«ЗЛАЯ ЧЕСТЬ ТАТАРСКАЯ»
Князья потянулись в Орду, получать согласие Батыя на свои собственные земли…
Татарам такое положение дел очень нравилось: привозились богатые дары, слышались обещания дать еще. Сколь же щедра эта земля, если ее сожгли, разграбили, а князья снова возят и возят?!
А Плано Карпини отправился по следам русского князя Ярослава Всеволодовича в Каракорум. То, что там Ярослав, немного успокаивало, все же князь держал контакты с папой римским, пусть и не слишком тесные, но все же.
Стоило отправить в Каракорум того толстяка из Рима, как в Сарае появился опальный князь Михаил Всеволодович Черниговский. Вот уж кому не позавидуешь. Князь умудрился перессориться со всеми, он то и дело воевал с Даниилом из-за чего-нибудь, бросая собственный Чернигов, мчался в Киев. Но бежал и из Киева тоже, пытался сватать сыну Ростиславу старшую дочь Белы Анну, а когда Ростислав в конце концов женился без помощи отца, поссорился и с сыном, оставшись вовсе без места и без поддержки. Кто надоумил Михаила ехать в смертельно опасную для него Орду? Князь словно сам искал смерти, потому как другого не видел.
Михаил Всеволодович, похоже, разуверился в помощи Запада и принялся искать союза на Востоке. Он понял, что никакого крестового похода против татар не будет, никакие рыцарские отряды освобождать Киев от Батыевых войск не придут, а без Киева и Чернигова никому он – ни Беле, ни Иннокентию – не нужен!
Вместе с ним прибыл и верный боярин Федор, а вот спасительного Хитрована не было. Почему не приехал ловкий и умелый рус, знавший все ходы-выходы и умевший договориться с кем угодно? То ли в живых его уже не было, то сам князь не пожелал.
Михаила Всеволодовича встретили в Сарае совсем иначе, не помогли ни дары (да и были они не столь богатыми, где взять-то?), ни начальное смирение. Неужели не знал Михаил, что виновных в убийстве послов по законам Степи ждет смерть? Или надеялся, что с него не взыщут, потому как не он убивал? А может, просто выхода не было? Опального князя никто не пожелал приютить у себя, киевляне в том числе.
Никто не знает, о чем говорили хан Батый с Михаилом Всеволодовичем, но только, выйдя из ханского шатра, князь отказался проходить меж огней и кланяться, как положено. Его убили, причем именно так, как это сделали с послами в Киеве, – забили ногами до смерти. И боярина Федора тоже убили. А потом обоим отрубили головы и тела выбросили.
Только поздно ночью удалось эти тела разыскать и похоронить.
О трагической судьбе Михаила Всеволодовича и его боярина Федора написано очень много, но все только об отказе проходить меж огней и кланяться кусту. Но чтобы попасть в шатер к хану, невозможно не сделать того и другого, костры попросту горели по обеим сторонам дорожки, ведущей к шатру, а поперек нее на двух копьях растянута веревка вроде ворот, не захочешь, да пройдешь! Разве что отказался колени преклонить перед идолом Чингисхана, хотя не очень ясно, как это выглядело, об остальных князьях упоминания о такой экзекуции не встречается.
Скорее поняв в беседе с Батыем, что именно его ждет (за убийство послов ведь у монголов ответственность была общей, то есть отвечал весь город, и князь в том числе), Михаил Всеволодович решил больше не унижаться. К чему, если погибель неминуема?
Но это оказалась не последняя смерть в страшном сентябре. Через десять дней после Михаила Всеволодовича погиб отец князя Александра Невского Ярослав Всеволодович, отравленный в Каракоруме якобы ханшей Туракиной. Князь, которого в Каракоруме принимали, в общем-то, неплохо, хотя всем было не до него, обратно не вернулся. О том, как его погубили, рассказал все тот же… Плано Карпини. Скользкий, как угорь, монах сумел втереться в доверие к Туракине – регентше, правившей Империей после смерти Угедея до избрания Гуюка. Монах видел, как ханша собственноручно подала еду и питье русскому князю, после чего он слег и через семь дней умер.
То, что Ярослав Всеволодович был отравлен, сомнений не вызывает, его тело посинело и распухло. А вот все остальное вызывает очень большие сомнения. Кому была выгодна эта смерть? Уж Туракине совершенно нет. Провинился чем-то Ярослав Всеволодович? Но таких просто убивали, а не травили тайно, монголы чувствовали себя достаточно уверенно у себя в столице, чтобы наказывать открыто.
Что же произошло там, в Каракоруме, и почему свидетелем тайного убийства оказался только францисканский монах? Не приложил ли к этому руку добродушный толстяк Плано Карпини? Дело в том, что Ярославу Всеволодовичу давно предлагалась дружба с латинской церковью, похоже, что он к таковой склонялся, но крестовые походы на Русь, которые пришлось отбивать и самому князю, и его сыну Александру, заставили Ярослава изменить решение. Кажется, в Каракоруме Ярослав противостоял не ханше Туракине, а скромному францисканскому монаху.
Скажи русский князь хоть слово Туракине или новому Великому князю о попытках Карпини склонить его на союз с папой, монах и до своей кибитки не дошел бы. Похоже, Карпини просто опередил, возможно, руками русского боярина Федора Яруновича, как упоминают летописи. Подбросить ненавидевшему все западное боярину сведения о том, что князь Ярослав после возвращения поставит Русь под руку латинской церкви в противовес собственному сыну Александру Ярославичу, уже не раз бившему рыцарей, не слишком сложно. Убить князя сам боярин, может, и не мог, а вот рассказать обо всем той же служанке Туракины – запросто.
Но как бы то ни было, из Монголии Ярослав Всеволодович не вернулся, вернее, вернулся, но в гробу. Туракина ненадолго пережила русского князя, похоронили ханшу раньше, потому что она была так же цинично отравлена собственным сыном. Ее знаменитую служанку Фатиму, по советам которой и правила Туракина, долго мучили, потом зашили все отверстия в теле (чтобы не вышла наружу душа) и утопили в реке. Собакам собачья смерть, но князя Ярослава это не вернуло.
А к власти в Каракоруме пришел хан Гуюк, ненавидевший Батыя и только ждавший своего срока, чтобы с ним расправиться. Поссорились они еще у угров, никто не знал, с чего ссора началась, но Гуюк поносил Батыя разными словами, грозил бить поленом по толстому животу и груди. Хорош или плох Бату-хан, но он в Западном походе был главным, а потому его слово непререкаемо, все остальные под ним ходили, словно твари бессловесные. Вся татарва.
Плано Карпини присутствовал при провозглашении Гуюка Великим ханом и рассказал об этом Даниилу Романовичу, остановившись на обратном пути в Холме.
Когда князю сообщили, что на подъезде к городу встречен францисканский монах, побывавший в Сарае и даже Каракоруме, Даниил не поверил своим ушам. Карпини все считали погибшим, столь долго он отсутствовал. Но это был он! Василько Романович едва узнал монаха: похудевший вполовину, с обвисшим, обветренным лицом, весь согнутый и мучимый болями в суставах из-за многодневного пребывания на холоде, Карпини все же оставался шустрым и общительным.
Плано Карпини если что и растерял за время поездки, так это свой вес, в остальном был столь же деятелен, легок на подъем и настойчив. Чуть придя в себя, он вспомнил о папской булле и предложении. Кирилла рядом не было, и Даниил легко попал под влияние напористого монаха.
Францисканец говорил и говорил, и выходило, что объединение уерквей – мечта буквально всех русских князей. Если послушать Карпини, так Великий князь Ярослав едва не на коленях его умолял поскорей сие осуществить, принять Русскую церковь в лоно Римской. У Даниила возникли два вопроса: а имел ли право князь вести переговоры о церкви, разве это не митрополита дело?
На мгновение францисканец смутился, но тут же объявил, что на Руси митрополита пока нет, а князь, видно, хорошо знал настроение епископов.
– Митрополит есть, пройдет поставление в Никее, вернется, тогда и решать будем. А вот про епископов я бы не был так уверен, ростовский Кирилл не последний среди них, а от него я совсем другие речи слышал.
– Где это?! – насторожился монах.
– В Сарае, он как раз там был. Сказывал, что северо-восточные княжества и не мыслят с Римской церковью объединяться.
Карпини даже зубами заскрипел, но тут же замотал головой:
– Ты, Даниил Романович, не ростовского Кирилла лучше бы слушал, а своего галицкого Иоанна.
– Ну, что Иоанн скажет, я и без его слов загодя знаю! Тот мне противник во всем, готов хоть с татарами объединяться, лишь бы супротив меня идти.
Монах поспешил перевести разговор на другое:
– Но ведь не зря Ярослав Всеволодович так торопился признать папу единым пастырем духовным над всей Русью…
И вдруг Даниила словно что-то толкнуло, внимательно пригляделся к Карпини:
– Он папе о том писал?
Тот заюлил:
– Писал, что объединения желает.
– О том, что под руку папы встать хочет, писал?
– Нет, только говорил.
– Кому?
– Мне…
– Где?
– В Каракоруме…
– А еще кому?
– Никому.
– Так прямо и твердил, что как вернется, так встанет под руку папы Иннокентия?
– Ну-у…
– А Туракина об этом знала?
Теперь «гляделки» были между Даниилом и монахом. Но Карпини играть не стал, тут же отвел свои глаза, заюлил, пожал плечами, мол, откуда я знаю, что знала и чего не знала ханша…
И галицкий князь все понял, усмехнулся:
– Я сам не решаю за церковь, вернется Кирилл, соберем епископов, и как скажут, так и будет.
– Уже собирали, когда я в предыдущий раз приезжал! – оживился Карпини.
Князю надоело хождение по кругу, помотал головой:
– Кирилл пока не митрополит, не имеет права за всю Русь говорить. Вот вернется, тогда будем обсуждать.
И тут Карпини решился на последнюю приманку:
– Папа Иннокентий готов короновать галицкого князя королем.
– И дать помощь против татар?
Монах заерзал, он был уже сильно зол на несговорчивого Галицкого князя!
– У папы нет своих войск, он может только призвать королей земель, что в его власти.
Глаза Даниила стали насмешливыми:
– Тогда к чему мне эта корона?
– Ты встанешь в один ряд с королями Европы!
– И что мне это даст? Бела король, но это не помешало Батыю загнать его на остров, и что мешает мне воевать земли любого из королей?
И снова ерзал монах, мысленно проклиная этих несговорчивых русских князей, всех вместе взятых!
– Папа Иннокентий может запретить рыцарским орденам воевать мои земли?
Карпини такой подсказке обрадовался:
– Может запретить под страхом отлучения приобретать земли в твоих владениях!
– Фридриха это отлучение ничуть не испугало.
– Но Фридрих король, а не простой рыцарь!
Разговор был долгим и заводил в никуда. Когда Даниилу окончательно надоели скользкие речи монаха, он хлопнул рукой по столу:
– Можешь передать папе Иннокентию мои условия: про объединение не мне решать, это церковь сама будет, а королем согласен стать, только если даст помощь против татар. Реальную помощь, святой отец, а не обещание поддержать духовно. Мне всадники и мечи нужны, а не молитвы в церквях!
С тем и разъехались, но постепенно, размышляя, Карпини приходил к выводу, что князь приманку проглотил. Одно дело себе цену набивать, разговаривая с монахом, и совсем другое получить действительную буллу с предложением короны. Эти русские князья тоже любят друг перед дружкой похваляться, да еще как!
А Даниил сделал для себя еще один вывод, не касающийся короны: монах причастен к гибели в Каракоруме князя Ярослава Всеволодовича, если не сам шепнул Туракине о переговорах с папой, то нашел того, кто шепнул. Такого ханша простить не могла! Сама хитрая и коварная, она не терпела проявления коварства по отношению к себе.
