20

По дороге Каролина говорила мало. У выезда на шоссе я хотел повернуть налево, в направлении квартирной конторы, расположенной на окраине ближайшего городка, но жена тронула меня за локоть:

— Нет, сперва позавтракаем. На пляже.

Немногим позже мы сидели на воздухе, за столиком того ресторана, где в первый вечер столкнулись с Мейерами. Каролина окунула круассан в большую чашку кофе со сбитым в пену молоком.

— Наконец-то вдвоем, — со вздохом сказала она. — Вот этого мне и хотелось.

Что да, то да, в правоте ей не откажешь. Волей-неволей мы оказались вовлечены в суматошный быт дачного дома, который делят между собой человек десять. В эту суматоху включаешься незаметно, она захватывает тебя, как подводное морское течение, невидимое для невооруженного глаза. В такой обстановке редко удается побыть одному, а то и не удается вообще. Личная жизнь сокращена до минимума, как дежурный огонек в газовой горелке. Раз-другой я попытался в одиночку съездить в деревню за хлебом, но всегда кто-нибудь увязывался за компанию. Как правило, Ралф. «Ты в деревню, Марк? Отлично! Нынче базарный день. Заодно купим свежей рыбки и фруктов». В результате я еще минимум полчаса стоял с ключами возле машины, ждал его. «Мальчики тоже поедут, — объявлял Ралф, наконец появившись наверху лестницы. — Помогут нам тащить покупки. Минутку. Алекс еще в душе».

— Да, мне хотелось того же, — сказал я теперь Каролине. — Хорошая идея.

Я наблюдал за отцом и сынишкой, запускавшими змея. Змея на двух шнурках, которого можно заставить летать по кругу и входить в пике. Каждый раз, когда отец передавал шнурки сынишке, змей с громким стуком приземлялся в песок. В море в этот час виднелся один-единственный белый парус. Белый круизный корабль почти незаметно двигался слева направо вдоль линии горизонта.

— Долго нам еще терпеть? — спросила Каролина.

— Что терпеть?

— Марк… Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Для Юлии и Лизы там весело, но сколько еще вытерпим мы? Как долго еще, чтобы уехать без чувства вины?

— Все так плохо? — начал было я, но тотчас заметил, какое у Каролины выражение лица. — Прости. Ты права. Плохо. В смысле, я порой тоже с трудом выдерживаю. Столько народу. Ралф… — Я вопросительно посмотрел на нее. — Тебе по-прежнему докучает… докучают его взгляды?

— Нет, спасибо нашей ослепительной фотомодели, уже нет.

Когда она произносила последние слова — «ослепительной фотомодели», — я уловил в ее голосе не вполне искренние нотки. Женщины думают, что мужчины считают их загадочными, однако вообще-то их видно насквозь.

— Значит, Ралф променял тебя на объект помоложе, — засмеялся я. — И это тебе опять-таки обидно. Что ни зеваки, ни знаменитые театральные актеры уже не свистят с восторгом вслед женщине в расцвете лет.

Каролина ложечкой брызнула мне в лицо молочной пеной.

— Марк! Не валяй дурака! Я очень рада, что он оставил меня в покое. Правда-правда. А кстати, ты замечал, как он смотрит на Эмманюель?

Я пожал плечами.

— Вчера, — продолжала Каролина. — Вчера, перед приходом слесаря? Похоже, его ничто не останавливает. Стэнли работал за столиком, Эмманюель лежала в шезлонге. Ну, когда Ралф обносил всех белым вином, помнишь? Сперва он наклонился поближе к ней, чтобы взять бокал. А наполняя бокал, глаз с нее не сводил. Все рассматривал, кроме лица. Начал с ног, потом медленно скользнул взглядом выше. И еще раз сверху вниз. Причем словно и не замечал, что делает, или его действительно ничто не останавливает. Провел кончиком языка по губам. Будто смотрел на тарелку с лакомой рыбкой. А потом… потом… Ох нет, это было ужасно!

Каролина закрыла лицо руками, склонила голову к самой столешнице.

— Что? — спросил я. — Ты о чем?

— В одной руке он держал бутылку, в другой — бокал. Но когда поставил полный бокал перед Эмманюель, рука освободилась. Сперва он медленно погладил себя по животу. Возле пупка. Затем рука двинулась ниже. К члену. Он обхватил его ладонью, Марк. Помял. Совершенно casual, будто это как нельзя более естественно. Если б его застукали, он бы, наверно, сделал вид, что у него там зудит. Так оно и было! Зуд! Секунду спустя он поставил бутылку на землю и нырнул в бассейн. Я прямо услышала, как вода зашипела!

Я рассмеялся. Каролина волей-неволей тоже. Но тотчас же опять посерьезнела:

— Да, все это, конечно, забавно. Но, на мой взгляд, еще и мерзко. Грязно.

— Ах, Эмманюель это слегка раздражает. По-моему, она вовсе не собирается водить старика Стэнли за нос… Вдобавок она вправду очень красивая. И об этом конечно же никак нельзя забывать.

Каролина прищурилась.

— Ты находишь ее красивой, Марк? По-твоему, она красивая девушка? Ты что, украдкой пялишься на нее, как Ралф?

— Да, я нахожу ее красивой. Любой мужчина со мной согласится. И я действительно иной раз смотрю на нее. Я мужчина, Каролина. Было бы по меньшей мере подозрительно, если б я не смотрел.

— О’кей, о’кей. Но, когда я говорю, что взгляд у Ралфа грязный, я имею в виду не это. Ты вот сам сказал: Эмманюель — красивая девушка. Скорее даже девочка. Какие у нее отношения со Стэнли, мне и знать не надо. Не мое это дело. Только ведь у бассейна есть и другие девочки.

Я воззрился на жену. Мне казалось мерзким соседство голого Ралфова члена, когда Юлия и Лиза играли в бассейне, однако с такой стороны я это никак не рассматривал.

— Я вообще-то специально последила за ним, — продолжала Каролина. — И должна сказать, ничего предосудительного не заметила. И все же… Он не дурак. Вероятно, сдерживается, пока мы рядом. Не знаю, как обстоит дело, когда он с ними один.

Я промолчал, щурясь от слепящего солнечного света, отраженного прибрежным песком. Перед глазами плясали черные пятна. Плыли в поле зрения слева направо.

— Есть и другие дети. Наши дочери, — сказала Каролина. — По крайней мере, мы считаем их детьми. Но взгляни на Юлию. Велика ли разница между Юлией и Эмманюель? Два года? Четыре? В нескольких сотнях километров к югу Юлия уже могла бы выйти замуж.

Тут я неожиданно кое-что вспомнил. Инцидент двух-трехдневной давности. Ралф, Алекс, Томас, Юлия и Лиза играли в пинг-понг. Играли не всерьез, всем скопом с ракетками в руках носились вокруг стола. По очереди отбивали мячик на другую сторону. Кто промазывал, вылетал. Вспомнился мне именно Ралф. Для разнообразия он надел шорты, это верно, однако зрелище странное — большая, грузная фигура среди кучки маленьких, а главное, более стройных мечется вокруг теннисного стола. Забавное зрелище, когда смотришь со стороны. Ралф был босиком, а на полу виднелась лужица, кто-то пролил воду. Он поскользнулся и с размаху грохнулся на кирпичи. Я вскочил с шезлонга и с банкой пива в руке побежал к теннисному столу. Когда Ралф рухнул, земля прямо-таки дрогнула. Словно мимо по улице проехал тяжелый грузовик. «Черт! — взревел Ралф. — Черт! Зараза! Холера! Чума! Ой!.. Ой!.. Черт!..» Он сидел в лужице, тер колено. Обычная ссадина. Ссадина в кровавую полоску, там, где кожа содралась о шероховатую поверхность кирпичей. «Зараза, зараза, зараза!» — выкрикивал он.

Дети тотчас прекратили беготню вокруг стола. Сгрудились чуть поодаль, глядя на грузную фигуру на земле. С почтительным испугом, но и с удивлением, как смотрят на кита, сбившегося с курса и выброшенного на берег. Но после последних трех воплей «зараза!», по-моему, именно Алекс первым расхохотался. За ним Томас — вскрикнул и пронзительно хихикнул. Как бы подал сигнал Юлии и Лизе, которые в свою очередь прыснули. Быстро глянули на Ралфа, а в следующий миг их окончательно одолел избавительный смех. Захлебывающийся, неудержимый, чисто девчоночий смех. Буйный смех. Звучащий так, словно никогда уже не прекратится. Убийственный смех. Убийственный для нашего брата, для парней. Они прикрывают рот ладошкой и прыскают — частенько у тебя за спиной, а иной раз и в лицо. Как сейчас.

На смех подняли не только Ралфа, но всех мужчин. Мужчину как вид. Обыкновенно мужчина был большим и сильным. Сильнее, чем женщина. Но иногда он падал. Под воздействием еще более могучей силы. Силы тяготения.

«Ой, я сейчас описаюсь!» — взвизгнула Лиза, от смеха по ее щекам катились слезы.

Я посмотрел на Ралфа, на его большое, неуклюжее тело на кирпичном полу, на ободранное колено. Ссадина была детская, иначе не скажешь. Как у мальчугана, упавшего с трехколесного велосипеда. Ободранная коленка, которую, заливаясь слезами, показываешь маме: с одной стороны, гордишься, что столько кровищи, а с другой — боишься, что мама зальет ранку йодом. Если хорошенько прислушаться, в смехе Юлии и Лизы звучал смех всех матерей на свете. Матерей, которых смешит вековечная неуклюжесть мальчишек. Скривившись от боли, Ралф еще раз осмотрел ссадину на колене и покачал головой. А потом сделал единственно возможное в этой ситуации — тоже расхохотался. Хохотал вместе со своими сыновьями. И с моими дочерьми. Хохотал над собой. Впрочем, только казалось, что он хохочет над собой, демонстрирует, будто не чужд самоиронии. На самом деле смеялся он главным образом затем, чтобы спасти лицо. Смеялся, чтобы сократить ущерб. Ненароком упавший взрослый мужчина смешон. Мужчина, способный сам посмеяться над этим, смешон уже меньше.

«Черт побери, — со смехом сказал Ралф, начиная подниматься на ноги. — Вот паршивцы! Ну да ладно, чуток посмеяться над стариком не грех!»

Тут-то я и заметил. Пустяковую деталь, не больше. Деталь, которой вначале не придаешь значения. Важность она приобретает лишь позднее. С обратной силой.

Ралф Мейер привстал, опираясь на здоровое колено. Он все еще смеялся, но смех утратил естественность — если вообще был таковым. «А ты берегись!» — сказал он и, поднимаясь во весь рост, нацелил указательный палец на мою старшую дочь. На Юлию.

Юлия взвизгнула: «Нет! Нет!» — и обеими руками схватилась за трусики. Трусики от бикини.

Я видел это совершенно отчетливо. Жест был однозначный. Ралф Мейер чем-то грозил моей дочери. Грозил что-то сделать. Что-то, что уже делал раньше. В шутку, конечно. Подмигивая. Но тем не менее.

Как я уже сказал, всего-навсего пустяковая деталь. Ты что-то видел, но сразу же оттесняешь увиденное на задний план. Вернее, что-то в тебе оттесняет это на задний план. Ты не хочешь так думать. Не хочешь выискивать повсюду дурной умысел. Годами живешь бок о бок с соседом. Приятным соседом. Вежливым. А главное, нормальным. Именно так ты и говоришь полицейскому инспектору, который о нем расспрашивает. «Нормальный мужик, — говоришь ты. — Вежливый. Нет, ничего из ряда вон выходящего я за ним никогда не замечал». Между тем дома у соседа найдены человеческие останки. Принадлежащие, по всей вероятности, четырнадцати пропавшим женщинам. В холодильнике. В саду. И вдруг тебе кое-что вспоминается. Незначительная деталь. Ты видел, как сосед время от времени носил к своей машине мусорные мешки. И укладывал их в багажник. Не после захода солнца и не в иную «подозрительную» пору. Нет, средь бела дня. Даже по сторонам не озирался, когда клал мешки в машину. Делал все в открытую, ни от кого не таясь. Заметив тебя, приветственно взмахивал рукой. А не то заводил с тобой разговор. О погоде. О новых жильцах из дома напротив. Нормальный мужик. «Сдается мне, вы вдруг что-то вспомнили», — говорит полицейский. И ты рассказываешь ему про мусорные мешки.

Реакция Юлии могла означать только одно: Ралф Мейер раньше уже пытался стянуть с нее трусики. Во время игры, в бассейне… тогда я подумал об этом вскользь, но сейчас, на пляже, с Каролиной, спросил себя, не слишком ли поторопился забыть.

— По-моему, ты о чем-то задумался, — сказала Каролина.

Я посмотрел ей прямо в глаза.

— Да, о том, что ты только что говорила. Об Эмманюель и Ралфе. И о Юлии.

Думал я и кое о чем еще. Как бы реагировала Эмманюель, если бы Ралф стянул с нее трусики? Или Стэнли? Я снова поморгал глазами, но черные пятна пока не пропали.

— Наверно, тебе это знакомо, — сказала Каролина. — Ты мужчина. Как смотришь ты, Марк? Ты иногда смотришь на собственную дочь как на женщину? Женщину, которой она позднее станет?

Я взглянул на жену. И задумался. Она задала мне вопрос. И я не нашел его странным. Вовсе нет. По-моему, единственно правильный вопрос с ее стороны.

— Да, — ответил я. — Не только на Юлию. Но и на Лизу.

У мужчины есть две дочери. С малых лет они сидят у него на коленях. Обнимают его за шею, целуют перед сном. Воскресными утрами забираются к нему в постель, под одеяло. Его дочки. Твои дочки. Ты должен их оберегать. Ты отдаешь себе отчет, что в свое время они станут женщинами. Что они уже женщины. Но никогда не смотришь на них так, как мужчина смотрит на женщину. Никогда. Я врач. Я знаю, что надо делать с теми, кто практикует инцест. Вердикт может быть только один. Вердикт, о котором в правовом государстве говорить нельзя. Но тем не менее единственный.

— Собственно говоря, я имею в виду не это, — продолжала Каролина. — Ты можешь себе представить, как другие мужчины — не ты, их отец, а другие — смотрят на наших дочерей? Или удобства ради ограничимся Юлией? Как взрослый мужчина смотрит на Юлию?

— Будто ты не знаешь. Ведь только что сама сказала. Существуют культуры, где она уже могла бы выйти замуж. И посмотри на Алекса. Эти двое по уши влюблены. Откуда нам знать, чем они вот-вот займутся друг с другом? Или уже занимаются? Я хочу сказать, не стоит ли нам подумать об этом? Алексу пятнадцать. Надеюсь, им ясно, чтó может произойти.

— Дорогой мой, я говорю не о пятнадцатилетних мальчишках. Мне приятно наблюдать, как эти двое — Юлия и Алекс — увиваются друг возле друга. Вчера они держались за руки. Под столом, во время обеда. То есть Алекс, по-моему, немножко мямля, но все ж таки мальчик красивый. Я это отлично понимаю. И на месте Юлии тоже бы понимала.

— И как нам их называть? Взрослых женщин, которые с вожделением смотрят на красивых мальчиков пятнадцати лет? Педофилками? Или есть название покрасивее?

Я говорил смеясь, но Каролина даже не улыбнулась.

— Педофилия предполагает определенные действия, — сказала она. — Я не слепая. Я замечаю красивых пятнадцатилетних мальчиков. И с удовольствием на них смотрю. Но и только. Следующего шага я не делаю. А мужчины, естественно, точно так же смотрят на девочек. Большинство мужчин. Возможно, еще и фантазию включают. Но ничего не делают. Верно? В смысле нормальные мужчины ничего не делают. Вот о чем я тебя спрашиваю. Тебя как мужчину. В какой мере ты, мужчина, считаешь Ралфа нормальным?

— По-моему, он такой же нормальный, как все те мужчины, которые ездят в страны, где туристическая индустрия целиком основана на сексе с малолетними девочками. Я имею в виду… сколько их?.. десятки, а то и сотни тысяч мужчин.

— И по-твоему, Ралф один из этих десятков или сотен тысяч? Если ты правда так думаешь, тогда я хочу сегодня же уехать отсюда. Не желаю, чтобы моя дочь — или дочери, кто его знает, насколько он порочен, — оставалась объектом похотливых взглядов секс-туриста. Черт побери! Даже подумать противно!

Мне снова вспомнились руки Юлии, вцепившиеся в трусики. Нет! — крикнула она. Нет! Потом вспомнился хищный взгляд, каким Ралф раздел мою жену тогда, в фойе Городского театра. Как он двигал челюстями. Как скрипнул зубами, словно пробуя ее на вкус. Мужчины смотрят на женщин. Женщины смотрят на мужчин. Но Ралф смотрел на женщин так, будто листал «Плейбой». Мял свой член, когда смотрел. Мысленно или на самом деле. Стягивал трусики с тринадцатилетних девочек. Или нет? Я ведь не видел собственными глазами, чтобы он так делал. Во всяком случае, возможно, моей дочери просто показалось, что он сделает что-то в таком роде. Возможно, раньше они вчетвером — Юлия, Лиза и мальчики — стягивали в бассейне трусики друг с друга. Забава. Невинная забава. Невинная у девяти-пятнадцатилетних, преступная у мужчин за сорок.

Может статься, в своих фантазиях я поспешил обвинить Ралфа, подумал я теперь. И еще: только что Каролина сказала, что, если Ралф создает угрозу для наших дочерей, хочет уехать «сегодня же». Пожалуй, это несколько скоропалительно.

— А как тебе Стэнли? — спросил я.

— Что?

— Стэнли с Эмманюель. Как нам судить о них? Сколько ей лет? Девятнадцать? Восемнадцать? Семнадцать? В смысле формально она, может, и совершеннолетняя, но это нормально? Не извращение?

— А разве это не последняя юношеская фантазия любого мужчины за сорок? Девушка-подросток. Хотя… Не любого. По-моему, ты этим не грешишь.

— Речь не о грехах. Стэнли можно. Он знаменитость. Девушек-подростков у него — выбирай не хочу. Пальцем укажет, и любая с ним пойдет. Может, они получают что-то взамен. Маленькую роль в одном из его фильмов. А может, и нет. Это необязательно. Для девчонки-подростка зачастую вполне достаточно пройти по красной дорожке в тени знаменитости.

— Неужели дело только в этом, Марк? Что простому домашнему врачу не заполучить девушку-подростка? У меня и мысли никогда не возникало, что ты не чужд подобных поползновений.

— Конечно, ты права. Я бы наверняка быстро почувствовал себя не в своей тарелке. Может, и пошел бы с такой девочкой в детский парк, но на дискотеку — ни за что.

Каролина рассмеялась. Потом взяла меня за руку.

— Ты предпочитаешь женщин своего возраста, да, милый? — сказала она.

— Да, — ответил я. Но на нее не смотрел, устремил взгляд на пляж и море. — По-моему, так честнее.