Глава 6
Труп во дворце

Обитатели дворца в первый раз заподозрили, что кто-то умер, когда близорукий гробовщик на следующее утро прошел большими шагами через Задний двор с мерной линейкой под мышкой. Звук решительных шагов мистера Блада привлек всех к окнам. И то, что они увидели, в полной мере удовлетворило их любопытство.

– Приехал владелец похоронного бюро! Кому-нибудь известно, кто умер? – спрашивала камеристка у дворецкого, посланного узнать новости. – Моя хозяйка молит Бога, что это не леди Гренвилл: ведь та обещала взять ее на обед в «Савой».

– Мистер Блад здесь! Вы еще ни о чем не пронюхали? – спрашивала горничная у других дверей. – Ее светлость надеется, что он пришел за миссис Эпплгейт: ее апартаменты выходят на Темзу.

Ливрейный лакей высунулся из окна.

– Миссис Бутс в полночь разрезали на мелкие кусочки, а потом убийца пытался избавиться от ее останков, выбросив их в дренажную канаву, – объяснил он стоявшей внизу горничной, и та побежала домой, чтобы сообщить об этом.

Известие о прибытии гробовщика достигло Часового двора раньше, чем он сам: кухарка леди Беатрис влетела с этой новостью в гостиную, где шел завтрак. Аристократка оторвалась от копченой селедки, чтобы с ходу отвергнуть версию убийства:

– Это американец. Он выходил пожевать табак, свалился в Темзу и пошел ко дну под тяжестью своего пальто на обезьяньем меху.

К тому времени как похоронные дроги покинули дворец, лорд-гофмейстеру были посланы многочисленные письма, авторы которых претендовали на освободившиеся апартаменты. Список тех, кто предположительно мог умереть, возрос уже до одиннадцати человек. В конце концов все узнали: в гробу лежит генерал Бэгшот.

Обитатели дворца покинули свои места у окон, разочарованные: жилище генерала с эффектным видом на Темзу никак не могло им достаться, поскольку вдова покойного была неопровержимо жива. Свидетельство о смерти гласило, что Бэгшот стал жертвой прозаической английской холеры, и ни у кого не было оснований опровергнуть это.

Ужасная весть о кончине супруга была передана миссис Бэгшот в лаконичном стиле телеграммы. Она ответила, что вернется из Египта при первой же возможности, и, учитывая длительность ее путешествия, дала согласие на похороны генерала в течение двух дней. Траурная церемония была назначена в Королевской церкви, прихожанином которой был покойный. Из уважения к вдове графиня позаботилась о том, чтобы вместо прежнего играл другой органист. Присутствующие на отпевании испытали такое облегчение из-за того, что псалмы звучат в лад музыке, что даже простили преподобному Грейлингу обмолвку: он в ходе службы дважды назвал покойного генералом Бэгпайпзом. Когда участники похорон прибыли на Хэмптонское кладбище, поднялся ветер. Дубовый гроб был опущен в могилу, и лишь леди Монфор-Бебб хватило яду заметить вполголоса, что День всех дураков как нельзя лучше годится для погребения генерала. Даже леди Беатрис выглядела взволнованной: то был для нее сентиментальный миг, что она впоследствии отрицала. Но слова ее остались в памяти:

– Насколько же легче простить кому-нибудь обиды, когда он умер.

Через три дня после похорон на стол Чарльза Твелвтриза, коронера Западного Мидлсекса, легло анонимное письмо. Уже предвкушая, как он уйдет в отставку и будет пастись на лугах заслуженного отдыха, Твелвтриз посмотрел на письмо без всякого интереса и продолжил изучать газетные объявления о пасхальных экскурсиях. Потом коронер взглянул на часы в надежде, что уже настало время обеда, и разочарованно стукнул по циферблату, убедившись, что ждать еще целый час. Он обвел глазами кабинет, выискивая, чем бы себя занять, и схватил письмо, вдруг вообразив, будто оно от бывшей возлюбленной. Читая его, Твелвтриз озабоченно теребил пучки седых волос, вздымавшихся на его голове, как завитки дыма, а закончив чтение, тут же вскочил с места.

Два могильщика горько сетовали на судьбу, когда им пришлось покинуть «Королевский герб» и тащиться на кладбище выкапывать из могилы генерала. Работая при свете единственного фонаря так, что бакенбарды взмокли от усердия и выпитого джина, они уверяли друг друга, что узнаю́т каждую лопату земли, которую со все возрастающим раздражением вышвыривали наружу.

– Пора немного отдохнуть, – вскоре объявил один из могильщиков, и они тут же прекратили работу.

Раскурив свои трубки, кладбищенские работники сели, свесив ноги и опершись спиной о холмик свежевырытой земли. Клубы дыма поднимались в вечернее небо, а могильщики обменивались историями о покойниках, зарытых в землю и выкопанных снова, о плачевном состоянии гробов. Когда разговор коснулся еще более печальной темы – их личной жизни, тот, что был постарше, извлек из кармана бутылку джина.

– Одной женщине я сказал, что работаю клерком, но она быстро меня вывела на чистую воду. Предложил поработать у нее в саду, но увлекся и выкопал шестифутовую могилу.

Он сделал большой глоток и передал бутылку товарищу, еще не привыкшему к тому, что человеку их профессии гораздо легче заполучить сердце покойника, чем покорить сердце женщины. Однако под воздействием спиртного в мозгах наступило просветление, и молодой человек разрыдался:

– Я наврал своей бывшей невесте, будто я садовник, но кто-то меня выдал, и она отменила свадьбу. Сказала, что думала, от меня пахнет бутербродами с сыром, а не мертвецами.

Чтобы приободрить юношу, его напарник встал и исполнил веселую песню, а потом сплясал джигу на рыхлой земле. Но истерика у молодого человека только усилилась. Придя к выводу, что тучность мешает ловкости его движений, танцор уселся на прежнее место, положив руки на живот.

– Я, наверное, выгляжу так, словно объелся пудингом? – спросил он, чем вдруг страшно развеселил своего напарника.

Тот хохотал во все горло настолько сильно, что чуть не рухнул на землю, а потом парочка стала исполнять один за другим известные им шлягеры мюзик-холлов, пока не разбежались все окрестные коты, а луна не спряталась за облаком.

Этот ужасный шум привлек внимание местного констебля, который решил, что кого-то душат. Расследовав обстоятельства дела, полицейский объявил смутьянам, что оставит это происшествие без внимания, только если они немедленно замолчат.

Вскоре послышался куда более обнадеживающий звук – стук металла о дерево, и гроб был извлечен на поверхность. Свет фонаря на мгновение выхватил из темноты латунную табличку с именем погребенного. И тогда им открылась ужасная правда: они разрыли не ту могилу. Обвиняя друг друга в случившемся, бедолаги опустили гроб в яму и забросали его землей, используя при этом выражения, уместные разве что для скотобойни. Они еще битый час бродили с фонарем среди надгробных камней, пока не обнаружили наконец могилу Бэгшота на том самом месте, где ее оставили.

Известие, что генерала извлекают из земли, достигло дворца еще до того, как гроб был выкопан. Один из могильщиков, выйдя из паба, сообщил об этом Уилфреду Ноузорти в качестве оправдания за отказ распить с ним очередную порцию джина. Тяжесть этого знания оказалась столь велика, что водопроводчик тут же отправился в паб «Кардинал Уолси» и другие окрестные заведения, чтобы поделиться новостью.

– Они выкапывают генерала! – прокричал Ноузорти, завидев управляющего хэмптонским парком развлечений.

Тот в свою очередь помчался в «Митру», где обычно собиралась прислуга высшего ранга.

– Будет производиться посмертное вскрытие Бэгшота! – выпалил он, завидев дворцовую экономку.

Она немедленно понеслась в Хэмптон-Корт, приподняв юбки, чтобы не мешали бежать.

– Выяснилось, что генерала убили! – кричала миссис Бутс, сделав два полных круга по дворцу.

И его обитатели, чувствовавшие, что их обманули, известив о смерти Бэгшота от английской холеры, вновь охваченные энтузиазмом, вернулись на свои наблюдательные посты у окон.

Доктор Хендерсон впервые узнал о втором пришествии генерала, когда коронер попросил его произвести вскрытие трупа. Сначала спросили доктора Фрогмора, терапевта из Темз-Диттона, не он ли последним из врачей осматривал генерала в ночь его смерти. Однако Фрогмор ответил отрицательно, сославшись на случившийся с ним тогда приступ малярии. Правда, однако, заключалась в том, что Фрогмор принадлежал к малоизвестному разряду врачей общей практики, испытывающих ужас перед аутопсией. Свое отвращение к вскрытию трупов он оправдывал тем, что стал врачом, чтобы лечить живых, а не копаться в кишках загадочно умерших.

Доктор Хендерсон, напротив, ничуть не боялся внутренностей покойников и был рад возможности заработать. Он сел на велосипед и отправился в морг района Хэмптон-Вик, где ждал долгие часы, пока могильщики не доставили наконец заляпанный землей гроб. Закончив свою работу, доктор испытал такой шок, что вернулся домой пешком, начисто забыв, что приехал на велосипеде.

Когда стало известно, что коронер собирается производить дознание в «Митре», соблазненный угрями из Темзы, которыми славилось это заведение, обитатели дворца тут же стали отправлять лорд-гофмейстеру разгневанные письма: мол, это любимый трактир домашних слуг. Но при сложившихся обстоятельствах ничего изменить было невозможно: обычно используемое для этих целей здание муниципального совета городского района Хэмптон-Вик еще тлело, после того как его поджег смотритель Буши-парка в отместку за то, что один из членов вышеупомянутого совета соблазнил его жену.

Оставалось еще больше часа до начала расследования, а целая толпа обитателей дворца, оживленно, словно на свадьбе, болтающих между собой, уже собралась в вестибюле «Митры». Некоторые примчались столь поспешно, что даже не успели позавтракать, – так им хотелось гарантировать себе место на этих публичных слушаниях. С одной стороны вестибюля стояли графиня, леди Беатрис и прочие дамы, удостоенные королевой права жить во дворце. С другой стороны располагался обслуживающий персонал, включая Уильяма Шипшенкса и Томаса Траута, – многие выпросили себе по такому случаю выходной день или придумали болезнь.

Помогающий коронеру судебный пристав, хмурый низкорослый рыжеволосый шотландец с усами разной длины, стоял у входа, никого не пуская в зал. Когда пришло время, он отпер дверь обшитой дубовыми панелями столовой, реквизированной под слушания, и отошел, дав возможность этому сборищу вдов, похожих на стаю рассерженных гусынь, устремиться внутрь, растопырив локти. Они раскинули свои юбки на стульях, не преминув занять соседние места для подруг. Судебный пристав, плохо выспавшийся из-за жены, которая во сне колыхалась, как тюлень, тут же выдворил тех дам, что уселись на стульях, предназначенных для жюри и свидетелей. Подойдя к вдове герцога, разместившейся на месте коронера, он повертел перед ней большим пальцем и прошипел: «Немедленно освободите!»

Дамы, сумевшие захватить места для публики, обменивались мятными конфетами и протирали театральные бинокли. Эти леди испытывали такую эйфорию, что не заметили, как в их ряды проникли некоторые из дворцовых работников, и даже воздержались от неодобрительных замечаний, когда те развернули салфетки и принялись поедать немецкие колбаски.

Внезапно дверь распахнулась, и сидящие стали подталкивать локтем соседей, возбужденно предвкушая зрелище, как публика в мюзик-холле. В зал прошли гуськом свидетели, тихие, словно церковные прихожане. Возглавляла процессию леди Монфор-Бебб, с тростью, украшенной голубым сапфиром, далее следовал Корнелиус Б. Пилгрим, в пальто на обезьяньем меху и с номером газеты «Англо-Америкэн таймс» под мышкой. За американцем шла Минк, в платье модного голубого цвета с розовато-лиловым оттенком и в украшенной фиалками шляпке без полей. Сразу же за ней шествовала Пуки, лицо которой казалось маленьким из-за неудачно выбранного черного капора. Одним из последних вошел Сайлас Спэрроуграсс, который сел и произнес короткую молитву, не закрывая здорового глаза. Гомеопат начал задумчиво пощипывать свою ньюгейтскую бородку, после того как явился местный констебль, сопровождаемый высоким человеком с пышными седыми усами, который тут же извлек записную книжку и карандаш из пальто реглан и внимательно осмотрел все вокруг. Возбуждение гомеопата вскоре передалось другим свидетелям. Их рты пересохли, они грызли ногти, нервно выстукивая ногами об пол какие-то ритмы.

Вошли толпой присяжные, все мужчины. Судебный пристав, держа в руке документы, провел их на место. Он уже собирался изъять у одного из членов жюри висевшую на боку фляжку, когда появился Чарльз Твелвтриз, в сдвинутых на лоб очках для чтения. Редкие волосы, словно дымка, клубились на его голове.

– Джентльмены, коронер! – пролаял шотландец.

При появлении Твелвтриза все собравшиеся в зале встали. Коронер имел вид человека, уставшего от многолетних размышлений о смерти скончавшихся при невыясненных обстоятельствах. С громким вздохом он сел за стол посреди зала и тотчас стал глядеть в окно, размышляя, что бы съесть на обед.

Когда все уселись на свои места, судебный пристав встал перед присяжными и завопил с каким-то непостижимым акцентом:

– Слушайте, слушайте, добрые люди этого района, созванные сюда сегодня, чтобы выяснить от имени королевы, нашего суверена, когда, как и каким образом скончался генерал-майор Джордж Бэгшот. Откликайтесь по первому зову, когда услышите ваше имя, и пусть обрушится на виновного страдание и погибель!

Члены жюри насупили брови, пытаясь разобрать, что же все-таки сказал этот шотландец, а несколько человек из публики захихикали. Смех прервал гастрономические грезы коронера. Он смерил публику свирепым взглядом, и мгновенно настала тишина. Опустив очки на нос, Чарльз Твелвтриз заглянул в лежащий перед ним список и вызвал первого члена жюри. Ответа не последовало. Коронер взглянул на присяжных заседателей поверх очков.

– Барнабас Поупджой! – рявкнул он снова.

Продавец масла, в красном кашне, с багровыми, как у фермера, щеками, поднялся с двух стульев, которые занимал.

– Да, сэр?

– Почему вы не отозвались в первый раз? – поинтересовался Твелвтриз.

Присяжный заседатель судорожно сглотнул.

– Я не знал, что должен был это сделать, сэр, – кротко ответил он.

– Вы что, плохо слышите? – спросил и без того раздраженный коронер. – Мой помощник предупредил членов жюри, что надо откликаться, когда называют ваше имя.

Барнабас Поупджой, нахмурившись, взглянул на судебного пристава:

– В самом деле?

Коронер сердито посмотрел на торговца маслом:

– Надеюсь, вы не симулируете глухоту, чтобы увильнуть от исполнения своих обязанностей присяжного заседателя, мистер Поупджой? Это старая уловка: я потерял счет слуховым трубкам, которые приносили в зал суда. А теперь можете сесть. – Прищурившись, он велел остальным членам жюри: – Я жду, чтобы вы откликались ясно и четко.

Коронер огласил весь список, каждый из присяжных заседателей, услышав свое имя, произносил отчетливое «я». После того как их привели к присяге, Твелвтриз, сплетя свои короткие пальцы, положил руки на стол перед собой.

– Надеюсь, что тело покойного уже в этом здании, как я и просил. Иначе нам придется идти в морг района Хэмптон-Вик, чего мне очень не хотелось бы. Мой барометр показывает на дождь.

Помощник коронера вышел вперед.

– Боюсь, сэр, что труп находится в апартаментах покойного во дворце, – прошамкал он.

– Что, черт возьми, он там делает? – спросил Твелвтриз, который, проработав со своим помощником несколько лет, научился хорошо разбирать его манеру речи.

Судебный пристав быстро нашел виновного:

– Управляющий «Митры» стоял у входа, когда работники морга пытались внести гроб в заведение прошлым вечером. Он не позволил это сделать, заявив, что труп повредит репутации выловленных в Темзе угрей. Работники морга не захотели тащить гроб назад в Хэмптон-Вик и оставили его во дворце, где жил покойный. Мне известно из надежного источника, что управляющий дал им взятку, чтобы они унесли труп из «Митры».

– Взятку? – вконец рассердился коронер. – Чем он их подкупил? Пивом?

– Угрями, сэр.

Чарльз Твелвтриз удивленно вскинул брови и на мгновение задумался, прижав палец к губам.

– А что, они действительно так вкусны, как все тут говорят?

– Никогда не пробовал, сэр.

– Кому-нибудь из вас доводилось есть угрей из «Митры»? – спросил коронер присутствующих в зале.

Со своего места тут же поднялась леди Беатрис, одетая в желтое платье, в шляпке, украшенной бледно-желтыми нарциссами.

– О да! – воскликнула она, улыбаясь. – Когда моя кухарка отсутствует, мы приходим в «Митру» с леди Бессингтон и всякий раз заказываем угрей. Они не слишком дороги, что очень кстати, ведь платить приходится мне.

Леди Беатрис села на место, и все посмотрели на сидящую рядом с ней графиню, которая тут же принялась разглядывать свои туфли.

Коронер постучал пером по столу:

– В любом случае я поговорю с управляющим, когда слушания закончатся. – Он заглянул в бумаги. – Так на чем мы остановились?

– На теле покойного, сэр, – подсказал шотландец.

– Да, тело, тело, тело, – повторил несколько раз коронер, что-то вспоминая. – Пойдем во дворец, чтобы взглянуть на него. К счастью, мне не придется идти далеко в новой неразношенной обуви.

Доктор Хендерсон, встав со своего места, спросил, так ли уж необходимо созерцать труп.

– Это не слишком приятное зрелище, – пояснил он.

– Кто бы в этом сомневался! – согласился Твелвтриз. – Но что это за дознание, если мы не осмотрим тело покойного?

– Однако к гробу снова привинчена крышка.

Мгновение коронер глядел на Хендерсона.

– Тогда ее опять придется снять, доктор. Кажется, во дворце живет ваша теща? – Выдержав паузу, он добавил: – Нет-нет, вспомнил: вы и жены-то еще себе не подыскали. Прошу вас пойти с нами.

Члены жюри друг за другом вышли из зала вслед за коронером. Они не имели ни малейшего представления, куда идут, поскольку не разобрали, что ответил шотландец на вопрос о местонахождении покойного. Тем не менее они молча перешли через дорогу и направились в сторону Хэмптон-Корта, недоумевая, чем все это закончится. Когда члены жюри проходили мимо торговца фруктами в Фонтанном дворе, продавцу масла внезапно захотелось что-нибудь пожевать, и он купил ревеня. Процессия поднялась по лестнице на верхний этаж, где коронер позвонил в колокольчик у дверей Бэгшотов. Ожидая, пока не откроют, члены жюри опустили глаза, внезапно осознав, что вскоре им предстоит лицезреть вырытое из могилы обнаженное тело генерала Бэгшота.

Дворецкий раскрыл дверь и обвел взглядом стоявшую перед ним толпу.

– Мы пришли, чтобы увидеть генерала, – объявил коронер, сдвигая очки на лоб.

– Конечно, сэр. Он в столовой. Следуйте за мной, – сказал дворецкий, направляясь по коридору. – Я рассчитывал, что осмотр будет производиться на кухне, но повариха и слышать об этом не хочет. Она заперла дверь и отказалась давать ключ: мол, это не место для трупа, если у него нет хвоста. Так что у нас здесь что-то вроде бунта: многие из младших слуг нашли прибежище в «Королевском гербе», а никто из старших не заходит в столовую. Боюсь, там даже пыль не вытирали.

Присяжные заседатели, войдя в комнату, в нерешительности сгрудились у двери, разглядывая гроб, стоящий на большом обеденном столе. На именной дощечке остались следы земли. За столом сидел констебль, читающий «Суррей комет».

– Какой чудесный вид на реку! – пришел в восторг Твелвтриз, подойдя к окну. – Сам бы не отказался здесь пожить. А что, дворец действительно наводнен призраками?

– Да, сэр, – ответил дворецкий. – Как раз недавно видел привидение. Стонало ужасно.

– Имеете представление, чей это призрак?

– Ни малейшего.

Констебль, которому не удалось позавтракать, внезапно закашлялся.

– Гроб на столе, сэр, – сказал он.

Чарльз Твелвтриз оглядел все вокруг:

– Тогда откройте его, констебль. Мы не имеем возможности стоять здесь весь день, любуясь видом из окна.

– Похоже, что крышка привинчена, сэр, – сказал полицейский.

Коронер повернулся к группе джентльменов, которые так и застыли у двери:

– Доктор Хендерсон, не возьмете ли вы это на себя? Всем не терпится узнать причину смерти генерала.

Терапевт, подойдя к столу, задумчиво провел рукой по его поверхности.

– Я как-то не догадался прихватить с собой отвертку, – пробормотал он.

Коронер несколько секунд смотрел на него, а потом перевел взгляд на членов жюри:

– Ни у кого из вас, случайно, не найдется отвертки?

Проверив карманы, все дружно покачали головами.

Коронер тяжело вздохнул и повернулся к дворецкому:

– Нам нужно отвинтить крышку.

– Это не входит в сферу моих обязанностей.

– А кто должен этим заниматься?

– Кто-то из младших слуг, сэр.

– Так приведите его.

– Они в пабе, сэр. Как я уже говорил, у нас здесь бунт.

– Господи милостивый, тогда сходите за гробовщиком!

Констебль, у которого урчало в животе, решительно направился к двери. Полюбовавшись видом на Темзу, картинами, зеленым ковром и красными обоями, присяжные заседатели взяли стулья и расселись вокруг. Отвергнув предложение Барнабаса Поупджоя рассказывать анекдоты, они принялись играть в карты, обнаружив колоду на каминной доске.

Коронер, сославшись на несуществующий закон, проник на кухню и упросил повариху приготовить ему чашечку чая, которую и выпил, сидя на стуле и сняв башмаки.

Наконец явился мистер Блад с необходимым инструментом и остановился в дверях, глядя на членов жюри, рассевшихся за партией в покер вокруг гроба, на который они водрузили пучок ревеня.

– За дело! – рявкнул коронер. – Иначе мы не успеем все закончить до Пасхи!

Гробовщик, повозившись немного, снял крышку гроба руками, которые чаще касались мертвых, чем живых, и прислонил ее к стене. Присяжные заседатели вздрогнули и, увидев генерала, чей естественный цвет заметно изменился, полезли в карманы, чтобы закрыть носы платками. Констебль из любопытства тоже присоединился к ним и мгновенно потерял аппетит.

Сгорбившись под дождем, предсказанным барометром коронера, члены жюри направились обратно в «Митру». К тому времени графиня и леди Беатрис переместились в бар, сообщив судебному приставу, что они испытывают головокружение от недостатка свежего воздуха. Увидев через окно, что присяжные заседатели возвращаются, дамы выпили по третьей рюмке шерри и помчались в столовую, где вновь заняли свои места. Обе пребывали в нервном ожидании. Свидетели, остававшиеся на месте, прекратили созерцание потолка и устремили взоры на членов жюри, которые выглядели теперь гораздо более унылыми, чем раньше.

Стянув с ног башмаки, коронер вызвал доктора Хендерсона. Судебный пристав, приблизившись к нему, пролаял:

– Свидетельские показания, которые вы будете давать в ходе данного расследования, проводимого от имени нашего суверена, королевы Англии, и касающегося смерти генерал-майора Джорджа Бэгшота, должны содержать правду, только правду и ничего, кроме правды. И да поможет вам Бог.

Приведенный к присяге доктор поцеловал Библию и дал краткую медицинскую преамбулу. В заключение доктор заявил:

– Я обнаружил небольшое количество мышьяка во всех органах покойного.

Разносчики сплетен тут же прекратили сосать мятные конфеты.

– Яд был в достаточном количестве, чтобы стать причиной смерти? – спросил коронер.

Газетчики, сидевшие в зале, страстно желали, чтоб так оно и было, а обитатели дворца тревожно подались вперед.

Доктор выдержал паузу и ответил:

– Да, сэр.

Присутствующих в зале охватил ужас, многие, открыв рот от изумления, безмолвно взирали на терапевта. Потом в зале поднялся шум, как на рынке в Биллингсгейте.

– Хватит, успокойтесь! – проревел Чарльз Твелвтриз. Оглядев зал, он обратился к присяжным: – Исходя из своего опыта и данных статистики, могу сообщить, что из ста случаев отравления мышьяком сорок шесть были классифицированы как самоубийство, тридцать семь как убийство, восемь как несчастный случай, остальные девять не распознаны. Будем надеяться, вы сумеете правильно классифицировать смерть генерала Бэгшота, – добавил коронер с ноткой сомнения в голосе.

Повернувшись к доктору Хендерсону, он сказал, что в нескольких случаях отравители пытались замести следы своих преступлений, утверждая, что мышьяк присутствовал в земле вокруг гроба и был занесен туда водой.

– Был ли труп влажным, когда вы его осматривали?

– Нет, – покачал головой Хендерсон. – Внутри гроба тоже сухо.

Отпустив его, коронер вызвал доктора Фрогмора. Когда терапевта из Темз-Диттона просили сделать вскрытие трупа, он пребывал в добром здравии. Увы, теперь картина была совсем иной. Вытирая лысую голову носовым платком, Фрогмор проковылял к центру зала. Размер его талии вряд ли свидетельствовал в пользу метода похудения Бантинга, который он рекомендовал своим пациентам. После того как Фрогмора привели к присяге, он едва коснулся губами Библии, спеша сообщить, что симптомы отравления мышьяком и английской холеры чрезвычайно сходны.

– Когда генерал вернулся с пикника, он сразу же обратился к своему гомеопату, что, конечно же, не принесло никакой пользы, – говорил Фрогмор высоким голосом мальчика, прислуживающего в алтаре. – Симптомы отравления не исчезали. Естественно, американский гость посоветовал Бэгшоту обратиться к врачу. За мной прислали экипаж, поскольку доктор Хендерсон был занят с другим пациентом. До моего приезда генерал испытывал приступы рвоты и поноса. Мне сказали, что он только что съел на пикнике очень много пирога с голубятиной сомнительного качества. Я диагностировал английскую холеру, которая представляет собой острый гастроэнтерит, часто вызываемый неподобающей пищей, такой как колбасы, мясные пироги, устрицы, или испорченными продуктами. Симптомы этого заболевания – сильная рвота и понос. Любой врач на моем месте поставил бы точно такой же диагноз.

Чарльз Твелвтриз вперил в него взгляд:

– И как же вы лечили ныне покойного генерала?

Доктор вытер лоб:

– Я пришел в ужас, когда узнал, что мистер Спэрроуграсс, гомеопат, велел принести больному чашку крепкого бульона. Это было совершенно неуместно в данной ситуации, как и всякая предварительная чистка. Дело в том, что горячие жидкости активизируют деятельность кишечника. Я дал ему маранту с обычной водой и чайную ложку бренди, чтобы оказать закрепляющее действие. Следующим шагом могла бы стать настойка опия с эфиром. Но к тому времени было уже слишком поздно.

Выслушав подробное описание плачевного состояния внутренних органов больного, коронер наконец отпустил доктора. Но тот не уходил. Бросив взгляд на газетчиков, черкающих по бумаге своими губительными карандашами, Фрогмор громко заявил:

– Я никоим образом не являюсь первым врачом, которого ввело в заблуждение сходство симптомов английской холеры и отравления мышьяком.

– Благодарю вас, доктор Фрогмор, – сказал коронер.

Но он все же остался стоять, с безнадежной тоской глядя на репортеров.

– Сядьте на место, иначе я попрошу своего помощника удалить вас из зала, – раздраженно бросил ему Твелвтриз и вызвал Сайласа Спэрроуграсса.

Гомеопат из Ист-Моулси торопливо прошел к свидетельскому месту. На нем была длинная черная шинель с небольшим капюшоном, некогда принадлежавшая сторожу лондонского пассажа «Берлингтон-Аркейд». Взгляд Спэрроуграсса безостановочно блуждал по залу, и наблюдавшие за ним члены жюри никак не могли взять в толк, на кого он смотрит. Произнеся слова присяги, гомеопат наклонился, чтобы поцеловать Библию. Помощник коронера собирался уже убрать книгу, но Спэрроуграсс облобызал ее снова с громким чмоканьем. Он вновь и вновь прижимал губы к переплету, пока коронер не поднял глаза, чтобы выяснить, в чем причина задержки.

– Мистер Спэрроуграсс! – рявкнул он. – Вы находитесь в зале суда, а не в укромном уголке с помещичьей дочкой!

Свидетель медленно поднял голову и вытер губы рукавом.

– Итак, – сказал коронер, – насколько я понимаю, вы были первым, к кому обратился генерал за помощью, когда заболел. – Повернувшись к жюри, он добавил: – Вы должны принять в расчет, что потенциальный самоубийца никогда не прибегает к медицинскому вмешательству.

Члены жюри понимающе закивали.

Сайлас Спэрроуграсс громко прокашлялся и подождал, когда в зале установится тишина.

– Этот чудесный человек умер! – прохныкал гомеопат. Извинившись, что задерживает собравшихся, он вытер слезинку в уголке здорового глаза и перешел к делу: – Я действительно был первым, к кому обратился генерал. Только я лечил его, после того как в прошлом году умер доктор Барнстейбл. Вы, наверное, думаете, почему Бэгшот не предпочел в качестве врача доктора Хендерсона: ведь он живет так близко и после имени на его дверной табличке выписано столько красивых букв? Но генерал и слушать о нем не хотел.

При этих словах все посмотрели на доктора Хендерсона. Тот нахмурился.

– И почему же, как вы считаете? – спросил коронер.

Гомеопат погладил остатки своей ньюгейтской бородки:

– Люди говорят, что его лекарства пахнут, как дыхание могильщика, а за удовольствие получить их приходится платить вдвое. Посмотрите на его пациентов. Если бы он сумел их вылечить, они не приходили бы снова. А многие из моих больных не приходят ко мне во второй раз.

Терапевт бросил сердитый взгляд на гомеопата и скрестил руки на груди.

– Тут вы правы, мистер Спэрроуграсс, – кивнул Твелвтриз. – Ни один доктор не добирался еще до глубин моего геморроя. Я вовсе не хотел скаламбурить. И какие меры вы приняли?

Гомеопат одернул свой клетчатый жилет:

– Генерал сообщил мне, что съел большое количество пирога с голубятиной. Если рвота возникла от переполнения кишечника или трудноперевариваемой пищи, лучшее лечение – выпить чего-нибудь горячего или щекотать горло птичьим пером, пока чужеродный материал не будет исторгнут.

Чарльз Твелвтриз постучал пером по столу:

– И вы щекотали генералу горло?

– Да, сэр.

Коронер сделал какую-то пометку:

– Продолжайте.

– Что касается диареи, не следует вмешиваться в процесс опорожнения кишечника после переедания. На случай, если атмосферные явления тоже оказали воздействие на больного, я дал ему принять белую брионию. Даже это учел, поскольку Сайлас Спэрроуграсс – человек исключительной проницательности. И это обязательно сработало бы, не умри генерал так быстро. Я также сообщил больному, что людям, склонным к диарее, следует все время носить фланелевый набрюшник. Кроме того, предложил показать небольшой фокус, чтобы поднять его настроение. Но больного беспрерывно рвало.

Коронер удивленно поднял бровь:

– Небольшой фокус?

– Да, сэр. Всем нравится толика волшебства.

Твелвтриз улыбнулся.

– Вы проделываете магические трюки, мистер Спэрроуграсс? Великолепно. Покажите нам, – сказал он, шлепнув ладонью по столу.

Возбужденное бормотание пронеслось по залу. Гомеопат попросил шляпу. Один из членов жюри тут же вытащил свой цилиндр из-под стула и передал ему. Сайлас Спэрроуграсс объявил, широко разведя руки:

– А еще мне потребуются пять флоринов.

Началась суматоха: коронер, члены жюри, свидетели и зрители полезли в карманы и сумки. Сайлас Спэрроуграсс поднял руки вверх:

– Не беспокойтесь, леди и джентльмены. Я чувствую в этом помещении так много денег, что мне удастся их отыскать. – Гомеопат подошел к леди Беатрис и приподнял ее ногу. – Вот флорин под туфелькой этой женщины, – объявил он. Та прыснула со смеху, закрывшись ладошкой, а гомеопат бросил монетку в шляпу. – А вот еще один в этих бакенбардах, – сказал он, вытаскивая флорин из шевелюры Уильяма Шипшенкса, сидящего позади леди Беатрис. И эта монетка была отправлена в цилиндр. Смотритель лабиринта смущенно заулыбался. Приблизившись к графине, гомеопат вскричал: – В этом капоре еще один флорин! – Он протянул руку и бросил его в шляпу.

Аристократка просияла и попыталась, правда безуспешно, нащупать другой завалявшийся флорин. Спэрроуграсс быстро пересек зал и под восхищенными взглядами публики достал еще одну монетку из уха торговца маслом. Следующую он извлек как будто вовсе из воздуха перед носом Твелвтриза и бросил оба флорина в шляпу, навострив уши, когда монеты звякнули на дне. Подняв цилиндр над головой, чтобы всем было видно, гомеопат перевернул его, высыпав содержимое на ворох судебных документов. Пять флоринов выкатились из шляпы.

Зал взорвался аплодисментами.

– Великолепно! – объявил Чарльз Твелвтриз. – Может быть, посмотрим еще какой-нибудь трюк? За окном дождь, спешить некуда.

Гомеопат стянул жилетку.

– Для следующего фокуса, леди и джентльмены, мне нужны часы, – объявил он и, бросив беглый взгляд на публику, добавил: – Трюк удастся только в том случае, если часы будут золотыми.

– Мои! Возьмите мои! – буквально умолял его Твелвтриз, теребя в руках цепочку. Он вручил часы гомеопату.

Спэрроуграсс закатал рукава, выдернул из верхнего кармана красный носовой платок и помахал им перед аудиторией. Потом накрыл им часы и передал оба предмета коронеру, зачарованному его манипуляциями. Гомеопат быстро схватил носовой платок за угол и подержал в воздухе, повернув во все стороны, чтобы всем было видно. Смущенный коронер недоуменно посмотрел на свои пустые руки и громко захлопал в ладоши.

– Благодарю вас, мистер Спэрроуграсс, вы прекрасно нас развлекли, – сказал он, сияя. – А теперь сядьте на место.

Гомеопат положил флорины в карман, низко поклонился и обратил свой здоровый глаз к публике:

– Вы сможете отыскать Сайласа Спэрроуграсса, человека исключительной проницательности, по адресу: Вайн-роуд, дом пять. Предварительной записи не требуется. Магические трюки в качестве бесплатного дополнения.

Коронер повторил адрес, на случай если кто-нибудь не запомнил его, взглянул на свой список и вызвал Дору Каммингс, горничную Бэгшотов. Молоденькая девушка в фартуке служанки со стянутыми в пучок темными волосами была бледна: утром ее дважды вырвало на нервной почве. Вытянув по бокам сжатые в кулаки руки, она сообщила с корнуоллским акцентом, что отравление не могло быть случайным: генерал никогда не позволял держать мышьяк в доме. Совершенно исключено, чтобы его положили в еду за завтраком: Бэгшот с гостем ели и пили одно и то же.

– Американец пьет чай вместе со всеми. Говорит, будто английский кофе имеет вкус лакрицы и пурпурный оттенок.

Все нахмурились, услышав нелестное замечание иностранца о британском напитке.

– Они пили его из одного чайника? – спросил Чарльз Твелвтриз.

Горничная энергично закивала.

– Да, сэр, и он до сих пор жив, – сказала она, указывая на американца.

Коронер сузил глаза, изучая упомянутого свидетеля.

– Давайте убедимся в этом сами. Корнелиус Б. Пилгрим, ваша очередь.

Стоило американцу произнести слова присяги, как Барнабас Поупджой поднял руку и заявил, что хотел бы задать вопрос.

– Как, уже? – удивился коронер. – Этот человек еще не давал показаний. Надо сначала их выслушать.

Торговец маслом тем не менее поднялся с места, сжимая в руке пучок ревеня.

– Что означает инициал после имени свидетеля? – спросил он.

Раздался смех, столь оглушительный, что коронеру пришлось ждать, когда наступит тишина. Мужчины держались за животы, сотрясаясь от хохота, женщины, тяжело дыша, вытаскивали носовые платки, чтобы вытереть со щек слезы.

– Леди и джентльмены! – вскричал коронер. – Прошу вас проявить уважение к свидетелю. Он гость в нашей стране. Пусть даже привычка американцев использовать инициал вместо второго имени кажется смешной для англичан, я не потерплю такого поведения в зале суда. Примите мои извинения, мистер Пилгрим.

– Конечно, никаких проблем, – заверил его свидетель, разглаживая усы.

Коронер долго смотрел вдаль, и ни единого вопроса не срывалось с его губ.

– Проклятье! – воскликнул он наконец. – Мистер Пилгрим, не сообщите ли вы суду, какое у вас второе имя, чтобы мы перестали строить догадки по этому поводу и сдвинулись бы с мертвой точки?

Собравшиеся в помещении затаили дыхание, и сидевшие на задних рядах встали, чтобы не упустить момент разоблачения.

– Бенджамин, – последовал ответ.

– Корнелиус Бенджамин Пилгрим, – попробовал имя на вкус коронер. – Очень приятно. – Нахмурившись и сплетя пальцы, он подался вперед. – Какова ваша версия происшедшего?

Свидетель откашлялся.

– Я знал покойного много лет, и он пригласил меня погостить в его доме. – Голос его зазвучал громче. – Мы вместе отправились на дворцовый пикник, где выпили на двоих пару бутылок пива. Примерно через полчаса после того, как генерал съел несколько кусков специально приготовленного для него пирога, у него началась рвота.

Коронер прервал свидетеля и спросил доктора Хендерсона, согласуется ли начало рвоты у генерала со временем, когда был отравлен пирог.

– Да, сэр, – ответил доктор, встав, и вновь сел на место.

Минк взглянула на Пуки, которая вдруг опустила глаза.

– Мистер Пилгрим, вы вполне уверены, что единственной пищей, которую ел ныне покойный генерал и никто другой, был предварительно заказанный пирог с голубятиной? – спросил коронер.

– Да, сэр. Он велел слугам не давать его никому пробовать.

– У вас не было никаких неблагоприятных последствий от выпитого совместно с генералом пива?

Американец покачал головой:

– Ни малейших, сэр.

– Очень хорошо. Продолжайте, пожалуйста.

– Я отвел генерала домой. Его состояние не улучшилось после визита гомеопата. Тогда я пошел спросить леди Анджелу, его соседку, нет ли поблизости еще какого-нибудь врача. – Сделав паузу, Пилгрим оглядел зал и объявил: – Мне кажется, я знаю, кто убил генерала.

Воцарилась оглушительная тишина. Несколько женщин закрыли рты ладонями, другие переглянулись с соседками.

Коронер воззрился на свидетеля поверх очков:

– Простите, не понял.

Американец еще раз оглядел зал и повторил, на этот раз громче:

– Мне кажется, я знаю, кто это сделал.

– Нет-нет, вы сказали что-то еще раньше.

– Я просил леди Анджелу порекомендовать врача.

Твелвтриз нахмурился:

– Кого вы попросили?

– Леди Анджелу, – повторил Корнелиус Б. Пилгрим, кивнув в ее сторону.

Коронер не сразу обрел дар речи.

– Вы имеете в виду леди Монфор-Бебб? – спросил он недоверчиво.

– Именно ее.

– Женщина, о которой вы говорите, мистер Пилгрим, вдова баронета, и ее следует называть леди Монфор-Бебб, – раздраженно бросил коронер. – Будь она дочь графа, маркиза или герцога, было бы правильно называть ее «леди Анджела». Но в данном случае я боюсь, что вы совершили грубую ошибку, которую, как я надеюсь, эта дама вам простит. Я вынужден освободить леди Монфор-Бебб от дачи показаний: ей и без того надо найти в себе силы справиться с подобным нарушением этикета. Должен просить уважаемых членов жюри не придавать значения случайной ошибке иностранца и считать его показания заслуживающими доверия. С вами закончено, мистер Пилгрим.

Американец поднял руку:

– Но я знаю, кто…

– Спасибо, мистер Пилгрим. Сядьте, пожалуйста.

– Но…

Коронер взмахом пера указал американцу на его стул:

– Ваше время истекло. Мы не станем слушать вас дальше.

Заглянув в свои бумаги, Твелвтриз вызвал Минк.

– Обращаясь к этой даме в первый раз, вам следует называть ее «ваше высочество», а потом – «мэм», – сказал он американцу. – Конечно, более высокопоставленные члены английского общества могут не прибегать к таким крайностям.

Принцесса встала. Ее беспокойство росло: она понимала, насколько заинтересовал коронера пирог Пуки. Когда Минк шла через зал, несколько женщин привстали со своих мест, чтобы получше разглядеть ее платье. После того как Минк привели к присяге, она четко и ясно ответила на вопрос коронера, объяснив, что недавно прибыла во дворец и вскоре была приглашена на пикник тремя дамами.

– Я сидела рядом с генералом, когда ему стало плохо, – добавила она.

– И какое мнение у вас сложилось о покойном?

Минк вздернула подбородок:

– Я считала его законченным грубияном и была удивлена, что человек, занимающий такое положение в обществе, прожил жизнь, так и не научившись хорошим манерам.

В зале раздался возмущенный ропот. Твелвтриз постучал карандашом по столу.

– Понимаю, – сказал он. – Это была ваша идея – приготовить для пикника пироги с голубятиной?

Принцесса ответила не сразу.

– Нет, такое предложение сделала леди Бессингтон.

Все взоры обратились к графине. Улыбка, появившаяся на ее лице, когда Минк вынесла свой вердикт генералу, мгновенно исчезла.

– Пироги готовила ваша служанка?

– Да, она.

– А где вы находились в это время?

– В Лондоне, на собрании Национального союза обществ, борющихся за избирательные права женщин.

– Понимаю. – Коронер внезапно опустил голову и принялся разглядывать свои ноги в чулках. – Это еще что такое? – Встав, он обошел стол. – Пусть тот, кто потерял кролика, немедленно заберет его! Он грызет пальцы на моих ногах!

Сайлас Спэрроуграсс, виновато ссутулившись, поднялся с места. Он ласково окликнул свою крольчиху Гертруду, затем встал на колени и проворно пополз к белому зверьку, нервно подергивающему носом. Когда Спэрроуграсс приблизился к животному, оно внезапно сорвалось с места и стремглав пронеслось по залу, прижав к голове свои большие уши. Гомеопат прыгнул, расставив руки, чтобы схватить крольчиху, но тщетно: она юркнула к кому-то под юбку.

– Мистер Спэрроуграсс, немедленно уймите своего кролика, или я лично отдам его на фарш для пирогов! – крикнул коронер.

Гомеопат завопил, объятый ужасом. Прижав руки к груди, он с ангельской улыбкой повернулся к Твелвтризу.

– Нельзя ли будет всем встать со своих мест? – спросил он, часто моргая.

Коронер кивнул с тяжелым вздохом. Горько сетуя на беспокойство и опираясь на спинки стульев, зрители встали. Дамы приподняли юбки. Гертруда, сидевшая под стулом леди Монфор-Бебб, принялась чистить уши. Аристократка, гневно раздувая ноздри, ткнула бедное создание тростью, и крольчиха вновь побежала кругами по комнате. Гомеопат какое-то время преследовал ее, а потом внезапно прыгнул. Когда Спэрроуграсс встал, все увидели, что он держит Гертруду за уши. Торжествующе подняв крольчиху вверх, гомеопат дважды поцеловал зверька, засунул его во внутренний карман шинели и юркнул на свое место.

Повернувшись к принцессе, Чарльз Твелвтриз задумчиво почесал затылок.

– Я не помню, на чем мы остановились, – сказал он. – Присядьте пока.

Тут не выдержала графиня, от которой сильно пахло шерри.

– Продолжайте, я хочу знать имя убийцы! – крикнула она коронеру.

– И я! – поддержала ее леди Беатрис, тоже вскакивая с места.

– И мы! – послышалось из зала, со зрительских мест.

– Двигайтесь дальше, иначе мы просидим здесь целую вечность!

Чарльз Твелвтриз встал с багрово-красным от гнева лицом:

– Уважаемая публика, если вы не успокоитесь, я прикажу моему помощнику вывести вас из зала суда. Теперь послушаем служанку, которая готовила пироги, и закончим с этим. Боже правый, уже почти время обеда!

Пуки подошла к свидетельскому месту, приподняв края платья, и остановилась, устремив взор в пол. Она подтвердила, что действительно является христианкой, и, после того как ей зачитали слова присяги, поцеловала Библию. Служанка объяснила, что дворецкий генерала попросил ее приготовить кушанье без яиц, поскольку его хозяин не ест их, и воткнуть в тесто только три ножки, чтобы отличить пирог генерала от других.

– Кто-нибудь еще их пробовал?

Служанка покачала головой.

– Нет, сэр. Никто, кроме генерала, не ел эти пироги. Один из дворецких сказал, что они выглядят негодными для употребления, – сказала она, нахмурившись.

– Понимаю. А что думали о покойном вы?

Служанка подняла подбородок:

– Мне он не нравился, сэр. Прошел слух, будто это он убил голубей леди Беатрис и продал их мяснику.

Несколько дам открыли рот от изумления.

Чарльз Твелвтриз вперил взор в Пуки:

– Вы готовили пироги из домашних голубей или диких?

– Я вряд ли смогу их различить, сэр.

Похоже, что и публика этого не знала.

Цыкнув зубом, коронер повернулся к свидетелям и сообщил, что присяга для них по-прежнему остается в силе.

– Вы все видели торчавшие из пирога лапки. По вашему мнению, они принадлежали домашним голубям или диким?

Один из дворецких поднялся с места:

– Я бы сказал, что голуби дикие, сэр. Уж больно они были уродливыми. Как, впрочем, и пироги.

Пуки сердито посмотрела на него.

– Я не слишком присматривался к лапкам, – подал голос доктор Хендерсон, – но они показались мне весьма элегантными, прелестного розового цвета.

Крепко сжимая шинель обеими руками, к дискуссии присоединился Сайлас Спэрроуграсс:

– Моя матушка держала голубей, но я никогда не видел, чтобы у них были элегантные лапки. Они всегда искривленные и с острыми когтями.

Корнелиус Б. Пилгрим начал было подниматься, но коронер сделал ему знак рукой оставаться на месте:

– Спасибо, мистер Пилгрим, мы больше не станем вас слушать. Одного раза вполне достаточно.

Сидящие в зале не устояли перед соблазном затеять дискуссию. Ее кульминация настала, когда руку подняла леди Беатрис, чтобы сообщить присутствующим:

– Лапки, торчавшие из пирога, выглядели точь-в-точь как у белок в момент прыжка. Я видела их на прошлой неделе в зоологическом саду в Риджентс-парке.

Когда смех наконец стих и можно было расслышать Твелвтриза, он повернулся к Пуки:

– Вы готовили пироги одна?

– Да, сэр.

– Был ли какой-то период времени, когда пирог генерала был оставлен без присмотра?

Пуки взглянула на Минк:

– Да, сэр. Я ненадолго поднималась в одну из спален.

– Так-так. А что было с генеральским пирогом после пикника?

– Я выбросила его остатки сразу же, как мы вернулись домой.

Коронер стукнул кулаком по столу:

– Почему, черт возьми, вы это сделали? Его можно было бы отдать на экспертизу.

Служанка удивленно заморгала:

– Откуда мне было знать, что генерал отравится до смерти, а потом его выкопают из могилы? Обычно тела остаются там, где они погребены. Лишь души умерших возносятся на небо.

– Но почему пирог сразу же был выброшен? – продолжал давить на нее коронер. – Это весьма подозрительно, вам не кажется?

Несколько человек из публики закивали.

Служанка бросила быстрый взгляд на принцессу:

– Есть кушанье с тремя ножками – дурное предзнаменование.

Графиня расхохоталась и тут же прикрыла рукой рот. Но чаша терпения коронера уже переполнилась. Он щелкнул пальцами, подзывая своего помощника, и сделал жест в направлении графини. Судебный пристав, подойдя к аристократке, велел ей встать и вывел из зала, что еще больше развеселило ее на пути к бару.

Чарльз Твелвтриз взглянул на Пуки и, еще не вполне понимая, добился ли он чего-нибудь от служанки, отпустил ее. Потом оглядел оставшихся свидетелей:

– Может ли кто-нибудь из вас сообщить нечто важное? Очень надеюсь, что нет.

Взглянув на свои карманные часы, они дружно покачали головами.

– Чудесно, – пробормотал коронер.

Прервав на этом слушания, Чарльз Твелвтриз натянул башмаки, а судебный пристав сопроводил присяжных заседателей в соседнюю комнату для размышлений.

Коронеру подали угрей, и тут ему сообщили, что жюри приняло решение.

– Уже?! – воскликнул он в отчаянии и вернулся в зал суда прямо с повязанной на шею салфеткой.

Гурьбой ввалились члены жюри и расселись по своим местам. Старшина присяжных встал и нервно обвел взглядом помещение, ощущая, что глаза зрителей устремлены на него.

Прочистив глотку, он объявил:

– Генерал Бэгшот умер в результате отравления мышьяком. Свидетельств, каким образом в пище оказался яд, получить не удалось.

Ропот разочарования пронесся по залу. Повысив голос, коронер быстро завершил слушание дела и, пожелав всем хорошо отпраздновать Пасху, вышел за дверь.

Стоило ему покинуть зал, как публика и свидетели набросились на членов жюри.

– Эх вы, простофили, всем понятно, что яд был в пироге с голубятиной! – выкрикнул кто-то.

– Это был американец, олухи, – заявил другой зритель. – Достаточно вспомнить его дурацкое пальто.

Корнелиус Б. Пилгрим засунул газету под мышку и удалился.

– Нет-нет, его отравила леди Бессингтон, – предположил кто-то еще. – Она первой завела речь о пирогах. И ее вроде бы тоже рвало. Возможно, она выходила, чтобы уничтожить улики.

– Я думаю, это была леди Беатрис, – объявил еще один зритель. – Генерал убил ее голубей. Некоторые порой очень привязываются к домашним животным. Любят их больше, чем своих ближних.

Леди Беатрис нервно захихикала.

– Определенно, виновница – леди Монфор-Бебб, – послышался голос.

– Я? – спросила она, повернувшись, чтобы увидеть того, кто это сказал. – И что же я такого сделала?

– А я ставлю на служанку с большими ногами, – выкрикнул кто-то еще. – Недаром она уничтожила улики.

Зрители замолчали и уставились на Пуки, которая тут же опустила глаза. Минк поспешно схватила ее за руку и вывела из зала. Все смотрели им вслед. Но никто не наблюдал за служанкой так внимательно, как незнакомец с пышными усами, который стоял, прислонившись к стене, и легонько постукивал карандашом по записной книжке.