Маркиз
Оля читает Мори Огаи, «Семью Абэ». Я тоже люблю эту повесть. Первая половина семнадцатого века. Японский даймё и губернатор Эттю Хосокава Тадатоси внезапно заболел. Лекарство, назначенное лекарем, не помогло, с каждым днем ему становилось хуже, и вскоре он умер. Через семь дней его тело сожгли в храме Сюун-ин. В середине ритуала кремации в небе появились два ястреба. Неожиданно они ринулись вниз и бросились в колодец под вишнями. Погибшими птицами оказались Ариакэ и Акаси, любимые ястребы даймё. И люди говорили: «Даже ястребы нашего господина последовали за ним!» За ним последовали не только птицы. После смерти Тадатоси самоубийство «вслед за господином» совершили восемнадцать самураев, его вассалов. На это требовалось получить разрешение господина. Самоубийство без разрешения – «собачья смерть». Получить согласие было не так-то просто. Семнадцатилетний вассал даймё Тёдзюро неоднократно просил об этом, прежде чем наконец добился своего. А Абэ Яитиэмону, к которому господин испытывал непонятную неприязнь, было отказано. Вначале он послушался, и на его долю выпали насмешки и презрение. «Даже без разрешения можно покончить с собой, если хотеть этого, – говорили о нем. – Или кожа на животе у него не такая, как у остальных?» На пятидесятый день после смерти господина он все же совершил сэппуку. Но поскольку разрешения не было, старший сын не унаследовал его должности, и земли были разделены между наследниками. Его семья сочла себя униженной, взбунтовалась и была уничтожена.
– Оля, – сказал я. – Мне это не нужно. И никто тебя не осудит. Останься, просто держи меня за руку.
– Меня ведет любовь, а не страх осуждения. Я все равно не останусь жить. Разве вы дали мне разрешение не потому, что тоже любите меня?
Она отложила Огаи и взяла новеллу Мисимы «Патриотизм» о двойном харакири героя и его жены. Это не Синдзю. Жена японца скорее вассал, чем возлюбленная.
Хотя приговоренным к смерти в Японии разрешалось попросить охрану купить себе что-нибудь вкусненькое, самурай должен совершать сэппуку с пустым желудком. Нажираться перед смертью – европейский обычай. Однако мы принадлежим к этой культуре, как бы ни восхищались японской стойкостью.
Вечером мы поужинали с икрой и бутылочкой «Клико», купленной по такой цене, на которую бы никогда не решились при других обстоятельствах.
А ровно в одиннадцать раздался звонок в дверь.
Рядом с Игорем и чуть позади него стоит подтянутый молодой человек лет тридцати. Вполне располагающей внешности. Спокойный, манеры сдержанные, руки худые с длинными тонкими пальцами.
– Это мой ассистент, Женя, – представил гость.
На полу возле гостей стоят два больших чемодана.
– Оборудование, – пояснил Игорь. – Электрокардиографы, капельницы, препараты.
– Проходите!
На столе пустая бутылка из-под шампанского и остатки еды.
– Ничего, что мы пили? – спрашиваю я.
– Даже хорошо, – говорит Игорь. – Алкоголь усиливает действие барбитуратов.
Он снял пиджак и аккуратно повесил на спинку стула, поправив плечи. Остался в черной рубашке с длинными рукавами. Под горлышко. Галстука не носит.
Женя последовал его примеру. Пиджак у него, пожалуй, подешевле, а рубашка точно такая же.
Игорь открыл чемодан и извлек оттуда бутылку «Бордо». Водрузил на стол.
– Это от нашей фирмы. Всегда приятно, когда люди думают не только о себе, и вместо того, чтобы заниматься самодеятельностью и убивать себя долго, мучительно и непрофессионально, приглашают людей, которым это может доставить удовольствие и которые не допустят ошибок. Вы пейте, мы не торопимся. Когда мы еще все приготовим!
Вино терпкое и на мой вкус кисловатое.
– Вы только покажите, где нам расположиться, – говорит Игорь.
Я кивнул Оле. И она повела их в спальню.
– Кровать неудобная, – заметил Женя, когда они вернулись. – Будет трудно фиксировать.
– Зачем нас фиксировать?
– Человеку свойственно нервничать в подобных обстоятельствах. Дернитесь – и игла попадет в мышцу, а там соляной раствор. Удовольствие ниже среднего. Мы отвечаем за качество нашей работы и потому все снимаем на видеокамеру. Если покажется, что человек мучился – фирму сразу в черный список. Так что бизнес этот далеко не такой безответственный, как вы, может быть, думаете.
– Я не знала про видеокамеру, – сказала Оля.
– Да вы не беспокойтесь. Обычно записи никто не смотрит. Просто, если возникают сомнения в законности наших действий, мы предпочитаем иметь пленку для правоохранительных органов, чтобы доказать отсутствие насилия. Да и что вам? Завещания самоубийц теперь не аннулируют, не в царской России.
– Ну ничего. С кроватью что-нибудь придумаем, – сказал Игорь. – Мы вас позовем.
Я обнял Жюстину, но она опустилась передо мной на колени и прижала мои руки к губам.
Они постучали минут через пятнадцать.
– Да? – спросил я.
– У нас все готово. Заходите.
– Сейчас?
– Мы не торопимся. Когда захотите.
– Пойдем, Жюстина! – сказал я.
Кровать застелили покрывалом, но подушки положили поверх. Рядом на тумбочках, потеснив ночники, стоят электрокардиографы, а в ногах два штатива для капельниц, на одном укреплена видеокамера.
– Пиджак лучше снять, – сказал Игорь. – Если рукава длинные – завернуть до локтя. И ложитесь. Мы пойдем вымоем руки.
Снимаю пиджак. Мы садимся на кровать по разные стороны и берем друг друга за руки. Из ванной слышен шум воды.
Они возвращаются.
– Аккуратные вы, – говорю я. – Руки моете. Думаю, микробы нам уже не страшны.
– Как знать, – улыбается Игорь. – Были случаи, когда заказчики останавливали процесс после установки катетеров. Так что не иронизируйте.
– Это можно сделать? – спрашивает Оля.
– Конечно. Ну что, ложитесь?
Я лег на кровать и положил голову на подушку, рядом легла Оля.
– Отлично, – говорит ей Игорь. – Теперь руку сюда, ладонью вверх.
Берет за запястье, надевает ей браслет кожаных наручников, пристегнув другой к основанию кровати, слегка затягивает.
– Не давит?
– Нет.
Женя подходит ко мне с наручем.
– Давайте без этого, – говорю я.
– Рискованно, мы же объясняли.
– Я не собираюсь дергаться.
Гости переглянулись.
– Ну что ж, – резюмировал Игорь. – Дело хозяйское. Вы уверены, что у вас не откажут тормоза?
– Уверен. Я же хочу этого.
– Даже при подготовке сэппуку белые циновки на помосте клали как можно ближе друг к другу, чтобы не было зазоров, и человек не споткнулся от волнения. Тоже самоубийство.
– Нередко казнь, – заметил я.
– Если смерть кажется желанной вашей душе, это еще не значит, что тело с вами согласно. Существуют инстинкты.
– Я держу себя в руках.
– Ладно. Будут осложнения – пеняйте на себя.
Игорь надевает Жюстине поножи и присоединяет к основанию кровати.
– Вот девушка молодец: и ей безопаснее и нам спокойнее. Так, теперь вторую руку ладонью вверх.
Игорь надевает ей наруч и протягивает длинный ремень в ноги и чуть по диагонали, закрепив также к основанию.
– Не давит? – спросил он, чуть затянув кожаный браслет.
– Нет.
Я взял ее руку, и она ответила на рукопожатие.
Мне надели на запястье манжету электрокардиографа и включили прибор. По зеленому экрану побежала ломаная, и я понял, что через несколько минут там будет прямая линия, но я этого уже не увижу.
Женя надел манжету Оле и включил ее прибор.
– У нас вместо последнего слова будет последний инструктаж, – проговорил Игорь. – Особенно это касается Андрея. Руки должны быть в вытянутом состоянии, в локтях не сгибайте. Далее, остановить процесс можно, пока мы не начали вводить пентотал. Там смертельная доза. После этого все остальное лучше ввести. Смерть от барбитуратов не самая приятная: человек захлебывается рвотными массами. В Америке сейчас дискутируют, не убрать ли из «техасского коктейля» вторую и третью составляющую – идиоты! И еще, если вдруг почувствуете боль, не молчите, а сразу говорите, где и как. Боль означает технические проблемы. А последние чреваты долгой агонией. Надеюсь, вы не собираетесь затягивать процедуру минут на сорок. Если будете лежать спокойно, все будет хорошо. Женя, давай катетеры!
Жюстине буквально за полминуты поставили катетеры, фиксировав их широкими репсовыми ремнями. Женя открыл зажим капельницы и присоединил трубку к катетеру на левой руке.
– Пентотал? – глухо спросила она.
– Физраствор, – сказал Игорь. – Путь к отступлению еще не закрыт.
Женя наклонился надо мной, в руке катетер, взял меня за локоть, и я почувствовал боль от укола и холодную ткань ремня для фиксации.
– Все отлично, – сказал он.
Выпрямился и взглянул на мою правую руку.
– Ну, как договорились. Анестетик у нас хороший.
Берет шприц, делает мне укол в руку.
Она немеет.
– Женя, дай-ка скальпель! – бросает он.
Берет скальпель и ловко разрезает мне кожу на локтевом сгибе. Я все чувствую, но как-то отстраненно, его действия, а не боль.
Он улыбается той сладкой улыбкой, которую я замечал и у себя, если мне случалось взглянуть в зеркало во время экшен.
– Вот и все! Как в аптеке. Вены целы, и теперь, главное, прекрасно видны. Как вы?
– Терпимо.
– Отлично, – сказал Игорь и подвел под вену пинцет.
Когда он вогнал катетер прямо в рану, я охнул.
– Лежать! – прикрикнул на меня Игорь.
Я обнаружил, что приподнялся на локте и тут же сам упал на подушку, застонав от боли.
– Больно? – спросил Игорь.
– Да… рука.
Он пошевелил катетер.
– Так не больно?
– Лучше, – сказал я.
– Значит, так, либо мы вас фиксируем, либо возвращаем ваши двадцать пять процентов и до свидания. Вы не оправдали оказанного доверия.
– Ладно, фиксируйте, – кивнул я.
Мне вытянули руки, надели наручи и привязали к основанию кровати так же, как Жюстину.
Почти одновременно Игорь заполнил трубку и присоединил к катетеру на моей неразрезанной руке.
Почти одновременно отжали зажимы, и жидкость начала уходить из капельниц.
– Не больно? – спросил Игорь.
– Нет, абсолютно, – сказал я.
Оля помотала головой.
– Ну, слава богу! – вздохнул Женя.
– Последняя минута на размышления, – заметил Игорь. – Если передумали – останавливайте. Сейчас будет пентотал.
Женя установил еще две капельницы для меня и Жюстины, перекинул на них трубки и отжал зажимы. Жидкость начинает медленно уходить.
И тут я почувствовал, как рука Оли разжалась и бессильно легла на покрывало.
– Девушка спит, – сказал Игорь.
Ее капельница практически пуста, он переводит трубку к емкости с физраствором. Я с удивлением замечаю, что в моей капельнице еще добрая половина пентотала.
Игорь установил ей полную капельницу взамен опустевшей, но ждет, пока трубку промоет физраствор, и тоже смотрит на эту странность. Они с Женей переглянулись.
– Индивидуальная реакция? – предположил он.
– Что-то не так? – спросил я.
– Очень долго, – объяснил Игорь. – Обычно человек теряет сознание через тридцать секунд после введения дозы, необходимой для анестезии. Смертельная раз в пятьдесят больше.
Оля застонала, и некоторое время они занимались ею. Поменяли капельницу, и в ее вены потек павулон.
Наконец вернулись ко мне.
– Засор! – уверенно сказал Игорь.
Отсоединил трубку от засорившегося катетера и переставил мне на правую руку.
Остатки пентотала быстро перетекли в меня. Промыли трубки физраствором. Сменили капельницу. Меня начинает клонить в сон, но я остаюсь в сознании.
– Павулон? – спрашиваю я.
– Да, – говорит Игорь. – Не беспокойтесь, пока не уснете, релаксант вводить не будем – не в Америке. Это там казнями занимается хрен знает кто: все по времени делают. Капельницу присоединили – капельницу отсоединили, по пятьдесят секунд на препарат и никак иначе. Хотя чего проще подождать, пока человек уснет. Женя был там на стажировке, насмотрелся. Представляете, вы один в камере, закрытой, как отсек боевой подводной лодки. Палач в соседней комнате, и туда идут трубки через отверстие в стене. Свидетели за стеклом. Стекло иногда односторонней прозрачности – не видите даже их. Управление дистанционное и никакого человеческого участия во всех смыслах этого слова. Один умираешь! Я всегда считал, что у России свой путь. Радуйтесь, что дома.
Сменили капельницу Оле, физраствор промыл трубки, ставят хлорид калия.
– Ну, вы бьете все рекорды! – говорит Игорь. – Хотя, нет, вру. В Америке был случай, когда человек не терял сознания почти десять минут. Там, кстати, тоже был засор катетера.
Он сидит рядом со мной и вертит в руках ампулу.
– Что там? – спрашиваю я.
– Хлорид калия.
– Девушка умерла, – говорит Женя.
По электрокардиографу Жюстины ползет прямая линия.
– Ну, хоть что-то прошло нормально, – прокомментировал Игорь.
Держу руку Оли и чувствую, как она холодеет.
Меня клонит в сон.
Вдруг все исчезает – я оказываюсь в хрустальном замке. Стены сияют алым, и я откуда-то знаю, что это не огонь и не закат – это кровь.
– Спит! Ну наконец-то, – слышу я далекий голос. – Теперь павулон.
И я понимаю, что в замке зачем-то закрывают все окна. Бегу на второй этаж. Ступени сияют хрусталем и текут кровью под моими ногами. Накатывает слабость – падаю на лестнице. Зашлось сердце. Я задыхаюсь. Пытаюсь встать – ноги не слушаются, и я не могу сдержать стон.
– Что-то не так, – далекий голос. – Почему он стонет?
– Бывает, хотя редко. Недостаточно глубокий наркоз. Возможно, поторопились.
– Давай быстро калий хлор!
– Физраствор не прокачался.
– Да черт с ним!
– Если закупорит трубку – будет хуже.
Легкие отказались дышать. Я лежу на багровых ступенях и скребу ногтями по хрусталю.
– Ну, теперь недолго, – говорит голос.
– Будем надеяться, – говорит второй.
И тогда замок гаснет, ступени рассыпаются и исчезают – я падаю во тьму.
Я открыл глаза и почувствовал в вене катетер: надо мной висит капельница. Я заорал, рванулся, катетер оторвался и выпал из руки. И только тогда я осознал, что катетер один и капельница одна, что я в больничной палате, и рядом никого нет.
В палату вбежала медсестра, молодая полная женщина.
– Вы очнулись! Я услышала крик. Что с вами?
– Ничего. Дурной сон приснился. Извините, я, кажется, испортил вам катетер. Что там было?
– Питательный раствор. Вы были в коме.
– Что с Олей?
– Это девушка, которую привезли с вами?
Я кивнул.
– Она у нас, на третьем этаже, почти под нами.
Встать! Немедленно! Бежать к Жюстине!
– Что с ней?
Пытаюсь подняться, но тело плохо слушается, и кружится голова.
– Лежите, вам рано вставать, я узнаю, как она. Хотите?
Я кивнул.
– Вы пока поешьте.
Она вернулась буквально через пять минут.
– С ней все в порядке. Она пришла в себя.
И я с удовольствием принялся за жидкий больничный суп.
Интересное «кино» нам показали. Я всегда считал БДСМ-практики чем-то противоположным самоубийству. Скорее это способ почувствовать полноту жизни, подержать руку у нее на горле, расширить границы дозволенного. «Как хорошо, что мы оба живы!» – написала одна Тематическая поэтесса в стихотворении о сабспейсе, посвященном ее верхнему. Но ту же фразу наверняка выкрикнет человек, только что избежавший смерти. Не игрою ли в смерть являются наши Тематические развлечения? Многие бэдээсэмеры с этим не согласятся, более того, будут спорить до посинения. Может быть, вначале, когда мы связываем партнера шелковым шарфом, приковываем возлюбленную к кровати или даже практикуем шибари, мы и далеки от столь опасной игры, и с полным правом можем возмущенно спросить: «Причем тут смерть?» Но на некотором этапе…
Умереть, чтобы тут же воскреснуть. Как вепрь скандинавской вальхаллы, которого едят павшие воины, а он всякий раз вновь становится целым, или воины вечно сражающихся друг с другом конунгов Хедина и Хёнги, которых каждую ночь воскрешает валькирия Хильд, и бой начинается вновь. Но вдруг в один прекрасный момент чуда не произойдет, мертвое останется мертвым, и по трубкам в наши вены потечет смертельная доза барбитуратов, а не безобидный физиологический раствор?
Я думаю о наслаждении и смерти. Откуда эта связь? Казалось бы, смерть – боль. И больше никаких ассоциаций. Почему где-то глубоко в человеческом подсознании живет надежда словить кайф с этого процесса. И в последний миг воскликнуть «Блаженство!», как царствующий жрец Нормана в объятиях убивающего его золотого жука. И вот уже индус почитает за счастье умереть от руки любимого бога (например, броситься в Ганг), святой Иоанн Креста просит на смертном одре почитать ему «Песнь песней», а мусульманские шахиды соревнуются друг с другом в том, кто раньше предстанет перед Всевышним. Да, в большинстве религий блаженство отодвинуто за эту грань: после смерти, а не в момент смерти. А радость последней – в ожидании встречи с возлюбленным божеством. Но не так все просто. Может быть, это самообман: блаженство после смерти, а не сама смерть как блаженство. Психологическая защита, страх непонимания непосвященных… Смерть – боль. Боль – эндорфины. Они родимые! Максимальное количество эндорфинов – вот цель и смысл человеческого существования. Не ожидает ли нас в момент смерти эндорфиновый всплеск?
В Средние века и немного позже, пока сие действо не было повсеместно отменено, публичные казни собирали толпы народа, и далеко не всегда людей сгоняли туда палками. Зачем же они шли туда? Сопереживание, эмпатия, сочувствование. И скорее жертве, чем палачу. Возможность умереть виртуально, умереть, не умирая. Воля к смерти и понимание смерти как величайшего и последнего наслаждения.
И мои мысли обратились от садизма Тематического к садизму государственному, к которому я куда менее терпим.
Американцы дважды пытались изобрести безболезненную казнь и дважды облажались. Первой попыткой был электрический стул. Его изобрели в пылу научного спора между Эдисоном и Теслой. Первый ратовал за постоянный ток, а второй – за переменный. Электрический стул стал единственным устройством на переменном токе, которое придумали в фирме Эдисона. Мол, такой ток годен только для убийства. Непосредственным изобретателем был ученик Эдисона Харольд П. Браун, и учитель активно пропагандировал его изобретение.
Спор ученых мужей дорого обошелся будущим преступникам. Первый электрический стул был построен в 1888 году в Нью-Йорке, а затем и в других штатах.
Как его только ни величают: и «старина-искромет», и «старый курилка», и «желтая мама». А сама казнь называется в народе «оседлать молнию».
Приговоренному сбривают волосы, затем привязывают к стулу. Ремнями фиксируют грудную клетку, пах, руки и ноги. На голову надевают металлический шлем-электрод, под который подкладывают губку, смоченную в соленом растворе. Губка должна быть не слишком мокрой, чтобы не вызвать короткое замыкание, и не слишком сухой, чтобы сопротивление не было чересчур большим. Дополнительный электрод, смоченный в проводящим геле (элекрокреме), прикладывают к участку ноги осужденного, который тоже выбривают для уменьшения сопротивления. После этого заключенному надевают на голову колпак.
Затем по сигналу начальника тюрьмы подают тридцатисекундный электрический разряд напряжением от пятисот до двух тысяч вольт. Врач ждет несколько секунд, чтобы тело остыло, и проверяет, бьется ли сердце осужденного. Если оно еще бьется – дают новый разряд. Процесс повторяется до тех пор, пока преступник не умрет.
Теоретически человек теряет сознание за доли секунды, однако это весьма сомнительно. Руки жертвы сжимают подлокотники стула, а конвульсивные движения членов приводят к вывихам и переломам. От тела поднимается пар и дым, пахнет паленым.
Добрый Стивен Кинг в своей «Зеленой миле» щадит чувства читателей, не сообщая некоторых подробностей. Член Верховного суда США Вильям Бреннан так описывает казнь на электрическом стуле: «Глаза вылезают из орбит и лежат на щеках. Происходит дефекация и мочеиспускание, заключенного рвет кровью и слюной. Тело становится красным из-за повышения температуры, плоть разбухает, и кожа натягивается и рвется. Иногда его охватывает пламя. Свидетели слышат громкие звуки, как при поджаривании бекона, и жирный сладкий запах горящей плоти заполняет камеру».
И это не результат злого умысла, особой ненависти к данному конкретному заключенному или склонности к садизму одного из членов команды экзекуторов, как то описано в «Зеленой миле». Нет. Это штатная ситуация.
После смерти тело настолько горячее, что прикосновение чревато ожогами, и вскрытие откладывают, пока внутренние органы не остынут. На теле ожоги третьей степени с обугливанием кожи в местах контактов на ногах и голове, а мозг кажется приготовленным в микроволновой печи.
Это штатная ситуация. А были и нештатные.
Например, перегорали трансформаторы. И тогда орущую от боли жертву оставляли лежать на полу экзекуционной камеры и ждать, пока починят стул.
Технические проблемы начались сразу же после изобретения электрического стула и периодически возникали в течение последующего столетия. Тем не менее «старину-искромета» настойчиво продолжали применять.
В Новое время сознательное мучительство, закрепленное в законе, стало каким-то неприличным. А тут – техника барахлит – мы-то причем? Универсальное самооправдание. И все направлено на то, чтобы разделить или даже снять ответственность. Вплоть до трех палачей и трех немаркированных капельниц во время смертельной инъекции, только одна из которых подает в вену осужденного смертельную смесь так, чтобы даже палачи не знали, кто истинный убийца.
В апреле 1983 года в штате Алабама казнили Джона Эванса. После первого электрического импульса из-под электрода на его ноге начали вырываться искры и пламя. Электрод лопнул, разорвал крепежный ремень и вспыхнул. Дым и искры вырвались из-под капюшона возле левого виска Эванса. Два врача вошли в камеру и обнаружили, что его сердце еще бьется. Электрод вернули на ногу осужденного и дали еще один разряд. Пошел дым, свидетели почувствовали запах горящей плоти. И снова врачи объявили, что сердце бьется. Несмотря на аргументы адвоката (в Америке адвокат присутствует на казни), был дан третий разряд. Казнь продолжалась четырнадцать минут. Тело Эванса обуглилось и тлело.
Декабрь 1984. Джорджия. Альфа Отис Стефенс. Первый электрический разряд не смог убить осужденного, и он пытался дышать в течении восьми минут до второго разряда, который был смертелен. После первого двухминутного импульса понадобилось шесть минут, чтобы его тело остыло, и врач смог проверить его сердцебиение и констатировать, что нужен еще один импульс. За эти шесть минут Стефенс сделал двадцать три вдоха. Охранник тюрьмы сказал, что «Стефенс был плохим проводником электричества».
Октябрь 1985. Индиана. Казнь Вильяма Е. Вандивера. После первого разряда в 2300 вольт осужденный еще дышал. Экзекуция продолжалась 17 минут, и было дано пять электрических разрядов.
Октябрь 1990. Вирджиния. Вилберт Ли Эванс. После первого разряда электричества из-под его маски начала вытекать кровь и насквозь промочила рубашку. Эванс стонал до тех пор, пока не был дан второй разряд. Вскрытие показало, что Эванс страдал носовыми кровотечениями, а электрический импульс вызвал повышение давления.
Это не единственная кровавая казнь на электрическом стуле.
Июль 1999. Флорида. Казнь Алена Ли Дэвиса. Перед тем как была констатирована смерть, кровь изо рта полилась на воротник его рубашки, а на груди выступило кровавое пятно размером с обеденную тарелку, так что кровь просачивалась даже сквозь отверстия в ремнях, которыми он был привязан. Позже член Верховного суда Флориды Линдер Шоу сказал, что Дэвис, умирая, «мучился больше, чем любой житель Флориды», и назвал подобные казни «варварскими спектаклями», более подходящими убийцам, чем цивилизованному государству.
В начале двадцать первого века электрический стул здорово сдал позиции и был отменен в большинстве штатов как противоречащее восьмой поправке к конституции «жестокое и необычное наказание». Теперь, как безальтернативный метод казни, он остался только в штате Небраска.
Однако американский гений не дремал, и когда «старина-искромет» еще был в зените славы. В 1924 году в Неваде был предложен новый, «более гуманный» способ казни с помощью смертельного газа. Его придумал американский военный врач-стоматолог Д. А. Тернер, потрясенный жестокостью казней через повешение и на электрическом стуле.
Первым человеком, казненным таким образом, был эмигрант из Китая Ги Джонг. Газ попытались закачать в его камеру, пока он спал. Однако затея оказалась неудачной, поскольку цианид вытекал из негерметичного помещения. Тогда была сконструирована «газовая камера». Сегодня этот метод казни применяется в пяти штатах, но везде как альтернативный. А Федеральный Суд Калифорнии отнес «газовую камеру» к «жестоким и необычным» наказаниям.
Перед казнью приговоренного привязывают к креслу в герметичной камере. В сиденье – множество отверстий. Под креслом ставят таз из нержавеющей стали, куда по специальным трубам подается серная кислота, над тазом помещают поднос с кристаллами цианида натрия. Дистанционный стетоскоп устанавливают так, чтобы врач, находящийся вне камеры, мог констатировать смерть. После этого все покидают камеру и дверь опечатывают. Начальник тюрьмы подает сигнал палачу, по которому он нажимает рычаг дистанционного управления, и кристаллы цианида натрия падают в серную кислоту. Это вызывает химическую реакцию, в результате которой выделяется газообразная синильная кислота и поднимается сквозь отверстия в сиденье.
Заключенного инструктируют дышать глубже, чтобы ускорить процесс. Однако большинство пытаются сдержать дыхание и долго остаются в сознании. Право, современные казни придуманы для мазохистов: будешь помогать палачам и делать, что тебе говорят – умрешь легко и быстро, не будешь – сам виноват. Или скорее для сабов. Для мазохистов и безболезненная казнь?
Синильная кислота связывает клеточный дыхательный фермент, и смерть наступает в результате кислородного голодания тканей. При этом артериальная кровь насыщается кислородом и переходит в вены, что приводит к ярко-розовой окраске кожи. После вдыхания яда начинается тошнота, рвота, судороги, боль пронзает руки, плечи, спину и грудь, глаза вылезают из орбит, наступает удушье.
Перед тем как умереть в газовой камере, в Калифорнии, в 1960 году Кэрил Чессмен сказал репортерам, что кивнет, если будет испытывать боль. Свидетели вспоминали, что он непрерывно кивал несколько минут.
После казни отравленный воздух откачивают из камеры и выбрасывают в атмосферу через десятиметровую трубу. Считается, что, рассеиваясь на такой высоте, газ не причиняет вреда. Труп опрыскивают аммиаком для нейтрализации цианида. Через пятнадцать минут в камеру входят два оператора в кислородных масках и резиновых перчатках. По инструкции, прежде чем вынести тело, необходимо поворошить волосы умершего, чтобы освободить остатки газа, кроме того, он накапливается в складках одежды. В тридцатые годы казнили в одних трусах, чтобы избавиться от лишнего геморроя.
Американское изобретение усовершенствовали фашисты, приспособив его для своих нужд. Первоначальная технология, увы, не позволяла убивать много людей одновременно. А потому немецкие последователи американских учителей подавали газ-цианид «Циклон Б» по якобы водопроводным трубкам в герметичные якобы душевые.
Как и в случае электрического стула, казнь в газовой камере не всегда проходит гладко. Например, в 1983 году в Миссисипи был случай, когда камеру очистили от газа до того, как констатировали смерть. Было объявлено, что осужденный умер, разбив себе голову о металлический шест, расположенный позади стула, «пока репортеры считали его стоны». Впоследствии выяснилось, что палач был пьян (еще один пьяный палач!). После этого голову приговоренного стали фиксировать отдельным ремнем.
В 1992 году в Аризоне, когда казнили Дональда Эжена Хардинга, смерть не могли констатировать в течение десяти с половиной минут после того, как таблетки цианида натрия растворились в кислоте. Осужденный бился в конвульсиях, чуть не разрывая ремни, которыми был связан. «Мы гуманнее убиваем животных», – сказал один из журналистов, присутствовавших при казни. Свидетели слышали стоны и хрипы, кожа осужденного стала красной, затем пурпурной. Один из репортеров потом признавался, что неделями мучился бессонницей.
И вот, наконец, в 1977 году в Оклахоме был узаконен новый «безболезненный» метод казни – смертельная инъекция. Впрочем, гуманность интересовала власти меньше всего. Причины были экономические. Уж больно много электроэнергии жрал «старина-искромет», решили сэкономить.
Вторым штатом, утвердившим этот метод, стал Техас, к которому и восходит народное название «техасский коктейль». В 1982 году там был казнен Чарльз Брукс за убийство продавца подержанных автомобилей. Вся процедура заняла около девяти минут, никаких проблем и осложнений не было. По крайней мере со стороны смерть осужденного казалась очень быстрой и легкой.
Сейчас это самая распространенная казнь в США, тридцать шесть штатов используют ее как единственный метод экзекуции.
В последний день перед казнью осужденного посещает священник по его выбору и из любой конфессии. Как правило, он остается до конца казни. Кроме того, можно встретиться с родственниками, друзьями и адвокатом. Затем на столе в небольшом помещении в блоке смертников сервируют последний ужин. Все по желанию приговоренного, но в рамках разумного. После этого ему позволяют принять душ и выдают чистую одежду: штаны и рубашку для мужчин, и платье для женщин. В некоторых штатах осужденный должен снять всю верхнюю одежду.
Казни в Америке, как правило, происходят сразу после полуночи. Хочется усмотреть в этом некий сакральный смысл, однако причина куда более прозаична. Вдруг суд решит вновь отсрочить казнь. Тогда у тюремных юристов будут сутки, чтобы оспорить решение суда.
В комнате исполнителя устанавливают прямой телефон с губернатором штата или Министерством юстиции в Вашингтоне, если приговор вынесен федеральным судом. Губернатор или президент в последний миг могут помиловать осужденного. «Телефон, который никогда не звонит», – пишет о нем Стивен Кинг.
Процедура смертельной инъекции напоминает хирургическую операцию и заключается в непрерывном внутривенном введении быстродействующих барбитуратов в комбинации с парализующим препаратом. Обычно заключенного привязывают к каталке, напоминающей больничную, или к столу, похожему на операционный. Обнаженные руки фиксируют к подлокотникам, находящимся по обе стороны кровати. Затем тренированные техники вводят катетеры в вены на каждой руке осужденного. Зачастую это легче описать, чем сделать. Когда человек напуган, его вены сжимаются, и становится трудно их найти. К тому же, чтобы попасть в камеру смертника в США, вовсе не обязательно быть чикатило. Наиболее типичная ситуация: наркоман обкололся и под кайфом (или из-за отсутствия денег для его получения) кого-нибудь убил, как правило, более одного человека или представителя власти, например полицейского. А вены у наркоманов для инъекций не приспособлены, поскольку рубцуются от частого употребления, и их просвет сужается. В результате их ищут по сорок минут. Представляете, лежите вы привязанным к каталке или к экзекуционному столу, в десятый раз повторяете про себя, что скажете в последнем слове, с ума сходите от страха и хотите только одного: чтобы все это поскорее кончилось, а техники все ищут и ищут ваши вены. Наконец вы сдаетесь и начинаете им советовать: «Да вот же приличная вполне вена, чем не нравится?» И это происходит сплошь и рядом. Так что, господа наркоманы, если во время смертельной инъекции хотите умереть легко и быстро – пока не поздно слезайте с иглы, тем более что это сильно снизит ваши шансы угодить на стол для казни.
Если подходящая вена так и не найдена, прибегают к венесекции, чтобы ее обнаружить. Интересно, что в современной медицине венесекция практически не применяется (стала не нужна с появлением качественных катетеров), а вот для казни осталась.
Как только катетеры установлены, по трубкам начинают подавать физиологический раствор, и кровать вкатывают в камеру для экзекуций или, если казнь происходит на стационарном столе, отдергивают занавески на окнах. Там, за окнами, находится помещение для свидетелей. Обычно при казни присутствует адвокат, журналисты, несколько уважаемых граждан штата и родственники осужденного и жертвы преступления, причем зачастую в одной комнате.
После этого можно сделать некое финальное заявление, которое будет опубликовано. Обычно говорят что-то типа: «Я очень сожалею о том, что совершил, и молю, чтобы бог простил меня». Иногда заявляют о своей невиновности, а если очень долго не могли поставить катетер или разрезали кожу – жалуются на бесчеловечность процедуры. Но есть и оригиналы. Так один из приговоренных к смерти в газовой камере попросил передать тюремному повару, что бифштекс, приготовленный ему на последнюю трапезу, был плоховато прожарен.
Потом начальник тюрьмы дает сигнал начинать. И через капельницу последовательно вводят пентотал, павулон и хлорид калия, а в некоторых штатах только первые два препарата. В короткий интервал между введением компонентов смеси трубки промывают физиологическим раствором, чтобы исключить их взаимодействие, которое может привести к закупориванию трубки. Обычно от начала процесса до смерти проходит три-пять минут.
И здесь не все так безоблачно, как казалось после первой казни. Кроме долгих поисков вен и венесекций есть еще несколько проблем. Во-первых, если заключенный сопротивляется, катетер может перегнуться, пробить стенку вены или попасть в мышцу. А в этом случае препараты могут вызывать сильную боль. Если пропорции компонентов неверно определены или преждевременно начинают взаимодействовать – происходит закупорка вены, и тогда смерть наступает медленно. Если пентотал достаточно долго не производит анестезирующего действия, человек может почувствовать удушье в связи с наступлением паралича легких.
К тому же павулон является антагонистом пентотала и ослабляет его действие, а сам не является ни анальгетиком, ни анестетиком: он мешает человеку демонстрировать боль, но не мешает ее чувствовать. Поэтому при эвтаназиях животных использование павулона запрещено. Их усыпляют с помощью инъекции барбитурата более длительного действия, как правило, пентобарбитала. Однако последний и потерю сознания вызывает только минут через пятнадцать после введения. А ждать смерти столько времени, зная, что в твоей крови смертельная доза яда, – тоже не подарок.
А еще на пентотал бывает индивидуальная реакция.
Май 1989. Казнь Стивена Маккоя. Техас. Тяжелая реакция на введение препаратов (кашель, тяжелое дыхание, удушье). Вид этого был настолько жутким, что один из свидетелей – мужчина – потерял сознание и упал, сбив с ног еще нескольких свидетелей.
Март 1992. Робин Ли Паркс. Тяжелая реакция на компоненты смеси. Через две минуты после введения препаратов мышцы на лице, шее и животе осужденного начали конвульсивно сокращаться, и это продолжалось в течение 45 секунд. Паркс продолжал хрипеть и задыхаться вплоть до смерти, которая наступила через одиннадцать минут после начала казни.
Кроме того, во время инъекций бывает закупориваются и рвутся трубки, катетеры выпадают из вен, или палачи от усердия пережимают вены ремнями, что нарушает циркуляцию крови. В результате казнь может занимать до пятидесяти минут.
Чтобы обеспечить безболезненность казни, ее должны проводить квалифицированные анестезиологи, а им это запрещено клятвой Гиппократа.
Кроме США, смертельную инъекцию применяют на Филиппинах, в Тайване, Гватемале и Таиланде. Эксперименты со смертельной инъекцией проводились в Китае.
Случайно ли Штаты оказались в столь милой компании? Чего еще ожидать от страны, где рабство было отменено на четыре года позже, а наказание за гомосексуализм на десять лет позже, чем в России?
В наших родных пенатах при Совке убивали выстрелом в голову, говорят, наклонив осужденного над унитазом, дабы не испачкать пол. Потом, правда, построили специальную камеру для казней. Ни священника, ни адвоката, ни журналистов не полагалось, а все присутствующие давали подписку о неразглашении – так что земля полнится слухами. И я искренне рад, что сейчас в этом вопросе мы с Европой, а не с Гватемалой и Таиландом.
Маркиз де Сад был принципиальным противником смертной казни, что всегда удивляло его позднейших биографов. Действительно, странно ожидать этого от человека, который так любил описывать убийства в своих произведениях.
Однако, призвав в своей «Философии в будуаре» к «безоговорочной отмене такого зверства, как смертная казнь», он после этого начинает оправдывать все возможные преступления, видимо, представляя себя на эшафоте скорее в роли осужденного, чем палача.
Впрочем, «Философия в будуаре» была опубликована только в 1795 году, а в 1793, заседая в руководстве парижской секции Пик вместе с Робеспьером и сочиняя воззвания и речи, маркиз де Сад восхвалял Марата и проклинал Шарлотту Корде, старательно смазывая заржавленный от крови нож гильотины, уже занесенный над его головой.
Но историки так и не обнаружили фактов, доказывающих, что комиссар Сад участвовал в революционных репрессиях. Похоже, основоположник садизма не имел отношения к пыткам и арестам 1792–1793 годов, несмотря на широкие возможности. Зато работал в комиссии по благотворительности и здравоохранению.
В конце июля 1793 года гражданин Сад уже председатель секции Пик. Но не проходит и месяца, как он оставляет свой пост. О причинах пишет следующее: «Они пытались заставить меня поставить на голосование жестокую, бесчеловечную резолюцию. Я так и не согласился. Слава богу, все это позади».
Вероятно, казни, поставленные на поток и превратившиеся в человеческую мясорубку, уже стали столь обыденны, что не вызывали у Сада ни малейшего эротического возбуждения.
Сам писатель дважды удостаивался смертного приговора. Первый был вынесен в 1772 году после скандала в публичном доме. Маркиз де Сад накормил нескольких проституток современной ему виагрой – конфетами со шпанскими мушками – и несколько переусердствовал. В результате девушки почувствовали «легкое недомогание», и им понадобился врач. Хотя никто не умер, а эксперты установили, что в конфетах не было никакого яда, де Сад был обвинен в предумышленном отравлении и приговорен к отсечению головы. Было и еще одно обвинение: содомия. Во Франции XVIII века за нее полагалось сожжение на костре. Поэтому обезглавленное тело маркиза должны были сжечь. Его практически приговорили к двум смертям, почти как английская «квалифицированная казнь» – два в одном.
Но маркиз был в бегах, так что дело закончилось символической казнью: изображения де Сада и его лакея Латура, участвовавшего в его похождениях и приговоренного к повешению, сожгли на площади Проповедников в Эксе.
Второй смертный приговор относится ко времени, когда его трудно было избежать. Между гражданином Робеспьером и гражданином Садом наметились серьезные разногласия. По одной версии, Сад был обвинен в умеренности и излишнем милосердии, по другой – патриоту Саду испортил жизнь его последовательный воинствующий атеизм, в то время как Робеспьер назвал погромщиков церквей «изменниками и агентами врагов Франции», а Эбер, весьма усердствовавший по части смазывания гильотины, посоветовал всем читать Евангелие.
Так или иначе, 8 декабря (18 фримера) 1793 года гражданин Сад был арестован и вскоре приговорен к смерти как бывший аристократ и пособник врагов революции. По иронии судьбы казнь была назначена на 27 июля (9 термидора) – тот самый день, когда произошел переворот и Робеспьера арестовали. То ли революционерам было не до гражданина Сада, то ли из-за неразберихи в делах, то ли из-за хлопот его возлюбленной Сансибль, имевшей связи в Конвенте, но маркиз был спасен и спустя два с половиной месяца выпущен на свободу и полностью реабилитирован.
Тогда в Париже появилась странная мода. Дамы носили на шее тонкие красные нити, символизировавшие след от ножа гильотины – явный садомазохистский фетиш. Уж не случился ли у французов коллективный сабспейс?
Кабош явился вечером, к этому времени я уже успел проведать Жюстину.
Он сел рядом с кроватью. Белый казенный халат накинут на плечи и слишком мал для них, ручищи сложены на коленях.
Посмотрел вполне врачебным взглядом.
– Как ты? – тихо спросил он.
– Вполне. Это ты нас сюда привез?
– Да. Я подождал тридцать шесть часов, как договорились, потом позвонил. Глухо! Поехал к вам. Снял иглы, вколол тебе хваленый кофеин – бесполезно. Жюстине не решился. И отвез сюда.
– Ладно, живы, – сказал я. – Спасибо.
Он устало улыбнулся.
– Не моя заслуга. Ну а вы где пропадали?
И я рассказал нашу историю.
– Фашисты твои американцы, – резюмировал он, когда я закончил описание смертельной инъекции. – Революционный выстрел в голову гораздо милосерднее.
Я усомнился. Чикатило, говорят, расстреливали в камере с некрашеными стенами и окошечком, через которое можно целиться. Заводили человека внутрь и стреляли в затылок. Он умер не сразу. Когда лежал в луже крови, к нему подошли врач и прокурор. Его последними словами было: «Я не думал, что это так долго».
– Туда ему и дорога, – поморщился Кабош.
– Конечно, не буду спорить, но за его преступления расстреляли еще двоих.
Выписались на следующий день. Кабош отвез нас домой. По дороге заехали в магазин за жратвой и выпивкой: нам с Жюстиной – «Цимлянское», Кабошу – водочка. И правильно – в осиротевшем холодильнике обнаружился только заплесневелый кусочек сыра.
Я не помню, что меня разбудило. Еще темно, часов пять-шесть. Я встал и вышел из комнаты. На кухне почему-то горит свет. Я открыл дверь и застыл на пороге.
За столом, сцепив руки перед собою, сидит Небесный Доктор. В черном костюме-тройке, черной рубашке, прическа гладкая и строгая – никаких богемных вольностей первого визита.
Поднял голову, посмотрел на меня. Глаза холодные и спокойные. Тонкие правильные черты лица – как же меняет человека прическа! Игорь из нашего сна.
– Заходи, Маркиз, заходи. Садись.
Сажусь напротив.
– Тебя зовут Игорь?
Он усмехнулся.
– Меня по-разному зовут.
– Что тебе нужно?
– А тебе не интересно, как я сюда попал?
Пожимаю плечами.
– Слепок с замка, дубликат ключа, отмычка… Главное не как, а зачем.
– Вы перешли некую грань, после которой исчезает разделение между мирами. Теперь пути назад нет. Либо вы овладеете тканью мира, либо она пожрет вас.
– И кто нас загнал в этот тупик?
Он усмехнулся.
– Неужели насильно?
– Бывают и ненасильственные преступления.
– Знаешь китайскую поговорку: «Если вы в тупике, значит, выход есть»? Я могу вас вывести. Вы оба достаточно сильны для этого. Это путь к свободе. Свобода жестока, Андрей, свобода страшна. Но это свобода.
– Не о свободе ли ты Сенеки? Той, что лежит на дне пропасти и свисает с ветвей деревьев и к которой ведет каждая вена тела?
Он улыбнулся.
– Приятно иметь дело с эрудированным человеком. И о ней тоже.
– Я туда не тороплюсь.
– Это от вас не зависит.
– У тебя есть пара капельниц с отравой?
– Это не нужно, – говорит он. – Вы никуда не денетесь. Считай, что в ваших венах уже циркулирует смертельная доза пентотала. Вопрос: что будет потом? Вам нужен наставник и проводник.
– Потом ничего не будет.
Он вздохнул.
– Надо было говорить с Жюстиной.
– Только попробуй!
– Ты не сможешь мне помешать.
Встаю и отворачиваюсь к окну.
– Убирайся!
Он не ответил.
За окном плывет серый предутренний туман. Хочется курить и, возможно, выпить.
Я обернулся: кухня пуста.
– Мать!
Я достал остатки Кабошевой водки и выставил на стол. Плеснул себе в рюмку. Лекарство! Разговор оставил на редкость мерзкий осадок: ненависть, отчаянье и страх.
Выпил и снова завалился спать.
Наутро я решил, что это было сном, но все равно ходил сам не свой. Вечером Жюстина включила ноутбук, поставила себе на колени и занялась чтением бэдээсэмных форумов. Я сел на подлокотник кресла и тоже посмотрел на экран. Я был рад вернуться к реальности.
На форуме обсуждают асфиксию. Некий доминант решил поиграть со своей партнершей в удушение. Вполне тупым и прямолинейным способом – сдавил горло. В результате девушка потеряла сознание на несколько секунд. Перепуганный доминант обратился к коллегам с вопросом: не может ли это иметь каких-либо фатальных последствий для организма любимой: «Ребята, успокойте!» Ребята успокаивать не собирались: «Слипания сонных артерий даже на несколько секунд достаточно для того, чтобы уйти совсем и навсегда. И, если это сошло с рук один раз, нет никаких гарантий, что сойдет опять». «Да я-то к асфиксии равнодушен, – оправдывался доминант. – Но моей сабе это очень нравится. И я решил, что не должен лишать ее такого удовольствия». «Пусть лучше поменьше кайфа получит, а жива останется, – отвечали ему. – Не стоит играть в русскую рулетку в собственной спальне».
– Я бы никогда на это не пошла, – сказала Жюстина. – Ненавижу удушье! Мне хватило того, что было в нашем сне. Я же все чувствовала. Как перестает подниматься диафрагма и легкие отказываются работать. Ужас! Неужели от пентотала действительно такой неглубокий наркоз?
– Кабош говорит, да. И короткий. Правда, глюки приятные.
Она пожала плечами.
– Не сказала бы.
Я подумал о том, как мы подходим друг к другу. Никогда еще желание одного не вызывало резкого неприятия у другого. А нежелание – не обламывало. У меня тоже никогда не возникало желания кого-нибудь душить, хотя теоретический интерес был.
– Помнишь «Жюстину» де Сада? – спросил я. – Тот эпизод, где очередной встреченный ею злодей по имени Роллан просит его повесить, чтобы проверить, действительно ли эта казнь «невыразимо сладостна». Она должна перерезать веревку только после его оргазма. Во время удушения в организме происходит мощный гормональный выброс, который вызывает половое возбуждение. В рукописных протоколах вскрытия, сделанных сэром Бернардом Спилсбери (весьма знаменитым патологоанатомом), отмечалось извержение семени. А в Средние века под виселицами искали корень мандрагоры, которая вырастала там, куда изливалась сперма. Правда, опыты Миновици это опровергают и заставляют списать оргазм и мандрагору на счет средневековых баек о полетах на метле. Но есть же любители асфиксии. Может быть, доктор Миновици просто не был мазохистом или ему не нравилось удушье. Порка тоже не всем нравится.
Я улыбнулся.
– Миновици? – переспросила Жюстина. – Что за опыты?
– Николаус Миновици был французский врач, который проводил на себе опыты с удавливанием, чтобы описать состояние, возникающее при повешении. Экспериментальную установку он, видимо, непосредственно содрал у маркиза де Сада: веревка была перекинута через блок, укрепленный на потолке, один конец держал ассистент, на другом располагалась петля, в которой и висел экспериментатор. Правда, до двух минут, когда у повешенных раскрываются сфинктеры ануса и уретры, Миновици не дотянул: максимальная продолжительность нахождения в петле, которой он сумел достичь, составляла двадцать шесть секунд. Свои ощущения он описал примерно так: «Как только ноги оторвались от опоры, веки мои судорожно сжались. Дыхательные пути были перекрыты настолько плотно, что я не мог сделать ни вдоха, ни выдоха. В ушах раздался какой-то свист. Я уже не слышал голоса ассистента, натягивавшего шнур и отмечавшего по секундомеру время. В конце концов боль и недостаток воздуха заставили меня остановить опыт. Когда эксперимент был закончен, я спустился вниз, из глаз брызнули слезы…»
Между прочим, самая популярная казнь. Она сохраняется в качестве безальтернативного метода в законодательстве более пятидесяти стран, хотя не все из них реально применяют ее на практике.
Я обнял Жюстину за плечи. Она отложила компьютер и прижалась ко мне.
– В 1936 году в штате Кентукки собралась многотысячная толпа. Люди приезжали из соседних штатов и заранее занимали места вокруг небольшого сооружения. Чего же ждали все эти добропорядочные граждане? Сооружение было виселицей, а событие, вызвавшее столь небывалый ажиотаж, – последней в США публичной смертной казнью. До девяностых годов девятнадцатого века повешение было основным способом казни в США. Сейчас оно сохраняется только в штате Вашингтон, причем в качестве альтернативного метода (можно выбрать смертельную инъекцию).
В день перед казнью заключенного взвешивают и проводят генеральную репетицию казни с мешком песка того же веса, чтобы определить высоту падения необходимую для наступления быстрой смерти. Сейчас вешают примерно с пяти метров, в Средние века – с трех. Новый метод разработан в Англии на основе опыта морских казней. Господа-пираты вешали на реях, и их жертвы практически мгновенно умирали от разрыва спинного мозга, а потом несчастных морских разбойников тащили на низкую виселицу, где процедура могла растянуться на десятки минут. Страшновато звучит революционный лозунг насчет повешения на фонарях. Однако повесить на фонаре гораздо милосерднее, чем на старинной виселице – фонарь высокий.
Но лучше подобрать веревку индивидуально. Если она слишком длинная, осужденному может сорвать голову, если слишком короткая – будет умирать от удушья (до 45 минут). Веревку необходимо выварить и сутки держать под грузом в вытянутом состоянии, чтобы во время казни она не запутывалась и не пружинила. Узел должен быть смазан воском, салом, парафином или мылом для лучшего скольжения. Непосредственно перед казнью человеку связывают руки и ноги, надевают на голову и плечи капюшон, а петлю обвивают вокруг шеи, при этом узел должен находиться под левым ухом. Затем его ставят на крышку люка, она открывается, и человек падает вниз. Под действием веса происходит смещение шейных позвонков и разрыв спинного мозга, что мгновенно приводит к потере сознания и смерти. Однако на практике достичь этого непросто.
Если у человека слишком сильные мышцы на шее, если он слишком мало весит, веревка слишком короткая или петля неправильно расположена, смещения позвонков не происходит, и осужденный медленно умирает от удушья. Тогда тело разбухает, язык вываливается, глаза вылезают из орбит, происходит дефекация, мочеиспускание и судороги.
Тем не менее проведенное тщательно и умело, повешение на длинной веревке с точно подобранной высотой падения и современным типом петли, пожалуй, – наименее тяжкий для преступника способ казни. В отличие от смертельной инъекции, которая занимает 20–30 минут, современное повешение (если все идет по плану) – всего 15 секунд. В современных казнях есть явная тенденция перехода от физического садизма к психологическому. Нет, конечно, больше не возят на волокуше по грязным улицам и не выставляют на посмешище толпы. Зато пока тебе пытаются поставить катетеры, ты так себя изведешь, что мало не покажется. При введении смертельной смеси восемьдесят процентов неприятных ощущений приходится на душевные страдания.
В России XIX века вообще казнили мало и только за государственные преступления и терроризм, зато на каторге вешали сплошь и рядом. Нормы Уголовного уложения, по которым жила вся страна, в условиях каторги не действовали, но главное – каторжное начальство имело право вынесения смертного приговора, достаточно было напасть на конвой или сотрудника администрации.
За три дня до казни к приговоренному приходил каторжанский священник, как правило, настоятель местного прихода, и оставался с ним до конца. В эти последние дни люди практически переставали спать, лишь немногие могли забыться коротким сном на час-полтора в сутки. Смертнику разрешались прогулки со священником, и они накручивали многие километры по тюремному двору. Осужденные впадали в состояние крайнего нервного возбуждения, в котором оставались до самой смерти.
Вечером, накануне казни, приговоренный получал комплект чистого белья.
Ночью была исповедь и причастие. После этого священник облачался в черную ризу, а смертник надевал чистое белье. Не полагалось ни последнего ужина с выбором блюд, ни посещения бани накануне, ни даже рюмки водки.
Казнили на рассвете, потому что считалось, что приговоренный имеет право в последний раз увидеть солнечный свет.
Под барабанный бой смертника взводили на эшафот. Иногда приговоренные не могли идти, у них отказывали руки и ноги, и они ничком валились на землю. Это истероидный психоз, при котором парализуются двигательные функции, но человек остается в сознании и даже кажется спокойным. Таких поднимали на эшафот на руках.
Палач набрасывал на смертника саван, огромный мешок, полностью скрывавший человека, и ставил его за «западню». Так назывался люк, который после выбивания из-под него подпорок, проваливался под весом смертника. Стоящего на «западне» человека палач держал за плечи, подпорки всегда выбивал помощник.
В России приговоренным не связывали руки, и некоторые из них просили палача не надевать саван и сами набрасывали на себя петлю. Считалось, что палач, убивая, совершает смертный грех, и в таких просьбах обычно не отказывали, чтобы не брать грех на душу.
В Европе отношение к работе палача было сходным. Палачей презирали. «Презирая меня, вы презираете закон», – говорил знаменитый Сансон.
В нехристианских культурах было иначе. В исламе времен пророка исполнение приговоров шариатского суда (вплоть до отрубания рук и ног) считалось долгом каждого члена общины. А древние иудеи с энтузиазмом забрасывали камнями прелюбодеев.
В США последняя казнь через повешение состоялась в 1996 году в Делавэре. Казнили Билли Бейли, убийцу двух престарелых фермеров: Клары и Гильберта Ламбертсонов. Ему было 49 лет, он был лыс, весил около 100 кг и носил очки. В камере смертников он провел 16 лет.
Его приговорили к смерти в 1980 году в возрасте тридцати трех лет. Не спасло даже трудное детство. Он был девятнадцатым из двадцати трех детей, мать умерла вскоре после его рождения, а мачеха била его. Когда ему было двенадцать, работники социальной службы охарактеризовали его как «очень беспокойного ребенка, нуждающегося в профессиональной помощи».
Итак, 1980-й. Билли Бейли грабит винный магазин, ловит машину возле дома своей сводной сестры и просит довести до фермы Ламбертсонов. Ему приглянулся их пикап. Намереваясь угнать его, он застрелил хозяев, посадил их тела в кресла и сбежал в соседний лес, где и был схвачен.
Когда его спросили, почему он совершил эти убийства, Бейли сказал: «В самом деле, не знаю. Я очень сожалею об этом, и это причиняет мне боль. Когда я думаю о Ламбертсонах и о том, как их родственники ненавидят меня, я начинаю кричать, иногда я кричу во сне».
Он сказал, что не помнит, как убивал, потому что был пьян и накачался валиумом.
В 1986 году Делавэр вместе с другими штатами перешел на смертельную инъекцию. Однако Бейли был приговорен до изменения закона. Ему был предложен выбор: повешение или «техасский коктейль». На слушаниях по помилованию Бейли сказал: «Если закон приговорил меня к повешению, я должен быть повешен. Я не хочу этого, но таков закон».
Кстати, не единственный случай.
В 1996 году в штате Юта один большой оригинал и неисправимый романтик выбрал расстрел вместо смертельной инъекции. Понять можно – это смерть для воина. Американский расстрел разительно отличается от нашего. Человека сажают на стул, привязывают к нему ремнями, обкладывают мешками с песком для абсорбции крови, надевают на голову черный капюшон, врач находит у него сердце с помощью стетоскопа и пришпиливает на этом месте круглую белую мишень. А потом его расстреливают с двадцати шагов пятеро солдат, вооруженных трехлинейными винтовками, классический калибр: семь шестьдесят два. Если в сердце сразу не попадут, а оно бывает – народ нервный и неопытный, – тогда медленно умираешь от потери крови (смотри «Овода»).
Но вернемся к Билли Бейли.
В Делавэре не вешали в течение 50 лет, а потому понадобилась консультация. Консультантов нашли в тюрьме «Волла Волла» в штате Вашингтон.
В 1986 году, когда была назначена первая дата казни Бейли, в Делавэрском пенитенциарном центре в Смирне была построена деревянная виселица. Но прошло десять лет, прежде чем она понадобилась. Эта увенчанная крышей конструкция требовала обновления и укрепления перед тем, как Бейли мог быть казнен на ней. На высоте 15 футов над землей располагалась платформа с люком, и туда вели 23 ступени.
Делавэр следовал протоколу казни, составленному Фрэдем Лейхтером. Он определял использование тридцатифутовой пеньковой веревки, прокипеченной, чтобы исключить вытягивание и свертывание. Для обеспечения свободы скольжения участок веревки ниже узла был смазан расплавленным парафином. Дверь люка протестировали с помощью мешка с песком.
В день перед казнью Бейли ел, смотрел телевизор, разговаривал с тюремщиками, встретился со своей сестрой, тюремным капелланом и адвокатом. На последнюю трапезу он заказал хорошо прожаренный стейк, печеную картошку с белым соусом, масло, роллы, горошек и ванильное мороженое.
За несколько секунд до полуночи Бейли вывели на двор, окруженный тюремной охраной с собаками.
Очки сняты, он одет в синюю хлопчатобумажную куртку, наброшенную на плечи и застегнутую только на две верхние пуговицы, чтобы ее не сорвало ветром. Руки привязаны по сторонам тела.
В соответствии с обычаем, телефон прямой связи с губернатором Делавэра не отключали до последней минуты на случай отмены казни. Два охранника, одетые в черные джемперы и черные капюшоны, вели Бейли по ступеням виселицы до платформы с люком. И вот он рядом с петлей с шестью витками (для лучшего скольжения), которая покачивается на ночном ветру за его спиной, пока около сорока свидетелей занимают места у подножия виселицы.
Он стоит без всякого выражения, между двумя охранниками около пяти минут. Один застыл лицом к нему и держит левую руку, другой встал за спиной и сжимает плечи, не давая повернуться к свидетелям (в некоторых штатах приговоренный не имеет права их видеть).
Начальник тюрьмы Роберт Снайдер, который был палачом, встал чуть дальше справа. Он не скрывает ни имени, ни лица. Если ты против смертной казни – не участвуй, если же считаешь это правильным – умей взять на себя ответственность и поднять рычаг, рвануть рубильник или отжать зажим капельницы с пентоталом.
Когда свидетели заняли места, Бейли поставили на крышку люка, связали ему лодыжки нейлоновой веревкой и надели черный капюшон, закрывающий плечи и верхнюю часть груди. Петлю надели поверх капюшона. Несколько раз Снайдер пощупал веревку, чтобы убедиться в правильном расположении узла.
Палач спросил Бейли, не хочет ли он что-либо сказать, но не расслышал его ответа.
– Извините?
– Нет, сэр, – повторил Бейли.
Бейли стоит спокойно, только правый кулак плотно сжат. Через мгновение в 12 часов 4 минуты Снайдер двумя руками поднял серый деревянный рычаг, который открывает люк. Крышка упала со страшным грохотом, лишив смертника опоры, и пятифутовая пеньковая веревка размоталась вслед за ним. Тело резко остановилось на высоте десять футов над землей. Оно напоминало тряпичную куклу с головой, свесившейся набок под острым углом. Тело Бейли повернулось шесть раз по часовой стрелке и один раз в обратном направлении. Потом упала холщевая завеса, которая скрыла его из виду. Остались видны только свешивающиеся ноги в белых теннисных тапочках.
Смерть была констатирована через одиннадцать минут в 12:15, и секретарь по связям с общественностью заявила репортерам, что казнь прошла «без осложнений».
Независимый хирург-травматолог сказал, что одиннадцать минут – это нормальное время для остановки сердца после разрыва спинного мозга. «Сердце может работать в автономном режиме. Именно поэтому его можно пересаживать». А Эдмонд Лайонс, адвокат Бейли, нашел казнь «средневековой и варварской».
Смерть наступила без видимых страданий осужденного. И единственное, что казалось неправильным в этой казни, была дата: уж не ошиблись ли мы веком, не перенеслись ли на сто лет назад? В 2003 году последнюю виселицу в Делавэре разобрали, а в штате Вашингтон, говорят, еще стоит, правда, там другая система: смертника сбрасывают в шахту.
Меня преследует странное чувство: смесь сладости и страха, то ли предвкушение, то ли предчувствие. Так бывает, когда в голове вдруг возникает случайное воспоминание о детстве, умерших близких или старом доме. Я назвал это «зов». Словно каждая дверь в каждом поганом заборе может открыться то ли в рай, то ли в ад.
Все это прочно ассоциируется с иглами. Но иглы больше не нужны…
Мы увлеклись игрой с ножами, оба делая вид, что это просто БДСМ-практика. Нет! Мы пытаемся изгнать «зов» адреналином и эндорфинами. Он подчиняет и страшит нас, и только боль и азарт мучителя могут на время заглушить его. Но это так же наивно, как попытки морфинистов начала прошлого века заменить морфий кокаином и таким образом излечиться от наркомании.
Отношения Жюстины с отцом, итак, мягко говоря, сложные, обострились донельзя. И главный виновник сего, с точки зрения господина Пеотровского, конечно, я, и он не упускает возможности облить меня презрением при каждом удобном случае. Или просто у меня изменилось восприятие? Нас зовет из этого мира, и грань кажется такой эфемерной, такой тонкой, словно оболочка мыльного пузыря. Мы держимся, я слишком боюсь не вернуться. По-моему, Жюстине тяжелее. Она уже ступила на эту метафизическую границу и идет по ней, как по водам Галилейского моря.
Как-то в начале октября она пришла домой сама не своя, и на два часа позже, чем обещала. Я помог ей раздеться, налил чаю.
– Что случилось?
Чашка задрожала в ее руке, чуть не расплескав чай.
– Нет! Не сейчас!
Жюстина закрыла лицо руками и расплакалась.
А дня через два дала прочитать дневниковую запись.
