Утром, когда рассвело, Игорь и Ник навьючили лошадь, взвалили на себя рюкзаки и, послав вперёд Тарзана и держа лошадь на поводе, двинулись в путь. По условию с О’Брайеном, оба отряда должны были вернуться к месту стоянки судна не позднее восьмого августа.

Дорога петляла, следуя рельефу местности. Деревья перемежались скалами и зелёными зарослями кустов, редко когда – ровным открытым лугом. Иногда приходилось прорубаться сквозь кустарник и мелколесье или осторожно пробираться по узкому каменному карнизу, нависшему над глубоким прибрежным обрывом, у основания которого непременно торчали огромные тяжёлые валуны.

Примерно в полдень сделали привал. Сняли рюкзаки, освободили лошадь от вьюков, напоили, задали ей в торбе фураж – смесь дроблёной пшеницы с ореховой мукой, – потом, не стреноживая, пустили на луг. Пообедали сушёными охотничьими колбасками и инжиром, запили всё это пресноватой на вкус речной водой и некоторое время лежали, расслабившись, давая отдых натруженным ногам.

Перед наступлением вечерних сумерек остановились на ночлег, выбрав укромную впадину у подножия небольшого холма, метрах в двадцати от деревьев. Игорь занялся сбором валежника, потом запалил костёр. Ник напоил Казбека и, достав из поклажи небольшой кошельковый невод, вновь отправился к реке, на этот раз – чтобы испытать рыбацкую судьбу. Игорь не спешил готовить ужин, ожидая, с чем придёт молодой рыбак.

Ник пришёл с неводом, в кошеле которого шевелилось с десяток довольно крупных рыбин.

– Однако! – только и сказал Игорь. Взяв брезентовое ведро, изготовленное из плотной крапивной ткани, он в свою очередь отправился к реке, чтобы зачерпнуть воды. Сварили в казане уху. Поужинали. Несколько кусков отварной рыбы оставили на утро. Перед сном обменялись впечатлениями о пройденном пути.

– Сколько мы отмахали за день? – задался вопросом Ник, глядя на звёзды, видневшиеся в просветах облаков. И сам же себе ответил: – Я думаю, не меньше тридцати километров. Если, конечно, учитывать только протяжённость отрезка реки, что мы оставили за собой. Но ведь мы шли не по прямой. Если сложить всё, то километров сорок пять наберётся. А то и все пятьдесят.

На одиннадцатые сутки полил сильный дождь.

Игорь уже дня за два до этого заметил перемены в погоде. Лёгкая, светлая поначалу облачность копилась, густела, принимая всё более тёмные оттенки и опускаясь всё ниже, чуть ли не до самой земли.

В полдень, когда они находились на отдыхе, из серой мглы, нависшей над головой, посыпала мелкая морось. Они думали, что и дальше будет так же моросить, навьючили лошадь и тронулись в путь, но тут хлынул настоящий ливень.

Они возвратились к месту недавнего лагеря, поставили на бугре, под деревом, палатку, сложили в ней вещи, окопали её со всех сторон, чтобы бегущая по земле вода не попадала внутрь, и настелили хвойного лапника. Затем развели перед выходом небольшой костерок, чтобы обсушиться и вскипятить чай. Казбек, накрытый попоной и с надетой на морду торбой, стоял возле палатки по другую сторону дерева и с хрустом пережёвывал засыпанную ему дополнительную порцию фуража. Тарзан, свернувшись клубком, грелся возле костра у ног хозяев.

– Может, скоро перестанет? – сказал Ник, бросив взгляд наружу.

– Сомневаюсь, – сказал Игорь, слушая шум дождя. – Долго собиралось, надолго и зарядило.

Просушив одежду, Ник растянулся поверх спального мешка. Не прошло и минуты, как он уже погрузился в глубокий беспробудный сон.

«Устаёт братишка, тяжело ему приходится, – подумал Игорь. – Надо было одному пойти, без него». Вспомнилось, как двумя днями раньше перебирались через впадающий в реку грозный, ворочающий камни приток. Они до вечера шли вверх по течению, разыскивая брод, пока не дошли до сравнительно ровной местности, где берега раздавались, приток несколько мельчал и становился уже не таким опасным. Но и здесь напору стремнины едва удавалось противостоять. Ника не один раз сбивало с ног, и если бы он не держался за повод лошади и за Игоря, его унесло бы течением.

Дождь лил до середины следующего дня, затем избыток влаги в тучах стал иссякать и снова посыпала морось.

Они вышли из палатки, поднялись на холм, поросший редким лесом, и огляделись. Небо по-прежнему было сплошь закрыто плотной серой облачностью. Ниже, в километре от них, там, где была река, клубился туман. Ветви деревьев, кустарник, травы гнулись под тяжестью воды.

В такую погоду лучше всего было оставаться в лагере. Они уже хотели вернуться в палатку, как вдруг сопровождавший их Тарзан замер, навострил уши и устремил взгляд куда-то по ту сторону холма. Игорь, хорошо знавший повадки собаки, шагнул за дерево и велел укрыться Нику.

– Тихо, – шепнул он и показал на темневший внизу, у подножия холма, кустарник. – Там кто-то есть.

Они замерли, прислушиваясь. За кустами раздавались неясные неразборчивые звуки.

– Я не могу идти, папа, у меня больше нет сил! – донёсся до них всхлипывающий жалостный голос. – Оставьте меня здесь. Идите одни. Может быть, хотя бы вам удастся спастись.

– Нет, Эмми, нет, мы не оставим тебя, ни за что! Давай, милая, вставай, надо, надо идти. О, майн готт, да что же это! Луиза, помоги мне поднять её!

Второй голос был мужской. А первый… Вроде женский, но что-то в нём было и детское.

– Немецкая речь, – прошептал Ник.

– Да, – так же шёпотом подтвердил Игорь.

Минуту спустя из-за кустов показался мужчина, одетый во что-то странное и неказистое. Покачиваясь и делая нетвёрдые шаги, он держал на руках кого-то, кто бессильно приник к его груди. Игорю бросились в глаза узкие худые плечи, спутанные мокрые волосы, бледное девичье лицо. Это та самая Эмми. За ними шла женщина с непокрытой головой и одетая… Во что она была одета, Игорь не смог бы сказать, такие это были охрёпья. Все трое были мокрёшеньки, словно их только что вытащили из воды, и представляли собой жалкое зрелище. Тащившаяся сзади женщина то и дело оглядывалась и со страхом смотрела назад.

Игорь мгновенно оценил ситуацию.

– Карабин! – лаконично бросил он Нику. Затем показал пальцем на место, где они находились, и на направление, откуда появились незнакомцы.

Ник всё понял, сбегал к палатке за карабином и, вернувшись на вершину холма, занял оборонительную позицию. Не дожидаясь пока он выполнит приказ, Игорь спустился вслед за ним и, обежав холм, вышел навстречу беглецам. Мужчина при виде его сделался бледнее смерти и, оступившись, едва не упал.

– Не бойтесь меня, – сказал на немецком языке Игорь. – Я – ваш друг. Как я понимаю, за вами погоня!

Словно в подтверждение его слов в отдалении послышался лай собак. Женщина, шествовавшая за мужчиной, оглянулась, простонала и, опустив голову, в страхе закрыла лицо ладонями. Мужчина неподвижно стоял, продолжая прижимать к себе свою ношу. Игорь скомандовал Тарзану, тот бросился в ту сторону, откуда пришли беглецы и, спустя мгновение, скрылся в лесу.

– Передайте мне её, – сказал Игорь, протягивая руки к девушке.

Мужчина поднял глаза и встретился с ним беспомощным взглядом.

– Передайте, – с приветливой настойчивостью повторил Игорь. – Прошу вас, время не ждёт, – ещё секунда колебаний, и девушка – на руках Игоря. Он принял её так, чтобы ей было по возможности удобно.

– Теперь пойдёмте, – сказал он, обращаясь к мужчине. И кивком головы раскланялся с женщиной. – Прошу следовать за мной, сударыня.

Он провёл их к палатке, вошёл в неё, положил девушку на свой спальный мешок и пригласил войти мужчину и женщину.

Платье их было мокро, и надо было найти для них сухую одежду. Покопавшись в рюкзаках, Игорь достал матросские робы, свою и Ника, снял с себя куртку и предложил всё это гостям.

– Переодевайтесь и присаживайтесь, – он показал на расстеленный спальный мешок Ника, – а я пока проведаю лошадь.

Спустя некоторое время он попросил разрешения войти в палатку. Мужчина был в его кожаной куртке, а женщина переоделась в робу, которая доходила ей до колен. Девушка лежала в спальном мешке, тоже одетая в матросскую робу. Мокрая одежда была аккуратно сложена в углу палатки.

Игорь заметил, как лихорадочно блестят глаза девушки, какой нездоровый румянец на её щеках, как тяжело она дышит. Словно невзначай, он коснулся тыльной стороной ладони лба Эмми. – Э-э, да у нас жар.

Откуда-то из леса до палатки донёсся яростный собачий лай и ответное злобное рычание – в последнем Игорь узнал голос Тарзана. Рычание, лай и жалобный вой быстро удалялись к горам, постепенно затихая, – Тарзан знал, что делал.

– Кроме собак… Сколько человек за вами гонятся? – спросил он мужчину. Что-то знакомое почудилось ему в облике этого человека, какие-то смутные воспоминания шевельнулись в подсознании, но так и истаяли, не вызвав ничего конкретного.

– Я думаю, не больше трёх, – ответил незнакомец. – Столько вполне достаточно, чтобы организовать погоню, настигнуть нас и уничтожить.

– Они вооружены?

– Да.

– Чем? – Игорь ожидал услышать, что они вооружены луками и копьями.

– У них автоматы, пистолеты, наверное, есть винтовка с оптическим прицелом, чтобы можно было поразить далёкую цель, у каждого – свой бинокль.

– Автоматы? Какой системы? – спросил Игорь, чувствуя нарастающую тревогу. Своё внутреннее состояние, однако, он не выдал ни голосом, ни взглядом.

– Какой они системы, я не знаю. Скажу только, что это такие короткоствольные устройства, которые стреляют очередями и выбрасывают помногу гильз.

– Вас звать-то как? – спросил Игорь мужчину.

– Курт. Курт Винтерман.

– А меня – Игорь. Вы – немцы, а я – русский. Вы – Луиза, – обратился он к женщине. – А это ваша дочь Эмма. Ведь так?

– Моя жена – австрийка, – сказал Курт Винтерман. – Я немец.

– Австрийка? Ну и хорошо. Вот что, Курт, вы посидите здесь, никуда не выходите, а я пойду проведаю своего напарника.

Взяв стоявший в головах у Эмми свой карабин, Игорь выскользнул из палатки и неслышно приблизился к месту засады, в которой находился Ник.

– Как тут? – понизив голос, спросил он, всматриваясь в многоярусные зелёные кружева кустарников и деревьев.

– Пока всё спокойно, – ответил Ник, не оборачиваясь и не отрывая взгляда от лесного массива. – Мне кажется, люди побежали за своими собаками, а те – за нашим Тарзаном. Этот чертяка кого угодно уведёт за собой. То хромать начнёт – вот, мол, я какой, не могу бежать, сейчас вы догоните и прикончите меня. То заскулит жалобно – ой, совсем погибаю, идите, берите меня тёпленького. Ну, мы знаем, что он делает с дурачками, которые вот так увязываются за ним. От кого только он этим премудростям научился?

– Гм, от кого! Сам до них дошёл. Разве мало мы видели, как стаи собак загрызали себе подобных, раненых или больных. Сколько раз, бывало, и он в погонях участвовал. И ему, щенком ещё, удирать доводилось.

Игорь продолжал шарить глазами по всем укромным местам, где могли засесть преследователи, но ничто не выдавало присутствия человека.

– Ты знаешь, Ник, они вооружены автоматами, винтовкой и пистолетами. У каждого по биноклю.

– Кто – они? Люди с собаками?

– Они самые, те, что гнались за этими несчастными. Будь внимателен и осторожен. У бинокля большая разрешаюшая возможность: ты никого не видишь, а сам находишься перед наблюдателем, как на тарелочке. Ладно, оставайся здесь, а я пойду к палатке. Да, вот ещё что: дождь перестал, прояснивается, дай мне свою куртку. Наши гости продрогли, надо одеть их теплее.

Игорь вернулся в лагерь. Находившиеся в палатке люди оставались на своих местах и о чём-то переговаривались.

– Пожалуйста, возьмите, – сказал он Луизе, протягивая ей куртку. – Укройте дочь, я смотрю, её знобит.

Затем он передал женщине конскую попону.

– Ничего лучшего предложить вам не можем. Закутайтесь в неё, а то вы тоже дрожите.

Луиза накинула попону на плечи и стянула на груди её концы.

– Значит, так: погоня ушла в сторону и какое-то время мы будем в безопасности, – сказал Игорь. – Ваша дочь простужена и нуждается в лечении. Сегодняшний день как минимум она должна оставаться в постели.

Под открытым небом у входа в палатку он развёл костёр, зачерпнул воды из родника, бившего в десяти шагах, вскипятил чай с тонизирующими травами, разлил его по кружкам, добавил в них немного крепкой спиртовой настойки зверобоя и подал Луизе и Курту.

– Выпейте, и вы почувствуете себя лучше.

Девушку он также напоил горячим чаем, предварительно предложив ей проглотить две лекарственные таблетки.

– Это жаропонижающее, изготовленное из ивовой коры и из чего-то ещё, – пояснил он родителям девушки. – И температуру сбивает, и сил прибавляет. Действует лучше аспирина. Помните, было такое лекарство? Это моя дочь Мэри изготовила. Она у нас врач и мастер на всякие снадобья. Весь Нью-Росс пользуется её таблетками.

– Нью-Росс – это что такое? – спросил Курт.

– Это город, в котором мы живём.

– И-и… большой он?

– Нет, не большой, но очень красивый.

Игорь видел, что после чая родители Эммы немного приободрились.

Достав из рюкзака охотничьи колбаски, сухари, финики и вяленый инжир, Игорь предложил Луизе заняться продуктами.

– Я прошу вас взять на себя роль хозяйки, – сказал он, сопровождая свои слова доброжелательной улыбкой. – Накормите дочь – ей надо поскорее восстановить силы, и сами покушайте. Господин Винтерман, присаживайтесь поближе.

Когда Курт расправился со своей частью еды, Игорь спросил его, приходилось ли ему иметь дело с оружием, и вынул из кобуры револьвер.

– Знаете, как с ним обращаться?

– Не имею ни малейшего представления.

– Здесь всё просто. Надо держать его за рукоять. Вот так. Видите? Дуло наставляете на противника. Если нажать на этот крючок, револьвер выстрелит. Нажмёте ещё раз, и он снова выстрелит. При появлении кого-то из посторонних стреляйте без предупреждения. Не подстрелите только моего товарища, он скоро здесь появится.

Они вышли из палатки, Игорь усадил отца семейства за деревом и ещё раз проинструктировал.

– Сидите тихо, не двигайтесь. Обратите особое внимание вот на этот сектор обзора. Смотрите и слушайте. И повторяю ещё раз: не ждите, когда в вас начнут стрелять – первым открывайте огонь.

Оставив Курта в укрытии, он пробрался к месту засады Ника.

– Что у тебя, братишка?

– Всё так же никого. А как там?

– Они немного успокоились и чувствуют себя уверенней. Но девушка больна, ей нужен отдых, и мы не можем сейчас перейти в более безопасное место. Ты возьми невод, спустись к реке и налови рыбы. Надо накормить беглецов горячим, да и самим заправиться основательней. Иди, а я побуду здесь.

Ник отправился выполнять распоряжение старшего товарища. По прошествии некоторого времени он вернулся к палатке с неводом, наполненным рыбой. Половину улова он пустил на уху. Самую крупную рыбу разрезал на куски, завернул в листья лопуха и испёк в золе. Эмми не вставала с постели, но смогла поесть самостоятельно. Ник ухаживал за ней, подавая всё лучшее из того, что было в его распоряжении. После горячей еды Луиза полностью пришла в себя и занялась у костра просушкой мокрой одежды.

К тому времени в лагерь вернулся Тарзан. Из пасти его сочилась сукровица, одно ухо было располосовано пополам, на правом плече зияла глубокая кровоточащая рана. Пёс прихрамывал, но чувствовал себя вполне сносно, и вид у него был боевой. Схватка, в которой он участвовал, вероятно, была не на жизнь, а на смерть.

– Интересно, что стало с теми собаками, которые так его разукрасили? – проговорил Ник, зашивая раны четвероного друга. – Надеюсь, им тоже не поздоровилось. Ну, что ты с ними сделал? – сказал он, обращаясь к собаке. – Не хочешь отвечать, непутёвый!

Тарзан порыкивал, испытывая боль при операции, которую на нём проводили, и несколько раз хватал зубами руки своего мучителя, правда, не прокусывая их. Наложив последний шов, Ник накормил собаку остатками ужина.

На ночь Курт с женой и дочерью расположились в палатке, а Игорь и Ник остались на открытом воздухе, попеременно занимая позицию на холме.

Восход солнца застал их в дороге. Игорь и Ник нагрузили себя рюкзаками, Курт и Луиза шли налегке. Эмми восседала на лошади посреди вьючных мешков. Жар у неё спал, и внешние симптомы болезни, не считая бледности, исчезли. Игорь вёл на поводе Казбека, а Ник с карабином наизготовку дозорным двигался впереди отряда. Впереди же всех, с некоторым отрывом от остальных, бежал Тарзан. Он и вывел отряд к трупам двух собак. Они лежали в сотне метров друг от друга с разорванным горлом. Следуя всегдашней собачьей привычке тянуться к падали, Тарзан не преминул поваляться на своих недавних противниках и потереться о них. Погибшие псы размерами не уступали Тарзану, и все диву давались, как ему удалось одолеть таких громадин.

– Тарзан – боец, каких поискать, – с нескрываемой гордостью сказал Игорь. – Он ещё не на то способен. У них все такие в роду. Его прадед хоть и поменьше был, но тоже умница, а уж понимал меня – ровно человек.

К вечеру достигли того самого притока – по словам Курта, это была Драва, – через который участники экспедиции перебирались три дня назад. После недавних дождей вода в притоке поднялась и с рёвом проносилась между теснинами, сокрушая всё на своём пути. Ни о какой переправе сейчас нечего было и думать.

– Надо ждать, когда спадёт вода, – сказал Игорь своим спутникам.

Лагерь разбили в неглубокой впадине возле одной из прибрежных скал.

Ник засел в охранении. Курт взял невод и отправился на рыбалку.

Игорь, оставив карабин, натянул тетиву на лук и в сопровождении Тарзана отправился обследовать окрестные леса. Он хотел разведать, не бродит ли там кто-нибудь из участников погони за немецкой семьёй, и заодно попытать счастья в поисках лесного зверя.

По пути к месту переправы, в нескольких километрах от неё, он видел разрытый дёрн под одним из деревьев и следы парнокопытных. Под воздействием дождя следы потеряли чёткость, и как давно дикие свиньи проходили здесь – днём или неделей раньше, – определить было невозможно. Но охотнику часто везло, он надеялся, что следы недавнего происхождения, а значит, добыча где-то рядом и, возможно, ему повезёт и на этот раз.

Ещё задолго до полуночи поднялась ущербная луна, и при свете её лесные прогалины просматривались иногда на сотни метров вперёд.

После трёхчасового перемещения по лесу они подошли к дубраве, темневшей на каком-то невысоком плато. Вступили под первые дубы; встречный, ослабленный лесным массивом ветер донёс до них влажные смешанные запахи трав и опавшей листвы и ещё чего-то очень знакомого. Сознание Игоря ещё не дало ответ, что это за запах, пробивающийся сквозь прель, а лук уже был наготове и пальцы правой руки машинально сжали затыльник стрелы, надавливая на тетиву. Краем глаза он заметил, как остановившийся в нескольких шагах Тарзан сделал стойку и изящным движением картинно поднял переднюю левую лапу.

Игорь затаил дыхание. До него донеслись характерные чавкающие звуки. Он шагнул к стоявшему перед ним дубу, выглянул из-за него и сразу увидел тех, кого искал. С лёгким чмоком распрямилась тетива, и одно из животных, упав, судорожно забило ногами. Игорь подошёл и взялся за стрелу, угодившую под лопатку. Это была свинка килограммов сорока весом. Удалив кишечник, он поместил в рюкзак ливер, затем взвалил полегчавшую тушу на плечи и тронулся в обратный путь. Утром, когда его спутники проснутся, их будет ждать роскошный завтрак.

Он стал думать, что приготовит для них. Ну, из почек, печени и сердца получится отличный гуляш. Мука есть – клецки он сделает, в качестве приправы подойдут дикие лук и чеснок, а также тмин – всё в достатке произрастает недалеко от скал. Потом свиные отбивные. Он и без сковороды сумеет их приготовить. Наверно, эти Винтерманы давненько не пробовали отбивных. Интересно будет посмотреть, с каким наслаждением они начнут поглощать только что приготовленные нежные, исходящие паром и дивным ароматом котлеты. Ну и, конечно же, можно заняться рулетом. Изумительное это блюдо – рулет из свинины. А если его начинить рыбой и разными кореньями – он тут видел некоторые из них, пока прохаживался в окрестностях скал, – то это будет уже не кушанье, а волшебство. Из свиной грудинки выйдет неплохое жаркое старого мельника…

Коротая путь такими мыслями, Игорь добрался до лагеря. Его встретил Ник с карабином в руках.

– Вот, принёс, – сказал Игорь и повёл плечами с наваленной на них свиной тушей. – Ты побудь здесь ещё немного, а я пойду, порублю.

Спустя некоторое время он снова подошёл к Нику.

– Всё, закончил. Можешь ложиться спать. В твоём распоряжении три часа. Да, хотел спросить: как тут Курт, поймал что-нибудь неводом?

– Вы знаете, он отличный рыбак, – из-за большой разницы в возрасте Ник обычно обращался к старшему брату уважительно по имени-отчеству или даже называл дядей Игорем. – Я ещё подумал, как он будет ловить, когда в реке всё летит и крутится? А он сперва один нашёл тихий закуточек такой водяной, где невод можно забросить, потом другой и принёс столько рыбы, что всем хватило. И знаете, какую рыбку он принёс? В основном – форель! Курт и поваром неплохим оказался. Форель он нафаршировал измельчённой другой рыбой и на слабом огне припустил в казане. И подал с гарниром из белых грибов и диким луком.

– А грибы откуда?

– Луиза насобирала в лесу.

– Кто же позволил ей идти в лес! Только ушли от погони, и на тебе!

– Да она близко, чуть ли не под самыми скалами собирала, – оробев, растерянно произнёс Ник. – Я с неё глаз не спускал. Кругом на километр просматривал – никого не было, ни души. А карабин – вот он, всегда наготове был.

– Карабин, карабин! – наливаясь кровью, с негодованием прорычал Игорь. – На километр он просматривал! Говорю тебе, у них бинокли у каждого. И, возможно, винтовка с оптическим прицелом. Ты и пикнуть не успеешь, как они тебе дырку во лбу проделают.

– Ладно, Игорь Петрович, не сердитесь, ничего же не случилось. Лучше идите, покушайте. Там и для вас рыбу оставили. И Тарзану хватит.

– Гм! – ухмыльнулся, смягчаясь, Игорь. – Не забыли, значит, о нас. За это спасибо. Но рыбу мы потом попробуем. Ты иди, ложись спать, а я тут вместо тебя понаблюдаю.

Солнце поднялось уже высоко, когда спящие в палатке стали просыпаться и выходить наружу. Гости были несказанно удивлены, увидев обильный завтрак, приготовленный для них. И Курт, и Луиза посвежели после продолжительного сна и выглядели бодрыми и здоровыми. Только лицо Эмми оставалось бледным и болезненным, и Игорь подумал, что дело здесь не только в простуде.

Позавтракав, Курт привалился к тёплым камням, уже прогретым солнечными лучами, достал трубочку, изготовленную из обожжённой глины, набил её табаком, который просушил ещё вчера, и прикурил от уголька.

– Откуда у вас табак? – спросил Игорь.

– Это единственная культура, которую мы выращиваем. Табак курит весь наш посёлок.

– Что это за посёлок? И вообще, кто вы и почему ударились в бега? Расскажите о себе. Мы о вас ничего не знаем.

– Прежде чем рассказывать, хотелось бы спросить: почему вы решили нам помочь?

– Ну, только потому, что вы нуждались в помощи.

– Вы могли бы оставить нас на произвол судьбы.

– Нет, по-другому поступить было нельзя.

– Вы рисковали жизнью.

– Нам часто приходится рисковать, мы привыкли к этому. Рассказывайте. Времени у нас достаточно. – Игорь показал на бушующую реку. – Пока вода не спадёт, мы отсюда не тронемся.

– А вам не будет скучно?

– Нет, я люблю слушать разные истории.

– Ну тогда я к вашим услугам, – Курт Винтерман раскурил пригасшую трубку и начал своё повествование.

Он рассказал, как они, группа молодых инженеров-технологов и инженеров по радиоэлектротехническому оборудованию, только что окончивших венские вузы, боролись за жизнь в первые месяцы после планетарной катастрофы. Какие были среди них потери. Как в конце концов выжили только пятеро: он, его жена Луиза – лаборантка их научного института и ещё трое инженеров. С наступлением лета они поднялись из подземного полигона, в котором до катастрофы испытывалось оборудование, связанное с изучением космического излучения, и в котором они провели ужасную холодную зиму, продолжавшуюся почти год. Они покинули Вену, точнее то, что от неё осталось, и побрели, куда глаза глядят.

На берегу Дуная они встретили группу молодых людей, выживших после катастрофы. Их было восемнадцать человек, самому младшему – шестнадцать лет, старшему – не более двадцати пяти. Среди них было восемь девушек и десять парней. Объединившись, молодые люди двинулись вниз по течению реки. Несколько позднее они ещё трижды встречали людей, и в конечном счёте их стало сорок девять человек.

Они так и продолжали двигаться берегом Дуная. Только почему-то река вела их не на юго-восток, как должно бы быть, а на юго-запад. Впрочем, они не очень-то удивлялись этому. Как и тому, что Дунай сильно обмелел и сузился – от берега до берега в тех местах было не больше ста пятидесяти метров. Они вообще ничему уже не удивлялись.

К середине лета путешественники достигли небольшой долины, зажатой между горами, где в изобилии произрастали съедобные грибы и было много различных ягод: земляники, черники, брусники; попадались ежевика, малина, шиповник, а также кусты орешника с орехами. Как всё это не вымерзло минувшей зимой, никто не знал; возможно, потому, что долину укрыли глубокие снега. Но никто и не задавался этими вопросами – главное, ягоды и грибы можно было употреблять в пищу.

Они остановились здесь, устроили шалаши и стали в них жить. Образовался целый посёлок. Крыши шалашей часто обновляли, значительную часть времени они оставались зелёными, да и вообще кругом было зелено, и потому посёлок назвали Грюненсдорф, то есть – Зелёная деревня.

На зиму насушили грибов, ягод, сделали запас орехов. Того, что они заготовили, однако, было совершенно недостаточно. В грибные супы, которые они варили, приходилось добавлять кору молодых осинок, листья липы и многое другое, что не должно было вызвать отравления. Ели корни тростников и других растений. У многих возникали проблемы с кишечником. Тех, кому эти проблемы особенно досаждали, лечили увеличенными дозами сушёной черники, черёмухи и земляники и их отварами, и в общем-то всё обходилось. Важно, что никто больше не умер.

Зима выдалась мягкой, в долине, защищённой с севера высокими горными хребтами, даже снег ни разу не выпал. И всё же они сильно мёрзли, ведь тёплой одежды ни у кого не было. Ночи напролёт жгли костерки в шалашах и с головой зарывались в охапки сухой травы. От холода спасались под рогожами, которые сплетали из волокон дикой конопли. Ими укрывались как одеялами, в них кутались, когда выходили под открытое небо.

С наступлением очередного лета обитатели шалашей отогрелись; в жаркую погоду большинство обходились одними набедренными повязками, а женщины дополнительно к этому – лифами, которые сплетали из трав.

Ягод уродилось великое множество, и их ели до оскомины. Более скудным оказался урожай грибов, но многие к тому времени стали такими завзятыми грибниками, что находили их в самых потаённых местах, и на следующую зиму запасы этого растительного «мяса» даже возросли. Кроме того, заметно возрос урожай лесных орехов. Наконец, люди просто привыкли к новой обстановке и психологически легче переносили повседневные трудности. Неоднократно пробовали ловить рыбу в Дунае. Для этого вязали сети из волокон конопли, которые устанавливали поперёк течения реки. Увы, каждый раз, когда сети вынимали из воды, они оказывались пустыми – Дунай словно вымер.

– Так, значит, река, в которую впадает Драва, – это Дунай? – в порядке уточнения переспросил Игорь.

– Да, именно.

– Ага, вот, выходит, где мы оказались, – Игорь бросил взгляд на проносящиеся невдалеке бурные воды Дравы, пытаясь восстановить в памяти балканскую географию.

– Так мы прожили четырнадцать лет, – продолжил Курт. Выколотив из трубки пепел, он набил её новой порцией табака.

– Ну а дети у вас рождались? – не утерпев, спросил Игорь.

– Рождались. Вы же видите, – Курт кивнул на дочь. – Только условия для них, как вы, наверно, уже поняли, были далеко не самые лучшие. Ко всему прочему, среди нас не было ни одного человека с медицинским образованием. В общем… Эмми, к примеру, наш третий ребёнок. И на данный момент – единственный.

– Ну а грамоте-то вы их обучали? Читать, писать и так далее? Ведь среди вас были учёные люди. Вам было легко всё это организовать.

– Читать, писать? – Курт Винтерман удивлённо вскинул брови и пожал плечами. – Разве до того нам было? Нет, все наши дети неграмотны.

– И Эмма?

– И она тоже.

– И никто у вас об этом даже не заикался?

– Нет, ни разу.

– Странно. Ну да ладно. Почему же всё-таки вы сбежали из посёлка?

Курт Винтерман затянулся табачком и продолжил рассказ.

Двенадцать лет назад к ним присоединилась ещё одна группа из двадцати шести человек, пришедшая откуда-то из-за гор. Всех их с радостью приняли, в большинстве своём это были добросовестные труженики, и они стали неотъемлемой частью Грюненсдорфа. Единственное беспокойство вызывали четверо подростков, державшиеся особняком – у трёх из них родители не так давно погибли, задавленные селем, – и постоянно вступавшие в пререкания со старостой посёлка, когда он давал им какие-то указания. Но это списывали на их возраст и хронический стресс, возникший из-за потери отцов и матерей, и надеялись, что со временем они образумятся.

– Конечно, образумятся, – говорил Вальтер Ренинг, бывший армейский офицер, отец одного из четверых. – Они же по сути ещё дети – что слишком с них спрашивать? Вот погодите, они немного отшлифуются, и вы увидите, какие это замечательные ребята.

В ту пору в реке появилась рыба. С каждым годом её становилось всё больше, и уловы постепенно возрастали. Ловили и сетями, и бреднями, и нырётами, и даже простыми сплетёнными из ивняка корзинами с углублённым кузовом. Такую корзину ставили где-нибудь у обрыва, бултыхали вокруг её открытой части ногой, загоняя рыбу в кузов, вынимали из воды, и в ней оказывалась всякая мелочь, редко когда что-нибудь более крупное.

Жизнь стала не то что сытной, нет, просто исчезло постоянное изматывающее чувство голода.

И всё было бы не так уж плохо, если бы спустя несколько лет после появления в посёлке те четверо не принесли огнестрельное оружие. Где они его раздобыли, Курт точно не знал: то ли наткнулись на какой-то забытый склад, оставшийся после одной из войн, то ли набрели на полуразрушенный военный арсенал.

Парни не знали, для чего предназначены предметы столь необычной конфигурации – разве что для раскалывания орехов. Но тут Гюнтер Ренинг, верховодивший в компании строптивцев, показал находку своему отцу. Тот, вспомнив былую армейскую службу, по простоте душевной прочитал целую лекцию об оружии. Сказал, что изделие в руках сына называется автомат, объяснил, для чего он предназначен, как его разбирать и собирать и что надо делать, чтобы он не заржавел. Ну и показал, как стрелять из него.

В следующий раз Гюнтер и его дружки принесли винтовки, гранатомёты и несколько биноклей. С биноклями они разобрались сами, а обращению с гранатомётами их научил всё тот же старший Ренинг.

На первых порах после появления оружия всё шло по ранее заведённому порядку. Но вот как-то Гюнтер поймал в Дунае несколько крупных по тамошним понятиям рыб – в каждой было не менее четырёх килограммов весу. По действовавшему правилу он должен был поделиться рыбой с другими поселянами. Однако он этого не сделал и оставил всё себе.

Возмущённые его поведением, пятеро мужчин решительно направились к нему, чтобы силой взять то, что причиталось посёлку. Гюнтер встретил их с автоматом в руках. Без всякого предупреждения он дал очередь у них над головой и пообещал продырявить каждого, кто посмеет переступить порог его жилища.

Дальше – больше. Однажды, когда его сети оказались пустыми, он просто отнял улов у одного из молодых рыбаков. Тот поднял крик, но увидев наставленный автомат, замолчал.

Оружие давало власть, превосходство над людьми, и от сознания этого приятно кружилась голова. Гюнтер замечал, что его начали побаиваться даже физически более сильные мужчины. Ещё он видел ненависть во встречных взглядах, но ненависть была смешана со страхом, и это его забавляло. Он всё реже занимался ловлей рыбы и сбором лесных даров и всё чаще отбирал, что ему надо было, у других. Потом полностью стал жить за счёт посёлка. Чтобы обеспечить себя пропитанием, достаточно было только пройти по шалашам и забрать наиболее понравившееся.

Однажды он потребовал у выборного старосты, чтобы Грюненсдорф в обязательном порядке обеспечивал его, Гюнтера, всеми необходимыми продуктами.

– Я больше не буду ходить и искать, что вы там прячете, – сказал он, уставясь на старосту тяжёлым немигающим взглядом. – С завтрашнего утра вы сами приносите к моему шалашу рыбу и прочее, в чём у меня возникнет потребность.

– Рыбу… носить к твоему шалашу?! – возмутился староста. – Ах ты, негодяй! Да пошёл ты…

Гюнтер ухмыльнулся и ткнул стволом автомата в сторону женщины, шедшей от леса с лукошком грибов.

– Кто это там? Вроде твоя жена. Если ты не обеспечишь, что я сказал, то я прострелю ей ногу или руку… или задницу, и она на всю жизнь останется увечной. Уразумел?

Староста побелел лицом и пообещал всё делать так, как прикажет господин Ренинг.

Собрав народ, он сообщил о требованиях, выдвинутых посёлку.

В тот же день общий любимец Йозеф, крепкий девятнадцатилетний парень, подкараулил Гюнтера и внезапно набросился на него.

Между ними завязалась отчаянная борьба, продолжавшаяся минуту или две. Сначала они боролись на равных, но под конец Йозеф стал одолевать, так как был выносливее. Тогда Гюнтер выпустил из рук автомат, за который они оба держались, и ударил своего противника кулаком промеж глаз. Юноша упал, а Гюнтер подхватил оружие, отступил на несколько шагов и выстрелил в него. Пуля раздробила Йозефу колено, и через день он умер от заражения крови.

Смерть парня взволновала посёлок. Самые смелые стали обдумывать, как избавиться от убийцы. Когда перевалило за полночь, они стали подкрадываться к его шалашу.

Однако накануне вечером кто-то предупредил Гюнтера. Он встретился со своими дружками, рассказал о готовящемся нападении и предложил объединиться в одну команду, скреплённую жёсткой дисциплиной.

– Будете жить на всём готовом, – сказал он им. – Так, как живу я. А этих, – он кивнул на посёлок, – сделаем своими невольниками, они станут исполнять то, что мы прикажем.

Лёгкая жизнь манила. Его предложение было с восторгом принято. Сразу по завершении переговоров была устроена засада. Заметив приближающиеся тени, Гюнтер и его сообщники открыли беспорядочную стрельбу. Участники раскрывшегося заговора бросились врассыпную. Никто из них не был убит, но двое получили лёгкие ранения.

Утром Гюнтер и его шайка обошли шалаши и разыскали обоих раненых. Побоями их заставили назвать остальные имена. Расправа была жестокой и надолго отбила охоту даже думать о каком-то возмездии угнетателям.

Вчетвером им стало легче держать посёлок «в узде». Потом к ним присоединились ещё трое молодых людей, за ними ещё один, и Грюненсдорф был окончательно порабощён.

Гюнтер и его коммандос, как он называл членов своего отряда, больше не участвовали ни в каких работах, и всем необходимым их снабжали остальные посельчане. Им доставляли столько рыбы, ягод, грибов и орехов, сколько они требовали. Коммандос стали есть досыта, а все остальные снова голодали, так как теперь приходилось работать не только на себя, но и на этих бездельников. Хотя и бездельниками в полном смысле слова их назвать было нельзя. Они ежедневно занимались оружием, разбирали и собирали его, устраивали стрельбы и разные военные учения: проводили рукопашные бои, оборонительные и наступательные операции.

Вальтер Ренинг места себе не находил, видя, что творится, и проклял и себя, и тот день, когда взялся учить сына обращению с оружием. Не единожды он пытался урезонить его, но Гюнтер отвечал грубо, не считаясь с родственными узами.

– Не лезь не в своё дело, – говорил он, уставясь на него насмешливым взглядом. – Неужели ты думаешь, что я снова полезу в холодную воду, чтобы добывать рыбу для Грюненсдорфа? Или ходить по лесу и собирать грибы? Ты принимаешь меня за идиота или как? Зачем мне быть наравне со всеми, когда у меня есть вот это? – и он потрясал своим автоматом.

– Ты – грязное мерзкое существо и недостоин называться человеком, – сказал ему однажды старший Ренинг. – Ты – павиан, овладевший оружием и научившийся говорить членораздельно.

– Значит, павиан! – сказал Гюнтер, покоробленный словами отца. – Неплохо звучит, спасибо, папаша! А тебе не кажется, что ты просто-напросто выжил из ума? Нет? В любом случае вот что: проваливай отсюда и не мешай мне. Придёшь ещё раз – схлопочешь пулю лично от меня.

В тот же день Вальтер Ренинг покончил с собой, повесив на шею тяжёлый камень и бросившись в глубокий омут.

Узнав об отце, Гюнтер не проронил ни слова, лишь на лице его проступила мертвенная синева. Он вышел из посёлка, сел на дерево, поваленное бурей, обхватил голову руками и долго оставался так без движения. Когда к нему подошли спросить по поводу похорон, то услышали одну и ту же повторявшуюся фразу:

– Дурак, ах, что наделал, вот дурак!

Никто, однако, не мог понять, к кому эти слова относятся: то ли лично к самому Гюнтеру, то ли к его отцу. Некоторые говорили, что начальник коммандос всё-таки любил своего старика и тяжело переживает его смерть. Но в это мало кто верил.

– Невесёлая история, – сказал Игорь, наблюдая за тем, как Курт набивает трубочку очередной порцией табака.

– Гм, невесёлая! То, что я рассказал, лишь присказка – сказка будет впереди.

– Значит, дальше было ещё хлеще. Но вот скажите мне, Курт: что, Гюнтер и его команда так и продолжали жить рядом с вами в своих шалашах?

– Э-э, нет. Вскоре после смерти старого Вальтера они принесли со своего склада несколько пил, топоров и лопат и заставили нас строить для них новое жильё. Не шалаши, а настоящие бревенчатые дома с печным отоплением. Таким образом, в нескольких сотнях метров от Грюненсдорфа, на противоположном конце долины, вырос ещё один посёлок, или, по-другому, жилой комплекс. Коммандос назвали его Гросхауз. В жилом комплексе кроме домов были построены бани, амбары, погреба, и всё это было огорожено высоким прочным забором.

– А потом вы начали строить дома для себя…

– Ничего подобного. Когда возведение Гросхауза было закончено, топоры и лопаты у нас отобрали. Нам же сказали, мол, для вас вполне сгодятся и шалаши. Ну а голыми руками ничего лучшего построить мы не могли.

– Почему же вы сами не отыскали этот склад?

– Пробовали, не получилось. Как-то раз несколько мальчишек хотели проследить за коммандос. Их заметили и избили. Били ногами и прикладом винтовки. Одному мальчику сломали нос, другому – рёбра. Третьему отбили печень, и его еле выходили, отпаивая отварами черники и репешка.

– В следующий раз того, кто пойдёт за нами, – пристрелим, – пообещал Гюнтер.

И его слова не были пустой угрозой. Самый храбрый из наших, Клаус Фишер, мой приятель – с ним мы провели первую зимовку, пошёл таки искать этот арсенал. Вроде рассчитывал-то он правильно. Одни коммандос были у себя в Гросхаузе, другие надзирали за ловлей рыбы. И всё же где-то Клаус допустил промашку. Или его подвела случайность. Как бы там ни было, его поймали и привели в Грюненсдорф.

– Мы же предупреждали вас, – сказал Гюнтер людям, встретившим их. – Теперь пеняйте на себя, – с этими словами он вынул из кобуры пистолет и выстрелил Клаусу в лицо. Пуля выбила ему глаз и вышла из затылка. Это было страшное зрелище. Некоторые женщины попадали в обморок.

– Видели?! – крикнул Гюнтер, потрясая ещё дымящимся оружием. – Так будет с каждым, кто пойдёт к нашему арсеналу.

Большинству коммандос было уже за двадцать, остальным около того, и все они выбрали себе девушек, самых красивых, стройных, и заставили жить с собой. Гюнтер привёл в свой дом Илону. Прежде она дружила с Йозефом, тем самым парнем, которого он погубил. Илона, девушка необыкновенной красоты, долго противилась, но Гюнтер сумел сломить её.

С этого времени посёлок ещё туже затянул пояса, так как надо было кормить не только коммандос, но и членов их семей. Своим жёнам поработители запретили участвовать в общих работах и ограничили круг их обязанностей только приготовлением пищи и другими домашними делами.

Грюненсдорфцы же трудились от зари до зари. Тяжелее всех приходилось тем, кто был занят на ловле рыбы. Особенно доставалось в зимние месяцы. Все без исключения рыбаки – и мужчины, и женщины – страдали простудными заболеваниями, у многих развился ревматизм, девять человек умерли.

Однажды коммандос обложили появившуюся в лесу стаю собак. Часть взрослых животных перестреляли, остальные разбежались, несколько щенков удалось поймать. Их вырастили, воспитали и стали использовать на охране жилого комплекса. В сопровождении собак коммандос наведывались в посёлок, где не реже одного раза в месяц проводили обыски. Этих злобных тварей они брали с собой и на реку, и в лес при проверке рыбаков и сборщиков грибов и ягод. Собаки были натасканы на людей, и их боялись пуще самих охранников. При малейшем неповиновении невольников матёрых хищников спускали с поводка. Они набрасывались на свою жертву, валили с ног, запускали зубы в человеческое тело, и тогда страшные крики несчастного заглушали рычание зверей. Когда поверженный наземь человек был уже достаточно искусан, собак оттаскивали.

Две семьи, не выдержав мучений, устроили побег. За ними пустились в погоню и настигли на другой день. Одну беглянку застрелили при преследовании, главу другого семейства насмерть затравили собаками на глазах жены и детей. Их даже не дали похоронить, и оба скелета до сих пор лежат в лесу. Всех остальных беглецов избили и пригнали обратно в посёлок.

Этот случай навёл коммандос на мысль устраивать своеобразные «спортивные игры». Каждую неделю они выбирали кого-нибудь из мужчин или целую семью и приказывали предстоящей ночью бежать из посёлка. Правила «игры» состояли в том, что «беглецам» давали фору до утра, а затем по их следам отправлялись несколько человек с собаками. Если участников «побега» настигали в течение первого дня, то каждый из них получал по двадцать розог. Если погоня затягивалась на два-три дня, то количество розог снижалось до пятнадцати или десяти. Гюнтер говорил, что подобные «игры» заставляют его людей находиться в хорошей физической форме.

Между тем дочь Винтерманов подрастала и превращалась в настоящую красавицу. Ей было шестнадцать, когда глаз на неё положил сам Гюнтер. Он предложил ей сожительствовать с ним, но она отказалась, сославшись, что у него есть жена.

– Илона нам не помеха, – сказал начальник коммандос. – Кому будет плохо, если ты станешь моей?

– Мне будет плохо, – ответила Эмма. – Я не люблю вас.

– Полюбишь, когда начнёшь жить со мной.

– Нет, нет и ещё раз нет. Лучше камень на шею и в воду.

– Ах так!

– Да, так.

– Ну что ж, в воду так в воду, – и Гюнтер распорядился, чтобы девочку направили на ловлю рыбы. – Потом сама придёшь ко мне, – сказал он ей, – будешь умолять на коленях.

Эмме достался самый тяжёлый промысел: она должна была работать с корзиной, то есть с наименее продуктивным орудием лова, и постоянно находиться по колено, а то и по пояс в воде. На дворе была уже середина мая, тем не менее вода в реке оставалась ледяной. Рыбаки жалели девчонку, и часть своего улова отдавали ей, чтобы она поскорее выполнила назначенную норму. Но надсмотрщики быстро поймали их на этом. Рыбаков избили и пригрозили ещё более жестокой расправой.

Норма же была высока, и для выполнения её приходилось находиться в реке чуть ли не целый день. Эмми была постоянно простужена, вскоре у неё начались ревматические боли, а потом стало пошаливать сердце. С каждым днём девочка чувствовала себя всё хуже, и у неё не стало хватать сил, чтобы работать с прежним напряжением. Трижды её секли розгами, и однажды она сказала отцу, что больше не выдержит и лучше бы ей умереть.

Тогда Курт Винтерман и задумал совершить побег. Риск быть пойманными был чрезвычайно велик, но иного выхода не оставалось. Благоприятный момент выпал на другой же день – когда начался сильный дождь. Они все трое были на реке. Курт и Луиза занимались сетями, а Эмми в сотне метров от них мучилась возле берега со своей корзиной.

Никого из коммандос не было видно. Подав знак жене, Курт оставил сеть, и они направились к дочери. Ни слова не говоря, отец отбросил корзину, взял Эмми за руку и вывел на берег. Быстро одевшись, они побежали вниз по течению реки. Они надеялись, что дождь помешает собакам выйти на след.

– И вот мы здесь, – сказал он Игорю.

– Но всё же коммандос почти нагнали вас. Скажите спасибо Тарзану, сумевшему увести преследование в сторону. Слава богу, и нам не пришлось вступать в бой. Спасибо тебе, Тарзан! Не понимаешь?! Не понимает. Ну и чёрт с тобой.

Ещё сутки они оставались возле притока, ожидая, пока спадёт вода. Наконец река вошла в своё русло, и начались приготовления к переправе. Свернули палатку, навьючили лошадь, Игорь и Ник водрузили на себя рюкзаки. Казбека с восседавшей на нём Эмми подвели к броду.

– Я вот о чём всё думаю, Курт, – сказал Игорь, остановившись у кромки воды. – Что если нам вдвоём отправиться к вашему посёлку?

– Зачем? – недоумённо спросил Курт Винтерман.

– Затем, чтобы освободить ваших соплеменников!

– Освободить?! Но… это исключено!

– Почему?

– Ну-у, мы там просто погибнем!

– Неужели погибнем?

– Да. Там много вооружённых коммандос и…

– Ну и пусть много.

– Как это у вас легко выходит. Они нас пристрелят!

– Не пристрелят, если всё делать аккуратно. Меня интересует, какие сейчас настроения в посёлке…

– Какие могут быть настроения? Все давно доведены до предела терпения! От бунта людей останавливает только полная беспомощность перед дулами автоматов. При вашей поддержке, конечно, они могут подняться, но…

– Говоря об освобождении, я не имел в виду открытый бунт.

– А что тогда?

– Массовый побег.

– Массовый побег? Он тоже невозможен.

– Почему?

– Потому что коммандос бросятся в погоню, и дело закончится жестоким наказанием и опять-таки смертями. Настигнуть толпу людей им будет проще простого. Не забывайте – там есть и малые дети.

– Я не забываю. И всё-таки, мне кажется, нельзя оставлять Грюненсдорф в том положении, в каком он сейчас находится. Вы сами говорили: Йозеф умер от раны, двоих убили при попытке к бегству, одного застрелили для назидания, несколько человек умерли от непосильной работы, вашу дочь Гюнтер подвел к краю могилы, – последние слова он произнёс шёпотом, на ухо отцу семейства, чтобы не слышала Эмми. – Чего ждать ещё?

Курт Винтерман задумался.

– Понимаете, эти коммандос… В них исчезло всё человеческое. Они ни перед чем не остановятся. Они уничтожат всех, лишь бы восторжествовать самим.

– Давайте не допустим этого. Сколько километров до вашего посёлка?

– Сколько? Ну, до того как встретиться с вами, мы прошли километров тридцать-тридцать пять. Примерно столько же занял переход сюда. Вот и считайте.

– Сосчитал, – сказал Игорь и сбросил рюкзак со спины. – Ник, ты слышал наш разговор? Мы с Куртом идём к Грюненсдорфу. А ты отправляйся с Луизой и Эммой. Доставишь их на «Ирландию». Отвечаешь за них головой. На судне захвати побольше продовольствия и сразу сюда. Если успеешь раньше нас, жди по ту сторону переправы. Да, карабин и патроны к нему оставь нам. Тебе достаточно будет одного револьвера. И смотри, чтобы Казбек был в полном порядке.

Он помог Нику и Эмме, восседавшей на лошади, переправиться через приток Дуная. Затем вернулся за Луизой, подсадил её в седло и снова пошёл в воду.

Перед тем как сесть на лошадь, Луиза повернулась к мужу, и губы её страдальчески сморщились.

– Мой дорогой, мы будем ждать тебя!

– Не бойся за меня, я буду осторожен.

– Ну вот и всё, они в безопасности, – сказал Игорь, вновь оказавшись рядом с Куртом. Он взял карабин, оставленный Ником, и подал его своему новому напарнику.

– Держите! Знаете, как им пользоваться? Нет? Ладно. Сначала посмотрите, как он заряжается. Он заряжается вот так. Это понятно? Понятно. Держите карабин, прижимая приклад к плечу. Вот это – рамка прицела, это – мушка. Находите в перекрестии мушки противника, плавно нажимаете на спусковой крючок, и – враг повержен. Это понятно? Прежде чем стрелять, не забудьте снять карабин с предохранителя. Вот эта скоба и есть предохранитель. Пока верните её в прежнее положение, чтобы случайно не выстрелить. А теперь попробуйте повторить, как я вам показал. Ну-у, Курт, вы способный ученик! Учтите ещё: во время боя лучше не высовываться. Располагаться надо так, чтобы противник вас не видел, а вы его видели. Это понятно? Вот подсумок, в нём тридцать патронов; прицепите его к поясу.

Они двигались не вдоль реки, а через лес, сокращая путь, и часам к одиннадцати следующего дня уже были недалеко от Грюненсдорфа. Выбрав место для отдыха, закусили имевшимися у Игоря продуктами.

После еды оба сразу легли спать и проспали до вечера. При наступлении сумерек они приблизились к посёлку на расстояние двух полётов стрелы и залегли, вглядываясь в неясные очертания шалашей.

– Только бы не напороться на собак, – сказал Игорь.

– Ночью они обычно находятся за оградой жилого комплекса, – ответил Курт.

Когда стемнело, он поднялся и, маскируясь местностью, двинулся к посёлку.

По дороге к шхуне большую часть времени Ник рассказывал об истории возникновения Нью-Росса и затяжной войне с длинноволосыми. Обычно он говорил на немецком языке и лишь иногда, сам не замечая того, переходил на английский. Но Луиза и Эмми знали и этот язык. Когда добирались до места отдыха или ночлега, юноша неизменно подходил к Эмми и помогал ей спуститься с лошади. Перед тем как тронуться в путь, он опять же предлагал ей свою помощь и, подставив ладонь под её неказистый башмачок, сплетённый из лыка, легко усаживал девушку в седло. Он видел, как она слаба, и всегда был наготове, чтобы поддержать её. На стоянке Ник сразу же удалялся собирать валежник, предоставляя матери с дочерью возможность побыть одним.

– Какой благородный молодой человек, – говорила Луиза. – Как он предупредителен, сколько в нём такта.

Вечером, поставив палатку и разложив костёр, Ник отправлялся к реке и неизменно возвращался с уловом. Если его долго не было, значит, ему не везло и он вновь и вновь закидывал невод, чтобы в конце концов обеспечить своих спутниц достаточно сытным ужином. Ночь женщины проводили под пологом палатки в спальных мешках, а он – возле костра, подстелив кожаную куртку и подложив под голову седло.

До шхуны добрались за пять дней, так как путь был знаком и через заросли продвигались по уже проложенным просекам.

«Ирландия» открылась им на закате солнца. Приблизившись к берегу, Ник по разбойничьи свистнул – Луиза от неожиданности вздрогнула, а Эмми улыбнулась. Вахтенный на шхуне ударил в колокол, и на палубе появились все остававшиеся на борту члены экипажа, включая капитана О’Брайена. Прикрываясь от солнечных лучей, он надвинул на глаза фуражку с козырьком и, увидев возле прибрежных деревьев людей и навьюченную лошадь, приказал спустить шлюпку на воду. Не прошло и пяти минут, как двое матросов уже вовсю гребли вёслами. Пока они пересекали разделительную полосу воды, Ник освободил Казбека от вьюков, расседлал его, снял уздечку и отпустил на волю.

– Гутен абенд, Стив! Гутен абенд, Реди! – поздоровался он с гребцами на немецком языке, когда они приткнули шлюпку к песчаной косе, вклинившейся в реку, и незаметно подмигнул им.

– Добрый вечер, Ник! Здравствуйте, сударыни! – поздоровались матросы на немецком же языке, поняв знак товарища. Они выскочили на косу и подвели шлюпку поближе. – А где дядя Игорь?

– С ним всё в порядке, – ответил Ник. – Потом расскажу.

Поддерживая под руку, он проводил Луизу и Эмми к шлюпке, где их приняли и усадили на корме осторожные матросские руки. Затем, погрузив походные вещи, оттолкнул шлюпку от берега и запрыгнул в неё сам.

О’Брайен помог женщинам подняться по трапу на борт корабля. Представляясь, он отдал честь, раскланялся, после чего поцеловал им ручки. Он был необычайно взволнован – таким матросы никогда его не видели, – суетился, стараясь угодить и той и другой. Затем, расшаркиваясь, проводил их в свою каюту. Вновь поднявшись на палубу, капитан взглянул на стоявших перед ним моряков, ударил кулаком одной руки по ладони другой и воскликнул:

– Ну разве не хорошо, что мы пришли сюда?! А я так переживал, боялся, как бы наша экспедиция не прошла впустую!.. Гм, ладно, это всё эмоции. Ник, пока они приводят себя в порядок, а через четверть часа давай к ним – нельзя надолго оставлять их в одиночестве. Генри, на ужин на столе чтобы было самое вкусное. У нас осталось два поросёнка. Одного заколите и приготовьте из него… Сами подумайте что. И не забудьте подать вина – сладкого, наподобие муската – для них. И что-нибудь покрепче – для нас.

За ужином Ник рассказал о походе по берегу Дуная, о том, при каких обстоятельствах состоялась встреча с семьёй Винтерманов, всё, что ему было известно о Грюненсдорфе, и о намерении Игоря освободить жителей посёлка от коммандос. Закончив рассказывать, он спросил, есть ли известия от Сергея и Томаса.

– Нет, – ответил О’Брайен. – Никто из них не появлялся. Да и время для их возвращения ещё не подошло. Что касается Игоря… Это в его характере – сделать всё по максимуму. Хотя кто из нас, окажись мы на его месте, поступил бы по-другому?

В течение застолья Луиза и Эмми односложно отвечали на задаваемые вопросы. Видно было, что они теряются в присутствии моряков. К тому же они устали от длительного пребывания в пути и нуждались в отдыхе.

Сразу по завершении ужина О’Брайен сказал женщинам, что каюта в полном их распоряжении, пусть они чувствуют себя как дома. На ночь капитан устроился вместе с матросами в кубрике. Прежде чем отправиться в свой гамак, он велел подготовить продовольствие и фураж, чтобы утром Ник без задержки двинулся навстречу Игорю.

– И возьми мой карабин, – сказал он юноше.

Рано утром Казбека навьючили сухарями, сушёным мясом, финиками и сахаром, и Ник тронулся по уже знакомой дороге.

Спустя полчаса Курт вернулся в сопровождении какого-то человека. Игорь интонацией голоса заранее предупредил Тарзана, и тот вёл себя спокойно.

– Это Франц Розенштайн, наш староста, – представил Курт своего сопровождающего. – Вместе с ним мы пережили ту страшную зиму после землетрясения. Он говорит, что коммандос объявили, будто нас настигли и перестреляли. Весь посёлок впал в уныние и скорбит по мне, Луизе и Эмми. Все беспрекословно выполняют прихоти этих… – Курт замолчал, затруднившись подобрать подходящее слово.

– А как они объяснили исчезновение собак? – спросил Игорь.

– Сказали, что обе утонули при переправе через приток Дуная, мол, их затянуло водоворотом.

– Ладно, чёрт с ними, с коммандос и их собаками. Герр Розенштайн, насколько мне известно, вас – я имею в виду весь Грюненсдорф – не устраивает тот гнёт, под которым вы находитесь?

– У нас нет больше сил терпеть его.

– Раз так, то мы, я и Курт, предлагаем жителям посёлка оставить свои шалаши и отправиться вместе с нами, – и Игорь рассказал о Нью-Россе, о шхуне, стоявшей ниже по течению реки, и о пути, который предстоит проделать, чтобы добраться до неё.

В отличие от Курта Франц Розенштайн сразу же согласился на предложение охотника.

– Как ваша фамилия, Игорь?

– Тихомиров. Точно так же назывался город, в котором мы когда-то жили. У нас там половина жителей были Тихомировы.

– Я готов отправиться с вами, герр Тихомиров. Я сейчас же возвращаюсь в Грюненсдорф и переговорю с кем надо.

Вновь Франц появился уже после полуночи.

– Все наши с радостью приняли ваше предложение, герр Тихомиров.

– Ну и прекрасно. И вот что, герр Розенштайн, не называйте меня господином. Для всех я просто Игорь.

– Тогда и вы называйте меня просто Франц.

Побег был назначен на следующую ночь. С наступлением темноты обитатели шалашей с соблюдением полнейшей тишины должны покинуть посёлок и собраться в километре южнее и западнее его, на опушке леса. Идти следовало налегке, взяв с собой лишь одежду, продовольствие, котлы для приготовления пищи и пару рыболовных сетей.

Франц возвратился в Грюненсдорф, а Игорь и Курт оставили своё лежбище и углубились в лесную чащу.

К вечеру следующего дня оба они вместе с Тарзаном уже были в назначенном месте. Закатилось солнце, сгустились сумерки, долину окутала полная тьма. Дотронувшись нечаянно до Курта, Игорь ощутил, как того бьёт крупная непрестанная дрожь.

– Не волнуйтесь, всё будет хорошо, уверяю вас.

– Я стараюсь не волноваться, но какая-то субстанция внутри меня не подчиняется моим мысленным приказам.

Франц появился во главе группы из двадцати человек. Среди них были три женщины с детьми от шести до десяти лет, одна с грудным младенцем, остальные – мужчины. Большинство сразу же уселись, экономя силы для дальнего пути. Спустя четверть часа подошли ещё двенадцать посельчан.

Подождали ещё немного.

– Почему-то остальные задерживаются, – тихо проговорил староста. Его голос выдавал нервное напряжение. – Пойду в посёлок, узнаю, в чём дело.

Игорь не стал возражать. Он сказал Курту, чтобы тот вёл собравшихся людей по заранее намеченному маршруту вдоль леса, где был довольно ровный рельеф местности.

– У белой меловой горы остановитесь, и ждите нас до восхода луны. Если мы к тому времени не появимся, двигайтесь самостоятельно лесом до того брода, где мы стояли лагерем. Если же мы и там не нагоним вас, переправляйтесь через приток и идите до самой стоянки шхуны. Но это – крайний случай. Я надеюсь, что всё обойдётся и мы вместе благополучно доберёмся до корабля.

Курт произнёс несколько слов, обращаясь к посельчанам; они зашевелились, подымаясь, и скоро, ведомые своим предводителем, скрылись во тьме.

Игорь остался один с Тарзаном. Он лежал, обратившись к посёлку и держа под рукой карабин. Пёс расположился по другую его руку и не проявлял никаких признаков беспокойства.

Внешне был спокоен и Игорь, но он чувствовал какую-то душевную тягость. Он стал доискиваться до причины столь непривычного для себя внутреннего состояния и понял, что это – ответственность за судьбы десятков людей, которые по его инициативе подвергаются смертельной опасности. Может, лучше было бы не организовывать никакого побега, а прийти к Гросхаузу с несколькими моряками, обложить его кругом и… что? Предъявить коммандос требование, мол, освобождайте своих рабов, они пойдут с нами? И какой был бы ответ? Да-а, ситуация.

«А ты думал, нас встретят фанфарами? – усмехнулся про себя Игорь. – Однако как быстро может деградировать человек! И всего-то сменилось одно поколение. Европа была с такими культурными традициями, мы надеялись найти здесь хоть какие-то остатки прежней цивилизации, а столкнулись с рабовладельческим обществом. Вот что значит потерять связь времён».

Рассуждая так, он прождал около часа, когда лежавший рядом пёс насторожился и стал приподниматься.

– Лежать, – шепнул Игорь и тут же услышал в стороне посёлка шаги. Спустя минуту он увидел тёмные силуэты людей. Это был Франц с последними жителями Грюненсдорфа.

– Их задержал охранник с собакой, – сказал староста Игорю, подводя к нему своих спутников. – Никогда не было обхода по ночам, а тут на тебе. Наверно, это из-за побега Винтерманов. Но, слава богу, всё обошлось. Наши вовремя заметили его и вернулись в шалаши. А тут и я подоспел. Охранник окликнул меня и спросил, кто я и что здесь делаю? Я сказал, мол, староста, смотрю, все ли на месте, чтобы потом не было неприятностей. Ну охранник похвалил меня за усердие и повернул к своей будке. Вы видели её, она у них за забором жилого комплекса.

– Все здесь? – спросил Игорь.

– Все, – ответил Франц.

– Тогда пойдёмте.

Примерно через час поднялась луна, а до меловой горы было ещё не близко. Курт и идущие с ним грюненсдорфцы к этому времени уже должны были втянуться в лес.

– Нам надо двигаться быстрее, – сказал Игорь шагавшему рядом с ним Францу. – В запасе не так много времени. Как только они обнаружат пустой посёлок, то немедленно пустятся в погоню. Собаки быстро выведут на след. Надо догнать группу, идущую впереди, вместе мы будем в большей безопасности.

Он посмотрел на женщину с девочкой на руках, едва поспевавшую за остальными.

– Эй, кто-нибудь из мужчин! – негромко крикнул он. – Возьмите у неё ребёнка!

– Дитрих! – окликнул кого-то Франц. – Ты среди нас самый крепкий. Ну-ка, прими у Евы её дочку.

– Вы когда-нибудь обращались с огнестрельным оружием? – спросил у старосты Игорь.

– В студенческие годы мне доводилось стрелять в тире из пистолета. Но это было так давно, что я даже не помню, сам ли я его заряжал.

– Ничего, главное, что вы держали пистолет в руках, а мускульная память штука крепкая. Вот, возьмите револьвер. В случае чего взводите курок и нажимаете на спусковой крючок. На сотню шагов он бьёт наповал. А заряжается он вот так, – Игорь на ходу откинул барабан револьвера, и свет луны осветил желтоватые провощённые гильзы. – Видите? Ну и хорошо. Держите. И вот ещё запасные патроны к нему.

Они миновали меловую гору и вошли в лес. Намётанным глазом Игорь видел многочисленные следы, оставленные прошедшими ранее поселянами. Тарзан молча бежал впереди, уверенно показывая правильную дорогу.

Незадолго до рассвета догнали группу, ведомую Куртом. Обменялись приветствиями; пока побег проходил без осложнений, и, несмотря на усталость, у всех было приподнятоё настроение. Расположились на отдых. Некоторые из женщин принялись за имевшиеся у них съестные припасы. И молодые парни, и зрелые мужчины, все, как один, достали кисеты с табаком, набили трубки и закурили от зажигалок.

– Где вы раздобыли зажигалки? – спросил Игорь у Франца, вместе с остальными нещадно дымившего самосадом.

– Это нас коммандос наградили. За регулярное выполнение норм на работе. У них на складе этих зажигалок без счёта.

– А если не выполнишь норму?

– Тогда наказывали. Чаще всего секли розгами.

– И вас секли?

– И мне доставалось.

– М-да, своеобразное стимулирование труда. Ладно, вы бы сказали своим, чтобы ложились спать. Сон – лучшее средство для восстановления сил.

– Люди возбуждены, им сейчас не до сна.

– Ну как хотите. А я на боковую, – и охотник улёгся на траве возле Тарзана.

Уже после восхода солнца поднялись и, вытянувшись цепочкой, возобновили движение. Игорь с Тарзаном держались сзади, в сотне метров от грюненсдорфцев. Иногда охотник замирал на полушаге и оборачивался, прислушиваясь к лесу. Ничего, что могло бы вызвать тревогу, пока не происходило. Тарзан тоже не выказывал никаких признаков беспокойства.

Рельеф местности начал меняться, потянулся пологий подъём, затем деревья, в основном сосны и осины, широко расступились, и перед путниками раскинулась просторная поляна, поросшая луговыми травами. Прежде чем выйти на открытое пространство, Игорь задержался на опушке, давая возможность цепочке людей отойти за пределы прицельного выстрела.

Подъём закончился, поляна осталась позади, снова вступили под кроны деревьев. Было близко к полудню, и все еле передвигали ноги. Игорь окликнул Франца и сказал, что надо остановиться на отдых.

– Ненадолго, – сказал он. – А потом – марш-бросок. Не будем забывать, что за нами погоня.

На этот раз грюненсдорфцы не курили и не перекусывали, а повалились, кто где был, и почти сразу же погрузились в крепчайший сон.

Игорь вернулся к опушке и залёг под одной из сосен. Поляна ровно, без складок, скатывалась до противоположной опушки леса и хорошо просматривалась. Солнце поднялось почти к самому зениту, лес изрядно уже прогрело. Под деревьями, во влажной тени, тонко звенели комары, а на поляне стрекотали кузнечики, гудели, обихаживая розовые цветущие головки клевера, крупные мохнатые шмели, где-то неподалёку стучал дятел, в другой стороне куковала кукушка, чуть ли не над головой козлёнком прокричала серая ворона. Точно так же кричит он, подзывая к себе Казбека.

Да, северный лес ожил. А ведь в первые годы, по словам Курта, кроме насекомых, в нём вообще никого не было. Вот и кабаны появились. Курт говорил, что коммандос тоже несколько раз приносили подстреленных свиней. И ещё он говорил, что поселковые видели оленей. Пришли, значит, откуда-то с юга. И кабаны тоже пришли. Ну эти размножаются быстро, тем более что им никто не мешает. Волков-то здесь пока нет. Но вслед за кабанами и оленями придут и волки. Всё с того же юга. Там-то их немало развелось.

Пожалуй, время отдыха уже вышло. Охотник разбудил Франца и велел ему поднимать людей.

– Надо трогаться, – сказал Игорь. – Хозяева Гросхауза вряд ли дремлют. А я побуду на опушке и, если они появятся, постараюсь их задержать.

Он залёг под той же сосной. Судя по тому, что ему известно о коммандос, они, конечно же, появятся и сделают всё, чтобы настигнуть беглецов. Тем более что сбежал весь Грюненсдорф.

Прошло ещё с полчаса. Почудилось ему или нет? Вроде вон там, над зелёной волнистой линией, разделяющей лес и небо, замелькали какие-то точки. Охотник прищурился. Нет, ничего не почудилось. Постепенно приближаясь, точки становились всё реальнее и наконец превратились в круживших над деревьями птиц. До него донесло их негодующие крики. Так пернатые ведут себя только при непрошеных гостях. Сквозь птичий гам долетел собачий лай.

«Недолго же ты ждал», – сказал себе Игорь. Пальцы сняли карабин с предохранителя, приклад удобно надавил на плечо. Вот на противоположной опушке леса показались собаки и, не останавливаясь, ринулись вперёд. Они преодолели уже треть поляны, когда между деревьями замелькали фигурки людей. Игорь повёл стволом, ловя прицелом бегущего впереди пса, и нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел, собака перевернулась через голову, послышался отдалённый визг, животное больше не двигалось. С той стороны поляны донеслись возбуждённые возгласы. Игорь расслышал, как отзывают уцелевших собак. Люди бежали обратно к лесу. Ещё секунда, другая – и поляна снова опустела.

Несколько минут ничего не было слышно, кроме криков птиц и непрестанного гомона насекомых. Но вот над головой охотника что-то тонко свистнуло, сзади раздался резкий щелчок, и по лесу прокатился винтовочный выстрел. Игорь припал к земле и тут же откинулся за ствол дерева. Сверху посыпалась срезанная пулями хвоя, и за поляной раздался треск автоматных очередей. Он догадался, что его разглядели в бинокль или оптический прицел, и ползком перебрался за другое дерево.

– Тарзан, назад! – крикнул он и, убедившись, что пёс выполнил приказание и находится в безопасности, глянул на поляну в просвет между травами. Противник не показывался, и он тоже затаился за своим укрытием. Подождав минуту, снова выглянул. Никого. Мысль работала чётко. Что бы он сделал на их месте? Ну уж точно бы не бездействовал. Оставил бы двух-трёх человек для продолжения обстрела, а сам обошёл поляну и ударил с тыла. Где скорее всего можно обойти? Справа от него, там поляна закругляется не так уж далеко.

С противоположной опушки ударила ещё одна автоматная очередь, за ней ещё. Били всё по тому же месту, где он был в начале боя.

Покинув укрытие, Игорь ползком двинулся дальше в лес. Когда деревья скрыли от него поляну, поднялся, подошёл к Тарзану, прошёл с ним ещё немного и, выбрав закрытое место, велел собаке лежать. Затем повернул в ту сторону, откуда, по его предположению, могли появиться коммандос. Пройдя метров сто пятьдесят, остановился, лёг за поваленным деревом и стал ждать. Сзади находился Тарзан, значит, тыл прикрыт.

За поляной снова началась автоматная стрельба, гулко ударили два винтовочных выстрела, потом ещё очередь. Пусть стреляют, на мякине нас не проведёшь.

О приближении противника охотник узнал по изменениям тональностей в криках птиц. Мысленно он поблагодарил их за помощь. Он даже знал, где происходит перемещение людей и в каком направлении. Затаив дыхание, он вглядывался в низкие разъёмы под кронами деревьев. Казалось, слышался даже шелест прелых листьев, приподнимаемых шляпками растущих грибов. Коммандос двигались осторожно, очень осторожно. Но всё же он различил их шаги. И по несложной гамме шорохов понял, что их трое.

Они шли цепью, оставляя его на своём левом фланге. Двух дальних коммандос он совсем не видел, а ближний к нему то появлялся, то вновь исчезал за ветвями. Игорь выстрелил в него, когда тот уже прошёл мимо. Выстрелил в мякоть бедра. Человек вскрикнул и упал. Почти сразу же началась беспорядочная ответная стрельба; пули то взрывали землю, то ударяли в стволы деревьев, то свистели над головой, но Игорь был достаточно защищён в своём укрытии.

Заметив, что стрельба несколько сместилась, он короткими перебежками стал уходить ещё дальше в сторону и скоро был вне досягаемости вражеского огня. Грачиным карканьем он позвал Тарзана; тот немедленно появился, и они двинулись к тропе, которую оставили за собой грюненсдорфцы.

По дороге Игорь думал о том, что задержал погоню не менее чем на час. Один из оставшихся сзади людей ранен, на произвол судьбы его не бросят, как минимум его надо перевязать, а на это потребуется время. И вообще, после стычки у поляны коммандос не будут переть напролом, так как знают, что в любой момент их могут встретить пулей. Франц же и Курт, услышав выстрелы – а они должны были их услышать, эхо в лесу далеко разносит, – постараются ускорить движение. Таким образом, вероятность нового боестолкновения отдаляется ещё больше.

Грюненсдорфцев Игорь догнал на полпути к броду через Драву. Ещё трижды он занимал оборонительные позиции, но, не дождавшись противника, снимался с них.

Вечером, когда стало темнеть, спустились в глубокий овраг, поднялись по противоположному склону, вышли на небольшой лужок, прошли по нему немного, отдалившись от края, и здесь остановились на ночлег.

Франц подошёл к Игорю и сказал, что готов вместо него постоять на часах. Игорь посмотрел на звёздное небо, на лес, черневший на той стороне оврага, и сказал:

– Не сейчас. Потом. Пока ложитесь спать. Я разбужу вас, когда надо будет.

Он залёг на краю овражного склона и с удовлетворением отметил, какое это удобное место для охранения. Овраг просматривался далеко на обе стороны, и перейти его незаметно было не так просто. В полночь на востоке, где протекал Дунай, поднялась глубоко ущербная луна, своей формой напоминавшая букву «с». Значит, луна стареет.

С каждой минутой становилось всё светлее, и скоро обозначились все выступы и впадины на обоих склонах. «Очень хорошо, – подумал Игорь, – теперь уж точно через овраг незамеченным никто не пройдёт. Но, может, они уже где-то рядом и прячутся на той стороне, в лесу? Нет, вряд ли, ветер тянет оттуда, Тарзан наверняка бы их учуял». Он посмотрел на пса, расположившегося по левую руку от него. Тот спал, положив голову на передние лапы. Ясно дело, и собаке требуется отдых.

– Тарзан! – шёпотом окликнул Игорь.

Пёс шевельнул ушами и открыл глаза.

– Ладно, спи, спи. Это я просто так, для проверки бдительности.

Игорь на секунду смежил веки, затем снова вперил взгляд на склоны оврага. Голова была тяжела, спать хотелось неимоверно, однако заряженные рефлексами мышцы в любое мгновение готовы к стремительным движениям. Он подумал, что луна светит не только здесь, но, возможно, и в Нью-Россе, и представил себе, как укладываются в постели его жёны и дети. Затем мысли перенеслись к барже, в которой они с отцом пережили катастрофу, к её торчащему из земли носу, и он подумал: может, и там светит луна? Ещё подумал, что бы с ними стало, если бы они так и остались возле зарытого в землю ковчега? Наверное, превратились бы в своего рода придатки этого судна, захороненного в недрах земли, его живые тени…

Когда луна оказалась за спиной, к нему тихонько подобрался Франц.

– Я уже достаточно отдохнул, – сказал он, – и думаю, пора вас сменить.

– Могли бы ещё поспать, – отозвался Игорь. – Ну да ладно. Располагайтесь вот здесь, возле собаки. Старайтесь не двигаться и вообще никак не проявлять себя. Если кто-то появится, Тарзан даст знать. Но и сами не зевайте. Вот вам карабин. А я завалюсь на ваше место.

К Драве вышли к полудню следующего дня. Сразу же приступили к переправе. Несколько самых рослых и сильных мужчин сажали себе на плечи детей и так и передвигались с ними, поддерживая друг друга и преодолевая быстрое течение. Доставив на тот берег малышей, вернулись за теми, кто был постарше. Потом, взявшись за руки, стали переводить женщин и в последнюю очередь – тех мужчин, которые были слабее, легче и ниже ростом.

Перед началом переправы Игорь взобрался на скалу, под которой несколько дней назад они с Ником и семьёй Винтерманов стояли лагерем. Лес начинался в сотне с лишним метров и, если смотреть вперёд, уходил за горизонт; слева он поднимался высоко в горы, проникая в распадки между каменными кряжами, а справа спускался к самому Дунаю. Разместившись у выемки между двумя крутыми скатами, он сложил перед собой амбразуру из камней. Отсюда были видны все ближние подступы к Драве.

Во второй половине дня, когда большая часть людей уже была на той стороне реки, пуля, выпущенная из леса, сбила у него с головы берет и сняла кожу у виска.

– Чёрт побери! – воскликнул Игорь, отпрянув от амбразуры. Он дотронулся до засаднившего места – на пальцах осталась кровь. Похоже, стреляли из винтовки с оптическим прицелом. Противник его обнаружил, а он не знает, где тот засел.

На несколько мгновений сосредоточив внимание на ране, охотник вынул из кармана платок и прижал его к виску. Ткань вскоре намокла, но всё же крови было не так уж много. Значит, пустяк, царапина, не сегодня-завтра заживёт. Удовлетворённо кивнув головой и ещё раз промокнув поражённое место, он подобрал головной убор и увидел в нём два отверстия – входное и выходное. «Проверим ещё раз». С этими словами он вздел его на шомпол от карабина и медленно поднёс к отверстию амбразуры. Спустя мгновение берет сбросило с шомпола – в нём появилась ещё одна дырка.

– Ну, дружок, да ты у нас просто снайпер, – проговорил Игорь, думая о невидимом стрелке.

Он осторожно, чтобы не задеть рану, надел свою фуражку без козырька, затем, подавшись назад, в три приёма спустился вниз и стал пробираться к большому камню сбоку скалы, к заранее присмотренной запасной позиции. Заслышав сзади себя шаги, оглянулся; от реки к нему бежал староста Грюненсдорфа.

– Что происходит, Игорь? Были выстрелы!

– Осторожно, Франц! Они на опушке леса и обстреливают скалу. Давайте к броду! Надо ускорить переправу – здесь становится жарко, не знаю, долго ли я смогу продержаться. Хотя подождите минутку. Мне нужна ваша помощь. Заберитесь наверх и медленно так помаячьте чем-нибудь перед амбразурой. Подразните их немного.

Проводив взглядом взбирающегося на скалу Франца, он распластался на земле и оставшееся расстояние до камня преодолел ползком. Панорама леса открылась под несколько иным углом. Пожалуй, отсюда вести наблюдение безопаснее, чем сверху, скрытнее. Приготовив карабин, он внимательно вглядывался поверх прицела в зелёную накипь лесных узоров. Ну, где ты, голубчик, шевельни веткой, открой личико хоть на полсекунды!

Под прикрытием снайпера из-за кустов на опушке появились четыре фигуры и цепью устремились к скале. Атака! Вот черти, всё у них как на настоящей войне! Со стороны леса раздался сухой винтовочный выстрел. Где-то на верху скалы щёлкнула пуля, посыпалась отбитая каменная крошка.

– Он промазал! – послышался голос Франца. – Пуля попала в бруствер амбразуры!

Игорь хотел перевести карабин на атакующих, как вдруг увидел снайпера – тот приподнял голову, уже без оптики вглядываясь в цель. Игорь нажал на спусковой крючок, в плечо ударила отдача от выстрела, снайпер неловко дёрнул головой, и сомкнувшиеся ветви скрыли его из глаз. В тот же миг Игорь открыл огонь по коммандос, бежавшим к скале; несколькими торопливыми неприцельными выстрелами он загнал их обратно в лес.

Тем временем Франц спустился со скалы.

– Ну что, Игорь, сняли снайпера?

– Не знаю. Но больше он себя не проявляет. Всё, Франц, спасибо! Теперь я справлюсь один. Бегите к переправе, поторопите людей.

Когда Франц с последней группой грюненсдорфцев был на середине реки, Игорь заметил, как слева, метрах в шестистах, вне досягаемости карабина, двое коммандос один за другим пересекают полосу, отделявшую лес от берега. Так, не получилось у них в лоб, решили взять в обход. Игорь посмотрел направо; никого не видно, да и берег в той стороне открытый, оттуда противник не сунется. Слева сейчас тоже никого не видать, но они где-то там, за поворотом. Возможно, они надеются, что их манёвр остался незамеченным. Сколько времени им потребуется, чтобы отрезать его от реки? Выходило – совсем немного.

Оставаться здесь дальше нельзя. Он переместился за скалу и побежал к броду. Франц, замыкая последнюю группу, уже выходил на противоположный берег; вот все они поднялись на обрыв и скрылись за его верхним обрезом. Те двое бойцов противника всё ещё были за поворотом реки. Игорь со всего маха влетел в воду и, подняв над головой карабин, так быстро, как только мог, устремился вперёд. Тарзан, всё время находившийся у переправы, бросился за хозяином и в несколько прыжков нагнал его. Заметив, что псу становится трудно бороться с течением, Игорь пригнулся, подставляя спину, и тот забрался ему на плечи; придерживая его одной рукой, охотник продолжил движение по углублявшемуся дну. Пёс весил килограммов шестьдесят, и тяжесть его тела придавала устойчивости на стремнине. Вот они на середине брода, вот осталось пройти только треть, вот пошло мелководье, и Игорь распрямился, освобождаясь от собаки. Быстро достигнув берега, Тарзан преодолел крутизну и исчез из глаз.

Едва Игорь выбрался из воды, как вокруг завжикало, по гальке, по камням зачиркали пули и с левой стороны Дравы донеслись россыпи автоматных очередей. Берег голый, ощущение – словно поставили к стенке. Пятясь и не различая противника, Игорь сделал несколько ответных выстрелов, бросился к обрыву, поднимавшемуся в десятке шагов, что есть силы, взлетел наверх и скатился в неглубокий долок. Всё, теперь вам меня не достать! И попробуйте сунуться на переправу.

Вот уже и день к концу; на западе, за горами, закатилось солнце, спустя некоторое время на темнеющем небе стали зажигаться звёзды. Там, в вышине, они были неподвижны, редко когда то одна, то другая срывалась вниз и, прочертив огненную трассу, гасла, так и не долетев до земли. А в быстро бегущей воде звёзды прыгали и играли, создавая то фейерверк, то калейдоскоп.

Спустя час после полуночи в небе появился месяц. Левый, освещённый берег стал различаться довольно отчётливо, но там не было заметно никакого движения – коммандос осторожничали, и правильно делали. И река посветлела, словно луна облила её серебром. Только бы не заснуть. Но третья ночь почти без сна настойчиво напоминала о себе; тяжёлая дрёма всё плотнее закрывала глаза, и он не в силах больше с ней бороться. Он подозвал к себе Тарзана и положил его рядом с собой. Тарзан не подведёт и в случае опасности обязательно разбудит его.

Двое суток оставался он на правом берегу притока Дуная. Несколько раз с противоположного берега стреляли из автоматов и винтовки, один раз шарахнули из гранатомёта, но Игорь в этот момент находился на другой позиции; снаряд разорвался метрах в пятнадцати от него, и осколки пролетели мимо. Он не отвечал на пальбу. Единственный раз только, когда утром после первой ночи один коммандос направился к броду, намереваясь, видимо, прощупать оборону противной стороны разведкой боем, Игорь выстрелом из карабина выбил у него из рук автомат. Разведчик быстро ретировался, а Игоря ещё полчаса обстреливали из всего имевшегося оружия. Потом в течение дня с той стороны было сделано только три выстрела.

Следующая ночь выдалась тёмной. И человек, и собака с напряжением вглядывались в непроницаемую пелену, за которой должен был находиться противник, – самая пора для какого-нибудь подвоха. Но левый берег молчал, и никто не пытался переправиться через реку.

Днём тоже было тихо, и Игорь понял – коммандос покинули переправу. И скорее всего, ещё прошлым вечером. Вопрос только, куда они ушли? Вернулись в Гросхауз? Сомнительно. Что они будут делать там без дармовой рабочей силы? А вот переправиться через Драву по другому броду они могли запросто. И снова пуститься в погоню за своими рабами. И не вдоль реки, а наискосок, через лес, чтобы сократить расстояние и, может быть, даже выйти наперерез. Если это так, то Курт, Франц и все, кто с ними, в большой опасности! И не только они, но и экипаж «Ирландии»! Коммандос торопятся догнать беглецов из Грюненсдорфа, вот почему они не стали терять время на него, Игоря. Иначе они давно бы уже ударили ему в спину.

Он встал в полный рост, ещё раз внимательно оглядел противоположную сторону и пронзительно свистнул. Левый берег ответил ему многократным эхо. За рекой, где вчера укрывался неприятель, деловито похаживали несколько ворон, что-то разыскивая и склёвывая, возможно, какие-то крошки, оставшиеся от еды. И никто в него не стрелял. Потому что никого из людей там не было.

– Пошли, Тарзан! – сказал он собаке. – Бить меня некому. Раньше надо было всё сообразить.

Более чем скромный запас продовольствия, который взяли с собой грюненсдорфцы – сушёная рыба, орехи, разные коренья, – закончился на следующий день после переправы, когда вышли к Дунаю. Стали собирать попадавшиеся по пути ягоды, грибы и съедобные травы, но всё это только разжигало голод, терзавший беглецов.

Вечером поставили в реку обе взятые с собой сети. Утром в них оказалось килограммов двадцать пять рыбы. Сварили уху, позавтракали. Еда прибавила сил, люди приободрились и тронулись в дорогу с большей уверенностью в благополучном завершении путешествия.

– Ничего, – приговаривал Курт, – ещё несколько дней, и мы дойдём до корабля. А там как-нибудь всё образуется. Убеждён – хуже того, что мы терпели от коммандос, не будет.

– Не утешай нас, Курт, – отвечали ему. – Главное, теперь мы на свободе. И нас не сломят ни голод, ни другие дорожные тяготы.

– Всё верно, не сломят, – поддакивал немец. – К тому же, я думаю, скоро нас встретит Ник, тот мальчик, о котором я рассказывал. Он доставит нам еду. На лошади. Франц, Иоганн, вы ведь помните, что это такое – лошадь, какое это крупное и сильное животное? На неё немало можно нагрузить. Я сам слышал, как Игорь говорил Нику, чтобы продовольствия он привёз побольше. Нам бы только не разминуться с ним, поэтому прислушивайтесь и смотрите внимательней.

Обычно Франц, вооружённый револьвером, шёл впереди, а Курт с карабином замыкал растянувшуюся цепочку людей – так они рассчитывали защитить поселян, если настигнет погоня. Позади, у переправы, остался опытный бывалый охотник Игорь, но долго ли он продержится один? И насколько хорош самодельный карабин против автоматического оружия преследователей?

Курт так боялся боя с коммандос, что при мыслях об этом у него появлялась слабость в ногах. Он страшился не столько за себя, сколько за сопровождавших его людей, потому что именно он втравил их в этот побег. У него неровно билось сердце при мысли, что с ними может что-нибудь случиться. Он готов был положить за них жизнь и ежеминутно оглядывался назад, проверяя, не бегут ли уже за ними хозяева Гросхауза.

Он помнил наставления Игоря оставаться невидимым в бою. Если коммандос совершат нападение с той стороны, то он спрячется за это дерево; если с другой – то вон за то. В обоих случаях обнаружат его не сразу, а он тем временем будет стрелять – пока не кончатся патроны или пока враг не побежит восвояси. Ну и Франц со своим револьвером обязательно придёт на помощь, и вдвоём им проще будет отогнать преследование.

Конечно, надо бы двигаться быстрее, но на руках пятеро малых детей, а у Христины и Памелы застужены ноги; обе еле поспевают за остальными и постоянно ковыляют в хвосте, опираясь на палочки, а ведь они ещё молоды. Да разве ревматизм только у них! Многие идут через силу. Он и сам прихрамывает от боли в правом колене. Длительное пребывание в холодной воде на добыче рыбы и для него не прошло бесследно. А уж про Эмми и говорить нечего – бедняжка дошла до последней черты. И всё-таки хорошо, что она отказала Гюнтеру, – объятия этого чудовища были бы самым ужасным, что только можно придумать.

Но вот солнце спряталось за горами, и грюненсдорфцы стали устраиваться на ночлег. Развели костры, вскипятили воду и заварили несколько пригоршней ягод. Напившись, большинство сразу легли спать, чтобы во сне отвлечься от сосущего чувства голода. Невдалеке Курт притаился с карабином за деревом, охраняя лагерь.

Франц, Дитрих и ещё несколько мужчин поставили на реке сети. К утру в них застряло ещё больше рыбы, чем в предыдущий раз. Люди если и не наелись досыта, то уж во всяком случае значительно притупили чувство голода и опять могли передвигаться довольно длительное время.

В полдень Франц, шедший впереди, поднялся на пригорок и увидел за низиной, на противоположном пригорке, человека с навьюченной лошадью.

– Курт! – крикнул он, оборачиваясь назад. – Подойди-ка, посмотри, кто это, не тот ли мальчик, о котором ты говорил?

Едва взглянув, Курт с ликованием объявил, что это Ник, что конец пути близок и по завершении его они будут в безопасности.

А Ник, завидев их, торопливо двигался навстречу, натягивая повод и уговаривая лошадь ещё немного прибавить шаг.

Они сошлись на середине низины. Курт обнял его и представил Францу и всем остальным.

– Здесь весь наш посёлок, – сказал он, обводя рукой толпившихся позади людей.

– А где дядя Игорь? – спросил Ник, не увидев охотника.

– Он остался на переправе через Драву, чтобы задержать коммандос.

Первой мыслью Ника было отправиться на помощь старшему брату, но, вспомнив предписание Игоря о необходимости обеспечить благополучный переход грюненсдорфцев до места стоянки шхуны, он заставил себя отказаться от неё. Ник заметил, как голодные глаза ощупывают мешки, и немедленно стал развьючивать лошадь, предлагая старосте заняться раздачей еды.

– Это пшеничные сухари, – говорил он, снимая с лошади один из мешков. – Они сдобные и вкусные. А это палочки сушёного мяса – их здесь килограммов сорок. Лучше всего сварить из них суп – так полезнее и сытнее. А это финики – полный мешок. Вы, наверно, слышали, что воины Александра Македонского, продвигаясь через одну из пустынь, съедали в день по три финика – это был весь их рацион. Едва они преодолели пустыню, им тут же пришлось вступить с противником в бой, и у них ещё достало сил, чтобы победить его. А это – сахар! Герр Винтерман, объясните тем, кто не знает, что это такое! Сахар быстрее других продуктов восстанавливает силы, потому что из желудка сразу же поступает в кровь.

Когда юноша закончил с мешками, Курт спросил, как чувствуют себя Луиза и Эмми. Лицо Ника слегка зарозовело.

– Мне кажется, они чувствуют себя превосходно, – сказал он с некоторой заминкой. – Капитан предоставил им свою каюту, они обеспечены продуктами, моряки только и думают, чем бы им услужить. Эмми сказала, что недостаточно владеет английским, и просила всех говорить с ней только на этом языке, чтобы она скорее отшлифовала его.

– А как она… – Курт откашлялся, прочищая горло. – Она ведь не совсем здорова.

– Бледность на её лице сохранилась. Но глаза! Они лучатся таким теплом, что… – Ник хотел сказать, что тепло это проникает до самого его сердца, но спохватился и произнёс совсем другое:

– …начинаешь понимать – тепло её глаз является следствием хорошего настроения. Матросы, как могут, развлекают её. Вечером у окна её каюты они пели романсы под гитару, а утром, когда я собирался отправиться навстречу вам, её хотели ознакомить с ярусным способом лова рыбы.

Староста приказал разводить костры и готовить еду. С непривычки обед для недавних невольников оказался настолько обильным, что у большинства стали слипаться глаза, и пришлось послеполуденный отдых дополнительно удлинить на час.

Продовольствия, доставленного Ником, должно было хватить на весь оставшийся путь. Тем не менее перед каждой ночёвкой продолжали ставить сети, и уха с размоченными в ней сухарями как нельзя лучше устраняла ощущения голода. Двигаться стали гораздо быстрее и проходить в полтора раз больше, чем в предыдущие дни. Курт вместе с Францем шёл теперь в голове отряда, не опасаясь за тыл, так как замыкающим стал Ник. Он очень молод, но Игорь кое-что рассказывал о его бойцовских способностях, и сомневаться в них не приходилось.

К «Ирландии» вышли часов в десять утра. Ударил колокол. На палубе показался весь немногочисленный экипаж корабля. За ним появились Луиза и Эмми с цветами в причудливых причёсках.

– Папа, папа, мы здесь! – закричала девушка, стараясь привлечь к себе внимание отца.

– О, Курт, как мы измучились, ожидая тебя! – воскликнула Луиза, размахивая розовым с голубой каймой платочком, подаренным ей капитаном судна.

Если бы Курт не слышал их голосов, он ни за что не узнал бы в них своих дочь и жену. Вместо грубых рубищ, в которых он привык их видеть, обе были одеты в прекрасные белые подпоясанные платья свободного покроя из тонкой льняной ткани, каким-то чудесным образом подчёркивавшие всю волшебную прелесть очертаний женского тела.

У Курта перехватило дыхание, и он не в состоянии был произнести ни слова. Неужели эти дивные создания – его жена и дочь?

– Курт, ты слышишь меня, почему ты молчишь? – не унималась Луиза.

– Я слышу тебя, дорогая, – пробормотал вконец растерявшийся отец семейства.

– Громче, пожалуйста, ветер относит твои слова!

– Слышу, слышу, – повторил Курт. Он хотел снять с себя малахай, служивший ему шляпой и больше напоминавший воронье гнездо, чтобы поприветствовать жену и дочь, но нестерпимая ломящая боль, внезапно возникшая в колене, скукожила его, чуть не сложив пополам, и он ограничился только слабо выраженной улыбкой.

Между тем видом прекрасных фей, стоявших на корабле, были ошеломлены и другие грюненсдорфцы, особенно женщины. Они не ревновали, нет – это чувство не захлестнуло их. Но они поняли, что перед ними открывается новая, чудесная полоса жизни, предвестницами которой являются уже преобразившиеся поселковые подруги, и приближается момент перевоплощения в прелестные сказочные создания остальных поселянок.

Увидев толпу людей на берегу, О’Брайен хмыкнул, гордо распрямил грудь, но тут же расчувствовался, и слёзы неудержимо потекли по его щекам.

– Генри, распорядись спустить шлюпку, – сдавленным прерывающимся голосом, не стыдясь собственной слабости, проговорил он. – Нет, не напрасно мы подвергали себя опасности, отправляясь в северные воды, совсем не напрасно. А я ночи не спал, всё боялся, что мои надежды на встречу с людьми – не что иное, как результат чересчур распалившегося воображения.

Собственно, О’Брайен повторялся: почти те же слова он говорил при появлении Луизы и Эмми. Но моряки не обратили на это внимания. Они сами переживали не меньше капитана, и только молодость удерживала их от радостных слёз.

Шлюпку спустили на воду. Стив и Реди сели на вёсла, О’Брайен взялся за руль.

Несколько минут спустя он уже без слёз, со строгим выражением лица представлялся на берегу, встав перед Куртом, Францем, Дитрихом и другими.

– Капитан шхуны «Ирландия» Эдвард О’Брайен. С кем имею честь говорить?

Вперёд вышел высокий, немного сутуловатый мужчина.

– Староста посёлка Грюненсдорф Франц Розенштайн.

– Герр Розенштайн, рад приветствовать вас и всех ваших спутников. Я уже наслышан о вашем посёлке и о вас лично. Поэтому не будем терять время. Прошу вместе с моими матросами обеспечить посадку людей на шхуну. В первую очередь, я думаю, надо переправить женщин и детей.

Вернувшись на «Ирландию», он приказал своему помощнику Генри Стоуну и уже освоившимся на корабле Эмми и Луизе принимать беглецов, заниматься их размещением и сразу же готовить обед. Женщинам, девочкам и всем малышам предоставить его капитанскую каюту и матросский кубрик. Они должны в них поместиться. Матросские койки, гамаки – всё туда. Мужчины и мальчики-подростки побудут пока на палубе. В случае ухудшения погоды, а также на ночь можно будет перейти в трюм, кладовые и другие подсобные помещения.

Когда все были доставлены на шхуну, он подошёл к старосте.

– Герр Розенштайн, сколько же людей вы привели?

– Если считать с Луизой и Эмми, то сорок восемь человек, в том числе десять детей, десять женщин и двадцать восемь мужчин в возрасте от шестнадцати до пятидесяти двух лет.

– Но почему такой разрыв между числом женщин и мужчин?

– Ну, тут несколько причин. Во-первых, восемь девушек взяли себе в жёны коммандос. Во-вторых, несколько умерли из-за простудных заболеваний. Одну застрелили при попытке к бегству. Ещё несколько, совсем молоденькие, умерли естественной смертью. Мужчины же оказались менее подверженными суровым реалиям жизни. Ну и велика была смертность среди новорождённых – тут уж кому как повезёт. Везло, видимо, больше мальчикам, хотя должно бы быть наоборот.

А Генри и Луиза уже вовсю орудовали на камбузе. Стив и Реди забили последнюю остававшуюся на судне свинью, и в котлах и на сковородах вкусно булькало и скворчало.

– Эх, сюда бы дядю Игоря, он бы лучше здесь распорядился, – с вздохом тихонько произнёс Реди.

– Не подрывать авторитет командного состава, – наполовину в шутку, наполовину всерьёз ответил Стив, показывая глазами на Генри.

Но кушанья получились достаточно вкусными, а главное – сытными. Кроме горячих блюд из свинины прибывшим на судно людям предложили ветчину, консервированную тушёную говядину, маринованные сардины, салаку, сардинеллу и морскую капусту с подсолнечным маслом – всё это в сопровождении горок свежеиспечённого белого хлеба, нарезанного ломтями, и кувшинов с вином. Затем последовали всевозможные орехи и вяленые фрукты, соки, горячий чай, пахлава, шербет, мёд и сахар.

Уже в конце обеда Франц встал со своего места на палубе и поднял бокал.

– Разрешите небольшую речь! – сказал он, привлекая к себе внимание.

Негромкие разговоры и шутки, раздававшиеся во всех концах корабля, смолкли, и все обратили взоры к старосте.

– Вы помните, что нам говорил герр Тихомиров, когда предложил оставить этих негодных коммандос и идти сюда, к шхуне? Он говорил, что в пути будут трудности, но они преодолимы, и нас хорошо встретят на судне. Ну и как, много ли правды сказал охотник? Не ошибусь, если скажу: его правда оказалась во много раз весомее, чем мы думали вначале. Ни одна пуля не пролетела над нашими головами, так как весь удар коммандос этот человек принял на себя. На судне же нас встретили не просто хорошо, а как братьев. Так выпьем, друзья, за здоровье славного охотника, а также за здоровье капитана О’Брайена, убедившего Нью-Росс организовать эту экспедицию! Если бы не они, мы бы до сих пор стыли в холодной воде, надрываясь под тяжестью рыболовных сетей.

Вечером, перед сном, Франц заговорил о том, чтобы переправить часть людей на берег.

– Я боюсь, мы вас стесняем, – сказал он капитану.

– Никого вы не стесняете, – ответил О’Брайен, – не беспокойтесь об этом. Да если бы в какой-то степени и было так, что из того? Берег сейчас может быть опасен – мы не знаем, где находятся коммандос. Игорь против них был один, а, судя по вашим словам, они достаточно искусны в военном отношении и хорошо вооружены – лучше, чем наш охотник. Единственная просьба: дополнительно к моему человеку поставьте на вахту кого-нибудь из своих людей.

– Всё будет сделано, как вы говорите, герр капитан. Мы поставим двоих. Потом их сменит другая пара. Укажите только место для дополнительного поста.

– Наш вахтенный находится на баке, а грюненсдорфцы пусть разместятся на юте.

– На юте – это где?

– Ну где-нибудь возле кормового орудия. И пусть они возьмут хотя бы один карабин на двоих. Юнга, подойди ко мне! Хорошо ли ты знаешь карабин?

– Как свои пять пальцев, капитан! Я могу разобрать, собрать и зарядить его с завязанными глазами.

– Тогда тебе придётся выступить в роли учителя. Пока ещё не совсем стемнело, ознакомь с карабином вахтенных, которых выделит герр Розенштайн.

О’Брайен вновь обратился к старосте.

– И последнее…

– Слушаю вас, герр капитан!

– Я обратил внимание – многие из ваших курят, даже некоторые женщины.

– У нас почти все курящие, и я отношусь к их числу.

– Курение на судне опасно. Кругом сухое дерево, смола, и случайная искра или какая-то небрежность с огнём могут вызвать пожар. Я распоряжусь поставить на баке кадку с водой. Курить только возле этой кадки.

Несколько дней спустя, однако, запасы табака у грюненсдорфцев подошли к концу, курение понемногу сошло на нет, и О’Брайен перекрестился – одной опасностью на корабле стало меньше. Пассажиры же «Ирландии» от отсутствия табака только выиграли. Со временем они почувствовали себя значительно лучше: уменьшился кашель, помертвевшие от длительного курения глаза стали оживать, лица – свежеть и обретать признаки розовощёкости.

Уже в сумерках Ник увидел Эмми. Она стояла на баке, держась за поручень фальшборта, и созерцала открывшийся перед ней пейзаж.

Узкому заходящему месяцу хватило сил высветлить широкий пойменный луг, позолотить бегущие по перекату потоки воды и несколько контрастнее обозначить лес, темневший в предгорьях. Белое платье отчётливо выделялось на матовом ночном фоне и изящно обрисовывало тонкую, стройную фигурку девушки. Пряные сладковатые запахи трав, доносимые слабым дуновением ветра, тревожили душу и заставляли сильнее биться сердце. Ниже по течению плескалась играющая рыба, тихо ударяла волна за бортом, на берегу неутомимо звенели цикадки, в стороне кормы, за палубной надстройкой, не нарушая гармонии природы, едва слышно звучала гитара. «Реди развлекается перед сном», – подумал юноша.

Эмми прошла на самый нос корабля и, подобрав подол платья, села у основания бушприта. Собравшись с духом, Ник подошёл и встал в метре от неё.

– Не спится что-то. Ты позволишь мне побыть возле тебя?

– Пожалуйста, ты волен располагаться где угодно. Ты здесь хозяин, а я – ваша гостья.

– Не говори так. Мы все здесь равны. Если вы не поняли это, то только потому, что ещё не совсем привыкли к новой обстановке. Знали бы вы, как мы рады вашему появлению. Ведь «Ирландия» специально пришла сюда, чтобы найти людей. И вот наши чаяния сбылись. Мы нашли не просто людей, а цивилизованное общество.

– Что ты говоришь? – Эмми насмешливо повела бровями. – Это коммандос-то цивилизованное общество?

– Я имею в виду не тех злодеев, а население Грюненсдорфа.

– То есть нас, кого они угнетали?

– Ну да, конечно.

– А ты не учитываешь, что это население сплошь неграмотно? Что я, например, не знаю ни одной буквы?

– Ну, во-первых, вы не сплошь неграмотны. Старшие из вас достаточно образованны, некоторые являются настоящими учёными…

– Они были учёными – когда-то. Но они давно забыли свои науки, следовательно, и на этот счёт не надо заблуждаться.

– Мне кажется, ты сама немного заблуждаешься, – Ник подвинулся ближе и примостился на поручне фальшборта. – Наверное, они что-то и забыли, но, думается, немало и помнят, не могло всё, буквально всё испариться из их умов. Просто до сих пор у них не было возможности проявить свою учёность. Вместе со всеми они собирали грибы и ловили рыбу, чтобы выжить, – таковы были условия существования, тут уж ничего не поделаешь. Но если бы они оказались в другой обстановке, многое могло в их памяти всплыть. Разве забыли они чтение? Разве разучились писать и считать?

– Ник, милый, их всего несколько человек. Остальные – молодёжь, которая даже не знает смысла слова «наука».

– Смысл можно уяснить за пять минут. Я утверждаю, ваша молодёжь получила довольно неплохое образование, пусть и своеобразное. Возьмём, к примеру, тебя. Ладно, ты не имеешь представления о грамоте. Но скажи мне, сколько языков ты знаешь?

– Ну, кроме своего родного ещё английский и чешский. Среди нас есть чех Янек, и чтобы свободней общаться с ним и просто из интереса, из какой-то внутренней потребности я научилась говорить на его языке. С английским же было совсем играючи, так как мои родители и многие другие поселяне, пережившие катастрофу, знают его в совершенстве.

– И, владея английским и чешским, по существу, являясь полиглотом, ты хочешь убедить меня в своей необразованности! А ведь среди вашей молодёжи, наверное, есть и другие, которые знают не по одному языку?

– Да, есть, и их большинство.

– Ну вот видишь. А грамота – дело наживное. Месяц-другой школьной учёбы, и все вы будете читать и писать не хуже любого нью-россца.

За разговором Ник совсем забыл о недавней робости, рядом с Эмми ему было легко и свободно.

– Давай посмотрим теперь, что представляет ваш Грюненсдорф в нравственном отношении. Помнишь, твой отец рассказывал, как тебе помогали рыбаки? А ведь они поступали так в ущерб себе и своим семьям. Это ли не человеческие, цивилизованные отношения?! Да разве человечность среди вас сводится только к данному примеру? Она встречается на каждом шагу. Я же смотрел на ваших, пока мы шли сюда, видел их поступки. Знаешь, что касается нравов, то Нью-Росс и Грюненсдорф здесь близкая родня.

От реки повеяло прохладой, и девушка зябко передёрнула плечами.

– Подожди меня, – сказал Ник, – я сейчас.

Пулей пролетел он по палубе, нырнул в одну из подсобок и тотчас же вернулся с кожаной курткой в руках. Осторожно накинув её на плечи девушке, он присел на корточки, прислонившись спиной к фальшборту.

– Спасибо! – поблагодарила Эмми и плотнее закуталась в куртку. – Теперь мне тепло.

– Эмми, дорогая, уже поздно, пора спать! – послышался от каюты голос Луизы.

– Я скоро, мама! Ещё несколько минут.

Парень и девушка замолчали. Ник чувствовал себя счастливым, присутствие Эмми доставляло ему неизъяснимое наслаждение. Ему хотелось, чтобы их свидание продолжалось до бесконечности.

– Ну, мне надо идти, – сказала девушка, вставая.

– Я провожу тебя.

Провожать было недалеко, и они сделали ещё не один круг, обходя корабль, пока Эмми решительно не остановилась перед входом в каюту. Красноречивые взгляды молодого человека она заметила ещё по дороге к шхуне, когда они втроём с её матерью путешествовали вдоль берега Дуная. И не только она. Однажды, оставшись наедине с дочерью, Луиза прямо сказала ей:

– Ты ему нравишься. Мало того, он влюблён в тебя, безмерно, всеми фибрами своей души – никогда не замечала я ничего подобного.

– Перестань, мама, какая любовь, мне не до неё. Я себя плохо чувствую. У меня на месте сердца словно камень лежит. И мне трудно дышать, у меня постоянная одышка.

– Я всё вижу и знаю, доченька. Я просто хочу сказать, что любовь, возникшая в серьёзных испытаниях, – сильное чувство, и оно надолго, может быть, на всю жизнь.

Сейчас Эмми вспомнила слова матери.

– Ну я пойду, – снова сказала она, подняв глаза на Ника.

– Завтра встретимся там же? – спросил он и взял её ладони в свои руки.

– Нет, думаю, нам не следует встречаться, – сказала она, отстраняясь.

– Почему?

– Ну-у, просто я не хочу этого.

– Но почему? Я тебе неприятен?

– Нет, ты хороший парень, Ник.

– Тогда в чём дело?

– Ты тут ни при чём.

– Ты с кем-то дружишь?

– Нет, Ник.

– Ох, Эмми, как ты мучаешь меня! Скажи, почему ты не хочешь встречаться со мной. Я буду знать и никогда больше не подойду к тебе. Даю честное слово!

– Честное?

– Да.

Она посмотрела на него и улыбнулась – совсем нерадостно.

– Вот ты, оказывается, какой настойчивый. Ну, ты сам хотел узнать. Только не надо никому говорить о том, что я скажу.

– Всё строго между нами.

– Тогда слушай. Мне хорошо с тобой, Ник. Но я серьёзно больна. У меня неладно с сердцем, ноют суставы, по ночам от сильных болей я не могу уснуть. У меня отёки под глазами, и я знаю, отчего это. Скажу больше – мне становится всё хуже. Зачем тебе встречаться со мной, когда у вас в Нью-Россе, наверное, много здоровых красивых девушек. А я… У нас в Грюненсдорфе умерли несколько рыбачек – из-за постоянного переохлаждения. Теперь наступает моя пора. Поэтому твоё внимание ко мне ни к чему не приведёт. У нас ничего не состоится. Не успеет состояться.

– Ты!.. Ты больна! – воскликнул Ник. Он снова схватил её ладони и покрыл их поцелуями. – Она больна! Да я… Да мы тебя вылечим. Ты знаешь, какие у нас замечательные врачи. Джон Уиллис, Мэри – они всё могут, поверь мне! А я… Я тебя не оставлю, ни за что, так и знай!

Всё повторяется, всё идёт по спирали – как бы по кругу, только на другом уровне, не раз слышал Игорь в юности. В чём повторяется, в истории развития человечества или в жизни одного конкретно взятого индивидуума? Он не знал ответа на этот вопрос, да и не искал его. Оставалось только фактом, что он снова, в который уже раз, идёт, торопится поскорее добраться до определённого места на земле, стараясь догнать одних и опередить других.

Устал ли он? Он не думал над этим, но чувствовал и видел, что, как и прежде, двигается легко и быстро. Толком он не ел уже три дня, так как почти все продукты из своего рюкзака отдал беглым из Грюненсдорфа. Иногда он срывал на ходу грибы, ягоды или орехи и, тщательно пережевав, проглатывал, но в основном организм его поддерживался собственными внутренними ресурсами.

Сколько ещё он сможет сохранять такой высокий темп, он не знал и опять же не задумывался над этим, но был уверен, что выполнит свою «миссию» до конца. В голове звенело от длительного недосыпания. Иногда мозг погружался в какой-то лёгкий призрачный сон, отключая некоторые свои функции, и тогда Игорь двигался как бы на автопилоте или в состоянии глубочайшей медитации. На всём отрезке пути от притока Дуная лишь один раз он позволил себе заснуть часа на четыре и раза два – на час-полтора. Наклонившись над спокойным чистым зеркалом лесной лужи, он увидел в ней своё покрытое щетиной отражение с обострившимися чертами. Сопровождавший его Тарзан тоже изрядно усох и сделался плоским, как доска, брюхо у него подтянуло к хребту.

Лук и колчан со стрелами висели у Игоря за спиной. Карабин с полным барабаном – наготове в руках, в подсумке ещё шесть патронов. У левого бедра – острый охотничий нож; он хорош и в рукопашной, и его можно использовать как метательное оружие – с двадцати шагов, из неудобного положения Игорь всаживал его в бегущего оленя; нож уходил в тело жертвы по самую рукоять. Наконец, у него есть небольшой походный топор – томагавк, как в шутку он его называл, – им он тоже неплохо владеет.

Игорь хорошо различал оставленные грюненсдорфцами следы, он даже видел, где проходил Курт, где – Франц, а где – та самая Ева с ребёнком. Сначала они были двухсуточной давности, но по мере того как он настигал людей, ушедших вдоль берега реки, они становились всё более свежими. В той низине, которую он пересёк вчера, к ним присоединились вмятины от копыт Казбека. Кое-где виднелись отметины, оставленные мокасинами Ника.

Сегодня утром появились следы коммандос – они спускались цепочкой из седловины между двумя холмами. На лесной поляне, где несколько дней назад произошёл первый огневой контакт, их было восемь человек. Сейчас их шестеро. Значит, раненный им в ногу коммандос уже не мог передвигаться достаточно быстро и остался где-то в лесу или подался назад к Гросхаузу. И снайпер, донимавший его на той же поляне и возле переправы через Драву, тоже ранен или убит.

Какое сегодня число? Кажется, седьмое. По договорённости с О’Брайеном до восьмого августа ему и Сергею с Томасом надо прибыть на корабль. И в тот же день «Ирландия» должна пойти вниз по реке. Путь до Нью-Росса не близок, вернуться же надо до наступления осени, до середины сентября; позже нередко поднимаются сильные, порой ураганные, северные ветры, и нахождение в открытом море становится чрезвычайно опасным.

Солнце закатилось за горы, возвышавшиеся на западе, спустя час зашёл узкий серпик луны, в полночь небо затянуло плотной низкой облачностью, и на землю опустилась непроглядная тьма. Передвигаться дальше по лесу стало невозможно, и Игорь остановился на ночёвку. Расположившись возле дерева, он положил под голову рюкзак, обнял Тарзана – слава богу, блох у того не было – и сразу уснул.

…Что-то словно толкнуло его. Игорь открыл глаза. В вышине, над кронами деревьев, начинало светлеть, но здесь, в лесу, ночь была ещё полновластной хозяйкой. Он чувствовал, что хорошо отдохнул и снова готов к большим физическим нагрузкам. Откупорив кожаную фляжку с водой, не спеша, с перерывом, сделал несколько глотков – это был его завтрак. Тарзан уже поднялся и стоял рядом; он широко распахивал пасть, позёвывая, и прогибал спину, потягиваясь.

Небесный свет, незаметно просачиваясь между ветвями, слабым размытым рисунком обозначил контуры ближних стволов, тёмные скопления зарослей кустарника, наиболее крупные неровности почвенного рельефа. Всё, пора двигаться дальше.

Километра через три Игорь добрался до последней стоянки коммандос. Вот всё ещё дымящаяся зола, оставшаяся от костра, на котором они готовили еду, вот примятая трава, где они спали. Он не ошибся – их было шесть человек. А вот место, где лежали две их последние собаки.

Игорь прибавил ходу, а затем и вовсе побежал – «Ирландия» была за следующим поворотом реки, и там уже могло происходить что угодно. Он видел по следам неприятеля, что отстаёт совсем ненамного. Вот ещё один километр остался позади, вот ещё несколько сот метров преодолено, вот уже слышен шум переката. Ветер тянет навстречу, и ноздри начали улавливать запах чужих собак. Тарзан уже некоторое время назад оскалил клыки – он раньше Игоря почуял вражеское присутствие. Ещё чуть-чуть, и вон за теми деревьями появится просвет, оттуда станет видна «Ирландия».

До него донеслись негодующее ржание Казбека и какой-то жуткий короткий хруст; затем послышался удаляющийся топот копыт, раздался тревожный звон корабельного колокола… Тарзан зарычал и ринулся было вперёд, но Игорь дал команду держаться позади.

Вот она, «Ирландия»! На баке у фальшборта стоит вахтенный – не Стив ли это? – видно было, как он всматривается в сторону берега. На корме находятся ещё двое, одного – Эгона из Грюненсдорфа – он узнал, вот на палубе промелькнула чья-то быстрая бегущая тень, кто-то там появился и исчез. А где коммандос? Игорь ширкнул взглядом по опушке леса, но никого не обнаружил. Он хотел забрать дальше в лес, чтобы обогнуть открытое пространство, как в этот момент раздался гулкий хлопок выстрела. В передней части корабля вздулась яркая вспышка, что-то взлетело вверх, послышался грохот взрыва, громкий треск, и бушприт с обрывками прикреплённого к нему такелажа рухнул в воду.

Нырнув в чащу, Игорь запетлял между кустами и деревьями и, повернув, бросился в сторону реки. Лес снова начал расступаться, и он увидел справа от себя, метрах в тридцати, не дальше, вражеского гранатомётчика. Перезарядив оружие, тот пристраивал его на плече, готовясь произвести следующий выстрел. Противника следовало немедленно остановить. Игорь вскинул карабин и нажал на спусковой крючок. Уже почувствовав отдачу от выстрела, он понял, что не попадёт, промажет. Пуля действительно прошла мимо, лишь сбив с коммандос его головной убор. Но тот вздрогнул, отшатнулся и увёл ствол гранатомёта в сторону: снаряд взорвался рядом с кормой корабля.

Игорь понимал, что выстрелом из карабина он обозначил своё местонахождение, но времени, чтобы сменить позицию, скрыться, уйти из глаз неприятеля, не оставалось – ещё не подготовленная к бою «Ирландия» стояла неподвижно посреди реки и представляла собой отличную мишень. Очередной снаряд мог разнести её на куски. Игорь дважды выстрелил в гранатомётчика, который уже начал скрываться за деревьями; одна из пуль попала тому в голову, развалив её почти пополам. Гранатомётчик выронил оружие и стал грузно оседать. Он ещё не успел упасть и ещё не отгремел последний выстрел из карабина, как с противоположного края опушки раздалось несколько автоматных очередей. Игорь почувствовал, как потянуло за рукав и обожгло руку, и почти одновременно сильнейший удар в живот отбросил его на какой-то куст.

Всё остальное происходило при замутненном сознании: до него доносились выстрелы, грохот взрывов, рычание собак, виделись тени бегущих людей. В кого-то он стрелял, кто-то стрелял в него. Ещё он пытался уйти от погони, сзади продолжалась стрельба, одиночная и очередями, доносилась артиллерийская, как ему казалось, канонада.

Когда в голове несколько прояснилось, он обнаружил, что стоит, опираясь обеими руками на карабин, перед глазами плывёт, ноги дрожат, его качает из стороны в сторону, а низ живота и бёдра до колен залиты кровью. Ещё он увидел перед собой Казбека, но почему-то конь был без узды и не осёдланный. Игорь подумал, что ему мерещится, и несколько раз сморгнул, но видение не исчезло.

Из-за деревьев донеслись приближающиеся голоса, говорили на немецком, и по содержанию разговора он понял, что это коммандос. Он сумел поднять карабин и поднести ближе к глазам; барабан был пуст, и Игорь понял, что не успеет зарядить его. Тогда он крикнул серой вороной, однако получился не крик, а едва слышный клёкот. Всё же Казбек понял его и опустился на колени. Игорь взгромоздился ему на спину и повалился на холку.

– Давай, Казбек, давай, милый, пойдём, – прошептал он и ладонью легонько хлопнул коня по шее.

Казбек поднялся и, перешагнув через полусгнивший древесный ствол, двинулся в глубь лесной чащи. Сзади раздался удивлённый возглас, ударил винтовочный выстрел, прозвучала автоматная очередь, но Казбек перешёл на крупную рысь, и деревья скрыли их от преследования.

Игорь не имел представления, сколько времени и куда они едут. В голове то прояснялось, то он снова впадал в забытьё. Когда приходил в сознание, то обнаруживал себя лежащим на коне, за гриву которого цеплялся, чувствовал, что на плечи давит карабин – как он перекинул его на спину, он не помнил, – и что от тряски готовы вывалиться кишки. Последним проблеском было, как сполз с коня и, поверженный общей слабостью и нестерпимой болью в животе, опустился на мягкий сухой мох. Затем сознание надолго покинуло его.