Глава 24

Мне снилось, что Ланс из нашей конторы сидит рядом со мной у госпитальной кровати, а с ним – незнакомая бледная рыжеволосая женщина.

– Нет, Ланс, я до сих пор не посмотрела «Предупреждение», – сказала я, развлекаясь.

– Ну и хорошо, – ответил он.

Это не было сном. Ланс действительно сидел рядом с моей кроватью.

– Как вы? – спросила рыжеволосая. – Моя кузина несколько лет назад сломала лодыжку. Она говорила, что боль у нее была сильнее, чем при родах.

– Мне не пришлось рожать детей.

Кто эта женщина?

– Мне тоже, – сказала она. – Это просто некое универсальное обозначение очень сильной боли, ведь так? Как будто и говорить о сильной боли невозможно, если ты не рожала. Хотя совершенно очевидно, что ничуть не легче перенести выход камней из почек.

– Нам бы лучше как раз отвлечь ее от мыслей о боли, – напомнил Ланс.

– Я пытаюсь проявить сочувствие, – возразила женщина. – И всегда говорю что-нибудь не то, когда навещаю больных. – Она посмотрела на меня и сообщила: – Я Кейт, кстати, жена Ланса, если вы не помните. Мы с вами встречались на рождественской вечеринке в прошлом году.

– О да, конечно, – пробормотала я, хотя память отказывалась признавать, что я видела ее где-то прежде.

Разве я не находила всегда предлог для того, чтобы не ходить на рождественские вечеринки?

– Мы подумали, что могли бы заскочить к тебе по пути, – сказал Ланс.

– В кино собрались, – добавила Кейт.

Далее последовало молчание. Я не могла придумать тему для разговора. И не понимала, почему они решили навестить меня.

– Какой фильм хотите посмотреть? – наконец спросила я.

И в то же самое время Ланс сказал:

– Тебе открытка от всех наших, из конторы. – И протянул белый конверт, на котором было написано мое имя.

– А еще шоколад. – Кейт помахала передо мной коробкой конфет, как ведущая какого-нибудь телевизионного шоу. – И всякие журнальчики. А еще виноград. Весьма неоригинально.

Я попыталась открыть конверт, но почему-то не смогла этого сделать, у меня вдруг очень сильно задрожали руки.

– Давай-ка я, – мягко предложил Ланс.

– Хочешь шоколадку? – спросила Кейт.

– Может, попозже, – пробормотала я.

– А ничего, если я съем одну?

– Кейт! – укоризненно воскликнул Ланс.

– Извини, – спохватилась она.

– Да съешь, – сказала я.

Взгляд остановился на огромной открытке в руках Ланса. Я разобрала некоторые из нацарапанных на ней посланий.

– Можем мы что-нибудь для тебя сделать? – спросила Кейт, угощаясь уже второй конфетой. – Помнится, ты говорила, что твои родные живут в Тасмании… – Она бросила быстрый взгляд на Ланса, словно испугалась, что снова сказала что-то не то. Ланс неловко откашлялся и уставился на темный экран телевизора рядом с моей кроватью. Кейт продолжала: – Мои родные живут в Брисбене, и я понимаю, каково это; у других есть разные братья-сестры, и матери, и кузины, и бог знает кто еще. Правда. Без проблем. Мы бы сообщили твоим.

Я уставилась на них в изумлении. На Ланса. У него были добрые сонные глаза и широкие плечи, как если бы он занимался физическим трудом. Наверное, раньше мне никогда и не доводилось смотреть на него по-настоящему. Потом я перевела взгляд на его жену. Она была невероятно худой и плоскогрудой, да еще и с очень короткой стрижкой, – «девчонка-сорванец», так назвала бы ее моя мама. Большие глаза делали Кейт похожей на какого-нибудь лесного зверька. Кейт сидела в странной позе, на самом краешке стула, продолжая поедать принесенный мне шоколад.

Может быть, я действительно разговаривала с ней на той рождественской вечеринке, что-то об отпуске… Да, точно, она провела его где-то в горах. Я ушла тогда рано, чтобы вновь дежурить напротив дома Патрика. Я видела, как он вернулся домой и внес внутрь сына, заснувшего на его плече; голова мальчика болталась, как у тряпичной куклы.

Я снова подумала о Джеке, о его сломанной руке, о том, как Элен говорила мне, что я должна уехать из Сиднея. А еще о том, что бы могли сказать вот эти двое милых людей, которые пришли меня навестить, если бы узнали, чем я занималась прошлой ночью. Что творила все три последних года. И моя грудь словно налилась свинцом.

– Это ведь настоящее потрясение, правда? Ну, когда случается нечто в таком роде, – сказала Кейт. – Жизнь течет себе и течет, и вдруг – бабах! – ты летишь вниз, как снежный ком с горы.

Она дернулась в сторону, изображая, как уклоняется от такого кома, и половина конфет вылетела из открытой коробки на ее коленях.

– Кейт! – укоризненно воскликнул Ланс и опустился на корточки, чтобы собрать шоколадки.

– Ох! – выдохнула Кейт.

– Я не…

С языка рвалось: «Вы не понимаете. Вы думаете, я нормальный человек вроде вас, но это не так».

Однако слова умерли. Казалось, вся моя личность разваливается. Я все еще продолжала дышать, мое сердце все еще билось, но меня уже здесь не было. Потому что существовало две Саскии: профессионал высокого класса, знакомый Лансу, и буйнопомешанная, которую знал Патрик. Однако в этот момент они обе словно растворились.

Я понятия не имела, что собой представляю: была ли веселой или серьезной, тихой или шумной. Если мне больше не нужен Патрик, то что же нужно? Что мне интересно? А я вообще жила когда-нибудь? Два странных, милых человека смотрели, точно я была настоящей, но само мое существование оставалось для меня под вопросом.

– Серфинг, – вдруг произнесла я.

– Да, – вежливо кивнула Кейт, как будто это совершенно нормально выдавать вот так нечто бессвязное, не имеющее отношения к разговору.

– Нина вроде бы говорила, что ты скатилась с лестницы? – нахмурился Ланс. – Что ты ходила во сне.

Я не помнила, чтобы сообщала Нине что-то такое, но звучало это вполне логично.

– Нет, я хочу сказать, что интересуюсь серфингом, – пояснила я и тут же подумала: «Я что, правда вслух сказала такую глупость?»

– Я тоже! – воскликнула Кейт. – Не то чтобы я действительно этим занималась, но мне хотелось бы попробовать или… А если точнее, очень бы хотела научиться кататься на настоящей доске. Я даже собираюсь взять несколько уроков.

Ланс фыркнул, Кейт хлопнула его по руке и весело посмотрела на меня.

– Похоже, тебе дают очень сильные болеутоляющие? – спросил Ланс.

– Веди себя повежливее! – осадила его жена. – Она вполне все осознает.

– А я и не говорил, что это не так, – возразил Ланс.

– Чей это телефон звонит? – спросила Кейт.

Я узнала рингтон своего мобильника. Кейт взяла мою кожаную сумку:

– Может, мне ответить?

Я посмотрела на сумку. Как получилось, что она до сих пор при мне? После всего? Почему-то меня ужасно поразило то, что эта вещь лежит рядом со мной. Я громко рассмеялась.

– Мне бы тоже хотелось получить такие лекарства, – захихикал Ланс.

– Я отвечу.

Кейт порылась в моей сумке и достала мобильник.

– Она не говорила, что хочет, чтобы ты ответила.

– Телефон Саскии!

Кейт встала и отошла от моей кровати, прижимая трубку к уху. Я слышала, как она заговорила:

– Ну да, она здесь, но вы не беспокойтесь, с ней все в порядке, просто сейчас она в больнице.

– Извини, – сказал Ланс. – Кейт иногда бывает немножко… – Он пожал плечами, не в силах найти подходящее определение, чтобы описать собственную жену. – Уверена, что не хочешь шоколада?

– Ладно, пожалуй, – ответила я.

Я взяла конфету и наблюдала за тем, как Кейт с кем-то оживленно разговаривает.

Несколько минут спустя она вернулась и положила телефон на тумбочку около кровати.

– Это была твоя подруга Тэмми. Ты вроде бы собиралась с ней сегодня вечером встретиться? Ну, как бы то ни было, она едет сюда. Я объяснила ей, как добраться до этой больницы.

– Нам уже пора уходить. – Ланс хлопнул себя по коленям и поднялся. – Не следует тебя переутомлять.

– Да, ты прав. – Кейт посмотрела на наручные часы. – Хотя, вообще-то, у нас еще уйма времени. Мы могли бы подождать, пока Тэмми не доберется сюда, если тебе не хочется оставаться одной. Как?

Я действительно намеревалась сказать что-то вроде: «Ох, вам лучше не пропускать фильм», но почему-то из моего рта вылетели совсем другие слова:

– Пожалуйста, останьтесь.

– Конечно, – одновременно кивнули Ланс и Кейт.

Уже близился вечер, а в доме Элен неожиданно оказалось полным-полно народа.

Родители и брат Патрика примчались, чтобы расписаться на гипсе Джека и преподнести ему подарки с пожеланием скорейшего выздоровления. К легкому раздражению Элен, хотя она и не могла объяснить причины собственного недовольства, явилась и ее мать. Анна подарила Джеку «Книгу мировых рекордов Гиннесса», в которой имелся и пример самого удачного падения.

Все они устроились вокруг обеденного стола Элен и ели сосиски, которые Патрик приготовил на гриле.

Патрик вернулся из полицейского участка в гораздо лучшем настроении. В полиции его похвалили за то, что он сохранил все доказательства: у Патрика имелась целая папка, в которой он фиксировал все действия Саскии за последние три года, никуда также не пропали и распечатки ее электронных писем, обычные письма и все описания предыдущих «инцидентов».

Элен пролистала эту папку, изумляясь краткости комментариев Патрика: «12.30, 27 июля. С. колотила в парадную дверь, требуя, чтобы я ее впустил, не обращая внимания на просьбы уйти».

Патрику сказали, что запретительный ордер он получит без труда, но Саскии будет предоставлена возможность явиться в суд, чтобы все опровергнуть. Но в любом случае ее обвинят в нарушении права частной собственности. Похоже, на этот раз, кто бы ни дежурил в местном полицейском участке, эти люди отнеслись к Патрику с должным уважением и симпатией. Патрик уже не кипел яростью. Он выглядел как человек, который после долгой борьбы за справедливость наконец-то доказал свою правоту.

Элен положила свой мобильник на комод, чтобы услышать его в нужный момент. Она ждала звонка от Мэри-Бет, которая сказала, что попытается не дать появиться той статье в газете. Элен не питала особых надежд на положительный исход дела. Вряд ли скучная, угрюмая, замкнутая Мэри-Бет в состоянии как-то повлиять на человека столь могущественного и зубастого, как Ян Роман.

– Не стану ничего обещать, – сказала Мэри-Бет, выслушав Элен и сделав ряд заметок в своей записной книжке в кожаном переплете. – Но прямо сейчас, не откладывая, начну переговоры о судебном запрете. Конечно, ни черта я не получу – суды весьма неодобрительно к этому относятся, когда речь заходит о свободе слова, так что запрета не будет по определению, но я намерена убедить юристов «Дейли ньюс», что мы такой запрет получим. Совершенно ясно: вся история затеяна просто из злобы, и похоже на то, что такая статья и вправду может спустить всю твою репутацию в унитаз. Но как бы то ни было, я попытаюсь.

– А я думала, ты какой-то секретарь в юридической фирме, – в полном изумлении пробормотала Элен.

– Не-а, – ответила та совершенно не в стиле важного адвоката.

Да, теперь Элен действительно вспомнила, как Мэри-Бет говорила, что связана с юриспруденцией. Потому и предположила, что та – секретарь в суде или в юридической фирме. Интересно, была бы она более терпеливой и уважительной с Мэри-Бет, если бы знала, что имеет дело с адвокатом? К ее стыду, Элен, поняла, что да.

– А ты знаешь, каков мировой рекорд по перелому костей? – спросил Джек. Он уже листал лежавшую перед ним на столе «Книгу рекордов Гиннесса», продолжая при этом есть. Но ответа он и не ждал. – Тридцать пять переломов! Какой-то тип по имени Эвел Нивел.

– Неужели? Я и не знала, что у нас так много костей, – сказала Морин.

Она изображала активный интерес к книге, демонстрируя, что ничего не имеет против того, что Джек отложил в сторону ее подарок и увлекся подарком Анны.

– Костей у нас двести шесть, – сообщила Анна.

– Ты только вообрази! – Морин старательно улыбнулась.

– У младенцев костей около трехсот. Но позже некоторые из них срастаются в одну, – продолжила Анна.

– Должно быть, это замечательно – вынашивать ребенка, имея рядом такого отличного медицинского специалиста, – сказала Морин. – Я-то вечно заталкивала их в машину и мчалась к доктору, а потом чувствовала себя полной дурой, выяснив, что ничего с ними не случилось.

«Мама, умоляю, только без снисходительности!» – подумала Элен.

– На самом-то деле, думаю, от этого было лишь хуже. – К облегчению Элен, в тоне Анны прозвучала лишь едва заметная царственность. – Я же знаю: все, что угодно, может означать, в свою очередь, что угодно. Любое повышение температуры может значить неминуемую смерть.

– Кстати, о температуре, – заговорил отец Патрика. – Ну, не совсем о температуре, а о болях. У меня какая-то очень странная боль в…

– Папа! – одернул его Патрик.

– Джордж отказывается записаться на прием к врачу, – пояснила Морин, – но когда видит любого медика, тут же начинает рассказывать о своих проблемах.

– Я просто подумал, а вдруг это покажется интересным, – сказал Джордж.

– А тебе было бы интересно, если бы люди начали обсуждать с тобой проблемы с электропроводкой в их домах? – спросила Морин.

– Думаю, да, – кивнул Джордж. – Анна, как там у вас с предохранителями?

– Как бы то ни было, тебе, Элен, наверняка пошло на пользу, что твоя мама – врач, – продолжила Морин.

– Мама! – воскликнул Патрик.

– Что такое?

Патрик пожал плечами и откусил кусок сосиски.

– Она как будто сердилась на меня, когда я заболевала, – сообщила Элен.

– И наша мама тоже! – вмешался наконец в разговор брат Патрика. – А сильнее всего она разозлилась, когда меня сбило с ног крикетным мячом. Я открыл глаза, и первое, что увидел, была мама, и она кричала: «Саймон! НЕМЕДЛЕННО ОЧНИСЬ!»

– Мне показалось, что он умер, – пояснила Морин.

– И ты решила, что криком способна вернуть меня к жизни?

– Это я как раз очень даже понимаю, – сказала Анна. – От страха человек может ужасно разозлиться.

– Ты, Элен, и сама это поймешь, когда у тебя появится малыш, – добавила Морин.

Элен, которая предполагала стать полной противоположностью собственной матери и даже представляла, как нежно утешает охваченного жаром малыша, отирает его лоб прохладной рукой, ответила:

– Уверена, быстро пойму.

– А папа совсем на меня не рассердился, когда я сломал руку, – заявил Джек. – Он обозлился на Саскию.

За столом мгновенно воцарилось напряженное молчание.

– Все случилось из-за Саскии, – пояснил Патрик.

– Это был несчастный случай, – возразил Джек. – На самом деле ты вроде как сам толкнул ее.

– Да, милый, это был несчастный случай, но твой папа имеет в виду, что Саскии не следовало появляться здесь посреди ночи, – уточнила Морин.

– Как все прошло в полиции? – спросил Патрика Джордж.

– Ты рассказал полицейским о Саскии? – Джек резко вскинул голову и обвиняюще уставился на отца. – Ее ведь не посадят в тюрьму?

– Нет, в тюрьму ее не посадят, – ответил Патрик. – Но видишь ли, дружок, она уже не сможет снова ворваться в наш дом. В полиции просто скажут, что ей запрещается подходить к нам близко.

– Ладно, но я думаю, она все-таки будет приходить и смотреть, как я играю в футбол, – сказал Джек.

У Элен перехватило дыхание.

– Боже праведный, – пробормотал Джордж.

– Джек, о чем ты говоришь? – Патрик аккуратно положил сэндвич с сосиской на тарелку перед собой.

– Она приходит на все мои матчи.

– Я никогда ее там не видел.

– Да ты вообще ничего не замечаешь, – отмахнулся мальчик. – Она стоит в сторонке. Под деревьями или еще где-нибудь. И всегда приходит в той голубой вязаной шапочке, ну, что на лепешку похожа.

– Берет? – негромко произнесла Анна.

– Боже мой, похоже, это тот, что я ей связала, – ужаснулась Морин.

– Если я хоть раз увижу ее поблизости от тебя, то потребую, чтобы ее арестовали, – угрожающе произнес Патрик.

– Нет, не надо! – воскликнул Джек.

– Я это сделаю.

– Если сделаешь, я с тобой никогда больше не буду разговаривать!

– Отлично, – кивнул Патрик. – И не надо.

– Мальчики! – Морин в полной растерянности протянула к ним руки.

Зазвонил телефон Элен.

– Я только… извините. – Схватив мобильник, Элен бросилась в кухню. – Мэри-Бет?

– Да, привет, Элен! В общем, они придержат публикацию. Та журналистка согласилась сначала выслушать твою версию всей истории. И у меня сложилось впечатление, что она вообще готова от всего отказаться. Большинство журналистов так или иначе связаны друг с другом, и этой женщине противно думать, что Ян Роман может ее использовать ради какой-то личной мести. Даже если Роман и владеет издательским миром.

Элен почувствовала, как на нее накатила слабость.

– Спасибо, – сказала она. – У меня нет слов, чтобы выразить благодарность.

– Да никаких проблем! – ответила Мэри-Бет.

Тут Элен услышала звук низкого мужского голоса, проникший в трубку.

– Кстати, Альфред тебе привет передает.

– Альфред? – недоуменно спросила Элен. – Альфред Бойл?

Мэри-Бет хихикнула. Элен вообще не помнила, чтобы эта женщина когда-нибудь смеялась при ней.

– И не делай вид, что это тебя удивляет! – (Элен рассмеялась. Немножко нервно.) – Альфред велит сказать тебе, что он сегодня произнес речь перед двумя сотнями экономистов и они еще как его слушали! А это что-нибудь да значит. Он их заставил смеяться!

– Потрясающе, – выдохнула Элен.

– Я тебе сообщу, как все пойдет дальше. Но полагаю, как только та журналистка и редактор узнают все до конца, статью положат на полку.

– Ты должна прислать мне счет за свою работу, – сказала Элен.

Ведь адвокаты получают почасовую оплату, разве не так?

– Ох, не говори глупостей! – весело возразила Мэри-Бет и внезапно отключила телефон.

Элен опустила голову, закрыла глаза и постучала трубкой мобильника по собственному лбу.

Значит, ее сводничество удалось, Мэри-Бет и Альфред познакомились и…

Не забыть бы рассказать об этом той журналистке, если вообще придется с ней разговаривать. «Клинический гипнотерапевт загипнотизировал своих пациентов, и те влюбились друг в друга…» Да, это бы точно усилило доверие к Элен.

– Эй, все в порядке? – Элен открыла глаза. Перед ней стояла ее мать, держа в руках салатницу. – Я подумала, что пора уже мыть посуду. Как-то там стало напряженно. Но я не удивляюсь. Эта Саския откровенно сумасшедшая.

– Саския забудет о нас, – сказала Элен. – Я с ней сегодня разговаривала.

– Что, загипнотизировала ее? – язвительно спросила Анна, но как бы машинально, по привычке и тут же, прежде чем Элен успела ответить, поставила салатницу на стол и сказала: – Послушай, мне нужно кое-что с тобой обсудить. Это насчет твоего отца.

– Вы собираетесь пожениться? – предположила Элен.

Она без труда представила себе невероятно элегантную свадьбу. Ее мать оделась бы в фиолетовое, под цвет глаз. Вокруг масса дизайнерских вещей и украшений, реки шампанского, изящные бокалы в наманикюренных пальцах. Это была бы свадьба из тех, которые освещают светские журналы. У Элен даже щеки заболели от того, как старательно она изображала улыбку.

– А подружками невесты будут Пип и Мел? – спросила она. – А я, наверное, буду нести букет! Твоя дочь в роли девочки с букетом. Твоя умненькая маленькая беременная девочка.

– Элен!

– А мои новые сводные братья должны быть мальчиками-служками. Такие здоровенные служки…

– Мы расстались.

– О нет!

Вот только что Элен наслаждалась, играя стерву. Это совершенно неприемлемо. Ведь на самом деле она была бы абсолютно счастлива за своих родителей, если бы они поженились! Их свадьба должна была стать трогательной и прелестной. Да что с ней такое происходит?

– Что случилось? – спросила она.

Ну конечно, он вернулся к своей жене. Или увлекся какой-нибудь молоденькой моделью. Или тут каким-то образом виновата Элен? Может быть, дочь ему уж слишком не понравилась?

Ох, Элен, прислушайся к своему Внутреннему Ребенку, взывающему о внимании!

– Я так решила, – сообщила Анна.

Она уселась на кухонный стол и выудила из салатницы помидорку черри.

– Но почему? – Элен придвинула стул и села напротив матери. – Ведь ты казалась ослепленной им.

– Знаю, – кивнула ее мать. Она посмотрела на Элен, едва заметно улыбнулась и пожала плечами. – Так и было. Послушай, я совершенно подавлена…

Элен на мгновение отвлек звук голоса Патрика, донесшегося из столовой: «А можем мы поговорить о чем-то еще, кроме Саскии? Ну, не знаю… об Армагеддоне, например? Кто желает поговорить об Армагеддоне?»

– Тебе нечего смущаться, – сказала она матери.

– Я вела себя как дура. Ну, когда вдруг в твою жизнь врывается столько всего. Твое замужество, зять, ожидание малыша, ужасная преследовательница и так далее, и так далее. А я решила добавить ко всему этому еще и твоего отца!

– Мам, я уже большая девочка, – мрачно произнесла Элен, хотя на самом деле и ей на месте Анны пришло бы в голову нечто подобное. – Ты лучше расскажи, в чем настоящая причина.

– Последние тридцать пять лет я жила воспоминаниями. Это безумие, и мне бы в этом не признаваться, но каждый раз, когда я знакомилась с каким-нибудь мужчиной, то сравнивала его с Дэвидом. С твоим отцом, с которым на самом деле даже не встречалась, которого и не знала по-настоящему. Ну и конечно же, ни один мужчина не выдерживал сравнения. – Анна хихикнула. – Причем во многих отношениях.

– Мама! – Элен слегка поежилась. – Прошу тебя!

– Извини. Когда мы с Дэвидом начали снова встречаться, я была жутко счастлива. Он был точно таким же очаровательным, каким я его помнила. Позволь мне уточнить. Он действительно очень мил. И я по-прежнему могу назвать его самым чудесным из всех мужчин, каких я только знала.

– Ну и? В чем же проблема?

– У меня появилось некое ощущение, которое беспокоило тем сильнее, чем больше времени мы проводили вместе. Поначалу я не могла понять, в чем дело, но потом, на прошлой неделе, меня наконец осенило. Мне скучно!

– Скучно, – повторила Элен. И внезапно ей стало ужасно жаль своего отца.

– Скучно до безумия, – подтвердила Анна.

– Да, но такое бывает…

– Нет! – решительно заявила Анна. – Он просто не для меня. И никогда не был мужчиной для меня. Ему даже сказать нечего! И у него бывают периоды, когда он буквально ничего не делает. Как-то утром он просидел в кресле двадцать минут, ровно двадцать минут, ничего не делая! Он не читал. Не разговаривал. Просто смотрел на деревья. И что бы это значило?

– Может быть, он молча наслаждался красотой природы? – предположила Элен. – Или решил немного сосредоточиться на себе, подумать о своей жизни. Или он практикует памятование…

– Элен, вопрос был риторическим! Честно говоря, я решила, что у него мозг отключился. Ну, как бы то ни было, воспользуемся выражением современной молодежи: пошло бы оно все! Мне наплевать, чем он там занимается. Я знаю, что меня это сводит с ума. Конечно, мы останемся друзьями. Это вполне приемлемо. И он говорит, что хотел бы встречаться с тобой, если ты не против.

– Это было бы неплохо, – кивнула Элен.

Вообще-то, теперь мысль о встречах с отцом выглядела абсолютно нормальной, даже немножко утешающей. Элен подумала о своем детстве, о дождливых воскресных днях, когда она могла просто лежать на ковре и зачарованно следить за дождевыми каплями, скользившими по оконным стеклам, а ее мать бродила по комнатам, непрерывно говоря: «Элен, чем ты занимаешься? Давай пойдем погуляем! Давай поговорим! Давай чем-нибудь займемся!»

Возможно, Элен с отцом могли бы бездельничать вместе, не испытывая необходимости что-то говорить. И не нужны никакие неловкие разговоры, чтобы лучше узнать друг друга. Они могли бы просто существовать рядом. Отец и дочь. И если они не будут чувствовать друг к другу ничего, кроме спокойного дружелюбия, это уже замечательно.

– В общем, в моем нежном возрасте, в шестьдесят шесть лет, – снова заговорила Анна, – я, видимо, созрела для настоящих отношений, так что теперь могу забыть свою глупую одержимость романтикой, которой никогда и не существовало. Даже могу поискать какого-нибудь мужчину в Интернете. Похоже, это единственная возможность для тех, кому за шестьдесят. Ведь у тебя это получилось просто отлично!

– Да, – согласилась Элен.

Патрик никогда не полюбит другую женщину так, как он любил Колин. Так что, возможно, не так уж все отлично и получилось.

– Кстати, об этом. – Анна понизила голос. – Я уже давно хотела тебе сказать, что мне все больше нравится Патрик. Правда. Очень нравится. Мне, конечно, понадобилось некоторое время…

– Он здесь! – прошипела Элен.

– Подумаешь! Я же ничего плохого о нем не говорю. Мне нравится, как он на тебя смотрит. И ты права: Джон был, конечно, душой компании, но он никогда не смотрел на тебя так, как Патрик.

– А как Патрик на меня смотрит? – спросила Элен.

– Как добрый папочка.

– Я не помешала?

Элен и Анна обернулись и увидели в дверях Морин, державшую в руках стопку тарелок.

– Я просто говорила, что ваш сын – замечательный отец.

Анна встала и забрала у Морин часть тарелок. Та просияла.

Тут послышался громкий звук быстрых шагов, а потом крик Джека:

– Я тебя ненавижу!

– Прекрасно! – закричал в ответ Патрик. – Сломай еще и вторую руку!

Улыбка исчезла с лица Морин. Но она тут же взяла себя в руки и начала ножом счищать с тарелок остатки еды.

– От этого постоянного ветра люди просто не в себе, правда? Интересно, Анна, у этого есть какие-то медицинские объяснения?

Должно быть, я заснула, потому что вроде как моргнула пару раз – и тут же передо мной материализовалась Тэмми. Все вместе, Ланс, Кейт и Тэмми, сидели на стульях полукругом возле моей кровати и ели шоколадки.

Волосы у Тэмми теперь были не длинные и темные, а короткие и розовато-блондинистые. Вот уж ошибка.

Ланс и Тэмми о чем-то оживленно беседовали между собой с неожиданным и отчетливым акцентом, пожимали плечами и выставляли вперед подбородки.

– Они пытаются говорить, как балтиморские торговцы наркотиками, – пояснила Кейт, заметив, что я проснулась. – Они вдруг обнаружили, что оба с ума сходят по сериалу «Предупреждение». Ланс иной раз в выходные целый день может вот так разговаривать. Представляешь? Я хочу сказать, вообще-то, это недурно, если бы он действительно говорил, как торговец наркотиками, это могло бы быть очень сексуально.

– Тэмми? – окликнула я.

– Саския, милая! – Тэмми вскочила и наклонилась ко мне, чтобы поцеловать в щеку. Должно быть, она пользовалась все теми же духами, что и пять лет назад, потому что я мгновенно как бы перенеслась в то время. – Саския, как я рада тебя видеть! – сказала она. – Но тебе следовало бы сидеть рядом со мной в каком-нибудь баре, а не лежать на кровати в госпитале! Ланс и Кейт рассказали, что ты ходила во сне и свалилась с лестницы! Вот ужас! И давно ты страдаешь этим, ну, во сне ходишь?

– Да с тех пор, как мы в последний раз виделись, – с таинственным видом ответила я; весьма любопытный ответ, который наверняка одобрила бы Элен, но Тэмми восприняла это буквально.

– В самом деле? А это лечится? Знаешь, по пути сюда я думала о том дне, когда мы с тобой в последний раз встречались. Ты как раз ужасно переживала из-за какого-то парня, вы с ним расстались. Ну, тот геодезист. Как там его звали? Пит? Патрик? Впрочем, это так давно было, что ты, наверное, и имени его не помнишь.

Ох, как же я расхохоталась!

– Э-лен!

Это Патрик кричал на втором этаже.

– Бог мой, с ним все в порядке? – испуганно воскликнула мать Элен.

– Наверное, ему нужна твоя помощь, чтобы справиться с Джеком, – сказала Морин, бросив короткий взгляд на Элен. – Женская рука.

Она с многозначительным видом улыбнулась Анне, но та, похоже, ничего не поняла.

Элен быстро вытерла руки кухонным полотенцем, слишком даже торопливо, немножко демонстративно, потому что знала: ее мать разозлится из-за того, что Элен ведет себя как примерная домохозяйка, и побежала наверх, к комнате Джека. Патрик с сыном сидели на полу, опустив руки на колени, и не смотрели друг на друга.

– Можешь ты объяснить этому упрямому мальчишке, почему Саския не имеет права врываться в наш дом посреди ночи? – спросил Патрик, увидев Элен в дверях.

И беззвучно произнес одними губами: «Помоги!»

– Папа, я не дурак! – пылко воскликнул Джек. – Я знаю, что она не должна ничего такого делать!

– Отлично, просто замечательно, тогда в чем проблема? Из-за чего ты так злишься на меня?

Элен вошла в комнату и села на пол рядом с Джеком. Она посмотрела на тощие детские ноги Джека в спортивных штанах. И спросила:

– Джек, как ты себя чувствовал, когда твой папа и Саския расстались?

И Джек, и Патрик вдруг притихли, словно она затронула некую чрезвычайно постыдную тему.

«Но это необходимо», – подумала Элен.

Она ощущала, как ее переполняет сердитая решительность. Все и до конца нужно вскрыть прямо сейчас! Хватит им уже обходить за сто миль тему Саскии.

– Ну, это не… – начал было Патрик.

– Мне бы хотелось узнать, – перебила его Элен.

– Вообще-то, я не помню, – ответил Джек. – Я ведь был совсем еще маленьким. Пять лет.

Он смотрел прямо перед собой, мысленно оглядываясь на огромное расстояние, разделявшее пять лет и восемь.

– Это уж точно, ты был совсем маленьким. – Патрик бросил на Элен победоносный взгляд. – Так что суть в том…

– Но кое-что я помню, – не дал ему договорить Джек. – Я думал, это все из-за ее счастливого шарика.

– Что? – Лицо Патрика резко изменилось.

Джек постучал пальцами по гипсу на руке.

– Ее счастливый шарик? – подтолкнула его Элен.

Но вместо Джека ей ответил Патрик, при этом пристально смотревший на Джека:

– У Саскии был такой большой пестрый мраморный шарик, он когда-то принадлежал ее отцу, и она сжимала его в ладони, если начинала из-за чего-то волноваться или нервничать. Она подарила этот шарик Джеку, когда тот пошел в школу. – Патрик сделал паузу и откашлялся. – Она велела носить шарик в кармане и сказала, что он даст Джеку магическую силу.

– Но это не было какое-то оружие, – уточнил Джек и посмотрел наконец на Элен. – Ну, он не мог, например, превратиться в лазерное ружье или что-то такое. И на самом деле он вообще ничего не делал.

– Я брал этот счастливый шарик с собой, когда встречался со своим первым заказчиком, – добавил Патрик. – И держал его, пока ждал начала разговора.

До этого момента он никогда не упоминал ничего приятного и теплого, связанного с Саскией. И это дало Элен первый намек на другую сторону всей их истории.

– А потом я потерял шарик в школе, – продолжил Джек. – Я его искал, искал, и мне даже учитель помогал, но мы его так и не нашли. Я не хотел рассказывать об этом Саскии, потому что знал: она огорчится. А потом, на следующий день, она ушла. Вот я и думал, что она узнала, что я потерял шарик.

Взгляды Элен и Патрика встретились над головой Джека.

– Тебе казалось, что в этом виноват ты, – сказала Элен Джеку.

– Я думал, она, должно быть, ужасно на меня рассердилась, – кивнул Джек. – И думал, что папа на меня разозлится – ведь она ушла из-за меня – и именно поэтому мы не можем о ней говорить.

– Ох, парень… – Патрик крепко прижал ладонь ко лбу. – Ты ее не прогонял!

– Нет, прогнал! – энергично воскликнул Джек.

– Да это вообще никакого отношения к тебе не имеет! – Глаза Патрика заблестели. Он придвинулся к Джеку и обнял его за плечи. – Дружок, Саския тебя любила! Она бы все для тебя сделала! Она…

Джек дернулся, отталкивая отцовскую руку:

– Да остынь ты, папа! Да знаю, что я тут ни при чем. Вы с Саскией разошлись, как родители Этана. Я тебе говорю, что тогда так думал, когда был маленьким! – Джек зевнул. – Ладно, я бы, пожалуй, полистал «Книгу рекордов».

– Мы еще не закончили разговор! – возразил Патрик.

Джек сделал большие глаза:

– Да хватит уже!

– Я просто хочу убедиться, что ты понимаешь.

– Тебе незачем так много о ней думать. – Джек попытался скрестить руки на груди, но сообразил, что не может этого сделать из-за гипсовой повязки. – Я только это и хотел сказать. Ты себя ведешь так, будто она настоящая убийца и уже укокошила кучу народа! Она ведь не ломала мне руку нарочно! Это просто несчастный случай.

– Ну да, – устало кивнул Патрик. – Знаю, дружок, ты прав, но все так запутанно.

– Эй, приятели! – В дверях комнаты Джека появился Саймон. – Мне пора уходить. Я должен кое с кем встретиться.

Джек воспользовался уходом Саймона и сбежал.

– Еще увидимся! – бросил он своему дяде, хлопая ладонью о ладонь Саймона на выходе из спальни.

– Что-то у вас обоих вид неважный.

Саймон посмотрел на Элен и Патрика, сидящих на полу, и, прежде чем уйти, недоуменно покачал головой.

– Большое спасибо, – бросила ему вслед Элен.

Патрик встал и протянул руку Элен, чтобы и ей помочь подняться. Та простонала:

– О-ох… Я и чувствую себя неважно.

Патрик привлек ее к себе, и Элен на мгновение опустила голову ему на грудь. Мысли у нее путались.

– Все будет отлично, – тихонько прошептал Патрик ей на ухо.

– Будет ли? – усомнилась Элен.

Они спустились и увидели, что Анна уже отказалась от своих отчасти искренних попыток помочь матери Патрика и просто сидит у кухонного стола и попивает вино, в то время как Морин загружает посудомоечную машину.

– Ну, мне пора бежать, – сказала Анна, увидев Элен. – Мы с Пип и Мел договорились встретиться и выпить немножко. В городе открылся новый винный бар, и мы решили в него заглянуть.

– Ты собираешься поехать в город сейчас? – Морин посмотрела на часы, висевшие на стене в кухне Элен. Было восемь вечера. – Бог ты мой!

– Ну, мы все три – совы! – ответила Анна.

Все выглядело так, будто Анна и не встречалась никогда с отцом Элен. Но ведь его появление и в жизни Элен не совершило какого-то переворота. Так, вызвало странную легкую рябь на поверхности, и все.

В итоге Анна ушла вместе с Саймоном, который по случайности встречался с друзьями в клубе на той же самой улице, что и винный бар Анны, и она была в восторге от того, что могла сэкономить на такси.

– Ладно, Анна, очень приятно было повидаться! – с горестным видом сказала Морин.

Когда Элен и Морин закончили прибираться в кухне – шкафы здесь не сияли такой уж чистотой после смерти бабушки, – отец Патрика предложил сыграть в «Монополию». Он заметил коробку с игрой на одной из полок и уже потирал руки, обещая превратить всех в банкротов за какой-нибудь час.

Пока Джордж раскладывал доску для игры на столе, тщательно собирая банкноты в аккуратные пачки, Патрик спросил, нельзя ли им с Элен не участвовать в игре.

– Мы бы хотели немножко прогуляться по берегу, – сказал он, вопросительно глядя на Элен.

Та кивнула. Возможно, прогулка поможет ей разобраться в мыслях.

– Да ведь холодно, и ветер сильный, и зима еще, и ночь! – запротестовала Морин. – А твоя жена беременна!

– Уже весна, и времени всего половина девятого, – уточнил Патрик. – Не думаю, чтобы малыш стал возражать против свежего воздуха.

– К тому же я ему не жена, – добавила Элен. – В комнате тут же воцарилось неловкое молчание. – Пока не жена, – поспешила она исправить ошибку. – Я хотела сказать: только еще стану ею.

– Ну так идите. – Морин бросила на Патрика и Элен быстрый внимательный взгляд. Так смотрят на какую-нибудь стену опытные строители, ища тончайшую трещинку, которая могла бы позже причинить массу неприятностей. Но тут же взяла себя в руки и сказала: – Когда вернетесь, мы с Джорджем, может быть, попробуем сыграть в теннис при лунном свете.

– О-о, моя жена всегда так язвительна! – воскликнул Джордж. – Эй, милая, я тут нашел для тебя утюжок. – Джордж показал миниатюрный утюг из набора «Монополии».

– Ты прекрасно знаешь, что я всегда выбираю линейный корабль. – Морин села во главе стола и встряхнула игральные кости в ладонях. – Вперед, Джек! Не думай, что я буду тебе поддаваться из-за какой-то сломанной косточки!

Патрик оказался прав. Ветер утих, и было очень приятно брести по пустынному берегу в куртках и шарфах. Песок все еще был оранжевым после пыльной бури, но в прохладном соленом ветре пыли не ощущалось, и оба глубоко вздохнули, прежде чем направиться к воде.

Они шли рядом, не касаясь друг друга. Элен сосредоточилась на ритме гулких звуков, что издавали набегавшие на берег волны, и на собственном дыхании.

– Итак… – наконец произнес Патрик.

– Ну да.

– Значит, вот так…

– Джек.

– Да. Я ведь думал, что это хорошо – то, что он никогда не спрашивает о Саскии! Мне и в голову не приходило, что он винит в ее уходе себя! – Голос Патрика надломился. – Бедный парнишка…

Элен давно заметила, что в моменты волнения Патрик начинает говорить почти так же, как его отец: на языке австралийцев из пятидесятых годов.

– Дети всегда воображают себя пупом Вселенной, – сказала она. – Именно поэтому они и винят себя во всем.

– Мне кажется, все эти годы он на меня злился из-за Саскии.

– Вполне возможно…

Элен вовремя поймала себя за язык. Патрик должен был сам до всего додуматься.

Они еще несколько минут шагали молча, потом Патрик тихо произнес:

– Саския действительно была ему хорошей матерью. Она… – Он умолк, вскинул голову и посмотрел на звезды, будто в поисках вдохновения. Потом сделал очень глубокий вдох и быстро заговорил, не глядя на Элен, словно они были какими-нибудь секретными агентами, которым пришлось встретиться на пляже, и у него было очень мало времени для того, чтобы передать ей важную информацию. – Когда Колин умерла, я никак не мог с этим справиться. Мне еще не доводилось испытывать такой боли, она буквально выворачивала меня наизнанку. И все думал: что это? Почему так больно? Вот и родил блестящую идею: бороться. Помню, как в голове крутилась мысль: «Я не собираюсь проходить все эти дурацкие ступени горя одну за другой, это просто чушь! Если мне больно о ней думать, так и не надо. Займусь чем-нибудь». Поэтому я и занялся собственным бизнесом. Как будто решил, что если измотаю себя физически, то смогу восстановить душевное равновесие. Ну и можешь догадаться, как это сработало. Я вкалывал, разговаривал, дышал, как робот. Но люди думали, что я отлично справляюсь. Меня даже хвалили. И в общем это походило на правду, я и в самом деле справлялся. А потом познакомился с Саскией на той конференции, и, представь, она мне понравилась; наверное, я ее даже полюбил – на особый лад, как могут любить роботы. Но она и не замечала, что я робот! Мы с ней встречались, и она мне улыбалась, а я изумлялся: Саския и в самом деле счастлива! И казалось, что это неважно, пусть все так и идет, потому что я теперь именно такой, а Джеку хорошо… Эй, поосторожнее, смотри под ноги!

Одна из волн забежала дальше других, и ее белый пенистый гребешок ринулся навстречу им. Патрик одной рукой на мгновение поднял Элен в воздух, спасая ее ботинки, а потом поставил на сухой песок.

Неожиданное ощущение тепла его тела наполнило Элен странной тоской, состраданием, желанием, как будто они вовсе не были близки, как будто она гуляла по берегу с неким недостижимым мужчиной, бывшим ей просто другом.

– Саския так страстно взялась за роль матери. Я винил в этом Колин.

– Прости, не поняла, – растерянно отозвалась Элен, но при этом в ней вспыхнула радость из-за того, что беднягу Колин хоть в чем-то винили.

– Колин была прекрасной матерью, но она уж слишком сильно метила территорию, как бы постоянно твердя: «Это мое!» Она снисходительно позволяла помочь ей, словно я был неким любимым шутом и Джек со мной просто не мог быть в безопасности. И потому, когда она умерла, я был в ужасе и думал, что не смогу вырастить этого малыша в одиночку! Буду неправильно его одевать, он замерзнет или вспотеет, и я не сумею правильно его кормить или буду покупать не те детские кремы и подгузники, ну и так далее. Я ни о чем не имел представления, так что Джеком занимались моя мать и мать Колин, а они были еще хуже. Словно ни один мужчина в мире не способен поменять подгузники. А потом я встретил Саскию, и она была явно бесконечно рада занять место Колин, изображать из себя мамочку, и я ей это позволил. Я просто отошел в сторону и позволил ей это. Джек ее любил, а она любила его. Я не должен был так поступать. – Патрик наконец посмотрел на Элен. – Хотя я и не знаю… Может, теперь, с тобой, я снова делаю то же самое, позволяя тебе готовить для Джека школьные обеды.

– Мне нравится готовить ему обеды, – осторожно произнесла Элен.

Она постоянно ощущала присутствие всех тех женщин в жизни Джека – бабушек, Колин, Саскии. Они как будто толпились вокруг нее, недовольно покачивали головами, глядя на Патрика, и обменивались чисто женскими понимающими взглядами, думая явно одно и то же: «Ты ему делаешь сэндвичи на белом хлебе!»

– Ну… – продолжил Патрик, – наверное, на этот раз я все-таки пытаюсь найти какое-то равновесие. Я не просто отдаю сына и говорю: «Вот он, присматривай за ним». И когда наш малыш родится, я хочу во всем участвовать, ладно? С самого начала.

– Да у тебя больше опыта общения с малышами, чем у меня.

Патрик одарил ее благодарной улыбкой:

– Это верно. Я уже могу выступать в роли эксперта. И буду тебя обучать, милая, объяснять, что к чему.

– Значит, ты перестал быть роботом? – спросила Элен. – Ты поэтому порвал с Саскией?

– Однажды я просто разрыдался, – сказал Патрик. – Сидя в машине. Это было нечто невероятно странное. Я плакал всю дорогу от Гордона до Маскота. И это случалось снова и снова. Как только я оказывался в машине один, то начинал плакать. Иногда я ловил на себе взгляды людей из соседних машин, когда останавливался у светофора. Взрослый мужчина рыдает, держась за руль. Это продолжалось много недель. Но как-то утром я проснулся – и почувствовал, что во мне что-то изменилось. Ну, как бывает, если человек долго болеет, а потом просыпается утром и понимает, что ему стало лучше. Нет, я не стал счастливым или что-то в этом роде, просто ощутил, что счастье вполне может прийти. И тогда я посмотрел на Саскию, лежавшую рядом, и понял, что должен с ней расстаться, что это будет абсолютно правильным поступком, что мне и Джеку просто необходимо на какое-то время остаться вдвоем. Мне это стало предельно ясно. Но Саския только что узнала о болезни матери, так что пришлось повременить.

– А потом ее мать умерла.

– Да, – кивнул Патрик. – И наконец я ей все сказал. Думаю, я был полным идиотом, когда вообразил, что Саския не так уж и расстроится, что я ей чуть ли не одолжение делаю, потому что она сможет найти кого-то другого, кто будет любить ее по-настоящему. И был просто потрясен ее реакцией, но, наверное, не воспринял это всерьез. Как будто считал: «Да ты же на самом деле не любила меня, то есть любила не меня, потому что меня тут и не было». Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Думаю, понимаю, – тихо ответила Элен.

Она едва дышала. Чем дольше Патрик говорил, тем быстрее он шагал, и Элен уже с трудом поспевала за ним.

– Извини, – спохватился Патрик. – Давай немножко посидим.

Они поднялись повыше на берег, к мягкому песку, и уселись рядышком лицом к морю, соприкасаясь плечами.

– Наверное, именно поэтому я и не спешил обращаться за запретительным ордером, – снова заговорил Патрик. – Потому что в глубине души понимал, что плохо с ней поступил, хотя и не признавался в этом даже самому себе. Несколько раз я садился в машину и ехал к полицейскому участку, а потом думал: «О черт, ведь эта женщина учила моего ребенка пользоваться туалетом! Она отказалась от карьеры, чтобы заботиться о нем. Я в долгу перед ней». А потом думал: «Ну, со временем она и сама это прекратит». Мне следовало отнестись к ней куда как более серьезно. Следовало что-то предпринять сразу после Нузы, я ведь уже знал, что это и тебя коснется. И когда представляю, что могло случиться прошлой ночью – с тобой, с Джеком или с малышом… – Патрик содрогнулся.

– Вряд ли что-то изменилось бы, – сказала Элен. – Даже если бы ты уже обратился в полицию.

Патрик пожал плечами:

– Ну, как бы то ни было, довольно о Саскии. – Он поднял голову и посмотрел на звездное небо. – Пожалуйста, боже, хватит с нас Саскии!

– Да, – согласилась Элен, думая о смертельно бледном лице Саскии и гадая, что она может делать вот в этот самый момент, есть ли у нее друзья или родные, которые навестят ее в госпитале, и что происходит в ее странном, запутавшемся разуме.

Патрик тяжело вздохнул:

– В общем, я для того предложил прогуляться, чтобы мы могли поговорить о прошлой ночи и… о том, что я сказал. Насчет Колин.

Его тон совершенно изменился. Патрик говорил напряженно и как бы официально, словно участвовал в судебном разбирательстве.

– Хорошо. – Внутри у Элен все сжалось, и она поняла, что на самом деле не хочет, чтобы Патрик говорил обо всем этом: слова могли только запутать все еще сильнее и основательно ухудшить положение.

Как странно. Элен всегда думала, что слова и есть ответ на все вопросы; в конце концов, она и лечила людей только словами, и ничем больше. «Постоянно держите линию связи открытой!» – твердила она тем клиентам, которые испытывали трудности в общении. А вот теперь и вообразить не могла ничего хуже разговора.

Наверное, это примерно то же самое, что оказаться на месте мужчины, у которого сердце каждый раз замирает, когда жена ему говорит: «Мы должны все обсудить». Он тут же думает: «Да заткнись ты, женщина!» А она между тем открывает ему душу во всем ее обнаженном великолепии, хотя мужчине как раз хочется прикрыть ее поплотнее.

– Дело в том… – начал Патрик.

– Там что, твоя мать? – удивленно воскликнула Элен.

Она только что заметила фигуру Морин. Та шла по песку с такой осторожностью, как будто опасалась наступить на мину.

– Элен, тебе звонят! – Ее голос, на удивление отчетливый, пронесся над пляжем. – Она говорит это очень важно!