4
Керн и Рут жили в Берне, в пансионе «Иммергрюн». Этот пансион значился в списке Биндера.
На второй вечер, в довольно поздний час, в комнату Керна постучали. Керн уже разделся и собирался ложиться спать. Минуту он стоял без движения и выжидал. В дверь снова постучали. Бесшумно ступая босыми ногами, он подбежал к окну. Оно находилось слишком высоко над землей, чтобы можно было спрыгнуть, и рядом не было водосточной трубы, чтобы подняться на крышу. Керн медленно пошел назад и открыл дверь.
В коридоре стоял мужчина лет тридцати, на голову выше Керна. У него было круглое лицо с водянисто-голубыми глазами и курчавые волосы. В руке он держал велюровую шляпу, нервно теребя ее пальцами.
– Извините, – сказал он. – Я такой же эмигрант, как и вы…
Керну показалось, что внезапно у него выросли крылья. «Опасность миновала, – подумал он, – Это – не из полиции…»
– Я попал в довольно затруднительное положение, – продолжал мужчина. – Меня зовут Биндинг. Я еду в Цюрих, и у меня не осталось ни сантима, чтобы снять комнату для ночлега. Я только хочу спросить, может быть, вы мне разрешите переспать здесь, на полу.
Керн взглянул на него.
– Здесь? – переспросил он. – В этой комнате? На полу?
– Да. Я привык к этому. И я наверняка вам не помешаю. Я уже три ночи в дороге. Вы знаете, каково ночевать на улице, на скамейках, постоянно опасаясь полиции. Поэтому всегда радуешься, когда очутишься на несколько часов в безопасности.
– Я знаю. Но вы взгляните на комнату! В ней даже не найдется места, где бы вы могли вытянуться. Как же вы будете спать?
– Не имеет значения! – быстро ответил Биндинг. – Как-нибудь устроюсь. Хотя бы вот там, в углу… Я могу спать и сидя, прислонившись к шкафу. Будет очень удобно! Наш брат может спать где угодно, если чувствует себя хоть немножко в безопасности!
– Нет, так не пойдет. – Керн на минуту задумался. – Комната здесь стоит два франка. Я могу дать вам денег. Так будет проще всего. Тогда вы сможете выспаться как следует.
Биндинг, словно защищаясь, замахал руками.
– Я не хочу брать от вас деньги! Не для этого я пришел! Кто живет здесь, тот сам нуждается в деньгах! И потом… Я был внизу и спрашивал, где бы я мог переночевать. Свободных комнат нет.
– Может быть, одна и найдется, если у вас в руке будет два франка.
– Думаю, что нет. Хозяин мне сказал, что он и бесплатно пустил бы человека, который два года провел в концентрационном лагере. Но у него действительно нет свободных номеров.
– Что? – удивился Керн. – Вы два года провели в концентрационном лагере?
– Да. – Биндинг зажал велюровую шляпу между коленями и вынул из нагрудного кармана потрепанное свидетельство. Он развернул его и протянул Керну. – Вот, взгляните! Это мое выходное свидетельство из Ораниенбурга.
Керн осторожно, чтобы не порвать бумагу на ветхих сгибах, посмотрел на свидетельство. Он никогда еще не видел выходного свидетельства из концентрационного лагеря. Он разглядел, что было на штампе, прочел печатный текст свидетельства с проставленным на машинке именем Рихарда Биндинга, посмотрел на печать со свастикой и на аккуратную и четкую подпись чиновника – все было верно. Все было верно до самой педантичной и бюрократической сути, и именно точность и делала это еще более зловещим, казалось, что человек возвратился из ада с временным разрешением и визой.
Он вернул свидетельство Биндингу.
– Послушайте! – сказал он. – Кажется, я нашел выход. Вы останетесь в этой комнате и будете спать на моей кровати. Я знаю здесь, в пансионе, одного человека, у которого комната побольше. Смогу переспать и там. Таким образом, мы выйдем из положения.
Биндинг посмотрел на него широко раскрытыми глазами.
– Разве возможно такое!
– Возможно. И причем, все будет очень просто. – Керн накинул пальто поверх пижамы. Затем взял ботинки. – Все это я возьму с собой. Тогда мне не нужно будет беспокоить вас слишком рано. Я рад, что могу хоть что-нибудь сделать для человека, который столько пережил.
– Но… – Биндинг внезапно схватил Керна за руки, и тому показалось, будто он хочет их поцеловать. – Боже, да вы настоящий ангел! – пробормотал он. – Мой спаситель!
– Ну, что вы! – смущенно ответил Керн. – Мы должны помогать друг другу. Иначе что бы с нами было? Спокойной ночи!
– О, боже ты мой! Как я чудесно высплюсь! Спокойной ночи!
Минуту Керн раздумывал, не взять ли с собой и чемодан. В маленьком боковом отделении чемодана были спрятаны его сорок франков. Но деньги были спрятаны хорошо, чемодан заперт, а он постыдился так открыто высказывать свое недоверие к человеку, который сидел в концлагере. Эмигранты не крадут друг у друга.
– Доброй ночи! Спите спокойно! – повторил он и ушел.
Комната Рут находилась в том же коридоре. Керн постучал в дверь двумя короткими ударами. Это был их условный знак. Рут тотчас же открыла.
– Что-нибудь случилось? – спросила она, заметив в его руках вещи. – Надо бежать?
– Нет. Я просто уступил свою комнату одному бедняге, который сидел в концлагере и не спал несколько ночей. Можно мне переспать здесь у тебя, в шезлонге?
Рут улыбнулась.
– Шезлонг старый и шаткий. А тебе не пришло в голову, что кровать достаточно широка для нас обоих?
Керн быстро вошел и поцеловал ее.
– Я действительно задаю иногда самые идиотские вопросы, – сказал он. – Но, поверь мне… Для меня все это еще слишком необычно.
Комнатка Рут была несколько больше. Кроме шезлонга, там стояла такая же мебель, как и у него, но Керну показалось, что комната эта выглядит совершенно иначе. «Удивительно, – подумал он, – все дело, вероятно, в нескольких мелочах – в маленьких туфельках, блузке, коричневой юбке, – но сколько в них нежности! А мои вещи всегда валяются в беспорядке».
– Если бы мы захотели пожениться, Рут, – сказал он, – мы бы все равно не смогли это сделать! Ведь у нас нет документов!
– Знаю. Но это меньше всего должно нас беспокоить. И, собственно, зачем нам вообще две комнаты?
Керн засмеялся.
– Из-за строгой швейцарской морали. Не прописан – это еще куда ни шло, но не женат… Нет, такого нельзя допустить!
На следующее утро он дождался десяти часов, потом направился в свою комнату, чтоб взять чемодан. Он хотел переписать несколько адресов и дать Биндингу возможность спать дальше.
Но комната уже была пуста. Биндинг, по всей вероятности, был снова в пути. Чемодан оказался не заперт, и это удивило Керна. Он хорошо помнил, что накануне вечером запирал его. Потом ему показалось, что флаконы лежат не в обычном порядке. Он быстро начал просматривать содержимое чемодана. Маленький конверт в потайном боковом отделении лежал на месте. Открыв его. Керн увидел, что швейцарские деньги исчезли. Из конверта выпорхнули только две одинокие австрийские бумажки по пять шиллингов.
Он снова перерыл все. Заглянул даже в карманы своего костюма, хотя точно знал, что денег там не должно быть. Он никогда ничего не носил с собой по той причине, что его в любой момент могли арестовать. А так, по крайней мере, у Рут остался бы чемодан и деньги. Сорок франков исчезли…
Он присел на пол рядом с чемоданом.
– Какой негодяй! – прошептал он. – Последний негодяй! И как только это могло случиться!
Некоторое время Керн продолжал сидеть на полу. Он не знал, что делать, рассказать об этом Рут или нет. Наконец он решил, что не станет расстраивать ее раньше, чем это окажется действительно необходимым.
Он вынул список Биндера и переписал несколько бернских адресов. Затем набил карманы мылом, шнурками, английскими булавками, туалетной водой и спустился вниз по лестнице.
Внизу он встретил хозяина.
– Вы знакомы с человеком по имени Рихард Биндинг? – спросил он его.
Хозяин на мгновенье задумался, потом покачал головой.
– Я имею в виду человека, который заходил вчера к вам насчет комнаты. Вчера вечером.
– Вчера вечером никто не справлялся насчет комнаты. И к тому же я до двенадцати часов играл в кегли.
– Ах, вот как? И у вас были свободные номера?
– Да, три. Они и сейчас еще свободны… А вы что, кого-нибудь ждете? Можете взять комнату семь. Она – в вашем коридоре.
– Нет, я не думаю, что человек, которого я жду, придет снова. Он наверняка уже на пути в Цюрих.
К обеду Керн заработал три франка. Потом он зашел в дешевый ресторанчик, чтобы съесть бутерброд, а затем продолжить свою торговлю.
Встав у стойки, он с жадностью набросился на еду. Внезапно бутерброд чуть не выпал у него из руки – за одним из дальних столиков он заметил Биндинга.
Быстрым движением он сунул остаток бутерброда в рот, проглотил его и медленным шагом направился к столику.
Биндинг был один. Положив локти на стол, он сидел перед тарелкой со свиными котлетами, цветной капустой и картофелем и ел, забыв обо всем.
Он поднял глаза, когда Керн уже стоял рядом с ним.
– А-а, это вы? – бросил он небрежно. – Как дела?
– Из моего чемодана пропало сорок франков, – сказал Керн.
– Сожалею, – ответил Биндинг, проглотив огромный кусок котлеты. – Искренне сожалею!
– Возвратите мне деньги, которые у вас еще остались, и вопрос будет исчерпан!
Биндинг выпил глоток пива и вытер рот.
– Вопрос и так исчерпан, – мягко сказал он. – Или вы собираетесь что-нибудь предпринять?
Керн уставился на него. До сих пор, ослепленный злостью, он совсем не подумал, что действительно не сможет ничего предпринять. Если он пойдет в полицию, у него потребуют документы, посадят вместе с Биндингом за решетку, а потом вышлют.
Прищурив глаза, он смотрел на Биндинга.
– У вас нет никаких шансов, – произнес тот. – Знаком с правилами бокса. И на фунтов сорок тяжелее вас. Более того, за драку в ресторане вас ждет арест и высылка.
В этот момент Керну было все равно, что с ним случится, но он вовремя вспомнил о Рут. Биндинг был прав: у него не было ни малейшего шанса.
– Вы часто проделываете такие штучки? – спросил он.
– Живу этим… И, как видите, ничего…
Керн чуть не задохнулся от гнева и беспомощности.
– Отдайте мне хотя бы половину, – хрипло сказал он. – Мне нужны деньги. Не для себя, для того человека, которому они принадлежали…
Биндинг покачал головой.
– Деньги мне и самому нужны. Вы еще дешево отделались. За сорок франков вы получили отличный урок. Лучшего урока никто вам дать не сможет – нельзя быть доверчивым.
– Это верно… – Керн уставился на него. Он хотел уйти, но ноги не повиновались ему. – А ваш документ… Это, конечно, фальшивка?!
– Представьте себе, нет, – ответил Биндинг. – Я действительно сидел в концентрационном лагере. – Он рассмеялся. – За воровство у гаулейтера! Редкий случай!
Он потянулся за последней котлетой, лежавшей на тарелке, но в этот же миг она оказалась уже в руке Керна.
– Ну, подымайте скандал! – сказал он, словно выдохнул.
Биндинг ухмыльнулся.
– И не подумаю! Я уже сыт. Прикажите принести тарелку и возьмите к ней вот эту цветную капусту. Я даже готов поставить вам кружку пива.
Керн ничего не ответил. Он быстро повернулся и пошел, держа в руке захваченную котлету. У стойки он попросил листок бумаги, чтобы завернуть ее. Буфетчица бросила на него удивленный взгляд, потом выловила из стеклянной банки пару огурцов.
– Вот, возьмите к ней, – сказала она.
Керн взял огурцы.
– Спасибо, – поблагодарил он. – Большое спасибо!
«Ужин для Рут, – подумал он. – И чертовски дорогой! За сорок франков!»
У двери он еще разок обернулся. Биндинг наблюдал за ним. Керн в сердцах сплюнул. Биндинг улыбнулся и просалютировал ему двумя пальцами правой руки.
За Берном начался дождь. У Керна и Рут не хватало денег, чтобы добраться до следующего крупного города по железной дороге. Собственно, у них был маленький неприкосновенный запас, но они решили его не трогать до приезда во Францию. Километров пятьдесят они ехали на попутной машине. Потом пришлось идти пешком. Продавать что-либо в деревнях Керн решил лишь в крайних случаях – было слишком опасно. Они останавливались в местечках только на одну ночь, появляясь там поздним вечером, когда отделения полиции уже были закрыты, а уходили рано утром, до их открытия. Таким образом, когда в жандармерию поступало донесение, они уже были далеко за пределами деревни. Советы Биндера не годились для этой части Швейцарии – в его списке значились только большие города.
Вблизи от Мюртена заночевали в пустом сарае. Ночью зашумел дождь. Крыша была дырявая, и, проснувшись, они почувствовали, что промокли насквозь. Они хотели высушить вещи, но им не удалось разжечь огонь – все было мокрым. Они с трудом нашли место, где крыша не протекала, и заснули, тесно прижавшись друг к другу. Пальто, которыми укрылись Керн и Рут, тоже промокли, и они скоро проснулись от холода. На рассвете снова отправились в путь.
– Во время ходьбы мы согреемся, – сказал Керн: – А через час мы сможем выпить где-нибудь по чашке кофе.
Рут кивнула.
– Может, появится солнце. Тогда мы быстро подсохнем.
Но день оказался холодным и ветреным. Над полями нависла пелена дождя. Это был первый по-настоящему холодный день. Низко над землей ползли волокнистые тучи, а после полудня опять пошел сильный дождь. Керн и Рут переждали его в маленькой часовне.
Стало совсем темно, когда загремел гром, и молнии засверкали сквозь разноцветные стекла часовни, на которых святые держали в руках ленты с изречениями о покое небес и души…
Керн почувствовал, что Рут вся дрожит.
– Тебе очень холодно? – спросил он.
– Нет, не очень.
– Пойдем, походим немного вокруг. Так будет лучше. Я боюсь, что ты простудишься.
– Не простужусь. Давай лучше посидим.
– Ты устала?
– Нет. Просто хочу немного посидеть.
– Все же будет лучше, если мы немного походим. Всего несколько минут. В мокрой одежде нельзя сидеть долго. Каменный пол очень холодный.
– Хорошо.
Они медленно пошли по часовне. Их шаги гулко разносились в пустом помещении. Они прошли мимо исповедальни, зеленые занавеси которой развевал сквозняк, обогнули алтарь, подошли к ризнице и вернулись назад.
– До Мюртена еще девять километров, – сказал Керн. – Надо найти ночлег где-нибудь до города.
– Девять километров мы спокойно можем пройти.
Керн что-то пробормотал.
– Ты что-то сказал? – спросила Рут.
– Нет, ничего. Я просто проклял человека по имени Биндинг.
Она взяла его под руку.
– Забудь о нем! Так будет лучше и проще… Кажется, дождь уже перестает.
Они вышли из часовни. Дождь еще моросил, но над горами уже висела огромная радуга. Она перекинулась через всю долину, словно большой разноцветный мост. За лесом, сквозь обрывки туч, на землю лился желтоватый свет. Солнца видно не было, они могли видеть только свет, просачивавшийся сквозь пелену мелкого дождя.
– Пошли, – сказала Рут. – Погода проясняется.
Вечером они подошли к овчарне. Пастух, пожилой молчаливый крестьянин, сидел на пороге. Рядом лежали две собаки. Они с лаем бросились навстречу пришельцам. Крестьянин вынул изо рта трубку и свистнул, призывая их назад.
Керн подошел поближе.
– Вы не разрешите нам переночевать здесь? Мы промокли, устали и просто не в состоянии идти дальше.
Пастух долго смотрел на Керна.
– Там, наверху, есть сеновал, – наконец сказал он.
– Нам больше ничего и не нужно.
Крестьянин еще какое-то время смотрел на него.
– Только отдайте мне спички и сигареты, – сказал он. – Там слишком много сена.
Керн отдал то и другое.
– Поднимитесь по лестнице. Она внутри. Я закрою вас на замок. Я живу в городе. Рано утром я вас выпущу.
– Спасибо… Большое спасибо!
Они поднялись на сеновал. Там было сумрачно и тепло. Через минуту появился крестьянин. Он принес гроздь винограда, немного овечьего сыра и черного хлеба.
– Ну, теперь я вас закрою, – сказал он. – Спокойной ночи!
– Спокойной ночи! И большое спасибо!
Они прислушивались, пока он спускался с лестницы, потом сняли с себя мокрую одежду и разложили ее на сене. Вынув из чемоданов вещи для ночлега, они жадно принялись за еду.
– Вкусно? – спросил Керн.
– Очень… – Рут прижалась к нему.
– Нам повезло, правда?
Она кивнула.
Потом они услышали, как внизу загремел замок. На сеновале было круглое окошечко. Они прильнули к нему и увидели, что крестьянин уходит. Прояснившееся небо отражалось в озере. Крестьянин шел по скошенному лугу медленной, задумчивой походкой человека, который всю жизнь провел среди природы. Он шел по лугу, одинокий и словно потерянный, и, казалось, нес на своих темных плечах весь небосвод.
Керн и Рут продолжали сидеть у окошка, пока бесцветный час наступающего вечера не окрасил все в серые тона. Игра теней превратила сено в фантастические горы. Его аромат смешивался с запахами торфа и вики, которые исходили от овец. Сквозь люк в полу виднелись в полумраке их шевелящиеся спины, слышалось отрывистое блеяние. Но постепенно все эти звуки затихли.
На следующее утро крестьянин вернулся и открыл овчарню. Рут еще спала. Ее лицо раскраснелось, она тяжело дышала. Керн спустился вниз и помог крестьянину выгнать овец.
– Может быть, вы нам позволите остаться здесь еще на денек? – спросил он. – Мы охотно вам поможем, если у нас получится.
– Помогать тут почти нечего. Но остаться вы можете.
– Спасибо.
Керн поинтересовался адресами немцев, живущих в городке. Этот городок не значился в списке Биндера. Крестьянин назвал ему несколько адресов и объяснил, как их найти.
Керн отправился в городок вечером, когда стемнело. Первый адрес он нашел легко. Светлая вилла стояла в небольшом садике. Дверь открыла аккуратно одетая горничная. Она не оставила ждать его перед входом, а сразу же провела в переднюю. «Хорошее начало», – подумал Керн.
– Могу я поговорить с господином Аммерсом? – спросил он. – Или с фрау Аммерс?
– Подождите минутку.
Девушка исчезла и вскоре возвратилась. Она провела его в гостиную с новой мебелью красного дерева. Паркет был так тщательно натерт, что Керн едва не поскользнулся. Вся мебель была покрыта чехлами.
Через минуту появился господин Аммерс – маленький человечек со светлой острой бородкой. Он участливо посмотрел на Керна. У того уже были заготовлены две истории, и он решил рассказать подлинную.
Аммерс дружелюбно выслушал его.
– Значит, вы – эмигрант, без паспорта и без вида на жительство, – сказал он потом. – И продаете мыло и другую мелочь?
– Да.
– Хорошо. – Аммерс поднялся. – Моя жена посмотрит товар.
Он вышел. Через некоторое время появилась жена, какое-то неопределенное выцветшее существо с лицом цвета хорошо проваренного мяса и с водянистыми рыбьими глазками.
– Ну, что у вас? – мягко спросила она.
Керн достал свой товар. Вещей было немного. Женщина принялась изучать их, тщательно присматривалась к швейным иголкам, словно никогда их раньше не видела, нюхала мыло, проверяла большим пальцем зубные щетки, потом поинтересовалась ценами и, наконец, решила позвать сестру.
Сестра была похожа на нее как две капли воды.
По всей вероятности, Аммерс, как бы мал он ни был, ввел в доме железный режим, ибо сестра действовала тоже чрезвычайно нерешительно и говорила неуверенным и боязливым голосом. Обе так долго выбирали, что Керну в конце концов это надоело. Он заметил, что женщины так и не смогли ничего выбрать, и начал складывать вещи.
– Может быть, вы решите этот вопрос до завтра? – спросил он. – А завтра я снова зайду.
Жена Аммерса посмотрела на него таким взглядом, будто это предложение испугало ее.
– Может, выпьете чашечку кофе? – спросила она после небольшой паузы.
Керну давно не приходилось пить кофе.
– Если вам будет не трудно…
– Какие тут могут быть трудности… Одну минуточку! – Она, словно рассохшаяся бочка, неуклюже, но быстро выкатилась из комнаты. Сестра осталась с Керном.
– Очень кстати выпить сейчас чашечку кофе, – сказал Керн, лишь бы что-нибудь сказать.
Сестра издала какой-то звук, похожий на клохтанье индюка – он должен был означать смех – и внезапно замолкла, словно подавилась. Керн с удивлением посмотрел на нее. А та опустила голову и издала носом свистящий звук.
Вошла жена Аммерса. Она поставила перед Керном дымящуюся чашку.
– Можете пить совершенно спокойно, – заботливо сказала она. – Кофе, правда, очень горячий, но вы ведь не спешите.
Сестра как-то отрывисто и звонко рассмеялась, но сразу чего-то испугалась и опустила голову. Не успел Керн пригубить кофе, как дверь распахнулась, в комнату маленькими кошачьими шажками вошел Аммерс, вслед за ним с недовольным видом – жандарм.
Величественным жестом Аммерс показал на Керна.
– Господин жандарм, приступайте к вашим обязанностям! Этот индивидуум – без паспорта и без отечества! Изгнан из немецкого рейха!
Керн оцепенел. А жандарм внимательно смотрел на него.
– Следуйте за мной! – наконец сказал он.
На какое-то мгновение Керну показалось, что мозг его перестал функционировать. Он был готов ко всему, но только не к этому. Медленными машинальными движениями, какие можно увидеть только при замедленной съемке, он начал собирать вещи. Потом поднялся.
– Так вот, значит, почему и кофе, и весь этот дружеский прием! – произнес он, заикаясь, еле выговаривая слова, будто сперва сам должен был осознать их смысл. – Все делалось только для того, чтобы удержать меня здесь! Значит, только поэтому! – Он сжал кулаки и сделал шаг в сторону Аммерса. Тот сразу же попятился. – Не бойтесь, – еле слышно прошептал Керн. – Я вас не трону! Только прокляну вас… Всей силой моей души… Будьте вы все прокляты! И вы, и ваша жена, и все ваши дети! Пусть падут на головы ваши несчастья всего мира! Пусть дети ваши восстанут против вас и бросят вас – в одиночестве, нищете, горе и несчастье!
Аммерс побледнел. Его остренькая бородка затряслась.
– Защитите меня от его оскорблений! – приказал он жандарму.
– Он вас еще не оскорбил, – флегматично ответил чиновник. – До сих пор он вас только проклинал. Вот если б он, к примеру, сказал: «вонючий доносчик», то это было бы уже оскорблением. И именно из-за слова «вонючий».
Аммерс бросил на жандарма гневный взгляд.
– Приступайте к своим обязанностям! – прошипел он.
– Господин Аммерс, – спокойно ответил жандарм. – У вас нет никаких прав приказывать мне. Это могут делать только мои начальники. Вы донесли на человека, и я пришел. Остальное предоставьте мне. – Он повернулся к Керну.
– Следуйте за мной!
Оба вышли из дома. Дверь за ними закрылась. Керн молча шел рядом с жандармом. Он все еще не мог привести свои мысли в порядок. Где-то внутри копошилось глухое чувство: Рут! Но думать дальше он просто не отважился.
– Какой же вы простак, – сказал жандарм через некоторое время. – Иногда и впрямь овцы навещают гиен. Разве вы не знали, кто он? Тайный агент немецких нацистов в нашем городе. Он уже на многих донес.
– О, боже ты мой! – вырвалось у Керна.
– Вот так-то! – продолжал жандарм. – Как говорится, неудачный дебют, согласны?
Керн помолчал.
– Не знаю, – сказал он. – Это можно назвать как угодно. Я только знаю, что меня ждет больной человек…
Жандарм бросил взгляд на улицу и пожал плечами.
– Тут уже ничем помочь нельзя. Это меня не касается. Я должен отвести вас в полицию. – Он огляделся. Улица была безлюдна. – И я не советовал бы вам убегать. Правда, я не смогу погнаться за вами, поскольку у меня вывихнута нога, но я тотчас же вас окликну, и если вы не остановитесь, вытащу револьвер. – Какое-то время он смотрел на Керна. – На это, конечно, уйдет время, – добавил он. – И вам, может быть, и удастся ускользнуть от меня – особенно там, где мы сейчас пройдем. Там сплошные закоулки и углы, о стрельбе там не может быть и речи. И если вы вздумаете бежать именно в том месте, мне действительно вас не поймать. И чтобы не случилось такого, мне надо было бы надеть на вас наручники…
Внезапно Керн стал внимательно прислушиваться к словам жандарма, и в душе его вспыхнула надежда. Он внимательно посмотрел на чиновника.
А тот равнодушно вышагивал дальше.
– Знаете, – сказал он через какое-то время. – Иногда человек чересчур уж порядочно смотрит на некоторые вещи.
Керн почувствовал, что ладони его вспотели от волнения.
– Послушайте, – поспешно сказал он. – Меня ждет человек, который без меня пропадет! Отпустите меня! Мы пробираемся во Францию, мы и так уедем из Швейцарии – так не все ли равно каким путем?
– Вы просите у меня невозможного, – спокойно ответил чиновник. – Это противоречит служебным уставам. Мой долг – отвести вас в полицию… Конечно, вы можете от меня убежать, и я не в состоянии буду что-либо сделать. – Он остановился. – Например, если вы побежите вниз по этой улице, свернете за угол, а потом сразу налево, то исчезнете раньше, чем я смогу стрелять. – Он с нетерпением посмотрел на Керна. – Ну, а сейчас я надену на вас наручники! Черт возьми, куда я их дел?
Он немного отвернулся и стал усердно рыться в кармане.
– Спасибо! – выпалил Керн и со всех ног бросился бежать.
На углу, не замедляя бега, он обернулся. Жандарм продолжал стоять на месте, положив руки на бедра. На губах его играла улыбка.
Ночью Керн проснулся. Услышав, что Рут тяжело и прерывисто дышит, пощупал ей лоб. Он был горячий и мокрый. Керн не решился ее разбудить – она спала очень неспокойно, но крепко. По сеновалу распространялся резкий аромат сена, хотя поверх него и были разостланы покрывала и простыни из грубой материи. Через некоторое время Рут проснулась сама и сонным детским голосом попросила пить. Керн принес ей кувшин с водой и кружку. Она с жадностью напилась.
– Тебе жарко? – спросил Керн.
– Да, очень. Но, может быть, это от сена. У меня пересохло в горле.
– У тебя температура?
– Мне нельзя болеть. Я не больна… Не больна.
Она повернулась, спрятала голову под его руку и снова заснула.
Керн продолжал тихо лежать. Ему хотелось зажечь свет, чтобы посмотреть, как она выглядит. Горячее, влажное лицо Рут подсказывало ему, что у нее высокая температура. Но у него не было карманного фонарика, и он тихо лежал, прислушиваясь к тяжелому прерывистому дыханию, и посматривал на стрелку часов на светящемся циферблате, которая ползла страшно медленно. Часы мерцали в темноте, как адская машина времени. Овцы внизу копошились и издавали порой странные звуки. Керну показалось, что прошли годы, прежде чем засветилось круглое окошечко на сеновале, возвещая о рассвете.
Рут проснулась.
– Дай мне воды, Людвиг.
Керн подал ем кружку.
– Ты вся словно в огне, Рут. Ты можешь остаться здесь одна на часок?
– Да.
– Тогда я сбегаю в город и принесу что-нибудь от простуды.
Пришел крестьянин и открыл овчарню. Керн рассказал, как обстоят дела. На лице крестьянина появилось кислое выражение.
– В таком случае ей, наверное, нужно в больницу. Здесь оставаться опасно.
– Посмотрим, может, днем ей станет лучше.
Несмотря на страх встретиться с жандармом или с кем-нибудь из Аммерсов, Керн отправился в городскую аптеку и попросил дать ему взаймы градусник. Он получил его, после того как оставил аптекарю залог. Купив трубочку арканола, он помчался обратно.
У Рут было 38,5. Она проглотила две таблетки, и Керн закутал ее в свои куртку и пальто. Днем, несмотря на лекарство, температура поднялась до 39.
Крестьянин озабоченно поскреб затылок.
– За ней нужен уход. На вашем месте я бы отвез ее в больницу.
– Я не хочу в больницу… – хрипло прошептала Рут. – Завтра я уже буду на ногах…
– Что-то не похоже, – проворчал крестьянин. – Вы должны лежать в комнате, на кровати, а не здесь на сеновале.
– Здесь тепло и хорошо… Прошу вас, оставьте меня здесь.
Крестьянин спустился вниз. Керн последовал за ним.
– Почему она не хочет лечь в больницу?
– Это нас разлучит.
– Какие глупости! Ведь вы можете ее подождать.
– Не могу… Если она попадет в больницу, там узнают, что у нее нет паспорта. Может быть, ее и оставят в больнице, несмотря на то, что у нас нет денег, но потом полиция отвезет ее к границе, а я не буду знать – куда именно и когда.
Крестьянин покачал головой.
– И вы ничего не сделали?.. Ничего не натворили?
– У нас нет паспортов, и мы не можем их получить – это все.
– Я не это имел в виду… Вы нигде ничего не украли, никого не обманули, не сделали ничего в этом роде?..
– Нет.
– И тем не менее, за вами гонятся, как за беглыми каторжниками?
– Да…
Крестьянин сплюнул.
– Пусть это понимает тот, кто может; Простому человеку это не понять.
– Да, понять трудно…
– Вы знаете, что у нее, возможно, воспаление легких?
– Воспаление легких? – Керн испуганно взглянул на него. – Не может этого быть! Ведь это опасно.
– Конечно, опасно, – ответил крестьянин. – Поэтому-то я и заговорил с вами на эту тему.
– Судя по всему, она просто подхватила грипп.
– У нее температура, высокая температура. А чем она больна, может сказать только врач.
– Тогда нужно пригласить врача.
– Сюда?
– Может, кто и согласится. Я посмотрю в телефонной книге адрес какого-нибудь врача еврея.
Керн снова отправился в город. В табачной лавке он купил пару сигарет и попросил телефонную книгу. Найдя адрес врача по имени Беер, он направился к нему.
Когда Керн пришел, прием уже закончился, и ему пришлось прождать более часа. Он листал газеты и журналы, равнодушно разглядывал иллюстрации, и до его сознания никак не доходило, что где-то еще веселятся люди, что во Флориде женщины ходят полуобнаженными, что где-то проводятся соревнования по теннису и устраиваются званые обеды. А Рут больна, и он, Керн, сидит в приемной и ждет врача.
Наконец появился врач. Это-был еще молодой мужчина. Он молча выслушал Керна, затем уложил инструменты в сумку и взял шляпу.
– Едем! Моя машина – внизу.
Керн проглотил слюну.
– Может, нам лучше пойти? Машина слишком дорога. А у нас очень мало денег.
– Это уж предоставьте решать мне, – ответил Беер.
Они поехали к овчарне. Врач выслушал Рут. Та испуганно посмотрела на Керна и тихо покачала головой. Она не хотела с ним расставаться.
Беер поднялся.
– Ей нужно лечь в больницу. Плохо прослушивается правое легкое. Грипп и подозрение на пневмонию. Я заберу ее с собой.
– Нет! Я не хочу в больницу! К тому же мы не сможем за нее заплатить!
– О деньгах не беспокойтесь. А здесь вам оставаться нельзя. Вы серьезно больны.
Рут взглянула на Керна.
– Мы еще поговорим на эту тему, – сказал тот. – Я сейчас вернусь.
– Я заеду за ней через полчаса, – сказал врач. – У вас есть теплая одежда и одеяла?
– Только вот это…
– Тогда я что-нибудь привезу с собой. Итак, через полчаса.
Керн спустился с ним вниз.
– Это действительно необходимо? – спросил он.
– Да. Здесь ей оставаться нельзя. Ее нужно госпитализировать. И, притом, как можно быстрее.
– Хорошо, – сказал Керн. – Но я хочу вам сказать, что это значит для нас…
Врач выслушал его.
– Вы думаете, что не сможете ее навещать? – спросил он потом.
– Да. Через несколько дней пойдут всякие разговоры, и полиции останется только поджидать меня в больнице…
– Понимаю. Вы можете прийти ко мне в любое время и все узнать.
– Понимаю… У нее это опасно?
– Может стать опасным. Ее обязательно нужно вывезти отсюда.
Врач уехал. Керн медленно поднялся на сеновал. Он ничего не слышал, будто оглох. Бледное лицо Рут с темными пятнами глаз медленно повернулось к нему из сумрака.
– Я знаю, что ты хочешь мне сказать, – прошептала она.
Керн кивнул.
– Иначе нельзя. Мы должны быть рады, что нам попался такой врач. Я уверен, что тебя вылечат бесплатно.
– Да, наверное… – Она безучастно смотрела куда-то вдаль, а потом в испуге приподнялась. – О, боже ты мой, а как же ты, пока я буду в больнице? Где мы встретимся? Ты же не сможешь меня навещать! Иначе тебя арестуют!
Он сел рядом с ней и взял ее горячие руки в свои.
– Рут, – сказал он, – мы должны обдумать, как нам поступить, и вести себя благоразумно. Я уже все решил. Я останусь здесь. Крестьянин мне разрешил. Я просто буду ждать тебя. И лучше, если я не буду навещать тебя в больнице. Иначе об этом быстро заговорят, и меня схватят. Мы сделаем по-другому. Вечерами я буду подходить к больнице и смотреть на твое окно. Врач скажет мне, где ты лежишь.
– В котором часу?
– В девять.
– Уже будет темно, и я не смогу тебя увидеть.
– Я смогу приходить только, когда стемнеет. Днем слишком опасно. Днем мне нельзя показываться.
– Тебе вообще нельзя приходить. Не приходи, так будет лучше.
– Нет, я приду. Я все равно не выдержу… Ну, тебе пора одеваться.
Он протер ей лицо платком, смоченным в воде. Губы Рут потрескались и были горячими. Она уткнулась лицом в его руку.
– Рут, – сказал Керн, – давай обсудим все до конца. Может статься, что когда ты поправишься, меня уже не окажется здесь, а тебя вышлют. Тогда попроси, чтобы тебя отправили на границу к Женеве. Будем писать в Женеву до востребования. Так мы обязательно встретимся. Итак: Женева, главный почтамт. Мы дадим этот адрес и врачу, и если одного из нас схватят, он даст знать другому. Он обещал мне это. Все вести будут через него. Так мы наверняка не потеряем друг друга.
– Хорошо, Людвиг, – прошептала она.
– И не бойся. Рут. Я все это говорю на крайний случай, если меня схватят. Или возникнут препятствия с твоим выходом из больницы. Но я уверен, что тебя выпустят, и полиция об этом не узнает. И тогда мы просто продолжим наш путь.
– А если узнает?
– Тебя могут только выслать к границе. А я уже буду ждать тебя там. В Женеве. На главном почтамте.
Он ободряюще посмотрел на нее.
– Вот, возьми деньги. Спрячь их. Они могут понадобиться на дорогу.
Он отдал ей то немногое, что у него еще осталось.
– В больнице не говори, что у тебя есть деньги. Они тебе пригодятся после выхода из нее.
Снизу их окликнул врач.
– Ну, до встречи, Рут! – сказал Керн, обнимая ее. – И не теряй мужества!
– Она прижалась к нему.
– Постараюсь, Людвиг… И с нетерпением буду ждать встречи с тобой.
– Итак, до востребования, Женева, если все будет не так, как мы думаем. А если все будет в порядке, то я дождусь тебя здесь. И каждый вечер в девять часов буду стоять перед твоими окнами и желать тебе всего наилучшего, что только есть на свете.
– Я буду подходить к окну.
– Ты будешь лежать в постели, иначе я не буду приходить! Ну, улыбнись мне еще разок!
– Вы готовы? – раздался снизу голос врача.
Рут улыбнулась сквозь слезы.
– Не забывай меня, Людвиг…
– Как же я могу тебя забыть? Ведь ты у меня одна-единственная на свете. Больше у меня никого нет.
Он поцеловал ее в сухие губы. Внезапно в люке появилась голова врача.
– Ничего, ничего, – сказал он, заметив их смущение. – Но тем не менее пора ехать.
Они помогли Рут добраться до машины и закутали ее одеялами.
– Можно мне сегодня зайти к вам и узнать, как у нее дела? – спросил Керн.
– Конечно!.. Вы останетесь здесь? Да, так будет лучше. Заходите ко мне в любое время.
Машина тронулась. Керн провожал ее глазами, пока она не скрылась. Он стоял на одном месте, но ему почему-то казалось, что ураганный ветер несет его назад.
В восемь часов он отправился к доктору Вееру. Тот уже был дома. Он успокоил Керна, сказав, что большой опасности нет, хотя температура остается высокой. По всей вероятности, небольшое воспаление легких.
– Это надолго?
– Если все пойдет хорошо, – недели две. Затем – неделя на поправку.
– Как нам быть с платой? – спросил Керн. – У нас нет денег.
Беер улыбнулся.
– Сейчас она все равно лежит в больнице. А потом расходы возьмет на себя какое-нибудь благотворительное общество.
Керн взглянул на него.
– А ваш гонорар?
Беер снова улыбнулся.
– Оставьте при себе ваши несколько франков. Проживу и без них. Завтра можете снова зайти. – Он поднялся.
– Где она лежит? – спросил Керн. – На каком этаже?
Беер приложил к носу свой узловатый указательный палец.
– Дайте вспомнить… Комната 35, на третьем этаже.
– Какое это окно?
Беер подмигнул.
– Кажется, второе справа. Но вы ее все равно не увидите, она уже спит.
– Я спросил просто так…
– Конечно, я так и понял.
Напоследок Керн расспросил доктора Беера, как найти больницу, и ушел. Больницу он разыскал довольно быстро и взглянул на часы. Было без четверти девять. Во втором окне справа света не было. Тем не менее Керн стал ждать. Никогда бы он не поверил, что пятнадцать минут могут тянуться так долго. Неожиданно в комнате Рут зажегся свет. Керн стал пристально всматриваться в красноватый четырехугольник. Когда-то он слышал о передаче мыслей на расстоянии и теперь попытался сосредоточиться, чтобы послать Рут свои пожелания. «Сделай так, чтобы она выздоровела, сделай так, чтобы она выздоровела!» – настойчиво думал он, не зная, собственно, кого он молит. Он глубоко вдыхал вечерний воздух, а потом медленно его выдыхал, вспомнив, что глубокие вдохи играют существенную роль в передаче мыслей. Так было сказано в одной из книг, которые он когда-то читал. Керн стиснул кулаки, встал на цыпочки, словно хотел подпрыгнуть, и продолжал шептать, устремив свой взор на яркий прямоугольник, светящийся в темноте. «Поправляйся скорее! Поправляйся! Я люблю тебя!»
Свет в окне погас, и он увидел тень.
«Она же должна лежать в постели», – подумал он, и тем не менее его обдало волной счастья. Она помахала ему рукой, и он отчаянно замахал в ответ. Потом он понял, что она его не может видеть. В отчаянии он огляделся, ища глазами фонарь или какой-нибудь другой источник света, чтобы встать рядом с ним, но не нашел ничего. И тут его осенило. Он выхватил из кармана коробок спичек, который получил утром к двум сигаретам, чиркнул и поднял спичку в руке.
Рут замахала ему в ответ. Он осторожно махнул ей рукой с горящей спичкой, потом зажег сразу несколько спичек и поднес их к лицу, чтобы огонек осветил его. Рут замахала еще интенсивнее. Керн сделал ей знак, означающий, что она должна лечь. Она покачала головой, и он понял, что для того, чтобы заставить ее лечь, он должен уйти. Он сделал несколько шагов, показывая, что уходит, и подбросил горящие спички высоко в воздух. Они упали на землю и погасли. Некоторое время свет в окне еще горел, а потом погас, и окно это показалось Керну темнее, чем другие.
– Поздравляю, Гольдбах! – сказал Штайнер. – Сегодня первый раз вы справились блестяще! Без единой ошибки, спокойно и обдуманно. Вы подали мне первоклассный знак, когда спичку спрятали в бюстгальтере, – а ведь это было действительно трудно.
Гольдбах посмотрел на него благодарными глазами.
– Откровенно говоря, я и сам точно не знаю, как это у меня вышло. Словно внезапно пришло просветление, после вчерашнего. Подождите немного, и я превращусь в хорошего медиума. Завтра начну подготавливать другие знаки.
Штайнер рассмеялся.
– Пойдемте лучше выпьем по рюмочке водки в честь этого радостного события!
Он достал бутылку «марилленгейста» и наполнил рюмки.
– Прозит, Гольдбах!
– Прозит!
Гольдбах поперхнулся и поставил рюмку на стол.
– Извините, – сказал он. – Я отвык… Если вы ничего не имеете против, я лучше пойду.
– Ну, конечно. Работа ведь наша уже закончена… А вы не хотите допить свою рюмку?
– Да, конечно!
Гольдбах послушно выпил.
Штайнер протянул ему руку.
– И не выдумывайте слишком много знаков. Иначе я запутаюсь в ваших хитростях и ничего не найду.
– Нет, нет.
Гольдбах быстро спускался по аллее, направляясь в сторону города. На душе у него было легко, ему казалось, что с плеч свалился страшный груз. Тем не менее это была легкость без радости. У него появилось такое чувство, будто кости его наполнены воздухом.
– Моя жена дома? – спросил он горничную у дверей пансиона.
– Нет… – Девушка рассмеялась.
– Почему вы смеетесь? – спросил он, неприятно удивленный.
– А почему бы мне и не посмеяться? Разве это запрещено?
Гольдбах посмотрел на нее каким-то отсутствующим взглядом.
– Я не это имел в виду, – пробормотал он. – Смейтесь себе на здоровье.
По узкому коридору он направился к своей комнате. Дойдя до комнаты жены, он остановился и прислушался, Ни звука. Гольдбах тщательно пригладил волосы и отряхнул костюм. Потом все-таки постучал в комнату жены. «Может быть, она все-таки уже вернулась, и горничная ее просто не заметила», – подумал он. Он постучал» еще раз. Никто не ответил. Гольдбах осторожно нажал на ручку и вошел в комнату. У ночного столика горел свет. Он уставился на него, словно шкипер на маяк. «Скоро вернется, – подумал он. – Иначе бы свет не горел…»
Но где-то в глубине своей души он уже знал, что она больше не вернется. Он чувствовал это в своем подсознании, но – подобно утопающему, хватающемуся за соломинку, – со страшным упорством держался бессмысленного: «Она должна вернуться, иначе бы свет не горел! Она должна…»
Потом ему бросилась в глаза необычная пустота в комнате. Перед зеркалом не было щеточек и баночек с кремом; дверца шкафа была приоткрыта, и в щели не было видно розовых и пастельных тонов ее одежды. Пасть шкафа, темная и покинутая, сонно глядела на него. В комнате остался лишь аромат – легкое дуновение жизни, но и тот был уже очень слаб; он лишь навевал воспоминания.
Потом он нашел письмо и удивился, глядя на него притупленным взглядом, как он до сих пор его не заметил, – письмо лежало на столе.
Прошло много времени, прежде чем он вскрыл письмо. Он и так уже знал все – так зачем же его распечатывать? Наконец он все-таки взрезал конверт забытой пилкой для ногтей, которая валялась на кресле. Он начал читать, но слова не проникали сквозь ледяную кору его мозга, они остались мертвы, – словно слова из какой-то газеты, книги, случайные слова, которые его совершенно не касались. Пилка в его руке была более живой, живее слов.
Он спокойно сидел, ждал боли и удивлялся, почему она не приходит. Его охватило лишь какое-то чудовищное отупение, какое появлялось обычно в тот страшный момент перед сном, если он принимал слишком большую порцию брома.
Он долго сидел так и смотрел на свои руки. Они лежали на коленях – белые и мертвые, словно два бледных бесчувственных спрута с пятью безжизненными щупальцами. Они больше не принадлежали ему. Он и сам больше не принадлежал самому себе, его тело было чужим, глаза обратились внутрь и уставились на парализованные, временами вздрагивавшие органы.
Наконец он поднялся и прошел в свою комнату. Он заметил галстуки, лежавшие на столе, машинально взял ножницы и стал резать – тщательно, полоска за полоской. Он не бросал отрезанные лоскутки на пол, а педантично собирал их на ладони и складывал на столе в пеструю кучку. В самый разгар этой машинальной работы он подивился тому, что делал, и отложил ножницы в сторону. В то же мгновение он забыл о них. Он сделал несколько нетвердых шагов и уселся в угол. Там он и остался сидеть на корточках, непрерывно потирая себе руки необычно усталым старческим движением, будто ему было холодно и не хватало больше сил согреться.
