24

В этот субботний вечер отмечали праздник середины лета. С фейерверком и веселыми кострами на пляже. Уже днем началась пальба. Не такой фейерверк, как у нас. Не ракеты, рассыпающиеся десятками красочных огней, но исключительно тяжелые, глухие разрывы. По звуку словно и не фейерверк, а артобстрел или бомбежка. Разрывы, отдающиеся глубоко в груди. Под ребрами. Под сердцем.

Мы собирались все вместе поехать на пляж. Но сперва, конечно, надо было пообедать. Меч-рыбу Ралф порубил на куски. Топором, на плитках террасы. Поначалу дети находили это невероятно интересным, однако с каждым ударом топора отступали на шаг назад. Вывалились внутренности: печень, куски икры, плавательный пузырь, а еще какой-то блестящий темно-бурый орган размером с мяч для регби, названия которого никто не знал. Порой Ралф прорубал рыбину насквозь, и тогда осколки плиток летели во все стороны.

— Ты бы поосторожнее, дорогой, — сказала Юдит. — Нам ведь надо будет получить в квартирной конторе внесенный залог.

Но Ралф явно орудовал топором с таким удовольствием, что вроде как и не слышал. Он сидел на корточках, скинув шлепанцы. Я смотрел на его босые ноги, топор-то иной раз обрушивался на плиточный пол в опасной близости от его пальцев. Смотрел я как врач. Старался прикинуть, что буду делать. Если положить пальцы на лед, в больнице можно пришить их на место. Кто-то ведь должен сохранить присутствие духа, если Ралф рубанет топором по одному или нескольким пальцам. Доктор рядом. Ему придется остановить кровотечение и завернуть пальцы в мокрое полотенце со льдом. Женщины и дети, пожалуй, попа́дают в обморок, один только доктор, вероятно, и не потеряет голову. Юдит, неси лед из холодильника! И мокрое полотенце! Каролина, помоги мне наложить жгут на колено, он теряет слишком много крови! Стэнли, заводи машину и откинь заднее сиденье! Юлия, Лиза, Алекс, Томас, живо в дом, вы только путаетесь под ногами. Не трогайте Эмманюель, пусть там и лежит, подсуньте подушку ей под голову, она скоро очнется… Я мог бы с блеском исполнить эту роль, которая прямо-таки создана специально для меня, но, по правде говоря, топор всего один раз оказался в полусантиметре от Ралфова большого пальца. После этого он действовал осмотрительнее.

— Чего смотришь, Марк? — сказал он. — Ну да, небось уже аппетит разыгрался. Будь добр, принеси мне еще пивка, а?

Настал вечер. Временами из жаровни вырывались высокие языки пламени. Мы сидели на террасе, потягивая белое вино и пиво. Юдит поставила на стол мисочки с оливками, анчоусами и пикантными сосисочками. На решетке барбекю шипели куски меч-рыбы. Когда я смотрел на Юдит, на ее лицо, золотисто-желтое в отблесках огня, она опускала глаза. Каролина глядела в пространство перед собой, маленькими глотками прихлебывая вино. Казалось, и она тоже изо всех сил старается не смотреть на меня. Я сижу здесь, всем своим видом говорила она. Сижу здесь, но предпочла бы находиться где-нибудь в другом месте.

Томас с Лизой играли в пинг-понг. Алекс и Юлия опять устроились в одном шезлонге возле бассейна. У каждого в ухе белый наушник от айпода Юлии. За минувшие несколько часов я раз-другой пытался вступить в прямой контакт со старшей дочерью, но безрезультатно. На каждый мой вопрос она пожимала плечами и тяжело вздыхала.

«Хочешь потом поехать на пляж? — спросил я, просто чтобы о чем-нибудь спросить. — Посмотреть на фейерверк?»

Она пожала плечами. И вздохнула.

«Если вам неохота, можно остаться здесь, — продолжал я, чувствуя, как вспыхнуло лицо. — Поиграть в карты или еще во что-нибудь… В монополию…»

Юлия руками подняла волосы вверх и опять отпустила.

«Посмотрим», — сказала она, отвернулась и пошла прочь. Даже взглядом меня не удостоила. Казалось, все женщины, соревнуясь друг с дружкой, не смотрели на меня. Исключение составляли только Лиза и мать Юдит. Пока готовились к обеду, Вера несколько раз мне улыбнулась. А когда Ралф рубил меч-рыбу, даже головой тряхнула, улыбаясь мне. А Лиза? Лиза по-прежнему смотрела на меня так, как одиннадцатилетние дочери смотрят на своего отца. Как на идеального мужчину. Мужчину, за которого позднее выйдут замуж.

Я непременно должен попробовать заглянуть Юлии в глаза, решил я. Ее глаза не солгут. Одного взгляда будет достаточно. В глазах дочери я прочту ужасную правду. Или нет. Возможно ведь, что все это плод моего воображения. Может быть, что-то произошло между нею и Алексом. Может быть, она быстро «повзрослела», как говорится, и больше не нуждается в опеке отца. Такова биология. С биологией не поспоришь.

— Ты нынче рассказывал нам кое-что интересное, Стэнли, — сказал Ралф, раскладывая по тарелкам первые готовые куски меч-рыбы. — В машине. Марку, наверно, тоже будет любопытно.

Больше из вежливости, чем из любопытства, я взглянул на Стэнли. Если замечу у него на лице хотя бы тень недовольства, настаивать не буду. Он воткнул вилку в меч-рыбу, отчего на тарелке сразу образовалась лужица, отрезал солидный кусок, отправил его в рот, потом сказал:

— А-а, ну да.

В этот миг из соседнего сада взмыла в воздух петарда. Они взлетали и раньше, но не так близко. Все затаили дыхание, меж тем как она со свистом, оставляя позади искристый след, устремилась ввысь. Затем раздался грохот. Грохот и яркая вспышка. Точнее, наоборот. Вспышка опередила звук. Петарда взорвалась прямо у нас над головами, осветив наши лица белой вспышкой взрыва, а грохот грянул секунду спустя. Точь-в-точь такой, как прежде. Тяжелый и глухой. Удар молнии. Прямое попадание артиллерийского снаряда. Взрыв автомобиля. Но на сей раз так близко, что, казалось, заполнил все тело. Изнутри. Начался под желудком, громовым раскатом прокатился внутри грудной клетки и в конце концов через челюсти и барабанные перепонки снова вышел наружу. Женщины и дети взвизгнули. Мужчины и мальчики чертыхнулись. Одна из бутылок упала и вдребезги разбилась о плитки террасы. Где-то на улице заработала автомобильная сигнализация.

— Зараза! — воскликнул Ралф, уронивший на пол кусок меч-рыбы.

Грохот еще несколько раз эхом прокатился в дюнах. Потом все стихло.

— Ого! — Это был Алекс. Они с Юлией выдернули белые наушники из ушей и вскочили с шезлонга. Юлия испуганно озиралась по сторонам. Посмотрела на свою мать. На Ралфа. На Юдит. Даже на Стэнли и Эмманюель. Почти что на всех и каждого, кроме меня.

— Папа, папа! Можно, мы тоже запустим? — Томас мчался к нам от теннисного стола. — Папа, давай мы тоже погремим, а?

— Нет, это все-таки уже ненормально, — сказала Юдит. — Господи, ну что в этом забавного?

— Мне показалось, из меня весь воздух выжали, — сказала Каролина.

Я смотрел в лицо Юдит, на котором читалось искреннее недоумение. Каролина прижала ладонь к груди и несколько раз глубоко вздохнула. В этот миг я подумал о различиях между мужчинами и женщинами. О различиях, не поддающихся объяснению.

Мужчины любят жуткий грохот. Чем он сильнее, тем лучше. В глазах женщин это делает их моложе. Ребячливее. До такой степени моложе и ребячливее, что женщины снисходительно улыбаются. Они остаются детьми, говорят женщины друг дружке. И справедливо. Помню, как шестнадцатилетним мальчишкой я, запуская фейерверк, послал к черту все предписания. Фитилем я не пользовался. Только открытым огнем. Настоящим пламенем. От спички или от зажигалки. Я хотел видеть огонь, а не тускло тлеющий фитиль. И отнюдь не устанавливал петарды на безопасном расстоянии, в пустых бутылках. Я запускал их с руки. Хотел чувствовать пальцами силу ракеты. Тогда часть этой силы становилась моей. Первые разы я держал так крепко, что щепки от деревянной лучины занозами впивались в пальцы, когда ракета рывком высвобождалась из моей хватки и неслась в вышину. Позднее я научился держать как надо. Свободно. Петарда обладала собственной волей. Стремилась ввысь. В такие минуты я думать не думал о том, что вечер праздничный. Не говоря уже о новом годе, который скоро начнется. Я думал о войне. О ракетах и зенитках. Об освободительных движениях, которые портативными противовоздушными ракетами, с плеча, сбивали геликоптеры и транспортные самолеты противника, превосходившего их по уровню техники. Часто я не мог устоять перед соблазном и направлял ракеты по более наклонной траектории, чем, строго говоря, диктовала безопасность. Тогда они врезались в окна соседей через дорогу. «Извините! — кричал я, когда окно открывалось и перепуганные соседи высовывались наружу. — Извините, она полетела не туда». Я корчил самую что ни на есть невинную физиономию. Физиономию футболиста, подставляющего подножку противнику и наносящего ему опасную для жизни травму. Извини, я поскользнулся… Следующую ракету я нацеливал на группу веселящихся людей дальше по улице. Это же война. Войну лучше выиграть, а не проиграть. Так учит история. И биология. Лучше убить кого-то, чем быть убитым самому. С незапамятных времен мужчина стережет вход в пещеру. Тех, кто пытается туда прорваться, надо принудить к бегству. Людей. Зверей. А тот, кто продолжит лезть на рожон, пусть после не говорит, что его не предупреждали. «Мужчина избегает схватки, только если превосходство противника слишком велико, — учил на лекциях по медицинской биологии профессор Херцл. — Когда противник равен ему силой или слабее, он оценивает свои возможности. Сжимает кулаки. Взвешивает в руке меч. Или пистолет. Поворачивает башню танка на долю секунды быстрее, чем противник. Целится и стреляет. И выживает».

Томас стоял теперь подле отца.

— У тебя есть петарды, папа?

Ралф наклонился, поднял упавший с большой двузубой вилки кусок рыбы, снова положил его на жаровню. На лице у него заиграла широкая улыбка:

— Посмотри в сарае, сынок. Дверь, что за столом для пинг-понга. Ты тоже, Алекс.

Мальчики помчались на задворки, а я вдруг ощутил пустоту. Где-то внутри, за сердцем. Ралф запасся фейерверком. А я этого не сделал. Вчера ведь проезжал мимо ларька, где торговали фейерверками. Ларек из гофрированного пластика стоял на краю деревни. Я помедлил в нерешительности. Сбросил скорость. Надо бы поглядеть, что у них есть. Но свободного места на парковке не оказалось, и я поехал дальше.

Будь у меня два сына, как у Ралфа, я бы в крайнем случае припарковался даже в пяти километрах, подумалось мне сейчас. Но у меня две дочери. Я вспомнил проводы старого года несколько лет назад. Вопреки голосу рассудка я все же купил тогда пачку петард и шутих. В полночь установил на крыльце перед дверью пустую бутылку с первой ракетой. Связал вместе фитильки трех небольших петард и подбросил их вверх. Но Юлия и Лиза остались в дверях. При первом разрыве обе съежились и попятились в дом. Потом на пороге появилась и Каролина. Все трое смотрели на меня. Я запустил еще несколько петард. Надел на одну пустую жестянку, чтобы рвануло погромче. Каролина тем временем дала девочкам по бенгальскому огню, однако на улицу они так и не вышли. Стояли на пороге, вытягивая руки как можно дальше, чтобы искры не упали на дверной коврик. Оттуда и смотрели на своего отца. Ведь он, мягко говоря, вел себя странно. Как двенадцатилетний мальчишка. Женщины в войну шьют солдатскую форму. Снаряжают на фабрике боеприпасы. Вносят вклад в обеспечение военных действий, так это называется. Но стрелять предоставляют мужчинам.

— Папа, папа! Можно, мы прямо сейчас запустим?

Алекс и Томас вернулись с двумя пачками петард в охапке. Некоторые длиннее их самих. И было их столько, что мальчишки едва тащили. Две-три упали на пол.

— Может, еще немного повременим? — сказал Ралф. — Через часок пойдем все вместе на пляж.

— Но соседи-то запустили, — сказал Алекс.

— Ну па-ап, — сказал Томас. — Пожалуйста!

Ралф покачал головой. Смеясь, взял со стола пустую бутылку.

— Ладно, только одну.

Я смотрел на штабель петард на террасе. Самые маленькие и те длиной не меньше метра. Сейчас, когда лежали на кирпичном полу террасы, они живо напоминали конфискованный арсенал. Секретные запасы партизанского движения или террористической ячейки. Враг, превосходящий их в технике, располагал танками и самолетами. Захватчики имели вертолеты, с которых стреляли ракетами с лазерным наведением, однако примитивные «Хассамы», которые поражали произвольные гражданские цели, наносили куда больший психологический ущерб.

— Нет, не здесь, — сказал Ралф. — Нельзя так близко от остальных петард. Одной искры достаточно — и мы все взлетим на воздух, заодно с домом. Лучше пальнуть от бассейна.

— По-твоему, это хорошая идея? — спросила Юдит.

— Лучше бы подождать до тех пор, когда поедем на пляж, — сказала Каролина.

— Я иду в дом, — произнесла мать Юдит.

Но Ралф только рассмеялся:

— Да поймите вы, мальчики ждать не могут.

От петарды, которую Алекс и Томас установили в бутылке на краю бассейна, я перевел взгляд на своих дочерей. Когда подожгли фитиль, обе заткнули уши. Юлия взвизгнула, когда ракета с шипением и свистом вылетела из бутылки, которая упала и разбилась, причем несколько осколков угодили в бассейн.

Взрыв последовал неожиданно быстро. Резкий и басовитый, резче и басовитее, чем от соседской петарды. Он начался под ногами, прокатился вверх, наполнил гулом всю грудную клетку и закончился в голове. Дыхание на миг совершенно прервалось. На сей раз сработала сигнализация нескольких машин. Собаки залились истерическим лаем. Юлия с Лизой взвизгнули.

— Merde! — воскликнул женский голос, и, обернувшись, мы увидели Эмманюель, в руках у нее был кусочек основания и разбитая ножка бокала. Остальное осколками валялось под ногами. По белой блузке расползались большие красные пятна.

— Ну что, поставили на своем?! — воскликнула Юдит.

— Еще одну! Еще! — завопил Томас.

— Зараза! — сказал Алекс, присвистнув сквозь зубы. — Чума! Улёт!

— Ладно, еще одну, — смилостивился Ралф.

— Ну как ты только можешь! — сказала Юдит. — Будь добр, забирай их, езжайте с этой забавой на пляж! Ралф, надеюсь, ты меня слышал?

Ралф примирительным жестом поднял обе руки вверх:

— О’кей, о’кей, мы едем на пляж.

Меня снова захлестнуло глубокое сожаление. Как жаль, что я не купил петарды. Меня бы не усмирили так быстро, как Ралфа. Я попробовал поймать взгляд Каролины. Моя жена, конечно, не любительница громкой пальбы, но я не припомню, чтобы за все годы, что мы вместе, она хоть раз произнесла: Надеюсь, ты меня слышал, Марк?

В этот самый миг наши взгляды встретились. Каролина стояла рядом с Эмманюель, одну руку она положила девушке на плечо, пальцы другой аккурат прикоснулись к винным пятнам на ее блузке. Она повернула голову и посмотрела на меня.

И я отчетливо увидел: жена мне подмигнула. Я не очень-то понял, к чему относилось подмигивание — к облитой вином блузке Эмманюель или ко всей ситуации с петардой и злостью Юдит, да это и не имело особого значения. Каролина просто видела комичность. Мы непременно уедем в понедельник, сказала она, но мысленно уже явно попрощалась с Мейерами и их дачным домом. Нет, даже не попрощалась, а отмежевалась. Я тоже ей подмигнул, думая о давешних событиях на кухне. О кончике моего языка, скользнувшего по зубам Юдит, о моей руке на ее ягодицах. Думал о ее пальцах, расстегнувших кнопку на моих шортах. Петарды сгребли в охапку, кое-кто сходил в дом за кофтой или курткой, ведь скоро на пляже станет прохладно, затем мы все собрались возле машин. Эмманюель дала понять, что не поедет, и Стэнли в общем-то не старался ее переубедить. Мать Юдит тоже осталась дома.

Юлия и Лиза вместе с Алексом и Томасом решили ехать в машине Ралфа, на заднем сиденье. Перед тем как сесть на пассажирское место рядом с Ралфом, Юдит на миг прислонилась к дверце машины и посмотрела на меня. Я ответил на ее взгляд, задержал его, как задерживают взгляд женщины, занимаясь другим делом. Второстепенным. Я видел, как свет наружного фонаря над дверью гаража отражается в ее глазах. Думал о возможностях пляжа. Наверняка там полно народу. Мы потеряемся. Кое-кто потеряется. А другие как раз найдутся.

— Я вот думаю: может, мне тоже остаться здесь? — Каролина возникла рядом со мной, положила ладонь мне на предплечье.

— Да? — Я чуть наклонил голову, чтобы свет фонаря не падал мне на лицо. — Не хочешь, так и не езди. Ничего особенного. Раз ты устала, прокачусь один.