Первые семейные неурядицы
Она старалась плакать незаметно, не растирая глаза, чтобы утром не было красных век и припухлостей, но это редко получалось. Когда девушке всего лишь четырнадцать и ее не любит никто, включая собственного юного мужа, очень трудно не проливать слез в подушку…
Жена… к которой муж не приходит вовсе! Отправив прочь даже служанку, Екатерина снимала рубашку и подолгу изучала свое тело перед зеркалом. Этого нельзя было делать ни в одном из монастырей, приходилось наверстывать упущенное. Разглядывала и сокрушенно вздыхала. Конечно, она не такая, как Диана де Пуатье, у любовницы Генриха была маленькая грудь с торчащими в стороны сосками, чем Диана очень гордилась. У самой Екатерины грудь крупная и соски не выпуклые, сколько ни пыталась их вытянуть, ничего не помогало, только делала больно.
Разглядывала и лицо. У Дианы кожа совершенно белая, словно ее мажут чем-то, но так не намажешь, она вся словно полотно. А Екатерина чуть смугловатая, все же флорентийка… Зато глаза у меня намного больше! – словно оправдывалась юная брошенная супруга. – И лоб тоже!
Ей бы посмотреть на себя непредвзято! Как и остальным. В действительности в те годы Екатерина была куда красивей уже стареющей Дианы. Те, кто смотрел на флорентийку без намерения ее оскорбить или уколоть, кто слушал ее внимательно, замечали, что очень хороши большие внимательные глаза, что юная принцесса красива «умной», живой красотой в отличие от мертвой, выхолощенной красоты Дианы де Пуатье. За много лет привычка не гримасничать, чтобы не образовывались морщины на лице, привела к тому, что лицо у красотки стало безжизненной маской, его правильные черты оставались в покое весь день, не выражая ни единой эмоции. И лишь глаза с едва заметным прищуром хищно и временами даже зло скользили по окружающим. Но этого не замечал влюбленный в Диану Генрих, не позволяя замечать и остальным. И, конечно, «своя» Диана из древнего французского рода была куда предпочтительней флорентийки рода банкирского, или, как упорно говорили при дворе, «купеческого», тем более прибывшая из страны, с которой только что воевали и где в плену был любимый король Франциск.
Екатерине очень хотелось, чтобы ее полюбили, чтобы увидели, что она совсем не заносчива, доброжелательна, что она многое знает и умеет, хотелось дарить любовь и заботу и получать то же взамен. Но приветливость и доброжелательность немедленно обозвали угодливостью, а желание нравиться казалось признаком ущербности. В прекрасной Франции вокруг снова были чужие люди, а она одна, и снова приходилось завоевывать свое место при дворе.
Подарком для Екатерины явился замок, в который переехал двор, – Амбуаз. Ее заинтересовал даже не сам замок, хотя он был хорош, не рассказ Генриха о том, что он здесь родился, а имение Кло-Люсе, в которое прямо из дворца вел подземный ход. В этом имении по приглашению короля Франциска провел последние годы жизни великий Леонардо да Винчи! Юная герцогиня с таким увлечением слушала рассказ короля о том, как жил и умер ее соотечественник, что Генрих обиделся: супруга предпочла воспоминания об итальянце собственному мужу!
Леонардо да Винчи действительно умер на руках у короля Франциска, он многое успел придумать для замков Франции, многое только начертил или нарисовал, он оставил множество неразгаданных записей и несколько своих любимых картин, в том числе таинственно улыбающуюся даму. Мона Лиза… Кто это? – гадала Екатерина. Она подолгу вглядывалась в чуть странноватое спокойное лицо, улыбка, нет, даже не улыбка, а лишь легкий намек на нее, который волновал душу. Герцогиня решила обязательно узнать, кого же именно изобразил великий мастер на загадочном портрете и почему возил его с собой.
Генрих злился: его жена который день то слушает рассказы короля и окружающих, даже старых слуг, об итальянце, то таращит свои большие глаза на портрет! А ему так хотелось предаться отрывочным детским воспоминаниям об этом замке. Герцог даже вспомнил, что вон там за поворотом есть маленькая ниша, в которую он норовил спрятаться от няньки, а там дверь, ведущая на лестницу…
Однажды он все же решил показать Екатерине замок по-своему, как он помнил. Схватив юную женщину за руку, потащил по переходу, намереваясь удивить, та почти бежала, не возражая и понимая, что сейчас произойдет что-то необычное. Впервые за столько недель муж рядом с ней был взволнован, это хороший признак, значит, у него для нее есть что-то удивительное! Сердце Екатерины замирало от предвкушения счастья…
Генрих остановился перед голой стеной в совершенной растерянности. Супруга переводила взгляд с лица мужа на стену и вдруг поняла: там раньше, во времена его детства, что-то было!
– Генрих, здесь был тайный ход в сказочные владения?
Сказано восхищенным шепотом. Екатерине очень хотелось подыграть мужу, стать его единомышленницей, знающей маленький секрет его жизни. Другой бы откликнулся, но Генрих почему-то дернулся и вдруг потащил ее дальше. С трудом разыскав другой ход, он все же привел ее к той самой стене с нишей. И снова замер – ниши не было! Той самой ниши, его тайного, укромного уголка из спокойного детства не было!
Екатерина пыталась что-то говорить о бестолковости перестройщиков, о том, как часто они закладывают очень важные двери или ниши… кажется, даже о том, что у нее в детстве в монастыре тоже было любимое укромное местечко…
– Я пряталась там от охранников и подолгу сидела в одиночестве…
Екатерина девочкой перенесла куда больше своего супруга: оставшись полной сиротой с первых дней жизни, она не долго воспитывалась у добрых родственников, став заложницей в борьбе, а потом и вооруженном противостоянии двух враждующих сил во Флоренции. Но даже при смертельной угрозе девочка не только не сдалась, но и не струсила, а ведь ее намеревались отдать в дом терпимости либо поставить обнаженной на стены осажденной крепости, чтобы посмотреть, как погибнет под снарядами последняя из Медичи! Совсем ребенок, Екатерина, проезжая среди бушующей толпы через зачумленный город, не опустила голову, смело глядя в озлобленные лица своих мучителей. А ведь она не знала, что везут не на смерть, а просто в другой монастырь. Пока в другой… На счастье девочки, войска папы сумели взять город раньше, чем она была опозорена, заразилась чумой или попросту оказалась убитой.
Казалось бы, их должны объединять вот такие воспоминания, ведь они совсем детьми побывали в заточении без защиты и с риском для жизни, но упоминание монастыря сыграло злую шутку. Генриху вспомнились слова Дианы о ладане, сразу показалось, что вокруг запахло чужим, и накатила тоска, потому что нельзя вернуться в то самое счастливое детство, в спокойные годы, когда он чувствовал себя защищенным и любимым хотя бы кем-то. Теперь его любит только Диана де Пуатье! – в этом Генрих был совершенно уверен. А эта пучеглазая болтушка не может почувствовать и десятой доли того, что чувствует он сам!
В сердце юноши, почти мальчика, произошло страшное для их будущих отношений разделение, теперь для Генриха чувство спокойствия, защищенности, всего светлого и радостного, что шло из раннего детства, оказалось связано с Дианой де Пуатье, а все опасное и заставляющее напрягаться – с Екатериной. Это было очень плохо, потому что отныне Генрих подсознательно воспринимал жену как напоминание о тяжелой поре, в то время как красавицу Диану – как вестницу счастья. Возможно, сыграла свою роль и разница в возрасте, все же Диана была сродни матери, а Екатерина ровесница, которой он еще и был что-то должен! Например, постараться, чтобы она забеременела.
Екатерина не могла понять, что произошло, ведь так хорошо все начиналось! Вспоминая каждое свое слово, бедная девушка не находила ничего такого, что могло обидеть мужа. Почему он замкнулся? Разве она виновата в том, что стену заложили? Герцогиня постаралась не подавать вида, что тоже обиделась, в конце концов, нужно считаться и с ее чувствами, у нее тоже было трудное детство, и она не виновата в прошлых бедах Генриха. Но обиды хватило ненадолго, понимание, что супругу плохо и его надо пожалеть и приласкать, быстро прогнало плохие мысли, Екатерина попыталась еще раз начать разговор:
– Здесь так красиво… Понимаю, почему вы так любите этот замок, одни башенки чего стоят. А вы можете показать какие-нибудь потайные уголки в саду, наверняка были и такие?
– Нет! – словно отрезал Генрих, разворачиваясь, чтобы уйти. И все же она была разумней своего нервного супруга, Екатерина тихонько окликнула мужа:
– Генрих, а вы помните любимые места своей матери?
На мгновение, всего на мгновение он замер, она нашла то, о чем ему очень хотелось говорить, – мать! Лицо расправилось, глаза стали добрее, и тут… снизу раздался веселый смех Дианы де Пуатье! Все внимание герцога мгновенно переключилось на красавицу. Ему уже не было нужно сочувствие и понимание супруги, приехала его наставница. Дернув плечом, Генрих умчался встречать Диану.
Глядя ему вслед, Екатерина едва не залилась слезами. Неужели такое будет длиться долго?! Но она тут же возразила сама себе: нет, сегодня она владела вниманием мужа, пусть недолго, но владела, значит, сможет еще, сумеет, переборет…
Однако супруг стал появляться в спальне только по утрам, он входил быстрым шагом, кланялся, почти не глядя на нее, желал доброго утра и… удалялся! Екатерине страшно хотелось броситься следом, обхватить Генриха руками, прижаться к нему, покрыв лицо поцелуями. Возможно, это пробудило бы в нем хоть какие-то чувства? Но гордость не позволяла так унижаться, кроме того, чувства могли быть совсем не в ее пользу, от любви до ненависти и обратно маленький шаг, и тому, кто стоит посередине, так легко качнуться в любую сторону! Опасаясь вызвать у мужа откровенную неприязнь, Екатерина старалась делать вид, что весьма довольна положением, словно так и должно быть.
Ничего, я завоюю его постепенно, я стану самой привлекательной дамой двора, завоюю сначала настоящую дружбу короля, это приведет к вниманию Генриха! – оставалось утешаться такими мыслями. Но Екатерина не просто утешалась, она многое делала для своего освоения в мире придворных страстей.
Ее портнихе и трем приданным для такой работы девушкам всегда находилась работа. Они ежедневно что-то перешивали, переделывали, украшали, зато юная герцогиня Орлеанская (Екатерина приобрела этот титул вместе с замужеством) стала почти законодательницей моды при дворе. Блеска добавляли роскошные, умело подобранные украшения юной герцогини. Король не раз обращал внимание на то, что для четырнадцатилетней девушки его сноха очень умна и выдержанна, к тому же умело лавирует среди самых разных группировок двора, оставаясь со всеми в хороших отношениях.
Герцогиня Орлеанская активно участвовала во всех развлечениях, она не только с удовольствием охотилась, но и вместе с другими дамами сочиняла пьесы, в которых сама играла, писала небольшие стихи, музицировала, танцевала и без конца придумывала самые разные забавы. При этом ей удивительным образом удавалось любезничать и с фавориткой короля Анной д’Этамп, и с ненавистной Дианой де Пуатье. Мое время еще придет, прошло слишком немного дней, чтобы Генрих заметил меня и отдал свое предпочтение, – такие размышления, конечно, согревали, но, честно говоря, уверенности в них становилось все меньше.
Правда, у нее появился еще один друг при дворе, если среди особ королевской крови и придворных вообще возможны друзья. Дофин Франциск однажды принялся вспоминать, что именно отец Екатерины Лоренцо Медичи герцог Урбинский был одним из его крестных отцов, вернее, представлял папу Льва X, после чего именно в этом замке состоялась свадьба будущих родителей Екатерины. Сама она об этом как-то подзабыла и теперь порадовалась, что тоже имеет какое-то отношение к Амбуазу.
Дофин Франциск относился к юной герцогине едва ли не лучше, чем ее собственный муж.
– Что это? – король с легким недоумением крутил в руках несколько странноватый предмет, похожий на маленькие вилы, какие он видел в деревне у крестьян, только костяная ручка у него была богато инкрустирована и щедро украшена.
– Ваше Величество, позвольте вам объяснить, – поднялась со своего места и чуть присела в реверансе Екатерина. – Я рискую быть невежливой, но мне показалось возможным предложить вам так называемую вилку. Ею удобно накалывать кусочки еды, чтобы не пачкать руки.
Екатерина не стала говорить о том, что вилками давно едят в Венеции, и вообще напоминать, что она привезена сейчас из Италии, чтобы не дразнить ни короля, ни придворных.
– Хм, интересно…
У Франциска было хорошее настроение, впрочем, оно у него чаще всего бывало именно таким, показав вилку сидевшей рядом Анне д’Этамп, он попытался наколоть ею большущий кусок мяса. Вилка показалась такой маленькой по сравнению с половиной кабана, что вокруг рассмеялись. Другая бы обиделась, но только не Екатерина. Герцогиня подхватила юбки и быстрым шагом проследовала к королю со смехом:
– Э, нет, Ваше Величество, это вилка, а не садовые вилы! Я понимаю, что на охоте вы легко накалываете кабана на охотничий нож, но за столом от него просто можно отрезать удобный кусок. – Все было сказано так весело, с таким задором, что Франциск тут же принялся учиться владеть новым невиданным столовым прибором.
Тут же нашлись вспомнившие, что видели подобные вилки в Италии. Помня, что французы не слишком жалуют все, что прибыло вместе с ней из Флоренции, Екатерина снова спасла положение, обворожительно улыбнувшись:
– Это не итальянское изобретение, оно туда завезено. Может, теперь пригодится и на столе Вашего Величества?
Франциску очень понравилось, он демонстративно съел целый кусок кабана, не прикоснувшись к нему руками! Правда, пришлось привыкать не кусать саму вилку. Фаворитка изнывала от желания самой попробовать приспособление. Наконец король махнул рукой:
– Сегодня же закажу еще… – он быстро пересчитал сидевших за столом придворных. – Еще одиннадцать таких вилков…
– Вилок, – тихонько подсказала Екатерина, просто не выносившая неправильного произношения.
– Вилок! Весьма занятное приспособление! Чем еще вы можете нас порадовать?
– О, Ваше Величество, много чем. – Екатерина скромно опустила глаза. – Просто я имела достаточно времени, чтобы изучать древние манускрипты и от любопытства пыталась найти соответствующее в нынешней жизни. Многое получилось, оказывается, далеко не все, придуманное нашими великими предками, забыто. Особенно это касается кухни… Если позволите, я кое-что покажу вашим поварам.
– Вы умеете готовить?! – почти ужаснулась Анна д’Этамп.
Действительно, представить себе, что юная герцогиня может сама стоять перед плитой на кухне, было равносильно ее полному свержению со всех пьедесталов!
– Нет, что вы, мадам! Я всего лишь экспериментировала с приемами подачи блюд, и кажется, кое-что удалось…
– А…
Король кивнул:
– Хорошо, позволяю вам попробовать и порадовать нас вашими итальянскими хитростями.
– О, Ваше Величество, это не итальянские, это мои личные…
– Тем более!
На следующий день Екатерина большую часть времени провела в общении с поварами и слугами. Перед самим ужином она спешно приняла ванну и приятно надушилась, чтобы перебить запах готовящейся еды. Зная о том, что флорентийка будет угощать по своему вкусу, король и придворные торопились на ужин с особым интересом.
На столе стояла не совсем обычная посуда, это было не стекло, но и не металл, а вместо тяжелых серебряных кубков высились бокалы венецианского стекла… Герцогиня пояснила, что посуда из города Фаэнца, а стекло действительно венецианское. Придворные единодушно решили, что красиво, но непрактично, потому что нерадивые слуги немедленно все перебьют. Упоминать, что могут перебить сами, не хотелось.
Подача блюд действительно была непривычной, обычно на стол выставлялось либо все сразу, либо то, что оказывалось в данный момент готово, получалось соленое вперемежку со сладким. Екатерина распорядилась четко разделить: сначала соленое, мясо, овощи, а вот фрукты и множество всякой сладкой всячины подали в конце. Все признали, что так значительно вкуснее и приятней.
Она уже почти блистала при дворе, повара, привезенные Екатериной из Флоренции, показали свое умение готовить соусы, в чем королевские не были сильны, новая приправа к блюдам очень понравилась королю. Для дам у Екатерины нашлось свое угощение – мороженое. И хотя оно не было новшеством, замороженный лед в самых разных видах подавался к королевскому столу, но вот делать его из сливок с разными добавками ягод и фруктов оказалось куда интересней. А еще на королевском столе появилось новое блюдо – утка, обложенная апельсинами с белым соусом…
Многие дамы и себе сшили калесоне, чтобы не показывать то, что под юбками, не только садясь на лошадь, но и в другое время. Особенно оценили это новшество зимой, когда калесоне заметно утеплили дамские наряды. Правда, были недовольны мужчины: куда приятней, когда у женщин под юбками только то, чем наградила их природа!
Конечно, ее выбивала из равновесия откровенная невнимательность мужа, но даже с этим Екатерина научилась бороться! Она жестко приказала себе не обращать внимания ни на недружелюбие Генриха, ни на его красотку! Вернее, улыбалась им, как и всем остальным, даже ласковей. Этого не мог понять никто, улыбаться собственной сопернице… да эта флорентийка просто глупа! Хотя приходилось признавать, что умна, и гораздо умнее многих.
И вдруг…
Осенний ветер гнал по небу рваные тучи, которые день за днем выливали на землю потоки холодной влаги. Дороги развезло, хмуро, холодно, настроение отвратительное… В такую погоду королевская охота была невозможна, даже если дождь внезапно прекратится и ветер сумеет чуть подсушить поля, то в лес не въехать, там еще долго будет мокро.
У короля было дурное настроение не только из-за погоды, сообщили о волнениях, да что там волнениях, настоящих беспорядках в столице – столкновениях между католиками и гугенотами! Привез это сообщение коннетабль Анн де Монморанси. Видеть всегда строгого и спокойного Монморанси возбужденным и едва ли не испуганным было внове, король понял, что все очень серьезно. Какая тут охота, тем более погода не позволяла!
Франциск слушал доклад своего придворного о кострах, которые разожгли на площадях Парижа, и ужасался. Он отнюдь не был религиозным фанатиком, к тому же к гугенотам тяготела его любимая сестра Маргарита, к мнению которой он всегда прислушивался, считая самой умной женщиной не только во Франции, но и в Европе. Франциск не желал вникать в особенности новой религии, но и не был намерен вставать на сторону только католиков. Нельзя допустить, чтобы желание или нежелание слушать мессу становилось причиной столкновений и тем более убийств людей, это может привести к распаду, разделу и без того измученной Франции еще и по религиозному принципу. Тогда ее с легкостью разорвут на куски! Неужели священники в Париже не видят такую опасность?!
Но Анн де Монморанси придерживался другого мнения: как можно оставлять жизнь или просто благоволить тем, кто отрицает сами основы католицизма?! Снисхождение к еретикам не принесет ничего хорошего и развалит Францию безо всяких внешних врагов!
Спокойное, веселое течение жизни королевского двора было нарушено. Когда на ворота даже королевского имения в Блуа прикрепляют пасквили, тут не до балов и спектаклей. Пришлось ехать в Париж и разбираться там.
Королю удалось успокоить возбужденный город и хотя бы на время убедить всех в необходимости мирного сосуществования людей разных религий. Надолго ли? – вздыхал сам король, ломая голову над тем, как выпутываться из такой проблемы. Он понимал, что на все нужны деньги, будь у него возможность чем-то порадовать парижан, они хоть на время забыли бы свои глупости… А денег не было, они могли бы появиться, выполни папа Климент свое обязательство по поводу приданого Екатерины, но герцогиня все не беременела, и ее дядя не торопился присылать очередную сумму… На Екатерину начинали откровенно коситься.
И тут случилось то, что надолго изменило отношение к ней вообще.