Подсвечник на рояле – с толстым основанием из прозрачного стекла и рубиново-красным полушаром с чайную чашку – окружал темно-красный ореол, подсвечивающий черную лакировку «Стейнвея». Возникало ощущение, будто смотришь на костер, горящий под водой.

Мое предчувствие, что этот звонок не сулил ничего хорошего, похоже, подтверждала интуиция Гвинет, потому что, прежде чем ответить, она переключила мобильник на режим громкой связи, чтобы я услышал, о чем пойдет разговор.

– Алло.

В библиотеке прошлой ночью, когда Райан Телфорд гонялся за Гвинет, я слышал, как он прокричал ей несколько слов. И хотя голос не узнал, по сказанному стало понятно, что это он.

– Меня убедили, что ты в санатории после безвременной смерти отца, ультрадорогом дурдоме, забилась под кровать и сосешь кулак, не говоришь ни слова и вылечить тебя невозможно.

В практически темной комнате я стоял у клавиатуры, а она – у другого конца рояля, на безопасном, но и не таком большом расстоянии. Света от дисплея мобильника не хватало, чтобы я мог разглядеть выражение ее лица.

Она промолчала, и через какое-то время Телфорд продолжил:

– Ты невротическая маленькая мышка. Боишься людей, косишь под готку, прыгаешь из одной мышиной норки в другую, но по-своему восхитительная.

– Убийца, – произнесла Гвинет ровным голосом.

– Какое извращенное у тебя воображение. Ты, вероятно, даже представляешь себе, что эксперт по дезинфекции посетил не одну твою норку, а вскоре посетит все восемь.

Вновь Гвинет предпочла промолчать.

– Моя нынешняя бизнес-модель требует наличия партнера. Ты это знала? Он разочарован в недавнем повороте событий, так же как я. Плохо, что у тебя нет партнера, маленькая мышка. Меня печалит, что ты одна в этом жестоком мире.

– Я не одна, – ответила она.

– Ах да, твой опекун. Но надежды на него уже нет.

– Он не давал тебе ни этого номера, ни адресов.

– Нет, не давал. Но он на поводке, знаешь ли, даже в большей степени, чем сам осознает. Если он вдруг дернется, что ж, тогда мне придется встретиться с ним и объяснить законы поводка. Но теперь, когда я знаю, что ты не в санатории и никогда там не была, нам надо встретиться. Меня очень тянет к тебе, мышка.

– Я не одна, – повторила Гвинет. Мне показалось, что она смотрит на меня, но из-за темноты утверждать этого я не мог.

– Какая ты храбрая. Сирота, беспомощная неврастеничка, изолированная собственным неврозом, неопытная. И однако такая храбрая. Храбрая маленькая мышка, ты когда-нибудь представляла себе, каково это, когда тебя сразу заполняют двое мужчин? Я про настоящих мужчин, не таких, как твой драгоценный опекун.

Она отключила связь без комментариев.

Я ожидал, что мобильник зазвонит вновь, и напрасно.

Ее стакан с вином блеснул в свете свечи, когда она поднесла его к губам.

– И что мы теперь будем делать? – спросил я.

– Обедать.

– Но, если он найдет это место…

– Не найдет. Я приготовлю обед, мы поедим, а потом я поиграю тебе на рояле. Может, даже выпью второй стакан «пино гриджио».

В маленькой кухне не хватало места для двух поваров, причем одна из них не терпела прикосновений, а второму приходилось скрывать лицо.

Я вернулся к окну и посмотрел вниз. Снега нападало достаточно много, чтобы после проезда автомобиля не открывался черный асфальт. Мужчина с немецкой овчаркой уже наверняка добрался до дома.

Чистяки, которые стояли на крышах на другой стороне улицы, тоже исчезли. Я задался вопросом: а может, они перебрались на крышу этого дома? Подумал, не открыть ли окно и выглянуть, поискать их характерное свечение.

Но, как и положено замку, в котором хранилось бесценное сокровище, окна не открывались. Легонько постучав костяшками пальцев по стеклу, я понял, что оно необычно толстое. Подумал, что, скорее всего, еще и пуленепробиваемое.