Шагая под городом, я прибыл к пересечению двух больших тоннелей, когда внезапно раздался грохот: промчался поезд подземки. Только ее линии находились глубже ливневых тоннелей. Если какую-то часть подземки вдруг заливало, воду откачивали в эти тоннели. В прошлом тысячелетии ее откачивали в обычную канализацию, но однажды нечистоты, наоборот, хлынули в подземку и залили две мили путей. На очистку ушли недели, и проводили ее бригады в костюмах химзащиты. После этого схему откачки воды пересмотрели.

Большой город – наполовину чудовище и наполовину машина, с артериями чистой воды и венами грязной. Нервы – телефонные и электрические кабели, кишки – трубы, канализационные, газовые, с горячим паром. Плюс клапаны, фильтры, вентиляторы, счетчики, двигатели, трансформаторы и десятки тысяч связанных между собой компьютеров. Хотя горожане спят, сам город – никогда.

Город кормил меня и обеспечил секретным убежищем, за которое я оставался перед ним в неоплатном долгу, но я по-прежнему не полностью доверял ему и немного боялся. Логика настаивала, что город, несмотря на свою сложность, всего лишь средоточие вещей, домов, машин и систем, что нет у него сознания или намерений. И однако пусть сами горожане не подозревали о моем существовании, я частенько чувствовал, что город обо мне знает и наблюдает за мной.

Если у города была жизнь, отличная от жизни горожан, тогда он мог быть как добрым, так и жестоким. Будучи созданием мужчин и женщин, он, естественно, разделял их грехи, так же как добродетели.

Грохот поезда подземки затих, и, миновав пересечение огромных тоннелей, я повернул налево, в подводящий тоннель, который поднимался к поверхности под бо€льшим углом, чем главные. Здесь технологические дорожки вдоль стен отсутствовали, и размеры тоннеля заставляли меня сутулиться и наклонять голову.

Я так хорошо знал все подземные авеню и переулки, что мог найти дорогу и без фонарика. Но, пусть я решался выходить на поверхность только ночью, а дни проводил глубоко под землей, родился я для света, и мне хотелось видеть его чаще, чем позволяли обстоятельства.

Я подошел к нише в стене по правую руку. Формой она напоминала половину цилиндра, сложенную из бетонных блоков. Из потолка ниши вверх уходил канализационный колодец, такой же, как любой другой, только над головой, а не под ногами.

Сверху колодец плотно закрывал тяжелый чугунный люк с утопленной гайкой на периметре. Из рюкзака я достал лежащий в нем инструмент, железный стержень длиной с фут, с Т-образной ручкой на одном конце и чем-то вроде торцевого ключа на другом. Когда головка ключа надевалась на гайку и поворачивалась, краевая задвижка, расположенная в люке, выходила из гнезда в железном кольце колодца, и люк откидывался на петлях.

Отец моего отца позаимствовал этот ключ из грузовика технической службы департамента обслуживания городских коммуникаций задолго до своей смерти. Ключом этим я дорожил, как ничем другим. Я бы потерял большую часть свободы, которой наслаждался, какой бы она ни была, если б остался без этого ключа.

Вернув ключ в застегивающееся на молнию отделение моего рюкзака, я взял фонарик в зубы, схватился за край колодца, подтянулся и вылез через открытый люк в подвал центральной библиотеки города. Там стояла тишина, приличествующая такому месту; меня встретил сухой, но не холодный воздух.

В первом часу воскресного утра огромное здание, конечно же, пустовало. Уборщики давно ушли. По воскресеньям библиотека не работала. Возникни у меня такое желание, библиотека находилась бы в полном моем распоряжении до утра понедельника. Но я собирался провести в этих стенах лишь несколько часов, прежде чем отправиться в другое место, чтобы пополнить продуктовые запасы моего бункера.

Система климат-контроля, гарантирующая заданные температуру и влажность, действовала не только в залах библиотеки, но и в огромном подвале, где ряды массивных колонн поддерживали сводчатый каменный потолок. Между колоннами расположились металлические шкафы, каждый на бетонном постаменте высотой в фут. Некоторые для папок с бумагами, другие – гораздо шире, для чертежей и подборок газетных номеров. Бумага с годами становилась совсем хрупкой, не выдерживала собственной тяжести, и подборки могли храниться только плашмя.

В этом архиве хранилась вся история города, чем и обусловливался доступ к системе ливневой канализации. Одним колодцем дело не ограничивалось. В случае прорыва водовода или другой маловероятной катастрофы люки тут же открыли бы, гарантируя, что вода не поднимется выше бетонных постаментов, на которых стояли металлические шкафы.

Мне нравилось это огромное пространство, колоннады, сводчатые потолки, напоминавшие мне фотографии резервуаров, построенных Франсуа д’Орбе под Водным партером и садом Версальского дворца. В луче фонарика тени колонн откидывались, словно огромные черные двери.

Подвал обслуживали два лифта, обычный и грузовой, но я никогда ими не пользовался. Считал лестницу более тихой и безопасной. На этот раз выбрал ту, что находилась в юго-восточном углу подвала.

Разумеется, в библиотеку меня тянули книги. Хотя отец и его отец собрали немало книг, выброшенных теми, что жили наверху, да и я мог брать книги в лавках старьевщиков, где отоваривался после их закрытия, многие книги я мог найти лишь в центральной библиотеке.

Лестница привела меня в зал периодических изданий, со стенами, обшитыми панелями орехового дерева, где читатели могли познакомиться с газетами и журналами. Короткий коридор вел в главный читальный зал, архитектурный шедевр площадью в шестнадцать тысяч квадратных футов, поднимающийся из моря коричневых мраморных плит. В этом огромном помещении хранилась часть книжного собрания библиотеки, но главным образом его занимали деревянные столы, за которые одновременно могли усесться пятьсот читателей.

Раньше в этот поздний час читальный зал освещался только волшебным, янтарным светом города, который просачивался через высокие арочные окна. На этот раз горели многие лампы.

Я чуть не ретировался, но интуиция посоветовала мне подождать, присмотреться, понять.

Десятилетия тому назад ночные сторожа патрулировали многочисленные залы и коридоры центральной библиотеки. Но в стране, которая едва не докатилась до банкротства, самой предпочтительной системой безопасности считаются крепкие замки и охранная сигнализация по периметру, потому что она не требует зарплат, медицинской страховки и пенсионного обеспечения.

Проходы между восьмифутовыми полками с книгами, которые библиотекари называют стеллажами, располагались по направлениям север – юг и восток – запад. На подходе к этому лабиринту я услышал шаги, едва слышные даже в библиотечной тишине, шаги невероятно легкие и быстрые: так мог бежать только ребенок, над которым нависла угроза неминуемой смерти.

И впереди, на перекрестке проходов между стеллажами, справа, то есть с севера, появилась хрупкая девушка-подросток, быстрая, как газель, бегущая с грацией балерины, едва касаясь пола пальцами ног. На ней были серебристые туфли, совсем как крылатые ноги Меркурия, но в остальном она отдавала предпочтение черному. Мне показалось, что ее длинные волосы тоже черные, блестящие под светом ламп, как поверхность пруда под луной. Она появилась лишь на мгновение, чтобы исчезнуть. Чувствовалось, что спасает свою жизнь.

Преследователя я не слышал, но ее очевидный страх предполагал, что он совсем близко. Если за ней гнались, то я не знал – и представить себе не мог – преследователя, который мог бежать быстрее, чем она.

Я с осторожностью вошел в проход между стеллажами. Люстры, свисавшие с потолка, который отделяли от пола добрых пятьдесят футов, не горели. Проход, по которому пробежала девушка, пустовал по всей длине, освещенный стальными бра, инкрустированными бронзой и стилизованными под старинные подсвечники. Они крепились достаточно высоко к металлическим рейкам шириной в шесть дюймов, которые разделяли полки.

Стеллажи делились пополам сплошной перегородкой, поэтому я не мог заглянуть поверх книг в соседние проходы. Мягко ступая, продолжал идти на восток, добрался до следующего прохода север – юг, параллельного первому, но и в нем девушку не обнаружил.

Стеллажи образовывали большую решетку – не лабиринт, как в старой видеоигре «Миз Пакман». Но мне казалось, что совсем это не решетка, а что-то куда более запутанное, и шел я осторожно, выглядывая из-за углов, поворачивая то в одну сторону, то в другую, как подсказывала мне интуиция.

Теперь я шел на юг, приближаясь к перекрестку, где намеревался повернуть налево, когда что-то услышал, возможно, едва слышный скрип туфли с мягкой резиновой подошвой. Я замер между двумя бра, не в тени, но и не ярко освещенный.

Высокий худощавый мужчина проскочил перекресток передо мной, справа налево, вероятно так уверенный в местонахождении девушки, что даже не взглянул в тот проход, где стоял я. Через мгновение исчез. Я подумал, что периферийным зрением он уловил мое присутствие и сейчас вернется, чтобы заглянуть в проход, но нет, он продолжил преследование. Был он в брюках от костюма, белой рубашке с закатанными рукавами и галстуке. Не хватало только пиджака. Из этого я сделал вывод, что он не просто работал здесь, но и занимал высокую должность. Но что-то в нем – может, маниакальная решимость найти девушку, или закаменевшее лицо, или пальцы, сжатые в кулаки, – подсказывало мне, что девушке крепко не поздоровится, если он все-таки ее найдет, и он постарается сделать так, чтобы об этой встрече никто больше не узнал.

Я решился последовать за ним, но к тому времени, когда обогнул угол, в проходе его не увидел. Пусть я хорошо знал библиотеку, этот лабиринт принадлежал ему – не мне. И если он являл собой Минотавра, а я примерял к себе роль Тесея, который уничтожал таких чудовищ, тогда все могло закончиться печально для положительного героя, учитывая, что я никогда не убивал ни монстров, ни кого-то еще.

Девушка вскрикнула, и тут же раздался крик мужчины: «Сучка, маленькая сучка! Я тебя убью!» Девушка вскрикнула вновь. Грохот от лавины падающих книг подсказал, что кто-то необычным образом использовал источники знания.

Акустика в этом огромном зале путала карты. Золоченые сводчатые потолки, стены из известняка, мраморный пол, стеллажи, набитые книгами, впитывали и отражали звуки, и вскоре казалось, что битва идет во всех проходах, со всех сторон. И тут же все стихло.

Я застыл на перекрестке, склонив голову, потом повернулся на триста шестьдесят градусов, сердце ухало. Я боялся, что с ней что-то случилось. Вспомнил, что Минотавр в пещерах под Критом жрал человеческую плоть.