Боже, спаси королеву и меня заодно
Все, что должно произойти в январе, – произошло.
Никакой куртуазной любви, никаких свиданий, я занималась политикой, которая, правда, густо замешана на человеческих отношениях. Вот отличие нашего мира от этого века. В ХХ веке политика замешана на взаимоотношениях мировых корпораций, а в XVII еще играют роль личные отношения.
Заговорщики подписали договор с испанцами при попустительстве короля, одобрении королевы и бессилии кардинала, который всего лишь знал о договоре, но не мог воспрепятствовать.
Брат короля Гастон Орлеанский, которого все зовут Мсье, на сей раз сумел обойти кардинала. Гастон не может не влезать в заговоры, хотя совершенно непонятно, что нынешний ему дает. Ришелье при смерти, король тоже. В очередной раз скомпрометировав себя, Мсье окончательно потеряет надежду стать регентом, а значит, доступ к власти. Но не бунтовать он не может, такова уж его натура.
Едва живой король, презрев болезнь, отправился в Руссильон, спасать провинцию от испанцев. Это ловушка? Учитывая заговор и договор, вполне возможно.
Кардинал по примеру короля, презрев свои болезни, отправился в Нарбонн следом. Ришелье плох, у него абсцесс на правой руке, если эскулапы не вырежут, то будет гангрена. Я помню, что ему осталось жить до осени, но когда еще эта самая осень…
Сен-Мар, конечно, умчался с королем, хотя страстно отговаривал его от безумной поездки. Интересно почему, не желал покидать свою Марию?
Ни для кого не секрет, что отношения короля и его фаворита испортились, но если раньше король просто ревновал любимчика к женщинам, то теперь Главный его просто раздражает.
Но Сен-Мар хитер, он прекрасно помнит, как кардинал «приставил» его самого к королю – именно в долгом походе, чтобы поссорить Его Величество с фавориткой, оставшейся Париже. Наверняка Главный испугался, что история может повториться, в походе король вполне способен увлечься кем-то другим, ведь он теперь редко пускает в свою спальню Сен-Мара, тому приходится довольствоваться чтением книг, прячась в прихожей.
Эта новость меня изумила – Сен-Мар читает!.. Не Шекспира случайно? Вдруг это мое положительное влияние?
Но дело плохо, все заговорщики в походе, мы в Париже, и возможности сорвать заговор никакой. А времени все меньше.
В апреле мы уже не находили себе места. До июня оставалось меньше двух месяцев, если не вывести на чистую воду Сен-Мара до конца мая, то заговор состоится, и тогда…
Герцогиня читала присланное письмо, то хмурясь, то улыбаясь. Я внимательно наблюдала, зная, что его привезли из Сен-Жерменского дворца. О чем это пишет госпожа де Лансак? Или это пара Брассак расстаралась?
Если честно, мне по-человечески жаль королеву. Столько лет она словно в осаде, при малейшей попытке жить своей жизнью ей то давали понять, что развод не за горами из-за отсутствия наследника (откуда ему взяться, если король обходил спальню супруги стороной?), то когда все же родила одного, а потом второго сына, грозят разлучить с детьми.
Конечно, все, включая Мари, твердят, что Анне Австрийской дети нужны только ради собственного положения, мол, иначе развод и девичья фамилия, то бишь, возвращение в Испанию. Но я думаю, что королева действительно любит своих очаровательных малышей, старший из которых станет Королем-Солнце.
Я не сомневаюсь, что расстарался в спальне все же король, ведь младший Филипп в будущем станет абсолютной его копией. А старший Людовик… но ведь бывают дети, похожие на мать, а не на отца, или вообще на дедушку с бабушкой. У матери нынешнего короля Марии Медичи предки итальянцы, почему бы дофину не взять их черты? В королевских домах Европы все настолько перемешаны между собой, все друг другу довольно близкие родственники, что внезапная похожесть кого-то на кого-то не должна удивлять.
Иногда мне начинало казаться, что королева сама виновата в своих проблемах. Почему бы сразу не хлопнуть дверью и не вернуться в Испанию? Можно было бы там уйти в монастырь или назло этому ипохондрику выйти замуж и нарожать розовощеких детишек от какого-нибудь местного аристократа, опозорив тем самым наихристианнейшего короля?
Но она зачем-то держится за свое место зубами. Было бы за что держаться! У королевы двор скучнейший, и это во Франции, где у амура не лук со стрелами, а пулемет.
Анна Австрийская и дома воспитывалась столь строго, что и нынешняя жизнь ей должна казаться вольностью, но все же за столько лет могла бы перевоспитаться?
Я вспомнила рассказы Мари о жизни королевы до приезда в Париж. Конечно, это все почти секретные сведения, но именно секреты при дворе известны лучше всего.
Испанский король Филипп III и его жена королева Маргарита полностью подчинялись первому министру герцогу Лерма, который держал королевскую чету на положении послушников монастыря. Никакого образования, кроме зачатков языков, пара слов на латыни и бесконечные молитвы, черные платья без малейшего намека на нарядность, питание буквально впроголодь и круглосуточный надзор старых ханжей, для которых шаг быстрее старушечьего уже преступление против правил приличия. Даже детям ни бегать, ни прыгать, ни, упаси господи, кричать не позволялось.
Попав в четырнадцать лет во Францию, юная супруга короля (Людовик уже был королем) оказалась в ином мире, где царило веселье, дозволялось многое и на еще большее закрывали глаза. Мария Медичи, рассчитывавшая, что у спокойного, меланхоличного Людовика, который все время занят какими-то делами, более присущими ремесленникам, чем королю, будет тихая и спокойная жена-испанка, похожая на мышку, просчиталась. Анна Австрийская оказалась красива броской красотой голубоглазой блондинки и весьма восприимчивой к радостям французского двора.
Честь короля спасло все то же строгое религиозное воспитание королевы, Анна Австрийская могла сколько угодно кокетничать и строить глазки поклонникам, но супружескую верность блюла неукоснительно. Даже история с герцогом Бэкингемом привела не больше как к неприятному казусу на аллее парка, но герцогу удалось лишь привести платье королевы в некоторый беспорядок, не больше.
Этот беспорядок категорически рассорил супругов на много лет.
Конечно, сейчас Анна уже не та, за столько лет безделья она основательно раздалась вширь, забыла и то немногое, чему научили в детстве, не узнала ничего нового, а потому поглупела. Рядом с королем, способным совать свой любопытный нос в любое дело, которое можно сделать руками, она и вышивку-то забыла. Недоверие, разность интересов, периодическое попустительство королевы разным заговорам привели к тому, что они совершенно чужие, что, впрочем, никого не удивляет. Во Франции пары, подобные чете Рамбуйе, большая редкость.
Я так задумалась о несчастной (по собственной вине) королеве Анне Австрийской, что пропустила обращенные ко мне слова герцогини. Отреагировала только на повтор:
– Анна! О чем вы так задумались? Вредно слишком много размышлять, пойдемте прогуляемся. Мне тоже не мешает развеяться после письма госпожи де Лансак!
Герцогиня подожгла письмо в пламени свечи, положила на поднос и проследила, чтобы оно сгорело полностью, только переворошив пепел и выбросив его в камин, кивнула мне:
– Прогуляемся по парку.
С ума сойти, вокруг нее только отобранные, проверенные-перепроверенные, а она боится!
Кого или чего? Неужели провокация?
Мы немного ушли вперед, что, впрочем, не было редкостью, когда герцогине хотелось посоветоваться или предаться воспоминаниям, она так и поступала. Интересно, что на сей раз – совет или воспоминания?
Оказалось и то, и другое.
– Анна, ты знаешь подробности заговора Сен-Мара?
– Да.
– Не помнишь, королева уезжала в Руссильон?
– Нет, она не оставила детей одних в Сен-Жермене.
– Она не подчинилась приказу короля?
– Сказалась больной.
– Не догадается… – вздохнула Мари.
– Значит, приказ короля уже есть?
– Да. Ты точно помнишь, что она не поехала?
– Точно.
– А что дальше?
Со стороны казалось, что две дамы щебечут о нарядах, хотя, думаю, зная тогдашний французский (да и не только) двор, нетрудно догадаться, что модными новостями в беседе и не пахнет. За улыбками скрывались оскалы, за заверениями в любви и дружбе готовность подсыпать яд, за клятвами готовность предать. Может, в той нормальной жизни я просто не вращалась в кругах, где вершится история, а у простых смертных и проблемы проще?
Я пересказала, что помнила. Мари вздохнула:
– Надеюсь, что ты не ошиблась и ничего не напутала. Сегодня ночью съездишь в Сен-Жермен. Нужно, чтобы она действительно сказалась больной и никуда не ездила.
– Кто меня пустит к королеве?
– Лансак, я напишу записку. Если я поеду, заметят.
Вот так, меня снова бросали на амбразуру, не считаясь ни с моими собственными желаниями, ни даже с моими соображениями. Мари легко затыкала мне рот тем, что она лучше знает обстановку двора и без нее мне не сделать и шагу.
– Мари, я хотя бы должна знать о твоих задумках, я не кукла-марионетка. И сюда переправлена не для того, чтобы соблазнять любого, на кого ты укажешь пальцем!
– Сейчас никого соблазнять не нужно, просто сообщи королеве, что ей нельзя уезжать, оставив детей на кого бы то ни было.
– А что дальше?
– Подумаем.
У нас очень странные отношения, мы то беседуем, как две подруги, то Мари вдруг вспоминает, что она герцогиня уже больше столетия и требует, чтобы я знала свое место.
Хуже всего – я понимала причины её поведения и то, что ничего не могу поделать против. Мари неравнодушна к герцогу де Меркеру, как и я. Чувствуя его интерес к необычной девушке (я все же отличаюсь от остальных, как ни стараюсь быть похожей), она на меня приманила Людовика де Меркера в Малый Люксембург, рассчитывая к тому же вызвать некую ревность со стороны Сен-Мара. Но расчет на ревность не оправдался, не так Сен-Мар оказался мной вдохновлен, чтобы лезть на рожон, а Мария де Гонзага вовремя учуяла опасность и пресекла нашу аферу почти в зародыше.
Зато эта глупость основательно подпортила наши отношения с Меркером, он отдалился от меня и теперь при редких встречах только насмешничал. Карнавал оставалось вспоминать с грустью.
У меня враг, вернее, врагиня – Мария де Гонзага, оправдываясь моей возможной встречей с ней, герцогиня все чаще бывает где-то без меня. Я понимаю, что она нарочно оставляет меня дома, надеясь встретиться (и явно встречается) где-то с герцогом де Меркером. От понимания этого очень тошно, а еще тошней от собственной беспомощности.
Мари, вернее, теперь для меня герцогиня, постоянно напоминает, что я не могу перейти, не выполнив порученное дело, следовательно, должна её слушать и стараться на любом поприще, куда укажет её пальчик. У меня крепнет уверенность, что как раз ей это не нужно, ей безразлично, выполню ли я то, зачем пришла. Но что делать, просто не знаю.
Король, кардинал и заговорщики в армии, королева сумела не уехать вместе с Его Величеством, но вовсе не из-за пролитых по поводу разлуки с детьми слез. Король понимал, что огромный обоз его самого, дополненный обозом кардинала, а потом еще и королевы приведут к вытоптанной территории и простому бунту.
Королеву оставили в Сен-Жермене до весны.
Но весна вот она, пора ехать. Приезда королевы с самого начала требовал и кардинал. Я попыталась понять почему. Герцогиня не объясняла, видно, не знала и сама. Пришлось заняться рассуждениями. Все сложилось, как пазл, довольно легко. Кардинал силен там, в армии, потому что основные командиры его ставленники, и пока он жив, никуда не денутся.
Потому он и требовал дофина с братом оставить в Париже, а королеву (без детей) и Гастона Орлеанского только с личной охраной привезти в Руссильон. Ришелье сумел внушить королю свои опасения по поводу Гастона, Людовик вызвал брата в армию, чтобы был под присмотром. А королева до сих пор в Сен-Жермене.
Я согласилась ехать в Сен-Жермен с запиской от герцогини, причем ехать в мужском костюме и с пропусками от кардинала и короля, которые следовало предъявлять в зависимости от того, кто встретится.
Анри де Виньеро – гласил пропуск.
Ладно, Анри так Анри.
Сен-Жерменский замок почти весь погружен во мрак, хотя еще не ночь. Просто королеву покинули все, кто только смог сделать это под любым предлогом. Словно зачумленную…
Я прекрасно понимала, что стоит измениться обстановке, и здесь будет не проехать даже верхом, и в коридорах не протолкнуться сквозь толпу тех же придворных. Такова придворная жизнь – она вся вокруг того, кто у власти.
Ладно бы придворная, в Париж съехались все, кто не в армии, а еще те, кто не желает быть замешанным в стычке заговорщиков и кардинала. На улице весна, зацвели первые каштаны, высаженные кардиналом в саду, сколько их потом будет в Париже!.. Скоро наступит жара, но никто, похоже, не помышляет об отъезде в загородные дома, у всех ушки на макушке и только привычка улыбаться, не разжимая губ, не превращает нынешние улыбки в волчий оскал.
Королеву мне по-человечески жалко. Она боится за своих детей по-настоящему. Тогда зачем привечает заговорщиков? Зачем ей Сен-Мар?
Слушая, как докладывают о приезде Анри де Виньеро к Её Величеству, я вдруг поняла, что именно надо сделать: нужно, чтобы королева объединила усилия с кардиналом, он при смерти и ей уже не страшен, зато спасет от остальных! И я скажу ей о этом наедине, у нее, как и у меня, нет другого выхода.
Королева – испанка, даже при том, что ничего испанского в её внешности нет, даже после четверти века жизни во Франции – на самом видном месте распятие. Анна Австрийская добрая католичка (а как же герцог Бэкингем?), хорошая мать, для нее главное – двое мальчишек, старший из которых Луи спать ложиться не намерен, он с гиканьем носится по кабинету королевы, задевая все, что попадается по пути.
Её Величество терпеливо улыбается – это главное счастье в жизни.
Малыша Филиппа уже унесли, он в отца и куда тише дофина, да и просто маленький пока. Но будущий Людовик XIV подвижным был, говорят, с рождения.
– Ах, Луи, прекратите!
Я отвесила полагающийся моему «статусу» поклон, подметя шляпой пол, и стояла, соображая, как быть. Приватной беседа в присутствии дофина и его воспитательницы быть никак не может.
Дофин, скакавший на одной ножке, замер передо мной, пару мгновений постоял и вдруг заявил:
– Вы женщина, сударь!
Королева посмотрела с интересом.
– Луи, вам пора спать.
Но Людовик продолжил:
– Что вы на меня так смотрите?
А я не могла оторвать глаз от этого маленького чудовища, симпатичного и уже избалованного донельзя, передо мной был маленький Король-Солнце, тот, что через много лет скажет: «Государство – это я!».
– Вы будете великим королем, Ваше Высочество, и поднимите Францию на недосягаемую высоту. И будете править долго – семь десятилетий.
Глаза мальчика, больше похожего в своем одеянии на девочку, блестели восторгом, а королева весело рассмеялась:
– Благодарю за прекрасное предсказание, но так долго…
Дофин повел себя иначе, он изобразил королевский кивок:
– Я буду Королем-Солнце. Благодарю вас, мадам.
И умчался. Следом за Людовиком, с изумлением оглядываясь на меня, поспешили приглядывающие за дофином дамы. Я подумала, что маленькому Людовику очень скучно во дворце в окружении шелестящих юбками клуш. Ему бы с отцом рядом…
Попыталась сообразить, сколько лет мальчику. Получалось, не больше четырех. Маловат для войны и охоты.
– Проходите, сударь. Или дофин прав и вы сударыня? – глаза королевы светились веселым любопытством.
Анна Австрийская хоть и была испанкой, но таковой не выглядела. Она голубоглазая блондинка, пока еще красивая, но, как все булки при дворе, уже начала оплывать. Мелькнула мысль, что её бы даже не на диету, а просто на фитнес…
В Сен-Жермене нынче придворных мало, потому порядка и чистоты достаточно, в отличие от многих других дворцов воздух свежий. Это идет на пользу королеве, у нее приличный цвет лица и глаза блестят. Но приличный по нашим меркам, то есть со здоровым румянцем, для местной моды это вопиющее нарушение. Странно, чтобы быть похожими на королеву и мадам де Шеврез, дамы осветляют волосы самым зверским образом, а вот румянца на щеках повторять не хотят. Наверное, потому, что сама королева его замазывает, стараясь выглядеть бледной и подавленной. Но здоровье все равно пробивается сквозь слой цинковых белил.
Но размышлять о нелепости поведения двора во главе с Анной Австрийской возможности не было.
Я подмела пол перед ней и с легким смешком подтвердила:
– Ваше Величество, дофин прав, я женщина. И мне нужно передать вам письмо от герцогини д’Эгийон. – Тихонько уточнила: – Наедине.
– Оставьте нас, – оглянулась королева.
Дамы, сгорая от любопытства, не спешили выполнять приказ. В голосе мягкой голубоглазой красавицы зазвенел такой металл, что я едва не бросилась из комнаты вместе с остальными:
– Я сказала оставить нас! Всем!
Вот так! Неужели Анна Австрийская просто великолепная актриса, играющая несчастную супругу? Тогда ей точно нужен Мазарини.
Я вытащила письмо и, протягивая королеве, вдруг заметила:
– Ваше Величество, я могу кое-что предвидеть в будущем. Людовик XIV действительно будет править 72 года и станет самым блестящим королем Франции, символизируя её. Кардинал Ришелье не доживет до конца года, Его Величество, увы, не переживет следующий.
Она вскинула на меня испуганные глаза, пришлось успокоить:
– Нет-нет, Ваше Величество, никаких отравлений или убийств. Просто здоровье обоих оставляет желать лучшего. Вы можете стать регентшей, и тогда все будет так, как я сказала.
Черт, это уже смахивало на шантаж!
Но, сказав «альфа», нужно произносить «бета»… чего уж теперь… Она не спускала с меня глаз.
– В армии растет заговор Мсье, Сен-Мара и Буйона, впрочем, там много участников. Заговор против кардинала, не сомневаюсь, что и вам, и королю о нем известно. Никто не разоблачает этот заговор, но он будет разоблачен.
– Откуда вы все знаете? Кто вы?
Неплохой вопрос, но отвечать на него я не собиралась, хотя это грозило крупными неприятностями и мне, и Франции тоже. Если эта голубоглазая актриса трусиха в большей степени, чем я предполагаю, то отсюда я выйду в Бастилию.
– Ваше Величество, и у меня, и у вас слишком мало времени, чтобы уделять его моей особе. Прошу вас, выслушайте.
Я повторила ей почти все, что сказала мне Мари, объясняя расклад сил с Сен-Маром и Марией де Гонзага.
– Я вспомнила вас, вы та, что пыталась соблазнить Сен-Мара вопреки его любви к Марии де Гонзага.
А вот это провал! Королева благоволит к Марии, и если сейчас ей придет в голову заступиться за свою фрейлину, то мне будет худо…
– Да, Ваше Величество. Мария де Гонзага красавица и умница, ей не пристало быть супругой Сен-Мара, вы не находите?
– И ради этого вы соблазняли его?
– О, только не это! Но я знаю будущее не одного дофина, Мария де Гонзага будет королевой Польши, причем блестящей королевой, стоит ли ей размениваться на того, кто в силе только пока в милости у короля?
Королева откровенно задумалась. Я поспешила этим воспользоваться.
– Ваше Величество, если заговорщикам удастся убить кардинала, что это будет значить для вас и дофина? Вас и без того желают отдалить от детей, едва ли король оставит вас регентшей в своем завещании. Вы хотите, чтобы регентом был Мсье? Или Сен-Мар?
– О, нет!
– Вы сможете стать регентшей, а значит, спасти своих детей, только в случае, если рядом с Его Величеством окажется человек, подобный кардиналу Ришелье.
По тому, как вскинула глаза королева, словно я подслушала её мысли, стало ясно, что мои слова попали в точку.
Конечно, спасать детей Франции не от кого, у Гастона Орлеанского только дочь Анна, сыновей нет, а потому маленькому Людовику ничего не угрожает. Но Гастон-регент угрожает самой Анне, она снова окажется не у власти и задвинутой в угол. Вот моя точка приложения сил!
– О ком вы говорите?
О… есть еще одна точка, едва ли ни более чувствительная. Кардинал Ришелье был как всегда прав, приставляя к королеве Мазарини. Тут не просто симпатия королевы к духовнику (а он её духовник или нет? впрочем, неважно), тут определенно любофф…
– О кардинале Мазарини, Ваше Величество.
– Говорите просто «мадам».
Знак высшего расположения к моим словам. Так, к черту политику, мы перешли в область чувств. Королева тоже женщина.
– Благодарю вас. Мадам, – почему бы мне не воспользоваться такой роскошью, как обращение к королеве по-дружески, если разрешили, – чтобы у кардинала Ришелье была возможность предложить вместо себя кардинала Мазарини, он должен доказать Его Величеству, что остальные просто желают воспользоваться положением, а не служить Франции.
Будто Мазарини не желает, но сейчас об этом ни слова.
– Что для этого нужно сделать? – похоже, королева прониклась серьезностью момента в плане возможности отлучения от нее Мазарини. Она сообразила то, о чем забыла я – не будет Ришелье – не будет Мазарини. Как мы это упустили, это же мощнейший рычаг воздействия на королеву!
– Разоблачить заговор.
– Но я…
– Все очень просто, мадам. Во-первых, не покидайте детей. Оставайтесь в Сен-Жермене.
– Но как?! Мне предписано ехать в Фонтенбло и дальше в Руссийон.
– Сделайте вид, что больны. Простыли во время прогулки, что не можете двинуться с места.
Хотя бы ненадолго.
– Что это исправит?
– Даст время. А мне нужен текст договора с испанцами.
В глазах королевы метнулся ужас:
– Что?!
– Ваше Величество, кардиналу известно, что он существует, но чтобы предоставить королю доказательства вины Гастона Орлеанского и прочих, нужен сам текст. Повторяю: кардинал Ришелье покинет наш мир в ноябре, до этого времени он должен успеть сделать все, чтобы рядом с вами был кардинал Мазарини, а не кто-то другой.
– У меня нет такого текста.
– Вы осторожны, мадам. Помогите мне его раздобыть.
Она грустно покачала головой:
– Не могу. Я не настолько замешана в заговоре, мне не доверяют…
Я вспомнила о письме:
– Мадам, напишите письмо кардиналу, в котором изложите все, что знаете.
– Зачем, чтобы он использовал все против меня?
– Кардинал сейчас единственная ваша защита. И, поверьте, ему вовсе не хочется, чтобы после его гибели или смерти, не важно, у власти остался Сен-Мар или Мсье. Он желал бы оставить Мазарини, чтобы продолжить то, чему служил столько лет. Полагаю, Мазарини более приемлем и для вас.
Королева упрямилась:
– Но что даст кардиналу мое письмо?
– Не беспокойтесь, король знает о заговоре, и если даже он состоится, ваше участие не будет против воли Его Величества, сведения о вашем участии пойдут вам на пользу. А если не состоится, то письмо станет оправданием перед кардиналом. Вы добрая мать, желающая только одного – спокойствия детям, вы не желали участвовать ни в каких заговорах. Такая репутация сейчас лучше… А кардинал поможет вам, попросив короля не разлучать с детьми.
– Да, вы правы…
Так, женщина явно уступала место политику. Она умна, жаль, что столько лет приходилось прятаться под маской глупышки. Я вспомнила будущее королевы, когда за нее станет править Мазарини, и усмехнулась.
– Вы приехали за таким письмом?
Вот черт, об этом я и не подумала!
– Я думаю, вам лучше отправить его со своими людьми. Так будет надежней. Только не уезжайте из Сен-Жермена и не тяните время, его очень мало.
– Сколько? Я прикинула… – Месяц.
– Я послушаю ваш совет, хотя он странный. Вы действительно можете предвидеть будущее?
Скажите…
Меня сейчас очень мало интересовало будущее королевы и куда больше, где достать текст договора. Мы думали, что у королевы есть… Многие историки убеждены, что именно Анна Австрийская передала текст кардиналу. Неужели врет?
– Рядом с вами много лет будет надежный помощник – кардинал Мазарини, Ваше Величество. У вас действительно нет возможности достать текст договора, хотя бы копию?
Неужели после такого пророчества она не пойдет навстречу?
– Поверьте, нет. Меня держат просто как ширму.
– Хорошо. Прислушайтесь к моим советам, мадам. Извините, мне пора…
– Да, благодарю вас. Возьмите, – в мою руку перекочевал красивый перстень с большим камнем.
От королевских подарков не отказываются, я приняла.
– Вас проводят до Парижа, опасно ездить по ночам…
Меня проводили, по дороге я размышляла о том, как быть. Королева меня послушает и останется в Сен-Жермене, но текста договора это не прибавит. Может, я вовсе ни при чем и текст действительно добыли шпионы кардинала?
Нет, договор подписан еще в январе, если бы была возможность его добыть, это уже сделали…
Я пыталась понять, почему текста нет у королевы, и не солгала ли она. Как могли те же испанцы не предоставить Анне Австрийской такой текст? Что-то здесь не так…
Но испанцам невыгодно убийство Людовика, им нужно, чтобы он умер спокойно и в свое время, ни для кого не секрет, что это случится довольно скоро, король больше болеет, чем бывает здоров. А еще им нужно, чтобы регентшей при маленьком короле стала испанка Анна Австрийская.
Значит, испанцам не выгодно разоблачение участия королевы в заговоре. А вот разоблачение Мсье им выгодно. Вот и весь секрет! Анна знает о заговоре, но доказать её участие невозможно, если только не признается сама.
От этой мысли у меня появилось желание немедленно вернуться к королеве и получить от нее письмо самой, чтобы Её Величество не передумала.
Но мы уже приблизились к Лувру, поздно.
Как же я раньше не подумала!
От этих мыслей меня отвлек возглас:
– Мадемуазель! Вот так встреча!
Только этого не хватало – герцог де Меркер собственной персоной.
– Вы арестованы или это почетный эскорт? – кивнул он на четверых моих сопровождающих.
Я обернулась к капитану гвардейцев:
– Благодарю вас, дальше я сама.
Герцог с интересом наблюдал, как мой эскорт послушно удаляется.
– Как вы меня узнали?
– О, мадемуазель, вы забыли, что я вижу вас в мужском костюме дважды в неделю. Так откуда вы среди ночи и в таком сопровождении?
– Из Сен-Жермена.
– От королевы? Но почему в таком виде?
– Путешествовать по ночам проще в мужском костюме. Могу ли я откланяться, сударь?
– Нет, не можете. Ездить по Парижу ночью опасно в любом костюме. Я провожу вас. Вы в Люксембург? Впрочем, можете не отвечать, я все равно провожу и вопросов не задам.
Я не болтлив.
Хотелось сказать: уж конечно.
– Почему вы не в Руссильоне, как другие?
– Я вам надоел? Дела ненадолго привели в Париж. Вы продолжаете заниматься шпагой?
– Конечно. Хотите в этом убедиться?
– Я нанесу визит завтра, ведь завтра пятница, вы не против?
Он еще спрашивает!
– Вам всегда рады в Малом Люксембурге.
– А вы?
– И я, конечно.
Болтая ни о чем, мы без приключений доехали до Люксембургского сада.
Прощаясь, герцог подъехал совсем близко, наши ноги невольно прижались друг к другу, когда он потянулся к моей руке, чтобы поцеловать.
– Мадемуазель…
– Герцог…
А сердце билось набатом, слышным, кажется, всему Парижу.
Герцогиня подозрительно вгляделась в мое лицо:
– Что случилось? Ты сияешь.
Я вздохнула, сбрасывая мысли о Меркере, нельзя, чтобы эта фурия догадалась.
– Мечтаю, как вернусь домой.
– Как ты съездила?
– И хорошо, и плохо.
Я быстрым шагом отправилась в свою комнату. Не обсуждать же тайны прямо в вестибюле.
Вслед раздалось раздраженное:
– Зайдите ко мне в кабинет, Анна!
– Да, мадам, только переоденусь.
Я не спешила, вовсе не хотелось отчитываться перед Мари, потому умылась с помощью Бьянки, потом спокойно оделась и только тогда отправилась в кабинет герцогини, прекрасно понимая, что та кипит от злости.
Так и есть, навстречу мне уже спешила Катрин – горничная герцогини:
– Мадемуазель, герцогиня в ярости. Она вас ждет.
Я рассмеялась:
– Ничего, подождет. – Видя священный ужас Катрин, улыбнулась. – Не могла же я предстать перед герцогиней в грязном дорожном платье?
Мари и впрямь была в ярости, но при Катрин ничего не сказала, только проследила глазами за исчезнувшей в двери горничной и жестом показала мне на кресло (при этом оставшись стоять!). Я села, если она думает, что таким образом будет довлеть надо мной, то ошиблась. Сейчас козыри у меня в руках.
– Как вы съездили?
– Я передала ваше послание.
– И все? – интуиция подсказывала герцогине, что все не так просто. Хотелось тряхнуть её изо всех сил и заорать, чтобы не мешала мне, но я приторно улыбнулась:
– Мадам, я сделала все, что вы поручили. Отдала письмо и на словах объяснила, почему Её Величеству не следует уезжать, оставляя детей.
– Вы слишком долго пробыли там…
– Разве? Но мне пришлось ждать, пока дофин не отправится спать, к тому же нелепо нестись галопом, чтобы не привлечь к себе внимание.
– Больше никого не встретили?
– Сен-Жерменский дворец пуст, придворные избегают бывать у Её Величества. Не беспокойтесь, там меня никто не видел.
А что, если завтра герцог де Меркер скажет, что мы встретились в Париже? Тогда объясню, что, отвечая, я имела в виду именно Сер-Жермен.
Господи, ну почему я должна юлить еще и здесь?!
Я снова ненавидела Армана, подбросившего меня этой фурии. Правильно, что она осталась, так ей и надо!
Герцог приехал на следующий день, как обещал. Я не успела выскочить в вестибюль, чтобы шепнуть просьбу не выдавать меня, Мари встретила его первой. Но он не проговорился.
Целуя ручку, Луи де Меркер напомнил:
– Сегодня пятница, я не мог пропустить. Мадемуазель намерена продолжить занятия?
Не похоже, чтобы такое уточнение понравилось Мари, она скривилась:
– Не достаточно ли синяков для мадемуазель Анны?
Глаза герцога стали тревожными:
– У вас синяки?
– А у вас их не было, когда учились?
– Мужчину шрамы украшают. Будем осторожней…
Снова звенели шпаги, снова я оказывалась вплотную к герцогу и вдыхала запах его волос и лавандовой воды, которую он использовал в качестве притираний…
Снова его слуга подавал белоснежную рубашку хозяину, а мы с Мари рисковали заработать косоглазие, подглядывая за переодевавшимся герцогом. Мари шипела на меня:
– Идите тоже переоденьтесь, от вас воняет потом.
Лгунья, от меня ничем не воняло, я очистила воском подмышки (к величайшему ужасу Бьянки) и протиралась розовой водой несколько раз в день. Впрочем, в последнее время тоже лавандовой.
Снова герцог хвалил мои умения и обещал продолжить учебу в следующую пятницу. Текла пустая светская беседа, ничуть не лучше болтовни в салоне маркизы де Рамбуйе.
Мари делала все, чтобы я как можно меньше находилась рядом с Меркером, сама развлекая его беседой. Она отправляла меня в библиотеку найти книгу, на кухню распорядиться обедом… в общем, всячески показывала мне (и ему тоже) мое место.
Вот тварь! Уйду и не вспомню!
Но для этого нужно было уйти, а значит, сорвать заговор. Но заговор там в Руссильоне, а мы здесь в Париже. Даже если королева уже отправила письмо кардиналу, нужен текст договора.
Герцог приходил учить меня еще раз, но я была слишком рассеянной, чтобы нормально биться. Отговорилась головной болью и даже не стала присутствовать при дальнейшей беседе.
Я умирала от любви к этим насмешливым голубым глазам, но прекрасно понимала, что для него я никто, просто приживалка богатой родственницы, даже если бы у нас с Меркером сложился роман, это ненадолго, Вандомы любвеобильны. А потом что?
Потом он женится на вот такой герцогине, она нарожает ему детишек, да и любить герцог будет другую, не держать же в любовницах вечно одну и ту же?
Даже застряв здесь на год, я могу надеяться только на одно – окончательно разбитое сердце и тоску.
Много передумав о герцоге во время бессонных ночей, я пришла к выводу, что я сама для него лишь занятная барышня, следовательно, держаться от насмешливых голубых глаз следует подальше. А еще лучше сорвать заговор и отправиться обратно.
Ага, дома повешу на стене портрет герцога де Меркера и буду вспоминать, как он учил меня владеть шпагой.
Каждому свое. Стерве Мари, оставшейся в прошлом и сумевшей занять тепленькое местечко, Малый Люксембург и титул герцогини, а мне положение приживалки или возвращение домой. Я выбрала второе.
А любовь… безответно любить можно и дома.
Королева отправила кардиналу письмо, но без договора оно могло лишь оправдать перед Ришелье Её Величество, но не более. Сен-Мар хоть и не был больше так люб королю, положения своего не утратил, у нас все висело на волоске. Удивительно, что все всё знали, но каждый чего-то выжидал.
В воздухе витало: заговор! А перед нами с Мари огромными буквами было написано: договор!
Мы не знали, как его достать. Кардинал сообщил племяннице, что текста нет, а без этого король сумеет увильнуть. В лучшем случае пожурит своего Главного.
Король болен, кардинал болен, положение хуже не придумаешь. Что же делать?!
Необходимость срочно искать выход на время даже примирила нас с Мари, она перестала шипеть и временами говорила мне ты. Шпионы кардинала сообщили ему, что один из текстов отправлен в Париж, значит, он у королевы все же есть и она мне солгала. Или…
Мысли заняты только договором, а если долго мучиться, обязательно что-то придумаешь.
Я горячо зашептала, торопясь донести до Мари свою догадку:
– Этот текст существует? То есть о нем знали в ХХ веке, так?
– Да, его передала кардиналу королева, решив, что это единственное спасение от развода и монастыря.
– Королева? Черта с два! Мы ей зря не верим. Она что, больная хранить у себя такой текст? Испанцы действительно ей ничего не давали. Мари, а что, если текст не у королевы, а у Марии де Гонзага?! Нужно было мне к ней идти горничной, а не Сен-Мара обхаживать!
– Глупости. Она бы тебя разоблачила на следующий день и отправила даже не в Бастилию, а на костер.
– Меня нельзя убить.
– Зато можно посадить в тюрьму на всю жизнь. Какая теперь разница? Даже если у Марии есть, нам его не получить, это не Сен-Мар и не Анна Австрийская.
Меня осенило внезапно (а бывают плановые озарения?):
– Я знаю! Я сейчас!
– Что, куда ты, Анна? – ахнула герцогиня.
– Текст возьмем у Армана, того Армана, – я кивнула в сторону своей комнаты, где была нужная дверь.
– Вы с ума сошли? – от волнения герцогиня снова перешла на «вы».
– Ты знаешь другой выход? У меня есть еще два перехода.
– Анна, если ты не вернешься… мы здесь погибнем…
– Я вернусь. Я быстро… Всем скажете, что отправили меня в Пуату.
Чего она боится, если ей все равно не перейти?
