Как стать фавориткой…
Я была в Пале-Кардиналь, когда король пришел продемонстрировать полагающееся сочувствие больному, а скорее, убедиться, что кардинал и впрямь готов умереть раньше него самого. Оба, что называется, дышали на ладан, то есть, были полутрупами, но ни один не желал отправиться в вечность первым. И тот, и другой уже бывали при смерти по-настоящему, когда им даже священника вызывали для отпущения грехов, и оба все же выздоравливали.
Ришелье прошлый раз буквально поставило на ноги письмо королевы, а вернее, добытый мной текст секретного договора. Второго подобного средства у нас не было, кроме того, мы прекрасно знали, что время кардинала Ришелье пришло, послезавтра его земная жизнь прервется.
Существует много вариантов прощальных речей монарха со своим министром, но никто не знает, как было в действительности, потому что, войдя в будуар Ришелье вместе с Вилькье и адъютантами, Людовик почти сразу отправил их прочь. Королю и кардиналу было о чем поговорить наедине в последние минуты.
Потом туда вошел мэтр Шико зачем-то с яичными желтками, словно ими можно вылечить плеврит, снова Мари, попросту не замечавшая меня в последние дни, духовник кардинала, слуги… Я оставалась во внешней комнате, боясь там сделать что-то не то.
Из будуара, наконец, вышел король, против воли его глаза слезились. Не думаю, чтобы от жалости к умирающему или от сожаления, что уходит тот, кто столько сделал за него и вместе с ним. Нет, мне кажется, Людовик уже представлял себя на месте умиравшего Ришелье. Ни для кого не секрет, что Его Величество очень болен, и каждая следующая болезнь может оказаться последней. После смерти в июле этого же года матери Людовика – королевы Марии Медичи, – а теперь вот кардинала, король не может не думать о том, что теперь его очередь.
Не знаю, как получилось, но когда Людовик кашлянул, у него в руках не оказалось платка, а многочисленные адъютанты этого не заметили. Зато заметила я и быстро протянула свой, свежий, новый, чистый и, конечно, надушенный. На белоснежном творении безымянных ткачей и вышивальщиц расплылось красное пятно – Людовик уже давно кашлял кровью, старательно скрывая это ото всех. Он смущенно скомкал платок: – Благодарю, мадемуазель… Я присела в реверансе:
– Ваше Величество…
Всего несколько мгновений. Знать бы к чему они приведут!
– А… это вы? Вы, кажется, родственница кардинала?
– Да, Ваше Величество.
Да уходи ты уже! Но король задержался.
– Мы хотим, чтобы вы были в числе придворных дам.
Чуть не ответила: а мы, мол, не хотим. Буквально прикусив язык, присела в реверансе:
– Это для меня большая честь, Ваше Величество.
Забот у него других нет! Наставник и многолетний премьер-министр при смерти, последние часы доживает, а он придворных дам себе приглядывает.
– Мы распорядимся.
Глядя вслед королю, я костерила его на чем свет стоит.
Подошла взволнованная Мари:
– Что случилось, о чем с тобой беседовал король?
Я пожала плечами:
– В ответ на протянутый платок сделал меня придворной дамой.
– Что?!
– Не верите, герцогиня, догоните Его Величество и расспросите.
– Анна, ты дура? К Сен-Мару и Мсье в придачу не хватает только короля.
Мне хотелось её позлить.
– Сен-Мар казнен, Мсье не в почете, а чем плох король?
– Фавориткой желаете стать?
Я снова пожала плечами:
– Почему бы и нет?
Герцогиня фыркнула и отправилась в комнату к кардиналу. Сообщать ему новости? С нее станется…
Теперь я относилась к Мари слишком настороженно, зная, что ради собственной выгоды она спокойно меня предаст. А еще она страстно желала, чтобы я поскорей вернулась в свое время. Но я все тянула, сначала якобы убеждалась, что Сен-Мар казнен, теперь, что Мазарини заступит на место Ришелье, а потом чем буду объяснять свое упорное нежелание покидать сей райский уголок под названием «Париж XVII века»?
Мари понимает, что я жду чего-то, что составляет секрет, а потому бесится. Пока она ничего не предпринимает, потому что все время подле умирающего дядюшки, и я ей нужна для дружбы с королевой, но вот-вот мы с ней останемся один на один, и тогда можно ждать любых гадостей.
Разум подсказывал, что Мари права, мне пора уходить, и как можно скорей, пока действительно не попала в орбиту внимания короля, но я не могла сделать этого, не увидев еще хоть раз Луи. Я должна посмотреть ему в глаза и понять, что та ночь в затерянной таверне на дороге не была случайностью, что он любил меня не потому, что оказался в одной комнате и одной постели, а наоборот, оказался в этой постели, потому что любит.
Мари этого не объяснишь, к ревности человека, который не может вернуться и еще несколько столетий будет проживать фактически чужие жизни, добавится ревность женщины, моя опекунша неравнодушна к Луи. Я понимала её состояние, саму даже попытку представить Мари в объятьях Меркера приводила в бешенство, но я считала, что имею право ревновать.
И тут же осаживала сама себя: какое? Герцог де Меркер, как и его брат, волен просто переспать с кем угодно, от него не убудет, как и спасти от гибели. Он не вмешивается в политику, потому не бывает в ссылках, но уж о любовных похождениях герцога известно немало. Нет, не так, известно как раз таки мало, но от этого любопытство распаляется еще сильней. У самоуверенного красавца просто не может не быть моря любовниц, а скрытность Людовика в этом отношении лишь добавляет ему шарма.
Да, именно потому я должна дождаться его возвращения и убедиться, что наша близость не была случайностью.
А если была?
Тогда уйду и ручкой не помашу на прощанье.
От любовного томления отвлекла смерть кардинала.
Герцогиня сказала, что кардинал на предложение священника простить его врагов ответил, что у него не было иных врагов, кроме врагов Франции, а простить таковых он не вправе.
Действительно верил в это или просто игра на публику, ведь Ришелье прекрасно понимал, что станет известно каждое его слово. Кардинал умер достойно, как, собственно, и жил. Можно обвинять его сколько угодно и в чем угодно, но он старался ради Великой Франции, ради нее жил, боролся с врагами и нерешительностью короля, ради нее стал настоящим козлом отпущения. «Ваше Величество, позвольте взять роль злодея мне, оставьте себе величие». Будет ли благодарен король?
Но и самому королю осталось недолго, ходит, словно полутруп, болен от макушки до пяток, а эти идиоты врачи то и дело пускают кровь и ставят клизмы. Тут и здоровый не выдержит. Клизмы при энтероколите и геморрое!.. какое счастье, что я здорова.
Хоронили кардинала с почестями, король проститься с тем, от кого столько лет зависел, не пришел.
Народ, вопреки всяким домыслам, празднеств не устраивал, люди чувствовали, что из жизни ушел великий человек, независимо от того, был ли он всем приятен. А еще они чувствовали, что кардинала больше собственной выгоды заботило величие Франции.
Радовались при дворе. Те, кто помогал Ришелье, быстро приткнулись под крылышко Мазарини, а остальные злорадствовали, словно в смерти кардинала была их заслуга.
Посмотреть на умершего кардинала пришли даже те, кто при жизни обходил его стороной, делая крюк в десять лье.
Заметив Марию де Гонзага, я подошла ближе.
– Пришли убедиться, что кардинал действительно мертв? Кстати, текст договора он все же получил, зря вы отправляли за мной своих псов.
Они остались лежать в лесу под Орлеаном… Она вскинула на меня глаза:
– Что вы будете делать без защитника? Или надеетесь на помощь Мазарини?
Я не выдержала:
– Зачем вам был нужен этот павлин Сен-Мар? – Лицо герцогини при этих словах побелело, но возразить она не успела, я договорила то, на что решилась. – Вы будете королевой Польши, королевой, а не супругой глупого премьер-министра, которого недолго и сместить.
Глаза Марии вспыхнули непонятным огнем:
– Откуда вам известно о Польше?
– Да, сначала супругой одного короля, потом его брата. Обратите свои взоры туда.
Я не помнила имя польского короля, а потому поспешила отойти. Стоило вернуться на свое место, вспомнила – это король Владислав и его младший брат Ян Казимир.
По реакции Марии поняла, что о Владиславе она знает и принять предложение только что овдовевшего короля готова. Её можно понять, что делать в Париже после произошедшего, да и лет герцогине немало, никакое имя, никакое приданое не компенсируют прожитые годы, а позор из-за связи с казненным Сен-Маром еще не скоро смоется. Хотя в салонах ни её, ни Сен-Мара виновными не считают, скорее наоборот, чтут жертвами кардинала.
Но кардинал умер, скоро все забудется, куда тогда деваться Марии?
Я снова скосила на нее глаза. У Польши будет прекрасная королева! Это лучше, чем плести интриги при французском дворе. Правда, пока никто не знает, сколь блестящим станет он при следующем короле – Людовике XIV.
Снова осень, я уже год в Париже XVII века, давно пора возвращаться, но меня держало одно: Луи. Не попрощавшись с ним, я уйти не могла. Но Луи все не возвращался в Париж. Он прислал мне три письма, полных любви и обещания не выпускать меня из объятий, и при этом не слишком торопился. Что это значило? Была ли там действительно занятость делами порученного ему Прованса или очередная интрижка, оборвать которую он не торопился?
Написать, что я спешу, что мне пора исчезать, я не могла, поэтому молча страдала.
После смерти кардинала прошла неделя. Герцогиня не торопилась возвращаться в Малый Люксембург, и я прекрасно понимала почему. Ей хотелось наказать меня за внезапный успех и вынудить уйти в свое время. Официально мы носили траур по кардиналу, потому могли нигде не появляться.
Мари мстила мне еще одним способом: она забрала из дворца слуг и прекратила выдавать деньги на содержание. Со мной остались только четверо, но и этих четверых нужно кормить, нужны свечи, нужен корм лошадям, нужно есть самой. Началась война нервов, кто кого перетерпит.
Через пару дней, когда оказалось нужно платить по счетам булочнику и за привозимые дрова, я достала из шкатулки нитку жемчуга и отправилась к ростовщику. Жемчуг настоящий, но ростовщик попытался сбить цену, объявив, что он фальшивый. Я была в маске, чтобы никто не узнал, однако не заметить сердитый блеск моих глаз мерзкий паук не мог.
– Притушите блеск своих глаз, мадам, я не мотылек, чтобы лететь на него, как на огонь.
Берите то, что предлагаю, или уходите.
Я молча забрала у него из крючковатых пальцев жемчуг и спокойно вернула в бархатный мешочек.
– Вам никто не даст больше. Или вообще обвинят в краже.
– Фальшивого жемчуга? – усмехнулась я, открывая дверь из его каморки.
Он бросился следом, если это можно так назвать – зашаркал, канюча:
– Дам больше. В два раза. Больше, чем вы просите.
Я только покачала головой, понимая, что ничего хорошего не выхожу. Зря пришла, я не представляла, сколько могут стоит драгоценности или популярный жемчуг, меня могли не только обмануть, но и ограбить.
Но эта попытка показала следующую сложность: на что жить, если останусь? Идти в служанки или оставаться приживалкой у Мари?
Домой вернулась в отвратительном настроении, решив, что если через два дня Луи не приедет в Париж, переходить в свое время.
В вестибюле ко мне бочком подошел Гийом… Если сейчас скажет, что нужно платить еще кому-то, отправлю всех кредиторов к Мари, в конце концов, особняк её, пусть и платит.
Но Гийом сказал иное:
– Мадемуазель, вы видели, как погиб Бийо?
– Да, Гийом, он дрался, как лев, защищая меня. – Он действительно умер?
Не могла же я сказать, что видела труп бедолаги, когда герцог платил хозяину постоялого двора, чтобы тот похоронил убитых?
– Едва ли можно выжить, будучи проткнутым шпагами с двух сторон.
– Он бился против двоих?
О Бийо должна остаться хорошая память, он заслужил. Я кивнула:
– И он, и Шарль погибли просто героями. Мне повезло, я всего лишь ранена.
– Я это вот к чему… Бийо копил деньги… они остались… может, вы возьмете, это лучше, чем носить вещи к ростовщикам в заклад.
– Я не знаю, можно ли, Гийом.
– Мадемуазель, вы не герцогиня, ей я бы не отдал.
Мари, видно, прилично благодарила Бийо за услуги в спальне, Гийом принес увесистый кошель, на содержимое которого можно было скромно содержать дворец не меньше месяца.
Но ведь я и не собиралась закатывать балы.
Бийо спасал меня даже после смерти.
Глядя, как я вытираю непрошеные слезы, Гийом пробормотал:
– Полно вам, мадемуазель… Вы не герцогиня…
Хм… похоже, в устах слуг это комплимент.
Заползла подленькая мыслишка, что я не вправе бросить слуг одних, пока в Малый Люксембург не вернется хозяйка. Это давало мне возможность немного подождать… еще чуть-чуть…
Конечно, причина была в другом. И эта причина почему-то не торопилась в Париж. Почему?
Был бы мобильный, позвонила, поинтересовалась:
– Луи, где твоя совесть?!
Нет, не позвонила и не поинтересовалась, я гордая. Вернее, если и позвонила, то весело щебетала безо всяких вопросов с вопросительновосклицательными знаками. Никогда и никому не вешалась на шею, если не торопится, значит, есть кто-то дороже меня.
Герцогиня вернулась в Малый Люксембург. Причин было несколько. Пале-Кардиналь теперь принадлежал королю, ей дорого было бы содержать огромный дворец, но главное – королева звала меня к себе! Да, Его Величество пожелал видеть мадемуазель дю Плесси в своей свите, королева была не против, памятуя мои заслуги перед ней самой.
Везти меня ко двору предстояло герцогине д’Эгийон, кому же еще, родственников-то у меня нет.
Пришлось Мари со мной мириться. Вернее, это было просто перемирие.
А заодно и вернуться во дворец.
– Много наделала без меня долгов?
– Напротив, даже оплатила твои. Ты же покинула дворец, не заплатив булочнику и за дрова.
Она только заскрипела зубами, не задавая вопросов о том, где я взяла деньги. Все драгоценности были на месте, дорогие вещицы тоже…
А вот выделить сумму на то, чтобы немедленно сшить черное платье (мы же в трауре по кардиналу), соответствующее представлению ко двору, пришлось.
Королева приняла меня милостиво, конечно, не в парадном зале, но и не в кабинете. Король тоже. Я сыграла с ними в карты, мы с Её Величеством выиграли у Его Величества с маркизом Вервеном, главным гофмейстером дворца.
Потом Его Величество объяснял мне премудрости игры на бильярде. Этот бильярд еще сильно отличался от нашего, я помнила, что во времена следующего короля он уже будет похожим, а при Людовике XIII еще занимались практически гольфом на столе – лопаточками с длинными ручками пытались загнать мяч в крошечные ворота. И это вместо кия и лузы! Такой бильярд мне совсем не понравился, но говорить об этом не стоило.
Король с куда большим увлечением говорил о том, что требовало движения, силы, ловкости, выносливости – игре в мяч, верховой езде, плавании, охоте. Он заявил, что сыновей непременно нужно учить плавать.
– Зачем? – удивилась королева. – Разве для этого нет лодок?
– Чтобы они стали мужчинами.
Я услышала, как кто-то из дам хихикнул:
– Разве для этого не нужно нечто другое?..
Людовик сделал вид, что не услышал гадкий намек.
Мне король сказал, что хотел бы побеседовать и вернуть платок, который получил в качестве помощи.
– Я пришлю за вами, мадемуазель.
Что я могла ответить, только присесть: – Да, Ваше Величество…
Королева даже глазом не повела, но я знала, что и она не против, потому что лучше я, чем снова какой-нибудь Сен-Мар. Да и королю явно недолго осталось.
Обратно ехали с герцогиней молча.
Страшно трясло. Я уже год в Париже, а привыкнуть к каретам не могла. Рессоры никудышные, оббить скамейки и стены чем-то мягким в голову не приходит, укладывают горы подушек и перин, которые от тряски съезжают. Стекол в дверцах нет, когда жарко, внутри пыль стоит столбом, если холодно – зуб на зуб не попадет.
Дверцы закрываются, конечно, кожаными или легкими шелковыми занавесками, но занавески не пропускают свет, если закрыть, становится совсем темно.
Но главное – тряска. Дорог как таковых нет. Европа напрочь забыла достижения Великого Рима, когда мощенные камнем дороги были глаже асфальтных, по ним катись – не хочу.
По дорогам XVII века, переваливаясь из одной ямы в другую, завязая по ступицы колес в грязи или поднимая невообразимую пыль, с комфортом не проедешь. После нескольких часов, проведенных в этих поистине тюрьмах на колесах, чувствовали себя, словно после дня тяжелой работы.
Разговаривать в карете невозможно, потому что грохот стоит страшный. Первое время своего пребывания я в ужасе оборачивалась или подскакивала к окну, заслышав этот грохот. Ничего удивительного – деревянная колымага на деревянных колесах громыхает по камням или колдобинам.
Дома Мари не выдержала.
– Анна, тебе пора уходить. Чего ты ждешь? Ты все выполнила, Арман должен открыть дверь.
И тут ей на глаза попало только что доставленное письмо от Луи.
Она переводила взгляд с письма на меня и обратно раза три, нет, не пытаясь понять, она умная женщина, все поняла сразу, она не могла поверить.
Я демонстративно открыла лист, прочла, усмехнулась:
– Ты спрашивала, чего я жду? Вот этого – герцог завтра приезжает. Попрощаюсь и уйду.
– Попрощаешься? Ты с Меркером попрощаешься? Это он был твоим любовником, а мне голову морочила Гасторном Орлеанским?!
По мере того, как она говорила, тон повышался.
Я попыталась успокоиться:
– Мари, угомонись. Гастона ты придумала сама. А Луи спас меня от тех, кого Мария де Гонзага тогда отправила следом за мной после твоего предательства. Ты же не поинтересовалась, куда делись Бийо и Шарль, и как спаслась я сама.
Она не заметила никаких моих выговоров, услышала только одно:
– Ты зовешь герцога де Меркера Луи?
– Он позволил мне делать это.
Мари обессиленно опустилась в кресло, даже не кричала, не бушевала, как обычно.
– Ты хоть понимаешь, что делаешь? А если тебе не удастся уйти обратно? Если мы что-то сделали не так? Что ты скажешь герцогу?
– Успокойся, я завтра уйду.
– Сегодня.
– Нет, приедет Луи, тогда и уйду.
На следующий день Мари отсутствовала. По тому, насколько грязной была вернувшаяся карета. Я поняла, что моя дражайшая наставница побывала в Сен-Жермене.
Вот дрянь!
А Луи опаздывал. Вернее, я подозревала, что он уже вернулся, но придет ночью, ждала эту ночь, но почему-то знала, что может ничего не случиться. Почему? Луи писал, что ждет встречи, что любит, что не забыл ни одной минуты из проведенных вместе. Помнит мой шрам от удара шпаги, жаждет поцеловать его и еще много что…
Пусть придет, поцелует, и я уйду.
Но Луи в ту ночь не пришел, потому что боялся меня скомпрометировать – огни во дворце горели почти во всех комнатах.
Зато у меня состоялось другое рандеву…
Мари буквально влетела в комнату и плотно прикрыла дверь за собой.
– Беги, слышишь, переходи, пока не поздно.
За тобой приехали от короля.
– Это ты подстроила?
– Нет. Да. Какая разница?! Король узнал о Меркере.
Я ахнула:
– Что узнал?!
– Неважно. Просто, что вы знакомы. Тебе пора. Переходи, я скажу, что ты сбежала.
Я расхохоталась:
– Сбежала? Чтобы заподозрили Луи и посадили куда-нибудь в Бастилию, а там и забыли неизвестно насколько? Это мы тут бессмертные, а герцог де Меркер смертен, дорогая.
– Но за тобой действительно приехали. Вон карета… ты хочешь к королю?
– Боюсь, ты не оставила мне выбора. Давай какое-нибудь средство, только не говори, что у тебя ничего нет.
Пару мгновений Мари просто хватала ртом воздух, потом все же выдавила из себя:
– Ты с ума сошла?! Отравить короля?
– Я не травить его собираюсь. Снотворное дай, только легкое, чтобы заснул во время беседы.
– Хочешь стать фавориткой короля?
– А ты хочешь, чтобы я осталась? Не в твоих интересах, Мари.
За мной действительно приехали, а Мари принесла из своих запасов какой-то порошок.
Я вдруг потребовала:
– Лизни.
– Ты что, с ума сошла?
– Лизни, Мари, чтобы я видела, что это не яд.
Ей пришлось лизнуть, причем под моим строгим приглядом довольно серьезно.
– Это снотворное. Я не могу позволить тебе отравить короля.
Я переоделась, надела на палец перстень со снотворным под крышечкой и спустилась к карете. Даже если снотворное не поможет или мне не удастся его подсыпать, я проведу этот вечер у Людовика хотя бы для того, чтобы Луи успел уехать в свой Экс. Думать о том, что у короля туберкулез и еще куча всякой дряни, не хотелось, с неприятностями будем бороться по мере их поступления. А в том, что они меня ждут, не сомневалась.
– Мадемуазель, Его Величество просит вас прибыть к нему, чтобы король мог вернуть платок…
С трудом сдержалась, чтобы не съязвить, мол, пусть оставит себе, у меня их много. Но этого делать нельзя, может пострадать Луи.
А капитан гвардейцев Шаро смотрел с любопытством и некоторым сочувствием, как же – новая фаворитка, но это причина любопытства, а сочувствие из-за того, что король все же умирающий. Это сегодня сочувствие, завтра оно перерастет в насмешки. Одна надежда, что завтра меня здесь уже не будет.
На лице маска, на одежду наброшен темный плащ – никто не должен понять, что за дама скользнула в королевские покои поздним вечером. Конечно, несколько таких посещений, и кто-то случайно увидит или слуги проболтаются, но я не намерена посещать Его Величество больше одного раза, потому могла бы и без маски.
Мысленно усмехнулась: ты же не знаешь, голубушка, какую еще пакость сумеет подстроить Мари из ревности. Вдруг, пока я у короля, она прикажет заложить дверь настоящим кирпичом? От такого предположения стало смешно.
Король держался из последних сил, бледный, осунувшийся, ничуть не лучше умиравшего Ришелье, на лице одни глаза и жили.
Как кардинала то и дело трепала лихорадка (хинина бы ему!), так короля, похоже, донимали язва и туберкулез. Закашлявшись, он оставил на платке кровь, невесело рассмеялся:
– Ну вот, еще один платок испортил. А ведь хотел отдать вам взамен того… Я бодренько улыбнулась:
– Еще отдадите, Ваше Величество.
Чуть не добавила, мол, какие ваши годы, но подумала, что это кощунство, зная, что человеку осталось несколько месяцев, а еще через несколько недель он сляжет в постель и больше не встанет. Стало страшно: а вдруг я снотворным подтолкну эту смерть, и она случится раньше хоть на день? Кто знает, что изменится в истории в таком случае?
Черт, что же делать? Не ложиться же в постель с этим полутрупом? Да и будь король здоров, я бы не испытывала желания к нему, у меня есть другой Луи, не люблю меланхоликов, впрочем, как и холериков.
Но размышлять о человеческих типах некогда, надо придумывать, как безопасно напоить Его Величество принесенным снотворным. А, может, применить метод Шехерезады, уболтав короля до утра, а потом якобы уснуть самой? Нет, засыпать здесь нельзя, а вот затеять беседу с королем вполне можно. Он сам забалтывал своих любовниц, помнится. «Отомстить» за всех оскорбленных разговорами фавориток?
Эта мысль мне понравилась, и я решила вести светскую беседу до утра.
Задумку оказалось не так просто исполнить, я не могла найти тему, на которую можно говорить с королем. Невольно в голову пришла мысль, что вокруг него в последнее время столько трупов, что любая затронутая тема выведет на одного из них, что неприемлемо.
И правда, только умер кардинал, его фактический наставник, за полгода до того мать – Мария Медичи, как бы ни был Людовик ею недоволен, это все же мать. До того казнен его любимец Сен-Мар. Даже суперинтендант, которому Сен-Мар так досаждал своими непомерными расходами, и тот умер недавно.
Но, несмотря на столь трагичные мысли, неожиданно даже для себя я… рассмеялась. Не хихикнула, а именно тихонько рассмеялась.
Бровь короля недоуменно приподнялась, кажется, этого он не ожидал. Людовик не любил дур, это мне известно. Может, разочаровать его, чтобы отстал? Но я не стала этого делать, зато объяснила:
– Простите, Ваше Величество, я просто не знаю, о чем беседовать с королем.
Его губы тронула горькая усмешка.
– Король тоже человек.
Вот если бы он сказал «мужчина», я бы запаниковала, а человек звучало куда более обнадеживающе.
Положение идиотское, вот прямо сейчас я, Анна Плесси, сотрудница одного из глянцевых изданий Парижа, год назад с отличием окончившая Пантеон-Ассас, то есть второй из тринадцати университетов Сорбонны, могла стать фавориткой короля Франции Людовика XIII. Могла, но страшно этого не хотела и придумывала варианты не соблазнения короля, а безопасного бегства от него.
Не хотела не потому, что король болен или мне неприятен, нет, Людовик, несмотря на свою невыносимую меланхоличность, болезненность и нежелание ухаживать за дамами, мне нравился. Даже не потому, что я из другого мира, другого времени, совсем иной жизни. Оказалось, что и в этом мире тоже можно привыкнуть и пристроиться.
Просто у меня был другой Луи, мой, в котором, кстати, тоже текла королевская кровь, ведь он старший сын пусть незаконнорожденного, но все же сына короля Генриха!
Конечно, в Луи меня привлекала вовсе не эта четверть королевской крови, а он сам, но мысли о герцоге де Меркере постаралась выбросить из головы немедленно. Король очень умен и прозорлив, после пары вздохов догадается, что я вздыхаю не по нему.
– Но человек, богом избранный.
Кто бы мог подумать, что Анна Плесси способна вот так себя вести? Я чуть покачала головой в ответ на приглашение короля сесть в одно из двух кресел у камина. Зима в Париже никогда не отличалась приятной погодой, семнадцатый век не исключение, на улице промозгло и холодно, в Лувре немыслимые сквозняки и сырость, потому огонь камина особенно приятен.
Мелькнула мысль, что мне вообще пора домой…
Но я сделала другое: слегка нажала на руку короля, вынуждая его опуститься в кресло, и тут же устроилась у его ног на ковре. Конечно, блох нацеплю, но что поделать…
Не дав Людовику возразить, вскинула на него глаза (знаю, что мои глаза кажутся больше, если смотреть на кого-то снизу вверх):
– О чем хотел бы побеседовать король-человек?
Он хмыкнул:
– Вы необычная девушка.
Мои пальцы легли на его рукав.
– Ваше Величество, разве вы удостоили бы беседы у камина обычную женщину? Вы любите смотреть на огонь? Я всегда ловлю себя на том, что в каждое мгновение он разный. Как и текущая вода, правда?
Король расслабился, даже лицо словно «отпустило». Я вдруг поняла, как ему тяжело, Его Величество должен каждую минуту соответствовать каким-то правилам и стандартам, хотя может отменить любые. Даже наедине с собой он явно не умеет расслабляться.
Вот теперь моей задачей вдруг стало успокоить, рассмешить этого в сущности несчастного человека. Король тоже человек…
– Ваше Величество, а что вы любили в детстве?
– То есть?
– Я слышала, что вы очень рано научились играть на арфе? – Да.
А еще…
Вы делаете великолепные омлеты?
Сами отливаете пушки?
Чините оружие?
Изготавливаете оконные рамы?
Шьете?!
Блестяще печете пироги?!
Людовик смеялся, кивая при каждом моем вопросе.
– И еще многое другое, мадемуазель дю Плесси. Вы сможете сами в этом убедиться.
Кто бы только послушал!.. Девушка из XXI века у камелька в Лувре болтала с королем Франции XVII века. И это почему-то не казалось ненормальным.
Расслабился не только король, расслабилась и я тоже. Врут историки, не все королевские фаворитки валяются с ними в постели, с Людовиком XIII можно просто весело щебетать у камина. И почему это не нравилось мадам д’Отфор? Вполне приятное занятие. Король остроумен, хотя и чрезмерно меланхоличен, он умен и любезен. Прекрасный собеседник.
Я рассказала несколько забавных историй, переиначив кое-что из своего времени, передала несколько светских сплетен, даже изобразила в лицах пару забавных сценок, подсмотренных накануне… Король смеялся и шутил в ответ.
Мелькнула подленькая мыслишка, что карьера Шехерезады может принести немалые дивиденды, ведь король был весьма щедр к своей последней «пассии» Сен-Мару. А что, парочка замков на Луаре, один в Провансе на Лазурном берегу, где можно будет укрыться со своим Луи… Должна же я что-то иметь за свои старания?
– Ваше Величество, о чем вы мечтали, когда были маленьким?
Он усмехнулся:
– О том, чтобы стать великим охотником. Но я всегда знал, что буду королем. Я хотел бы многое рассказать вам…
Я даже не успела сообразить, что он произносит «я» вместо привычного «мы», как вдруг:
– Я бы хотел, мадемуазель, чтобы вы поехали со мной в Версаль на охоту.
Я обомлела. Король не возит в Версаль дам, это не Людовик XIV, который позже устроит даже «Олений парк», этот Людовик просто девственник какой-то. И Версаля пока нет, есть только королевский дом, больше похожий на дом простого зажиточного горожанина.
Но нет худа без добра, ночевать там не оставались даже королева и королева-мать тоже, значит, королевские объятья не грозят, поохотимся, и он выставит меня домой. Я согласна.
На всякий случай удивилась:
– Разве в такое время в Версале охотятся? Простите мне мое невежество, Ваше Величество, я ничего не смыслю в охоте.
– Охотиться можно в любое время, я вас научу. Только вам следует одеться в мужской костюм, он лучше приспособлен к охоте. Вы носите мужское платье?
– Да, Ваше Величество.
– А в обычном седле ездите?
Я с удовольствием кивнула и рассмеялась:
– И даже шпагой владею.
– О…
Из меня, несомненно, вышла бы классная Шехерезада, когда король рассказал только о половине своих увлечений, близился рассвет. Дрова, чтобы подкладывать в камин, закончились, следовало звать слугу.
Смущенный Людовик опомнился первым. Оглянувшись на разложенные вокруг нас книги, в которых он показывал иллюстрации, оружие, где я должна была внимательно изучить устройство затвора, три чучела птиц, которые полагалось знать, эстампы с породами собак, он развел руками:
– Я вас совсем заговорил, мадемуазель. Простите…
– Ваше Величество, так интересно мне не было никогда в жизни!
Я не лгала. Мне действительно было интересно с этим странным королем, с одинаковым увлечением рассказывающим об особенностях охоты на дроздов, приготовлении розового варенья или устройстве петард для фейерверков. Казалось, он знает и умеет делать все, кроме того, что обязан делать во дворце.
– Решено, в Версале я напою вас гипокрасом и угощу своим омлетом!
Он вздохнул:
– А сейчас вам пора…
– Ваше Величество, как мне благодарить вас за великолепно проведенное время? Вы поистине кладезь знаний и умений. – Король в ответ начал морщиться от привычных и, видно, ненавистных ему фраз, но я продолжила: – Но есть вопросы, в которых я готова с вами поспорить.
– Какие?
– Айву для пирогов нужно сначала немного притомить с сахаром, она станет мягче… – Нет, получится слишком сладко!
– Ничего не сладко!
– Сладко!
В камине затрещали, затухая последние дрова, гореть остались только свечи.
– Проверим…
Лакей Его Величества Дюбуа был потрясен, несомненно, он подслушивал всю ночь, и не мог взять в толк, что за чудо-юдо объявилось рядом с королем, способное болтать и выслушивать Его Величество целую ночь.
А меня едва держали ноги. Устала от всего: жесткого корсета, спертого воздуха, напряжения… Была рада, что не пришлось применять снотворное.
Целуя руку на прощанье, Людовик произнес:
– Я сообщу вам, когда мы поедем в Версаль.
Надеюсь, что вы не болтливы?
– Это будет нашей тайной, Ваше Величество.
Его глаза загорелись весельем:
– Иметь маленькую тайну у придворных на виду? Такого со мной еще не случалось…
Я ехала домой, с трудом понимая, что происходит.
Теоретически я стала фавориткой короля, потому как провела ночь в его спальне. Но не любовницей, потому как мы всю ночь проговорили. С Людовиком интересно, когда он забывает о своей вселенской скорби, становится нормальным и даже разговорчивым.
Король интересуется всем, чем не положено интересоваться королю, и умеет все, что не должен уметь, словно в пику требованиям, которые ему предъявляют. Он настоящий умелец, я об этом слышала и не зря расспрашивала о варенье из айвы и груш и о том, как чеканить монеты. Проще найти то, чего он не умеет, чем перечислить, что способен делать своими руками, причем мастерски делать. От пушек до пирогов, от чеканки до выращивания зеленого горошка, от ремонта кареты и ухода за лошадьми до шитья, от умелого владения топором до искусства цирюльника… и еще многое-многое другое.
Я пришла к выводу, что Анна Австрийская просто не сумела понять своего мужа, иначе не настраивала бы всех против него. Хотя едва ли королеву могло заинтересовать плетение корзин или изготовление подков.
В Париже при дворе слухи распространяются быстрей запахов и звуков.
Придворные слухи и сплетни – это особое физическое явление, для их распространения не нужна никакая среда – ни твердая, ни жидкостная, ни даже воздушная. Они передаются даже не из уст в уши, а на уровне информационных полей.
Наверное, я не доехала до Люксембургского сада, а половина двора уже знала, что новая фаворитка провела ночь в спальне Его Величества.
Но я все равно не понимала, как слух может достичь ушей герцога. Мужчины не меньшие сплетники, чем женщины? Герцог де Меркер за таким замечен не был… Однако к нам с визитом на следующий день явился с таким выражением лица, что я поняла: знает.
Людовик де Меркер был любезен с герцогиней, любезен и со мной.
– Вас долго не было в Париже, герцог…
Какого черта не ушла раньше, не пришлось бы переживать вот такие минуты, все осталось бы хорошо в памяти.
– Вы в это время не скучали, мадемуазель дю Плесси? Вас можно поздравить?
– С чем, представлением ко двору? Это не мой выбор.
– Нет, с большим.
Хотелось ругнуться: ну ты-то зачем веришь слухам?!
– Вы стали фавориткой Его Величества?
Я посмотрела в голубые глаза прямо, мне скрывать нечего. В них не было насмешки, там была боль. Он снова считал, что я предала его, как тогда с Сен-Маром. Только теперь король и не карнавал в Ратуше, а ночь в спальне Его Величества.
– Да, стала. Фавориткой, Луи, а не любовницей.
Меркер недоуменно пожал плечами:
– В чем разница?
Я просто расхохоталась:
– Да в том, что мы всю ночь проговорили.
– О чем? – теперь уже тон подозрительный.
– Обо всем: о собаках, охоте, ружьях, омлетах, плетении корзин… – О чем?!
– Да-да, король безумно увлекается всем подряд, чем можно заняться руками. А в книгах любит лишь картинки. Он не читает и не желает слушать Шекспира, зато прекрасно умеет работать руками и головой там, где нужно что-то изобрести. Потому ему нужен был кардинал – заменять в государственных делах. Потому нужна я – не в постель, а для беседы.
Луи поверил не сразу, пришлось перечислять, чем увлекается Его Величество. И в это было трудно поверить тоже.
Герцог де Меркер провел ночь в моей спальне (я полночи с ужасом ожидала вызова к королю). Герцогиня д’Эгийон сделала вид, что ночного гостя не заметила.
– Ты обнимаешь меня, словно в последний раз. Решила поменять на короля?
Он шутил, но шутки выходили какие-то грустные.
Я в ответ пыталась смеяться:
– Эй, где мой герцог де Меркер, насмешник и ловелас? Почему настроение грустное? – Не знаю, словно должно случиться что-то… – Нехорошее?
– Нет, не так, просто что-то изменится, а что – не знаю.
Если бы он мог знать, как прав.
Позже я пыталась понять, приложила ли руку Мари. Наверное, но осуждать её тоже трудно. Своей любовью и нежеланием возвращаться я ставила герцогиню в странное положение. Она не могла вышвырнуть меня, как котенка, но и оставить не могла.
А еще хуже – я задела её чувства, ведь Мари смотрела на Меркера такими же глазами, как и я сама. Не только меня пронзил взгляд его голубых очей, герцогиня тоже потеряла сердце. Но я получила в ответ любовь, пусть короткую, странную, но горячую, страстную. А ей и того не ждать…
– Это тебе.
– Что это?
В записке всего несколько слов:
«Любовь моя, король отправляет меня в Прованс немедленно, не позволяя даже толком собраться. Постараюсь найти повод и поскорей вернуться. Умоляю: не стань ничьей любовницей до моего возвращения, иначе мне придется убить его на дуэли. Луи».
Я метнулась к двери. Последовал окрик:
– Куда?!
– Я хочу его проводить.
Мари схватила меня за рукав, зашипела в лицо:
– Ты с ума сошла?! Тебе возвращаться пора!
Если Арман закроет дверь, останешься здесь.
Я вдруг зашипела ей в лицо:
– Плевать! Останусь с любимым человеком.
– Анна, опомнись, кто ты и кто он?!
Она уже кричала мне вслед, не стесняясь слуг:
– Он не сможет на тебе жениться, сдохнешь в нищете!
– Я только попрощаюсь, Мари. Только попрощаюсь – и домой.
Что-то было в моих глазах такое, что она поверила.
Я впервые прилюдно назвала герцогиню по имени. Слуги как один сделали вид, что ослепли, оглохли и вообще отсутствуют во дворце, однако дверь передо мной распахнуть успели:
– Карету, мадемуазель?
– Гийом, а оседланной лошади нет?
– Под дамским седлом? Нет, мадемуазель, но можно оседлать… – Тогда карету.
Я представляла, что станут говорить, стоит только мне захлопнуть дверцу кареты, но уже все равно. Луи уезжает, и я никогда его больше не увижу. Я должна проститься, а потом перейти в свое время, пока король не потребовал меня в свою спальню. Не зря же он срочно выставляет герцога из Парижа.
Эту последнюю нашу ночь я должна провести в объятьях Луи и уйти навсегда. И без того затянула, Мари права.
От Люксембурга до особняка Вандомов, где сейчас стоит колонна их имени, довольно далеко, тем более на мосту, как обычно, затор. Пока ехала, размышляла.
Это даже хорошо, что Людовика срочно отправляют, легче будет объяснить свое исчезновение. Просто пропасть, ничего не объясняя, жестоко. Остаться я не могу, в этом Мари тоже права.
В этой жизни мы не равны, я никоим образом не смогу объяснить ни родным герцога, ни ему самому, кто я такая. И заставить Мари признать меня пусть и дальней и нищей родственницей тоже не смогу, в её власти завтра объявить меня самозванкой. Даже если она согласится, проявив чудеса самоотверженности, во что мало верится после всех сделанных мне гадостей, я буду у нее в долгу всю оставшуюся жизнь.
Какую жизнь? Я практически бессмертна, мало того, не буду изменяться внешне, значит, и рядом с Луи быть долго не получится, на меня и без того косятся. Сколько я смогу даже без венчания жить рядом с ним – год, два, десять лет? А потом? А дети?
Повторить судьбу Мари – вечно скрывать свое прошлое, выдавать себя за другую, менять имена, бояться, что разоблачат, отправят на костер, как ведьму?
Это даже хорошо, что у нас такое противостояние с Мари, что она меня предала, сама я бы не решилась все разорвать.
Луи моему появлению изумился, но еще раньше удивилась я, потому что у дворца стояли гвардейцы короля! Как я в ту минуту ненавидела голубые плащи с крестами!
Прикрыла лицо плащом и бросилась во дворец.
– Мадам!
– Пропустите, мне нужно кое-что передать герцогу.
Меня пропустили, даже были вежливы, увидев де Тревиля собственной персоной, я бросилась к нему:
– Герцог арестован?
– Нет, мадам, что вы. – Слава богу, он меня не узнал! – Мы только привезли приказ короля отбыть в Прованс и должны проводить герцога де Меркера до Орли.
– Или в Бастилию?
Тревиль рассмеялся:
– Нет, что вы! Это же не герцог де Бофор.
Людовик был одет и готов ехать. Он подтвердил:
– Его Величество приказал срочно отбыть к месту службы. Ума не приложу, чем провинился. Наверняка отец или Франсуа снова что-то натворили. Но Тревиль клянется, что ничего не слышал.
Я поняла одно: сейчас Луи нельзя ничего говорить, если его отправят в Бастилию, немного времени, чтобы вытащить его оттуда даже ценой собственного унижения перед королем, у меня есть. Что ж, похоже, моей последней сценой здесь будут не любовные объятья с Людовиком де Меркером, а ублажение едва живого короля. Предательство Мари не оставило мне выбора.
Поцелуй получился страстным и долгим. Конечно, меня уже узнали, конечно, королю донесут, но я не могла отпустить Луи без вот этого поцелуя.
Сердце сжималось не только от понимания, что он последний, но и от того, что я самим своим существованием, своей любовью занесла над любимым человеком дамоклов меч королевской ревности.
На эти последние минуты постаралась выбросить из головы все мысли об опасности и короле, я навсегда прощалась с Луи, при чем здесь какой-то король?!
– Я вернусь и уже не выпущу тебя из своих объятий!
– Да, Луи.
Вот он XVII век, не сказал «женюсь», женитьба и любовь не одно и то же. Чаще наоборот, муж, любящий свою собственную жену, слывет чудаком, а верная мужу жена странной.
Но я прекрасно понимала, что жениться на мне он не может не только из деловых соображений, не потому что я не ровня внуку короля, а потому что я из другого мира.
– Жди! – он уехал во главе отряда мушкетеров.
Помогая мне сесть в карету, Тревиль сжалился:
– Мадемуазель, не беспокойтесь, приказано просто сопроводить герцога до Фонтенбло и убедиться, что он отбыл в Экс. Никакой Бастилии или Венсенна. Вероятно, Его Величество просто не хочет иметь в Париже одного из Вандомов.
Логично, если не знать о том, что сделала моя драгоценная наставница.
– Мсье де Тревиль, вы вернулись служить королю?
– Да, кардинал умер, меня вернули на место.
На следующий день у меня появилась возможность увидеть короля и сказать ему несколько слов. Вернее, начал он сам:
– Мадемуазель, вчера вы нанесли визит м-м-м… несколько неподобающего вида.
Я уже придумала, что врать. Ахнула:
– Ваше Величество! От вас ничего не скроется в этом государстве! Я ездила попрощаться к герцогу де Меркеру. Он срочно отбывал в Экс.
– Вы открыто признаетесь в своей связи с герцогом? – тон Людовика стал ледяным, но сквозь этот лед все равно сквозили нотки обиды.
– Ваше Величество, я могу открыть вам страшную тайну?
– Я не люблю хранить дамские тайны, мадемуазель, вам это известно.
Все еще строго, но уже появилось любопытство. Он же прекрасно понимал, что описывать ему горячие объятья герцога де Мекера я не стану.
– Она не дамская. Герцог из скромности и скрытности не рассказывает, что однажды спас меня от разбойников.
Король смотрел недоверчиво, пришлось горячо убеждать.
– Да, Ваше Величество! В районе Орлеана на нас напали, моих спутников перебили, и если бы не герцог, неизвестно что было бы со мной!
– А как там оказался сам герцог?
– Не знаю, – я пожала плечами как можно беззаботней, – но он спас меня. Потому я благодарна герцогу де Меркеру. Но спасти родственницу кардинала Ришелье для Вандомов не заслуга, согласитесь…
Король рассмеялся, пусть несколько натянуто, но уже слышалось облегчение.
– Я узнала, что он уезжает в Прованс, и поспешила пожелать доброго пути.
Интересно, Тревиль рассказал ему, в чем именно заключалось пожелание и как выглядело? Я надеялась на порядочность главы мушкетеров и его способность хранить не только королевские, но и просто дамские тайны.
Кажется, не рассказал, поскольку король был со мной любезен, хотя явно выдерживал дистанцию. А я ломала голову, как узнать, не в ссылке ли Меркер.
В конце концов, решила спросить напрямую:
– Ваше Величество, герцог де Меркер в Экс сослан?
– Нет, но почему вас это интересует?
– Не хочу идти против воли короля, если с герцогом запрещена переписка, то и я писать не буду.
– Герцог не в ссылке и переписка ему не запрещена. Но о чем вы намерены писать герцогу де Меркеру?
Ах ты господи, какие мы обидчивые! Почти губы надул. Снова пришлось изворачиваться:
– В салоне маркизы де Рамбуйе почти завершили словарь новой лексики. Я обещала герцогу сделать копию, когда будет готова, хочу отправить.
– Герцог бывал в салоне мадам де Рамбуйе?
– Да…
Чуть не сказала, что мы там и познакомились, но вовремя прикусила язык.
– И вы бываете? Неужели вам нравятся подобные глупости?
– Ваше Величество, я могу похвастать? Я знаю, что у короля разносторонние увлечения, весьма разносторонние, но и у меня тоже. Конечно, я не увлекаюсь тем, что доступно вам, как сильному мужчине, но интересуюсь многим. У маркизы де Рамбуйе бывают и ученые мужи, любопытно послушать рассуждения по философии, математике, логике… А всякие глупости вроде Карты Нежности… можно ли упрекать в интересе к ним женщину?
Господи, Анна, где ты этому научилась – щебетать с королем Франции?! Но если это спасет Меркера, я готова отправиться и в спальню короля.
Накаркала. Я не подозревала, что моя мысль воплотится в жизнь так скоро.
Он отвез меня в Версаль (двор ахнул, даже королева выказала… некоторое смущение).
Мы полдня пробыли в болоте, основательно промочив ноги, потом король готовил гипокрас, добавляя в вино разные специи, а потом… потом король готовил свой знаменитый омлет, а я подглядывала через плечо. И было смешно, словно мы брат и сестра, расшалившиеся на кухне.
– Не подглядывать! – Да я лучше могу!
– Это невозможно.
– Сейчас покажу.
Я стояла рядом, обернув вокруг талии полотенце, и взбивала в крутую пену белки для омлета.
А потом мы кормили друг друга каждый своим, роняя кусочки и смеясь, как дети.
И было хорошо и спокойно. Еще чуть, и я бы по-сестрински призналась ему в своем чувстве к Луи де Меркеру.
Хорошо, что не призналась!
После возвращения в Париж я ждала письма от Луи, чтобы точно знать, что он жив и здоров.
Мари снова бесилась, но я была тверда.
Письмо получила довольно быстро, Луи написал на первой же остановке, то есть в Фонтенбло.
Снова твердил, что любит, что не представляет себе жизнь без меня, и меня с другим. Надеялся на скорую встречу.
Ну вот и все, пора уходить, не то Его Величество слишком привыкнет к моему обществу.
С изумлением я поймала себя на том, что хочу попрощаться и с королем. Устроить этакий прощальный ужин, похвастать кулинарными способностями. А почему бы и нет? Но вышло все иначе…
Король прислал за мной карету.
Капитан гвардейцев Шато отвез меня в Лувр, где Его Величество жил отдельно от королевы. Его личный лакей Дюбуа привычно пропустил меня в кабинет, где жарко полыхал камин (король чувствовал себя все хуже и хуже), и тихо закрыл дверь.
В Лувре тихо, король не любил шумных праздников и множество людей вокруг себя.
Некоторое время мы вспоминали поездку в Версаль, смеялись, шутили. Поговорили о дофине и его брате. О погоде…
О чем говорить дальше, неизвестно, и я вдруг предложила:
– Вам налить вина, Ваше Величество?
Не дожидаясь ответа, поднялась (научилась ведь изящно двигаться даже в огромном количестве ткани вокруг тела!) и подошла к столу, на котором стояло вино и два кубка. Вино прозрачное, явно Бордо.
А вот продолжение мне не понравилось, его взгляд заскользил по моему телу, словно раздевая. Я переставала быть подругой версальских забав, становилась женщиной, с которой проводят время в постели.
– Вы родите нам сына, мадам?
Я попросту подавилась каким-то словом, пару мгновений смотрела на него во все глаза, пытаясь сообразить, простая ли это риторика или уже приглашение в постель и пора принимать меры.
– Но, Ваше Величество, у вас есть два очаровательных сына.
– Мы хотим, чтобы родили вы, в вас есть свежая кровь и вы необычны.
Скромник! Женоненавистник! Больной называется! Зачем тебе сын, до рождения которого ты попросту не доживешь?!
Судорожно пытаясь найти выход из положения, я под пристальным и чуть насмешливым взглядом Людовика налила вино. Тот самый перстень со снотворным все еще на пальце. Как кстати…
Всыпать порошок удалось, теперь нужно заставить короля выпить.
Протянула кубок ему. Людовик вскинул на меня насмешливые глаза:
– Яд?
Как поступила бы обычная придворная дама? Похлопала глазами, принялась уверять, что ничего подобного, ахнула, мол, как вы можете меня подозревать, Ваше Величество, в конце концов, расплакалась…
Я спокойно поднесла предлагаемый ему кубок к кубам и глотнула немного. В худшем случае засну первой, что всегда можно будет списать на переживания и слабость дамской натуры.
Теперь король кубок принял.
Я подняла свой:
– За ваших сыновей, Ваше Величество. Ныне здравствующих и будущего.
Я не рискнула высыпать все, он выпил только половину.
Если так дальше пойдет, он заснет только к обеду, что для меня совершенно неприемлемо. Но выхода не было, я также отпила пару глотков из своего бокала и снова пристроилась на ковре у ног короля. Чтобы ему не пришло в голову встать и потащить меня в постель, положила голову ему на колени:
– Можно вот так, Ваше Величество?
Взяла его руку, лежавшую на подлокотнике кресла, перебрала тонкие пальцы… Ногти синюшные. Мелькнула мысль: не жилец…
Но об этом знали все. Какой уж тут еще один сын?
Ого, король явно боролся со сном! Значит, средство действует?
– У вас еще будет возможность, как и вернуть мне платок.
Я вдруг встрепенулась, вздрогнул, с трудом раскрывая глаза и Людовик.
– Вы же не прогоните меня, Ваше Величество?
– Нет, никогда…
Я сделала вид, что меня тоже клонит в сон, обхватила руками его ногу под коленом, прижавшись к самому колену щекой:
– С вами рядом так хорошо и тепло, Ваше Величество…
Его рука несколько раз прошлась по моим волосам и мягко скользнула на кресло.
Заснул?
– Ваше Величество, а какая у вас была любимая игрушка?
Король не ответил…
Так, прекрасно, но нужно выждать еще немного. Внутри все кричало: чего ждать, удирай!
Словно в полудреме я поменяла положение, выпустив его ногу, Людовик не отреагировал. Король спал. На бледном лице, обрамленном черным париком, который только подчеркивал эту нездоровую бледность, было умиротворенное выражение. Людовику было хорошо, теперь это редкость…
Осторожно поднялась, позвала:
– Ваше Величество.
Нет, спал…
Я взяла его кубок с вином, в котором оставалась половина, вылила в камин и добавила вина снова, чтобы не обнаружили снотворное.
Делая вид, что полусонная, осторожно выглянула за дверь. Ко мне тут же подошел Дюбуа, личный лакей короля:
– Что-то нужно, мадемуазель?
Я приложила палец к губам:
– Тс-с! Его Величество, кажется, заснул. Помогите укрыть чем-нибудь, пусть король поспит.
– А вы, мадемуазель?
– Я тоже едва держусь на ногах, и глаза слипаются. Но здесь спать неловко, я уеду домой, Дюбуа?
Тот засомневался:
– Я не знаю, удобно ли это, мадемуазель?
– Вы считаете, что лучше, если меня обнаружат тут утром? Шепните королю, что я надеюсь еще прийти за платком.
Капитан гвардейцев Шаро, который привез меня сюда, был изумлен:
– Вы уезжаете, мадемуазель? Так скоро?
– Это только сегодня, мсье, только сегодня. Не стоит меня провожать до парадного входа Люксембургского дворца, я не хочу, чтобы завтра весь Париж болтал о новой фаворитке. Прикажите довезти меня до Люксембургского сада, там я знаю лазейки.
– Его Величество…
– Его Величество спит, мсье Шаро, не стоит мешать королю. Поверьте, у вас еще будет возможность доказать ему свою преданность.
Шаро не стал слушать мои разглагольствования, но к Люксембургскому дворцу отвез. Едва я успела выскользнуть из кареты, как на улице раздался стук копыт, нас явно догоняли. Неужели король очнулся и приказал вернуть беглянку? Оскорбленный мужчина бывает хуже оскорбленного правителя.
Вот только этого мне не хватало!
Благодаря Мари я знала потайной вход в дом, но он с другой стороны дворца, предстояло обежать вокруг и еще добраться до своей комнаты раньше, чем эти доберутся туда же. На мое счастье, ключ от двери потайного хода на месте, по нему я скользила на цыпочках, но так, словно в спину дышал какой-нибудь разъяренный бульдог. По темной лестнице, перепугав какую-то крысу и кота (как они умудряются уживаться рядом?), взлетела пулей. Однако когда осторожно пробралась в свою комнату, была неприятно поражена: мои преследователи оказались не менее быстрыми. Из-за двери доносились голоса Мари и Шаро.
– Но, господин Шаро, уверяю вас, мадемуазель дю Плесси не возвращалась!
– Я только что лично доставил её к двери дворца.
Я заметила лежащее на самом краю кровати письмо… то самое, мне от кардинала… Значит, оно было у Мари, и эта дрянь мне просто не отдала.
Но ни слушать препирательства Мари с Шаро, ни читать послание Ришелье некогда. Я протянула руку к письму, однако схватить не получилось, наоборот, сложенный лист скользнул под кровать! А Мари уже произносила по ту сторону двери:
– Вы можете проверить сами.
Я рванулась к двери за гобеленом и потянула ручку на себя.
Та не поддавалась!
Снаружи стук:
– Анна, вы у себя? Анна?
Меня обуял ужас, а потом буквально затопила ненависть к Арману, по чьей милости я не только останусь здесь в XVII веке, но и вернусь в спальню к умирающему от туберкулеза королю!
Выругавшись шепотом, но от души, почти рванула дверь на себя и успела заметить, как кирпичи стенки на глазах тают, превращаясь в прозрачную пелену, за которой стоит ненавистный мне Арман.
А другую дверь в комнату уже открывали.
Я успела шагнуть и закрыть за собой переход за мгновение до того, как кто-то за моей спиной отодвинул гобелен, пытаясь понять, куда я подевалась из закрытой комнаты.
