В 1930-х годах построенный в стиле арт-деко кинотеатр «Египтянин» считался архитектурным чудом. По прошествии стольких лет заброшенное и обветшалое здание все равно оказывало магическое воздействие. Захватывающее дух великолепие оставалось, несмотря на разрушающийся фасад, несмотря на уродующие его граффити, разноцветье люминесцирующих красок. Вандализм светился различными оттенками зеленого и оранжевого, желтого и синего. Я видел инициалы хулиганов, акронимы, которые ничего для меня не значили, грубо нарисованных змей, рыб, лица зомби, символы, которые не мог истолковать, но также свастику и полумесяц, обнимающий пятиконечную звезду. По словам Гвинет, на заключительном этапе коммерческой жизни в «Египтянине» показывали фильмы «только для взрослых». Рекламное табло над козырьком, которое когда-то украшали названия фильмов, ставших американской классикой, заполняли скабрезные двусмысленности, а то и что-нибудь простенькое, вроде «ОБЕЗУМЕВШИЙ ОТ СЕКСА». Но эта бизнес-модель просуществовала недолго, оказалась жизнеспособной лишь до той поры, когда порнофильмы стали элементом домашнего досуга, а в наши дни стены «Египтянина» превратились в доску объявлений для варваров. На рекламном табло осталось только одно слово: «ЗАКРЫТО». Эти большие черные буквы выглядели зловещими. Я подумал, что может прийти день, когда слово это будет написано на каждой двери этого когда-то сверкающего, но превратившегося в руины города.

Гвинет остановила внедорожник перед кинотеатром.

– Они собираются снести его и построить здесь хоспис. Но новые законы в сфере здравоохранения – болото, а каждый бюрократ – аллигатор.

– Странное место для встречи.

– За его домом могут следить, поэтому я не рискнула пойти к нему.

– Если за ним следят, он может привести сюда «хвост».

– В молодости он служил в морской пехоте. Офицером разведки. Так что слежку он бы почувствовал и предложил бы перенести встречу в другое место.

По глубокому снегу мы поспешили к центральной из девяти двустворчатых дверей. Она знала, что ее откроют для встречи. В фойе пахло плесенью, мочой и прогорклым маслом для попкорна, таким старым, что даже тараканы не пожелали кормиться его потеками.

Свет фонаря Гвинет открывал желтые египетские иероглифы, выложенные в черном граните пола, потрескавшегося и грязного. Мы словно превратились в археологов, спустившихся в усыпальницу, обнаруженную глубоко под песком пустыни, где тело фараона, набальзамированное и завернутое в льняную материю, ждало прибытия Анубиса, чтобы тот отправил его душу в Дом мертвых.

Мусор шуршал под ногами, когда мы пересекали просторное темное помещение, направляясь к открытой двери в одном углу, из-за которой через порог выплескивался свет. В дни выпусков новостей, короткометражных комедий и сеансов, когда сразу показывались два фильма, там располагался кабинет управляющего. Теперь в пустой комнате нас ждал только Тигью Хэнлон.

Защищенный перчатками, капюшоном и балаклавой, я переступил порог. Наклонил голову и не собирался поднимать ее, но опекун девушки полагал, что нужды в этом нет.

Голосом – спокойным, но твердым, мелодичным и серьезным – мистер Хэнлон напомнил мне отца, чем сразу расположил к себе.

– Аддисон, я знаю твои условия, знаю, что ни при каких обстоятельствах не должен на тебя смотреть, и готов их выполнять. Я давно привык к правилам, установленным Гвинет, и она наверняка говорила тебе, что никогда их не нарушал. Я не буду на тебя смотреть, даже искоса. Договорились?

– Да. Хорошо.

– Гуини сказала мне, что я могу тебе говорить, а о чем мне лучше промолчать, и я выполню эту ее просьбу. Но я чувствую, что тебе надо знать, как я выгляжу, чтобы представлять себе, с кем имеешь дело. В ближайшие часы вопрос доверия будет очень важным. И тебе будет проще доверять мне, если ты взглянешь на меня и увидишь, что обмана во мне нет. С этого момента я сосредоточу внимание исключительно на дорогой Гуини.

Я осторожно поднял взгляд с его высоких ботинок на молнии к черным брюкам, длинному пальто, белому шарфу, виднеющемуся под воротником. В руке он держал синюю матросскую вязаную шапку.

– Телфорд прямо этого по телефону не сказал, только намекнул, но Саймон… – голос Гвинет дрогнул, – …они убили его.

– Да пребудет с ним бог, – ответил мистер Хэнлон. – Нелегкая жизнь, а теперь мученическая смерть.

Его голова с большим лбом и узкими челюстями и подбородком напоминала грушу, поставленную на хвостик. Несмотря на некоторую непропорциональность, доброе лицо служило убедительной рекомендацией. Поредевшие седые волосы спутались, когда он снимал шапку, напоминали перышки молодой птицы. Для мужчины его возраста лоб оставался на удивление гладким, а сетка морщин в уголках глаз свидетельствовала, что он чаще смеялся, чем хмурился.

– С каждым днем мне все труднее сдерживать его, – продолжил опекун Гвинет. – Он хочет перебросить большую часть основной суммы в центральный фонд, для своих любимых проектов, и думает, что есть способ обойти установленные ограничения. Я ему говорю, что все эти средства твои, пока ты не умрешь, но в голове у него роятся все новые и новые планы, и он не дает мне покоя. Он понимает, что ты защищена положениями закона, но не уважает их. Продолжает говорить, что твой отец оставил тебе слишком много денег, даже намекает, что состояние было заработано нечестным путем, а это чистое вранье для любого, кто знал твоего отца.

– Это не имеет значения, – ответила Гвинет. – Я бы отдала ему все хоть завтра, если бы, отдавая, могла… что-то изменить. Ты знаешь, больше это не имеет значения.

Мягкое лицо мистера Хэнлона не могло выражать злость, но на нем отразились тревога и печаль, испугавшие меня. Судя по завершающим словам девушки и помрачневшему лицу ее опекуна, я подумал, что она страдает не только от социофобии, но и от чего похуже, неизлечимой болезни, протекающей без видимых симптомов.

– Гуини, ты по-прежнему уверена, что время пришло?

– А ты нет? – ответила она вопросом.

После паузы он кивнул.

– Да. Боюсь, ты права.

– Тот факт, что ты позвонил мне сегодня по поводу этих сведений, что они наконец-то попали в твои руки… это подтверждение.

Из кармана пальто мистер Хэнлон достал ключ на зеленом эластичном пластиковом шнурке. Передал Гвинет.

– В его окружении только двое точно знают, кто он на самом деле. Один – его секретарь. У него комната на первом этаже. В дальней части дома, но в этом он участвовать не будет.

– Этого и не требуется. Он сделал предостаточно.

Мне оставалось только гадать, о ком они говорят, потому что спрашивать я считал себя не вправе. Если мне что-то следовало знать, я не сомневался, что Гвинет введет меня в курс дела.

– Система обеспечения безопасности работает, но звуковая сигнализация отключена, поэтому сирена не завоет. Пульт управления тоже не подаст сигнал тревоги, если ввести контрольный код.

Гвинет взяла у него полоску бумаги с напечатанными четырьмя цифрами и звездочкой.

– Хотя сирены не будет, служба мониторинга охранной компании зафиксирует проникновение в дом, и у тебя будет только одна минута, чтобы набрать код на пульте и предотвратить выезд группы быстрого реагирования.

Хотя я привык проникать в запертые помещения, где находиться мне не полагалось, никогда раньше я не проделывал этого с намерением совершить преступление. От слов мистера Хэнлона мне стало как-то нехорошо, хотя я и представить себе не мог, что Гвинет может нарушить закон. Я так сильно любил ее, что доверял всем сердцем. За какие-то часы доверие перестало быть выбором и превратилось, подкрепленное любовью, в фундамент всех моих надежд на будущее.

– Его личные апартаменты занимают весь третий этаж. То, что тебе нужно, ты найдешь в гостиной. Перед тем как лечь спать, он обычно принимает таблетку лунесты. Поэтому спать должен крепко, в своей спальне, которая расположена в конце длинного коридора. Если ты не будешь шуметь, он и не узнает о твоем присутствии.

Чувствуя, что встреча подошла к концу, я уставился в пол, опасаясь, что мистер Хэнлон забудет про свое обещание и повернется ко мне, чтобы попрощаться, совершенно естественно взглянув в глаза.

Возможно, я мог об этом и не тревожиться, потому что услышал от него:

– Аддисон, позаботься об этой девушке.

– Сделаю все, что в моих силах, сэр. Но, подозреваю, это она позаботится обо мне.

Я почувствовал улыбку в его словах.

– Ты, вероятно, прав. Наша Гуини – сила природы. – Следующая фраза относилась к Гвинет: – Скоро увидимся?

– Как мы и договаривались.

– Ты действительно уверена, что должна это сделать?

– Более чем.

– Пусть Господь пребудет с тобой, дитя.

– И с тобой.

Вместе с нами мистер Хэнлон вышел в фойе, где мы прошли по иероглифам и силуэтам египетских богов: Осириса, Гора, Исиды, Нефа, Амон-Ра, Анубиса. Он выпустил нас из кинотеатра, а когда мы побежали к «Ленд Роверу», запер двери на ключ.

К тому времени, когда Гвинет завела двигатель и включила фары, ее опекун уже подходил к перекрестку, ссутулившись и наклонив голову против ветра.

– Может, нам его подвезти? – спросил я.

– Идти ему недалеко. За его домом могут следить, так что нам лучше к нему не приближаться.

Она отъехала от тротуара в заваленный снегом город, белый, как свадебный торт. Этот образ инициировал другой, и мысленным взором я увидел фигурку жениха, стоящую на таком торте. Марионетку во фраке. Воображение – это прекрасный, но иногда очень уж тревожащий дар. В моем видении невеста рядом с женихом отсутствовала, но он улыбался, явно ожидая ее появления с минуты на минуту.

– Почему ты сказала ему, что хочешь, чтобы он мне кое-что не рассказывал? Что именно?

– Ты скоро узнаешь.

– У тебя какая-то… болезнь?

– Болезнь? Почему ты так думаешь?

– Ты сказала, что отдашь все свои деньги, если это сможет что-то изменить. Ты сказала, что это больше не имеет значения.

– Ты слишком много тревожишься, Аддисон. Я ничем не больна. Правда. И ты знаешь, я никогда не лгу.

– Я тоже не лгу. Иногда ухожу от ответа. Как ты.

– Ты интересный парень, – изрекла она после паузы.

– Правда?

– Да, и тебе лучше таким оставаться.

– Каким?

– Интересным.

– Я не понимаю.

– Не важно. Я понимаю. А теперь помолчи. Мне надо подумать.

Улицы наконец-то полностью опустели, не считая нас и снегоуборочных машин. Ярко-желтые маячки на крышах кабин превращали снег в золото, а на стенах домов полосы ядовито-желтого света сменялись полосами тени.