24
Руслан Громов, пилот спасательного вертолета

Если долго не получать желаемое, то может сдаться, что весь мир против тебя. Если слепо верить в свою счастливую звезду, в какой-то момент она может превратиться в дырку в грязной простыне. Если думать, что нет больше сил для борьбы, то придется найти силы, чтобы выкопать могилу.

Руслан не хотел копать себе могилу. Ни себе, ни Ткачеву.

Он сидел в темном шкафу, придерживая дрожащими пальцами скрипучую, норовящую открыться дверцу. Пальцы давно превратились в сгустки напряжения и боли, все замкнулось только на них. Побелевшие, они отчаянно впивались в тонкую рейку, превратившуюся в центр вселенной, в ту точку опоры, которая способна перевернуть всю жизнь одним движением. Не так беспокоили задубевшая от неудобного положения спина, ломящая шея и пульсирующее болью плечо с кажущейся горячей и тяжелой левой рукой, как эти три пальца, которыми Громов буквально закрывал себя от смерти.

Потому что, если дверца откроется или хотя бы скрипнет, он умрет. А вскоре умрет и Илья, оставшийся совершенно один в пустом лесу.

Вертолет не прилетел за ними. Он не поменял курс и не спустился на землю подобно ангелу. Он попросту обогнул подбрасывающую вверх камушки ловушку и ушел на юго-восток.

А раненый и смертельно уставший Громов остался лежать под свистом пуль, рыча вслед улетающей надежде бесполезные проклятия. Потом уткнулся лицом в землю, скрежеща оскаленными зубами, рванул на себя тугую траву, до хруста сжимая кулаки. Лежал и слушал, как щелкают затворные язычки сменяющихся автоматных рожков, как скупыми фразами перекидываются стрелки. И вдруг очень четко себе представил, что произойдет дальше. Сейчас к нему подойдут, не давая поднять головы. Потом выстрелят в затылок или куда-нибудь еще, но смертельно. Потом оттащат тело в одно из фермерских строений и бросят гнить в темноте. А то еще и в какую-нибудь ловушку засунут, чтобы скрыть причину смерти. Теплилась, конечно, мысль, что, может быть, просто хотят поговорить, что-то узнать…

Но, черт возьми, кто думает о разговоре стреляя в спину?

И тогда Руслан побежал. Весь подобрался, как пружина, собрал в кулак не силы, но волю. Прямо с земли бросился вперед, толкая телом душный воздух, и побежал к поселку, зажимая пальцами простреленное плечо. Пробежав несколько метров, нырнул в проем между домом и боксом, жадно хватая ртом воздух. Прижался спиной к бетонному забору и пополз между ним и боксом.

Быстрее, черт возьми! Быстрее! Уже слышны шаги!

Громов вывалился из щели между зданием и забором как раз в тот момент, когда с другой стороны коровника подбежали военные.

– Стой, сука! – заорал рыжий, вскидывая пистолет-пулемет.

Руслан вжал голову в плечи и прыгнул за ржавый молоковоз. Военный не стал стрелять, а ожидаемо рванул напрямик. Он почти пробежал всю площадку перед боксом, когда его рвануло вверх и в стороны, разрывая на куски, словно трухлявую тряпичную куклу. Без крика, без стонов. Раз – и только ошметки во все стороны…

Руслан не стал оглядываться. Ноги сами несли его вперед, и пилот не смог придумать ничего лучше, как приказать им повернуть к школе.

И вот теперь он сидел в шкафу в одном из пустых, покрытых пылью классов. Сидел и боялся скрипнуть дверцей.

Потому что в школе жил «демон».

Пилот, чуть дыша, наклонился вперед и посмотрел в узкую щель между вспухшими от влаги и времени стенками шкафа. В щель виднелся край пола с выцветшим линолеумом, казенно-зеленая стена с полоской побелки под потолком и ворох шевелящихся ворсинок, приютившихся на стыке стены и потолка. Эти ворсинки являлись частью большого, объемного нароста, неподвижно свисающего с потолка.

Чертыхнувшись про себя, Руслан проклял тот миг, когда решил залезть сюда. Спрятаться от преследователя – какая хорошая мысль! Только вот, если преследователь не появится, Громову скорее всего конец.

«Демон» реагировал на звук. На достаточно громкий звук, которым мог стать скрип старой дверцы. Он двигался за источником, пока не настигал его. Что происходило дальше, Руслан мог только догадываться, но он видел в коридорах школы иссохшие мумии неосторожных неудачников, а в одном из классов лежал раздавленный человеческий череп.

Где-то внизу шумно разбили стекло, и эхо разнеслось по всему пустому зданию. Пилот тут же прильнул к щели, затаив дыхание.

Дрянь под потолком дернулась, но осталась на месте.

Зараза!

Мучительно долго ничего больше не происходило. Громов прикусил губу, унимая дрожь в пальцах. Попробовал перехватиться, но чуть не упустил дверцу. Сжал деревяшку что есть мочи, шипя проклятия.

Где-то на первом этаже что-то коротко, но оглушительно заскрипело, словно кто-то грубо отпихнул с дороги стол или парту.

Волоски, похожие на тонкие щупальца подводной гидры, сложились, и ловушка одним движением скрылась в коридоре.

Руслан мучительно выдохнул и медленно начал открывать дверцу. Узкая полоска света расширялась сантиметр за сантиметром, открывая взору пустой класс со сдвинутыми к дальней стенке партами, высоким книжным шкафом, полным пыльных книг, длинную стену с плакатами и прямоугольник двери. За дверью виднелся участок коридора, подсвеченный далеким окном.

Когда щель расширилась на ладонь, дверца пошла туже, и в недрах ее трех ржавых петель возник низкий надсадный скрип.

Руслан замер, вглядываясь в темноту коридора. Открыл дверцу еще чуть-чуть, морщась от скрипа, как от зубной боли. С трудом вытащил из-под себя ногу и выставил ее наружу. Беззвучно возликовал – еще немного, и он сможет покинуть шкаф, так неожиданно из спасения превратившийся в ловушку.

В коридоре мелькнула тень, и в класс, практически бесшумно, вошел военный. Даже не вошел, а практически втек плавными длинными движениями. Сразу же нашел взглядом застывшего в неудобной позе пилота и так же по-кошачьи двинулся в его сторону. В его руке появился хищный нож с полуторной заточкой.

Громов в голос выматерился, толкнул завизжавшую дверь и вылез наружу, угрожающе сжимая в кулаке свое оружие – рукав от куртки, некогда служивший напоясной сумкой. Сейчас на другом конце рукава, зажатый двумя узлами, покачивался найденный недавно куб. Пилот намотал на кулак край импровизированного кистеня и угрожающе продемонстрировал его незнакомцу.

Из коридора, словно солнечный зайчик, на потолок класса скользнул «демон», выпуклой лохматой каплей завис над военным, почти касаясь его ворсинками. Тот вжал голову в плечи, застыл, словно в старой детской игре про «море волнуется раз», поднял глаза вверх, исподлобья разглядывая буквально нависшую над ним опасность. Потом перевел взгляд на пилота, нервно перебирая пальцами ребристую рукоять ножа.

Он был не старше Руслана, этот военный. Несмотря на обширные знакомства среди миротворцев, Громов его не знал. Но это вовсе не означало, что они не могли, допустим, сидеть в том же «Радианте», поднимать тосты за одно и то же, смеяться одним и тем же шуткам. А теперь что?

– Не надо, – одними губами сказал Громов, буравя глазами противника.

Военный криво улыбнулся, виновато пожал плечами. Мол, не хочу, но надо.

Пилот отрицательно качнул головой. Повторил:

– Не надо. Я буду молчать.

Его оппонент, казалось, на секунду задумался, словно взвешивал такую возможность. А Громов смотрел на заляпанную кровью разгрузку и уже знал ответ.

Военный нашел взглядом глаза Руслана, холодно улыбнулся и медленно двинулся на него, держа нож на уровне груди. За ним, шевеля тоненькими нитями, висел «демон». Еле слышный шелест одежды и тихие шаги оставляли его равнодушным.

Противник с ножом приближался, а Громов все никак не мог решить что же делать. Он до конца не верил, что придется драться. А теперь не спускал глаз с покачивающегося лезвия ножа, с его блестящей кромки, с острого кончика. Таким ножом, должно быть, легко убивать.

Пилот в отчаянии закрутил головой. Отступил в сторону, прочь от шкафа с раззявленной дверцей. Уперся спиной в прохладную стену, сделал еще один шаг.

Военный сместился так же, не давая Руслану шанса обойти его. Двигался неторопливо, даже с какой-то ленцой. Он понял, как совладать с ловушкой, знал, что Громову все равно от него не уйти.

Рука с зажатой тканью вспотела, из головы вылетели все запланированные варианты атаки и защиты. Руслан никогда не был задирой, дрался за всю свою жизнь мало и без удовольствия. И реально осознавал свои шансы против более-менее обученного бойца. Но, как загнанный в угол пес, без боя сдаваться не желал.

Как можно тише, он двинулся вперед и в сторону, отведя руку с оружием назад. Шагать получалось неуклюже, после каждого стука каблука или щелчка раздавленного камушка ловушка нервно реагировала дерганьем ворсинок. Руслан постарался не дышать, чтобы не издавать посторонних звуков, но эффект вышел ровно обратный – легкие не пожелали мириться с нехваткой кислорода и спустя время заставили делать глубокие и шумные вдохи.

Военный лишь снисходительно улыбался, настигая жертву.

Пилот понял, что не уйти. Замахнулся и ударил сверху вниз импровизированным кистенем, метя в голову врагу. Но тот лишь отклонился корпусом назад, и тяжелый куб пролетел мимо. Громов позволил оружию провернуться вокруг своей оси и вновь атаковал. Но вновь не дотянулся. Отступил на шаг.

Военный ухмыльнулся, наклонился вперед, выставив нож, и попер на пилота, покачивая лезвием. Он загонял Громова в угол, откуда тот уже не выйдет. И все бесшумно, словно в немом кино. От этого еще более жутко.

Руслан не выдержал. Решив больше не двигаться с места, крест-накрест махнул кистенем. Но ему недоставало скорости, противник легко уходил от таких ударов. Тогда Громов сделал шаг вперед, замахнулся, но в последний момент пнул военного в голень. И тут же попятился от резких и быстрых тычков ножом в область живота и лица. Казалось, его удар не доставил врагу существенного беспокойства, тот лишь покачал головой, убрав ногу.

И вновь Громов ударил кистенем, на сей раз широко, на всю длину руки. Резко дернул на себя, со всей возможной скоростью рубанул сверху вниз. Военный увернулся, отшагнул в сторону. И наступил на меловую доску. Покрытый пылью темно-коричневый прямоугольник поехал по полу.

Ловушка стремительно сжалась и через миг оказалась над присевшим военным, возбужденно двигая ворсинками. Руслан увидел, как нервно сглотнул его враг, как попытался выйти из-под шевелящейся массы. Такой момент нельзя было упускать, и Громов ударил.

Тяжелый куб прошел совсем близко от извивающихся в воздухе нитей, с глухим ударом опустился военному на спину. Что-то хрустнуло, солдат сдержанно застонал и яростно оскалился. Руслан, желая закрепить успех, ударил еще раз.

Военный подставил руку, намотав ткань рукава, рванул на себя и из неудобного положения сделал длинный выпад.

Руслан запоздало отпрянул, но не смог освободиться. Нож с противным хрустом пробил куртку и вошел в левое плечо. Выпустив оружие, Громов охнул и схватился за вспотевший кулак врага, сжимающий рукоять.

Военный ударил ему головой в лицо. Метил в нос, но пилот в последний момент успел прижать подбородок к груди, и удар скользнул по лбу и скуле. Он слепо зашарил пальцами по лицу врага, пытаясь найти нос или глаза. Но противник надавил на нож, и Громов чуть не задохнулся от сдерживаемого вопля боли. Извернулся, ударил коленом в пах, но получилось несильно. Нащупал свисающий с руки солдата куб, сжал и с силой ударил им по голове военному. Брызнула кровь из-под сорванной кожи. Но враг не отступил, рванул нож на себя, расширяя рану.

А куб треснул пополам, словно стеклянный. Солдат выхватил его из слабых пальцев пилота.

Когда острая сталь прошлась по ребрам, Громов не выдержал. Он заорал, ослепленный болью и отчаянием. Ногой отпихнул от себя врага, зажимая рану ладонью. Ловушка бросилась на него, раскидывая в стороны ворсинки.

Военный удовлетворенно сплюнул и бросил на пол треснувший артефакт. Куб упал и распался на две половинки, издав пронзительный звук, словно дернули гитарную струну.

Прыгая в окно сквозь старую раму, Громов увидел удивленное лицо военного, которого подхватили нити и, брыкающегося, вздернули под потолок. Брызнула кровь, шея и ноги неестественно изогнулись. Падая со второго этажа на разросшийся газон, Руслан понял, почему ловушку назвали «демоном», – белые нити наполнились кроваво-красным, а звук сминаемого тела походил на громкое чавканье.

Земля встретила Руслана грубо, выбивая из груди воздух и отбивая выставленные ладони. Клацнув от удара зубами и постанывая от боли, Громов поднялся на карачки и пополз прочь от школы.

Зона вокруг «дышала». Из лопнувших туч все-таки прорвался ливень, холодный и тугой. Вспышки молний разрезали мир от неба до земли, гром сотрясал землю. Порывистый ветер налетал и отступал, бросая в лицо мусор и мокрый песок.

Зона «дышала» не так, как перед Расширением или сразу же после него. Сейчас «дыхание» можно было спутать с обычной грозой, если бы не другие странные явления. Это уже не был локальный апокалипсис с землетрясениями, электрическими вихрями и изменением состава воздуха и воды. Зона успокаивалась после броска на территорию человечества, изредка взрыкивала, как засыпающий пес. Но даже нынешнее слабое ее проявление приводило в ужас тех, кому выпало несчастье оказаться по эту сторону периметра.

Громов пытался выбраться из поселка, включившегося в этот карнавал непогоды. Вокруг него мерцало пространство, прыгали разноцветные блики. Натужно скрипели дома, в которых сдвигались или расширялись ловушки. Местами земля вдруг начинала пениться, вздуваясь блестящей под молниями грязью.

Было по-настоящему страшно. Руслан то и дело замирал, плюхаясь в лужи с тяжелой и грязной водой. Где-то шел пригнувшись, где-то на четвереньках, где-то по-пластунски. Подолгу лежал или сидел, пережидая.

Выйти из поселка тем же путем, что и пришел, не получилось. Там по дороге змеились зеленые струйки, извивались и закручивались в кольца. Гулко хлопнул гравиконцентрат, припечатав к земле оторванный лист кровельного железа. По домам ползли, потрескивая электричеством, синие искры.

Грязный и промокший, пилот добрался до автомобильного бокса. Здесь наткнулся на останки попавшего в ловушку солдата, которого разорвало на куски вместе с амуницией. Брезгливо морщась, отыскал среди ошметков разгрузочную платформу с тремя оставшимися карманами. Укрывшись от дождя под свисающим с крыши бокса лоскутом рубероида, Руслан принялся изучать находку. В одном из карманов нашлась армейская аптечка, которой Руслан перевязал рану от ножа. Вышло не очень – повязка то и дело съезжала, но на большее Громов надеяться не мог. Подумал, не использовать ли один шприц-тюбик промедола, чтобы унять боль, но решил, что лучше потерпит.

Из другого кармана вывалилась пачка галет и начатая плитка черного шоколада. Громов с трудом унял желание сожрать все это разом. Гаденькую мысль о том, чтобы хоть чуток утолить голод, не нести добытое раненому другу, удалось прогнать не сразу. Руслан от голода буквально сходил с ума, не мог думать больше ни о чем, кроме того, как хорошо положить на язык хоть немного еды.

Не удержавшись, он отломил одну полоску в четыре квадратика от шоколадки и положил в рот. Закрыл глаза и сидел так, глотая вязкую массу, образовавшуюся во рту.

Выбрался из поселка он лишь к вечеру. Гроза ушла, оставив в воздухе свежий запах озона. В прорехах темного неба появились первые звезды, высыпавшие на темнеющий небосвод.

Еще несколько часов осталось на то, чтобы добраться до лагеря. Некоторые ловушки сместились, и Громову приходилось искать обходные пути. Но большинство ловушек оставалось невидимыми, Руслан каждый раз холодел, слыша рядом непонятные звуки. В одном месте он обнаружил обугленное человеческое тело, от него еще исходил пар.

Когда он выбрался на привычную просеку, по которой доходил почти до самого лагеря, его вдруг скрутила резкая боль в животе. Пилот повалился на колени, извергая из себя желчь и воду, которой перебивал голод. Разом покрылся холодным потом, из глаз брызнули слезы. Теряя сознание, он отвалился на бок и сделал попытку отползти с просеки в лес. Ноги тщетно скользили по мокрой траве, а через секунду Руслана накрыла тьма.

Очнулся он быстро, судя по положению заходящего солнца. Поднял голову с влажной земли, смахнул со щеки налипшие песчинки и хвою. Желудок все еще болел, во рту стоял горький привкус. Громов попробовал сесть, его качнуло, в глазах потемнело. Он глубоко втянул носом прохладный после дождя воздух, помассировал онемевшее лицо. Вновь открыл глаза…

…и уставился на две высокие консервные банки и алюминиевый бидон без крышки, лежащие прямо перед ним. Руслан готов был дать голову на отсечение, что еще недавно этого не было.

Громов огляделся и опасливо подполз поближе, разглядывая находку.

Банки были новыми, с пластиковой маркировкой поверх блестящего металла. Немного помятые, но вполне целые, без следов ржавчины или плесени. Судя по надписям, в одной хранился горох с говядиной, во второй каша рисовая со свининой. Руслан вспомнил, что такими консервами когда-то укомплектовывались экспедиции МИВК. Небольшие, похожие на «кунги» лаборатории забрасывались вертолетами прямо в Зону, ученые жили в них несколько дней, проводя испытания в полевых условиях. Впрочем, спустя пару лет от таких походов почти отказались, предпочитая более безопасные кратковременные выходы.

В голову некстати пришла мысль о группе Сидоренко, как раз и пропавшей в одном из таких «кратковременных выходов». Понятие безопасности в Зоне всегда было относительным.

Несмотря на внутреннее ликование от найденной еды, бидон заинтересовал Руслана больше, чем консервы. Небольшой, с деревянной накладкой на изогнутую ручку, с выдавленным «знаком качества» и ГОСТом на донышке – такие бидоны Руслан не видел со времен своего детства. Внутри ничего не было, лишь рваная паутина, но на внешней стороне отчетливо выделялись четыре длинные царапины, блестевшие свежим металлом. Будто кто-то с силой провел мотыгой.

Или когтями, настолько острыми, что буквально сняли стружкой верхний слой.

Пилот обернулся, словно хозяин этих когтей нависал сзади, торопливо сгреб консервы и бидон в охапку и поспешил прочь, морщась при каждом шаге от головной боли.

В свете костра раны на спине Ткачева казались еще более ужасными. Запах гнилого мяса мешался с запахом немытого тела, из трещин в бурой коросте сочилась кровь вперемешку с гноем. Во все стороны от краев раны разбегались синие ветви вздувшихся капилляров, плечи и поясницу покрыли темные синяки пролежней.

Руслан с отвращением бросил грязный бинт в костер и некоторое время наблюдал, как тот трещит и обугливается.

– Как там? – с надеждой спросил Илья, лежащий на животе. Лежать в таком положении ему было неудобно, движения причиняли сильную боль, но по-иному повязку было не сменить. Приходилось терпеть.

– Уже лучше, – соврал Руслан, смачивая в водке ватный тампон. – Сейчас потерпи, хорошо?

Ткачев не ответил. Он в последнее время начал проваливаться в странное забытье, словно засыпал с открытыми глазами. Это длилось недолго, несколько секунд, максимум минуту. А когда приходил в себя, то мог продолжить прерванную фразу, словно ничего не произошло. Впрочем, он ничего и не помнил.

– Вот и хорошо, – прошептал Руслан, приступая к ставшей уже привычной работе.

С момента стычки с военными в Маяке Громов почти все время отлеживался и отсыпался, набираясь сил. Позволил, так сказать, взять себе выходной. К тому же участившиеся приступы мигрени и тошноты мешали здраво рассуждать и концентрироваться на возможной опасности. Руслан хотел переждать этот период, не очень, впрочем, веря в улучшение самочувствия. К тому же пораженная водой из колодца рука стала будто чужой, практически потеряла чувствительность.

В иные минуты Громову стало казаться, что это конец.

Прошлым утром Илья настоял, чтобы Руслан забрал себе лечащий браслет. Аргументировал упирающемуся пилоту, что если тот не встанет на ноги, то им обоим хана. Пообещал Руслану, что заберет артефакт назад, как только тому станет лучше.

После скудного, но вкусного обеда из найденных консервов Громову стало гораздо лучше. Илья сослался на целительное действие артефакта, на что пилот лишь пожал плечами – ничего особенного исходящего от приятного на ощупь серебристого браслета он не ощущал.

Ближе к вечеру у Ткачева случился приступ. Он внезапно захрипел, заколотил руками по земле, изогнул шею назад, отчего поросший жидкой бородой подбородок уперся в небо. Так продолжалось всего несколько секунд, но для Руслана они показались вечностью – он метался вокруг друга и не знал чем помочь. Единственное, вставил между сведенных судорогой челюстей первую попавшуюся палку, чтобы Ткачев ненароком не откусил себе язык.

Закончился приступ разом, и Илья, не приходя в сознание, ровно засопел, уснув. Громов убрал с изможденного лица ученого чешуйки от измусоленной палки, тяжело вздохнул, взял бидон и пошел к болоту за водой. Углубил немного ямку на берегу, в которой каждый день собирал просочившуюся сквозь почву воду, и, пока мутные хлопья осадка ложились на дно, поразмыслил над природой свежих царапин на поверхности бидона.

Нечего было гадать, царапины мог оставить только крупный хищник. Руслан даже не сомневался о ком именно идет речь, встреча в малиннике была еще свежа в памяти. Но неужели придется признать, что какой-то шатун принес и положил рядом с лежащим без сознания человеком еду? А бидон? Почему такое сочетание? Как вообще такое может быть?

Громов поднял свою алюминиевую тару и аккуратно опустил ее плашмя в воду, позволяя той самотеком проникнуть внутрь.

Если шатуны это все-таки бывшие медведи, могло ли у них появиться нечто похожее на разум? Как сильно могли мутировать живые существа, поколение за поколением рождающиеся и живущие в Зоне? Кем им видятся те, кто приходят из внешнего мира и без спроса лазают по уже их земле?

А если это и не медведи вовсе? Если на самом деле одичавшие инопланетяне, забытые на этой планете? Вынужденные выживать в чужих условиях, в чужом мире?

Руслан осторожно погрузил бидон глубже, задевая дном края ямки. Бидон с каждой секундой тяжелел, пришлось поддерживать двумя руками.

Но вопрос остается открытым – зачем шатун принес ему консервы и бидон? В доброту и простодушие странного существа Громов не верил, как и в разумность. Ведь шатун, этот или другой, наблюдал за ним тогда, возле дома со «студнем». Вполне возможно, что видел и метания по лесу, попытки добыть еду и воду. Любопытство ли им двигало, практический ли интерес – тут не угадать, теорий можно наплодить с десяток. Руслан больше склонялся к неосознанному подражанию, которое замечалось у некоторых обезьян, живущих рядом с человеком. Увидело это чудище, как он консервы носит, вот и повторило действие, притащило что нашло. А для такой здоровой махины что банка жестяная, что бидон – по форме почти похожи, а значит, суть одно и то же. Потому как вряд ли оно понимает разницу в начинке.

Эта версия показалась Громову наиболее разумной. В ней была куча нестыковок и вопросов, но, объяснив себе все таким образом, Руслан оградил свое воображение от разумных медведей и одичавших инопланетян. Потому как даже представлять подобное было страшно.

Однако оставалась одна проблема. Если шатун наблюдает за ним, то как тогда обезопасить лагерь? В таком месте что-либо сделать невозможно. Не стены же возводить вокруг, ей-богу.

Вернувшись в лагерь, Громов принялся латать шалаш, потом сходил и собрал хворост. Головная боль полностью отступила, правда, начало ломить суставы и тянуть шею, словно он на ней таскал тяжести весь день. Но к подобным мелочам пилот уже привык.

И вот теперь, протирая кожу вокруг раны Ткачева, он спросил:

– Илья, ты не помнишь, эти банки из исследовательского пайка?

– Да, – отозвался Ткачев, морщась от боли. – Очень похожи. Помню, Поля домой приносила похожие, когда списывали излишки со склада.

– Вот и я думаю, что из автономного бокса баночки. Сохранились они хорошо, как я посмотрю. Мы ими сколько лет уже не пользуемся?

– Ну я-то вообще никогда не пользовался.

– Ты-то понятно, – кивнул Громов, меняя вату. – Когда же я такую таскал-то?.. Точно, года три-четыре назад, группу Гюнтера к Бердску возили. Они в боксе два дня провели, потом мы их эвакуировали спешно.

– А это не Рудаков со своими ребятами был?

– Нет, точно Гюнтер. Потерпи, тут нитки прилипли.

– Конечно… Ой!

– Уже все, все!

– А ты к чему вспомнил-то? – сквозь зубы спросил Илья.

– Я просто чего подумал-то… Ну-ка, подержи, – Руслан передал Ткачеву один конец бинта, принялся делать перевязку. – Так вот, банки уж больно хорошо выглядят. Насколько я помню, последний бокс мы потеряли почти пять лет назад. Увы, не я пилотировал, не могу сказать, куда и зачем этот гроб везли. Но только вряд ли эти банки смогли оказаться слишком далеко от бокса, верно?

– Верно.

– Я просто к чему это все. Было бы неплохо найти его и перебраться туда. Там же и лекарства, и провиант, и даже плита есть.

– Было бы неплохо, – неуверенно сказал Илья. – Но только все более-менее целые боксы из Зоны стараются вывозить.

– А что мы теряем? – не хотел отказываться от идеи Руслан. – Мало ли у нас забытого оборудования по всей территории от Искитима до Бердска по лесам да болотам валяется? Даже если бокс будет разбит в хлам, то там, так или иначе, найдется еще еда. Там уже можно будет думать и о том, чтобы попытаться найти выход отсюда.

– Ну да, с таким мной тебе не вылезти, – закончил мысль Ткачев.

– Я не о том, Илья, – как-то не очень красиво прозвучала фраза Ильи, и Руслан решил внести ясность: – Если смотреть правде в глаза, то мне и без тебя не особенно светит отсюда убраться. Сталкеры свои тропы буквально трупами отмечали, пробиваясь все глубже и глубже. Сколько их полегло, пока нашли безопасные пути? А у меня будет всего одна попытка, без вариантов. Но знаешь, Илья, я готов рискнуть. Готов, но лишь в том случае, если буду знать, что ты ни в чем не нуждаешься, что у тебя вдоволь еды и воды.

– Я и так не жилец, – буркнул Илья. У него опять испортилось настроение.

– Харэ каркать как ворона, – одернул друга пилот. – Заладил «не жилец, не жилец». Мы уже сколько здесь? Семь дней? Десять? И большую часть времени ты проводишь один, лежа в каком-то хлипком шалаше. А если у тебя будет крыша над головой, крепкие стены и достаточно продуктов, то ты сможешь прождать достаточно, пока я не вернусь с помощью.

Ткачев промолчал, лишь вздохнул невесело.

– А болезнь твою мы остановим и вылечим, – уверил его Руслан. – Вон эти внеземные фиговины помогают ведь, верно? А я знаю, где еще набрать, много.

Перед глазами всплыла картина лежащих между рельсами объектов и стоящие солдатские рюкзаки. Когда военные за ним погнались, они были налегке. Значит, их вещи где-то там, неподалеку. А там и оружие, и одежда, и артефакты.

Илья так и не ответил, лишь сопел и вздрагивал, когда поверх раны ложился очередной виток бинта. Чтобы разбавить тишину, Руслан сказал первое, что пришло в голову:

– Кстати, об объектах. Мне вот интересно, откуда они все же берутся? Ведь еще недавно они почти пропали, выбрали их ушлые сталкеры да наши ученые братья. А тут это Расширение: и на тебе, как грибы после дождя, вновь полным-полна коробочка. Словно новый товар в супермаркет завезли. Что думаешь, Илья?

Ткачев вяло пожал худыми плечами. Судя по всему, ему было все равно. Его чем-то задели слова Руслана про то, что тот собрался выходить из Зоны в одиночку. Боялся, что Громов не вернется?

– Илья, ты чего скис? – спросил Громов как можно беззаботнее. – Устал? Спать хочешь?

– Ты ведь меня не бросишь, – глухо спросил Илья.

– Блин, Ильюха! Мы же уже это обсуждали!

– Я помню, но все же…

– Ты меня просто иногда удивляешь, дружище! Я вроде не давал повода усомниться в себе, – Громова начинали нервировать подобные разговоры.

– Извини…

Оглушительно хрустнули ветки, и на границу света и тени из леса выступила перекошенная фигура. Судорожно вздохнул ученый, приподнимаясь на локтях. Пораженно застыл Громов, позабыв про лежащий рядом заточенный кол.

Это был мужчина, худой и высокий. В свете огня его кожа отливала восковой желтизной, казалась тонкой и сухой. Вытянутое лицо с заострившимися скулами и черными точками ноздрей напоминало маску, глаза блестели безжизненными стекляшками. Незнакомец был одет в дутый защитный костюм с логотипом института на груди, из рукавов с расстегнутыми замками для герметизации торчали сухие и тонкие, словно ветки старого дерева, кисти рук.

Мужчина сделал шаг, неуверенный и неуклюжий, остановился раскорячившись. Подтянул заднюю ногу в тяжелом ботинке, приставил. Зашевелил узкой челюстью, постукивая зубами. Издал низкий горловой звук, с которым продувают старые трубы, развернулся и все так же механически ушел назад в лес.

Все продолжалось не больше минуты.

Как только человек скрылся, Громов одним движение схватил кол и вскочил. Заметался по полянке, всматриваясь в темноту между деревьями. Порывался броситься следом или запоздало залить костер из стоявшего тут же бидона.

– Это Борис, – слова упали как гранит, холодно и весомо.

– Кто? – Руслан остановился и непонимающе уставился на товарища.

Илья, посеревший, с расширенными глазами и трясущимися губами, поднял на Громова пустой взгляд и повторил:

– Борис Лебедев.

Внезапно он с силой стукнул кулаком по земле, еще и еще раз. Завыл, страшно и обреченно. Уронил голову на скрещенные руки, и по вздрагивающим плечам Громов понял, что друг беззвучно рыдает и стонет в опостылую землю Зоны.

Руслан все понял. Он еще раз посмотрел в сторону, куда ушел человек, опуская кол. С жалостью взглянул на Ткачева, покачал головой и горько вздохнул.

Их посетил муляж, оживший по неведомой причине труп погибшего в Зоне бедняги. И труп этот, судя по всему, когда-то был сотрудником МИВК и входил в группу Сидоренко. А значит…

– Ничего это не значит, Илья, – убежденно произнес Громов. – Абсолютно ничего. Она могла выжить, шансы велики. Мы же как-то выживаем? И она выжила. А этот… просто один из группы, не больше. Ты сам видел, что вертолеты вновь летают. Наши первым делом стали бы искать пропавшую группу, верно? Я уверен, что Полину уже нашли, вывезли из Зоны! Слышишь меня, Илья?

Он тронул Ткачева за трясущееся плечо, но тот никак не отреагировал, лишь пальцы сильнее сжали пучки травы.

– Илья, – позвал его пилот настойчивее.

На этот раз ученый резко дернул плечом, но потом вытер лицо о рукав и поднял голову. Сказал бесцветным голосом:

– Помоги.

Руслан придержал друга, пока тот переворачивался. Потом потянул за края одеяла, втягивая Ткачева в шалаш. Там, согнувшись под сходящимися сверху ветками, попробовал еще раз успокоить Илью, однако тот тихо, но требовательно сказал:

– Не надо, Рус. Позволь мне побыть одному.

В эту ночь Громов лег спать у костра. Он до последнего видел сгорбленную фигуру человека внутри шалаша, безучастно разглядывающего небо сквозь дыры в ветках. Так и заснул, сокрушаясь, что не имеет возможности помочь другу.