Противостояние
Судно едва не ощупью пробиралось сквозь густой туман, рискуя налететь либо на скалы, либо на англичан, изображавших борьбу с пиратами. Они уже задержали корабль с лошадьми ее двора, это мало обеспокоило шотландскую королеву, только позже она оценила, чего была лишена.
А тогда вместе с остальными вглядывалась в туман. Мало того, ее никто не встречал на берегу! Серое небо, серое море, серый плотный туман… Родина словно не желала принимать королеву, ставшую за столько лет чужестранкой. Стоило немалых усилий не разрыдаться и не приказать плыть обратно, куда угодно, только туда, где светит солнце и вокруг радостные улыбки. Вопрос только: куда? Ей нигде не рады, Парижу не нужна бывшая королева (вот когда Мария должна бы пожалеть об оскорблении, нанесенном Екатерине Медичи, но ведь не пожалела, осталась в надменной уверенности, что права!).
В тумане одежда немедленно отсырела, несмотря на летний день, было промозгло и от этого прохладно. А где обсушиться и даже просто переночевать – неясно. На берегу одни рыбаки, несколько крестьян, приведших на рынок свой скот, какие-то калеки… Что и говорить, торжественная встреча!
Мария почувствовала, как горло сжимает от невыносимого предчувствия будущей беды. Прощаясь с Францией, она была уверена, что навсегда, теперь же ей явственно виделось, что и пребывание на этой земле закончится бедой…
Никакого замка или господского дома, пришлось ночевать у купца, и как ни старалась Мария сделать вид, что все прекрасно и печалиться нечему, фальшиво-веселый вид не обманул ее спутников. Оставшись со своими преданными четырьмя Мариями, она залилась слезами. Возвращение было куда больше похоже на изгнание! Пять прекрасных молодых женщин рыдали, жалея об утраченной прежней жизни. Мария Флеминг гладила волосы королевы, уговаривая:
– Все наладится, Ваше Величество. Вы построите новые великолепные замки, создадите двор, сюда приедут трубадуры, поэты, музыканты…
– Да, да! – заблестела глазами Мария Ситон. – В Эдинбурге будут прекрасные балы, им еще позавидует Европа!
– Вы думаете? – с робкой улыбкой спросила королева.
Теперь уверяли уже все. Стало казаться, что утром, как только спадет ночная мгла и рассеется туман, они увидят совсем другую картину, в которой будет яркое солнце, блеск нарядов встречающей свиты, радость, выражаемая по поводу ее появления.
– Конечно, Джеймс Стюарт просто не знает, что я прибыла, брат обязательно встретил бы меня с уважением.
Она сама в это поверила. Конечно, назавтра он примчится и объявит, что к торжественному въезду в Эдинбург все готово – на улицах уже развешены флаги, готовы оркестранты, счастливый прибытием своей королевы народ высыпал из домов…
Назавтра действительно примчался ее старший сводный брат Джеймс Стюарт, граф Меррей, но никакого торжества не получилось. Меррей, после смерти Марии де Гиз правивший Шотландией на правах регента, отнюдь не был рад появлению расфуфыренной сестрицы, пожелавшей после семнадцати лет безбедной и роскошной жизни во Франции посетить свою несчастную родину. Ему и в голову не приходило, что она останется в Шотландии надолго, кому нужна еще такая головная боль, как молодая красивая королева? И что бы не пожить во Франции, пока кто-то другой посватается?
Вид измученной нелегкой дорогой сестры отнюдь не прибавил графу восторга. Он прибыл всего с несколькими дворянами, вовсе не считая нужным организовывать торжественную встречу красотки, с которой (он уже это представлял) будет немало хлопот. Как в воду глядел.
Начались проблемы с невозможности вообще отправиться в Эдинбург. Корабль королевы, на котором везли ее лошадей и еще много что, был задержан англичанами под предлогом борьбы с пиратами. Ехать оказалось попросту не на чем! С трудом подобрав хоть каких-то кляч из местных конюшен, обливаясь слезами, дамы направились к новому месту жительства. Узнав, что Эдинбург отнюдь не увешен флагами и не устлан коврами к ее приезду, Мария решила поселиться в замке Холируд вне Эдинбурга. Ей показалось или брат действительно был доволен тем, что королева будет жить подальше от города?
Приема категорически не получилось, правда, вечером местные жители разложили костры и принялись играть на волынках, распевать песни всяк на свой лад, выкрикивать слова приветствия. Мария пыталась изобразить радость из-за этой какофонии, хотя у нее немедленно разболелась голова, а лицо норовило перекосить от презрения. Неужели здесь совсем не знакомы с утонченной музыкой и поэзией? Как она будет жить в этом диком краю невежд?!
И снова верные наперсницы убеждали, что все в ее руках, что двор будет создан, а музыканты приедут. Правда, на сей раз их слова не были столь горячи, первоначальную уверенность несколько остудила шотландская реальность.
Началась нелегкая жизнь в Эдинбурге.
Быстро выяснилось, что и для ее брата, регента Шотландии графа Меррея, и для статс-секретаря Мэйтленда Ледингтона наличие или отсутствие блеска двора и музыкантов было совершенно не главным. Они готовы позволить Марии заниматься подобными мелочами, если та не станет вмешиваться в дела самого правления. Но главным противником юной королевы стал главный протестант Шотландии проповедник Джон Нокс. Королева-католичка оказалась в окружении подданных-протестантов, и временами это грозило ей просто бунтами. Первый из них едва не возник, когда попытались провести мессу в ее личной холирудской часовне. Меррею с трудом удалось удержать толпу от разрушений и убийства священника. Мария с ужасом поняла, что не просто нелюбима в собственной стране, но временами и ненавистна.
Как ни пыталась взять себя в руки юная королева, не получалось, губы то и дело начинали дрожать, а на глаза наворачивались слезы. Некоторое время граф Меррей спокойно наблюдал за этой борьбой Марии с самой собой, наконец, ему надоело.
– Ваше Величество, не все так плохо, как вам кажется. Постарайтесь просто не вступать в споры с Джоном Ноксом и не вмешивайтесь в дела, которые могут решить и без вас. Живите жизнью двора, мечтайте, танцуйте, пойте… Здесь не Франция, но создать блестящий двор возможно. Почти блестящий, на такой у вас хватит средств. Найдется немало трубадуров, которые за ваши деньги воспоют вам славу. На эти развлечения мы средства выделим. Но не лезьте в политику и дела, умоляю вас.
Мария смотрела на брата, вытаращив глаза. Меррей разговаривал с королевой как с несмышленой девчонкой, вмешавшейся в занятия взрослых людей. Королева никак не ожидала столь откровенной отповеди. Хотелось накричать в ответ, пригрозить изгнанием, но даже она сообразила, что скорее будет наоборот. Мария ничего не могла без брата и Мэйтленда, а потому должна подчиняться их воле, а не подчинять своей. Это только пока – решила Мария, но совету Меррея создать двор последовала.
Еще тяжелее было время от времени слушать от Меррея рассказы о ненавистной ей английской королеве Елизавете. В Меррее удивительно сочетались настоящий патриотизм шотландца и желание дружить с Англией. А еще он терпеть не мог католические Испанию и Францию – как раз тех, кого обожала Мария. Словно желая досадить сестре, граф живописал, как во время коронации народ встречал Елизавету, как были украшены улицы, рады ее подданные…
– Это подчеркивает вашу вину, сэр, ведь вы не организовали столь же пышную встречу по прибытии мне, вашей королеве! – однажды не выдержала Мария.
– Народ Англии добровольно встречал и славил свою королеву, миледи, ту, которую признал таковой. Эту честь надо еще заслужить.
Это снова была оплеуха и довольно увесистая. Но возразить нечего, он только что сказал, что рыжеволосую красавицу Елизавету многие англичане знали в лицо, а кто из шотландцев знал прожившую почти всю жизнь в Париже Марию?
Рыдая в подушку, она мечтала об одном – вернуться в прежний мир любви и обожания. Для этого нужно было выйти замуж, а сватать юную вдову что-то не торопились.
Пришлось следовать совету Меррея – оставить на них с Мэйтлендом все государственные дела и предаться увеселениям. Мария немедленно выписала из Франции множество гобеленов, картин, музыкальных инструментов, дорогую мебель… В Холируде она создала подобие французского двора, там говорили только на языке Ронсара, много музицировали, часто устраивали театральные представления, маскарады, богатые ужины и балы… Казалось, за окнами нет строгой Шотландии с ее заботами и нуждами. Королева развлекалась, совершенно не интересуясь собственной страной. Конечно, подданным нравилось глазеть на выезжающую на охоту молодую красивую женщину, изящно одетую, на великолепной лошади, окруженную не менее роскошно одетыми придворными… Но глазеть, и только, Марию не встречали толпы восторженных подданных, как Елизавету в Англии. Это мало заботило шотландскую королеву, она забыла о своей сопернице в Лондоне, ей достаточно игр и маскарадов в Холируде. Пусть правят те, кто не способен радоваться жизни!
Садовник с помощником уже который час убирали старые листья в саду под окнами Круглой башни. Собственно, листьев было немного, но то и дело отвлекались на взрывы смеха, доносившиеся из окон. Помощник встал, опершись на древко своей метлы, и задумчиво уставился на яркие пятна света, на фоне которых скользили тени разодетых дам и кавалеров. Казалось, пестрые бабочки порхают с места на место, сопровождаемые непривычной уху шотландца музыкой, непонятным языком, веселыми голосами. Старший прикрикнул:
– Ну чего встал, работай!
– Интересно же посмотреть… Чего это они кричат, никак не пойму.
– Да, на французском наша королева разговаривает.
– А чего не по-нашему?
– Ей противен язык Шотландии. Выросла, видишь ли, во Франции. Прилетела птичка на нашу ветку порезвиться…
– Надолго, как думаешь?
– А пока снова замуж не выскочит!
– А она чего же, была уже?
– Говорят, была. А как муж помер, свекровь ее быстренько и выгнала.
– Моя матушка мою Джейн тоже выгнала бы, веди она себя вот так…
– Тьфу, дурень! Сказано же: когда муж помер! – Немного помолчав, садовник сокрушенно покачал головой: – Хорошо, что королеву не видит Джон Нокс, проклял бы.
– И то, во как визжат…
Из окон действительно доносился женский смех вперемешку с визгом: там принялись играть во что-то веселое. И развлекавшейся в башне Холируда компании не было никакого дела ни до садовника с метлой в руках, ни вообще до всей Шотландии. Мария нашла свою прелесть в жизни в Холируде и упивалась положением первой дамы двора. Вокруг вертелось множество поклонников самых разных мастей, от их комплиментов кружилась голова и забывалось, что все они попросту оплачены если не ею самой, то ее братом Мерреем. Регенту оказалось дешевле платить толпе придворных поэтов и музыкантов за обожание своей сестры, чем возиться с ее потугами изображать из себя правительницу. Пусть пляшет и музицирует, лишь бы не мешала делу. Правда, иногда радости жизни приводили к печальным последствиям.
Вольности и фамильярность, ставшие привычными при шотландском дворе Марии, быстро внушили соратникам по королевским играм, что им позволительно все. Подарив во время одного из маскарадов, когда она была одета в мужскую одежду, а поэт Шателяр в дамское платье, этому поэту мимолетный поцелуй, Мария фактически подписала бедолаге смертный приговор. Поэт самонадеянно решил, что поцелуй означает приглашение к продолжению и посмел проникнуть в спальню королевы. Его милостиво простили, выговорив скорее для приличия, нежели с досады.
Такая снисходительность окончательно убедила Шателяра, что Мария на самом деле не против его пребывания в спальне, нужно лишь спрятаться получше и дождаться удаления горничных. То ли королева не поняла, кто именно прятался за гобеленом, то ли испугалась покушения, но она подняла такой крик, что прибежал ее сводный брат, находившийся в смежных апартаментах. Теперь уже выговорами обойтись не удалось.
Суд приговорил дерзкого к высшей каре – плахе! Мария не сделала даже попытки заступиться за своего обожателя, мало того, она присутствовала при казни и спокойно смотрела на то, как поэту, которому она сама подарила надежду, отрубили голову. Шателяр держался стойко до самого конца, последними словами его были: «Жестокая королева!»
Вот теперь Меррей и остальные лорды забеспокоились всерьез. Ветреная девчонка, хотя и вдова, запросто могла опорочить свою честь и испортить жизнь не только глупым поэтам, готовым за поцелуй рисковать жизнью, но и самой себе! Нет, ее нужно срочно выдать замуж! Лучше если подальше от Шотландии, чтобы супруг забрал кокетку с собой и сам отвечал за ее бездумное поведение.
Когда одна из горничных проболталась, что это была уже вторая попытка Шателяра, Меррей решил твердо поговорить с сестрой о замужестве и недостойном поведении (если получится).
– Ваше Величество, я понимаю, что негоже вашему подданному укорять королеву, но смею себе это позволить, потому что я ваш брат. Когда вы два года назад прибыли сюда из Франции и я посоветовал создать здесь подобие французского двора, я отнюдь не имел в виду вольности, присущие ему. Вы в Шотландии, а не во Франции, здесь гораздо более строгие требования, и к королям в том числе, а уж к королеве тем более! Не стану выговаривать вам о недопустимости неприличного поведения, просто напомню, что, позоря себя, вы позорите и Шотландию тоже.
Мария вскинула голову:
– Чем я опозорила себя?! Если вы казнили мальчика, вся вина которого состояла в проникновении в мою спальню, то это не дает вам право…
Договорить не успела, Меррей встал в полный рост, навис над ней:
– Вы забыли, чем он занимался в вашей спальне?! И, видно, не в первый раз! Во-вторых, вы королева и ваша спальня не просто ваши личные покои, это королевские покои, в которых должны соблюдаться правила приличия, присущие этой стране! Хотите кокетничать – извольте делать это в другом месте!
Мария в ужасе смотрела на брата. Она никогда не видела Меррея столь рассерженным. Этот человек смог удержать целую толпу, когда та напала на ее часовню в Холируде, теперь он был готов свернуть шею своей сестре, если та скажет хоть слово против.
– Вам следует скорее выйти замуж…
– За кого? – растерянно прошептала Мария.
Меррей был поражен, он ожидал чего угодно – отповеди, крика, слез – но только не вот такого безволия. Скажи он сейчас, чтобы вышла за Мэйтленда (хотя тот женат), она исполнит. И строгий брат даже смутился:
– Мы рассмотрим предложения…
Осень раскрасила все вокруг в красно-желтый цвет. Теплые дни середины октября так и звали в парки и сады Хэмптон Корта, дорожки которых устилали яркие листья. Безветрие, теплое солнышко, на удивление синее небо… И вдруг…
– Ваше Величество, что-то вы неважно выглядите…
Елизавета кивнула Кэтрин:
– Знобит. Прикажи нагреть воду и затопить камин, нужно согреться. Или сильно устала, или замерзла.
Кэтрин хотела возразить, что мерзнуть не с чего, но поторопилась выполнить распоряжение королевы и уложить ее в постель. И вдруг она в ужасе прижала руку к губам:
– Ваше Величество…
– Что? – дрожащим голосом поинтересовалась Елизавета.
– Ваше Величество, позвольте, я приглашу лекаря…
Немного погодя по дворцу пролетело: оспа! И больна ею на сей раз королева Елизавета!
Ужас испытали все – от служанок Елизаветы, прислуживающих ей, до Сесила, прекрасно представлявшего угрозу спокойствию в Англии. В ужасе была и сама королева, ведь оспа изуродовала немало лиц, неужели она останется рябой?! Тогда лучше уж не выживать совсем.
Наступили очень тяжелые дни. В ночь на 16 октября врачи объявили, что жить королеве осталось совсем недолго. Члены Тайного Совета собрались в соседнем с королевскими покоями помещении и сидели, ожидая ее смерти с минуты на минуту. Нежданная беда сплотила самых непримиримых – Сесила, Норфолка, Дадли, Пемброка. На время были забыты все раздоры, сообща решили не допускать до власти ни Марию Стюарт, ни кого-то другого, выбрав в будущие монархи Генриха Гастингса графа Ханлингтона, женатого на сестре Роберта Дадли. Роберт совершенно не собирался отдавать корону своему зятю, но это решение позволяло ему собрать армию якобы для его защиты, чем возлюбленный умирающей королевы и воспользовался.
Последней попыткой врача сэра Бархата было какое-то снадобье, данное им Елизавете. Все равно хуже не будет… Бедняга уже даже произнесла свою последнюю волю: назначить лордом-протектором Англии Роберта Дадли. Члены Совета согласились.
Страна замерла. Депеши послов летели во все концы ежечасно. Умирала королева пусть не самой богатой и влиятельной, но одной из самых сильных стран Европы. Но не сама ее смерть была столь притягательна для умов многих власть имущих в старушке-Европе. Будь у королевы достойный наследник или просто супруг, беспокойств куда поуменьшилось, но строптивая дочь короля Генриха, много раз названная незаконнорожденной, но сумевшая стать королевой, оставалась девственницей. И никого из близких родственников рядом!
Не спали не только в Хэптон Корте, мерил шагами свои покои и граф Меррей в Эдинбурге, вертелась с боку на бок его красавица сестра. Смерть Елизаветы открывала Марии Стюарт дорогу к трону Англии, но она прекрасно понимала, что получить этот трон будет неимоверно трудно. И все же это резко повышало ее ценность как невесты.
Шотландский посол в Англии Мелвилл доносил, что королева назвала Роберта Дадли лордом-протектором Англии на случай своей смерти. Назвала наследника? Но таковым Дадли быть попросту не мог, лорд-протектор не король. Мария Стюарт ломала голову над тем, как поступит ее собственный брат, поддержит ли притязания сестры или пойдет на поводу своих английских хозяев?
Об этом же размышлял и Меррей. Заманчиво объединить Англию и Шотландию, но только не под рукой Марии! Эта красотка немедленно притащит на престол какого-нибудь испанца или француза-католика. Шотландия от этого ничего не выиграет, мало того, в ней снова начнутся религиозные войны! Как бы ни хотелось Меррею посадить на английский трон сестру, он понимал, что для Шотландии это невыгодно.
Английская королева лежала при смерти, а тысячи людей ломали головы, каждый со своими надеждами ожидая страшной минуты. Поистине, быть королевой не только нелегко, но и жизненно опасно.
Елизавета обманула все надежды, она выжила!
Королева лежала в постели, до самого носа закутавшись в простыню, не хотелось, чтобы кто-то, кроме верной Кэтрин, видел ее покрытое сыпью тело и лицо. Но когда она, очнувшись от забытья, открыла глаза, то увидела… Роберта Дадли!
– Роберт… вы здесь?
– Я там, где и должен быть по зову любви, Ваше Величество.
– Уходите, уходите! Вы можете заразиться и испортить свое прекрасное лицо!
Дадли скромно покачал головой:
– Мое лицо не играет никакой роли, если больны Вы. Я буду рядом.
Конечно, она все же прогнала его, но недалеко, Роберт приходил ежедневно, подолгу сидел и пытался развлекать королеву. Это выглядело настоящим подвигом – не побояться рисковать своей внешностью, чтобы принести радость Елизавете! Так думала сама королева, а вот Сесил думал иначе:
– Этот хитрец появился только тогда, когда опасность уже миновала. Где он был в первые дни, когда можно было заразиться?!
Конечно, Дадли мог возразить, что поздно узнал, но Уолсингем-то знал все обо всех…
И все же, глядя на то, как влюбленно смотрит на своего Дадли королева, Сесил о чем-то задумался. В тот же вечер он, Уолсингем и Норфолк обсуждали между собой положение.
– Королева назвала в качестве лорда-протектора в случае своей смерти Роберта Дадли.
– Да, а он собрал почти две тысячи всадников. Готовится к захвату власти?
– Что мы можем противопоставить?
Сесил задумчиво постучал пальцами по столу.
– А стоит ли противопоставлять? Может, позволить ей выйти замуж за Дадли?
– Сэр, о чем вы? Дадли в качестве короля?!
– Нам нужен наследник. Если не хочет рожать ни от кого другого, пусть рожает от Дадли. А будет ли он королем? Вы плохо знаете Елизавету, выйти замуж за своего фаворита она еще может, а вот отдать ему власть – это вряд ли. Есть только одна вещь, которая для Елизаветы дороже ее ненаглядного Дадли – корона. Этим надо воспользоваться. Пусть выходит замуж, рожает наследника, как только красавчик сделает свое дело, он будет не нужен.
– Надеетесь справиться с тем, кто имеет власть над королевой-женщиной?
– Клин клином вышибают, – усмехнулся Сесил.
Королева могла радоваться, Тайный Совет согласился даже на ее замужество с Робертом Дадли!
Елизавета заразила вокруг себя нескольких человек, переболевших оспой тяжелее нее, но сама оправилась довольно быстро, хотя и побывала в весьма тяжелом состоянии. Каким-то чудом оспа почти не оставила следов на ее лице! А уж что на теле, то никому не видно.
Роберт Дадли почувствовал себя снова на коне, он – лорд-протектор! Таковым сумел стать при короле Эдуарде его отец Джон Дадли, а ведь он поднялся тоже с самого низа после того, как деда Роберта Джеймса Дадли казнили, обвинив во взяточничестве. Иногда Роберт пытался сравнить себя с предками. Семью бросали то вверх, то вниз, но с каждым разом Дадли взлетали все круче. Дед был простым адвокатом, но сумел стать незаменимым у короля Генриха VII, очень любил деньги, понимая, что долгой службой так же долго будет становиться богатым, немилосердно брал взятки. За что и был казнен.
Следующий Дадли – Джон – оказался в самом низу, но тоже сумел стать незаменимым и подняться до лорда-протектора, а своего сына Гилберта женил на Джейн Грей, пробывшей королевой всего девять дней. Это привело всю семью в Тауэр, выбраться откуда сумел только Роберт. Он умел быть и напористым и осторожным одновременно. А еще нутром чувствовал, где выгода. Обладая красивой внешностью и потрясающим обаянием, Роберт вовремя сумел очаровать будущую королеву Елизавету. Он лучше своих отца и брата понял, что к трону можно подобраться не столько при помощи деловых качеств и корпения над бумагами, сколько пожиманием ручки, влюбленными взглядами и прочей чепухой.
Елизавета ему нравилась, и Роберт, не задумываясь, принес в жертву свою любовь – супругу Эми. Одна беда – королева столь строптива, что терпеть ее выходки с каждым днем становилось все трудней. Ревнивая, несдержанная, горячая на расправу и даже на руку, Елизавета была тяжелым испытанием, иногда Дадли сам себе дивился, как надолго хватает его терпения. Но отступать глупо, если Елизавета так долго водила за нос царственных женихов, значит, она просто искала возможность выйти замуж за него, Дадли.
Теперь, когда Елизавета открыто призналась Тайному Совету в своей любви к фавориту и назначила его лордом-протектором, бояться Роберту, казалось, нечего. Даже Совет смирился с ее чувствами и согласился на такой брак. Осталось только подождать, когда королева чуть восстановит силы после болезни. Ничего, он подождет, дольше ждал. Дадли умел быть не только напористым и осторожным, он умел быть и выдержанным тоже.
И вдруг…
Вот этого не ожидал никто – после своего выздоровления Елизавета отменила решение назначить Дадли лордом-протектором Англии, решив, что с него хватит и простого участия в Тайном Совете!
– Ваше Величество…
– К чему вам такая должность, Роберт? Вы желаете править Англией? Пусть этим занимаются другие – Сесил, Норфолк, Пемброк, Уолсингем… Вы останетесь при мне.
– В качестве кого? – Дадли решил, что пора поставить все на свои места. Если она сейчас скажет «мужа», то остальное неважно. Но Елизавета сказала совсем другое. Она вдруг поинтересовалась:
– А к чему вам были две тысячи всадников, Роберт? – Внимательно глядя на слегка вытянувшееся лицо возлюбленного, она горько усмехнулась: – Власти захотелось? Только после моей смерти, Роберт. Но я не Эми Робсарт, меня с лестницы не сбросишь и улики просто так не спрячешь. Я, как вы видите, даже оспу пережила. – Юбки взметнулись от поворота. Это ее излюбленный прием, так Елизавета получала дополнительный заряд энергии. – Вы не знаете, откуда в моих покоях появился надушенный веер, как раз такой, о каком я однажды вам говорила? И горничная, принесшая этот веер, якобы доставленный неизвестным, умерла от оспы первой… А леди Пемброк, державшая его следующей, изуродована настолько, что вынуждена прятаться в своем имении. Не хлопайте глазами, вам не скоро удастся убедить меня, что в этом нет вашей вины.
– Но зачем мне было бы убивать вас, Бесс?! Да, веер передали по моему распоряжению, но как я мог знать, в чьих руках он побывает, прежде чем попасть в ваши?
Королева задумчиво полюбовалась лицом Дадли, потом покачала головой:
– Только это вас и спасает от моего гнева. Моя беда в том, что я вас люблю. Подите пока прочь, потом поговорим.
Елизавета никому, даже Сесилу не стала рассказывать о своих подозрениях, она прекрасно понимала, что если сделает это, то Роберту Дадли уже не отвертеться. Сама она догадалась обо всем, лежа долгими бессонными ночами под одеялом. Просто вспоминала всех, кто заразился вместе с ней или от нее. Постепенно стала вырисовываться странная картина – болели не совсем те, кто был рядом. Почему не заболела Кэт, но погибла горничная, которая вовсе не была так уж близка? Всего-то отвечала за ее веера. Елизавета пожалела, что так и не успела расспросить девушку, кто же все-таки принес тот изумительный веер. Сразу не удалось, а когда очнулась от болезни, оказалось, что и горничная тоже больна, только не сумела выжить.
Постепенно раскручивая мысленно все события последнего дня, Елизавета пришла к ужасному выводу – зараза была на веере! Погибли все те, кто к нему прикасался! Кэтрин нет, она заразилась позже и от самой королевы. Заразилась и Мэри Сидни, лицо которой осталось обезображенным оспинами. А вот две горничные, та, что принесла веер, и та, что его держала, умерли. Стало ясно – человек, передавший веер, ошибся только в том, что зараза попала к королеве не сразу, а спустя три-четыре дня, ведь изумительная вещица два из них просто пролежала среди ее вещей.
Кто мог прислать такое?! И вдруг среди ночи она вспомнила, как описывала дорогую безделку Роберту Дадли! Неужели?! От понимания этого стало совсем плохо, и как бы она ни гнала страшные мысли, они возвращались. Роберт, влюбленный Роберт, готовый терпеть от нее любые издевательства, пойти на любое преступление, только чтобы видеть каждый день… Нет, это не мог быть он! А из подсознания настойчиво выплывало: как раз он и мог. Но зачем, ведь тогда он терял все?! – уговаривала себя Елизавета. Кроме того, опасно, в случае ее гибели рано или поздно Уолсингем раскопал бы виноватых и нашел Дадли. А не для того ли были собраны всадники?..
Легче всего обмануть того, кто хочет быть обманутым. Елизавета очень хотела, она уговорила сама себя, что Роберту не было никакого смысла убивать ее, что вся история с веером ее собственная выдумка. Уговорила, но отношение к возлюбленному изменилось.
И вот теперь она ругала сама себя за то, что рассказала Дадли о своих подозрениях. Это очень опасно. Но как истинная женщина, Елизавета свято верила в свою неотразимость и не сомневалась, что стоит снова приблизить Роберта, и он не сможет сделать против нее ни единого движения.
Болезнь королевы показала всем, насколько сложен вопрос о престолонаследии. Тайный Совет снова и снова настаивал на ее замужестве. Лорды уже были согласны даже на Роберта Дадли, а вот сама королева теперь почему-то не спешила соединить свою судьбу с красавцем. Такого не мог понять никто. Дадли свободен, все уже забыли странную смерть его супруги, почему бы не выйти за него замуж, решив, наконец, эту пресловутую проблему?!
И только Уильям Сесил, пожалуй, знал ответ. Хотя он не подозревал, что знает далеко не все.
Однажды Сесил попросил аудиенции без свидетелей. Это никого не удивляло, есть вопросы, которые королева должна решать только лично со своим канцлером.
По окончании разговора Елизавета скорбно вздохнула:
– Он мечтает быть королем. Любой ценой.
Ни она, ни Сесил не сообщили о теме беседы, но вскоре все выяснилось само собой. Оказалось, что Роберт Дадли обращался за помощью к… королю Испании, умоляя посодействовать его с Елизаветой браку и признанию папой римским этого брака действительным. Взамен Дадли обещал, став королем, действовать в интересах Испании и римской церкви. Что он имел в виду, непонятно, но ничего хорошего для Англии, безусловно. Нашлось кому разнести эти новости по Англии, и вскоре Елизавета остро почувствовала, что будет, если она сделает-таки Роберта Дадли королем. Такого протеста не ожидал никто! Отвлекла от страстей только эпидемия чумы, которую привезли солдаты английской армии, оказавшейся втянутой в религиозные разборки во Франции.
Те протестанты во Франции, кому английские войска охотно помогали из религиозных соображений, быстро сумели договориться со своими соотечественниками-католиками, и англичане оказались не нужны.
После того как были казнены все солдаты, попавшие в плен при обороне Руана, королева приказала сдать Гавр, мотивируя это тем, что для нее жизнь солдат важнее удержания любого города. Англия потеряла все свои опорные пункты на континенте. Взамен получила мощнейшую эпидемию чумы, унесшую жизни каждого шестого жителя Лондона.
Королеве было не до разборок со своим возлюбленным.
Но все в жизни проходит, прошло и это.
И снова возникли вопросы престолонаследия и замужества, только теперь они в первую очередь касались не Елизаветы, а… Марии Стюарт. Слишком связаны были судьбы двух королев, чтобы изменения у одной не касались другой.
Мария уже повзрослела и постепенно стала вмешиваться в дела королевства к величайшему неудовольствию ее брата. Пока птичка пела и плясала, Меррей только следил, чтобы не заливалась слишком звонко и не наделала глупостей. Но этой красотке надоели балы и музицирование, и она решила поиграть в правительницу. Пора было все же выдать Марию замуж.
Но переговоры с королем Испании Филиппом по поводу брака его сына Дона Карлоса с шотландской королевой двигались ни шатко ни валко. Также зависли договоренности с австрийским эрцгерцогом Карлом. И не последнюю роль в этом сыграла английская кузина Марии Елизавета.
Когда до Лондона дошли сведения о сватовстве к шотландской соседке австрийца, Елизавета вызвала к себе австрийского посланника и без обиняков объявила ему, что английское правительство будет рассматривать такой брак как объявление войны Англии. Конечно, эрцгерцог тут же ретировался. Шотландия слишком далеко, чтобы ради нее ссориться с ее сильной соседкой.
Мария с изумлением читала строчки письма Елизаветы, в котором та, рассыпаясь в комплиментах по поводу несравненной красоты своей кузины и множества ее несомненных достоинств, все же ставила ее в известность, что любое несогласованное с ней самой замужество Марии будет рассматриваться как выступление против. Шотландская королева в негодовании отбросила письмо, такое поведение английской королевы граничило с наглостью! Какое Елизавета имела право требовать от нее отчета в своих действиях, тем более действиях, направленных на замужество?! Она тоже королева и вольна выходить замуж за кого угодно!
– Гренвилль, – обращалась Мария к своему канцлеру, – почему она считает себя вправе вмешиваться в мои личные дела?! Я же не советую ей, с кем спать или идти под венец!
Канцлер дипломатично молчал.
Возмущалась Мария Стюарт, конечно, только наедине или в обществе близких людей, в письмах к Елизавете она была сама благожелательность. Между двумя королевами началась большая игра с чисто женскими выходками и пакостями, которая привела одну из них на плаху. Но случилось это много лет спустя, а тогда Мария, стараясь затянуть время в ожидании решения короля Филиппа, писала «дорогой сестрице», прося дать неоценимый совет, за кого же ей выходить?
Эрцгерцогу было отказано, но не из-за боязни неприятностей со стороны Англии, Мария Стюарт все еще надеялась на брак с Доном Карлосом либо сыном Екатерины Медичи королем Франции Карлом IX. Но ни тот ни другой не торопились, а время шло.
Тянули его все. Испанский король Филипп не торопился женить своего сына, которого откровенно недолюбливал, да еще и наживая таким браком врагов в Англии. А Екатерина Медичи слишком хорошо помнила свою невестку-зазнайку, чтобы желать ее нового воцарения на престоле. Снова становиться второй дамой при первой Марии? Это она уже проходила. Французский король Карл IX был достаточно послушным сыном, а в Париже красоток хватало и без Марии Стюарт.
На очередном приеме шотландский посол Мелвилл беседовал с королевой Елизаветой, к которой относился весьма своеобразно. Он готов был признать, что английская королева умна, прекрасно образована, обладает многими талантами, но категорически не одобрял ее нежелание вести себя, как подобает женщине, – выйти замуж и рожать детей. Мелвиллу были непонятны попытки женщины встать вровень с мужчинами и править страной. Еще во время первого приема он сказал Елизавете, что она никогда не выйдет замуж, потому что тогда стала бы просто королевой, а сейчас король и королева в одном лице. Проницательности шотландского посла нужно отдать должное, именно так и было, Елизавета просто не представляла, что должна будет с кем-то делиться властью. Мелвилл уважал Елизавету как сильную женщину, но откровенно насмехался как над женщиной вообще. Его письма своей королеве были полны язвительных замечаний, что не мешало увертливому шотландцу любезничать с английской королевой, разыгрывая преданного поклонника ее талантов.
В тот день Елизавета была в ударе, она много шутила, смеялась и вдруг принялась вспоминать свое восшествие на престол.
– Я не была столь юной, как ваша королева, но, верьте, использовала данные мне годы с толком. Знала несколько языков, а некоторые даже лучше, чем свой собственный!
– Это весьма впечатляет для женщины…
– Ах, сложность не в том, чтобы научить женщину говорить. Куда труднее научить ее молчать в нужную минуту!
Она только что любезно написала на просьбу шотландской королевы, за кого же той выходить замуж: «Конечно, за английского либо шотландского джентльмена!» – и теперь чувствовала себя родственницей Марии вдвойне, словно собралась вести ее к алтарю собственноручно.
Елизавета прекрасно помнила, как ловко умеет Мелвилл уклоняться от необходимости говорить комплименты ей, очерняя при этом Марию Стюарт, потому больше на такие не напрашивалась, но при любой возможности норовила показать, сколь она превосходит шотландскую королеву. Просто делать комплименты было совсем нетрудно, Мелвилл с чистой совестью хвалил ее наряды, в которых Елизавета действительно знала толк, ее украшения, ее голос, ее умение танцевать или музицировать. И стихи хвалил, и меткость в стрельбе из лука, и игру на музыкальных инструментах. Королеву Елизавету было за что хвалить… Если бы при этом не требовалось утверждать, что она не просто прекрасна, а лучше всех, насколько легче было бы с ней общаться!
Однажды у Мелвилла зашел разговор об этом с Сесилом, с которым он даже подружился.
– Королева любит, чтобы ее хвалили. Не понимаю, умная женщина столь падка на лесть…
– Не скажите. В этом есть свой резон, и не малый.
– Какой резон, кроме удовольствия, может быть от лести?
– Сколько раз за сегодняшний вечер были произнесены слова о разумности Ее Величества и ее целомудрии? Не один десяток и еще столько же произнесут. Вы полагаете, это нужно только для ушей Ее Величества? Королева прекрасно знает себе цену и своему целомудрию тоже. Тонкая лесть приятна только тому, кому она предназначена, и тому, кто ее произносит. Остальных она раздражает. А вот такая откровенная… Ее Величество достаточно умна, чтобы грубую лесть отличить, более того, сама ее и провоцирует. Я долго не мог понять, зачем.
– А теперь поняли? – поинтересовался посол.
– Понял довольно давно. Сегодня вы не очень верите в эту лесть. А завтра? А через несколько месяцев? Те, кто ежедневно десяток раз слышит и произносит что-либо, в конце концов, сами в это поверят! Через пару месяцев при дворе вы и сами утвердитесь в исключительности Ее Величества. Кстати, это так и есть!
Посол изумленно смотрел на королеву, внимающую очередному придворному, заливавшемуся соловьем. А ведь верно!
– Интересно, это женская хитрость? – пробормотал он.
Сесил усмехнулся:
– У королевы редкое сочетание женской стервозности и мужской хватки. Имейте это в виду. Она непоследовательна там, где был бы тверд король, и на редкость тверда там, где женщина спасовала бы. Но временами это дает удивительные результаты.
Он вздохнул, и было непонятно, то ли осуждает, то ли восхищается. Пожалуй, и то, и другое.
Сесил уже отошел в сторону, беседуя с Уолсингемом, а посол все размышлял над его словами.
На сей раз королева снова повергла его в изумление. Она вдруг объявила:
– Моя кузина Мария не единожды заявляла свои права на английский престол. Не думаю, что она их имеет, но при известных условиях могла бы назвать дорогую сестрицу своей наследницей, причем первой очереди. Как вам известно, я не намерена выходить замуж, следовательно, трон не достанется моим детям. Поэтому я особенно придирчиво отношусь к выбору королевой Шотландии своего супруга, вы должны меня понять.
– О, да, Ваше Величество. Такая забота о судьбе королевы Марии, несомненно, делает вам честь! Кого бы вы посоветовали ей в мужья?
Елизавета широко улыбнулась:
– Мы поговорим об этом после танца. Я обещала гавот сэру Роберту Дадли. Присмотритесь к тому, как он ловок в танце. Поверьте, он также ловок во всем остальном!
Оставив Мелвилла беззвучно разевать рот, Елизавета встала, подавая руку Дадли и с неподражаемой грацией и улыбкой отправилась выплясывать. Посол прекрасно знал, что ей очень нравятся танцы, тем более те, которые изобилуют прыжками и быстрыми движениями. Но вот так прерывать разговор на полуслове ради танца с любовником?.. Это граничило с неуважением. Такова Елизавета, возразить нечего.
К Мелвиллу подошел граф Норфолк:
– Вас оставили скучать в одиночестве? Не обижайтесь и дождитесь окончания танца, после этого Ее Величество будет в куда лучшем настроении.
Хотелось сказать, что она и так весела и довольна, но Норфолк продолжил:
– Вы еще не хвалили ее новый наряд? Советую, согласно данным хранительницы гардероба, на него потрачена уйма денег и времени, а придуман сей шедевр самой королевой.
– Однако он того стоил. Королева Елизавета умеет одеваться.
– Да, количество ее платьев перевалило за тысячу! И не в деньгах дело, просто когда королева ставит необходимость срочно примерить новые шелковые чулки превыше ответа королю Испании…
– Сочувствую вам и сэру Сесилу.
– Уильям как-то умеет управляться с ее характером. Трудно с королевой-правительницей.
– Вы думаете, легче с королевой-кокеткой? – невольно вырвалось у Мелвилла.
Норфолк, вспомнивший недавний скандал с казнью поэта Шателяра, усмехнулся:
– Всем нам нелегко. Кто мог подумать, что наступят времена, когда править будут женщины?
– Наша пока не правит, только царствует.
– А наша правит, иногда весьма своеобразно. На днях Уолсингем получил удар туфлей, когда заикнулся о новых военных действиях.
– Ого!
– Да, запустила в него собственным башмаком, едва успел увернуться. Да еще и смеялась, что будь он и в делах столь же изворотлив, как в старании увернуться от летящей туфли, столько пользы бы принес!
Норфолк прекрасно понимал, что все эти сведения немедленно станут известны в Эдинбурге, а затем и по всей Европе. Пусть, о строптивости и решительности английской королевы должны знать все монархи Европы. Та, что смогла бросить туфлю в своего ближайшего советника, вполне способна решиться и на что-то против врагов или соперников.
Вернувшись на свое место после танца, Елизавета действительно казалась весьма довольной.
– Я найду достойного супруга дорогой сестрице, если только она намерена прислушаться к моим словам. И посоветуйте королеве, – Елизавета наклонилась почти к уху посла, – поменьше обращать внимания на чужих и побольше на своих собственных шотландцев и англичан. Свои всегда лучше, уверяю вас.
Взгляд королевы, конечно, был направлен на ее дорогого Роберта Дадли. И в Эдинбурге, и в Лондоне упорно ходили слухи об их любовной связи, хотя, сколько ни подкупали самые разные посланники самых разных камеристок, горничных или придворных дам, как ни выпытывали, ничего компрометирующего, кроме разве поцелуев в щеку при всех, обнаружить не могли. Мелвилл скосил глаза на Елизавету, неужели у них с Робертом Дадли действительно платоническая любовь? Тогда он совсем не завидовал Дадли, королева его от себя не отпускает ни на шаг, ни на кого посмотреть нельзя, супруга умерла, как же он живет, бедный?
– Видите, сколько достойных лордов есть в Лондоне, – изящный веер, особая страсть королевы, сделал полукруг, обводя зал, глаза снова остановились на Дадли. Неужели она вынудит хвалить своего фаворита? Мелвилл почувствовал, что ему очень хочется предложить королеве еще тур танца с кем-нибудь. Но тут услышал такое, отчего про это желание забыл. Елизавета вдруг кивнула на стоявшего неподалеку юного лорда Дарнлея: – Или вам больше нравится этот длинноногий красавчик?
У Мелвилла засосало под ложечкой. Это было тайной операцией по поручению королевы Шотландии, и знать о ней английской королеве, естественно, не полагалось. То ли у нее столь великолепны агенты, то ли у самой прекрасный нюх…
Дело в том, что Мария начала переговоры с леди Леннокс, приходившейся Тюдорам кровной родственницей и имевшей некоторые отдаленные права на престол. В лорде Генри Дарнлее имелась капля королевской крови, он был правнуком короля Генриха VII, как и Елизавета, и Мария, но только по боковой ветви. Это делало его весьма достойным женихом по крови, но и только. Семейство жило в Англии из королевской милости, потому что граф Леннокс был изгнан из Шотландии и лишен всех имений, что не мешало Маргарите Леннокс неимоверно интриговать. Она люто ненавидела Елизавету, занявшую трон, по ее мнению, незаконно. Мало того, Ленноксы были католиками.
Маргарита Леннокс вела активную переписку с Марией Стюарт, видимо, на предмет возможного замужества со своим сыном. Естественно, переписка шла при посредничестве Мелвилла.
Потому и засосало под ложечкой у посла. Раскрытие грозило лично ему высылкой, а между Англией и Шотландией настоящим скандалом. Неужели Маргарита Леннокс проболталась?! Или это сделал восемнадцатилетний рослый оболтус Дарнлей? В любом случае неприятностей не миновать…
Но посол ошибся, королева Англии не только не стала принимать мер против него или Дарнлея, она посмеялась над таким выбором своей кузины. Посмеялась открыто и зло.
Через несколько дней, ровно столько, сколько понадобилось, чтобы спешное послание из Лондона добралось до Эдинбурга и столь же спешно вернулось обратно, королева Елизавета получила от своей шотландской кузины письмо, в котором Мария Стюарт спрашивала, кого же предложит ей сама Елизавета, чтобы, конечно же, принять ее совет всей душой.
Куда там дипломатам с их хитростями и витиеватыми фразами, если за дело берутся две умнейшие и хитрейшие женщины! Письма королев друг дружке заливала патока, слова слипались от слащавости, но в строчках, написанных рукой соперницы, каждая сквозь этот мед прекрасно видела потоки яда. Яд стекал с концов букв, расплывался по тексту, фразы кололись, точно шипы у роз, скрытые прелестными листьями и лепестками. Мед и яд в одной фразе – так могут только женщины! Мужчинам недоступно умение всадить иглу в рану с ангельской улыбкой и под видом поглаживания. Нашла коса на камень, каждая искала и знала, как уколоть больнее, делая вид, что заботится исключительно о благополучии соперницы.
Пока лучше удавалось Елизавете, ведь Мария не могла открыто упомянуть Дадли, а свое нежелание выходить замуж английская королева не скрывала, этим не уколешь. Мало того, Елизавета задумала такую каверзу, какая и не снилась Марии Стюарт! Оскорблять так оскорблять! Понимала, что наживет врага на всю жизнь, но Мария и без того была врагом номер один.
Мелвилл немало подивился, поняв, где с ним будет вестись беседа. Она получалась особо приватной, потому что из покоев, куда его провели, доносились звуки вёрджинала. Посол наслышан об умении королевы играть на самых разных инструментах, как и о том, что любимый как раз вёрджинал. Но игра была слишком уверенной, знавший толк в музыкальном искусстве Мелвилл невольно приостановился, хотелось послушать, прежде чем он переступит порог комнаты и королеву прекратят развлекать. Или его пригласили тоже послушать чью-то игру в качестве развлечения? И это неплохо.
Кэтрин Эшли позвала:
– Прошу вас, сэр. Ее Величество ждет.
– Я не хотел бы мешать Ее Величеству слушать музыку.
– Почему слушать, Ее Величество играет, как вы слышите.
Действительно, за вёрджиналом сидела сама королева. Едва кивнув Мелвиллу в знак приветствия, она также кивком показала на стоявшее рядом с инструментом кресло, явно предлагая присесть. Руки при этом продолжали скользить по клавишам, извлекая божественные звуки.
Посол присел и с вниманием наблюдал, как длинные тонкие пальцы, унизанные перстнями, уверенно нажимали на нужные клавиши, переключали регистры, носок туфельки, видный из-под подола роскошного платья, нажимал на педали. Все вместе это превращалось в великолепную музыку. Королева играла не хуже опытного музыканта, по много часов проводящего за вёрджиналом ежедневно. И дело не в умении ловко перемещаться по клавишам, Елизавета играла вдохновенно.
Когда пьеса закончилась и королева вознамерилась встать, чтобы пригласить своего гостя перейти в другое кресло, Мелвилл, заметивший, что ей очень хочется продолжить музицирование, попросил:
– Нет, нет, Ваше Величество, если можно, еще!
– Вам понравилось, милорд?
– Разве такое мастерство и вдохновение могут не понравиться?
Пыл, с которым воскликнул Мелвилл, подтвердил, что посол произнес не очередную льстивую фразу, ему действительно понравилось. Королева вернулась за инструмент. Она играла и играла, легко, непринужденно, словно пальцы и клавиши были единым целым, и звуки извлекались не столько усилием рук, сколько движением души. Скорее всего, так и было.
Мелвилл расслабился окончательно. Красивая женщина прекрасно исполняла великолепную музыку… Чего еще желать?
Вот тут его и поджидал сюрприз. Позже Мелвилл ломал голову над тем, нарочно Елизавета подстроила этот трюк с вёрджиналом или это вышло случайно?
– Королева Мария, моя дорогая кузина, играет?
– Да, конечно, – согласился посол, – королева весьма музыкальна.
– Так же, как я?
– Ваше Величество играет лучше всех в Англии.
Елизавета рассмеялась, рассмеялся и Мелвилл. Они прекрасно помнили, как однажды королева устроила ему настоящий допрос с пристрастием: кто лучше выглядит, она или Мария? Колкими, прямыми вопросами Елизавета пыталась заставить посла сказать, что хоть в чем-то, но лучше шотландской королевы. С Мелвилла сошло семь потов, состязаться с языкатой, умной женщиной было невероятно трудно, но он справился. Игра в слова закончилась тем, что послу удалось согласиться только с тем, что Елизавета во всем лучшая в Англии, в то время как Мария Стюарт в Шотландии.
Тогда английская королева рассмеялась:
– Заметьте, я не стану заставлять вас признавать, что Англия лучше Шотландии. А ведь могла бы, тогда бы вышло, что я все равно лучше вашей королевы.
– Я бы такого не признал, Ваше Величество. Даже под угрозой быть удаленным от ваших прекрасных глаз, ведь я настоящий шотландец!
– Учитесь делать комплименты чужой королеве, не роняя чести собственной! – показала на Мелвилла Елизавета, обращаясь к присутствующим.
С тех пор для них это превратилось в своеобразную игру, при случае Елизавета, смеясь, объявляла:
– Эти голуби самые лучшие! Эти цветы самые лучшие! Эти щенки самые лучшие!
Посол соглашался:
– Безусловно, Ваше Величество! – И неизменно добавлял: – В Англии.
На сей раз королева игру не затеяла, она и без Мелвилла знала, что играет куда лучше той же Марии, ей много раз это подтвердили даже настоящие музыканты. Она позвала посла совсем не для того, чтобы демонстрировать свое умение, просто пока он не появился, присела сыграть пришедшую в голову мелодию. Несколько взятых нот в результате вылились в долгую игру, за которой ее и застал Мелвилл.
Заканчивая очередной пассаж, она улыбнулась, сообщив между делом:
– Моя дорогая сестрица Мария спрашивала у меня совета, кого я могла бы предложить ей в мужья из английских или шотландских джентльменов.
Мелвилл подумал, что не Мария просила, а Елизавета вынудила ее просить, но промолчал. Королева, получив его кивок в знак согласия (словно это было ей нужно), продолжила:
– Я решилась указать ей на лучшего, по моему мнению, лорда Англии. – Мелвилл замер, как охотничий пес, почуявший решающий миг. Неужели согласится на брак Марии с Дарнлеем? – Это сэр Роберт Дадли.
Пальцы продолжали порхать по клавишам, но звуки словно исчезли. И не для одного Мелвилла, от посла не укрылось, что замерли, раскрыв рты, и дамы, уютно расположившиеся вокруг своей королевы. Всеобщий шок нимало не смутил Елизавету, она продолжила игру и свой монолог.
– Лорд Дадли великолепный человек, он хорош со всех сторон, решись я выйти замуж, не искала бы себе другого мужа, но вам известно, что я не чувствую склонности к замужеству в отличие от дорогой сестры. Вы передадите мои слова королеве?
Мелвилл только кивнул, не в состоянии вымолвить хоть слово. Елизавета вдруг прекратила игру и насмешливо уставилась на посла:
– Что-то не так, милорд?
Тот решился:
– Ваше Величество, помня о вашей постоянной привязанности к лорду Дадли, я никак не ожидал с вашей стороны…
Королева продолжала с усмешкой наблюдать за попытками посла вывернуться из такой неприятной ситуации. Но она слишком уважала Мелвилла, чтобы издеваться над ним столь открыто.
– Не трудитесь объяснять, милорд. Конечно, вы смущены и удивлены, если не сказать потрясены. Я знаю о нелепых слухах про нас с лордом Дадли, которые, поверьте, не имеют под собой решительно никакого основания. Люди вольны болтать все, что им заблагорассудится, но королева должна быть выше этих нелепостей. Роберт Дадли мне брат, как дорогая кузина сестра. И мое предложение свидетельствует только о моем к ней наилучшем отношении. Я прекрасно знаю достоинства лорда Дадли, ценю его, и только поэтому настоятельно рекомендую своей доброй сестре как мужа. Она будет счастлива!
Губы говорили сладкие слова, а глаза насмехались. Нет, не над растерявшимся от такой выходки Мелвиллом (кто бы не растерялся?). Над Марией, поставленной в нелепое и безвыходное положение. Такое могла придумать только женщина!
Чтобы что-то спросить, посол поинтересовался мнением самого лорда Дадли по этому вопросу. Елизавета махнула рукой:
– Роберт дорожит моим мнением и согласится.
– Согласится или согласен?
– Согласен! – теперь глаза смотрели уже жестко. Она приказывала! Приказывала своему любовнику жениться на своей сопернице. Почему?! Просто потому, что это было пощечиной? Конечно, Мария никогда на такое не пойдет! Значит, у Елизаветы есть повод отказаться от обещания назвать Марию главной наследницей.
Самым большим желанием у Мелвилла было удалиться как можно скорее. Елизавета почувствовала это и отпустила посла, взяв обещание донести ее предложение до дорогой сестры немедленно. Знать бы еще как?! Головная боль на остаток дня бедному послу была обеспечена.
В таком весьма задумчивом виде его встретил Сесил. Мелвилл вцепился канцлеру в руку.
– Уильям, скажите, какой идиот подсказал ей мысль сватать Марии Роберта Дадли?! Надеюсь, это не вы?!
– Не я! – рассмеялся Сесил. – Сама придумала.
– Чертова баба!
Сесил снова рассмеялся:
– Вы стали употреблять мои ругательства?
– Будешь тут… Неужели Дадли согласен?
– А кто его спрашивал?
– Неужели не спрашивала? – в глазах бедного посла появилась робкая надежда.
Канцлер вздохнул:
– Спрашивала, да только так, что отказаться невозможно. Нам никогда не понять этих женщин, черт их подери!
Они посмотрели друг на дружку и вдруг рассмеялись. Потом Сесил развел руками:
– Все, что могу сделать, – попытаться убедить ее отдать Марии Дарнлея. Но скажу честно, с этим вы тоже наплачетесь…
– Почему?
– Господи, да хлыщ же!
– Лучше хлыщ, чем Дадли.
– Не знаю… не знаю…
Елизавета действительно в предыдущий день начала приводить свою дьявольскую задумку в действие. Она позвала Дадли для разговора тет-а-тет. Ушки на макушках встали у всех камеристок, но королева твердой рукой удалила всех до единой и наказала Кэтрин никого не подпускать к двери и на выстрел арбалета!
Увидевший такие меры предосторожности Дадли, приосанился, это могло означать только откровенный разговор. Давно пора! Знать бы, что его ждет…
Глаза Елизаветы блеснули насмешкой:
– Хотите стать королем, Роберт?
А Дадли уже действительно надоело ходить вокруг да около! Столько лет он рядом с этой рыжей фурией, могла бы понять, что не только ради ее голубых глаз и красивых рук увивается… Роберт терпеливо сносил все капризы своей повелительницы, втайне ожидая взять над ней верх, как только станет выше на корону. Хотя, какая тут тайна, всем давно известна их взаимная привязанность.
Но сейчас они одни, а чего хочет Роберт, Елизавета знает не хуже него. Дадли вскинул голову, глядя прямо в глаза королеве:
– Да, Ваше Величество.
Снова усмехнулась, причем откровенно. И что-то в этой усмешке очень не понравилось Роберту.
– Вы будете королем, Роберт Дадли. Но готовы ли вы исполнить любую мою волю?
Ах, вот чего она ждет… Хочет, чтобы он поклялся быть послушным мальчиком и до конца жизни ползать перед ней на коленях? Глупышка, она не ведала силу рук Роберта и силу, заключенную между его ногами. Дадли хорош не только своей головой и умением обхаживать милых дам на балах, он еще более прекрасен в постели. Это не тайна, но Елизавета, гордясь своей глупой девственностью, не знает, чего себя лишает. Может, и к лучшему? Попав к нему в руки в постели, она станет покладистой, и тогда любое данное сейчас обещание не будет иметь никакого значения. В своей неотразимости в качестве любовника Роберт был уверен абсолютно, потому также насмешливо кивнул:
– Да, Ваше Величество, я готов выполнить любую Вашу волю, какой бы она ни была!
– Обращаю ваше внимание, сэр Роберт, это вы произнесли «любую, в чем бы она ни выражалась».
Играть так играть, дорогая! Дадли картинно расширил глаза, выражая испуг:
– Ах, вы меня пугаете, Бесс! Надеюсь, это не будет приказанием жениться на ком-нибудь…
Сам подсказывал ей ответ. Королева согласилась:
– Именно, Роберт. Вы обещали выполнить любой мой приказ, а потому женитесь!
Наконец-то! Столько времени берегла его, как собака сено, не подпуская никого и близко, а теперь созрела. Дадли скромно опустил глаза, чтобы не выдать слишком явную радость. Конечно, его унижало положение, занимаемое при Елизавете. Роберта откровенно не могли терпеть все – от Сесила до камеристок королевы. Одни за стремление к незаслуженной, как считали, власти, другие из зависти, третьи из-за того, что не рисковал сделать и шага в сторону без разрешения Елизаветы, четвертые… Да мало ли за что можно не любить королевского фаворита!
– Как прикажете, Ваше Величество.
Елизавета стояла у окна к нему спиной, резко повернувшись (ей так нравилось, когда юбки взметаются вверх, а фижмы даже после остановки продолжают колыхаться!), королева добавила:
– На Марии Стюарт!
– Что?! – вот теперь глаза Роберта Дадли расширились безо всякой игры с его стороны.
– Вы обещали выполнить любую мою волю. Я желаю, чтобы вы, Роберт Дадли, стали мужем шотландской королевы Марии Стюарт, моей кузины и весьма красивой женщины.
Ах, вот в чем дело! Проверяет его верность…
– Ваше Величество, я готов жениться на любой англичанке и оставить ее жить в имении, как сделал это с Эми, ради того, чтобы ежечасно видеть Вас. Но уезжать в Эдинбург и называть своей супругой даже очень красивую женщину, не надеясь каждое утро предстать перед Ваши прекрасные очи… Увольте, это выше моих сил. Если только Вы хотите моей смерти…
Елизавета спокойно наблюдала, как Роберт разводит руками, изображая высшую степень сожаления. Как же прекрасно она понимала всю его растерянность! Как хорошо видела игру! Но королева любила Дадли и ничего поделать с собой не могла.
Он не подозревал, каких душевных усилий стоило ей такое странное решение – предложить любовнику жениться на сопернице! В этом предложении выразилась вся противоречивая натура Елизаветы, конечно, она вовсе не желала, чтобы Мария Стюарт была счастлива с тем, кого сама английская королева уже столько лет любила. В Елизавете боролись десятки противоречивых чувств. А вдруг Мария влюбится в Роберта? Тем хуже для нее, потому как сам Роберт любит Елизавету! А если… нет, об этом даже думать не хотелось! Нет, нет, нет! Дадли до конца жизни будет верен ей, и только ей!
Где-то глубоко засела мысль о том, каково будет надменной, да еще и влюбленной Марии рядом с таким красавцем, зная, что тот сердцем в Лондоне… Мысль была подленькой, но такой приятной!
А вдруг у них будут дети? Да, – горделиво вскидывала голову Елизавета, у ее любимого Роберта и Марии Стюарт будут дети! И королева Англии смирится с этим, даже полюбит крошек, мало того, она завещает престол после себя этим принцам! Тогда весь мир увидит, что она способна даже переступить через свои собственные чувства ради блага двух народов и государств! Елизавета так понравилась сама себе в этой роли жертвы, что с энтузиазмом ухватилась за такую идею. Никто не сможет обвинить английскую королеву в предвзятом отношении к шотландской, если она пожертвовала самое дорогое!
И с истинно женской непоследовательностью Елизавета тут же додумывала окончание мысли, полностью противоречащее ее началу: отныне никто не посмеет упрекнуть английскую королеву в том, что она слишком ценит Роберта Дадли! С женской точки зрения никакого противоречия здесь не было: попробуйте обвинить, что Дадли излишне дорог для меня, ведь я отдаю его другой, причем сопернице. И попробуйте упрекнуть в недостаточно теплом отношении к кузине Марии, если я отдаю ей самого дорогого сердцу Роберта. Никакого противоречия, возьми, пусть тебе будет хуже!
– Сэр Дадли, я поставлю ваших с Марией будущих детей наследниками первой очереди…
Роберт едва сдержался, чтобы не заорать: «К черту будущих детей!» Мысли метались, пытаясь найти приемлемый выход. Чего она в действительности хочет?! Роберт вспомнил, как однажды услышал от вышедшего из кабинета королевы Сесила произнесенное сквозь зубы «чертова баба!». Сейчас Дадли с ненавистным ему Сесилом был полностью согласен. Не его ли это задумка?
Но размышлять некогда, королева с интересом наблюдала за выражением его лица, и Роберт все же преклонил перед ней колени:
– Бесс, если я так надоел вам, просто прикажите удалиться с глаз, но не лишайте возможности видеть вас хотя бы издалека! Я не вынесу разлуки!
Что-то изменилось во взгляде Елизаветы, причем не в его пользу, взгляд стал почти презрительным:
– Встаньте, сэр Роберт, и перестаньте ломать комедию.
Она почти устало махнула веером:
– Вы женитесь на королеве Шотландии и станете шотландским королем. А сейчас оставьте меня.
Последнему Дадли охотно подчинился, он просто не знал, как вести себя дальше, и бедолаге нужно время для осмысления непонятного поведения королевы. Он действительно удалился, старательно изображая обиду, мол, если вам так угодно, Ваше Величество…
Елизавета смотрела вслед своей давней любви с непонятным для нее самой раздражением. Чего она ожидала?
После ухода Роберта Елизавета приказала никого не пускать, разве только небо низвергнется на землю, и осталась в кабинете одна. Она то вставала и быстрым шагом расхаживала от большого кресла к окну, то стояла у окна, то снова садилась, один раз даже на низкую скамеечку для ног… Королева пыталась разобраться сама в себе.
Изящная на первый взгляд задумка – женить своего несостоявшегося любовника на шотландской королеве – теперь казалась не такой уж изящной. Чувства Роберта она в расчет не принимала, ему полагалось любить свою королеву Елизавету, он любит. Но Дадли повел себя как-то не так, как хотелось. И королева размышляла именно над этим. Ни малейших сомнений в том, что Мария проглотит наживку, у Елизаветы не было, куда она денется, такой красавчик, как Роберт Дадли, существует только один. Глубоко внутри даже шевельнулась жалость к кузине: бедолага, заниматься любовью с Робертом, зная, что с его стороны это только ради рождения наследников по приказу королевы Англии!
Но с самим Робертом было что-то не то. Почему он так задумался, что даже не сразу упал на колени? А чего она ждала? Елизавета сама себе не желала признаваться, что ожидала более горячих возражений. Вспомнив первые мгновения после своих слов о его предстоящей женитьбе, Бесс представила себе совсем иную картину: вот Роберт падает к ее ногам, сраженный такой жестокостью возлюбленной… нет, лучше не так. Он хватает ее руки, осыпая поцелуями каждый палец, умоляя не отдавать другой даже мысленно… Нет, лучше он хватает ее за плечи и целует не пальцы рук, а губы, шею, грудь… можно и ниже. Да, это было бы значительно эффектней! В отчаянии Роберт переступает ту границу, которую она сама для него установила – не ниже впадинки под шеей. Ему уже все равно, он не в состоянии совладать собой… он весь горит, она тоже… Его руки… они бесцеремонно вторгаются туда, куда по правилам приличия вторгаться запрещено…
М-м-м… дурацкие фижмы наверняка вздернулись, мешая. Но это неважно, мысленно она была уже не только без фижм, но и без платья вообще! Пусть он возьмет ее в кабинете, а подслушивающие у дверей (они всегда подслушивают, несмотря на запрет) дамы страшно позавидуют ее стонам, и после ухода Дадли придется спешно поправлять прическу и платье, проверяя, все ли застегнуто… Но одна из многочисленных пуговиц останется незамеченной, и королева, скромно потупив глаза, укажет на нее фрейлине, мол, поправьте…
Ах, какими сладкими были эти мысли! Но Роберт все испортил. Он вполне деловито прикидывал возможные выгоды и осложнения из-за ее предложения вместо того, чтобы овладеть строптивой королевой и превратить платоническую любовь в физическую! Что это, он просто притворяется? Или… да нет, глупости, она не может быть непривлекательной для Дадли! Елизавета вздохнула: привлекательна, но только как королева. И тут же злорадно решила: все будет так, как она пожелает, Роберт Дадли действительно женится на Марии Стюарт, и они оба из желания стать наследниками английской короны будут покорно выполнять все прихоти Елизаветы! И она будет управлять этой семьей, как управляют куклами, дергая за ниточки, искусные актеры. Елизавета уже знала, что сделает: потребует, чтобы Роберт жил в Эдинбурге, как когда-то Филипп в Лондоне, – только пока Мария не забеременеет. А потом пусть возвращается к своей королеве. А Мария останется лить слезы и тосковать у окна, ожидая, когда Елизавета позволит ее супругу хоть на недельку отбыть к законной жене.
Ах, как же была сладка такая месть! Оценить ее способна только женщина.
Конечно, Вильям Сесил не оценил, вытаращил глаза в безмолвном изумлении. Но Сесил взял себя в руки куда быстрее Дадли, для него чем дальше Роберт Дадли, тем лучше, пусть хоть на другой край Европы уезжает жениться, только бы не в Лондоне. И все же покачал головой:
– Сэр Роберт Дадли просто дворянин, Мария Стюарт потребует супруга королевского достоинства.
– С холостыми королями ныне в Европе проблема, а сэра Роберта мы запросто можем ради такого случая сделать графом, верно, Сесил?
В очередной раз мысленно помянув черта и бабу по отношению к королеве, Сесил кивнул:
– Можем. Его отец даже был герцогом.
Елизавета махнула рукой, презрительно сморщившись:
– Его отец был отъявленным идиотом! Женить Гилберта на Джейн, при том что не были замужем ни Мария, ни я, мог только недоумок.
– Но ни Мария, ни вы замуж за Гилберта не пошли бы.
– Я нет, а Мария хоть за кого!
Сесил подумал, что это не так, но возражать не стал, во-первых, опасно, во-вторых, это уводило разговор в ненужное русло.
– Вы уже отправили кузине свое предложение?
Прекрасно же знает, что нет! Кто, как не Сесил контролирует всю переписку королевы да и вообще почти всю ее жизнь? Но пока такое положение Елизавету устраивало. Она фыркнула:
– Почему бы вам не спросить, согласен ли сэр Роберт Дадли?!
– Согласен ли?! Куда он денется! – Всего на мгновение из-под маски легкой грусти из-за несовершенства мира у Сесила показалось истинное лицо. Он презирал Дадли, но умел держаться в рамках.
– Как я иногда завидую вашему умению держать себя в руках, Сесил!
Этикет требовал, чтобы он принялся возражать, мол, куда мне до вас, но наедине с королевой Сесил мог себе позволить и поучить ее кое-чему:
– Ваше Величество, это совершенно необходимое умение для любого, кто стоит у власти.
– Вы у власти? – глаза Елизаветы стали стальными, а бровь чуть приподнялась, не обещая ничего хорошего. Но Сесил спокойно выдержал и эту мелькнувшую угрозу, усмехнулся:
– Я подпираю Ваш трон, Ваше Величество, следовательно, нахожусь у его ножки и на ступеньку выше многих.
Елизавета вдруг внимательно посмотрела на канцлера и медленно произнесла:
– Знаете, Сесил, а ведь вы единственный, за кого я могла бы выйти замуж. Я столько лет ежедневно вижу перед собой ваше лицо, и оно мне не надоело!
Сесил даже глазом не повел, продолжая спокойно перебирать свои бумаги:
– Я не самоубийца, миледи…
Очень хотелось нагрубить в ответ, но ссориться с Сесилом вовсе не входило в ее планы, потому королева перевела разговор снова на предполагаемую женитьбу Дадли.
– Чего еще может потребовать Мария Стюарт?
Сесил едва не сказал, что может попросту не согласиться.
Мелвилл не решился написать самой королеве, он предпочел сообщить о невозможном предложении Елизаветы шотландскому канцлеру Гренвиллю. Пусть тот уж как-нибудь сам… Графа Меррея не было в Эдинбурге, канцлеру пришлось все брать на себя.
Гренвилль увидел свою утонченную красивую королеву в гневе, да еще каком! В гневе Мария Стюарт красивой ему не показалась, она была ничуть не лучше его собственной супруги, леди Гренвилль, когда муж чем-то уж очень досаждал. Канцлер со вздохом решил, что все женщины одинаковы, королевы они или простушки.
Но как бы ни бушевала Мария, свои эмоции на бумагу она выплескивать не решилась, Екатерина Медичи пока не дала ответ по поводу возможности их с королем Карлом брака, да и Филипп Испанский все тянул… С трудом справившись с собой, шотландская королева продиктовала своему секретарю Давиду Риччи весьма сдержанное письмо. Оно также было направлено не самой Елизавете, а шотландскому послу Мелвиллу.
– Конечно, – отвечала она, – весьма лестно прислушаться к мудрым советам старшей английской сестры (изящный пинок с намеком на возраст – Елизавета на девять лет старше), у которой опыта в любовных делах куда больше, но приходится напомнить, что лорд Роберт Дадли недостаточно знатен, чтобы претендовать на руку шотландской королевы.
Это в письме, а вслух было высказано куда жестче. Риччи услышал, что это даже не пощечина – бросать ей объедки с королевского стола, вернее, постели! Предложить того, кто столько лет ублажал ее саму, это ли не оскорбление, Давид?! Она предлагает подержанного любовника тогда, когда в Англии немало куда более достойных лордов с королевским достоинством! Своего конюха – шотландской королеве!
Давиду Риччи было очень жаль красивую и несчастную Марию. Он перебрался из дорогой сердцу Италии в захолустный и холодный Эдинбург, потому что не мог рассчитывать на приличное место больше нигде. Но тут встретил ту, которая поразила все его существо. Красавица и умница, воспитанная при французском дворе, муза Ронсара, Мария была достойна самых возвышенных восхвалений, самых преданных поклонников, самых лучших любовников! Как жаль, что он мало интересуется женщинами, он сумел бы утешить эту богиню…
Но пока ему, музыканту, приходилось только смотреть на королеву своими большущими темными глазами и исполнять обязанности секретаря. Перед тем как взять Риччи на эту должность, граф Меррей, сводный брат и, по сути, правитель Шотландии, долго выяснял, действительно ли Давид предпочитает мужское общество. Остался доволен и дал согласие. Служба приносила приличный доход, возможность хорошо есть, одеваться, вволю музицировать в угоду молодой королеве и жалеть ее саму. Одно плохо – в Эдинбурге не находилось людей с подобными ему вкусами, кроме того, граф Меррей сразу предупредил, что нравы у шотландцев куда строже, чем на континенте, потому за излишнюю вольность можно поплатиться головой, один вон уже поплатился. Риччи быстро усвоил, но томных взглядов бросать не перестал. Правда, он смотрел так на всех, потому на него быстро перестали обращать внимание. Красивый молодой человек со смуглой, даже излишне смуглой кожей и глазами побитой собаки стал привычным.
Когда принесли письмо шотландской королевы, английская примеряла новый корсет. Сам корсет был вполне привычным, только планшетки жестче, а вот пониже к испанским фижмам прикрепили еще и валик для поддержания юбок в приподнятом положении. Теперь требовалось понять, не съедет ли вся эта конструкция при ходьбе или тем более в танце. Королева считала занятие очень важным, а потому сначала отмахнулась:
– Попозже!
Сесил даже не стал ругаться. Когда королева примеряет новый наряд, весь остальной мир для нее перестает существовать. Вот любительница наряжаться и украшать себя! Оставалось только надеяться, что процедура закончится благополучно, то есть Елизавете понравится придумка ее швеи, иначе дурное настроение грозит перекинуться на дела.
А сама виновница его страданий крутилась перед большим зеркалом, разглядывая себя со всех сторон. Камеристки подтащили второе зеркало сзади, и теперь можно было увидеть все гораздо лучше. На счастье Сесила, Елизавете идея понравилась, теперь юбка платья выглядела не колоколом, а весьма эффектным сооружением. Если валики прикрепить надежно, то ни мешать, ни съезжать они не будут. Пока закрепляли валики, канцлер терпеливо ждал, другого выхода не было. Красота своя и своих придворных для Елизаветы залог хорошего настроения. Пока она еще была молода и не слишком придирчиво относилась к чужой красоте, постепенно королева приучила своих придворных дам быть блеклыми и незаметными, чтобы выгодно оттенять ее саму.
Снова убедившись, что юбка платья приятно покачивается на бедрах, делая их много шире, а талию тоньше, Елизавета немного покрутилась еще перед зеркалом, протянула руку за веером и ароматическими шариками и, с удовольствием покосившись на свое изображение с деланым вздохом, говорившим: это вы можете развлекаться, а мне пора заняться делами, – отправилась в кабинет.
Появившись в дверях, она первым делом убедилась, что Сесил видит ее новый наряд. Далее следовало дождаться реакции. Но Сесил ничего не понял, он просто похвалил, прекрасно понимая, что должен что-то сказать:
– Доброе утро, Ваше Величество, Вы прекрасно выглядите.
Королева улыбнулась, приветствуя канцлера, и чуть покачала бедрами. При этом фижмы тоже покачались, а вот валик остался на месте. Никакой реакции, Сесил смотрел, и все.
– Как вы находите новое платье? – злясь, что приходится самой обращать внимание на недогадливого придворного, поинтересовалась Елизавета.
Но Сесил не первый день при дворе, он легко вышел из положения, в которое попал. Чуть приподняв бровь, он удивился:
– Ваше Величество, неужели Вы думаете, что, видя Вас, можно заметить платье? Любуясь великолепной картиной, кто же станет разглядывать ее раму?
– Льстец! – королева легко стукнула веером по рукаву канцлера. – Но мне приятно. Что вы там принесли?
– Письмо от Вашей шотландской кузины, Ваше Величество. Королеву Марию не устраивает предложенный вами жених.
– Кто бы сомневался! И почему же?
– Не слишком знатен…
