БЕЖЕНЦЫ

Едва успели князь Василько Романович со своей семьей и с семьей брата Даниила унести ноги, как на их землях появились татарские отряды. После полного разорения Киева до галичских земель дошли быстро, потому что болоховские по пути решили не сопротивляться, а лучше договориться добром. Получилось, за обещание давать татарам зерно и корма для коней те не разорили ни одного болоховского города. И селищ не тронули тоже.

А вот галицкие и волынские пограбили и сожгли. По дорогам потянулись беженцы, да разве успеют убежать те, кто пешим бредет, ведя за руку детей и таща нехитрый скарб, от конных? Были закрывшие ворота и выстоявшие города, были поверившие лживым обещаниям и сдавшиеся на милость победителей, не было только договорившихся, как их соседи, и очень мало уцелевших. А заступиться было некому, оба князя у угров и ляхов, бояре бежали, воеводы поспешили унести ноги…

Даниил Романович прибыл к угорскому королю Беле с богатыми дарами, но особо радушного приема не встретил. Королю надоели эти все, кто прибывал с востока! Сначала, убегая от татарского войска, пришел половецкий хан Котян со своими сородичами. Просил земель для жизни, обещал не мешать, а в случае необходимости встать под руку Белы. Половцы прекрасные всадники и меткие стрелки, а необходимость у короля была постоянная, потому Бела разрешил поселиться в Венгрии и выделил земли. Кроме того, они были с ханом Котяном родственниками.

Следом явился опальный князь Михаил Черниговский, хотя какой он Черниговский, если Чернигов давно татары взяли, а из Киева он сам сбежал! Принялся сватать старшую дочь Белы за своего сына Ростислава. Конечно, Анне пора бы замуж, но не за русского же княжича, у отца которого земель больше нет и скоро не предвидится. Дружина у Михаила Всеволодовича никакая, скорее самому помощь нужна, Бела отказал.

Теперь приехал давний противник Даниил Романович. С этим князем было больше боев, чем дружбы. Галичина всегда нравилась угорским королям, а права на нее имели многие. Вот и помогал тот же Бела противникам князя Даниила. Но татары совсем близко от его Галичины, потому небось и приехал. Этому-то чего надо?

Услышав о сватовстве двенадцатилетнего Льва к такой же юной Констанции, Бела изумленно приподнял брови:

– Не рано ли, князь? Пусть еще с куклами поиграет.

И смотрел насмешливо, ожидая, когда гордый Даниил о деле начнет говорить, ведь явно помощи просить приехал! Даниил прекрасно понял эту надменность и с первого взгляда для себя осознал, что никакой помощи не получит.

– Можно обручить, чтобы свадьбу сыграть, когда повзрослеют.

– Хм, а вдруг что переменится? Сердце девичье к другому ляжет? Да и твой сын может другую полюбить…

Когда это ты о таких пустяках, как девичья привязанность, думал? – мысленно усмехнулся Даниил. Но сейчас давать волю своим чувствам он не имел права, приходилось терпеть.

– Почему торопишься?

– Время нынче неспокойное.

– А когда оно спокойным было? Нам ли с тобой, князь, не знать о том?

– Сейчас не то, слышал ведь про татар, что половину Руси захватили.

У Белы массивное крупное лицо, все черты которого словно что-то тянуло вниз, опущены углы губ, глаз, щеки… Выражение всегда недовольное, раздраженное, надменное, взгляд тяжелый. А теперь еще и насмешка прибавилась.

– Самим не справиться, помощь нужна? За помощью приехал?

И Даниил не выдержал:

– Помощь?! Да там такая сила идет, что не только нам одним не справиться, но и вместе с вами тяжело! Всех поднимать надо, всех, понимаешь?!

Выражение лица короля не изменилось, только взгляд потерял насмешку и стал совсем жестким:

– Мы за Карпатами. К чему мне на твою защиту свои силы тратить?

Даниил поднялся, опершись обеими руками на стол, перегнулся к Беле, высказал прямо в лицо:

– Думаешь за Горой отсидеться?! Нас пройдут, за вас возьмутся! Тогда вспомнишь, да поздно будет. Спросил бы Котяна. Он с этой силой встречался и от нее бежал, дважды бежал!

Король тоже встал, губы презрительно дернулись:

– О Котяне молчи, я знаю, как вы с ним воевали татар, и цену им знаю! Помощи хочешь? Встань под мою руку, но не как сват, а просто встань, как вассал. Отдай половину земель, тогда дам войско.

– Что?! – обомлел Даниил. – Ты мне предлагаешь стать твоим вассалом?! Запомни, Бела, я никогда твоим вассалом не был и не буду, а тебе как бы самому свои владения не потерять.

Он круто повернулся и вышел вон. Лев, дожидавшийся отца в соседнем зале, сразу понял, что договор не состоялся, и облегченно вздохнул. Ему совсем не понравилась эта Констанция. Девчонка была тощая, голенастая, с жиденькими волосиками и широким некрасивым лицом. Юный Лев не знал, что это просто возраст такой, Констанция действительно пока была гадким утенком, но из таких часто вырастают прекрасные лебеди, правда, не всегда, кое-кто превращается в клуш.

Девочка тоже прекрасно поняла, что сватовство не состоялось, и тоже была весьма довольна. Она показала неудачливому жениху длинный язык, а тот ловко дернул принцессу за тощую косицу и бросился догонять отца. Следом раздался рев, вряд ли было очень больно, но перенести обиду Констанция не могла. Она попыталась пожаловаться на негодника своему отцу, но тот резким движением отшвырнул дочь, не до глупостей! Правда, и догонять князя Даниила тоже не стал.

Сватовство не состоялось, теперь вставал вопрос, что делать дальше. Пытаться поднять еще кого-то из королей или все же спешить в свое собственное княжество и собирать силы там? Решил делать второе, но сначала где-то пристроить Льва, негоже мальчишке с отцом в такое опасное время ездить.

Лучше места, кроме как в обители Святой Богородицы в Синеволодске, не придумал.

Пока добирались до обители, чело князя так и оставалось хмурым. Он вдруг подозвал к себе печатника Кирилла:

– Кирилл, мыслю тебя вместе с княжичем у монахов оставить. Твои в Холме?

– Нет, князь, в Галиче ныне.

– Доберусь до дома, перевезу в Холм, там надежней под моим присмотром. Но, думаю, и Галич выстоит, это не Киев.

Что мог ответить князю Кирилл? Что душа болит за жену с сынишкой и мать недужную? Но у всех так, у Даниила Романовича Анна с пятью детьми осталась и мать в обители, только Анна княгиня, за ней пригляд будет куда лучше, чем за семьей княжьего печатника. Кирилл перекрестился, как Господь даст, так и будет!

– Только бы Дмитр Киев зиму продержал!

Обитель оказалась невелика, но вполне пригодна для жизни. Там приняли Льва и Кирилла с радостью, обещали отцу сохранить сына и не обижать.

Даниил задерживаться не стал, все же в Холме остальные дети и жена, на прощанье крепко обнял сына:

– Верю, Лев, что ты еще будешь князем Галицким!

Кирилла коротко попросил:

– Сбереги. Тебе оставляю наследника и печать свою, – усмехнулся невесело, – все в твоих руках.

Печатник также коротко кивнул:

– Сберегу, князь.

Кирилл не стал просить позаботиться о своей семье, знал, что, если сможет, Даниил сделает это и без просьбы, а на нет и суда нет.

Даниил постарался не оглядываться даже на монастырь, поторопил коня, за ним – дружина.

Но на следующий день, стоило отъехать от обители, увидели тянувшиеся по дороге подводы, а то и пеших людей. Кто-то из князей воевал рядом лежащие земли? Но кто мог позариться на его владения?! Неужто, пока он у Белы гостил, Ростислав рискнул пойти на Галич или Холм?! А где же Василько?! И где… Даниилу было даже страшно думать о семье…

Даниил с ужасом смотрел на бредущих с пожитками людей, они были измучены, грязны, оборваны, явно шли не первый день. Подъехал к рослому старику, ведущему под уздцы тощую лошадь с телегой, полной ребятишек. За телегу держались бредущие рядом женщины, казалось, отпусти пальцы, любая из них и рухнет в придорожную пыль.

– Откуда вы?!

Старик поднял голову, вгляделся в лицо князя и вдруг усмехнулся:

– Князь Данила Романович? Мы-то с земли своей от татар бежали… А вот ты, князь, почему здесь, когда твою землю поганые топчут?

Даниил слетел с коня, бросился к старику:

– Как от татар?! Татары уже на Волыни?!

Тот опустил голову:

– Нет Волыни, княже. Владимир порушили, всех людей перебили, Галич сожгли…

– А Холм?!

– Холм твой, князь, выстоял. Полили горожане свою гору водой, чтоб обледенела, вот татары и не смогли подобраться…

Хотелось спросить, где княгиня с детьми, но глянул на сиротливо сжавшихся малышей под дерюжкой на телеге и не смог. Даниил метнулся в седло, махнул дружинникам:

– За мной!

Старик посмотрел ему вслед, сокрушенно качая головой:

– С такой-то дружиной да против поганых? Где ж ты раньше, Даниил Романович, был?

Он был прав, Даниилу не хватило сил не только чтобы отбить свои города, но и чтобы вообще пробраться на Русь. Все в один голос твердили, что там слишком большие силы татар, глупо губить людей и погибать самому.

На счастье Даниила, встретился человек, который видел, как княгиню Анну с детьми вместе со своей Добравой князь Василько отвез к ляхам.

– В Бардуеве ищи своих, князь, там они.

Теперь главной задачей стало разыскать семью…

Он метался по Польше, пока действительно не нашел Василько с обеими женщинами и детьми. Обнаружил их в Сандомире.

Встреча была трудной. Увидев мужа, княгиня сначала стала креститься:

– Слава тебе, Господи! Живой!

Но почти сразу ахнула:

– А Лев?!

– В обители оставил, в Синеволодске с Кириллом остался.

Анна залилась слезами.

Дети окружили отца, Роман стоял, сурово сдвинув брови, чтобы казаться старше, Шварн вцепился в руку, тянул к себе, Мстиславу тоже очень хотелось прижаться к отцу, но он оглядывался на брата… Эти трое – погодки, потому и ревнуют ко Льву, с которым отец проводит больше времени как со старшим. А Лев к самому маленькому Шварну тоже заметно ревнует… Только вон девчонки дружно живут, Устиша прижалась к старшей Переяславе.

Не успел погладить по голове Шварна, как подала голос самая маленькая полуторагодовалая Софья на руках у кормилицы. Даниил Романович протянул руки:

– Ну, иди, иди ко мне.

Рев стал сильнее, на руки не шла, наоборот, обхватила шею кормилицы обеими ручонками, зарылась к ней в плечо, спряталась от отца… Князь с тоской подумал, что так часто дома не бывает, что скоро дети узнавать перестанут. Но что он мог поделать? Жизнь такова, что воевать так же привычно, как рожать детей, сеять каждую весну хлеб или охотиться…

Анне просто сказал:

– Льва уберегут, туда татары не пошли. А вот куда нам теперь, подумаю.

Но чуть позже, когда, уложив детей спать, взрослые сидели за трапезой, Даниил Романович сказал, что татары не трогают обителей, в ответ Добрава залилась слезами:

– Как же! А вот во Владимире собор вместе с жителями сожгли!

Стало немного стыдно, как он мог забыть о страшной гибели родных жены Василька во Владимире? Вставила свое слово и Анна:

– А в Киеве, сказывали, Десятинную камнеметами разметали так, что она на горожан, там собравшихся, рухнула.

Даниил разозлился:

– Да что ж ты, словно ворона перед ненастьем, каркаешь?!

Жена не ответила ни слова, они просто удалились вместе с Добравой, не глядя на братьев. Василько покачал головой:

– Зря ты так. Ей нелегко досталось, когда тебя не было, а детей спасать надо.

Даниил мотнул головой:

– Думаешь, мне легко?! По землям поганые гуляют, голову приткнуть некуда, Льва вон где оставил, и никто не желает союзником быть.

– Все одно не след жену обижать…

– Ты еще поучи!

Василько только пожал плечами и встал, явно намереваясь выйти вон.

– Постой. Куда теперь податься?

– К Конраду. Болеслав отдает нам на кормление Вышеград, чтоб пока пожили…

Даниилу бы спросить, откуда это известно, но его заботило другое, сжал руки так, что костяшки побелели, на скулах заходили желваки.

– Чужой милостью жить!

– Ну, не живи!

Он все же остался один, Василько, обиженный резкостью брата, ушел. Даниил долго сидел, обхватив голову руками. В ушах стоял незамысловатый вопрос, заданный Переяславой:

– А почему ты нас бросил, а сам сбежал? Вдруг бы дядька Василько нас не спас?

Мать поспешила увести дочь поскорее, но вопрос-то был задан! Неужели остальные думают так же?! Как он сможет объяснить сыновьям, что отправился искать поддержку у мадьярского короля? Получилось, что Льва спасал, бросив остальных.

А еще Злата с детьми… Их спасать некому и спросить не у кого… Война женщинам достается труднее, чем мужчинам.

Даниил вспомнил, что не расспросил, как Анна с детьми оказалась во Владимире-Волынском. Он много о чем не расспросил… Вдруг стали понятны слова Василька, что ей было очень трудно.

Встал, собравшись идти в отведенную комнату, может, там удастся поговорить, успокоить, приласкать… Но оказалось, что Анна ночует в комнате с девочками, а ему отведено место у сыновей. Даниил вышел во двор и долго-долго смотрел на бесстрастные холодные звезды, которым все равно, что творится на этой земле…

Вдруг сзади, неслышно ступая, подошел Василько, видно, тоже не спалось.

– Беженцы… без крова, без дома…

Брат отозвался, чуть помолчав:

– Я, Данила, стал вот о чем думать, таких, как мы, пол-Руси. И не только Руси, а и у угров, ляхов, ятвягов… кого угодно… Будет ли спокойная жизнь, чтобы люди кров не теряли, а то и сами жизни? За эти дни, что с женщинами и детьми помыкался, многое передумал.

– Василько… там, во Владимире…

– Злата? Осталась она, хотя Анна с нами звала. Сынишка недужен, а дочку не отдала. Может, сумеет в лес уйти или еще куда? Я ей денег предлагал, тоже не взяла.

– Да это у нее есть. Страшно, что под татарами осталась, говорят, они красивых в полон берут.

Василько только руками развел:

– Что я мог, Данила?

Они действительно пересидели в Вышеграде. Там не очень чувствовалась война, Батый не дошел, беженцев почти не было. Но вести приходили одна другой хуже.

Хорошо, что сумели уехать из Сандомира, потому что Батый захватывал один город за другим…

Начал, конечно, с самой Галичины и Волыни. Оставшись без князей и безо всякой защиты, горожане попытались сопротивляться. Город Ладыжин на Буге стоял на смерть, татарам не помогли даже 12 постоянно бьющих по крепостным стенам пороков, тогда Батый пообещал оставить жизнь горожанам в случае добровольной сдачи. Жители поверили – в живых не осталось никого… Об их гибели рассказали сами нападавшие.

Злата вскинулась, в дверь кто-то настойчиво стучал. Поправила на плечах большой плат – подарок князя Даниила, скользнула в сени:

– Кто там?

За ней следом выскочила и единственная оставшаяся в доме девка Арина, беспокойно зашептала:

– Не открывай, добрые люди ночами не ходют…

С крыльца донесся взволнованный голос Любавы, соседки, с которой Злата была дружна:

– Златушка, я это.

Заскочив в дом, Любава взволнованно зашептала:

– Бежать надо, слышь, бежать!

– Куда бежать-то, ночь на дворе!

– К Матюхе родич от Киева пришел, сказывает, больно страшная сила прет! Никого не жалеют, ни старых, ни малых, всех подчистую бьют. Даже в полон не берут, насилуют и убивают. А города жгут. Все дороги ими забиты, ни пройти, ни проехать нельзя!

Они уже вошли в комнату, где на лавке, укрытый множеством одеял, лежал сынишка Златы Роман, он уже который день метался в жару, бредил, и надежды, что выживет, не было никакой.

– Куда ж я с ним-то? Недужен, сама видишь.

– А князь где? Неужто забыл про вас?

– Нет, не забыл, но он у угров. Княгиня тоже уехала с детишками.

– А ты чего осталась, как беда, так и не нужна?

– Не говори так, был бы Даниил Романович здесь, чего придумал бы, и город не отдал, и нас всех спас.

– Э-эх! – махнула рукой Любава. – На князей надежды никакой. Самим выбираться надо. У меня санки большие есть, давай на них детей посадим, укроем хорошо, да и прочь отсюда?

– Ты ж сама сказала, что дороги забиты.

– А мы леском. Ты собирайся, может, и Роману полегчает. Немного погодя эти супостаты здесь будут, тогда всем не спастись.

– Я без него не поеду.

– Да я что, прошу оставить, что ли?! Ты в своем уме?! Укутаем, чтоб и нос не торчал, укроем и повезем!

Но Романа укутывать не пришлось, мальчик к утру умер.

– Отмаялся, сердешный, – перекрестилась Любава.

Похоронив Романа, они спешно собрали вещи и бросились прочь из Владимира. Вовремя, потому что совсем скоро городские стены вздрагивали под ударами камней из пороков, а еще немного погодя город уже полыхал.

Выйдя из города, вдруг задумались: а куда идти-то? Со стороны Киева двигалась сплошная стена беженцев, поднятых со своих мест слухами о зверствах поганых. А им получалось навстречу… Но именно это и спасло жизнь.

Две женщины тащили санки с сидевшими в них девчонками и старой матушкой Любавы, проваливаясь в сугробы и на чем свет стоит кляня проклятых набежников. По дорогам действительно потянулись беженцы. Немногим удалось уйти от страшной напасти, обмороженные, голодные, несчастные, они ждали только одного – смерти. Замерзшие трупы валялись по сторонам дороги, за ночь снег заносил прикорнувших людей, и к утру они превращались в холмики. Холмиков вдоль дорог виднелось великое множество. Такое бывало лишь во времена сильного мора.

Мать Любавы была из Болоховских земель, из Звягеля, туда и пробивались через снега и морозы… Отойдя недалеко от Владимира, два дня отсиживались в лесу, пока татары хозяйничали по дорогам. Видели дым от пожарищ во Владимире, едва не замерзли, но сумели выбраться на дорогу, ведущую к Звягелю. Орина слабым голосом убеждала дочь и ее подругу, что стоит только добраться до Звягеля, а там уже ничего не страшно.

Но сама мать не дошла. В одну из морозных ночей ей приспичило; едва поднявшись на слабые, дрожащие ноги, женщина заботливо укрыла лежавших рядом с ней в санках девочек и стала пробираться за сугроб, чтобы присесть. Ей бы позвать кого, но у костра сидел парень, а будить двух измученных трудной дорогой женщин было жаль. Мать Любавы посмотрела на сладко посапывающих дочь и ее подругу и заковыляла в сторону сама. Лучше бы позвала, потому что слабые ноги не выдержали, упала, покатилась да так и осталась лежать. Утром было на один сугроб больше…

Женщины с трудом разыскали замерзшую старушку, с трудом похоронили, попросту завалив камнями в какой-то ямке, потому что остальные шедшие с ними ждать не желали, страшно да и холодно в лесу… И без того от обоза беженцев отстали, догонять не было сил, временами женщины даже жалели, что вообще сорвались с места, если судьба погибнуть, так хоть дома, в тепле, а не в лесу вот так… Но надежда умирает последней, пока она жива, жив и человек. Как добрались до самого Звягеля, и не помнили.

Дядя Любавы появлению нахлебников не обрадовался, а уж его жена тем более. Заметив заинтересованный взгляд, который бросил Мазур на чуть пришедшую в себя Злату, она и вовсе заявила, что такие нахлебники ей в доме не нужны, и самим места мало! Обиженная Любава подхватила на руки свою дочку и крикнула Злате:

– Пошли отсюда! Чтоб у них дом этот сгорел!

На житье попросились в покосившуюся избенку на окраине города. Правда, хозяйка-старушка развела руками:

– Только вот кормить мне вас нечем, и сама давненько уж хлебца не видела, не обессудьте. И хворосту придется из лесу носить, чтоб хоть чуть печку протопить.

Женщины замахали руками:

– Нам бы крышу над головой, остальное все будет!

Чуть придя в себя, они засучили рукава и принялись приводить в порядок новое жилье. Уже к концу дня избенка была вымыта, вычищена, печь обмазана и жарко натоплена, а из нее вкусно тянуло хлебным духом и варевом. Хозяйка, сидя на печи вместе с дочками Златы и Любавы, глотала слюну, страдая от таких запахов.

– Ну, все готово! Милослава, девчонки, слезайте с печи, есть пора.

Девчонок как ветром сдуло, вмиг уселись за стол, хозяйка сползла, охая и осторожно поглядывая на стол. Там и впрямь стояла снедь! Небогато, но хлебушек и каша, а еще горшок с варевом… В ее доме давно такого не бывало. Как сын ушел в дружину и погиб там, так и перебивалась тем, что добрые люди за работу по дому дадут, а в последнее время и вовсе за просто так. Сил уже не было работать, руки-ноги от холода крутило, а помочь некому…

Ложка в ее руках заметно дрожала, варево все норовило расплескаться, не дойдя до старческого рта. Любава рассмеялась:

– Возьми кусок хлебца побольше, сподручней будет.

– Да как же побольше, не одна я тут…

Она хлебала варево осторожно, стараясь не захватить кусочек, а взять юшку. И это заметила Любава, снова рассмеялась:

– Тебе, Милослава, никак в отдельную миску наливать? Чтоб одну водицу не набирала.

Злата улыбнулась:

– Ты, бабушка, не бойся, у нас на что покупать пока есть, а после и заработаем…

Милослава поняла, что с такими постояльцами не помрет с голоду. А выглядели так совсем простенько и не в дорогих тканях или мехах. Ограбили, что ль, кого?

Видно, почуяв ее сомнения, Любава подмигнула:

– Злата наша с князем любилась, оттого и деньги есть. Только молчи про то, никому.

Вечером Злата долго смотрела на колечко, подаренное Даниилом. Где ты, любый? Смог ли спастись и спасти свою семью? Свидятся ли когда?

У них началась новая жизнь, была эта жизнь не слишком богатой или легкой, но это с чем сравнивать, если с Владимиром-Волынским, то одно дело, если с мучениями по дороге в Звягель, то совсем другое…

Одно хорошо: болоховские города Батый не тронул, их князья договорились поставлять татарам корма. Появилась надежда переждать лихую годину, а там как бог даст… Рассчитывать на то, что удалось унести из Владимира, не стоило, да и было его всего ничего. Потому женщины принялись налаживать немудреное хозяйство.

Поутру забил набатный колокол, созывая горожан Холма на площадь. У многих упало сердце: неужто враг у ворот города?! Собирались быстро, кутаясь в шубы, тулупы, платки, потому что мороз стоял нешуточный. Друг дружке передавали плохие новости: враг взял Киев и теперь повернул на Галичину и Волынь! А князь, как на грех, отправился к уграм! Кто говорил, сына сватать, кто, мол, за подмогой. Только какая подмога?! Пока подойдет, и помогать некому будет.

У Холма ни дружины, ни большого количества оружия, ни большого числа защитников. Стали кричать, что надо добровольно городские ворота открыть, может, оставят в покое? Другие кричали, чтобы в лес уйти подальше… И вдруг вперед вышла бойкая бабенка, вдова кузнеца, погибшего в прошлом году, Олена. Уперла руки в бока, насмешливо оглядела собравшихся, цыкнула на пытавшегося отодвинуть ее в сторону щуплого боярина: «Не мешай!» и крикнула так, что тот же боярин присел:

– Кому ворота открывать собрались?! Добровольно свои головы в полон отдавать?!

– Так ведь князя с дружиной нет.

Олена фыркнула на слова рослого детины:

– А ты сам на что?! Князя нет, биться не можем, но к чему крепостные ворота открывать?!

– А как их защитишь супротив пороков да штурма? У нас и стрел-то столько нет.

– Зато у нас Холм есть! Ныне зима, и коли его водицей полить, так ни одна коняка близко не подъедет, ни одну пороку не подтащат!

На несколько мгновений площадь замолчала, сосредоточенно соображая, а потом со всех сторон взревела сотнями голосов:

– Вот чертова баба!

– Чего удумала!

– А и впрямь, водицей полить ее…

– И то, за ночь на морозе так прихватит…

Теперь поднял руку боярин Крячко:

– Верно говорит. Умна, хотя и баба. Только одно мыслю: поливать надо не прямо со стен, а сначала подальше, чтоб и к стене не подойти, и пороки не подтащить. А потом уж сами стены. Только бы воды в колодцах хватило.

– А чего ее сначала из колодцев-то таскать, сначала нам речная вон поможет, а уж когда не с руки будет, тогда и за колодезную примемся.

Следующие дни холмичи усердно таскали воду и заливали всю округу, работали все, не только мужики и бабы, но и дети. В ход пошла вся посуда, какая нашлась от бочек до плошек. Зато когда Батыева рать все же подошла к Холму, то приблизиться на выстрел не смогла – все подходы и сама гора были превращены горожанами в ледяной каток. Для порядка татары все же попытались подняться, но, поломав ноги нескольким лошадям, отступили, сопровождаемые весьма неприличными жестами со стен.

Удивительно, но сам Батый даже не разозлился, напротив, посмеялся:

– Хитрый народ! Пусть живут. Пока…

Не смогли взять татары и Кременец, тоже стоявший очень удачно, но здесь причина была иная: Батый не желал тратить время на штурм небольшого города, впереди его ждали богатые страны на заход солнца. Уничтожив Каменец, Владимир-Волынский, Галич, татары двинулись к границам угров и второй волной к ляхам.