Тени плескались по стенам, вздымаясь и опадая, темнота приходила волнами. Мир тек вокруг Ига, и тот старался удержаться на поверхности. Какой-то своей частью он хотел погрузиться, убежать от боли, прикрутить громкость в своем изуродованном теле. Он уже отплывал от себя, боль уравновешивалась сонным растущим ощущением плавучести. Над головою медленно струились звезды, слева направо, словно он лежал на спине в Ноулз-ривер, отдавшись течению.

Над ним склонился встревоженный, озабоченный Терри.

— Все путем, Иг, все путем. Я сейчас тут кой-кому позвоню. Мне нужно сбегать к машине за телефоном.

Иг улыбнулся, пытаясь его успокоить; он хотел сказать Терри, что всего-то и надо, что его поджечь. Канистра стоит у стены, плеснуть на него бензином, кинуть спичку, и все будет в порядке. Но ему не хватало воздуха, чтобы вытолкнуть из себя слова. И горло его было слишком ободрано, чтобы что-либо говорить. Ли Турно проделал над ним серьезнейшую работу.

Терри сжал ему руку, и Иг случайно узнал, что его старший братишка в седьмом классе списал ответы на тест по географии у мальчика, сидевшего перед ним.

— Я сейчас вернусь, — сказал Терри. — Ты меня слышишь? Буквально через минуту.

Иг кивнул, благодарный, что Терри взял на себя все заботы.

Терри отпустил руку Ига, встал и исчез из виду.

Иг слегка откинул голову и посмотрел на красноватый свет свечей, колыхавшийся между старыми кирпичами. Непрерывное движение света убаюкивало, углубляло чувство зыбкого парения. Потом пришла мысль, что, если есть этот свет, дверца топки должна быть открыта. Правильно, ее открыл Ли, когда что-то искал на полу.

А затем Иг понял, что сейчас будет, и это понимание выбило его из сонного ступора. Терри сейчас увидит телефон, Гленнин телефон, аккуратно положенный в топке на одеяло. Нельзя, чтобы Терри совал туда руку. Терри, который в четырнадцать лет едва не умер из-за того, что его ужалила пчела, уж ему-то точно нужно держаться, на хрен, подальше от этой топки. Иг попытался крикнуть брату, предостеречь, но все, что у него получилось, — это какой-то надтреснутый свист.

— Минутку, Иг, — сказал Терри из другого конца помещения. Он говорил словно сам с собой. — Потерпи немного, Иг… Подожди! Эй, Иг, нам крупно повезло. Никуда ходить не надо, телефон здесь.

Иг повернул голову и вновь попытался его остеречь, даже сказал целое слово: «Терри». Но затем его горло снова мучительно сжалось, и больше он ничего не сказал, да к тому же Терри даже не оглянулся на звук своего имени.

Он просунулся головой в дверцу и взял телефон с комкастого одеяла. При этом один из углов распрямился, и Терри замер, увидев петли лежавшей под одеялом змеи, чешуйки, похожие в свете свечей на отшлифованную медь. Послышался сухой, кастаньетный стук гремушек.

Змея развернулась и ударила Терри в запястье со звуком, который был слышен Игу даже на расстоянии двадцать пять футов, словно комком теста в стенку. Телефон отлетел в сторону. Терри закричал и резко выпрямился, врезавшись черепом в чугунную дверцу. От удара он рухнул на матрас, вскинув предварительно руки; его голова и плечи повисли внутрь топки.

Змея так и не выпустила его запястья. Терри схватил ее и дернул. Зубы чернохвостого гремучника располосовали ему руку и высвободились; тогда он снова свернулся и снова ударил, вонзив зубы в левую щеку Терри. Терри схватил его за середину тела и дернул, змея его отпустила, подобралась в комок и ударила в третий раз, затем в четвертый. При каждом ударе раздавался звук, словно кто-то тренировался с боксерской грушей.

Терри выбрался из топки и упал на колени, теперь он держал змею почти за конец хвоста. Он оторвал ее от себя, вскинул вверх и ударил об пол, словно выбивая из нее пыль. По бетонному полу разлетелись кровь и змеиные мозги. Терри откинул ее от себя, она развернулась и упала на спину. Ее хвост бешено бил по полу. Затем это дерганье стало утихать, хвост уже мирно качался из стороны в сторону, а потом и совсем замер.

Терри стоял перед топкой на коленях, опустив голову, как человек углубленный в молитву, преданный прихожанин церкви Святой Всеобъемлющей Топки. Его плечи поднимались и опускались, поднимались и опускались в такт дыханию.

— Терри, — сказал Иг почти разборчиво, но Терри не повернул голову и не посмотрел на него.

Если Терри его и слышал — Иг не был в этом уверен, — значит, он не мог ответить. Терри приходилось экономить каждый драгоценный глоток воздуха для непомерных усилий по заполнению легких новой порцией воздуха же. Если это анафилактический шок, то в ближайшие минуты ему потребуется адреналин, или его задушат, раздувшись, ткани его собственного горла.

Гленнин телефон был где-то в топке, не дальше тридцати футов, но Иг не знал, куда Терри его уронил, и не хотел ползать в его поисках, пока Терри будет задыхаться. Он чувствовал себя очень слабым и не был даже уверен, что залезет в дверцу топки, ведь это два с половиной фута от пола. А канистра стояла прямо у двери.

Иг знал, что начало будет самым трудным. Одна уже мысль о том, чтобы повернуться на бок, зажгла огромную, непомерно сложную сеть боли в плече и в паху, в сотне горящих волокон. Чем больше он будет раздумывать, тем хуже все будет. Он повернулся на бок и почувствовал, словно иззубренное лезвие, воткнутое в его плечо, покрутили туда-сюда — изощренная пытка. Он закричал — хотя и не знал до этого, что может кричать, — и закрыл глаза.

Когда в голове у Ига прояснилось, он вытянул уцелевшую руку, вцепился в бетон и протянул себя примерно на фут. И снова закричал. Он попытался отталкиваться ногами, но не чувствовал их, не чувствовал ничего ниже этой резкой, неотвязной боли в коленях. Его юбка промокла от крови. Придется, наверное, выбросить.

— А ведь это была моя любимая, — прошептал он, прижимаясь носом к полу. — Я собирался надеть ее на танцы.

И рассмеялся — сухой грубый гогот, звучавший совершенно бредово. Правой рукой он подтащил себя еще на фут, и сотни ножей впились в его левое плечо, боль перекинулась на грудь. До двери не стало ближе. Иг едва снова не рассмеялся, настолько все это было тщетно. А затем рискнул посмотреть на брата Терри все еще стоял перед топкой на коленях, но голова его настолько опустилась, что лоб почти касался пола. С того места, где находился Иг, он уже не мог заглянуть через топку в дымоход. Вместо этого он смотрел на полуоткрытую железную дверь, вокруг которой колыхалось пламя свечей, и…

…там дверь, вокруг которой колебался свет.

Он был очень пьяный. Он не был таким пьяным с той ночи, когда убили Меррин, и хотел быть еще пьянее. Он нассал на Приснодеву. Он нассал на крест. Он обильно нассал на собственные ноги, и это было смешно. Он заталкивал свое хозяйство себе в штаны и как раз запрокинул голову, чтобы глотнуть из бутылки, когда увидел над собой в развилке старого мертвого дерева днище древесной хижины, расположенное не дальше пятнадцати футов от земли, и широкий прямоугольник люка, обрисованный неверным светом, пробивавшимся вокруг него. В темноте едва читались слова, написанные на люке: «Блаженны вы будете, сюда войдя».

— Хм, — сказал Иг, рассеянно затыхая бутылку пробкой и роняя ее на землю. — А вот и ты. Я тебя вижу.

Древесная Хижина Разума хорошо над ним пошутила — над ним и над Меррин, прячась от них все эти годы… Ее не было здесь никогда, в том числе и в те разы, когда он приходил на место, где была убита Меррин. Или, может быть, она была здесь всегда, но его мозг не был так настроен, чтобы, ее увидеть.

Застегнув рукой молнию, он покачнулся и продвинулся…

…еще на фут по гладкому бетонному полу. Он не хотел поднимать голову, чтобы посмотреть, как далеко он продвинулся, боялся, что находится не ближе к двери, чем несколько минут назад. Он вытянул правую руку и…

…схватился за нижнюю ветку и начал карабкаться. Его нога соскользнула, и, чтобы не упасть, ему пришлось вцепиться в сук. Он закрыл глаза, чтобы переждать мгновенное головокружение, когда казалось, что дерево вот-вот вырвется из земли и упадет вместе с ним. Придя в себя, он полез дальше, двигаясь с предусмотрительным гибким изяществом дьявола. Вскоре он оказался на ветке, расположенной прямо под люком, и попытался этот люк открыть. Но люк был чем-то придавлен изнутри и только громко стукнул в своей раме. Изнутри донесся негромкий вскрик, очень знакомый ему голос.

— Что это? — испуганно спросила Меррин.

— Эй! — крикнул другой голос, еще больше ему знакомый, его собственный. Доносившийся изнутри древесной хижины, он звучал глухо и удаленно, но даже так Иг узнал его сразу. — Эй, есть там кто-нибудь?

Какой-то момент Иг не мог двигаться. Они были там, по ту сторону люка, Меррин и он сам, все еще молодые и здоровые и очень друг друга любящие. Они были там, и было еще не поздно спасти их от худшего, что придется на их долю, и он быстро поднялся и ударил плечами в створку люка…

…и открыл затуманенные глаза. И проморгался, на что ушло довольно много времени, может быть, целых десять минут. Его сердце билось редко и напряженно. Его левое плечо, бывшее прежде горячим, стало мокрым и холодным. Этот холод его беспокоил. Трупы всегда холодеют. Он поднял голову, чтобы разобраться в обстановке, и обнаружил себя в ярде от дверного проема и шестифутового обрыва, о котором старался не думать. Жестянка с бензином была там, внизу, чуть справа. Все, что ему нужно, — это пролезть через дверь и…

…он может рассказать им, что будет дальше, может их предупредить. Он может сказать младшему себе, чтобы любил Меррин бережнее, доверял ей, все время держался с ней рядом, что времени у них мало, и он бил по люку еще и еще, но каждый раз крышка только приподнималась на дюйм или около и с грохотом ложилась на место.

— Кончай это, на хрен! — крикнул в древесной хижине младший Иг.

Иг помедлил, готовясь к новому заходу на люк, и сдержал себя, вспомнив, как он сам был по другую сторону этого люка.

Он боялся открыть люк, едва набрался мужества освободить его крышку, когда нечто, поджидавшее снаружи, перестало ломиться внутрь. И ничего там не было. Его там не было, вернее — их.

— Послушайте, если кто-то там есть, — сказал по ту сторону люка тот, кем он прежде был. — Ну ладно, вы вдосталь позабавились, у нас уже поджилки трясутся. Сейчас мы выйдем.

Скрипнули ножки отодвигаемого кресла, Иг толкнул люк, и в тот же самый момент младший Иг его распахнул. Игу показалось, что он на мгновение увидел, как мимо него проскользнули две тени, но, наверное, виной тому были его фантазия и свет свечей, оживлявший темноту.

Они забыли загасить свечи, и, когда Иг просунул в люк голову, те еще горели, так что…

…он просунул голову в люк, и все его тело кувыркнулось вслед за ней. Он ударился о землюплечами, и через его левую руку проскочил черный электрический разряд, взрыв такой сокрушительной силы, что должен был разнести его на куски. И развесить эти куски по деревьям. Он перекатился на спину и долго лежал с открытыми глазами.

Мир дрожал от силы удара, Иговы уши полнились атональным гудением. Когда он взглянул на ночное небо, это было как конец немого кино: черный круг начал ужиматься, уничтожая мир, оставляя его…

…одного в темноте древесной хижины.

Свечи превратились в жалкие огарки. Толстые блестящие потеки воска почти полностью заслонили дьявола, примостившегося у основания меноры. Комната была освещена неверным мерцающим огнем. Слева от открытого люка стояло кресло с пятнами плесени. На стенах колебались тени фигурок, двух Божьих ангелов и инопланетянина. Дева Мария валялась на боку, в точности как он ее и оставил.

Иг окинул все это взглядом. Казалось, с того времени, как он здесь был, прошли не годы, а несколько часов.

— Так в чем же смысл? — спросил он. Сперва ему казалось, что он говорит сам с собой. — Если я не могу им помочь, так зачем же приводить меня сюда?

С каждым словом он все больше распалялся. Его грудь теснилась от жара; свечи были очень дымные, и комната насквозь ими пропахла.

Нет, должна быть какая-то причина, он должен что-то здесь найти. Возможно, что-нибудь такое, что они забыли. Он посмотрел на приставной столик с фарфоровыми фигурками и заметил, что его ящичек открыт примерно на четверть дюйма. Он вытащил ящик совсем, в надежде, что там что-то есть, что-то, что можно использовать, что-то, могущее чему-то научить. Но там не было ничего, за исключением спичечного коробка. На наклейке, откинув голову, заходился хохотом черный дьявол. И было название «Спички „Люцифер“», написанное витиеватым шрифтом под девятнадцатый век. Иг схватил коробок, посмотрел на него и сжал в кулаке, чтобы раздавить. Но не сделал этого. Он стоял с коробком в руке и глядел на маленькие фигурки, а затем обратил внимание на пергамент, лежавший под ними.

Когда он был в этой хижине последний раз, когда Меррин была жива, а мир благожелателен, текст был написан на иврите, и Иг его абсолютно не понимал. Он думал, что это филактерия, отрывок из Писания, но в колышущемся свете свечей черные буквы., похожие на живые тени, волшебным образом прикрепленные к пергаменту, таинственно сложились в обычные английские слова:

Иг смотрел, совершенно не уверенный, что теперь, когда он знает, что там написано, он понимает текст хоть немного лучше. Ему нужна была только Меррин, а ее он никогда не получит, и ему хотелось сжечь это долбаное местечко на хрен, а курение не было запрещено, и не успев еще понять, что же это он делает, он взмахом руки смел со столика все, что на нем было, отшвырнул зажженную менору в дальний угол комнаты, посшибав маленькие фигурки. Инопланетянин скатился на пол. Ангел, похожий на Терри, державший трубу у губ, упал в полуоткрытый ящик. Второй ангел, тот, что высокомерно стоял над Марией, упал на столик и раскололся. Его высокомерная голова откатилась в сторону. Иг яростно повернулся…

…болезненно повернулся и увидел бензиновую канистру там, где он ее и оставлял, у каменной стены, ниже и направо от дверного проема. Он протиснулся сквозь бурьян и зацепил рукой канистру; раздались металлический звон и плеск. Найдя ручку канистры, он за нее потянул. Канистра была на удивление тяжелая, словно полная жидкого бетона. Иг пощупал канистру сверху, нашел коробку спичек «Люцифер» и отложил ее в сторону.

И немного полежал, набираясь сил для заключительного действия. Его правая рука непрерывно дрожала, и он не был уверен, что сможет сделать то, что нужно сделать. В конце концов он решил, что дальше будет только хуже, и попытался поднять канистру, вылить ее на себя.

Бензин хлынул на Ига остро пахнущим сверкающим дождем; он ощутил в поврежденном плече неожиданный всплеск жгучей боли. Он непроизвольно закричал, из его рта рванулось облако серого дыма. Его глаза наполнились слезами. Ошеломляющая боль заставила его выпустить канистру и сложиться пополам. Его дрожь грозила превратиться в самые настоящие судороги. Он стал водить по земле правой рукой и даже не понимал, зачем это, пока не нащупал, спичечный коробок.

Еле слышно доносились треск сверчков и гул машин, пролетающих по шоссе. Иг открыл спичечный коробок, и спички посыпались из его дрожащей руки. Он подцепил одну из немногих оставшихся и провел ею по чиркалке. Над спичкой появился язычок белого пламени.

Свечи упали и разлетелись во все стороны. В большинстве своем они продолжали гореть. Серый резиновый инопланетянин подкатился к одной из них и начал быстро чернеть и плавиться. Один глаз проплавился насквозь, и стало видно, что фигурка пустая. Еще три свечи оказались у стенки, прямо под окном; августовский ветерок осторожно трепал белые занавески.

Иг схватил занавески в кулак, сорвал их с окна и бросил на горящие свечи. Пламя взлетело по дешевому нейлону и бросилось к его рукам. Иг отпустил занавески.

Что-то хрустнуло под ногой, словно он наступил на электрическую лампочку. Опустив глаза, Иг увидел фарфоровую статуэтку дьявола. Тело дьявола было раздавлено, уцелевшая голова качнулась пару раз на неровном полу и замерла. Она маниакально улыбалась, демонстрируя полный набор зубов.

Иг наклонился и подобрал фарфоровую голову с пола. Стоя в горящей древесной хижине, он рассматривал культурное, симпатичное лицо Сатаны, изящные иголочки его рогов. По стене взбегали языки пламени, под потолком скапливался черный дым. Пламя пожирало все подряд, и кресло, и приставной столик. Похоже, маленький дьявол взирал на это с одобрением. Он не мог не одобрить человека, умевшего сжигать. Но Иг уже сделал все, что нужно было сделать, и пора было двигаться дальше. Мир полнился другими огнями, только и ждавшими, чтобы их зажгли.

Он секунду покатал фарфоровую головку между пальцами, а затем повернулся к приставному столику, взял Деву Марию, поцеловал в маленькое личико и сказал: «Прощай, Меррин». И аккуратно ее поставил.

Затем он взял ангела, стоявшего перед ней. Когда-то лицо у ангела было властное и высокомерное, типа не-смей-меня-трогать, но теперь голова отлетела и куда-то закатилась. Иг приставил на пустое место голову дьявола, решив, что Деве Марии будет веселее в компании того, кто умеет позабавиться.

Дым не давал Игу дышать, жег ему глаза. Его кожа туго натянулась от нестерпимого жара. Иг пробрался к люку, но прежде чем сквозь него пролезть, посмотрел, что на нем написано; он точно помнил, что изнутри тоже есть какая-то надпись, сделанная белилами. Надпись гласила: «Блаженны вы будете, когда уйдете». Иг хотел рассмеяться, но не рассмеялся. Вместо этого он погладил рукой крышку люка, сказал: «Аминь» — и опустился в отверстие.

Поставив ногу на толстый сук, расположенный прямо под люком, он последний раз огляделся, древесная хижина была в самом центре огненной бури. От жара из досок вылетали сучки. Горящее кресло ревело и шипело. За все про все он был собой доволен. Без Меррин это местечко только и годилось, что на растопку. То же самое и весь мир, насколько дело касалось Ига. Он захлопнул за собой люк и начал медленно, осторожно спускаться. Ему нужно было вернуться домой. Ему нужно было отдохнуть.

Нет. Больше всего ему было нужно добраться до горла человека, отнявшего у него Меррин. Что там было написано на пергаменте в Древесной Хижине Разума? Что по пути отсюда ты получишь то, что тебе нужно? Будем надеяться.

Он остановился только однажды, на полпути к земле, чтобы, прислониться к стволу и потереть ладонями виски. Там нарастала тупая, опасная боль, давление чего-то, с острыми кончиками вылезавшего из его головы. Господи! Если уже сейчас он так себя чувствует, можно себе представить, какое похмелье разыграется утром.

Иг выдохнул — не заметив бледного дыма, рванувшегося из его ноздрей, — и продолжил спускаться с дерева, а небо над ним пылало.

Он смотрел на спичку, горевшую в руке ровно две секунды — Миссисипи раз, Миссисипи два, — а затем она догорела до пальцев, до бензина, и он запылал с глухим ударом и шипением, взорвался, как петарда.