2
— Поворожите мне, — попросил Уир. — Предскажите будущее.
Стивен улыбнулся и сказал Эллису, наблюдавшему за ними с лежанки:
— Вот же черт безнадежный, а? Хочет услышать от меня, что не погибнет.
— Ну давайте, — настаивал Уир. — И не притворяйтесь, будто вы ни во что не верите. Сами же пристрастили меня к гаданию.
Стивен встал, подошел к перекрывавшей вход в землянку противогазовой занавеске и крикнул:
— Райли! Добудьте мне крысу.
Пока они ждали, Стивен снял с деревянной полки у входа колоду карт, несколько свечных огарков, жестянку с песком. Затем разложил по столу пять карт лицом вниз и соединил их линиями из песка, получив пентаграмму. Зажег свечи, расставил их по пяти равноотстоящим точкам. Занимаясь этим, он чувствовал, как взгляд Эллиса сверлит ему спину.
— Я придумал это шаманство, чтобы было чем время коротать. Уиру оно понравилось. Внушает ему чувство, что о нем заботятся какие-то высшие силы. Что же, и злое провидение лучше равнодушного.
Эллис промолчал. Отношения Рейсфорда и Уира оставались для него загадкой. Офицер из туннеля, похоже, постоянно пребывал в состоянии, близком к полному упадку духа, между тем как его, Эллиса, старший офицер, Рейсфорд, сохранял такое спокойствие, что позволял себе быть с Уиром жестоким и порой говорил ему вещи совершенно чудовищные, однако Уир не протестовал. Уир приходил в землянку дрожащим, в надежде на виски и утешение, а в холодности Рейсфорда явно обретал опору. И все же в поздние ночные часы у Эллиса иногда возникало впечатление, что в крепкой дружбе этих двоих есть и еще какая-то сторона. Он видел запавшие глаза Рейсфорда, черные в свете свечей, не отрываясь глядевшие на взвинченного Уира, прикованные к нему так, точно их обладатель искал в душе Уира что-то такое, чего сам был лишен. Почти походило на то, думал Эллис, что Уир и вправду ему небезразличен.
Вошел Райли, неся за хвост крысу.
— Это вам от Кокера, сэр. Проделал фокус с сыром на штыке.
К Райли Эллис относился неприязненно. Райли был расторопным человечком, одетым всегда очень опрятно. Последнее Эллису нравилось, однако он считал Райли слишком услужливым и склонным к нарушению правил.
— Выпейте, Райли, — предложил Стивен. — И шоколад берите.
Райли поколебался, чувствуя на себе взгляд Эллиса, однако предложение принял.
— Эллис? — спросил Стивен. — Не рискнете ли сегодня виски попробовать? Вас даже в постель оттаскивать не придется. Можете пить лежа.
Эллис отрицательно покачал головой. Снаружи начался артиллерийский обстрел. Отличать гаубицы от полевых орудий или разбираться в калибрах вражеской артиллерии Эллис пока не научился. Однако во время подготовки к службе он изучал последствия взрывов различных снарядов. Видел — на схемах и на артиллерийских полигонах, — какие они способны причинять разрушения; сам рисовал диаграммы конического разлета шрапнели и компактного разрыва минометной мины. Чего он до прошлой недели не видел, так это воздействия взрыва на мягкие ткани, на розовую кожу двух рядовых его взвода, останки которых третьему пришлось собирать в один мешок: Эллис наблюдал за тем, как этот солдат бросает в него мелкие сочленения и куски мяса. И теперь места себе не находил при каждом новом артобстреле. Вздрагивал при каждом разрыве, однако это еще куда ни шло, разрыв походил на удар волны о берег, шумный, но короткий. Хуже было другое — волна отливала, звук стихал, а на берегу оставался страх. Каждый разрыв словно высасывал, вытягивал из Эллиса частичку души, и после каждого он становился слабее.
— На этот раз знают, по чему бьют, — сказал Райли. — Похоже, у них все на неделю вперед расписано.
Стивен не сводил глаз со стола.
— Погасите лампу, — сказал он и, повернувшись к Эллису, добавил: — Этот этап ему нравится больше всего. Любит, когда его пугают.
Он поместил в центр пентаграммы деревянную фигурку, которую сам вырезал из дерева. Грубая поверхность ее ловила шаткий свет свечей. Стивен достал из кармана нож с единственным старательно заточенным лезвием, вонзил его в грудь крысы, между передними лапками, и повел им вниз. А затем, взяв крысу другой рукой, вытряхнул на стол ее внутренности.
Уир наблюдал за ним как завороженный. Селезенка и печень крысы лежали зеленовато-красной теплой кучкой на рыжеватых волокнах древесины. Стивен, поковыряв ножом в крысином тельце, выскреб оттуда остальные внутренности. Уир склонился над столом, вглядываясь.
— И что это означает? — спросил он.
Стивен усмехнулся.
— Откуда же мне знать? Крыса она и есть крыса, тем более мертвая. Так, тут у нас что — пищеварительный тракт? Да, по-моему, он. И ела она… Это что? Мясо?
— Как звали тех двух солдат вашего взвода? — спросил Уир.
— Ради всего святого! — вскинулся Эллис. — Это отвратительно. Я ухожу. Стыдитесь. Вы ведете себя как невежественные мужланы. А вы должны пример подавать!
— Кому? — спросил Стивен. — Вам?
Эллис соскочил с лежанки, встал во весь рост. Стивен толкнул его обратно.
— Сидите и смотрите.
Эллис неохотно присел на край.
Стивен потыкал ножом в кишки крысы.
— Однозначное толкование отсутствует, — сказал он. — Вроде бы вас ожидает благополучное будущее, но при условии, что вы станете избегать женщин и священников. А если не станете, могут приключиться неприятности.
— Священник — это какая карта?
— Десятка, — ответил Стивен. — Десять заповедей. А женщина — дама.
— Так на что я могу рассчитывать?
Стивен еще раз пошевелил внутренности ножом.
— На покой. Для него нужны четные числа. А ваше число — четверка. Вы ведь в апреле родились, так?
— Да.
— Ладно, начинаем переворачивать карты, — сказал Стивен. Он сунул кончик ножа под ближайшую к нему и перебросил ее лицом вверх. Это была восьмерка.
— Отлично, — сказал он.
Следующая оказалась червонной четверкой. Лицо Уира просияло от радости. Стивен медленно приподнял третью карту. Двойка треф.
— Похоже, Уир, Небесная Канцелярия на вашей стороне, — сказал он.
Четвертая карта — туз червей.
— Покой, — сказал Стивен. — Туз означает силу и постоянство. Так что гороскоп у вас — лучше не бывает.
Он вставил нож под последнюю карту и картинно перевернул ее. Четверка бубен.
— Вы подтасовали карты, — произнес Уир голосом, полным надежды на опровержение его слов.
Стивен покачал головой.
— Вы знали, какие карты лежат на столе и разыграли эту сценку мне в утешение.
— Вы видели, как я подтасовываю?
— Нет, но это же очевидно.
— Понять не могу, зачем я ломаю перед вами комедию, если в результаты ее вы не верите. Кокер просил вернуть ему крысу, а, Райли?
— Сомневаюсь, сэр.
— Тогда возвращайтесь на свое место. Я здесь сам приберу. И зажгите перед уходом лампу, хорошо?
Райли ушел, наступило долгое молчание. Эллис закурил очередную сигарету, взялся за книгу. Уир смотрел, как загипнотизированный, в стол, на полоски песка.
— Почему вам так хочется выжить, Уир? — спросил Стивен.
— Да бог его знает, — ответил Уир. — Все, что у меня есть, это моя жизнь. А в нынешних обстоятельствах только одно и остается — держаться за нее. Может, позже я найду для нее какое-нибудь применение, тогда все и объяснится.
Стивен протер поверхность стола щеткой, которую макал в бадейку с водой — и та, и другая остались в землянке от прежних обитателей. Он испытывал непонятный ему стыд.
Эллис надменно взирал на него с лежанки.
— Большинство тех, кто участвует в этой войне, стремится выжить, чтобы мы могли ее выиграть, — заявил он. — Мы же сражаемся за нашу страну.
Уир, широко раскрыв глаза, уставился на вновь зажженную лампу. Непонятно как на щеку ему попала капелька крысиной крови. Рот он приоткрыл, отчего лицо его приобрело скептическое выражение. Стивен улыбнулся.
— Что? — спросил Эллис. — Вы не согласны? Разве мы не за это сражаемся? Потому мы и сносим так терпеливо страдания и гибель наших отважных солдат. Мы знаем, что они умирают за правое дело.
— Пару дней назад, — сказал Стивен, — я был в дозоре с солдатом вашего взвода, Эллис, и он курил сигареты, которые назывались «Золотое будущее». Откуда они взялись? Несет от них, как из летней конюшни.
— Это часть солдатского пайка, — объяснил Эллис. — Названия на них ставят разные, и, должен сказать, с немалой выдумкой. «Солдаты славы», «Крепкая конница». Но вы не ответили на мой вопрос.
Стивен подлил себе виски. Если Уир не составлял ему компанию, он редко выпивал больше двух стопок. А в эту ночь проглотил уже полбутылки. Может быть, просто для того, чтобы позлить Эллиса. Он чувствовал, как отяжелел его язык, как отвисла нижняя челюсть, отчего произнесение слов стало даваться ему с трудом.
— Вы любите родные места, а, Уир?
— Во время последнего отпуска они показались мне омерзительными, — ответил Уир. — Эти жирные свиньи понятия не имеют, какую жизнь мы ведем ради них. Хорошо было бы, подумал я, пройтись артобстрелом от Пиккадили до Уайтхолла и перебить всю эту ораву.
— Даже вашу семью?
— В особенности мою семью. Ее в особенности. Я попытался объяснить им, на что похожа наша жизнь, и, знаете что? — отцу стало скучно. Просто-напросто скучно. Их улице очень пошел бы на пользу пятидневный артиллерийский обстрел. Как и тем, кто бастует, требуя большей платы за работу на фабриках, пока мы умираем здесь за шиллинг в день.
Голос Уира задрожал.
— Посмотрел бы я, как они идут длинной цепью под снаряды врага. За один шиллинг.
Он забрызгал себе слюной подбородок.
— А вы? — спросил Эллис у Стивена. — И вы озлоблены так же, как он?
Выпив лишнего, Стивен обретал лукавое красноречие, способность бойко отстаивать любую точку зрения. Он ответил:
— Я не могу припомнить нашу страну. Должны ли мы сражаться за поля, деревья, изгороди? Возможно, должны. Возможно, они впитали в себя ту любовь, с какой относились к ним люди. Тогда они стоят того, чтобы за них умирать. Как и фабричные города, в которых я бывал, их пологие улицы, Лондон с его доками и домами, — возможно, их камни и строительный раствор достойны большего, чем вражеские кирпичи, из которых сложены Гамбург или Мюнхен. Возможно, если поля и холмы любило достаточное число людей, нам лучше всего просто лечь и позволить, чтобы нас убили за них, позволить снарядам и пулям рвать нас на куски, — лишь бы зеленые холмы Англии остались непотревоженными.
— Вы хотите сказать, что земля нашей страны стоит больше, чем ее народ, чем наш образ жизни? — спросил Эллис.
— Нет.
— Так за что же вы сражаетесь?
Стивен ответил:
— Если я и сражаюсь ради кого-то, то, полагаю, ради тех, кто погиб. Не тех, кто живет на родине. За мертвых, за павших здесь. За Уилкинсона, Ривза, его брата, от которого не осталось и следа. Он обратился в пустоту. За Бирна, оставшегося висеть на колючей проволоке. Я сражаюсь за него. — Голос Стивена стал сдавленным, он стиснул кулаки. — И за всех других. Я знал их. За Стада и этого, как же его звали? — светловолосый такой, они всегда были неразлучны. Господи, я даже имени его не помню.
— Ничего, — сказал Уир. — Главное, вы знаете, о ком говорите.
— Да, я знаю, разумеется, знаю. В каком-то смысле тот взвод еще существует. Петросян и… Бреннан, конечно. И новые солдаты. Годдард, Барлоу, Кокер. Их много. И они молодцы. Как звали друга Бреннана? Того, что истек кровью? Дуглас. Все же у вас под землей таких потерь нет.
— Мы тоже теряем людей. Тайсон, убитый под Бомон-Амелем, солдаты, погибшие в туннелях. Но я умирать не собираюсь.
Пока тянулась ночь, в глазах Уира понемногу разгорался синеватый огонь, питавшийся надеждой и алкоголем. Остатки его волос торчали над ушами скудными светлыми прядями. Голос стал от волнения более тонким.
— И не смотрите на меня так скептически. Не говорите, что никогда не верили ни в какую магию, — прибавил он.
Стивен был достаточно пьян, чтобы впасть в исповедальное настроение. Недавняя бойкость покинула его, уступив место искренности.
— Мальчиком верил. Мы часто пробовали вызывать души умерших. А на ярмарках я всегда разыскивал гадальщиков. Мне нравилось думать, что я предназначен для чего-то большого. Хотелось переселиться в выдуманный мир, потому что в реальном жизнь казалась невыносимой.
Землянка вздрогнула от близкого разрыва снаряда.
Уир удивился:
— Даже тогда?
— Грей сказал мне однажды, в госпитале, что это нередко случается с детьми, у которых… как он выразился? «У которых отняли обычную магию детства»… Что-то в этом роде.
— Он-то, черт подери, что может об этом знать?
— То, что слышал от своих австрийских докторов.
Эллис, прислушивавшийся с лежанки к их разговору, спросил:
— Что произошло, когда вас ранили?
— Я начал кое во что верить.
— Во что?
Стивен подпер подбородок ладонями. Говорил он косноязычно, надолго умолкая, пытаясь придать своим мыслям удобопонятную форму. Паузы заполнялись воем снарядов.
— Я услышал голос. Чего-то существовавшего вне меня. Вся моя жизнь была построена на предположении, что вне… плоти никакое существование невозможно, что человек проживает мгновенную жизнь, а потом… ничего, пустота. Я искал в колдовстве… — Он помахал перед собой ладонью. — Крысы. И там тоже было пусто. А тут услышал звук, с которым жизнь покидала меня. Он был такой… ласковый. Я пожалел, что не уделял ей внимания. А следом поверил в мудрость того, что отыскали другие, еще до меня… увидел, что эти простые вещи могут быть истинными… Просто я не желал в них верить, потому что так легче было вести мою собственную битву.
И Стивен с неожиданной живостью закончил:
— Можно верить во что-то и не сбрасывая бремени своего существования.
Уир смотрел на него непонимающе. Эллис покашлял.
— Так во что же вы верите?
— В комнату. В место, в некое место, которое содержит обоснования в самом себе. — Голова Стивена склонилась почти к самому столу, голос звучал еле слышно. — Просто комната. В которой ты это понимаешь.
— Ну, похоже, вам придется проделать долгий путь, прежде чем вы сможете назвать себя настоящим христианином.
Стивен поднял голову от стола. Глаза его медленно наполнились гневом, а затем наружу выплеснулась необузданность деревенского мальчишки. Он встал, подошел, пошатываясь, к Эллису, сцапал его за грудки и бросил на лежанку.
— Постойте, я извиняюсь, я не хотел вас обидеть. — Лицо его напугало Эллиса. — Вы пьяны, отойдите от меня.
Стивен набрал полную грудь воздуха, уронил руки вдоль тела.
— Идите, посмотрите, как там ваши бойцы, — негромко сказал он. — Уже три часа. Поговорите с часовыми. Вы знаете, как им страшно.
Эллис накинул шинель и, пятясь, вышел из землянки. Стивен, проводив его взглядом, повернулся к Уиру.
— Это же правильно, Уир, так? Он и должен был пойти, убедиться, что у солдат все благополучно?
— Кто? Эллис? Вам следовало морду ему набить. Можно я посплю на его лежанке, пока он не вернется? Адамсона ранили, я теперь один.
Джек Файрбрейс и Артур Шоу лежали, свернувшись калачиком, в блиндаже. Всего здесь было десять человек — на пространстве в двадцать пять футов шириной и пять высотой. После того как все они втискивались сюда, пошевелиться ни один уже не мог. Джек понемногу привык спать всю ночь на одном боку — здоровенный Артур Шоу, устроившись рядом, лишал его возможности повернуться на другой. Глубокое, сиплое дыхание Шоу убаюкивало Джека; привычные контуры его тела навевали покой. Спалось с ним так же хорошо, как в Лондоне с Маргарет, а там ему не мешал даже грохот поездов, проходивших за окном их квартиры.
Утром он написал письмо домой:
Милая Маргарет, огромное тебе спасибо за посылку, она дошла до меня благополучно и очень вовремя. Бульонные кубики лишними не бывают, да и кекс всем нам пришелся по душе. Недавно мы отдыхали в очень хорошем месте, здоровье мое в полном порядке. И спим мы теперь в приличных землянках — совсем как офицеры! Живем, могу тебе сразу сказать, прямо-таки в роскоши и очень хорошо высыпаемся.
Ну и в земле, конечно, копаемся. По-моему, пехота стала относиться к нам уважительнее, ведь то, что мы делаем, очень важно для следующего большого наступления. Да, предстоит еще одно.
Это, конечно, опасно, мы побаиваемся газа, однако недавно получили новых канареек, и всем стало спокойнее. Я думаю, враг тоже закладывает мины, но пока мы с ними не сталкивались. Может, и зря я тебе это рассказываю, но ты за меня не тревожься. Будешь тревожиться, я пожалею, что столько понаписал.
Пехота все время просит, чтобы мы взяли на себя часть ее работ, но нам и под землей дела хватает. Траншеи мы для нее рыть не стали, могу тебе сразу сказать. Проложили несколько телефонных линий, но и все. Теперь пехотинцев посылают в наряды, чтобы они помогали нам. Вот это совсем другой разговор!
Позавчера нам пришлось протопать пять миль — в тыл, в баню. Многие, могу тебе сразу сказать, стонали и жаловались. Что толку мыться, если нельзя переменить полную «гостей» одежду? И все же баня была отличная: много теплой воды и душ теплый. Все были очень довольны, мы отдохнули, да еще и место нашли, где можно пива попить. Конечно, когда мы вернулись, сержант задал нам взбучку, но дело того стоило.
Ты пишешь, новостей у тебя нет, а те, о которых сообщаешь, на меня, наверное, скуку нагоняют. Ничего подобного. Мы все жадно ждем вестей из дома. Только о нем и думаем: дом, дом, дом.
А еще я часто вспоминаю нашего мальчика. Должен тебе сказать, я стараюсь не падать духом, но это трудно. У нас тут по воскресеньям богослужения проходят, проповеди всегда такие интересные. На прошлой неделе падре рассказывал историю про блудного сына, как у богатого человека было два сына, и один пошел по дурной дорожке, но когда он вернулся, отец забил для него откормленного теленка. Я бы отдал Джону все самое лучшее, да вот не суждено.
Я очень стараюсь не унывать, ты за меня не беспокойся. Поблагодари, пожалуйста, мисс Хаббард за добрые пожелания. Напиши мне поскорее.
Твой любящий Джек.
