежите тихо, вам нельзя шевелиться, вы слишком разбились.

Обе дамы ухаживали за Жанной, как могли. Сам владелец замка в это время умчался обратно к Компьеню, ведь именно он командовал осадой города.

Жанна де Линьи убеждала Деву:

– Нет, нет, вы не должны беспокоиться, мой племянник никогда не допустит убийства невинных детей! – Немного тише она добавила: – А я не допущу, чтобы он продал вас проклятым годонам! Пока я жива, этого не будет!

Жанна слабо улыбнулась, смешно надеяться, что у Жана Люксембургского вдруг проснется совесть. Но мадемуазель де Линьи покачала головой и заговорщически сообщила:

– Жан ждет от меня огромное наследство, ради него он выполнит все, что бы я ни потребовала. Он не отдаст вас, дитя мое, пока я жива, этого не случится, даже если бы все годоны сразу явились со своими пушками под стены Боревуара! И вам не следовало прыгать из окна, рискуя жизнью.

Через несколько дней она же сообщила, что Компьень не просто держится, но ее любимый племянник потерпел сокрушительное поражение от французов. Отряды Ла Гира, Потона Ксентрайля и других разбили отряды Жана Люксембургского под Компьенем, а сами горожане атаковали с крепостных стен. Осада Компьеня была снята!

Мадемуазель подмигнула:

– Впервые я радуюсь поражению своего племянника!

Это было настоящим подарком для девушки, она душой рвалась к своим друзьям, туда, где бились Ла Гир с ее прежними соратниками. Казалось, Франция проснулась…

Но для Жанны эта победа, как ни странно, означала худшее. После разгрома под Компьенем Филиппу Бургундскому понадобились новые отряды, а денег для их найма не было… И он потребовал у вассала пленницу.

Жану Люксембургскому пришлось выдержать вторую битву у себя в замке. Обе дамы стеной встали на защиту все еще больной Жанны, а тетка заявила прямо:

– Отдашь девочку, не получишь наследство!

Жану пришлось уступить, но он лишь протянул время, потому что тетка сама едва дышала. То, что она доживает последние дни, не было секретом ни для кого. Мадемуазель Жанна де Линьи умерла в середине ноября 1430 года. Больше Жана Люксембургского ничто не сдерживало.

Служанка с изумлением прислушалась, из-за двери доносилось не просто рыдание, супруги разговаривали на повышенных тонах! Такое бывало не часто, атмосфера в замке всегда была доброжелательной. Но в последнее время все изменилось, как только привезли эту Деву, замок наводнили грубые солдаты, норовившие ущипнуть или потискать в любом укромном уголке, хозяйка и старая мадемуазель часто плакали, а потом мадемуазель и вовсе померла. Хозяин вернулся с войны мрачный и злой, теперь вон слезы, чего тоже никогда не бывало, Жан Люксембургский любил жену и старался ее не расстраивать. С чего бы хозяйке плакать?

Жанна Бетюнская действительно рыдала, стоя на коленях перед супругом. Она умоляла не совершать поступок, за который его проклянут потомки! Но ничего не помогло, задержать Деву или попытаться ее не отдать означало подвергнуть разорению свои собственные земли, а ему на помощь не придут французы, не защитит Ла Гир или та же Дева. Замок Боревуар глубоко в тылу в Пикардии, даже если бы и хотел, Жан Люксембургский ничего не смог бы сделать. Но он не хотел, тетка умерла, оставив племяннику свое наследство, бояться теперь было нечего, а пребывание в замке неугомонной Девы только осложняло и без того не очень простую жизнь. Чем скорее ее увезут, тем лучше.

Деву под усиленной охраной отправили окружным путем в Руан. Именно там было назначено проведение суда над ней. Во главе судебной комиссии стоял епископ Бовеский Кошон, имевший собственные претензии к Жанне. Именно из-за ее наступления он потерял и доход в Бове, и теплое местечко в Реймсе. Теперь ему было обещано епископство в Руане, и ради такого жирного куска Кошон готов засудить кого угодно, даже посланницу Господа. Он не верил ни в какие божественные Голоса, ни в какое предназначение девчонки, это все выдумки хитрого Шартра, чтобы поднять солдат на штурм крепостей. Но де Шартр слишком заигрался, Дева вышла из-под контроля и следом за Орлеаном отправилась воевать по всей Франции. Хотя Кошон был готов отдать должное хитрости епископа Реймсского: получив свое место в религиозной столице Франции, тот сумел ловко опорочить девчонку, ведь везде было объявлено, что Дева, будучи орудием Господним, превысила Его волю и принялась воевать самостоятельно, чем и навлекла гнев Господень и на себя, и на всех, кто продолжал бездумно ее поддерживать. Кошон только вздыхал, ловок епископ Шартр, ох, ловок!

Будь они с де Шартром союзниками, какие дела могли вершить… Но судьба развела двух хитрецов по разные стороны, один был с королем Карлом, другой – с англичанами. И теперь Кошону предстояло доказать, что Дева вовсе не посланница Господа, а ведьма, слышавшая дьявольские голоса. Епископ был совершенно уверен, что сумеет это сделать, слишком большой куш сулило такое дело в случае успеха.

Для Жанны началась совсем другая жизнь, это были самые тяжелые полгода. Теперь никто не сочувствовал девушке, никто не поддерживал. Мало того, когда ее передали англичанам, закончилось и вообще человеческое обращение, теперь Дева ехала в кандалах, а потом и вовсе в железной клетке!

Это был особый род пытки – поместить человека в железную клетку, в которой ни выпрямиться, ни лечь он не мог. Жанну спасал ее маленький рост, хотя разогнуться все равно не получалось, а руки, ноги и шея прикованы цепями к прутьям, от чего даже сменить положение проблема. Сначала она уговаривала сама себя: ничего, спать в латах было не легче, но она же вытерпела! Правда, в латах пришлось мучиться всего пару дней, и вокруг были друзья, готовые поддержать. А здесь неволя, железо и враги, от одних взглядов которых можно умереть.

Нет, она выдержит и это! Пусть заковывают, пусть считают преступницей, она докажет, что не ведьма, что действительно слышала Голоса и выполняла их волю. Она ведь не хотела ничего плохого, только освободить от годонов города Франции и короновать законного короля.

Серое небо, готовое просыпаться снегом, холодный, пронизывающий ветер декабрьского дня, пустые улицы Руана – все, казалось, сошлось, чтобы доказать Жанне, что это ее последнее пристанище. «О, Руан, неужели ты станешь для меня последним городом?»

Почему Руан? Почему не Париж, ведь, хотя Жанну и выкупили у Бургундца английские власти, судить ее должен был церковный суд. Именно такому суду под предводительством Кошона следовало доказать, что Дева – еретичка, которая должна быть отлучена от Церкви. За таким отлучением немедленно следовало сожжение. Церковь не карала сама, не ее волей сжигались на площадях тысячи жертв, она лишь отказывала им в своей заботе, передавая в руки светской власти, но та никогда не оправдывала отлученных. Кто из судей рискнул бы оправдать еретика, понимая, что следом отправится на костер сам?

В Париже судить было слишком опасно, город еще помнил попытку Девы штурмовать его стены, и далеко не все тогда оказывали сопротивление. Власти боялись восстания горожан, боялись нападения французских отрядов, боялись этой хрупкой девчонки. Руан находился далеко в тылу англичан, его епископская кафедра была свободна и обещана за услуги Кошону, в то время как его собственный Бове был занят французами, а ведь в плен Дева была захвачена на территории, подчиненной Бовескому епископату. Все складывалось как нельзя лучше, и Кошон ничуть не сомневался, что в первые же дни сумеет сломить эту девчонку и подловить ее на каверзных вопросах, заставив саму признаться в ереси. Следовало поторопиться, потому что в Руане уже находился малолетний король Генрих VI, которому вот-вот исполнится десять лет, и его нужно срочно короновать еще и королем Франции. Но сделать это можно только после признания предыдущей коронации недействительной, а для этого Деву, из рук которой получил свою корону Карл, признать ведьмой.

Жанну поместили в подвале Буврейского замка. Теперь ее выпустили из клетки, сняли цепи с шеи, но оставили на руках и ногах. Девушку стерегли пять солдат, трое днем и ночью находились в самой камере и двое снаружи. И это не считая массы охраны в коридорах и вокруг самого замка. Жанна попробовала пошутить:

– Если меня так боятся, как ведьму, то к чему вся охрана, я же смогу улететь даже из кандалов. А если заковали, значит, я не ведьма.

Но ее шутку никто не понял, солдаты были не бургундцами, а англичанами и по-французски не говорили и не желали понимать. В подвале Буврейского замка девушке пришлось хлебнуть страданий и унижений сполна. Она уже давно была окружена мужчинами, но соратники бережно относились к самой Деве, понимая, что она иная, а здесь враги, на виду у которых приходилось даже ходить в туалет. Кандалы на руках, поэтому любое движение давалось с трудом, цепь на поясе позволяла двигаться всего на пять шагов, но после железной клетки и она казалась облегчением.

Но самой страшной была неизвестность. Где же ты, любимая Франция?! Почему не приходишь на помощь своей дочери, которая не жалела ни сил, ни крови для твоей защиты. Сколько раз Жанна подумала о том, что лучше было бы погибнуть в бою? Сколько раз пожалела, что не разбилась насмерть, выпрыгнув из окна Боревуарского замка? Но только подумав об этом, девушка принималась молиться, прося прощения за слабость, если ей суждено выдержать испытание еще и железными оковами, она выдержит.

Солдаты очень боялись, когда она опускалась на колени и молитвенно складывала руки, казалось, что сейчас эта ведьма вызовет своего страшного покровителя! Это французы верили, что она Дева, посланная Господом, английские солдаты точно знали, что это ведьма. Иначе как объяснить победы французов и бегство прославленных английских военачальников? В армии ходили самые страшные слухи о том, как от одного голоса этой ведьмы сгорали мосты, как на Турели, и теряли способность двигаться доблестные английские солдаты.

– Где он?! – Голос старого барона де Краона загремел в замке, он вернулся из поездки по своим владениям и требовал внука, с возмущением узнав, что барон де Ре… запил!

– Не смей осквернять своим присутствием библиотеку! Здесь хранятся мысли умных, а не пьяная дурь!

Жиль с трудом оторвал голову от стола, он действительно был пьян, и уже не первый день.

– А… барон де Краон… мы опоздали! Проклятые годоны не пожалели никаких денег, чтобы выкупить Деву у Филиппа Бургундского! – Молодой барон развел руками и попытался рассмеяться, но из этого ничего не вышло, лицо перекосила гримаса боли.

Дед смотрел на внука с легким презрением:

– Ты считаешь, что напиваться изо дня в день, забыв о своей супруге, – это выход?

– Я… не забыл… о Катрин…

– Сомневаюсь в этом. Ночуешь в библиотеке, пьешь…

– Филипп предал… Карл предал… епископ предал… я предал… Кому верить?! Понимаешь, мы все предали Деву! Ту, что нам Господь прислал в помощь! Как когда-то Христа предали и распяли!

– А ну прекрати ныть! Ты же де Ре!

– А что де Ре может, если Дева уже у годонов в Руане?

– Где деньги?!

Жиль презрительно скривился:

– Боитесь, барон, что я их потрачу? Не-ет… вон деньги, лежат себе… Кому они теперь нужны?

– Тебе! – неожиданно взревел Жан де Краон.

С Жиля даже хмель почти слетел.

– Если ты де Ре, то бери их и нанимай отряд! Два, три, армию! Штурмуй этот чертов Руан, чтобы вызволить Деву! Вот что надо делать, а не пить которые сутки!

Внук вскочил, с трудом пытаясь проглотить вставший в горле ком и отряхиваясь:

– Вы думаете…

– Я знаю!

Немного погодя к Катрин, с тоской глядящей вслед ускакавшему мужу, подошел старый барон. Немного постоял, помолчал, потом вздохнул:

– Не суди его строго, Катрин. Это не любовь к женщине, это большее. Он действительно жил рядом с посланницей Господа, а такое на всю жизнь.

– Как же мне быть, ведь я беременна?

Барон скупо улыбнулся:

– Вот и ладно, вот и замечательно. Столько лет никого не было, а теперь будет сынок. А ты ему расскажешь, что его отец сражался с Девой плечом к плечу и даже пытался выручить ее из плена проклятых годонов.

Катрин ахнула:

– Вы думаете, он не вернется?!

– Господь с тобой, девочка. Вернется. Просто если он выручит Деву, то придется удирать с ней далеко, во Франции ему покоя не дадут. – Вдруг Жан де Краон невесело усмехнулся: – Да и если не выручит, тоже. Теперь Жиль вне королевской милости, добром это не кончится.

– За что мне такое? – заплакала Катрин.

– Ты его хоть день любила?

– Да, очень, и сейчас люблю.

– Значит, все поймешь и простишь.