Ты можешь помочь…
Шли день за днем. Михришах Султан, развив бурную деятельность, довольно быстро уперлась в пределы возможного, все же Клетка не дворец, и снова оказалась почти без дел. А если султанша была не у дел, она начинала плести или хотя бы задумывать интриги.
Мысль о том, что Айше вот-вот родит сына, которого Абдул-Хамид назовет первым наследником престола, не давала Михришах покоя. А Селим все сидел в Клетке. Это «все» длилось только неделю, но в таком случае и день может стать роковым. Михришах уже не боялась, что султан казнит племянника, но боялась, что сделает его вторым в очереди на трон.
Нужно было немедленно найти способ убедить Абдул-Хамида, что лучше Селима наследника не существует. Михришах уже забыла о своей попытке свергнуть Абдул-Хамида. Теперь она думала только о том, чтобы войти к нему в доверие и доказать, что ребенок Айше, даже не родившись, уже ни на что не годится. В конце концов, сколько пройдет времени, пока этот будущий малыш (а вдруг он окажется уродом или калекой, вдруг будет глуп или медлителен или, наоборот, уродится сумасшедшим, как его мать) вырастет, чтобы быть способным читать, водя пальцем по строчкам?
Михришах Султан прекрасно понимала, что ничего этого говорить Абдул-Хамиду нельзя, пока у него только дочери, сын, если это будет сын, первый, а первый (и единственный) сын всегда лучше любых других на свете. Нет, нужно применить какую-то хитрость, чтобы и султана убедить, и с Айше не поссориться. С ней опасно ссориться, она кадина и даже может стать валиде, хотя эту роль Михришах Султан безоговорочно оставляла себе.
– Принесите кофе, – приказала она служанкам, устраиваясь удобней в беседке сада. – И пусть придет Накшидиль.
Почему приказала позвать девушку, пока еще не понимала сама. Внутри уже родилась какая-то мысль, но пока не оформилась окончательно. Однако в то мгновение Михришах уже понимала, что будущее решение вопроса с Абдул-Хамидом почему-то связано с Накшидиль.
Кофе принесли раньше, чем пришла девушка. Пригубив чашечку, Михришах наблюдала, как приближается по дорожке стройная фигурка. Накшидиль хороша, очень хороша какой-то нежной красотой, контрастной с красотой султанской кадины Айше, та горячая, словно уголь, неистовая, как необъезженная лошадь, напористая и требовательная.
А Накшидиль мягкая и нежная, хотя характер тоже ой какой.
Султанша даже замерла, прижав чашечку к губам, затаила дыхание от понимания, что нужно сделать.
Вот кто нужен султану! Абдул-Хамид уже явно устал от неистовой Айше и с удовольствием отвлечется на нежную красавицу. И повод есть – Айше Хатун на сносях, Повелитель одинок, ему нужна услада. Этой усладой станет Накшидиль!
Девочка обучена всему, Михришах сама постаралась, еще пара уроков и наставлений – и лучшей одалиски не найти. А красотой Накшидиль легко затмит любую обитательницу гарема, она совершенна не только чертами нежного лица, но и каким-то внутренним свечением. Михришах недаром старательно прятала этакую красоту от чужих завистливых глаз – готовила девушку для сына.
Но если выбирать между троном и Накшидиль, то стоит выбрать трон. Красивых, даже очень красивых девушек много, а трон Османов один, за него можно отдать не только красавицу, но и мать родную (хотя Михришах предпочитала, чтобы сын не жертвовал ею даже ради трона).
Накшидиль уже подошла к беседке. Султанша отставила чашку и внимательно наблюдала за ней. Попав к султану, Накшидиль сумеет его очаровать. Абдул-Хамид любит все европейское, знает французский (хотя француженкой была свекровь самой Михришах – Эмине Михришах Кадын, до гарема будущую мать будущего султана Мустафы звали Агнесс). Только как убедить девушку, что она должна стать наложницей пожилого султана вместо Селима, в которого та влюблена, что…
Решение пришло мгновенно.
– Накшидиль, проходи, присядь рядом со мной, я хочу с тобой поговорить.
Эме присела. Глаза немного припухли и красны… Нужно выговорить Далал: куда смотрит старуха, знает же, что ночные слезы ложатся тенями и морщинками под глазами.
Но сейчас заплаканные глаза красавицы были Михришах на руку.
– Ты плакала?
– Я… нет…
Но выступившие на глазах слезы выдали чувства Эме.
Рука султанши легла на руку девушки:
– Послушай меня. Только не плачь, потому что слезами делу не поможешь. Наш Селим попал в беду. Я знаю, что винят меня, это не так, но сейчас неважно. Главное – его нужно из Клетки вытащить. И не просто вытащить, а вернуть ему право первого наследника.
Михришах не стала говорить, что никто ее сына этого права пока не лишал, все равно других наследников нет. Но Эме было все равно, главное, что над ее любимым нависла угроза гибели, а уж трон – это не столь важно…
Султанша, видно, поняла ее размышления, поспешила надавить:
– Это очень важно – убедить Повелителя назвать Селима первым наследником. Понимаешь почему?
Эме вскинула на султаншу удивленные глаза:
– Нет.
– Потому что, даже став свободным, после смерти нынешнего Повелителя Селим будет в опасности перед любым следующим султаном, если сам не получит трон.
– Почему вы говорите это мне?
– Потому что у тебя есть возможность повлиять на султана.
– У меня?
В голове вихрем пронеслись мысли, что ее разыскали, что французское посольство требует от султана немедленно вернуть дочь Дюбюка де Ривери, и султан может загладить этот международный скандал, только сделав для нее, Эме, что-то приятное. Пусть этим приятным будет назначение Селима первым наследником трона.
Тут же обожгла мысль, что это значило бы, что она уедет во Францию и больше никогда самого Селима не увидит.
Эме охватило почти отчаяние – возвращение домой означает разлуку с любимым!
Михришах Султан внимательно наблюдала за игрой чувств, отражавшихся на лице юной красавицы. Какая же она еще наивная! Разве можно вот так выпускать свои мысли и чувства наружу? Но сейчас это на руку: девочка в отчаянии, с такой легче справиться.
Султанша даже не догадывалась, о чем именно думает Накшидиль, ей и в голову бы не пришли те же мысли, которые овладели Эме.
– Накшидиль, иногда приходится жертвовать собой ради спасения любимого человека, терпеть унижения, переступать через себя… Знала бы ты, что я испытала, пойдя на поклон к Повелителю! Но спасение Селима требовало такой жертвы, и я на нее пошла. Ты смогла бы?
Девушка молча кивнула. Султанша поспешила надавить сильней:
– Я знаю, что ты любишь моего сына. И он любит тебя. Сама знаешь, что я купила тебя для него, готовила, радовалась, когда поняла, что вы любите друг друга, но сейчас ты должна пожертвовать этой любовью, чтобы спасти жизнь любимого. Готова ли ты?
Эме смотрела на нее во все глаза, не понимая, чего султанша ждет.
– Накшидиль, если бы я могла сделать это для Селима, я бы не стала умолять тебя о такой жертве, но я уже стара и некрасива, а ты прекрасна и молода.
– Что я должна сделать?
Эме уже поняла, что никакого французского посольства не будет, никто ее не искал, а если искали, то не нашли. При мысли об этом она на мгновение даже обрадовалась – не нужно уезжать и расставаться с мечтой о Селиме.
Михришах Султан сжала ее запястье:
– Только не считай меня жестокой или бездушной. Повторяю: я вижу твое отношение к своему сыну и его отношение к тебе, но не нашла иного выхода, кроме как просить тебя… стать наложницей Повелителя.
Она сделала паузу ровно на мгновение, чтобы Эме успела понять суть произнесенного, но не успела возразить.
– Пойми, только ты можешь очаровать султана и внушить ему мысль выпустить Селима из Клетки. Я каждый день бываю у сына и вижу, как он терзается своим пребыванием в тюрьме, как похудел, осунулся, еще немного, и он сам лишит себя жизни. Если бы ты только знала, как тяжело матери видеть такое!
– Но почему я?
– А кто еще? Я Повелителю не нужна. Далал – тоже. Остальные девушки либо глупы, либо некрасивы. Ты сможешь очаровать его, внушить нужные мысли, сможешь спасти Селима.
Эме сидела молча, пытаясь постичь суть услышанного. Чтобы спасти Селима, она должна стать наложницей старого султана?
– Но если Повелитель не захочет взять меня в наложницы или не станет слушать? Или просто долго не будет замечать, такое ведь бывает?
– Я сама приведу тебя к нему, Повелитель не сможет не заметить или отказаться. Остальное твое дело. Будешь нежной и ласковой, сумеешь применить все, чему тебя учила Далал и другие, – спасешь Селима.
– Но что потом будет со мной?
– Что бывает со всеми любимыми наложницами? Если родишь сына – станешь кадиной, будешь есть с золота и целыми днями нежиться на подушках.
– Я не хочу есть с золота и нежиться на подушках.
Михришах Султан начало охватывать раздражение. Она все так хорошо придумала, а эта наивная дурочка может все испортить. Дал же Аллах такую красоту и такую наивность одновременно!
– Накшидиль, я ведь могла бы тебя даже не спрашивать. Ты рабыня, хотя и такая, за которой надлежащий уход. Я могу отдать или даже продать тебя на рынке кому угодно, совсем не султану. Но я прошу тебя помочь спасти моего сына. Ты ведь говорила, чтоб любишь его?
Эме султанше такого никогда не говорила, но промолчала, понимая, что ее слова хозяйке выдала Далал. Она прекрасно понимала, что, рассердившись, Михришах Султан действительно может отдать ее кому-нибудь вроде Кубата, тогда совсем беда. Но и к старому султану в постель тоже не хотелось. Согревала одна мысль: она поможет выбраться из беды Селиму.
Девушка не глупа, уже достаточно хорошо разбиралась в обычаях и взаимоотношениях мира, в который попала, потому понимала, что, став наложницей султана, для Селима перестанет существовать. Но если не согласится, то это произойдет еще раньше: султанша своего унижения и уговоров рабыне не простит.
– Что я должна буду делать?
– Очаровать Повелителя и внушить ему мысль, что Селим лучший наследник, какого можно желать. Ты с этим согласна?
Эме только кивнула.
– И прекрати плакать, иначе глаза будут красные. Скажи Далал, чтобы пришла ко мне, а сама иди, и пусть тебя отведут в хамам. Нельзя терять ни минуты, ты сегодня же должна быть у Повелителя. Прекрати плакать, я сказала!
Плакать Эме не прекратила, слезы текли по нежным щекам, девушка просто не вытирала их руками, чтобы действительно не стали красными нос и веки.
Увидев свою подопечную в таком состоянии, Далал перепугалась:
– Вай! Что случилось?
– Султанша решила отдать меня Повелителю.
Старуха не поверила своим ушам:
– Кому?!
– Повелителю. Иди, она звала тебя в беседку.
Далал вернулась быстро, приказала срочно приготовить хамам, отвела туда Эме, строго наблюдала за тем, как ее моют, удаляют чуть подросшие волоски по всему телу, делают массаж, умащивают маслами, сушат волосы… И все это время ворчала себе под нос. Прислушавшись, Эме поняла, что старуха ругается, но только язык разобрать не могла.
– Далал, на каком языке эти ругательства?
Та поморщилась, ответила не сразу:
– На русском.
– Ты знаешь русский язык?
– Да, я оттуда.
– Научи ругаться меня!
– Нет, никогда не знаешь, что за человек рядом с тобой, а ты не умеешь хитрить и быть осторожной.
– Почему ты ругаешься?
– Потому что тебя отдают Повелителю. – Она вдруг жалостливо посмотрела на Эме и принялась внушать: – Мне сказали, что Повелитель хорош собой, хотя и немолод. Он добр, умен и терпелив. Женщинам с ним хорошо. Говорят, ты не пожалеешь…
– Как я могу не пожалеть?!
– Не перечь, – посоветовала старуха, – можешь попасть на невольничий рынок или вовсе в мешке в Босфор.
– Знаю.
– Когда-то я тебе посоветовала потерпеть, ты послушала, и пока все было хорошо. Теперь я советую то же самое. Умереть никогда не поздно, попробуй выжить. Я буду тосковать по тебе, Накшидиль.
Вдруг осознав, что рядом не будет такой наставницы, Эме едва не расплакалась снова.
Михришах Султан лично проверила, как вымыта и во что одета девушка, подобрала украшения, чтобы оттеняли синеву глаз, потуже затянула пояс на и без того тонкой талии, поправила локоны…
– Ну, пойдем. Ты помнишь, что должна внушить Повелителю?
– Да, конечно.
– Повтори, я хочу знать, что ты все сделаешь правильно.
– Что шехзаде Селим самый достойный наследник престола, что другого такого нет и не будет.
– Хорошо, только делай все осторожно, Повелитель умен и прозорлив, не перестарайся.
Султанша не позволила долго прощаться с теми, с кем Эме успела подружиться, разве что с Далал. Та повторила:
– Я буду тосковать по тебе, Накшидиль.
Михришах Султан с сопровождавшими ее Озгюль и закутанной в ткани Эме пропустили к султанским покоям, потому что султанша сказала, что Повелитель назначил ей встречу. Но в сами покои Озгюль не попала, осталась ждать рядом с евнухом и дильсизами в коридоре.
Из-за двери в ответ на стук евнуха раздался голос:
– Войди!
– Повелитель, к вам пришла Михришах Султан…
– Пусть войдет.
Голос приятный, не жесткий, совсем не старческий.
И вот они в кабинете…
– Повелитель…
Эме следом за Михришах склонилась пониже, стараясь не смотреть на того, в чью постель ей предстояло постараться попасть, чтобы помочь Селиму.
– Почему ты со служанкой, Михришах Султан? Что еще случилось?
– Это не служанка, это мой подарок вам, Повелитель.
– Подарок? У меня достаточно женщин в гареме.
– О нет! Таких даже в вашем гареме нет. Не отказывайтесь от подарка. Если он вам не понравится, отдадите другому.
Эме с трудом сдержалась, чтобы не возмутиться.
Султан не желал принимать от невестки ничего, он только покачал головой:
– Оставь девушку себе, Михришах. Тебе же мало служанок.
– Хотя бы взгляните…
По знаку султанши Эме убрала яшмак, открыв нижнюю часть лица. Прошло, казалось, немыслимо много времени, пока она не почувствовала тычок в бок султанши и не услышала ее шипение:
– Глаза!
Это означало, что нужно поднять на султана глаза.
Потребовалось еще одно усилие, чтобы во взгляде не проявилось то, что было внутри, – ненависть к человеку, посадившему их Селима в Клетку. А вот вызов спрятать не удалось, синий взгляд именно им и сверкнул.
Возможно, не будь этого синего пламени, Абдул-Хамид и не поддался чарам Эме, но его буквально обожгло. Отложив перо, которым следил по строчкам книги, а потом и саму книгу, султан поднялся и подошел ближе.
Хитрая Михришах сделала шаг назад, словно оставляя Абдул-Хамида с Эме наедине.
Девушка уже опустила глаза, отчего на нежные щеки легли тени от длинных пушистых ресниц. Более совершенной красоты Абдул-Хамид в жизни не видел. Его наложницы, Айше в том числе, были хороши, но до этой далеко…
Осознав, что половина дела сделана, наживка проглочена, Михришах ринулась в атаку:
– Ее зовут Накшидиль. Подходящее имя, не так ли? Француженка… умна, образованна, не испорчена ни там, ни здесь… Я подумала, пока Айше Султан носит вашего сына, вам пригодится такая красивая девушка, как Накшидиль…
И снова отступила, понимая, что все сказано, дальше давить на султана нельзя. Решать Абдул-Хамиду. Если Накшидиль понравилась, то он согласится.
– Француженка? Как тебя называли родители? – поинтересовался султан по-французски.
Эме вскинула изумленные глаза: султан знает французский?
– Эме де Ривери…
Абдул-Хамид невольно рассмеялся ее изумлению.
– Эме, ты согласна стать моей наложницей?
Девушка опустила глаза, ей понадобилось усилие, чтобы просто кивнуть. Это не укрылось от султана, но отказаться от этакой красоты он уже не мог, вздохнул:
– Тебя никто не спрашивал, не так ли?
Не говорить же, что она жертвует собой, чтобы вызволить из Клетки Селима?
Эме замотала головой, борясь со слезами отчаяния. Султан проницателен, ей тяжело обманывать такого человека. Михришах Султан обещала, что все будет происходить в полутьме и в постели, где мужчины наиболее уязвимы, но вот она стоит перед умным, весьма достойным человеком с пронзительным взглядом и пытается ему лгать.
– Хорошо, я принимаю твой подарок, Михришах Султан. Но с одним условием: если Накшидиль не понравится у меня, ты заберешь ее к себе и обвинять ни в чем не станешь.
– Почему это ей может не понравиться? – возмутилась Михришах Султан.
– Я немолод, а она юна и прекрасна. Мы не пара.
– Вы Повелитель и Тень Аллаха на Земле, а она рабыня.
Абдул-Хамид хотел сказать, что эта рабыня стоит многих свободных, но промолчал, только кивнул дильсизу у двери, чтобы тот вызвал главного евнуха. Евнух Али появился мгновенно, словно ждал у двери, впрочем, зная Михришах Султан, Абдул-Хамид не усомнился, что так и было. Султанша вполне могла заранее вызвать евнуха, прекрасно понимая, что султан соскучился по женской ласке, а его наложницы не идут ни в какое сравнение с этой красавицей.
– Али, скажи Эсме Султан, что у меня новая наложница, которую зовут Накшидиль. Пусть устроит ее в хорошей комнате, выделит служанок, и сегодня приведи девушку ко мне. Ты довольна? – обернулся султан к Михришах, словно забыв о существовании Эме.
Но Эме была рада: девушка устала стоять натянутой струной, страшно боясь попросту расплакаться.
Евнух кивнул ей:
– Пойдем, я отведу тебя к госпоже.
Проводив Эме взглядом, султан с легкой улыбкой повернулся к Михришах:
– Она действительно прекрасна. Чего ты ждешь от меня за этот дар?
– Я?! – преувеличенно изумилась султанша. – Разве за дары ждут благодарности? Нет, это подарок от сердца в знак благодарности за сохраненную жизнь моего сына.
Абдул-Хамид кивнул:
– Я рад, что ты все правильно поняла, Михришах. И все же оставляю за собой право вернуть девушку, если ей что-то не понравится.
– Если она вам не понравится, Повелитель.
– Я сделаю ответный дар. Тебе приведут пять новых служанок. Или нового евнуха. Что ты желаешь?
– Благодарю вас, Повелитель, у меня достаточно слуг. А единственное мое желание… – она не успела договорить то, что хотела бы, встретившись взглядом с насмешливыми темными глазами султана, почти сникла, – …видеть чаще моего сына Селима.
– Ты бываешь у него раз в неделю. Сомневаюсь, что и раньше видела Селима часто. Этого достаточно, тем более расследование обстоятельств заговора еще не закончено, я не хочу, чтобы семейные узы влияли на это расследование.
Михришах сумела сдержать свои эмоции, поклонилась, чтобы уйти. Абдул-Хамид поинтересовался:
– Так кого тебе прислать, служанок или евнуха?
– Служанок, если они молоды и хороши собой. Не люблю некрасивых людей…
Оставалось надеяться, что Накшидиль справится со своей ролью.
Хотя сейчас Михришах в этом уже сомневалась. Абдул-Хамиду Клетка пошла на пользу, он умен, прозорлив и видит всех насквозь. Едва ли Накшидиль удастся такого обмануть. Султан догадался, что девочка жертвует собой. Но ничего преступного в своем поступке Михришах не видела, обвинить ее не в чем.
Даже если девочка не слишком удачно начнет уговаривать султана отпустить ее любимого, Абдул-Хамид не сможет укорить в этом ни ее, ни самого Селима.
Михришах Султан не очень долго размышляла над последствиями своего поступка: она дело сделала, если получится повлиять на султана – хвала Аллаху, а не получится, так на все воля Всевышнего. Селим в Клетке на жизнь не жаловался, у него было все, кроме свободы передвижения и встреч. Был и хороший наставник – Али Хикмет, который много лет наставлял самого Абдул-Хамида в той же Клетке.
Михришах понимала, что нужно просто подождать. Если бы султан желал, он давно казнил племянника, если бы был на Селима или его мать слишком зол, условия содержания шехзаде были иными. Но для султанши каждый лишний день пребывания сына взаперти даже в самых лучших условиях казался годом.
И дело не в несвободе Селима или невозможности с ним видеться. Была еще одна важная причина торопливости Михришах, потому она и Накшидиль поспешила подарить Повелителю. Его наложница Айше должна скоро родить. По всем приметам это будет мальчик, и кто знает, кому тогда оставит трон стареющий уже султан?
Михришах не отпускали эти мысли ни на миг. Это Абдул-Хамид мог оставить их с Селимом во дворце потому, что пока у султана только дочь Эсма, но что будет, если Айше и впрямь родит сына?
Потому задача Михришах не только вытащить сына из Клетки, но и внушить Абдул-Хамиду, что именно Селим достоин стать следующим султаном. Конечно, влюбленная в Селима Накшидиль будет настраивать Повелителя за племянника, но в этом тоже существовала своя опасность: султан тоже мужчина, как бы влюбленность юной француженки в младшего не вызвала ревность старшего. Михришах Султан вздохнула. Верно говорят: в поспешности – раскаяние, в размышлении – спасение. Пришло время размышлять. Каяться в том, что поспешила, доверившись аге янычар, или беспокоиться о том, что Накшидиль может не справиться с порученным ей делом, – бесполезно. Сделанного не воротишь, теперь нужно только ждать.
Навстречу султанше к двери ее покоев вышла Далал:
– Госпожа?
Михришах усмехнулась:
– Султан забрал твою любимицу. Остается надеяться, что не зря.
– Ай вай! – В голосе старухи слышалось неподдельное горе. Неудивительно: она готовила Накшидиль для молодого красивого шехзаде Селима. А досталась девочка старому Абдул-Хамиду.
– Перестань болтать и отправляйся в гарем.
– Госпожа?
– Наверняка Накшидиль попросит, чтобы ты была рядом. Постарайся, чтобы девочка не наделала глупостей, она это может. Не понимает своей выгоды, дурочка, – вздохнула Михришах Султан.
«Да уж, тебя бы на ее место!» – мысленно усмехнулась Далал, опуская глаза. Она действительно торопилась к Накшидиль, чтобы ее подопечную не обидели в гареме.
Султанская сестра Эсме Султан оказалась дамой строгой. Она внимательно осмотрела новенькую, довольно хмыкнула и поинтересовалась по-турецки:
– Ты откуда?
Эме понимала, о чем ее спросили, но запнулась, прежде чем ответить:
– Я… из Франции.
– Почему так неуверенно? – Эсме Султан перешла на французский.
Эме даже обрадовалась: здесь действительно многие говорят по-французски. И султан, и его сестра…
– Я с Мартиники, это земля Франции, но очень далеко, возле Америки.
– Как тебя звали дома?
– Эме. Эме де Ривери.
– Это тебя Михришах Султан переименовала? Имя могла бы и оставить, была бы Эмине – «правдивая». Но Накшидиль тоже хорошо. У тебя есть служанка?
– Со мной нет.
– Молодая?
– Нет, Далал старая.
– Далал? – усмехнулась Эсме. – Знаю я твою Далал, она Михришах верно служит. Но тебе дурного не посоветует. Пусть придет. И еще двух девушек дам. Двух комнат пока хватит, потом посмотрим. За тобой будет присматривать Омер, – Эсме кивнула на евнуха. – Он отведет в комнату и покажет служанок. Можешь идти.
Евнух осторожно поинтересовался:
– Госпожа не будет осматривать Накшидиль?
– Нет, не буду. Михришах не стала бы дарить хоть в чем-то ущербную девушку, ее сын сидит в Клетке, да и она сама тоже под присмотром. Накшидиль красива, умна и здорова. Так ведь? – добавила она уже по-французски.
Эме честно призналась, что не все поняла из сказанного.
– Ты здорова?
– Да.
– Иди.
И вдруг, когда Эме была уже у двери, вдруг окликнула:
– Накшидиль…
Евнух замер, словно тень на стене. Эме шагнула назад.
– Мой брат очень хороший человек, просто судьба обошлась с ним жестоко. Сделай его счастливым…
Эме мысленно ужаснулась: слова Эсме значили, что она в гареме Абдул-Хамида не на один день.
– Да, султанша…
Две выделенные ей комнаты оказались не такими уж просторными, а ведь в них должны жить четверо. В первой комнате стояли три небольших дивана, словно охватывая с трех сторон низкий стол, почему-то закрытый ковром. Все скромно и не слишком цветасто. Это понравилось Эме, впрочем, уже привыкшей к многоцветью гаремных покоев.
Омер кивнул на дверь во вторую комнату:
– Там ваша спальня, госпожа.
«Ого, я уже госпожа?» – мысленно усмехнулась Эме. Она заглянула в открытую дверь и обнаружила там совсем маленькую комнатку с кроватью, еще одним низеньким столиком, на котором могла поместиться разве что книга, и низеньким диваном с небольшим количеством подушек на нем. Внимание девушки привлекла жаровня, стоявшая у окна, и свернутый матрас. Она уже знала, что это для служанки, которая будет находиться рядом неотлучно.
Но если в первые дни Эме этот постоянный надзор возмущал, то теперь девушка привыкла. Это не надзор, просто рядом всегда должны быть те, кто принесет, уберет, подаст, вымоет. Большинство обитательниц гарема понятия не имеют, где находится кухня или куда выносят содержимое горшков. Для этого существуют многочисленные служанки, каждая из которых отвечает за свое.
Плюс к тому специальные девушки, которые готовы вложить нужную вещь в руку, стоит ее только протянуть. Те, кто долго прожил в гареме, быстро привыкают к внимательным, незаметным волшебницам рядом и перестают воспринимать их как людей, это просто тени, услужливые и расторопные.
Эме не пришлось быть одной из таких теней, она сразу попала в разряд тех, кому прислуживают, но пока не привыкла к молчаливому присутствию помощниц.
Омер, видно, послал кого-то за Далал, потому что старуха примчалась, едва Эме успела присесть на диван.
– Вай, госпожа! Я так рада, что султан принял вас и сделал своей икбал!
– Что ты говоришь, какой икбал? Я вовсе не бывала у султана в спальне, и он обещал Михришах Султан, если мне что-то не понравится, вернуть обратно.
– Кого? – откровенно изумилась старуха.
– Что – кого?
– Вернуть кого?
– Меня.
– Куда?
– Михришах Султан.
– Ты с ума сошла? – Далал от возмущения даже забыла, что теперь не наставница, а прислуга Накшидиль. – Из головы такие глупости выброси! Вернут ее… хм, да что у Повелителя, глаз нет, что ли, такую красоту возвращать?!
Неизвестно, сколько бы Далал еще возмущалась, но вдруг сообразила, что ей пора осваиваться в новых условиях. Старуха сурово оглядела стоявших у самой двери двух девушек, которые внимательно вслушивались в незнакомый говор. Они уже поняли, что старая женщина имеет какую-то власть над этой красавицей, если может вот так строго разговаривать с той, которую Повелитель выбрал себе в икбал.
– Как вас зовут?
– Пинар, – отозвалась та, что пониже.
Далал пояснила Эме:
– Ее имя значит «маленький источник».
Похоже, девушка действительно была невеличка, а ее голос журчал словно родник.
Вторая сказала, что она Селви, то есть «кипарис». И это соответствовало, хотя служанка не отличалась высоким ростом, но держалась прямо и была стройна.
– Пинар и Селви, еду госпоже приносят сюда?
– Эсме Султан сказала, чтобы приносили.
– Хорошо, – важно кивнула Далал. – А хамам?
– Общий для всех, но он всегда готов. Госпожа желает в хамам?
– Пока нет, – ответила за Эме ее наставница. – Госпожа желает поесть и отдохнуть.
– Далал, я вовсе не хочу кушать, – попыталась возразить девушка.
Дольше препираться не удалось, Омер вдруг сообщил, что Накшидиль зовет к себе Повелитель.
Далал откровенно вытаращила глаза. Эме даже показалось, что те увеличились вдвое:
– Сейчас?!
Евнуха такой пассаж не смутил, он саркастически поинтересовался:
– Повелитель должен был спросить разрешение или совет у тебя?
Старуха замахала на него руками:
– Ай, шайтан! Что говоришь?!
С этими возгласами она прихорашивала Эме, поправляя той волосы и складки одежды.
На сей раз Эме провели в небольшой кабинет, соседствующий со спальней в личных покоях султана.
В ответ на султанское «Войди!» Омер сделал приглашающий жест рукой, мол, входи, чего же ты ждешь? Перешагнула порог, остановилась, опустив глаза и ожидая следующий приказ.
– Накшидиль, проходи.
Она не знала, что именно должна делать, все произошло слишком быстро, ее наставляли, как вести себя на ложе, но куда девать ставшие вдруг неудобными руки и как приветствовать султана, который явно ее разглядывал?..
Действительно разглядывал.
Это был удивительный момент. Если бы Абдул-Хамид кому-то рассказал, что сам не знает, как обращаться с наложницей, его сочли бы лгуном. Но это было так.
То, что происходило в султанской спальне, всегда держалось в строжайшей тайне, следующему Повелителю было неведомо, как вел себя предыдущий. Да и кто мог рассказать?
Потому каждый следующий султан придумывал свои правила, либо их диктовали досужие наставницы одалисок, такие, как Далал. Потому бывало, что наложницы обнажались при входе в султанские покои и голышом ползли от дверей к ложу в спальне, в темноте заползали под покрывало, а после всего так же молча уползали прочь. Бывали те, кто устраивал целое действо, чтобы соблазнить Повелителя и понравиться ему настолько, чтобы первое посещение султанской спальни не становилось последним…
Много что бывало, существовали и традиции, но ни Абдул-Хамиду, ни Накшидиль эти традиции ведомы не были. Абдул-Хамид с первого взгляда еще при Михришах Султан понял, что девушка необычная, что ее не стоит брать насильно, напротив, если хватит терпения и такта завоевать ее сердце, то получишь такую любовницу, какую не найти ни в одном гареме.
Она явно не из тех, кто прокладывает себе путь наверх по трупам соперниц. И любовные утехи, даже если ее старательно учили, остались тайной за семью печатями. Абдул-Хамиду вовсе не хотелось брать ее просто как женщину, почему-то почувствовал духовную связь с ней, хотя пока не сказал и двух слов.
Почти все султанские (и не только султанские) наложницы – чужие в этой стране, во многих землях торговцы людьми разыскивают красивых девочек, привозят на невольничьи рынки или сразу в гаремы. Девочек обучают языку, чтению, поэзии, игре на музыкальных инструментах и, конечно, искусству любви. Только самые необычные, самые стойкие, хитрые, властные выбиваются из общей массы и становятся не просто наложницами, но кадинами – султанскими женами. Одновременно у султана, как у любого мусульманина, может быть не больше четырех жен и сколько угодно наложниц.
Когда очень красивых и доступных, готовых на все ради одного мужчины женщин много, они становятся неинтересны. Тогда этого одного может привлечь скорее та, что не старается это сделать. Мужчина, даже султан, – охотник, если его соблазняют, поддается, но лишь на время.
Перед султаном стояла очень красивая совсем юная девушка, которая, несмотря на свое положение, вовсе не желала его соблазнять. Могла стать икбал, а потом и кадиной, но не стремилась к этому. Не равнодушная, не вялая, не глупая… В прекрасных синих глазах – живой ум, смущена, как и должна быть смущена та, которой впервые предстояло показать себя мужчине…
Она очень красива, но не умеет пользоваться своей красотой, даже не осознает ее в полной мере, может завоевать Повелителя, но не желает этого делать. Ее сердце принадлежит другому, более молодому, и он знал кому – шехзаде Селиму. Абдул-Хамид подумал, что отпусти он ее сейчас – уйдет, едва поблагодарив, уйдет даже просто из гарема в темноту ночи, лишь бы на волю. От понимания этого стало больно, захотелось удержать хотя бы на то время, пока поймет, что он не жесток, не насильник.
Смешно – султан мысленно словно оправдывался перед обыкновенной рабыней!
Нет, она не обыкновенная, и он не оправдывался.
Встал, подошел ближе. Сколько угодно разглядывай, столь совершенной красоты не найдешь.
Протянул руку, слегка коснулся волос, она чуть вздрогнула, но взяла себя в руки, только дыхание задержала.
– Расскажи мне о себе. Ты где-то училась во Франции?
– Да, в монастырской школе.
– Чему?
Эме, запинаясь, перечислила то, чему учили в Нанте, пропустив, однако, все, что касалось веры.
– Накшидиль, неужели в монастырской школе тебя не учили верить и молиться?
– Учили. Я христианка.
– Я не сомневаюсь. Человек должен жить в той вере, в которой родился. Кстати, Абдул значит «раб», а Хамид – «благодарный».
Эме подумала, что Абдул-Хамид не просто необычный султан, но и самый необычный мужчина, какого она встречала. Ей было любопытно и совсем не страшно.
– Шехзаде Селим молод и хорош собой, он умен, образован и будет прекрасным султаном. И он тебе нравится. Думаю, Михришах Султан купила и обучила тебя для него, но пришлось пожертвовать. Я не прав?
– Правы, – с тихим вздохом опустила голову Эме.
Султан стоял, засунув большие пальцы рук за пояс, Эме – перед ним, низко опустив голову. Она прекрасно помнила тысячу раз повторенный наказ Далал: если Повелитель стоит, никто другой не может сидеть или лежать, если жив, в сознании и имеет ноги.
– Пусть пока Селим посидит в Клетке и пообщается с Али Хикметом, ему полезно. А ты в эти дни будешь приходить ко мне. – Заметив, как вздрогнула девушка, султан усмехнулся: – Я не буду брать тебя силой. В принуждении женщины, тем более той, что тебе обязана, нет ничего героического, это постыдно. Настоящий мужчина предпочтет превратить ее в полную страсти любовницу. Вот это победа.
Щеки девушки невольно полыхнули краской стыда. Речи султана совсем не те, какие она слышала от поклонников в Нанте. Там комплименты произносили легко и непринужденно, обе стороны понимали, что за словами ничего не стоит. Речи о страсти и красоте ни того ни другого могли не означать. Султан говорил откровенно, и это поражало. А намерение завоевать ее сердце и превратить в горячую любовницу оказалось куда более действенным комплиментом, чем поток ничего не значащих слов.
– Ты хорошо говоришь по-турецки?
– Нет, не очень.
– А я по-французски. Поможешь мне одолеть ваши падежи, а я тебе – освоить получше турецкий. Что за язык ваш французский – сплошные нечитаемые буквы в словах! К чему писать столько букв, если читаете только половину?
– Но французский язык очень древний, в нем осталось много старинных слов, которые когда-то произносились иначе, потом какие-то звуки пропали, но буквы для их записи в слова остались.
Абдул-Хамид внимательно смотрел на юное создание, стоявшее перед ним. Михришах Султан, сама того не ведая, сделала ему лучший подарок, какой только возможен. Нежная, очень красивая девочка выглядела не просто юной, она явно не была испорчена общением с хитрыми и готовыми перегрызть друг дружке горло ради султанского внимания одалисками, к тому же умна умом не хитрым, а пытливым, что редко встречается у красивых женщин, а уж в гареме и того реже.
Но именно ее юность, неопытность и чистота были главными препятствиями для Абдул-Хамида. Как ему, почти старику, столько лет прожившему в одиночестве, завоевать сердце этой девочки? Абдул-Хамид чувствовал, что не сможет просто взять Накшидиль на ложе, ему мало ее прекрасного тела, нужна душа. Ни сломать, ни подчинить эту душу нельзя, ее нужно завоевать, привлечь к себе, чтобы откликнулась, чтобы тоже пожелала его так страстно, как теперь желал ее он.
Эме встретилась с горящими глазами султана, и слова замерли у нее на устах. Перед ней стоял не Повелитель, а явно влюбленный, готовый на все мужчина.
Он невольно протянул руку, слегка коснувшись тыльной стороной ладони ее щеки. Эме с трудом удалось не шарахнуться в сторону, но она замерла, буквально затаив дыхание от напряжения.
– Чего ты боишься, что я возьму тебя силой? – Султан усмехнулся, убрав руку. Вернулся на диван, знаком подозвал Эме к себе, так же знаком показал, чтобы присела рядом. – Позволь тебе напомнить, что ты согласилась стать моей наложницей, хотя согласия рабынь не спрашивают вовсе.
Эме присела на самый краешек, готовая в любое мгновение вскочить. Хотя понимала, что не вскочит и не убежит, потому что это обернется трагедией для Селима.
Темные глаза внимательно наблюдали за девушкой.
– Накшидиль, ты не из тех, кто слепо подчиняется приказам кого бы то ни было. Почему ты выполняешь волю Михришах Султан?
– Она моя хозяйка.
– Посмотри-ка мне в глаза. Ты не умеешь лгать. Но я и сам знаю почему. Султанше от меня что-то нужно, скорее всего, чтобы я отпустил Селима. Я отпущу племянника, думаю, месяц в Клетке послужит ему хорошим уроком. И отпустил бы даже без такого подарка, как ты. Но я не хочу отпускать тебя. Давай договоримся: я прикажу выпустить шехзаде Селима, а ты пока побудешь со мной. Просто побудешь рядом. Договорились?
Эме вскинула на него изумленные глаза, но тут же опустила, не решившись задать вопрос. Абдул-Хамид поднял ее лицо за подбородок:
– О чем ты хотела спросить?
– Разве… разве султаны так поступают?
– Как?
– Разве султаны спрашивают своих рабынь о чем-то? Или просят?
Абдул-Хамид рассмеялся:
– Многих султанов ты знаешь?
Эме смутилась, но ее губы невольно тронула улыбка:
– Никого, но мне рассказывали.
– Вообще-то да, султаны не спрашивают и не просят. Но я неправильный султан, султан, проведший почти сорок лет взаперти.
Он встал, прошелся по комнате, остановился, задумчиво глядя на пламя светильника, немного покачался с пятки на носок и обратно, усмехнулся:
– Но я не в обиде. Иногда я думаю, что это даже хорошо – то, что я провел эти годы вдали от суеты, от людской ненависти или злобы. У меня был прекрасный наставник – Али Хикмет, он сейчас обучает Селима. Ты знаешь, что означает по-арабски это имя?
– Нет.
Эме стало любопытно. Рядом с султаном было так легко и даже интересно, что она уже не жалела о сегодняшней встрече, а мысли о том, что после разговоров придется идти в постель и отдавать свою девственность пусть и интересному, но пожилому человеку, гнала прочь.
– Али значит «возвышенный», а Хикмет – «мудрость». Это правда, Али Хикмет Эфенди и впрямь возвышенно мудр. Он внушил мне, что ни одного человека нельзя заставлять делать что-то против его воли. А женщину тем более. Я хочу, чтобы ты сама почувствовала интерес ко мне, сама пожелала стать моей, а потому не трону тебя против твоей воли.
И вдруг Абдул-Хамид рассмеялся. Эме страшно удивилась, это был смех человека с чистой совестью.
– Накшидиль, обещай исполнить мою просьбу. Она не слишком трудна для тебя, если ты не болтушка.
– Обещаю, Повелитель.
– Никому не рассказывай о том, что я тебе здесь наговорил, иначе меня поднимет на смех весь Стамбул. Завоевывать и соблазнять собственную рабыню – такого Топкапы еще не знал.
Эме смотрела на человека, которому теперь принадлежала, широко раскрыв глаза. Она ожидала чего угодно, но только не такого.
Но Селим… ее любимый все еще сидел в Клетке и был в опале. Если для того, чтобы вызволить Селима, нужно учить французскому Повелителя, она согласна. Султан не тащил ее в постель, а намеревался завоевывать. Честно говоря, это льстило.
– Иди к себе, ты думаешь не обо мне, а о другом. Мое время еще придет.
Эме шла обратно под недоуменными взглядами евнухов. Все прекрасно видели, что Повелитель благоволит этой юной синеглазой красавице, почему же Повелитель позвал ее к себе днем и не оставил на ночь? Странный этот султан Абдул-Хамид, то он тихий и набожный, то вдруг свирепый, способный снести голову своему великому визирю, то неистовый мужчина, у которого три наложницы в первый же год родили по дочери, а четвертая вот-вот родит сына, то отправляет такую красавицу обратно, не взяв ее…
Далал ахнула, увидев свою любимицу:
– Что случилось?! Почему Повелитель не взял тебя?
Та растерялась:
– Ничего, мы просто поговорили.
– О чем?! – схватилась за сердце старуха.
– Повелитель попросил меня учить его французскому взамен на обучение турецкому.
Эме едва не проболталась, забыв об обещании, которое дала. Конечно, проще было бы сказать, что султан намерен завоевать ее сердце, но, во-первых, она обещала молчать, во-вторых, кто же в такое поверит?
Чтобы успокоить Далал и избавиться от ненужных расспросов, Эме все же сказала:
– Повелитель еще позовет меня к себе. Просто ему сегодня… немного не до меня.
– А… – уже удовлетворенно протянула Далал. – Что ж, такое бывает. Но он действительно не рассердился на тебя?
Ответом послужил приход евнуха, который протянул Эме браслет из отменного жемчуга:
– Повелитель сказал, что вы забыли свой подарок, госпожа.
– Благодарю Повелителя, я действительно рассеянна.
Уже через несколько минут гарем непостижимым образом знал, что Повелитель вызывал к себе новенькую, о чем-то поговорил с ней, подарил роскошный браслет, а эта растяпа там его и оставила!
Обстоятельно обсудив бестолковое поведение новенькой, обитатели гарема пришли к выводу, что эта долго не задержится, ее можно не бояться.
А сама Эме была в смятении.
Она должна бы чувствовать ненависть к султану, державшему в Клетке ее любимого, ненависть, потому что само существование этого человека делало Селима уязвимым, а ее лишало надежды принадлежать шехзаде. Совсем недавно так и было, Эме не ненавидела Абдул-Хамида, но чувствовала к нему неприязнь.
Но это было только до сегодняшнего дня. Однако Абдул-Хамид оказался вовсе не таким кровожадным и жестоким, он не ненавидел Селима, а всего лишь хотел, чтобы тот пересидел смутное время взаперти, а саму Эме вовсе не собирался делать послушной куклой. Более того, султан вознамерился завоевать ее сердце!
При воспоминании об этом Эме возмутилась:
– Да как он смеет?! Да кто ему позволил?!
Хорошо, что не произнесла этого вслух, более нелепого возмущения в гареме не слышали. Рабыня возмущалась тем, что Повелитель не швырнул ее на постель и не взял силой, приказав потом бросить за непокорность в Босфор, а долго и мягко беседовал и вообще намеревался завоевывать ее сердце!
В ее комнатах уже был порядок, вещи разложены и расставлены, хотя таковых немного. Но Эсме Султан прислала еще ковры, подушки и красивое блюдо для фруктов. В отличие от коридоров, в комнатах горели свечи, Омер принес от султанши еще и три больших подсвечника.
Но Эме лишь взглянула на свои покои и множество красивых вещей в них, она словно боялась расплескать что-то очень важное, что родилось внутри за последние несколько часов. Еще утром было отчаяние – когда Михришах Султан объявила, что отдает ее Повелителю, потом горечь из-за принятого решения (хотя кто бы ее спрашивал), а теперь вот родилась какая-то надежда. Эме и сама бы не могла объяснить, на что вдруг стала надеяться, но показалось, что в темноте вдали загорелся огонек.
Далал, почувствовавшая, что с подопечной что-то не так, попыталась выяснить:
– Что с тобой делал султан?
– Ничего.
– Совсем ничего?
– Только погладил рукой по щеке, и все.
– Накшидиль, ты ему не нагрубила?
– Нет же! Повелитель обещал научить меня турецкому, а его нужно учить французскому.
Далал недоверчиво покачала головой:
– Повелитель говорит по-французски и без твоей учебы. А тебя турецкому научим без него.
– Вот еще!
Далал снова внимательно вгляделась в лицо подопечной:
– Да что с тобой?
Девушка присела на край постели и вдруг прошептала:
– Я не могу его ненавидеть, он добрый… и умный…
– Кого ненавидеть?! – схватилась за сердце Далал.
– Повелителя.
– Кого?! Накшидиль, кто тебе сказал, что ты должна его… Кто?!
– Но он держит взаперти шехзаде Селима.
Далал поспешно вскочила и плотно прикрыла дверь в крошечную спальню. Вернулась на место, зашептала почти на ухо:
– О Селиме забудь! Совсем забудь, словно и не видела его никогда! Слышишь меня? Не смей думать даже!
Она еще долго убеждала Эме, что с той самой минуты, как Повелитель принял ее в качестве дара от Михришах Султан, шехзаде Селим перестал существовать.
– Ты можешь помогать ему стать султаном, но о том, что он мужчина, забудь! Слышишь? Он чужой мужчина, а ты для него чужая женщина.
Эме все это понимала умом, но сердце признавать такую страшную истину не желало. В конце концов, ей было всего шестнадцать, она впервые влюбилась, могла принадлежать возлюбленному, но вместо этого принадлежит его старому дяде!
Как тут не отчаяться?
Мучился и султан…
Абдул-Хамид был честен сам с собой – он влюбился в эту девушку с первого взгляда, как только встретился с ее синими омутами, так и утонул в них. Но Накшидиль юна, а он почти стар, у него могла бы быть такая внучка. Могла бы… если бы не почти четыре десятка лет, проведенных в одиночестве в Клетке. Эти тридцать восемь лет съели лучшую часть его жизни, вышел из заточения пятидесятилетним, попав туда совсем мальчишкой.
Он не ведал первой любви тогда, когда это происходит у остальных мужчин, не знал, как бьется сердце, если глаза встретятся с чудными очами в прорези яшмака, не вздыхал из-за гибкого стана, мелькнувшего на дорожке сада…
Первая любовь настигла Абдул-Хамида на шестом десятке лет, теперь он понимал поэтов, слагавших прекрасные строки об этом чувстве, понимал, почему своими союзниками они называют соловьев и розы… Все понимал, но даже самому себе признаваться в этом нелепо. Накшидиль юна, он почти стар, но оба они видели уже от жизни много несправедливости. С ней тоже судьба обошлась жестоко, из привычной жизни в родительском доме швырнув в жестокий и чуждый ей мир.
Мелькнула мысль просто отправить девушку во Францию, но Абдул-Хамид признался себе, что не сможет этого сделать, не сможет отказаться от синих глаз, нежной припухлости губ, шелка длинных черных ресниц, от ее голоса.
– Может, потом… если ничего не получится, – решил султан.
Мысль о том, что девушка уже могла принадлежать Селиму, он от себя гнал. Михришах достаточно умна, чтобы не дарить ему ту, которая уже стала наложницей сына.
Конечно, он мог просто сгноить Селима в тюрьме или дальней провинции или лишить того жизни, ведь шехзаде действительно был виноват, но Абдул-Хамид понимал, что этим девушку не завоюет, наоборот, даст повод ненавидеть. К тому же он понимал, что Селим достойный наследник, его только нужно многому обучить, в заговор ввязался по наущению матери и из-за молодости. Это очень трудно – научиться не слушать негодных советчиков, вернее, отличить хорошие советы от дурных. И именно он должен научить этому племянника.
Теперь Абдул-Хамиду предстояло обыграть Селима на его поле – победить юного, умного, красивого соперника в борьбе за сердце синеглазки, причем победить в честной борьбе, потому что эту девушку не обманешь: если султан станет использовать свою власть, то вызовет ненависть вместо любви.
Абдул-Хамид сидел за шахматной доской, пытаясь разыграть одну заковыристую партию. Вдруг показалось, что нашел нужные ходы, которые обязательно приведут к победе.
– Вот так, так и вот так! – В три хода он поставил воображаемому сопернику мат и, свалив чужую королеву, с удовольствием выпрямился: – Мы еще поборемся.
На следующий день приказ, переданный евнухом, был не менее странным.
– Повелитель приказал вам идти в сад, в дальний кешк, – склонился перед Эме главный евнух Али.
– Сейчас?
– Конечно, или ты думаешь, что Повелитель будет сидеть и ждать, когда ты решишься сделать шаг! – возмутилась Далал.
Евнух с ней согласился:
– Поспешите, госпожа.
Август выдался жарким, в комнатах от пекла спасала каменная прохлада стен, но еще приятней посидеть в беседке-кешке, обдуваемой ветерком где-нибудь над водой.
У Повелителя в саду имелось любимое место, куда не смели ходить остальные, – кешк с видом на воды Босфора, хотя и достаточно далеко от берега. Туда и вел Эме приставленный к ней Эсме Султан евнух Омер, с любопытством косясь на необычную девушку. Султан не приказал, он попросил пригласить новую наложницу посидеть с ним в кешке. Где такое видано, чтобы Повелитель просил наложницу?! Может, она королевских кровей, но скрывает это? Наверняка королевских, решил для себя Омер.
Не меньше был удивлен и главный евнух Али. Носится султан с этой красавицей, словно других нет.
– Повелитель, пришла Накшидиль… – Али склонил голову на пороге кешка.
– Проходи, Накшидиль, присаживайся. Здесь не жарко и приятно посидеть. Али, распорядись, чтобы принесли сладости, я не подумал о том, что Накшидиль любит сладкое.
– Я не люблю сладкое, Повелитель.
– А что ты любишь?
– Не знаю…
– Али, пусть принесут шербет и фрукты.
Убедившись, что евнух ушел, Абдул-Хамид повернулся к Эме:
– Я думал, все девушки любят сладкое.
Он перешел на французский.
– Я неправильная, – невольно улыбнулась Эме, ответив на родном языке.
– Какая?
– Неправильная, – повторила Эме уже по-турецки. Так ее постоянно называла Далал.
– Неправильная… Только Всевышний знает, что правильно, а что нет. Но люди присвоили себе право называть что-то правильным и требовать, чтобы остальные признавали это. Расскажи о своей семье. У тебя есть родители?
– Только отец, мама умерла давно.
– Где он живет и чем занимается?
– На далеком острове. – В голосе Эме послышалась грусть, и глаза тоже стали грустными. Абдул-Хамид внимательно наблюдал. – Мартиника. Это в Вест-Индии возле Америки. Он плантатор, выращивает кофе.
– О… ты знакома с кофе?
– Конечно, в Европе давно его пьют.
– Я знаю. Я хотел сказать, ты видела, как кофе выращивают?
– Да, у отца большая плантация.
– Что такое «плантация»? – Султан явно был заинтересован.
– Это посадки кофе, или сахарного тростника, или хлопка. У отца кофе. И много рабов.
– Рабов? Во Франции есть рабы? В этом всегда упрекали нас.
Эме смутилась:
– Во Франции нет, рабы есть в Вест-Индии и в Америке. Пока есть, там идет борьба за их освобождение. – И вдруг зачем-то добавила: – Они черные, как Али.
– Остров принадлежит твоему отцу?
– Нет, там много плантаторов.
Абдул-Хамид сделал знак служанкам, которые принесли подносы с фруктами и шербетом. Те быстро расставили все на столе и удалились, словно их и не было. И все же Эме заметила несколько любопытных взглядов. Евнухи стояли чуть поодаль.
– Возьми шербет, лимонный совсем не сладкий.
Эме хотелось пить, она с благодарностью кивнула султану и взяла чашку с лимонным шербетом. Абдул-Хамид не стал смущать девушку, наблюдая, как она ест. Тоже взял чашку с шербетом, зачерпнул ложечкой, но даже до рта не донес, замер, задумчиво глядя вдаль на блестевшую на солнце воду Босфора.
– Я родился в Старом дворце, в детстве дальше окрестностей Стамбула не выезжал, отца свергли, когда мне еще и обрезание не сделали. Мы с матерью сидели тихо, как мыши, боясь за свои жизни. И все же я благодарен султану Махмуду, моему дяде, за то, что не уничтожил нас с Мустафой, спрятав в Клетку.
Султан вернул ложку в чашку и отставил ее в сторону.
– Теперь я столько лет султан, но выехать куда-то все равно не могу, любым моим отсутствием воспользуются янычары. Вот и получается, что я, имеющий такую власть, снова в Клетке, только вокруг меня много людей. Ты хотела бы вернуться домой?
Вопрос прозвучал неожиданно. Эме на мгновение задумалась, но не потому, что пыталась найти льстивый ответ, просто в то мгновение она и сама не знала.
– Хотела… когда-нибудь…
– Уже привыкла здесь?
– Нет, – честно призналась Эме.
– Ты ездишь верхом?
– Да.
Гордость, прозвучавшая в голосе девушки, заставила султана чуть улыбнуться. Гордиться было чем. Верховая езда не входила в программу обучения в монастыре, но Дюбюк де Ривери, прекрасно понимая, что девушке это понадобится, оплачивал частные уроки для своей дочери. Эме действительно была хорошей наездницей.
– Хорошо, я скажу Эсме Султан, чтобы тебе сшили костюм и она брала тебя покататься верхом. Эсме Султан прекрасно держится в седле. Вы познакомились с Эсме Султан? Сестра, конечно, немолода, но многим может подать пример. И она справедлива, постарайся подружиться.
Эме хотела сказать, что наложнице подружиться с султаншей не так-то просто, но склонила голову:
– Да, Повелитель.
– Накшидиль, когда вокруг нет евнухов и слуг, зови меня просто Абдул-Хамидом.
– Да, Повелитель.
– Это не просьба, это приказ.
– Да, Повелитель.
– Еще раз…
Эме поняла, смутилась:
– Да, Абдул-Хамид…
– Уже лучше.
По дорожке к кешку спешил Махмуд-бей. Абдул-Хамид вздохнул: дела не позволяли ему отдыхать долго.
– Если хочешь посидеть еще, оставайся. Возьми фрукты, пахлаву, она удается Басаму.
– Нет, благодарю. Если позволите, я вернусь в свою комнату.
– Хорошо, – поднялся со своего дивана султан, – все это принесут в твои покои. Тебе понравилось здесь?
– Да, Повелитель.
Абдул-Хамид нахмурил брови, но Эме глазами показала на стоявшего совсем рядом с беседкой Махмуд-бея, и султан рассмеялся:
– Прощаю.
