Претендентка
Людовик почему-то волновался перед встречей с прекрасной незнакомкой, о которой ему столько успел рассказать Бине. У нее необычного цвета глаза, не серые, не синие и не зеленые, они словно меняют цвет от освещения и от душевного состояния хозяйки… Дама прекрасно образована и способна поддержать разговор на любую тему, включая философию и экономику…
– Она скучна?!
– Нет, нет, что вы, сир! Она прекрасная актриса, играла в пьесах Вольтера, который был от такого исполнения в восторге. Хороший, богатый оттенками голос, душевные интонации…
– Вы совершенно меня заинтриговали, Бине.
Король появился в небольшой квартирке камердинера дофина раньше, чем было оговорено, Жанна еще не приехала.
– Ах, ваше величество, мадам еще нет, она будет, как мы договорились, позже. За ней уже послана карета.
– Я помню, но просто подожду в ваших комнатах, если вы не против. Боюсь, что в моих собственных мне просто не дадут покоя.
Действительно, король после сложной церемонии уже официально отошел ко сну и вынужден был либо бездумно лежать в постели, либо, как раньше происходило чаще всего, одеваться снова при помощи уже слуг и исчезать через потайную дверь, чтобы очутиться в спальне любовницы.
Бине назначил встречу с претенденткой несколько позже, чтобы короля не сумели подловить наверняка. Но Людовик не вытерпел и, едва отослав придворных, снимавших с него чулки и все остальное согласно этикету, тут же засобирался снова.
Теперь он вынужден был стоять у окна, прислушиваясь к подъезжающим экипажам. Бине видел нетерпение его величества и страшно переживал, чтобы ничего не случилось с Жанной, чтобы она опоздала и вела себя достойно. Он не стал говорить королю, что экипаж подъедет с другой стороны, чтобы успеть хоть шепнуть женщине о том, что король уже ждет.
Так и произошло, стоило Жанне скользнуть в прихожую Бине, как тот бросился навстречу:
– Его величество уже здесь.
Жанна прижала руки к груди, силясь перевести дыхание. Наступала решающая минута, которая должна определить всю ее дальнейшую жизнь. Предсказание Лебон сбывалось, сегодня она будет любовницей короля, а вот будет ли завтра – зависело от нее самой.
Сбросив плащ на руки Луизе и наспех поправив кружева на рукавах, Жанна облизала губы и решительно шагнула к двери, ведущей в спальню Бине. Тот склонился перед кузиной, мысленно поражаясь ее самообладанию. Было прекрасно видно, что мадам близка к обмороку, но изо всех сил держит себя в руках.
Дверь почти неслышно распахнулась, Людовик обернулся от окна и замер. Дама сделала вперед всего лишь шаг, чтобы дверь могли закрыть, и присела в глубоком реверансе. Король видел в своей жизни очень много разных женщин и спал уже со многими, ему ничего не стоило с первого взгляда определить внешние достоинства дамы. Хотя Бине больше упирал на внутренние, Людовик усмехнулся: если душа и ум лучше внешности, то перед ним и впрямь шедевр, достойный Версаля.
Стройная фигурка очень грациозно склонилась в реверансе, ровно настолько, чтобы не нарушить этикет, но не настолько, чтобы вывалить для обозрения все прелести декольте, как это старательно делали перед королем многие дамы Версаля. И вдруг…
Жанне показались бесконечными мгновения, тянувшиеся, пока Людовик разглядывал ее, склоненную в реверансе. Король подошел ближе:
– Мадам… вы бывали в Сенарском лесу?
В голосе сомнение, коснувшиеся рукава пальцы его величества давали сигнал, что она может выпрямиться. Вовремя, потому что ноги у Жанны просто дрожали.
– Да, сир.
У нее действительно совершенно непонятного цвета глаза, большие, лучистые, они завораживали. Людовик был в восторге: перед ним стояла нимфа Сенарского леса!
Проводив даму к креслу и усадив в него, его величество устроился в соседнем настолько близко, что чувствовал запах ее волос и тела. От дамы пахло розами, совершенно определенно только ими. Очарование только возрастало…
Бине не ошибся, сама Жанна действительно была близка к обмороку или к истерике. Войдя в комнату и увидев у окна короля, она почувствовала, что готова либо броситься к нему на шею, либо просто расплакаться. Как же он красив! Людовик действительно в расцвете мужских сил был хорош – рослый, сильный, с крупными, красивыми чертами лица, хорошей кожей, которую не сумели испортить даже частые винные излияния и распутный образ жизни, а также абсолютное отсутствие привычки мыться, он мог произвести впечатление на любую даму. А уж стоило ему посмотреть своим долгим, зовущим взглядом, которым так славился его величество, как сопротивление оказывалось невозможно. И все-таки она сопротивлялась! Словно чувствуя, что если сдастся вот так, без боя или просто рухнет без чувств, то встреча будет последней, Жанна собрала всю волю в кулак и сопротивлялась собственному неимоверному влечению к королю, как к мужчине.
Странно, дама давно должна была потерять голову, но Людовик с изумлением замечал, что головка на месте. Нет, она смотрела откровенно влюбленным взглядом, голос чуть заметно дрожал (Бине не лгал, похоже, красавица и впрямь влюблена), но на шею не бросалась и даже не делала никаких знаков, говорящих о ее готовности прыгнуть в постель без приглашения. Да уж, ему попался удивительный экземпляр.
Самого Людовика все больше поглощала волна даже не желания, а нежности, хотелось провести пальцами по тонкой шейке, осторожно коснуться губ, словно нарочно созданных для поцелуев, потом медленно обнажить плечи и все остальное… Он не сомневался, что тело под платьем близко к совершенству. Сомнение оставалось только в одном: так ли горяча дама в постели, как хороша внешне?
Они о чем-то говорили, незнакомка (а Людовик намеренно не спрашивал ее имени, так интересней) была действительно умна, она рассказывала смешные истории, изящно шутила, потом ни он, ни она не могли вспомнить, о чем именно шла речь, мягкий голос очаровывал… Король потерял голову, и наступил момент, когда он решил, что общение вполне можно продолжить в постели.
Его величество встал, протягивая руку Жанне. Та поднялась, с ужасом думая о том, что последует – с ней распрощаются или… И снова мгновения тянулись немыслимо долго.
Пальцы короля коснулись ее щеки, тронули нежное ушко, опустились на шею… И вот они уже на плечах… Умница Луиза зашнуровала платье так, чтобы его можно было скинуть одним движением, что и сделал Людовик. Жанна осталась в одной сорочке.
На шее часто билась тонкая синяя жилка, выдавая волнение хозяйки. Сделав знак, чтобы женщина не двигалась дальше, Людовик спокойно снял камзол, потом скинул рубашку, все время пристально наблюдая за Жанной. Теперь он был совсем рядом, его руки притянули ее к себе, губы наконец коснулись ее прекрасных губ…потом шеи… ямки под шеей… груди… Сорочка уже валялась на полу, а сама Жанна была в сильных руках короля.
Теперь она могла не сдерживаться, отдавшись во власть этих рук, этих губ, этого тела… Восторг, который женщина испытала со столь опытным любовником, каким был Людовик, не шел ни в какое сравнение с наслаждением от близости с Шарлем Гийомом.
Почти до рассвета Жанна пребывала в состоянии, которое сама определить не могла бы. Но проснуться в объятиях его величества ей было не суждено, удовлетворив свою страсть (и не единожды), король поцеловал любовницу и развел руками:
– Я вынужден вас покинуть, мадам, просыпаться мне полагается в собственной спальне, таковы требования этикета Версаля.
Глядя вслед Людовику, Жанна едва не расплакалась. Ей нужно отправляться восвояси тоже. Для его величества она женщина на ночь.
Быстро одевшись теперь уже с помощью Луизы, Жанна села в ту же карету и отправилась домой. Бине на прощание успел шепнуть, что его величество в восторге.
Колеса стучали по камням, а Жанна сидела, прикрыв глаза и пытаясь понять, что чувствует. Главным ощущением был восторг, король не просто красив и галантен, он отменный любовник, горячий, неугомонный, сильный… Принадлежать такому мужчине, даже не будь он королем, все равно счастье. А если добавить к этому ореол самого желанного мужчины Франции…
Жанна поняла, что, если ее еще раз не позовут туда же, она умрет! Вот попросту умрет, и все! Все остальные мужчины перестали существовать, а Шарля не то что видеть, даже вспоминать не хотелось. Она была отравлена королем, на всю жизнь отравлена его красотой и силой, его зовущим взглядом. И теперь оказалась просто несчастной, потому что его величество даже не спросил ее имени. Осознав это, Жанна залилась слезами.
– Что, мадам, что случилось?
– Луиза, – теперь Жанна плакала, уткнувшись в плечо верной горничной, – если это не повторится, мне незачем жить!
– Полноте, господь с вами, мадам! Вы, несомненно, понравились его величеству.
– Понравиться и стать его любовницей – не одно и то же.
– А разве вы не стали? – в голосе Луизы явно слышалось сомнение. Что же тогда столько времени делал король с совершенно голой Жанной?
– Переспать один раз вовсе не значит стать любовницей. Захочет ли он меня еще?
– Захочет! – уверенно заявила горничная.
– Да? Ты так думаешь?
– Знаю! Он от души смеялся над вашими шутками. Ну, видно, перед тем как лечь в постель…
Вот это и было самым ужасным, над шутками смеялся и даже целовал страстно, но король видел дам куда более горячих, Жанна очень боялась, что не вполне удовлетворила его величество.
Оставалось ждать, поделать она ничего не могла, не преследовать же короля, как это делает герцогиня Рошешуар. Его величество очень недоволен таким преследованием…
После ночного визита мадам спала почти до обеда. Неудивительно, ведь король был неугомонен.
Она едва успела встать, как в спальню пришел де Турнеэм.
– Жанна, ты умница, очаровать пресыщенного всем короля удается не каждой…
Жанна Антуанетта вскинула на дядю большие глаза:
– А что дальше?
В ответ тот просто протянул листок. Бине снова написал несколько слов: «Время то же. Корсет не надевать».
С трудом сдержавшись, чтобы не завизжать от восторга, Жанна все же вскочила, не в силах усидеть на месте. Луиза, закалывавшая ей шпильки в прическу, взвыла, потому что пострадала сама.
Она приезжала в квартирку Бине еще дважды, и каждый раз после увлекательной беседы (теперь Жанна уже понимала, что и о чем говорит) следовали бурные ласки почти до утра, а перед рассветом король удалялся в свои покои, а женщина уезжала к себе. Никто в Версале не знал, где и с кем проводит ночи его величество. Конечно, утаить свое отсутствие в спальне королю не удалось, но куда он уходил, так и не поняли. По Версалю поползли слухи о новой пассии короля, но слухи были неясными, к тому же времени прошло слишком мало, чтобы что-то проявилось.
После третьей ночи, проведенной с Людовиком, Жанна долго не могла прийти в себя. Она не была столь же ненасытной, как король, скорее наоборот. Даже любовь к Людовику не позволяла ей откликаться горячо. Но беспокоило женщину вовсе не это.
День давно перевалил за свою середину, когда Жанна наконец с трудом разлепила глаза. Вернувшись домой с рассветом, она еще долго не могла уснуть. К тому же пришлось принимать ванну, потому что в спальне Бине оказалось немало противных насекомых, да и в парике самого Людовика, и в его одежде тоже. В первый день она даже не поняла, что притащила с собой этих противных блох и даже клопов. Когда осознала, то была в ужасе. Луизе и слугам пришлось все перетряхивать и проветривать, благо погода стояла подходящая.
В тот день встречи не предвиделось, Людовик предупредил об этом перед своим уходом, потому что ожидался какой-то прием почти до утра.
– Я буду скучать по вашим очаровательным глазам и запаху роз, мадам…
Хотелось бы верить, но Жанна не позволяла себе надеяться. Пусть все идет как идет…
Но тут она задумалась, пытаясь понять, что же подспудно беспокоит. Ее темперамент явно не соответствовал королевскому. Несколько раз за ночь откровенно многовато, но, возможно, его величество тоже поутихнет, отведя душу?
От госпожи Жоффрен принесли записку с выражением беспокойства по поводу ее отсутствия на вчерашнем вечере в салоне. Было так весело… умница Вольтер снова блистал… Пришлось писать, что она чувствовала себя несколько нехорошо, видно, сказывается зимнее ненастье…
Именно эта записка подтолкнула Жанну к серьезным размышлениям о своем положении. Казалось бы, пророчество Лебон сбылось, она стала любовницей короля. Но не фавориткой же! Жанна Антуанетта с горечью подумала, что Людовик даже не спросил ее имени. Почему?
Королю нравилась обстановка тайны, сопровождавшая их встречи, это добавляло прелести. Изящные беседы с незнакомкой, потом горячие объятия, а утром никто и не подозревал, что он всю ночь держал в руках пахнущее розами молодое тело… Она не слишком горяча и вовсе неумела, впрочем, второе скорее говорит о ее неопытности, а значит, и в ее пользу, но первое… Людовику не хватало огня. Все остальное пока было выше всяких похвал.
И король не спешил узнать, с кем же проводит свои ночи.
Но Людовик – это одно, а Жанна – совсем другое. Для короля она была скорее забавным приключением, такие долго не длятся. А что потом? Возвращаться к повседневной жизни, когда рядом в супружеской постели похрапывает верный Шарль Гийом, мечтающий о сыне? Слушать об очередных похождениях его величества и видеть очередную его фаворитку, вспоминая горячие ласки времени их короткой страсти?
Почему страсть должна быть короткой? Потому что она сама отдалась без боя? Но Жанной двигало не только и не столько желание попасть в постель короля, сколько настоящая любовь к нему. Она влюбилась не просто в его величество, после первой ночи она уже не могла жить без Людовика. А он без нее?
Честно взглянув на ситуацию, она вынуждена была признать, что не уверена в его привязанности. Почему? Нет, королю было хорошо с ней даже в отсутствие горячей страсти, это женщина знала точно, но именно то, что Людовик даже не поинтересовался ее именем, говорило, что страсть будет недолгой. Для него она – мимолетное приключение, одна из многих, побывавших на ложе и забытых на следующий день. Турнеэм и Бине верно говорили, уже одно то, что ее пригласили трижды, – бешеная удача для дамы из Парижа, а не Версаля. Такие в Версальском дворце надолго не задерживаются.
Одна из череды… просто одна из…
Вот что не давало покоя Жанне! Немного погодя его величество просто даст понять, что ее время закончилось, и что тогда?
Она еще не успела осознать принятое решение, оно даже не оформилось окончательно, а рука уже нашла колокольчик, чтобы позвать Луизу. Услышав приказ хозяйки, горничная вытаращила глаза:
– А если…
– Во-первых, сегодня никаких «если» не будет, а во-вторых, приказов я не повторяю. Собирайся, пожалуйста.
– Мадам, вы будете принимать ванну?
– Обязательно, мне кажется, что я никогда не смогу отмыться от этих противных насекомых. Надо заказать блохоловку поизящней…
– Вы надеетесь вернуться? – осторожно поинтересовалась Луиза.
Жанна посмотрела на нее долгим взглядом и усмехнулась:
– Я обязательно вернусь, но не сюда, а туда!
И не нужно было объяснять куда, мадам д’Этиоль явно имела в виду не спальню Бине, предоставленную им для королевских утех, а сам Версальский дворец.
Карета очень спешила, кучер подхлестывал лошадей так, словно за ними кто-то гнался. Крестьяне, завидевшие такие гонки экипажа степенного де Турнеэма, только пожимали плечами и сокрушенно качали головами. Что такого могло случиться, чтобы престарелый уже откупщик столь поспешно преодолевал расстояние между Парижем и замком Этиоль в не самую подходящую для поездок погоду, когда растаявший снег превратился в кашу, летевшую во все стороны из-под копыт лошадей и колес кареты?
Де Турнеэм спешил не только в экипаже, он и по лестнице почти бежал, совершенно запыхавшись. В гостиную мадам Этиоль он почти влетел с шипением:
– Вы с ума сошли?! Король разыскивает по всему Парижу!
Жанна, стоявшая у окна, спокойно повернулась к дяде:
– Его величество ищет меня?
– Конечно! – Видя спокойствие племянницы, Турнеэм уже вовсе не был уверен в том, о чем думал всю дорогу. Нет, она вовсе не дура, которой улыбнулось счастье и которая умудрилась его упустить. Она сбежала в Этиоль не из страха или каприза, а явно с каким-то намерением…
Осознав, что исчезновение Жанны – часть хитрого плана, причем ее собственного, потому что даже Парисы ничего не подозревали, Турнеэм обессиленно опустился в кресло:
– Что вы задумали?
Жанна села напротив, чуть устало улыбнулась:
– Я едва не стала для короля просто очередной женщиной в его постели, у которой он даже имя не спросил.
– Бине говорил, что его величеству так интересней, тайна подстегивает.
– И как долго могла продолжаться эта тайна? До первой красотки, которая сумеет стать его фавориткой? К тому же где уверенность, что я действительно нужна королю? Я, понимаете, а не окружающая меня тайна?
Она встала, взволнованно прошлась, остановилась у окна.
– Исчезни я сегодня, вспомнит ли он завтра обо мне?
– Вспомнил, что вам еще нужно?
– О… многое, слишком многое, чтобы просто ездить по ночам в спальню Бине для услаждения страсти его величества. Я хочу стать его фавориткой. Разве вы с Парисами хотите не этого?
– Но как вы рассчитываете стать таковой, бежав из Парижа?!
– Какая женщина была бы интересна лично вам, дядюшка? Та, которая виснет у вас на шее, поджидает вас за каждым углом, не давая прохода, или та, что, доставив удовольствие и очаровав, вдруг исчезла, причем ничего не прося за свои услуги? При том, что королю не раз повторялось, что я в него давно влюблена.
Турнеэм смотрел на Жанну во все глаза.
– Я знал, что вы умны, что настолько…
Та рассмеялась в ответ:
– Вы поможете его величеству обнаружить меня, тайно, конечно. Но в постель Бине я больше не вернусь, – она поморщилась, – в ней слишком много клопов и блох. Парис де Монмартель обещал приемлемую спальню в Париже, пусть подготовит. Мы будем встречаться с его величеством на моей территории и по моим законам. А дальше я все сделаю сама.
Обратно экипаж де Турнеэма ехал быстро, но уже не так. Снова летели брызги из-под колес, снова смотрели вслед крестьяне, снова размышлял генеральный откупщик, глядя в окно. Но теперь он не злился и не досадовал, он был доволен.
Такое могла придумать только женщина, причем хитрая женщина. Королю и впрямь до смерти надоели версальские красавицы, расставляющие сети вокруг него, потому Жанна, приезжавшая тайно и так же тайно вдруг исчезнувшая, умная, умевшая поддержать разговор, обаятельная, пусть и не слишком горячая в ласках, должна показаться его величеству лакомым кусочком и свежим ветром в затхлых коридорах Версаля. Ай да Жанна!
Турнеэм с удовольствием сообщил о хитрости их протеже Парисам, де Монмартель тоже был в восторге, с его языка едва не сорвалось замечание, что так могла поступить только его дочь! Вовремя сдержался…
И Бине, потерявшему след красавицы, сообщили, что та удалилась в свой замок, потому что страдает из-за любви к его величеству.
Король, в свою очередь услышав о причине отсутствия и месте пребывания новой возлюбленной, обомлел:
– Бине… такого не бывает…
– Да, сир, Жанна страдает, решив, что больше не интересна вам. Она не в состоянии видеть вас, слышать о вас и подозревать, что больше не нужна…
– Как это не нужна?! Но… но я не могу поехать в этот ее замок… как его…
– Этиоль, сир.
– …Этиоль лично. Прошу вас, отвезите от меня подарок и уверения в моей искренней привязанности, нет, любви, и просьбу вернуться.
Бине с трудом сумел справиться с собой, чтобы не остаться с распахнутым ртом. Жанне с легкостью удалось сделать то, чего неимоверными усилиями не смогли добиться принцесса де Роган или герцогиня Рошешуар, да еще много кто из дам Версаля. Вот что значит обаяние, а еще ум!
Когда выяснилось, что Жанны нет в Париже, Людовик недоумевал:
– Но почему, Бине?! Я что, не понравился ей как мужчина? Дама ничего не говорила обо мне?
– О, сир, о вас она твердит только одно: «люблю больше жизни!».
– Почему же тогда сбежала?
Хорошо, что у Бине хватило ума не комментировать исчезновение своей кузины, он мог испортить все дело. Жанна исчезла столь поспешно, что договориться со своим помощником просто не успела, но у того хватило ума просто пожать плечами:
– Мы ее разыщем, сир, и вы сами спросите о причине побега.
– Да уж, пожалуйста. И как можно скорее.
Уже через пару часов де Турнеэм, бросив все дела, мчался в Этиоль, кляня на чем свет стоит строптивую девчонку, которая воспользовалась его вчерашним отсутствием в Париже и умудрилась сбежать в Этиоль в то время, когда король ищет ее.
Теперь он вернулся, потрясенный разумом и мудростью своей дочери (как он считал, называя Жанну племянницей, потому она была женой его племянника Шарля Гийома).
Жанна в волнении мерила шагами спальню дома, предоставленного ей для свидания с королем Парисом де Мормантелем. Бине было сообщено, где она сейчас находится, оставалось только ждать, появится ли король, не охладел ли к своей незнакомке…
Шум подъехавшего экипажа заставил ее замереть. Согласно задуманному, Жанна поспешно села к клавикордам и принялась тихонько наигрывать и напевать. Кажется… о, только бы то был ОН! Быстрые шаги уже подсказали женщине, что она права, сердце бешено забилось. Она запела чуть погромче, шаги на мгновение замерли перед дверью, словно пришедший прислушивался. Это, несомненно, король, никто другой прислушиваться бы не стал, да и просто не пришел бы в такое время.
Действительно, дверь распахнулась и на пороге появился Людовик собственной персоной, одетый, как простой буржуа!
На мгновение оба замерли, а в следующий момент… Если бы король приехал в своем привычном одеянии – расшитом золотом камзоле со множеством бантиков и золотых пряжек, Жанна просто бросилась бы ему на шею не раздумывая. Но необычный вид Людовика заставил ее… расхохотаться, всплеснув руками.
Король изумленно застыл, но веселый смех подскочившей к нему любовницы, которая попросту принялась поворачивать обомлевшего от такой вольности Людовика, вовсе не казался обидным.
– Сир, вы просто очаровательны! Вам идет любой наряд! Наверное, даже в пиратском одеянии вы были бы самым красивым пиратом на свете!
– Вы так находите?
Ей удалось смутить короля, которого смутить уже не могло ничто!
Жанна изобразила реверанс, но не слишком низкий, в меру…
– Ах, сир, вы, несомненно, самый красивый мужчина Франции.
Глаза непонятного цвета смеялись, но лукаво и немного вызывающе.
Людовик сгреб любовницу в охапку:
– Если это так, почему вы бежали от меня?
Жанна мгновенно стала не просто серьезной, в ее глазах появилась… боль! Женщина сокрушенно покачала головой:
– Я бежала не от вас, а от себя. Что я для вас? Только мимолетное приключение, о котором вы завтра забудете, а мое сердце разбито навсегда…
Она вдруг ловко выскользнула из рук короля и широко улыбнулась:
– Но не будем о моих страданиях. Извините, ваше величество, что доставила вам некоторое беспокойство, заставив приехать сюда. Согласитесь, – она обвела рукой изящно обставленную на деньги Парисов гостиную, – здесь много лучше, чем в квартирке моего кузена де Марши.
Король горел желанием заключить любовницу в объятия, такой женщины у него действительно еще не было. Она по-прежнему ничего не требовала, ничего не просила и даже о своих переживаниях сказала вскользь. Зато обладала бездной обаяния.
Не зная, что ответить, он кивнул на раскрытые клавикорды:
– Вы пели, я слышал ваш голос…
– Да, я всегда пою, когда грущу. И когда веселюсь тоже!
– Спойте для меня.
Новый реверанс и лукавый взгляд:
– Что предпочитаете послушать, сир?
– На ваш выбор! – король сел в кресло, не спуская глаз с Жанны.
Все было рассчитано точно, не зря она заставила слуг переставить клавикорды и расположить единственное удобное кресло так, чтобы ее можно было лицезреть в самом лучшем ракурсе. Нежное лицо, очаровательная шейка и голос, которым восхищались все… А еще ария Армиды, та самая, которой она несколько лет назад покорила парижские салоны. Чувственность, сила страсти, сила переживаний, не плотских, а душевных, горящие глаза и становившийся чуть лукавым взгляд, который Жанна бросала на короля…
Людовик пропал, окончательно и бесповоротно. Он хорошо понимал, что даже если ему придется каждую ночь ездить сюда, чтобы видеть эту женщину, слышать этот голос, целовать эти уста, он будет ездить, и плевать на все условности этикета!
Допеть не удалось, король не выдержал, уста Жанны были взяты в плен его устами.
В ее доме розами и вообще цветами пахло все, но этот запах не был удушливым, напротив, пахло свежестью и очарованием юности. Словно он окунулся в чистый источник. Людовику стало даже чуть не по себе от собственного запаха пота, но, охваченный страстью, он быстро об этом забыл.
Вернувшийся из поездки герцог Ришелье, да и все остальные не могли надивиться на короля. Его величество не просто пришел в себя после потрясения, вызванного смертью фаворитки, не просто ожил, он жил какой-то своей, никому не ведомой, а оттого непонятной жизнью. Людовик с удовольствием окунулся в празднества, посвященные предстоящей свадьбе сына, он весь светился изнутри. Не зная причины этого, придворные ломали голову, что же снизошло на его величество.
Февраль выдался очень веселым и в Версале, и в Париже тоже.
Герцог Ришелье не мог поверить собственным ушам: король ездил в Версаль на городской бал-маскарад инкогнито! Никто даже не знал, в какой костюм был одет его величество, зато прошел слух, что он сопровождал прекрасную незнакомку. Ни король, ни его спутница маски не сняли и ничем себя не выдали, потому слухи были неуверенными, скорее из области подозрений.
Никто не знал, что идея Жанны проникнуть на маскарад в простом платье под большой маской и уйти неузнанным очень понравилась Людовику. Он лично выбирал наряд крестьянина, а любовнице помог нарядиться цыганкой. Такого веселья король не испытывал никогда! Восторг от возможности весело провести время, не оглядываясь на соблюдение этикета, радоваться, забыв, что за каждым его движением, словом, взглядом следят сотни заинтересованных глаз, был так велик, что он едва сумел скрыть свою радость в Версале.
На следующую ночь они с Жанной смеялись, обсуждая то, как тяжело было не подать вида, что в предыдущий вечер выплясывал в обнимку с цыганкой, наступая на ноги другим таким же веселым танцорам. Версаль не подозревал, как развлекается король вне его стен, и в этом тоже была своя прелесть. А заслуга в этом потоке счастливых эмоций принадлежала его любовнице.
– Мадам, вы получили приглашение на бал-маскарад, который состоится в Версале на следующий день после венчания дофина? Я хочу, чтобы вы там были обязательно. Вы никогда не были на балах в Версале?
Жанна присела на скамеечку у ног короля, сложив руки у него на коленях, глаза ее вдруг стали грустными:
– Получила, сир. Я никогда не была в Версале на балу, но боюсь, мне будет там очень грустно…
– Почему?!
– О, сир, представьте, каково будет моему бедному сердечку видеть, как вокруг вас вьется множество красавиц-аристократок, а я не имею возможности даже подойти… Я уже заранее плачу. Мое сердце обливается кровью от ревности.
Прелестные губки чуть надулись, носик даже шмыгнул, а плечи приподнялись и опустились от горестного вздоха. Людовик несколько мгновений смотрел на любовницу, а потом махнул рукой:
– Я придумал, я тоже буду в костюме, и никто не узнает, каком. И мы с вами будем весь вечер танцевать на виду у Версаля!
Жанна рассмеялась, словно над шуткой ребенка, она ловко переместилась на подлокотник кресла, что очень нравилось Людовику, принялась перебирать руками его волосы:
– Ах, сир, если вы полагаете, что вас не узнают только потому, что вы не в камзоле, а в простой рубахе… Вас выдадут ваш рост и ваша стать.
Король опрокинул любовницу к себе на колени, склонился над ее лицом:
– Я знаю, что делать. Несколько человек будут в совершенно одинаковых костюмах, и среди них мой слуга, рост которого одинаков с моим, а уж стати ему не занимать… Но хватит об этих глупостях! Вы что, мадам, не замечаете, что я немыслимо хочу вас? А ну в постель! Не то я просто не доживу до маскарада.
Король как всегда был неутомим и горяч. Лишь с рассветом, оставив любовницу приходить в себя, он со вздохом оделся и снова склонился к ее лицу:
– Я бы не против продолжить, но боюсь не успеть до рассвета вернуться в свою спальню. Не будем выдавать наш секрет до маскарада…
Страстный поцелуй на прощание, и его величество уже резво сбегал по лестнице к ожидавшей его карете, оставив Жанну размышлять над последними словами.
Не выдавать секрет до маскарада… а что потом? Неужели он готов обнародовать их связь? Сердце сладко замерло. Она немыслимо уставала от ночных ласк, все же сил у короля хватило бы на несколько любовниц, ей самой, пожалуй, требовалось подхлестывать страсть, но даже мысли о том, чтобы прекратить ее, не возникало. Никого другого вместо Людовика Жанна рядом с собой уже не представляла.
– Мадам, вы преуспели… – Парис де Монмартель был очень вежлив, он уже не диктовал, а лишь напоминал и советовал. – Король очарован и готов на все.
– На что «все»?
– Я думаю, он готов показать вас Версалю.
– Стоит ли?
– Безусловно. Пока вы вели себя исключительно умно, не перестарайтесь и дальше. Вы умны, очаровательны, но, попав на место фаворитки, не переусердствуйте, этого пока будет достаточно.
– Через несколько дней вернется Шарль, что я ему скажу?
– Вашего супруга дела задержат еще на несколько дней, на столько, сколько понадобится для вашего воцарения в Версале.
Жанна закрыла лицо руками:
– Мне совестно перед Шарлем.
Парис уже поднялся, чтобы уйти, он вдруг чуть усмехнулся:
– Вы всего лишь выполнили свое обещание изменить ему с королем. Шарль не станет возражать против такого расклада. Но сначала надо попасть в покои фаворитки. Я не стану вам советовать, как это сделать, – как выяснилось, вы куда умнее нас, прямолинейных мужчин. Вы очаровательны, мадам, я преклоняюсь перед вами.
Никогда раньше Парис де Монмартель не целовал рук у Жанны. Кем она была для знаменитого финансиста, банкира королевского дома? А вот теперь седая уже голова банкира склонилась над ее рукой в непритворном почитании.
В голове у Жанны почему-то мелькнула мысль: то ли еще будет! Она постаралась прогнать эту негодную мыслишку. Счастье так зыбко, так обманчиво, как и королевская привязанность и благосклонность самой судьбы. У Людовика было столько любовниц… а сколько еще будет? Долго ли она сумеет продержаться в постели капризного короля? Можно ли вообще задержаться в его постели?
Нет, нет, сейчас не стоит думать об этом вообще, она даже не попала туда. Несколько ночей, проведенных в объятиях Людовика, два совместных тайных выхода и общая тайна – вовсе не повод, чтобы считать себя королевской любовницей.
Заглянув в свою душу поглубже, Жанна поняла, что больше, чем действительно официальное положение королевской фаворитки, ее беспокоят две вещи: как не потерять самого Людовика, без которого жизни уже не мыслила, и то, как быть с Шарлем. Она не представляла, как сможет сказать мужу о своей измене и предпочтении короля. Но не могла даже помыслить, что увидит рядом с королем другую и узнает, что эту другую Людовик жарко целовал в ночи и другой шептал поутру, что готов продолжить, да дела не позволяют.
При одной мысли о такой возможности у Жанны на глаза наворачивались слезы, а дыхание перехватывало. Казалось, большего горя, чем потеря Людовика как любовника, не придумать. Разве только несчастье с ее любимой малышкой Александрин.
– Мадам, его величество так радуется предстоящей свадьбе дофина? – Камер-фрау королевы не зря проявляла озабоченность, разительные перемены в облике, а главное, поведении короля заметили все.
Людовик не только прекратил грустить, не только сбросил десяток лет, он словно стал мальчишкой. Всегда хандривший и часто даже угрюмый король теперь то и дело улыбался своим мыслям, поглядывал лукаво на окружающих, словно он один знал какую-то очень приятную тайну, о которой остальные не догадывались, и эта тайна позволяет ему дурачить придворных. По сути так и было, но пока о самой тайне никто не догадывался.
Вот и сейчас губы его величества дрогнули в лукавой усмешке, он явно вспомнил что-то очень приятное. При дворе настолько привыкли, что приятным может быть только любовная интрижка, что пошли разговоры о наличии у его величества тайной любви. Однако сколько ни оглядывались, никого заподозрить не могли.
Удивительно, но Людовик стал меньше избегать супругу, хотя и не посещал ее спальню, но активно обсуждал предстоящие торжества и даже настоял, чтобы состоялся бал у принцесс.
– Но, сир, они вовсе не увлекаются такими развлечениями.
– Не может быть! Все девушки в их возрасте любят танцевать! В молодости все любят развлекаться, с возрастом это проходит.
Королева с изумлением смотрела на супруга. Он был очень весел, мало того, вдруг принялся спрашивать, не слышал ли кто-нибудь о четырех коврах с изображением мужчин с подписями в стихах, некогда бывших на острове Нотр-Дам. Конечно, дамы такого не видели, а вот герцог Ришелье вспомнил, что где-то о таких слышал.
– А что за ковры? – Мария Лещинская спросила осторожно, мало ли что мог означать вопрос его величества.
– Сейчас попробую вспомнить… кажется, это выглядело так. На первом молодой человек с подписью: «В любовную игру, о братья, способен день и ночь играть я».
На втором молодой мужчина соглашался: «И я, друзья мои, не скрою, частенько занят сей игрою».
На третьем мужчина средних лет с взрослой дамой: «Я, други, правду не скрываю: когда могу, тогда играю».
И на последнем седые старик со старухой: «О, милосердный наш Творец! Ужель я больше не игрец?».
Дамы спрятали лица за веерами, королева последовала за своими придворными, а король и герцог Ришелье смеялись открыто и от души.
Мария Лещинская с мысленным вздохом отметила, что кто-то таинственный словно разбудил ее мужа. Несомненно, это была дама, и, несомненно, о ней ничего не знал даже Ришелье. Королева почувствовала одновременно и благодарность к незнакомке, возродившей к жизни ее мужа, и укол зависти и ревности, ведь таким его величество не был даже в молодости.
Король действительно шалил, он настоял на проведении у дочерей бала-маскарада и явился туда переодетым крестьянином! Столь вольное поведение короля вызвало сильнейшее изумление двора и массу пересудов. Теперь уже никто не сомневался в наличии у Людовика любовницы, и все равно никто не знал ее имени. Его величество куда-то исчезал ночами после своего официального отхода ко сну и возвращался в спальню только с рассветом.
Зависть и любопытство снедали не одну только королеву. Все придворные дамы просто сошли с ума, выдвигая самые нелепые предположения. Конечно, это не осталось незамеченным самим Людовиком, он откровенно наслаждался таким неведением двора, испытывая огромное удовольствие от возможности дурачить всех вокруг.
Но король прекрасно понимал, что долго это не продлится, все равно станет известно, куда и к кому он ездит по ночам, к тому же ему самому становилось неудобно и довольно тяжело не спать и совершать дальние прогулки. Как бы Людовик ни сгорал от страсти, как бы ни восхищался уютным гнездышком своей любовницы, он стал понимать, что пора что-то решать.
Приближалась сама свадьба дофина, его суженая уже выехала из Испании. Пора выезжать навстречу…
Людовик решил побеседовать с сыном. Между ними были натянутые отношения с той поры, когда король лежал в лихорадке в Меце на грани жизни и смерти. Тогда Людовику показалось, что сын приехал из любопытства, выяснить, как скоро можно ожидать собственного восшествия на престол. Может, и не так, но осадок остался.
Как же они были похожи и не похожи одновременно! Луи-Фердинанд внешне повторил отца – тот же рост, открытое лицо, внимательный взгляд, та же красота и способность очаровывать… Но только внешне. Полноватый увалень, заставить которого ездить верхом и уж тем более охотиться было невозможно (впервые взяв в руки ружье, он убил человека, а во второй раз ранил женщину и навсегда зарекся иметь дело с оружием), дофин предпочитал умные беседы со своими наставниками-иезуитами, книги, размышления, но отнюдь не фривольные. От такого будущего короля никак нельзя было ожидать ничего компрометирующего королевскую семью.
Глядя на сына, Людовик размышлял о том, что долгое время и сам был таким же. Даже женился по подсказке и честно соблюдал верность супруге, пока не встретил де Майи. Да, он тоже увеселениям двора предпочитал, правда, не столько беседы с кардиналом Флери, сколько занятия ботаникой, собирание и классификацию камней, книги и еще многое… Жалел ли теперь Людовик о смене интересов? Отнюдь, разве можно представить жизнь без чудной нимфы Сенарского леса с глазами непонятного цвета, знающей тысячи забавных историй, имеющей чудесный голос?..
Но как объяснить сыну, что есть интересы помимо серьезных занятий и что молодой человек должен сначала познать любовь, а только потом становиться серьезным. Надо веселиться смолоду, пока тебя не обременяют государственные и семейные заботы, чтобы потом, имея уже взрослых детей, не пускаться во все тяжкие… Нет, Людовик вовсе не осуждал сам себя, он наслаждался жизнью и решил делать это, пока будет возможно, тем более теперь у него была женщина, знающая, как доставить удовольствие не только плотское, умевшая развлечь и развеселить. Она была совершенно не похожа на сестер де Нейль, умевших развеселить и ублажить, но совсем иначе…
Как объяснить молодому человеку, которому идет шестнадцатый год, что ему самое время влюбиться?
Луи-Фердинанд все понял с полуслова:
– Сир, вы можете не волноваться за меня. Я твердо намерен полюбить свою супругу и быть ей верным мужем и хорошим отцом своим детям.
Людовик вытаращил глаза на сына, словно впервые его увидел. Когда же он успел вырасти и стать таким занудой?! Юноша, которому нет еще и шестнадцати, обещает быть примерным мужем и отцом? И влюбиться согласен по приказу.
– О нет, я вовсе не того жду от тебя!
– Я буду послушным сыном.
Хотелось схватиться за голову и с криком выбежать вон. О чем сейчас говорить с сыном? Поздно, все поздно… Самого его воспитал кардинал Флери, ясно, что в противоположность прадеду Людовику XIV, но кто таким воспитал Луи-Фердинанда? Неужели будущий Людовик XVI прославится как ленивый толстяк, не способный оценить женскую красоту и вообще быть живым и обаятельным?
Людовик XV не подозревал, что так и будет, но Людовиком XVI станет не его сын Луи-Фердинанд, а его внук, несчастный внук, которому вместе с его супругой Марией-Антуанеттой по решению народа Франции отрубят головы. Но дед до этого не доживет, хотя немало будет способствовать разрушению авторитета монархии во Франции.
Конечно, король ни о каком авторитете власти тогда и не помышлял, ему хватало проблем с собственным сыном. Немного подумав, он решил, что не все потеряно, сын еще молод, и если действительно полюбит свою супругу и произведет на свет достаточно жизнеспособных наследников, то позже, как и он сам, вполне успеет вкусить прелести вольной жизни.
Успокоив себя таким образом, Людовик решил отправиться к Жанне, но не тут-то было, на сей раз герцог Ришелье бдительно стоял на страже в королевской опочивальне. Пришлось оставаться дома. Мысленно посмеявшись над собой и над озадаченным Ришелье, король все же исхитрился отправить любовнице записочку с извинениями, но спать не улегся.
Король… отправился гулять в парк. Это было тем более нелепо, что погода вовсе не способствовала приятным прогулкам. Несильный, но весьма неприятный ветер норовил забраться за воротник, в рукава, выстуживал само нутро. Но Людовик словно не замечал ни холода, ни противной мороси, которая начала осыпать все вокруг.
Бедному герцогу пришлось тащиться следом, гадая, чем вызвано столь непонятное поведение его величества, и мечтая, чтобы тот поскорей вернулся в тепло дворцовых покоев.
– Ваше величество… Сир, вы рискуете заболеть после такой прогулки.
Действительно начавший промокать и замерзать король вдруг потребовал:
– Герцог, прикажите, чтобы согрели как можно больше воды и принесли в мою спальню самую большую ванну, какую смогут найти. Я хочу принять ванну после прогулки.
Сказать, что у Ришелье глаза полезли на лоб, значило не сказать ничего. В первые мгновения он попросту пытался осознать произнесенное королем, потом судорожно глотнул и на всякий случай уточнил:
– Ваше величество намерены принять ванну?
– Я что, недостаточно ясно сказал?
Главной мыслью бедолаги-герцога было: что это с королем? Мыться Людовику?! Да в его спальне и ванны-то никогда не бывало.
– У вас самого есть ванна?
– У меня? – зачем-то переспросил герцог. – Где-то есть…
– Поспешите с распоряжениями, я и впрямь начал промерзать.
Промерз не только король, все невольно сопровождавшие его придворные уже хлюпали носами и дрожали, как осиновые листья на ветру.
Конечно, для его величества и ванна нашлась быстро, и горячая вода в избытке тоже, остальным было куда хуже, пришлось принимать большое количество согревающих напитков, отчего встать с утра оказалось довольно сложно.
Людовик же действительно плюхнулся в горячую воду и сидел в ней с удовольствием до тех пор, пока не остыла. Это оказалось приятным времяпровождением. Наблюдая за млеющим в горячей ванне королем, Ришелье ломал голову над тем, кто научил короля таким глупостям, как принятие ванны после прогулки. Вдруг это войдет в привычку? Одно дело – провожать его величество после ужина в постель к красотке и совсем другое – вот так носиться сначала по стылому парку, а потом зевать, следя за тем, как слуги таскают ведра с горячей водой.
Кто бы ни был виновником такого внезапного увлечения короля гигиеной, Ришелье ненавидел его уже заочно. Герцог понимал, что это женщина, понимал, что именно она подсказала его величеству столь странный способ получения удовольствия, но никак не мог догадаться, кто это. Никто из придворных дам за принятием ванн замечен не был, все боялись испортить прически, да и не имели особого желания смывать с себя пудру и румяна. К чему, если завтра их придется наносить снова? Разве что отвалятся кусками, тогда придется смыть почти все и намазать поверх, а без особой необходимости кто же станет очищать лицо, да и тело тоже…
В общем, отход ко сну в тот день у его величества получился весьма странным, нарушающим все правила этикета. Недоволен был уже не только Ришелье, но и все остальные. Придворные, которым тоже пришлось разгуливать по мерзлому парку на пронизывающем ветру, дрожа от холода, а потом еще ждать, пока король полежит в ванне, чтобы убедиться, что их услуги не нужны, шипели, как стадо рассерженных гусей. Попадись им виновница столь странных перемен в поведении его величества, быть бы ей растерзанной.
Не попалась, Жанна скучала в своей квартирке в городе Версале одна.
Ближе к рассвету в квартирку, где обитала мадам Ле Норман, принесли записочку из Версаля.
«Мадам, я принял ванну! Придворные потрясены и не знают, кого проклинать за такое святотатство, берегитесь.
Помните, что вы должны быть на балу 24 февраля. Бине все подскажет…
Но это еще так не скоро!
Ах, если бы вы могли сейчас оказаться рядом со мной прямо в ванне! Скучаю. Люблю. Ваш Луи».
Щеки мадам и без румян пошли пятнами. Даже не имея возможности приехать к ней, король не забыл прислать весточку. По поводу ванны Жанна посмеялась от души.
Да, это она «подала королю дурной пример» принятия ванны. Просто в один из вечеров они, возвращаясь после тайного посещения бала-маскарада, основательно продрогли в своих легких нарядах. Войдя в дом, Жанна зябко передернула плечиками:
– Сейчас принять бы ванну, и все бы как рукой сняло.
Людовик изумленно приподнял красивую бровь:
– Вы принимаете ванну?
– Конечно, почти каждый день.
Удивлению короля не было предела:
– Зачем?!
– Чтобы приятно пахнуть, ведь вам, сир, нравится запах роз, исходящий от меня?
– О да, вы пахнете чудесно.
Жанна не стала говорить, что еще и для того, чтобы было поменьше блох и вшей.
Вдруг ему в голову пришла шальная мысль:
– Мадам, я желаю, чтобы вы приняли ванну при мне!
Жанна ответила еще более шальной:
– Только вместе с вами, сир!
Несколько мгновений они стояли, уставившись друг на дружку, а потом от души расхохотались. Остаток ночи прошел действительно в ванне, причем они не столько грелись или мылись, сколько занимались любовью…
Королю понравилось…
Несмотря на совершенно необычное поведение в предыдущий вечер и ночь, с утра его величество был бодр и весел, а вот многие придворные хлюпали носом, прогулка на ледяном ветру существенно повредила их здоровью. Королева, уже оповещенная о странностях супруга, внимательно вгляделась в его лицо: что на уме у Людовика? Тот весело рассмеялся:
– Что вы все меня разглядываете, словно в ванне я смыл что-то важное?
– Почему вам пришла в голову столь странная, – королева едва не сказала «нелепая», – мысль принимать ванну посреди ночи?
– Следовало бы спросить «вообще принимать». Замерз, решил согреться.
– А к чему ходить по парку в непогоду?
– Захотелось!
Марии Лещинской показалось, что его величество близок к тому, чтобы вдруг поскакать на одной ножке. Кто же та кудесница, что превратила тоскующего короля в совершенного мальчишку, готового резвиться?
Двор уже знал, что это дама не из Версаля, а потому всерьез незнакомку не воспринимал. Фавориткой короля могла стать только аристократка, это даже не обсуждалось. А некоторые вольности вроде ночных посещений прелестницы вне версальских стен его величество мог себе позволить, на то он и король. В предвкушении занятия вакантного места официальной любовницы дамы были готовы простить небольшое увлечение какой-то посторонней дамой, пусть себе, резвее будет. Видеть веселого, оживленного, даже несколько ребячливого короля куда приятней, чем притворно вздыхать по умершей прежней фаворитке и скучать в Версале, пока там скучает его величество.
В общем, придворные были даже благодарны незнакомке, возродившей для веселой жизни его величество, а заодно и двор, но только пока она не предъявляла никаких прав на сам Версаль.
Королевская семья и большая часть двора намеревалась выехать навстречу инфанте, которая вот-вот должна стать дофиной – супругой наследника престола.
Король больше не интересовался чувствами сына и его мнением, согласен Луи-Фердинанд быть счастливым, пусть будет таковым, так даже легче…
В королевскую спальню заглянул герцог Ришелье, как первый кавалер двора, имевший на это право, с сообщением, что наступило время, назначенное королем для церемонии утреннего туалета. Людовик согласно кивнул и сладко потянулся:
– Приступайте…
Двери немедленно распахнулись, и вокруг засуетились придворные. В зале привычно грохнул об пол церемониймейстер, требуя ночной горшок его величества, началась повседневная суета вокруг королевской особы. Но у Людовика еще не прошло вчерашнее шаловливое настроение, он лукаво поинтересовался у Ришелье, поманив того к себе поближе:
– А что, если я до поднесения горшка сделаю свои дела прямо вон в ту вазу?
Герцог в ужасе раскрыл глаза:
– Ваше величество…
– Боитесь, что вам придется наполнять горшок вместо меня, чтобы было что показать лекарям?
Ришелье уже не знал, что и думать. Неужели король намерен нарушать правила этикета?! Страшно подумать, чем это грозило, нашлось бы столько недовольных…
Во время завтрака, на который его величество пригласил всю королевскую семью, включая дочерей, окружающие снова не находили себе покоя из-за странного поведения и, главное, взглядов короля. Он вдруг замолкал на полуфразе или начинал пристально разглядывать чье-нибудь лицо, то ли сравнивая его с другим, то ли о чем-то размышляя.
Людовик много болтал с дочерьми, поддевая тех намеками на сердечные дела, во всеуслышание давал советы, как соблазнить мужчину, чем вгонял бедных принцесс в густую краску, временами интересовался у королевы, правильно ли говорит. Ее величество тоже краснела, чего не мог скрыть даже толстый слой пудры на лице.
Придворные, стоявшие в стороне в ожидании, когда королевская семья насытится, ломали головы над тем, что теперь будет.
Наконец завтрак закончился, к облегчению многих, и пришло время отправляться за невестой дофина.
Из ворот Версальского замка одна за другой потянулись нарядные красивые кареты, поскакали всадники, потащились непременные возы, на которых везли то, без чего двор не мог обходиться и минуты. В движение пришло, казалось, все. Но даже для таких случаев ритуал предусматривал все, от момента выхода его величества и ее величества до захлопывания подножки кареты и слов кучера перед щелканьем кнутом.
Вопреки опасениям герцога Ришелье король не стал нарушать этикет, он послушно выполнил, что полагалось, позволил тем, кто имел на это право, закрыть подножку кареты, ее дверцу, помахать вслед кружевными платочками. Пусть себе, мысли короля были далеко от всей этой суетящейся толпы.
Жанна была даже рада полученной передышке. Она вернулась в парижский дом, привела себя в порядок, хорошенько отдохнула, немного поразмышляла над тем, что произошло. Если честно, серьезно подумать не получилось – она была слишком влюблена в короля, чтобы трезво оценивать его к себе отношение и свое собственное положение.
А еще она с радостью повозилась со своей малышкой. Александрин исполнилось пять месяцев, она росла здоровым, жизнерадостным ребенком. Глядя, как дочь шустро перебирает ручонками, ползая по ковру, Жанна даже прослезилась: вот ее счастье – маленькая Александрин и Людовик, который хоть и не с ней, но рвется к ней сердцем.
Бине прислал слугу с очередной записочкой от короля с напоминанием о бале-маскараде. «Я буду тисом». Людовик предупреждал, в каком он будет костюме, неужели он полагает, что никто не догадается? Смешно, как ребенок…
Но у Жанны были не только приятные новости и размышления, но и тяжелые. Приехала мадам Пуассон, и дочери совсем не понравилось то, как она выглядела. Бледное лицо, которое не оживлял даже толстый слой румян, в глазах боль…
– Что, мама, что с вами?!
– Не беспокойся, ничего страшного, просто стало что-то болеть внутри. Вероятно, это из-за холодной зимы, уже пришла весна, и скоро все пройдет.
Мадам Пуассон улыбалась, стараясь скрыть боль, но это плохо удавалось.
– Расскажи лучше о себе. Король уехал, как ты думаешь, он вернется к тебе?
Жанна жестом показала на три письма, лежавшие на столике:
– Это свидетельства того, что он не забыл обо мне.
– Жанна, тебе трудно с ним?
Дочь вздохнула:
– И легко, и трудно одновременно. Я люблю, и потому легко, но король ненасытен, поэтому трудно.
Мать кивнула и принялась рассказывать о всевозможных средствах поддержания своего и мужского желания. Жанна старалась запоминать.
– Я научу тебя готовить суп из сельдерея и шпината с трюфелями.
Король с интересом разглядывал свою будущую сноху, а все остальные короля. Невеста дофина его величество совершенно не впечатлила, она была на три года старше жениха, рыжая, с некрасивым, почти грубым лицом, держалась высокомерно… Людовику вдруг страшно захотелось вогнать в краску и ее, он даже открыл рот, чтобы сказать что-то непозволительное, но тут увидел взгляд Луи-Фердинанда, и рот закрылся сам по себе. Дофин смотрел на будущую супругу совершенно счастливым взглядом!
Ему понравилась рыжая дылда? Если это так, то ради бога! Пусть будет счастлив хотя бы до рождения первенца, потому что ложиться в постель с женщиной, которая тебе категорически неприятна, трудная задача. Оглянувшись на собственную супругу, Людовик на мгновение даже вытянул губы трубочкой, словно в раздумье. А ведь и Мария Лещинская не была ни красавицей, ни совсем юной, когда он вот так же потерял от нее голову. Это хорошо, что дофину нравится его невеста, и наплевать, если не нравится остальным. Были бы счастливы.
Венчание проходило в придворной церкви, торжественный выход молодых – в Зеркальной гостиной, куда их вывел сам король. Толпа придворных и специально приглашенных с вожделением глядела, как разодетый в пух и прах Людовик XV шествует впереди пары молодоженов, выглядевших куда менее внушительно и интересно. Да, такого короля трудно было затмить, а увальню дофину и его рыжей дылде и вовсе невозможно. И все же придворные шептались о том, что Людовик-младший становится все больше похож на отца.
– Ах, нет, только внешне!
– Он действительно неуклюж и вовсе не галантен, от дофина комплимента не дождешься.
– Его величество тоже не был слишком галантен в его годы…
– О да! Зато потом…
– Может, и дофин также?
Дамы прятали свои лукавые улыбки за веерами, невольно вспоминая, что король, кажется, закрутил интрижку с незнакомкой в Париже. А еще о том, что назавтра назначен большой бал-маскарад в Версале, куда будут допущены очень и очень многие. Его величество обещал не просто быть, но и быть в костюме. Как интересно…
Женщины ревниво оглядывали друг дружку, дамы интересовались тем, в каком костюме будет подруга или соперница, но каждая притворно устало махала ручкой, мол, ничего особенного, пастушкой или кем-то похожей…
Уже было известно, что дофину и дофине заказаны костюмы пастушка и пастушки. Честно говоря, пастушки получались излишне упитанными, но кто же критикует наследников престола? Королева переодеваться не намерена. А вот король… Его величество задумал нечто, об этом двор уже знал и потому не мог дождаться бала.
Оперу в тот день слушали невнимательно, и ужин прошел быстро и не слишком весело. Двор жил в предвкушении завтра…
Толпа оказалась огромной, в Геркулесову гостиную допустили всех, кто был в костюме и маске, – это позволило попасть в Версаль и тем, кто никогда там не бывал раньше. Жанна порадовалась, что смогла приехать пораньше и укрыться в квартирке у Бине, иначе пробраться сквозь множество желающих лицезреть королевскую семью было бы невозможно.
И вот выход королевской семьи. Королева Мария, как и обещала, просто в роскошном парадном платье, а дофин и дофина нарядились пастушками. Все шеи вытянулись, пытаясь разглядеть короля позади его семьи, но там никого не было. По залу пронесся едва ли не вздох разочарования, неужели его величество не посетит бал?
И вдруг… двери зала со стороны королевских покоев распахнулись и через них выбежали целых восемь совершенно одинаковых… тисовых дерева. Толпа ахнула. Костюмы сшиты мастерски, маски закрыли не только глаза и нос, но и щеки до самого подбородка. Ясно, что это и есть выдумка короля, но как отличить его среди восьми тисов, если они почти одного роста и телосложения, а за щеки заложены орешки, чтобы изменить голоса?
О… Его величество действительно мастер шутить!…
Голос Бине над самым ухом Жанны, одетой в простой, без всякой вычурности костюм Дианы-охотницы, произнес:
– Третий справа…
Жанна быстро приметила расположение «ветвей» на костюме дерева, чтобы потом не спутать с другими. Сама она не слишком старалась нарядиться, заметно выиграв от этого. Среди разряженных в пух и прах многочисленных пастушек и пастушков мадам д’Этиоль выделялась стройностью фигуры, мало скрытой легким нарядом, нежностью кожи и особенно грацией. Блеск множества украшений придворных дам не затмил блеска глаз из-под маски Дианы, а тщательно затянутые корсеты не сумели сделать талии их обладательниц столь же тонкими, какой могла похвастать эта богиня безо всякого корсета.
Но Диана меньше всего волновала придворных дам, они впились глазами в тисовые деревья, мигом оказавшиеся окруженными хороводом прелестниц. Каждой казалось, что именно она угадала короля, а потому, когда тисовые деревья принялись ухаживать за красавицами, отказа не было. Один из тисов сумел пробраться и к Диане, склонился перед ней:
– Позволительно ли простому дереву пригласить на танец богиню? Мою дерзость может оправдать только то, что богиня охотилась и в моем лесу…
Привлекая к себе трепещущую Жанну, Людовик тихонько добавил:
– Вернее, я в ее… Но я готов платить за такую дерзость бесконечно. Каким будет условие богини?
– Любовь и только любовь…
– Согласен, после маскарада у Бине вы получите сполна, столько, сколько будете в силах выдержать.
– О, сир…
– Вы с ума сошли, я просто Тис, как и другие, а вы Диана, но не просто…
– Ах, просто Тис? Значит, я могу танцевать и с другими?
– Попробуйте только! Вы же не желаете их гибели? Я Тис, но я ревнивый Тис и никому не позволю охотиться в моем лесу!
– Как вы меня узнали?
– Во-первых, от вас пахнет розами, во-вторых, эту грудь и эти бедра я узнаю теперь в любом одеянии, а уж эти пальчики тем более… Не вздумайте сбежать, не возвратив мне должок.
– Какой должок?
– В прошлый раз я целовал вас гораздо больше, чем вы меня. За вами долг в… по меньшей мере два десятка поцелуев.
Конечно, внимание одного из Тисов к Богине заметили, но многие полагали, что король совсем не он. Президентша Портай даже пострадала из-за своей ошибки, она позволила рослому Тису с крепкой, как у короля, фигурой увлечь себя не только в толпу, но и из зала в укромное местечко, где Тис беззастенчиво воспользовался ее непротивлением и только потом снял маску. Увидев, что это вовсе не его величество, президентша пришла в ужас.
– Вам не понравилось, мадам?
Если честно, понравилось, королевский слуга, весьма схожий с хозяином фигурой, тоже был силен и ловок в альковных делах, Портай только вздохнула:
– Понравилось…
– Тогда продолжим?
Продолжили и даже договорились о повторе на следующий день или при любом удобном случае, но ошибки это не исправило.
Пришло время снимать маски. Один из Тисов, о котором уже все все поняли, поднял руку, призывая к вниманию, зал прорезал громкий голос короля:
– Приказываю всем снять маски!
Вокруг раздались ахи и охи, кто-то действительно был изумлен, даже потрясен увиденным у соседа или соседки, кто-то ахал весьма притворно… Жанна смотрела на лукаво улыбавшегося короля восхищенными глазами. Людовик действительно великолепен! И тут он сделал то, что потом долго обсуждали при дворе, – не имея возможности пробраться сквозь толпу к ней близко, король бросил в сторону богини Дианы взятый у нее недавно платочек.
По залу пронеслось: «Платок брошен!». Это означало выбор короля, его любовница определена. Тысячи любопытных, завистливых, даже ненавидящих глаз впились в лицо и фигуру Жанны. Вывод был мгновенным и единодушным: просто каприз! Его величество решил поиграть в любовь с простушкой, его утомили утонченные придворные дамы в костюмах пастушек, захотелось настоящей. Ничего, это не опасно, потому что ненадолго!
В следующие дни придворные уверились в своих выводах, потому что даму, захватившую внимание короля, не было видно на торжествах в Версале. Монаршая любовь закончилась, едва начавшись? А чего же можно ожидать от мещанки из Парижа, даже переодетой в богиню? Чтобы действительно быть богиней, нужно родиться в Версале или близко к нему.
И все же двор шумел: кто эта д’Этиоль? Жена какого-то помощника откупщика долгов… Практически никто. Мадам д’Этиоль даже жалели, небось, питала такие надежды, а все обошлось одной ночью любви. Эти парижанки глупы, неужели они думают, что его величество может выбрать простушку для более длительной связи? Нет, можно стать любовницей короля на ночь, ну, на несколько, но стать фавориткой – привилегия только аристократок!
Убедившись, что новое увлечение короля неопасно, придворные дамы начали новую охоту за сердцем, а вернее, постелью его величества. Сам Людовик вел себя донельзя странно…
В соборах и церквях без конца звонили колокола, все же было пасхальное воскресенье. Но радовались далеко не все, мадам д’Этиоль, наоборот, страдала. Настроение не поднимали ни яркое солнце с утра, ни птичий щебет, обещавший, что совсем скоро придет настоящее тепло и появится первая зелень. Ничто не радовало молодую женщину.
Жанна была в ужасе. Стоило ей всего на три дня выбыть из строя, как его величество принялся оказывать знаки внимания другой?! Теперь она понимала мадам де Шатору, боявшуюся отпускать короля от себя даже на пару часов.
Она не верила своим ушам: Людовик назначил какой-то дочери финансиста свидание на балу в ратуше в последний день месяца?! Что это, крушение всех надежд? Женщина лежала, стараясь не плакать, чтобы не покраснели глаза, она должна быть готова встретить его величество в любую минуту и выглядеть прекрасно днем или ночью.
Но как выглядеть, если сердце гложет тоска и мысли одна хуже другой? Если король готов так легко сменить ее на другую, только потому что она не может спать с ним несколько дней по вполне понятной причине, то на что надеяться?
В дверь спальни поскреблись, видно, это Луиза, но Жанне не хотелось видеть даже верную горничную. И все же она крикнула, чтобы та вошла, мало ли что…
– Мадам, вам письмо…
Сердце Жанны сжалось, дыхание перехватило, с трудом сломав печать, она впилась глазами в строчки. Людовик назначал ей встречу в той самой ратуше на том самом балу, что и дочери финансиста! Что это, желание порезвиться сразу с обеими? Ей стало даже дурно, такое уже бывало, король имел в любовницах сразу двух сестер Нейль. Первым желанием было отказаться. Она влюбилась в Людовика, не мыслила себе жизни без него, но опускаться столь низко, чтобы делить его ложе вместе с кем-то еще…
Горло снова перехватила волна горечи. Несколько мгновений Жанна боролась сама с собой и вдруг вскочила:
– Луиза, ванну!
Финансист с супругой не собирались отдавать свою дочь распутному королю в мимолетные любовницы, они заперли ее дома. Но красотка вовсе не была нужна Людовику, назначенное свидание оказалось простым отводом глаз, поводом, чтобы в обществе герцога д’Айена улизнуть из Версаля в наемном фиакре и пробраться в ратушу для встречи с той, о которой думал все дни разлуки.
Но Жанна-то этого не знала! Борясь с чувством горечи, захлестывавшим все ее существо, женщина готовилась к предстоящему балу так, словно он мог быть последним в жизни. В записке король просил быть в домино. Жанна терпеть не могла этот дурацкий костюм, но выбора не было.
Ратуша оказалась не просто полна народу, она была им набита. Оказавшись в немыслимой толпе, женщина с тоской оглянулась, ища глазами, конечно же, короля. Но как можно в зале, где не протолкнуться, среди сотен не самых вежливых людей найти одного-единственного, к тому же желающего быть инкогнито?
А толпа все напирала, Жанну толкали, временами ей казалось, что вот-вот раздавят. Черное домино уже было изрядно помято, состояние близко к обмороку. Уже не надеясь ни на что, она попыталась хотя бы просто выбраться вон, чтобы не быть смятой и растоптанной. Главное – удержаться на ногах, стоило упасть, и ее просто затоптали бы. Но бедной женщине не удавалось даже выбраться из толпы. Ее охватило настоящее отчаяние!
И вдруг взгляд выхватил знакомое лицо без маски, это был купеческий прево господин де Бернаж. Уже совершенно не думая о том, какое впечатление произведет на него присутствие супруги помощника генерального откупщика в этой толпе в одиночку, она окликнула, прося помощи. Господин Бернаж действительно изумился, но раздумывать было некогда, работая локтями, плечами и кроя окружающих бранью, он умудрился сначала пробиться к несчастной Жанне, а потом вытащить ее прочь в маленькую гостиную, куда доступ другим гостям был запрещен.
Домино Жанны оказалось смято и изрядно потрепано, волосы пришлось приводить в порядок…
– Господин де Бернаж, вы не могли бы вызвать мне фиакр и проводить до него? Я буду вам весьма благодарна.
Жанна уже не думала о том, чтобы разыскать в толпе короля, напротив, мелькнула мерзкая мысль, что он устроил все это нарочно, чтобы посмеяться над незадачливой любовницей. Из глаз готовы были брызнуть слезы, и только сильнейшим усилием воли их удавалось сдержать, плакать, явившись неизвестно зачем в ратушу и будучи потрепанной толпой, смешно и позорно. Больше всего Жанне хотелось даже не встретить короля, а поскорее оказаться дома и либо нырнуть в спасительную воду ванны, либо просто выплакаться, уткнувшись в подушку. Испытанный страх и унижение были слишком сильны.
Купеческий прево отправился пробиваться сквозь толпу, чтобы действительно привести экипаж к задним воротам ратуши, иначе выбраться оказалось бы невозможно, а она осталась ждать непонятно чего.
Людовик отпустил дофина на прием в ратушу одного, а сам остался чего-то ждать в Версале, одевшись в черное домино. Рядом с ним в таком же костюме коротали время за картами герцог Айен и маркиз де Вальфон. Наконец его величество объявил, что пора.
У Севрской заставы они встретили карету дофина, возвращавшегося с приема, и порадовались, что сами едут в наемном экипаже. Но оказалось, что радоваться рано: пробиться к ратуше, куда все еще продолжали съезжаться теперь уже на маскарад горожане, было совершенно невозможно. С тоской оглядев сплошную запруду из фиакров, король вдруг предложил:
– В Оперу, там тоже бал.
– Конечно, ваше величество.
– Прекратите звать меня так, иначе никакого инкогнито не получится! Сегодня я просто Луи.
– Да, ваше величество.
И тут же все расхохотались, король определенно был настроен шалить, приходилось подчиняться. Что ж, так даже интересней, чем церемонно кланяться дамам, то и дело стряхивая с собственного наряда осыпающуюся пудру и ежеминутно оглядываясь, как бы не попасть кому на крючок.
Но в Опере его величество был как на иголках. По его просьбе герцог Айен оказался вынужден все же отправиться в ратушу в поисках какой-то дамы. Король долго танцевал, не будучи узнанным, но по тому, как он оглядывался на дверь, видимо, в ожидании герцога, маркиз де Вальфон понял, что вся поездка не ради вот этих танцевальных па, а ради прекрасной незнакомки, о которой в последнее время судачит двор.
Герцог вернулся расстроенным, найти даму не удалось, он объяснил, что там вообще невозможно кого-либо найти, потому что внутри еще тесней, чем перед самой ратушей. Если дама и там, то… Герцог только развел руками.
– Едем!
– Куда, Ва… Куда, Луи?
– В ратушу, куда же еще! Меня там ждут.
На сей раз к ратуше пробиться удалось, но найти там кого-либо действительно не представлялось возможным.
– Мне нужна мадам д’Этиоль, и пока я не уверюсь, что ее действительно здесь нет, или не увижу ее перед собой, не уеду. Лучше второе.
Герцог и король стояли у стены, оглядывая гудящий сотнями голосов зал. Да, это не бал в Версале, где при любой тесноте тебе не наступят на ногу. А если это и случится, последуют тысячи извинений. Все же в этикете есть своя прелесть, решил Людовик.
Маркиз тоже попытался что-нибудь или кого-нибудь разглядеть, но не тут-то было. Он крутил головой, стараясь не выпускать из вида два черных домино под большими масками, еще не хватало потерять из вида короля! Вдруг почти рядом один из присутствующих окликнул пробивавшегося сквозь толпу буржуа:
– Господин Бернаж, вы уже уходите?
– Не столько ухожу, столько пытаюсь увести отсюда мадам д’Этиоль. Бедная дама пришла без сопровождения, и ее едва не задавили. Я уже вызвал фиакр, теперь предстоит провести к выходу ее саму…
Маркиз схватил говорившего за плечо:
– Где мадам д’Этиоль?!
– А тебе-то что, приятель?
Едва не огрызнувшись на «приятеля», маркиз попросил уже спокойней:
– Мой друг ищет эту даму. Боюсь, что она пришла в такую толпу именно ради него.
– Ну да? – недоверчиво покосился на настойчивого незнакомца Бернаж. Но что-то подсказало ему, что так и есть. Ай да мадам д’Этиоль!
– Клянусь. – Не выпуская из своих цепких пальцев рукав прево, маркиз закричал, обернувшись к герцогу и королю: – Герцог! Ваше ве… Луи!
И тут же пояснил обомлевшему Бернажу:
– Вас отблагодарят. Ведите к даме!
Жанна уже потеряла счет времени, она сидела, бездумно глядя на пламя камина, ожидая только возвращения Бернажа, чтобы хоть как-то добраться домой. О короле старалась не думать, боясь попросту разреветься.
Вдруг от входной двери гостиную пересекли двое в черных домино и масках, и более рослый протянул ей руку, шепотом позвав:
– Мадам, пойдемте.
Дыхание снова перехватило, потому что это был Людовик. Губы у Жанны все же задрожали, король на мгновение прижал ее к себе:
– Только не плакать, моя бедная девочка…
Вот теперь это требовало неимоверных усилий…
Господин Бернаж, получив в руку золотую монету, смотрел вслед удалявшейся четверке с изумлением. Ну дела… супруга Ле Нормана сначала приезжает в ратушу одна, потом изрядно страдает в толпе, а потом ее уводит король?! В том, что рослый человек в черном домино именно король, купеческий прево уже не сомневался, пока пробирались к гостиной, маркиз все же умудрился назвать Людовика вашим величеством.
Они сумели пробиться через толпу к задним воротам ратуши и сесть в фиакр, приведенный Бернажем. Только когда закрылась дверца фиакра, Жанна позволила себе оглянуться на короля, а тот снял маску.
– Мадам, простите мне такую неловкость, я понятия не имел, что будет твориться в ратуше.
Маркиз предпочел не следовать за королем, а вернуться в Версаль, поэтому в карете они оказались втроем.
– Куда ехать-то? – оглянулся на странных пассажиров возница. Даже увидев короля без маски, он все равно не узнал бы его – и потому, что было темно, и потому, что не мог предположить, что везет монарха.
– Назовите свою улицу.
Жанна с трудом произнесла:
– Круа-де-Пти-Шан.
Герцог повторил погромче, возница покачал головой:
– Трудно будет пробраться, весь Париж словно обезумел, давненько я такого не видел. Все на улицах…
Людовик сгорал и от нетерпения и от досады, он каялся, что в погоне за таинственностью поставил любовницу в столь дурацкое положение и создал неимоверные проблемы.
– Дайте ему луидор, чтобы вез побыстрее.
Герцог остановил короля:
– Нет, Луи, не больше экю, иначе через минуту о нас будут знать все.
Возница остался чаевыми весьма доволен:
– Домчу мигом!
Людовик снова обнял Жанну, шепча ей в висок:
– Простите меня, я доставил вам столько неудобств. Я все компенсирую с лихвой…
Компенсировал…
Отправив герцога домой, Людовик остался в спальне мадам д’Этиоль до утра. На сей раз он не исчез с рассветом, а самого рассвета любовники просто не заметили.
Луиза не смогла сдержать своего изумления, увидев на пороге дома хозяйку в сопровождении… Одно дело принимать венценосного любовника в спальне нарочно снятого для этого дома, и совсем другое – привести его в свою собственную!
А любовники так истосковались за прошедшие дни, что бросились в объятия, едва закрыв дверь в спальню. Жанне было все равно, даже если бы Шарль вздумал вернуться через полчаса, она попросту не заметила бы супруга. Снова ощутить на своих плечах руки Людовика, на своих губах его губы, отдаться во власть его жаркого страстного тела… Они просто срывали друг с дружки одежду, бедное домино, и без того помятое в толпе, вовсе оказалось разорванным, как, собственно, и наряд короля. О том, в чем его величество будет возвращаться обратно в Версаль, не думалось. До возвращения ли им?
Такой ночи любви ни у него, ни тем более у нее никогда не было, ночь безумств осталась в памяти надолго. Они то сливались в единое целое, то, уставшие, тяжело дыша, лежали, глядя в потолок…
Утром Людовик, отдышавшись после очередного безумия, вдруг заявил, что… безумно голоден! Жанну охватила паника, она никак не ожидала, что утро застанет его величество у нее в постели, а потому никакого завтрака, похожего на королевский, не предполагала.
Людовик с интересом наблюдал, как любовница, накинув на плечи пеньюар, пробралась к двери и через щелку что-то долго объясняла своей служанке. Сам он встал, завернувшись в простыню, поскольку все равно ничего другого не было.
Сообразив, что королю нечего надеть, а то, что она могла бы предложить из мужниного, не подойдет ему по росту, Жана вдруг расхохоталась.
– Что? – оглядел себя Людовик, полагая, что любовница смеется над его видом.
– Сир, вы поедете в Версаль вот так? Боюсь, что штаны Шарля Гийома будут вам несколько коротковаты…
– Что за мужа вы себе нашли, мадам?! Штаны и те мелковаты! А то, что в штанах? – взгляд Людовика стал таким же игривым, как и тон.
– Несут завтрак! – быстро предупредила Жанна.
Действительно, Луиза принесла сначала один, а потом второй поднос со всем, что удалось срочно собрать в доме. Завтрак не шел ни в какое сравнение с тем, что могли предложить королю в Версале, но ему очень понравился. Утолив первый голод и запив съеденную половину вчерашней куропатки бокалом хорошего вина, Людовик вдруг принялся задумчиво разглядывать любовницу. Теперь насторожилась уже Жанна:
– Что, сир?
– А вы знаете, у вас ведь очаровательная родинка ниже поясницы…
– Что?!
– Да, да! Хотите покажу?
Как могла женщина разглядеть родинку у себя на копчике? Но короля это не волновало, он подхватил Жанну на руки и опрокинул на постель вниз лицом.
– Ну вот, я же говорил, что очаровательная, а вы не верили. Вот еще одна чуть пониже… О, да тут очаровательна не только родинка, но и все остальное!
– Сир…
– Лежите спокойно, я хочу разглядеть вас при свете, надоело все осваивать на ощупь.
Он разглядел, и не только родинку на пояснице, но и всю фигуру любовницы в подробностях, без конца вгоняя ее в густую краску своими замечаниями. Правда, замечания были восхищенными. Оставшись весьма довольным, Людовик снова заключил Жанну в объятия:
