Поход

Свежий летний ветер трепал светлые волосы Биргера. Швед, не отрываясь, глядел на далекий берег. Скоро, совсем скоро вся эта богатая земля будет принадлежать ему, что бы там ни говорила синеглазая женщина. Поистине шведский король Эрик Эриксон по прозвищу Картавый глуп донельзя. Объявляя ледунг и отправляя вместе со всеми своего зятя Биргера, этот слюнтяй, не выговаривающий не только «р», но и еще с дюжину звуков, отчего разобрать его речь могли только привыкшие люди, верил, что они плывут ради крещения местных племен! Нет, Биргер не возражал, пусть епископы, которые сидят почти на каждом шнеке, и обращают в истинную веру всех неправедных или некрещеных. Но лично он плывет не столько за этим, а если честно, то и совсем не за этим. Биргеру все равно, спасут ли свои души заблудшие ингерманландцы, гораздо важнее, кому они отдадут свои деньги. Зять короля предпочел бы, чтобы отдавали ему. Лично или через поставленных на то людей, но никак не новгородскому князю Александру. Потому он собирается не крестить тутошний народ, а воевать с ним, особенно с русичами. Воевать ради захвата сначала Альдегьюборга, которую те зовут по-своему Ладогой, а потом и Хольмгарда, по-местному Новгорода. Хорошо бы все сразу. Но русы не сдадутся добровольно, даже увидев такую армаду шнеков, станут сопротивляться, об этом Биргер уже наслышан. Что ж, значит, придется воевать. Чем тяжелее будет эта война, тем большую дань он назначит городам Гардарики.

Стоявший на носу своего шнека Биргер оглянулся. Его судно идет не первым, но даже не в середине. Так любит ходить богатейший землевладелец Швеции, зять короля и фактически правитель королевства Биргер. Он не так глуп, чтобы рваться вперед под возможные стрелы засады. Пусть этим занимаются другие, вон епископ Томас со своим огромным крестом на переднем шнеке. Хорошая мишень для засады. Епископ много сил положил, чтобы организовать этот поход, но даже объявление королем Швеции ледунга (в чем заслуга самого Биргера, а не епископа) не вдохновило шведов на ратные подвиги в водах Гардарики. И только обещание папы Григория простить участникам все грехи сильно подогрело интерес рыцарей к мероприятию. Самому Биргеру это очень пригодилось бы, за жизнь столько грехов накопил, что впору еще два-три таких похода организовывать.

За шнеком с епископом плывут норвежцы во главе с большим любителем бойни рыцарем Мельнирном. То, что они здесь, – почти чудо. Их конунг Хакон смертельный враг короля Эрика Картавого. Два правителя с удовольствием вцепились бы друг другу в глотки и при случае прихватили бы земли противника, считается, что непримиримых врагов объединили папская булла и стремление нести свет веры в Гардарику. Биргер усмехнулся, никакого чуда, просто Мельнирн так же падок до чужого добра, как и шведы. Надо смотреть в оба, как бы не пришлось потом воевать с этими головорезами.

Прямо перед Биргером шли шнеки датчан, которых вел Кнут. Швед пытался вспомнить хоть одно сражение, выигранное самим Кнутом, и не мог. Ясно, датский король Вольдемар отправил вместе со всеми абы кого, только чтобы считалось, что он тоже участвовал. Выходит, старый датчанин не верит в успех? Пусть, ему же будет хуже, когда станут делить добычу, Биргер постарается добиться, чтобы датчанам не перепало ничего путного.

Сам Биргер выставил войско, численностью превосходившее всех остальных. Больше только у объединенных сил всех остальных шведов под предводительством его двоюродного брата и давнего соперника ярла Улофа Фаси, который замыкает караван.

Между Биргером и Улофом Фаси еще идут финны с Або и готландцы. Этих подхватили буквально по пути. Тоже помощь, если, конечно, не станут претендовать на свою часть добычи.

Биргер попробовал посчитать шнеки, получалась сотня. Что ж, прекрасное число! А вооруженных людей получается больше шести тысяч, плюс гребцы, что тоже возьмут в руки оружие, когда дойдет до дела! Он очень надеялся, что большинство либо повернет домой после первых боев, либо останется в Альдегьюборге. Сам непременно пойдет дальше к Хольмгарду и сделает все, чтобы за ним не увязались головорезы Мельнирна.

То, что не подоспели вовремя рыцари тевтонцы, Биргеру было только на руку. Папа римский зря думал, что шведы поплывут в эти земли, чтобы крестить в христианскую веру тавастов, конечно, крещеные тавасты это хорошо, но еще лучше Гардарика, платящая дань. Захватив эти богатейшие земли, он сумеет купить благосклонность папы Григория, чтобы тот больше не препятствовал торговле хольмгардских купцов, только возить эти купцы должны его, Биргера, товары, вернее, платить ему дань с каждой проданной шкурки, с каждой горсти хлеба, с каждого изделия. Если так, то пусть торгуют.

И отдавать такие богатые земли тевтонцам или даже делиться с ними добычей Биргер не желал. Ему и датчане бы не нужны, но без большого ледунга своих собственных бондов не раскошелить на поход, приходилось терпеть.

Он не ярл? Ну и что? Недаром те, кто знает толк в людях, давно зовут его именно так, а что у Эрика не хватает духа пока назвать именно Биргера ярлом вместо Улофа Фаси, так это дело времени, вот вернутся из похода, и назовет.

Зятя короля Швеции отвлекло то, что первые шнеки уже стали втягиваться в устье Невы. Земли Гардарики хорошо расположены, чтобы попасть в тот же Альдегьюборг, надо из моря пройти рекой Невой в озеро, которое местные зовут тоже Нево, а там подняться по небольшой речке с мутной водой. Нева странная река, у нее сильно разветвленное устье. Река впадает в море несколькими рукавами, которые омывают большие острова, покрытые лесом. Кроме того, Нева не течет прямо, у нее множество довольно крутых изгибов, которые вода проложила среди низких заболоченных берегов. Мало того что здесь пороги, так еще и ветер дует сильный и непредсказуемый. То гонит воду, помогая течению, то, наоборот, поворачивает ее из моря обратно. Говорят, это страшное зрелище, когда вода вдруг начинает течь вспять! Но Биргер такого не боится, да и бывает сие чаще осенью. Тогда и озеро становится бурным, волны ходят хуже, чем на море. Сейчас лето, и вода течет как надо. Потому плыть по реке придется против течения, вот и заволновались на шнеках. Тут один парус не справится, придется брать в руки весла. Но для морских хозяев грести – дело привычное, руки этой работы не боятся, даже работой не считают, так, просто необходимость.

На шнеке Биргера хороший кормчий, давно распорядился, и в руках у гребцов уже весла. Сам он приналег на руль, устье Невы не такое широкое, идти надо осторожно, чтобы не налететь на те шнеки, на которых умудрятся сплоховать. Почему-то Биргер был уверен, что норвежцы обязательно что-нибудь не успеют или сделают не так. К его разочарованию, шнеки Мельнирна повернулись как надо, не задев не только чужие борта, но и свои тоже. А вот один из его шнеков сделать это умудрился. Биргер закричал, увидев, что судно не вписывается в поворот, но во-первых, слишком далеко, не услышали, а во-вторых, поздно. Шнек подставил свой борт следующему за ним, а те не успели отвернуть. Все обошлось, но с норвежского судна явно показывали на них пальцами, от души смеясь. Биргер решил, что провинившийся кормчий сегодня же возьмет в руки весло! Но подумав, понял, что не сделает этого: кормчий Рулоф был слишком опытным и заменить его будет некому. И как это он оплошал? Главное, так не вовремя!

В остальном все прошло без происшествий, во всяком случае, на шнеках Биргера, остальные его не интересовали. Но бороться со встречным течением полноводной реки оказалось довольно трудно. Проблем добавлял и встречный ветер. Вот уж не думал Биргер, что ходить по рекам Гардарики тяжело! Мешали и постоянные повороты Невы. Скоро гребцы основательно выдохлись. Со шнека Улофа Фаси, который командовал всем походом, подали сигнал поиска подходящего места для стоянки. Оно нашлось не сразу, ведь нужно было встать большому количеству шнеков. За очередным крутым поворотом в большую реку слева по ходу шнеков впадала меньшая, в свою очередь извиваясь между низких, покрытых лесом берегов. Пройдя эту речку, остановились на относительно ровном участке. Растягиваться на огромное расстояние по реке было просто опасно, потому применили давно испытанный прием – шнеки встали не в ряд вдоль берега, а бортами друг к дружке. Между ними сразу перекинули мостики, а с крайних на берег сбросили большие сходни. И все равно реку запрудили основательно, даже вода поднялась.

Улоф передал, что постоят, пока отдохнут гребцы, и отправятся дальше. Биргер перешел к нему на шнек и заявил, что то и дело перестраиваться то для стоянки, то в походный порядок ни к чему, надо встать здесь на дневку, а дальше двинуться завтра, высылая вперед разведку. Сзади раздался хохот проклятого норвежца:

– Биргер, скажи лучше, что твои люди попросту не умеют толком править…

В то мгновение Биргер был готов уничтожить и Мельнирна, и собственного кормчего Рулофа, задавив голыми руками! Но стерпел, даже огрызнулся, мол, что взять с Мельнирна, который дальше своего фьорда носа никогда не высовывал, откуда ему знать, что идущим по рекам надо устраивать стоянки. Норвежец в ответ вспылил, и Улофу с трудом удалось погасить ссору. Помог епископ Томас, который тоже перебрался на главный шнек. Его противный голос привычно затянул на одной ноте благодарение Богу за удачный переход. Послушать, так епископ сама кротость, но Биргер хорошо знал, что за ангельской улыбкой Томаса скрывается звериный оскал. Он вдруг подумал, что если протянуть руку, чтобы отнять у священника его еду, то не просто укусит, а оторвет по локоть. Уходя, он оглянулся и решил: не по локоть, а до самого плеча.

На первой стоянке пробыли действительно целый день. Отправившиеся на разведку на легком шнеке датчане сообщили, что река не сужается, но впереди действительно пороги, пройти которые при встречном ветре будет просто невозможно. Улоф чуть растерянно смотрел на разведчиков. Что же делать? Настоящий ветер с моря будет только осенью, а сейчас разгар лета, перенести, как русы, свои шнеки на катках они тоже не смогут, это равносильно гибели судов. Не ждать же осенней непогоды!

Улоф сам заторопился к Биргеру. Тот сидел на палубе, хмуро глядя вдаль. Ему первому датчане донесли об увиденном, и теперь швед тоже раздумывал, что делать. К моменту появления Улофа он уже решил, что надо идти до самых порогов, ветер может смениться в любую минуту, все же море рядом, морские ветры непостоянны. Ярл, услышав разумную речь, быстро закивал и снова отправил тех же датчан искать удобное для стоянки место. И его нашли недалеко от порогов, сразу за крутым поворотом реки. Там в Неву впадала какая-то речка, это удобно, с высокого берега хорошо видны и окрестности, и сама Нева до следующего поворота, и эта речка тоже. Незаметно не подойдешь. Разве что через лес, но на земле Гардарики и десяти шагов не сделаешь, чтобы не угодить в болото. Биргер довольно кивнул:

– Встанем там. Завтра и отправимся.

Сказал, точно это он стоял во главе ледунга, а не Улоф. Собственно, так и было.

Я добралась до Новгорода раньше, чем шведские шнеки отошли от своих причалов. Город встречал привычным гвалтом, криками «Поберегись!», людской суетой и самыми разными запахи. Но даже запахи плохо выделанных кож и навоза казались такими родными и вкусными… Верно говорят, что лучшее средство пробудить в человеке патриотизм – отправить его за границу. А я всегда была патриоткой, и никакие заграницы мне не нужны, Сигтуна тем более.

И золотые купола Святой Софии тоже были своими, и стены детинца обрадовали чуть не до слез. Где София, там и Новгород. Значит, я дома. Я-то дома, а где Вятич? Такие мысли от себя пришлось просто гнать. Мое дело добраться и предупредить князя Александра. Добралась, осталось второе.

Анеины хоромы оказались в порядке, ее холопы и сенные девки свое дело знали. Слуги очень подивились тому, что хозяйка осталась в Швеции, но возражать не посмели. Да и какой смысл?

Это было такое странное чувство – я одна. Настолько привыкла за последние годы, что все время находишься под присмотром и контролем, что теперь, оставшись в одиночестве, не считать же обществом пару сенных девок, которые только и знают, что соглашаться, чувствовала себя словно девчонка при уехавших в отпуск родителях, с той только разницей, что родители могут позвонить. Это не было ощущением свободы, и я ее не желала, скорее груз ответственности.

Как полагалось, вымылась в бане, привела себя в порядок, чтобы наутро отправиться сначала к епископу, а потом и к князю. В конце концов, у меня к князю даже биргеровское послание имелось. Я не знала, как буду объяснять, зачем мы ездили в Сигтуну и почему Анея там осталась, как и то, где сейчас Вятич, но очень рассчитывала, что Вятич давно рассказал князю Александру все, что нужно, и тот поймет все без объяснений.

Так и вышло, епископ Спиридон сказал, что князь в своем тереме в Ракоме, а сообщение о морском ледунге скандинавов воспринял с большой досадой.

– То папа римский их баламутит. Тошно, что мы под его руку вставать не хотим. Если бы ему дары посылали, так и не вспоминал о разнице в вере.

Если честно, у меня шевельнулась мысль, не проще ли посылать, чтобы не отбиваться вот так от всяких ледунгов. Но епископ тут же спустил меня на землю:

– Да ведь им только палец в рот положи, всей руки вмиг лишиться можно. Мы для них заслон от степняков, не больше.

Я чуть не ляпнула:

– И пушечное мясо.

Князь слушал внимательно, кивал, сказал, что морская сторожа на берегу Невы хорошая, не пропустит подхода, и дружина готова, а ополчение готовить заранее нельзя: в Новгороде слишком много чужих ушей и не одни мы в Сигтуну плаваем.

И все. Снова получалось, что я всех предупредила, а что дальше? Оставалось только ждать середины июля.

Князь Александр Ярославич не зря хвалил свою морскую сторожу, не пропустили подход шнеков, вовремя увидели и вовремя отправили весть в Новгород.

Пельгусий собрал самых сильных и умелых охоников, им предстоял нелегкий путь.

– Надо сообщить в Новгород князю о том, что свеи с войной пришли.

– Почему в Новгород? Надо в Ладогу, к ней первой подойдут.

Пельгусий покачал головой:

– Ладожанам с такой силой не справиться, а время потеряют. Нет, в Новгород тоже пойдете, – он повернулся к Самтею и Елифану, – князю Александру все обскажете. Там сам решит, что делать. А мы станем следить за свеями каждую минуту, куда поплывут.

– Да куда – ясно, только вряд ли они далеко уплывут, – усмехнулся бородатый крепкий Тарко.

– Это почему же? – подивились многие.

– А ветер им встречный, воду с Ладоги в море гонит. На наших ладьях у самого берега еще пройти можно, а им на тяжелых да не зная мелей порогов не пройти.

– А ведь он прав! – хохотнул Пельгусий. – Может, и правда встанут у порогов, а там и наши подоспеют. Поторопитесь, каждый час дорог.

Через несколько минут парни уже исчезли за ближним лесом, а Ижора стала перебираться на новое место. За собой старательно замели все следы, чтобы вражины не смогли обнаружить, что здесь недавно жили люди.

Удалось, потому как шведы действительно обшарили все побережье, перед тем как впервые бросить якорь возле берега, но людей не обнаружили. Затаившиеся стражи тоже.

Удалось и успеть отвести небольшие ладьи, стоявшие в устье Ижоры, чтобы их не было видно от Невы.

А кони уносили двух ижорцев все дальше в Великий Новгород к князю Александру с посланием от старейшины ижоры Пельгусия. Самтей и Елифан очень старались выполнить поручение как можно скорее, помня, что каждый час важен. Они забыли другую науку старейшины: все делать быстро, но с толком. Слишком торопились, чтобы не попасть в беду.

От Невских порогов до Новгорода по прямой не так уж далеко. Одна беда – болота. Если их не знать, то пропадешь совсем, а если знаешь, то идешь осторожно. Без дорог, по едва заметным тропинкам и только перед самым Новгородом можно будет пришпорить коня. Перед отъездом они не сообразили посоветоваться со старейшиной, как лучше ехать, и довольно скоро заспорили. Были два пути – до реки Тосно и вдоль нее до самого истока, а потом лесами пройти между несколькими огромными болотами к озеру Тигода и оттуда к Новгороду. Второй, более безопасный, но и более долгий – вдоль самой Невы до Волхова и по нему уже в Новгород. И ладожан предупредить, и они в помощь кого дадут… Парни, не сговариваясь, выбрали первый путь, спорили только о том, как проходить болота. Тосна река не столько глубокая, сколько извилистая, перебирать следом за ней все повороты слишком долго. Самтей требовал идти прямо, держась солнца, и до самого истока не доходить, спрямить путь. Отговорить друга Елифан не смог, и ижорцы пошли к Тигоде прямым путем.

Богата водой Новгородская земля, слишком много ее. Деваться некуда, оттого и стоит болотами, большими и малыми. Из болот вытекают реки и речушки, в болота же впадают. Считать, сколько их пройдено, – скоро собьешься, нет числа. Сбиться парни не боялись, потому как если и возьмут чуть в сторону, то все одно – к Волхову выйдут.

Ночи летом у Невы совсем светлые, но чем ближе к Новгороду, тем темнее. Вот и торопились пройти побольше, пока можно, двигаясь и по ночам. Как случилось, что недалеко от озера взяли влево, сами не смогли понять, только оказались вдруг в большущем болоте, ни обойти, ни объехать. Хоть назад возвращайся. Им бы вернуться, да понадеялись на свои силы. С пешими бы ничего не случилось, с кочки на кочку прыгать умели ловко, но коней прыгать так не заставишь. Конь Самтея ступил мимо и повалился в трясину, парень за ним. Елифан кричал другу, чтоб бросал повод и выбирался, но Самтей запутался ногами в конской упряжи, а вытащить и его, и лошадь Елифан не осилил. Что он только не кидал товарищу, как только не тащил! Увязший конь бился, чуя страшную смерть, и тянул за собой хозяина, не давая даже просто освободиться от пут. Захлебнулись быстро.

Елифан с трудом выбрался со своей лошадью обратно, долго сидел на берегу, трясясь от ужаса пережитого и горя. Погиб, глупо погиб его давний товарищ!

Но надо было продолжать путь, ведь от него сейчас зависели жизни многих людей. Старательно обойдя болото, Елифан все же вышел к озеру, а от него, сворачивая чуть левее солнышка, добрался и до речки Веряжи. Она впадает в Волхов, дальше уже и плутать не надо.

К Неревским воротам Новгорода подъехал на гнедой кобыле совершенно измученный парень. Стража даже пожалела:

– Ишь как вымотался-то сердечный… Откуда ты?

– От Ижоры, – махнул рукой Елифан.

– А чего ж лесом-то? – подивились новгородцы. – Там болотина на болотине, и увязнуть недолго.

Задели за живое, Елифан чуть не застонал от горя. Стража решила, что парень уж очень устал, посочувствовала:

– Ты скорей до двора-то добирайся. К кому идешь?

– К князю Александру.

– Чего?! – Это было уже неожиданно и потому опасно. Кто его знает, чего малый к князю рвется? – А ну стой! Зачем к князю?!

Елифан не знал, можно ли дружинникам говорить о свеях, потому сначала молчал. Но те не отставали:

– Отвечай, не то посадим под замок надолго, пока тысяцкий не разберется!

Пришлось сказать. Стражники ахнули, тут же взялись объяснять, что княжий двор на той стороне, как туда проехать, долго смотрели вслед, качая головами.

Больше до самого княжьего двора его не остановили, косились, но молчали. Елифан позже понял, почему косились. Он вылез из болота, где вытаскивал друга, но не стал хорошо мыться, не до того было, и теперь попахивал болотной тиной, а кое-где и был вымазан ею. Дружинники на дворе тоже приняли парня настороженно, но он так посмотрел, что провели к князю. Князя Александра в тереме не было, дружинник, что вел Елифана, усмехнулся:

– Да он к жене на ложе на ночь приходит ли? Все с дружиной. Вон, гляди!

На волховском берегу бились учебными мечами совсем молодые дружинники. Князь среди них выделялся не только своим корзно, но и ростом и статью. Высок, строен, издали видно, что главный. Выслушал дружинника, оглядел Елифана, махнул рукой:

– Отойдем в сторону.

Когда уселся на поваленное дерево, также махнул рукой, чтоб садился и Елифан. Но тот отказался:

– Я скажу, что велено, а потом уж…

– Как хочешь, – чуть устало пожал плечами Александр. – Ну, чего велено?

– Князь, в Неве свеи на многих ладьях. Боевых, с оружием.

Александр вскинул светлые глаза:

– Где? Откуда знаешь?

– Видели. Когда уходил, были почти у порогов. Верно, там и встанут пока.

– Откуда знаешь, что встанут? – Голубые глаза князя буравили, точно хотели пролезть внутрь, но Елифан не смутился. Толково объяснил:

– Там пороги, их при встречном ветре большим ладьям не пройти. Мыслим, станут ждать попутный ветер.

Князь задумался. Может, шведы уже прошли эти самые пороги, ведь ветер мог за два дня смениться. Елифан, видно, понял его сомнения, добавил:

– Ветер еще седмицу дуть так будет, потом может и поменяться, пора.

Князь вскинул на него глаза:

– Точно?

– Да кто ж поручиться может? Обычно все лето от Нево дует, а по осени точно от моря повернет.

– Ну, до осени еще далеко, – пробормотал Александр. – Иди отдыхай, я скажу сейчас.

Елифана и правда накормили, спать уложили в гриднице. Но сразу заснуть не удалось, гриди, видевшие, что князь долго о чем-то беседовал с парнем, постепенно вытянули из него все. Тоже задумались. Такая весть означала одно – войну со шведами. А где, у Новгорода ли или у Ладоги – как Бог даст.

Совет господ бы собрать срочно, но Александр решил сначала сам все обдумать, чтоб не получилось как в прошлый раз, когда стоял мальчишка мальчишкой перед мудрыми стариками. А те учили его, что с немецкими да свейскими купцами дружить надо больше, чем даже со своей Южной Русью. Тогда не смог сдержаться, накричал, потом чувствовал себя совсем несмышленышем. Нет, бояр надо убеждать готовыми словами.

Но он не мог сказать того, о чем твердили Вятич и Настя, этого говорить нельзя…

На военном совете молодой князь оглядел опытных тысяцких и лучших новгородских бояр. Весть о подходе таких сил по Неве обеспокоила всех донельзя. Первым высказался боярин Нездило:

– Новгородские стены зело крепить надо. Если к городу подойдут, будем биться до конца!

Его поддержал посадский Степан Твердиславич. Вокруг согласно зашумели. Александр едва не выкрикнул: «До какого конца?!» – но сдержался. Пока рано, пусть выскажутся. Услышал многое: что надо встретить врага на Волхове, перекрыть реку, подойти к самым порогам… спешно послать за подмогой к князю Ярославу… и многое другое.

Наконец Александру надоело слушать пусть и дельные, но не к месту советы, он встал. Еще совсем молодой, всего-то девятнадцать лет, князь был высок и строен. Точно тополь он возвышался сейчас над кряжистыми старыми дубами. И от этой тонкой, но крепкой фигуры на умудренных опытом новгородцев вдруг пахнуло такой уверенностью и силой, что вмиг затихли все. Будь у него сейчас меч в руке, оперся бы на меч, но оружия не было, не с врагами же встречался. И князь Александр вопреки обычаю вдруг зашагал по хоромине, в которой разговор вели. Слушая его, все поневоле поворачивали головы из стороны в сторону, но никто не возразил, не попросил сесть. Уж больно толково рассуждал молодой князь!

– Шведы пока стоят на Неве, но по всему видно, что пойдут сначала на Ладогу. Крепость у Ладоги каменная, только такую осаду все равно долго не выдержит. А если Биргер ее возьмет, мы его оттуда не выбьем. Надо успеть в Ладогу раньше шведов!

Боярин Колба поинтересовался:

– А верно ли, что шведы пока в Неве? Может, давно уж и Ладогу взяли?

Князь помотал головой, не глядя на спрашивавшего:

– Ветра с Варяжского моря ждут. Невские пороги проходить при встречном тяжело. А ветер тот не скоро будет, ижорцы так говорят. Им лучше знать. Пельгусий нам каждый день доносит, что делают. По Волхову пойдем ладьями и вдоль конями. Надо успеть раньше шведов! – повторил князь.

Было понятно, что не все сказал князь, но когда стали спрашивать, а как там собирается биться, уклончиво ответил, что там и будет видно. Кое-кто из бояр даже обиделся, что же не доверяет им Александр Ярославич? Услышав такие речи, князь поморщился:

– Да не в том дело! Как я могу знать, где застанем шведов? Одно дело, если там, где сейчас стоят, а если успеют дойти до Ладоги? Или хотя бы выйти в озеро Нево?

А я маялась, приближалась середина июля, совсем скоро появится Биргер со своими, если, конечно, не передумал. Вдруг стало страшно: а если Биргер нас перехитрил и нападение все же состоится с двух сторон, только по реке позже, чем по суше? Князь уведет дружину на Неву, а крестоносцы нападут на Псков? Почему мы не продумали такой вариант?!

Я готова была рвать на себе волосы, но что можно поделать? Оставалось ждать. Это самое трудное – ждать и догонять, особенно когда ты одна и даже посоветоваться не с кем, а неприятности так близки.

И вдруг: князь объявил поход, только как и куда идет – неизвестно. Я поймала князя у щитников, он просто кивнул и коротко пояснил:

– Все, как вы говорили. Пельгусий весть прислал.

Ну вот и началось…

– Только боярам знать об этом не стоит, могут предать.

Глаза князя засмеялись:

– А то я своих бояр не знаю! Кроме тебя и меня, не ведает никто, потому молчи.

– Молчу.

На сборы и дружине, и рати даны всего полдня. Те, кто всегда готов, могли бы собраться и быстро, но князю хотелось одновременно с конной дружиной отправить и пешее ополчение, чтобы не было разнобоя.

Новгородца Мишу знали не только кончанские, хорошо он известен в разных углах города. Толковый воевода, ему и доверили пеших вести. Миша тоже не стал полагаться на самих воинов, обходил каждого, проверял, как и князь, хорош ли меч, какова кольчуга, окантован щит… Нашлись те, кого завернул обратно:

– С таким оружием не на шведа идти, а только на охоту.

Новгородец возражал:

– Да я лучше с луком… сподручнее.

За него заступились:

– И верно, Митяй лучник первейший, в полтора перестрела навылет бьет! Не всем же мечом разить…

Миша задумался, а ведь верно, иногда от хорошего лучника толку больше, чем от всадника в броне.

– А стрел много? – поинтересовался скорее ради строгости, чем из любопытства. Чего и спрашивать было, у хорошего лучника всегда запас отличный. Но Митяй не обиделся, показал колчан:

– Во! Всякие есть, и срезни, и те, что против лат годятся.

– Ага, – кивнул воевода. Это хорошая придумка. Шведы в броне такой, какую не всякий меч осилит, иного рыцаря конь едва держит, столько на нем железа. Да и сами кони тоже в броне от ушей до хвоста. Тут опытный лучник, такой, чтоб стрелы мог под латы пускать, пригодится. Решил князю об этом при случае напомнить. Новгородцы охотники хорошие, если их специальными стрелами вооружить, то большой урон нанести смогут. Распорядился:

– Соберите все срезни да латные стрелы у кого есть, пригодятся против шведа.

Новгородцы согласно зашумели:

– Верно, только надо и другим концам про то сказать. И кузнецам работать, пока войско в поход не выступит.

Миша заторопился к князю, пересказать мысль новгородцев.

Александра он нашел легко, тот был среди людей, сам проверял, как готовятся. Князь выслушал Мишу внимательно, помнил, что этот сотник водил у отца ополчение против немцев, согласно кивнул. Миша не стал выдавать придумку за свою, рассказал про Митяя, честно сказал, что это его слова. Александр тут же распорядился про стрелы, а самого Мишу позвал за собой:

– Дело поручить хочу.

Новгородец торопился вслед за молодым князем, стараясь не отставать, тот решил говорить на ходу. Повел к берегу, где уже спешно собирались расшивы.

– Смотри, двумя рукавами пойдем, как предки наши на Царьград ходили, конями и по воде. Пешую рать, чтоб ногами долго не месить, на расшивах отправлю, сам с конными пойду до самой Ладоги. Мыслю, пеших ты поведешь, – вдруг повернулся к Мише князь. Светлые глаза смотрели строго, точно отец сыну что поручал. Миша даже выпрямился под княжьим взглядом. Ответно смотрел не отрываясь. Кивнул:

– Сделаю, княже.

Высокий, почти тонкий князь рядом с кряжистым, основательным Мишей смотрелся этаким молодым дубком, рвущимся к небу рядом со старым дубом. И тому очень хотелось закрыть собой от буйных ветров, от невзгод этот молодой дубок, но понимал, что нельзя дубу вырасти в тени другого. Все, кто видел эту пару, улыбались в усы: и впрямь князь точно молодой дубок, молодой да крепкий, такого не согнешь, не сломишь, твердо стоит на ногах. Полнились сердца новгородцев приязнью к своему князю.

Князь Александр вернулся на свой двор только совсем к вечеру и сразу велел позвать прибывшего с вестью ижорца.

– Отдохнул уж небось?

Гридь подивился такой заботе, гонец давно выспался после тяжкого пути и наелся от пуза. Только куда же поедет, вечер на дворе, темень уж скоро. Но приказ выполнил. Уже через минуту ижорец стоял перед князем.

Александр кивнул на лавку подле себя:

– Садись, разговор долгий будет.

Не привыкший к такому обращению парень не решился сесть рядом с князем. Александр недоуменно поглядел на него и снова велел:

– Да садись ты! Чего чинишься? Не до того.

Ижорец скромно приткнулся на самом краешке лавки. Князь больше приглашать не стал, принялся расспрашивать о том, зачем позвал:

– Хорошо ли места знаешь?

– Ижору? – подивился вопросу парень. – Дык… с детства… там родился…

Александр вдруг принялся чертить угольком прямо по столу.

– Глянь, если это Варяжское море… это Нева… это озеро Нево… тут Волхов, здесь Ладога… – Князь иногда поворачивал голову в сторону ижорца, следя, понимает ли тот, что начерчено. Парень понимал, когда князь ради проверки вдруг повел Тосну не там, ижорец помотал головой:

– Не, княже, не обессудь, Тосна чуть левее будет, а там Мга.

Александр протянул ему уголек:

– Дорисуй и покажи, где сейчас шведы стоят.

Тот почему-то перепугался:

– Где сейчас не знаю… я оттуда два дня назад ушел.

Князь кивнул:

– Где два дня назад были.

– А вот тут. Где Ижора к Неве никнет.

Он еще раз подробно пересказал князю то, что было велено старейшиной рода Пельгусием и что видел сам.

И снова выходило все по словам Вятича, и пришли свеи в середине лета, и встали там, где князь еще зимой с сотником бывал, берега осматривал… Значит, и биться там? Что ж, разумно, только как подобраться незаметно и вообще как пройти?

А ижорцы и помогут, они ловко по лесу ходят и места знают, словно собственную ладонь. Александр долго расспрашивал о том, какой лес вокруг да какие овраги рядом. Уже отпуская парня поздней ночью, вдруг спросил:

– Тебя зовут-то как?

– Елифа-ан… – протянул тот.

– Со мной пойдешь, Елифан? Мне может понадобиться хороший провожатый.

Ижорец обрадованно кивнул, растянув в улыбке щербатый рот:

– Пойду…

Ему и самому очень хотелось попроситься в дружину этого пусть молодого, но явно толкового князя. За день, проведенный на княжьем дворе, он успел понять, что Александра недаром слушаются все, распоряжается со смыслом.

На следующий день князь со своей дружиной в доспехах и всеоружии прибыл в Софийский собор. За ним подтянулось и новгородское ополчение. Получить благословение перед походом против грозного врага – непременное дело для любого русича. После молебна к Александру подошел тысяцкий Еремей:

– Князь, на площади, почитай, весь Новгород собрался. Говорить будешь?

Тот кивнул:

– Буду.

Площадь действительно запрудил новгородский люд. Кто провожал своих в ополчение, кто в поддержку, а кто и просто из любопытства. Тысяцкий подивился, молодого князя толпа не испугала, напротив, говорил страстно и очень твердо.

– Господин Великий Новгород! Свеи нарушили заповедь Господню: не вступай в чужие пределы. Не звали мы их и не чаяли их прихода. Пришли в силе великой, и нет у нас времени ждать подмоги. Пойдем с лучшими воинами на врага и одолеем его сами! Не в силе Бог, а в правде!

Последние слова князя потонули в криках поддержки:

– Веди, князь!

– На любую силу найдется своя силушка!

– Не побоимся, братья, свеев поганых!

– Пересилим вражин!

– Веди, князь!

Александр поднял руку:

– Поведу на битву трудную. Их много больше, чем нас. – Он жестом остановил новгородцев, готовых шапками закидать проклятого врага. – Верю, что осилим их, но всех с собой взять не смогу. Толку не будет. Пойдет от каждого конца по сотне конных и сотне пеших. Отберите лучших и самых сильных. Да чтоб оружие крепкое было. Вся пешая рать встанет под руку Миши, его слово главное. Выходим поутру все, отставших ждать не будем.

Мне даже в голову не пришло остаться в Новгороде, мало того, я не сомневалась, что буду в конной дружине князя Александра. Значит, следовало быстро и основательно подготовиться. Я сходила к кузнецу, запаслась стрелами, попросила поточить меч, кое-где поправить кольчугу. Никифор удивленно уставился на меня:

– А ты-то куда?

Чуть не ляпнула: «На Неву», но только пожала плечами:

– Я воин и дома сидеть не собираюсь.

– Не возьмет тебя князь.

– А это мы еще посмотрим.

Но Никифор вопросы задавал, только пока не увидел, с каким знанием дела я выбираю себе стрелы, и особенно когда взял в руки мой меч. Я все равно предпочитала меч сабле, хотя Вятич и достал мне хорошую. С трудом удержавшись, чтобы не продемонстрировать и без того потрясенному кузнецу умение владеть клинком (во как изменилась, стала серьезной… ну, почти серьезной…), я забрала оружие и с легкостью расплатилась звонкой монетой. Судя по реакции Никифора, плата была излишне большой, но от сдачи я гордо отказалась:

– Сделай кому-нибудь лишнюю стрелу за меня.

– Да тут не одна получится…

– Ну, значит, не одну.

Вот так, знай наших!

Слава была на днях перекована, все остальное в хорошем состоянии, я к походу готова.

Утро выхода выдалось солнечным и предвещало жаркий денек, какие бывают только в июле. На сей раз собирать меня просто некому, потому проверка оружия, конской и собственной амуниции была на моей совести, если что не так, спросить не с кого. Я в очередной раз оценила, как просто быть ведомой. Вятич уже давно критически оглядел бы все мои старания, над чем-то посмеялся, что-то поправил молча, что-то просто подсказал.

Но сейчас я сама себе хозяйка, а потому одна-одинешенька, даже Тишаня вон со своими дружинниками, обо мне и не вспоминает. Тоже мне, боевой товарищ, как грабить меня на лесной дороге, так пожалуйста, а поинтересоваться, мол, не нужно ли вам, Настасья Федоровна, чего-нибудь, так фиг тебе!

Ладно-ладно, вот совершу подвиг самостоятельно, будете знать. Последовал вздох и Анеино «Во дурища!». Но даже это не порадовало, мои друзья так далеко… О том, что Вятич далеко не просто друг, старалась не думать, потому что мысль о возможном соблазнении моего Вятича какой-нибудь упитанной немочкой была невыносимой.

И тосковать себе тоже не позволяла, голова должна быть ясной, а характер твердым. Я тоже чего-то стою, и даже куда больше этих домохозяек с пухлыми щечками. Хотя я знакома с тем, как из-за глазок и губок рушилось даже боевое братство. За примерами далеко ходить не надо, Тишаня, как выловил свою Илицу, о том, кто его учил уму-разуму и не вспоминал, наведывался изредка, и все. А Лушка? Она же просто променяла меня и наши благородные цели на круглые глаза своего Биргера. Если бы не захотела, шиш мою сестрицу даже Биргер заставил бы остаться у него. Предатели… вам бы все амуры, лямуры… а с врагами Руси я одна биться должна, что ли?! Я, между прочим, когда в князя Романа влюбилась, воевать не перестала, даже наоборот.

Решив, что являю собой пример остальным в плане выполнения гражданского долга, несколько успокоилась, хотя это спокойствие сильно отдавало мстительностью. И конечно, заботы со стороны не прибавило, все нужно делать самой, и убедить князя взять меня в дружину тоже. Александр Ярославич очень твердо определил, кого возьмет с собой, я в эту компанию входить не могла по определению, потому как относилась к дамской части Новгорода и была обязана служить молебны и лить слезы в ожидании возвращения дружины. А если я не хочу? Да кто меня спрашивать будет!

Пусть только попробует не взять! Я вам не тихая боярышня и даже не Лушка, я за себя и постоять могу.

Дружина изготовилась к выходу, потому нас со Славой встречало немало изумленных глаз и не меньше насмешек. На сей раз я не стала скрывать свою принадлежность к прекрасной половине человечества, пусть знают наших.

Как и ожидалось, князь тоже удивился:

– Не могу тебя взять с собой.

Нет, ты на него посмотри, а? А я тебя спрашивала, что ли? Сама поеду и подвиг какой-нибудь совершу.

– Мы не погулять идем, трудно будет, даже мужчин не всех беру, только опытных ратников.

Очень хотелось сказать, что многим ратникам до меня далеко, но решила лучше показать. Я спокойно достала стрелу из тула, наложила ее на налучье… Жаль, конечно, разбитого горшка, сушившегося на дальнем тыне, его осколки полетели в разные стороны брызгами.

Несколько мгновений было тихо, потом крякнул пожилой ратник рядом с князем, следом рассмеялся и сам Александр.

– А еще чего умеешь?

– Там покажу, поехали.

Наглость второе счастье, сказала и тронула поводья Славы так, словно это не князь, а я командовала ратью. А что, мне не привыкать, конечно, здесь дружина покрепче моей бывшей сборно-козельской, но ведь и я поумнела за два года.

Когда выбрались из Новгорода, князь Александр поехал рядом:

– Ты где так научилась-то?

– Я Рязань защищала, потом в дружине у Евпатия Коловрата билась…

– Это кто?

Вот те на! Не знать героев собственной страны – это для князя позор. Но тут же сообразила, что Новгород за лесами, может, и в остальной Руси не сразу о Евпатии узнают. Пришлось объяснять. Заодно и о нашей конной рати, которая досаждала Батыю. Я честно старалась не выпячивать нашу, и тем более свою, роль в истории, но все же получалось эффектно. Про тавро у Батыя почему-то промолчала, чутье подсказывало, что не стоит вот так открыто вещать всем (а слушал меня уже не только князь), тайна есть тайна, может, пригодится.

Теперь на меня смотрели, как на нечто запредельное, и ни у кого не возникло мысли отправить обратно. Я просила только об одном: не мешать и не рассказывать остальным.

– Почему, не хочешь быть героиней?

– Не хочу.

– А будущее откуда знаешь? – Князь спросил тихо, совсем тихо.

– Это не я, это Вятич.

– Где он?

– Я потом расскажу, он старается сбить с толку рыцарей, чтобы не двинулись к нам одновременно со шведами.

Князь только кивнул, разговаривать особенно оказалось некогда, мы очень торопились, кто знает, получилось у Вятича или нет (хотя я очень верила, что получилось), шведов нужно побить быстро и так же быстро вернуться в Новгород, чтобы быть готовыми к удару с запада от крестоносцев.

Пешая рать также спешно сплавлялась расшивами по Волхову, чтобы идти до Нево и потом по Тосне, пока будет возможно. А уж там все лесом, на цыпочках и шепотом, спугнуть шведов никак нельзя, в скорости и скрытности залог успеха. Пока все получалось.

Старейшина Пельгусий не спал уже которую ночь, все переживал, что стоит на минуту не приглядеть за свеями, как те уплывут. Что он тогда князю Александру скажет? Но все шло хорошо, свеи не замечали, что за ними следят. Ижора, знавшая каждую тропинку, каждое дерево в лесу, прекрасно умевшая неслышно двигаться и тихо сидеть в засадах, сумела не показаться шведам, не спуская с них глаз.

На небольшую поляну, где укрывались ижорцы, раздвинув кусты так, что даже любопытные сороки голоса не подали, вышел человек. Одет он странно – поверх вымазанной зеленым рубахи прицеплены ветки, на голове тоже куст. Подойдя к сидевшему в стороне Пельгусию, опустился на траву, знаком показав, что все в порядке. Они уже который день обходились без костров и разговаривали шепотом. Ни один запах или звук не должен выдать присутствие в лесу людей. Шведы не суются глубже в заросли, видно, боятся заблудиться, это на руку ижорцам, но все равно надо быть осторожными. Пельгусий кивком спросил подошедшего, как, мол? Тот спокойно кивнул в ответ: все в порядке, стоят. Возле самого старейшины сидел другой, только что прибывший ижорец. Он принес хорошую весть: новгородский князь спешит со своим войском уже от Ладоги сюда. Старейшина радовался: пора встречать.

На место пришедшего уже заступил новый доглядчик. И снова кусты не шелохнулись и птицы не забеспокоились. А внимательные глаза все примечали: и сколько человек на шнеках, и как коней выпасают днем, и когда обедать садятся. Это пригодится новгородскому князю, когда тот подойдет бить набежников.