Цепная собака
I
Когда Зырянинов вошел в кабинет, полное добродушное лицо редактора журнала «Северное сияние» засияло радостью.
— Я в восторге, что вижу вас, — приветливо сказал он. — Одну минутку! Я только сейчас вот отпущу посетителя.
Посетителем был хилый молодец со скорбным видом и такими длинными волосами, что опущенная голова его напоминала плакучую иву. Он говорил:
— Почему же вы находите, что моя повесть не подходит? Неужели она слаба?
— Я нахожу? — воскликнул редактор. — Бог с вами! Я нахожу ее прелестной. Мы по этому поводу часа полтора спорили со вторым редактором «Сияния», Лиходеевым. Но он уперся, как бык, — и вот видите: приходится возвращать вам эту вещь. Верьте мне, я как будто с кровью отрываю ее от сердца. Ведь, между нами-то говоря, это лучшее, что вы написали!
— Спасибо… Вы меня хоть немного утешили. Виноват… Один вопрос: почему вы должны подчиняться мнению этого Лиходеева, а он вашему — нет?
— Иногда и он подчиняется. Лишний голос всегда принадлежит тому из нас, кто почему-либо против принятия произведения. Этим мы достигаем лучшего отбора мaтepиaлa в журнале.
— А что, если бы я… сходил к этому… Лиходееву. Поговорил бы… А?
— Пожалуйста! Это самое лучшее. Может быть, вы смягчите его сердце.
Хилый писатель тряхнул своей «плакучей ивой», поблагодарил редактора и исчез.
Редактор обратился к Зырянинову:
— Вы зашли за ответом?
— Да.
— Аванс? Пятьсот рублей?
— Да! Я же говорил.
— Гм… Я думаю, это можно устроить. Вот только не знаю, как Лиходеев. В этом деле нужно и его согласие.
— А вы думаете — он не согласится? — испуганно спросил Зырянинов.
Редактор улыбнулся.
— Ну, что вы… Это было бы слишком. Он не такой уж зверь, каким кажется. Правда, иногда бывает тяжеленек, душу всю своими капризами вымотает, но… в общем, дело с ним делать можно.
— Фамилия у него зловещая.
— Да уж… И характерец тоже не из первосортных. Иногда и меня до белого каления доводит. А вообще — пустяки! Сходите — ваше дело чистенькое. Если он даст согласие, идите прямо в кассу и получайте монеты. До свидания! Когда будете уходить — загляните.
Зырянинов вышел из кабинета редактора и, проходя через контору, обратился к экспедитору:
— Как зовут господина Лиходеева?
Экспедитор усмехнулся.
— За глаза? Малютой Скуратовым и Скотиной! А в глаза — Филиппом Ипатычем.
— А что он, скажите… действительно злой?
— Он? Мерзавец первой руки. Злобный скряга, палач, человек с камнем в груди вместо сердца! Его за глаза так и называют: «Малюта Скуратов»! Редактор Бильбокеев добрая душа, но тряпка и всецело в руках этого проклятого старика. Бильбокеев, хотя наружно и храбрится, но втайне боится его как огня.
— Я не понимаю, — спросил Зырянинов, — для чего в одном журнале два редактора?
— Издательская глупость. Завел издатель эту моду, да и сам не рад. Малюта, кажется, и его в руки захватил. А у вас есть дело к этому мерзавцу?
— Да… аванс. Бильбокеев согласился, а теперь остановка за Лиходеевым.
— Не даст. Это уж не первый случай. А Бильбокеев обещал? Бедняга… И жалко его, и досадно, и смешно.
— Гм… — сказал Зырянинов. — Вы говорите: Филипп Ипатыч? Ну, посмотрим-с…
II
Кабинет Лиходеева был маленький, полутемный, запыленный и грязный — настоящее жилище паука, раз навсегда соткавшего себе уютную паутину.
Наружность Лиходеева представляла яркий контраст с его характером: это был маленький розовый старичок, с ясным взглядом голубых глаз и мягкими ласковыми жестами. Только иногда ласковые глаза прикрывались тяжелыми веками и голос делался жестким, неприятным.
Когда вошел Зырянинов, он, кроме Лиходеева, застал у этого зловещего старика еще одного человека — судя по разговору, начинающего поэта.
— Что мне Бильбокеев! — говорил, стуча маленьким кулаком по столу, Лиходеев. — Я сам себе Бильбокеев! Стихи ваши слабы — вот и все.
— Да почему же?
— Очень просто. Это какая-то рубленая капуста, а не стихи.
— Ну, например, например… Укажите хоть одно место?
— Не помню я там ваших стихов. Еще указывай…
— У меня есть и другой экземпляр. Вот он! будьте добры взглянуть.
Лиходеев нехотя взял бумажку и повертел ее в руках.
— Ну, вот это:
К ее ногам я нес свои мечты,
Безумье грез, росинки слез вечерних…
Я ей шептал: «Прими, поверь в них…»
— Что это такое?
— Виноват… Что же вам не нравится?
— Грубо. «К ее ногам!» Почему не к «ножкам», не к «стопам»?
— У меня так вылилось…
— Плохо, что вылилось… Потом: «росинки слез вечерних». Зачем это? Кому это нужно? Что, вы хотите мир этим перевернуть? Стыдитесь! Да я бы на вашем месте утопился, со стыда сгорел бы. Взрослый мужчина! Прощайте, молодой человек! Хе-хе! Это вам не Бильбокеев! Притворяйте дверь, у меня ревматизм. Вам что угодно?
— Здравствуйте, Филипп Ипатыч. Я — Зырянинов. У меня принята вещь… Я хотел аванс. Бильбокеев направил к вам.
Лиходеев посмотрел на него добрыми глазами, покачал головой и поджал губы.
— Напечатана?
— Еще нет, но…
— Так как же вы хотите получить деньги под то, что еще не напечатано?
— Мне очень нужны деньги.
— Э, батенька… Кому они не нужны.
— Бильбокеев мне обещал.
Старик вздернул плечами.
— Удивляюсь я этому Бильбокееву! Это ребенок какой-то. «Обещал, обещал»! Обещать легко. Как это так: «Дайте мне аванс». Почему? «Деньги нужны»! Да мне-то, например, деньги не нужны, что ли?! Однако я не прошу. Сегодня вы аванс взяли, завтра жену у меня взяли…
— Извините! — резко перебил Зырянинов. — Это не одно и то же.
— Э, дорогой мой… Что там говорить. Теперь пошло всеобщее развращение.
Зырянинов сухо спросил:
— Так, значит, вы в авансе отказываете?
— Господи! Ведь я же доказал вам, как дважды два, что аванса мы не можем дать. Обращаюсь к вашей рассудительности.
«Старик-то, кроме того, что зол, — еще и глуп», — подумал Зырянинов, а вслух сказал ледяным тоном:
— Прощайте. Нам с вами кажется, разговаривать больше не о чем.
И отправился к Бильбокееву.
III
— Ну что? — спросил Бильбокеев, пожимая руку Зырянинову — Удачно?
— Это мерзавец какой-то! — злобно проскрежетал Зырянинов.
Бильбокеев вскочил и всплеснул руками:
— Неужто отказал?
— Да!
— О, черт возьми… Я всего ожидал от этого маньяка, но отказать в такой простой вещи…
— И вы знаете: он не только скуп, но и глуп до противного. Он при мне так раскритиковал стихотворение одного поэта…
— А что же он вам сказал?
— Сегодня, говорит, деньги возьмете, а завтра чужую жену…
— Вот кретин-то. Да вы бы ему сказали, что вам очень нужны…
— Говорил. «А мне, говорит, не нужны?»
Редактор переплел пальцы и со страдальческой миной сжал их так, что они хрустнули.
— Боже! Какой осел… О, когда мы только от него избавимся? Это будет счастливейший день моей жизни.
— Ваше положение, — сочувственно сказал Зырянинов, — тоже не из важных. Я это понимаю…
— Ах, как это все неприятно… Мне так хочется вам это устроить… Я понимаю — когда деньги нужны…
— А знаете что? Напишите ему записку, что вы категорически настаиваете на выдаче мне аванса. А я ее снесу ему.
— С удовольствием. Я буду рад, если дело выгорит. И паука, может быть, зазрит совесть.
Бильбокеев стал писать записку.
— Ха-ха! Пишу ему: «Дорогой мой Филипп Ипатыч», а хочется написать: «проклятое, тупое дерево, мерзавец Филька!..» Ну — вот-с. Записка готова. Я все-таки думаю, что он согласится. Скажите ему на словах, что я прошу сделать мне в личное одолжение.
— Я не знаю, как и благодарить вас! — в волнении воскликнул Зырянинов…
IV
Лиходеев распекал какого-то потрепанного человека.
— Зачем исторический роман? Кому это нужно? Что? Бильбокеев? А что мне ваш Бильбокеев! Бильбокеев мне не указ. Исторический роман из эпохи Самозванца… Ха-ха! Да вы что, были там? Видели эту эпоху? Нет? Так нечего вам и говорить. До свиданья. Притворяйте дверь. А! Вы опять пришли? Что вам угодно?
— Вот записка от Бильбокеева. Он еще просил передать, что согласие ваше будет личным ему одолжением.
— Ребенок! — сказал старик. — Сущий ребенок.
Одним глазом он скользнул по записке и, разорвав ее, бросил в корзину.
— Извините. Ничего не могу.
— Во-первых, — сказал Зырянинов, — я очень сожалею, что просьба моя удовлетворена вами быть не может, а во-вторых, ты не более и не менее как старый идиот, мерзавец, и когда черти заберут тебя в ад — на земле будет дышаться легче, солнце засияет ярче и птицы запоют громче!..
Лиходеев протянул к нему дрожащие руки и жалобно сказал:
— За что же вы… старика… обижаете?
— А за то, — в чрезмерном волнении вскричал Зырянинов, — что этот старик отказывает мне в деньгах, на которые можно было бы вернуть жизнь моей жене. У нее начало чахотки, и если повезти ее на юг, то спасти бы можно. А старику на это наплевать.
Лиходеев опустился на стул и схватился руками за голову…
Так он просидел минуты две. Потом поднял голову и, глядя на Зырянинова скорбными глазами, прошептал:
— Хорошо… Скажите в кассе… что я разрешаю. Там, вероятно, выдадут.
V
В третий раз вошел Зырянинов в кабинет Бильбокеева.
— Отказал?
— Наоборот, согласился. Я уже и денежки получил.
— Быть не может! Это так не похоже на нашего Малюту Скуратова.
— Представьте, разжалобился. Я его, впрочем, ругнул порядочно.
— Сердечно рад за вас! Поздравляю… Вы прямо маг и чародей. Чудесно, чудесно. Уходите? Ну, прощайте. Желаю вам повеселиться!
Оставшись один, Бильбокеев прошелся несколько раз по кабинету и позвонил.
— Скажите Филиппу Ипатычу, — обратился он к служителю, — что я очень извиняюсь за беспокойство, — и прошу, если он сейчас не занят, пожаловать ко мнe по важному делу. Не забудьте извиниться за беспокойство.
Через минуту вошел Лиходеев. Он подошел к столу и стал неподвижный, с опущенной головой.
— Слушайте, Фиалкин! — сердито полушепотом начал Бильбокеев. — Это что еще за новости? Какое вы имеете право давать какие-то глупейшие разрешения на авансы?! Я не для того плачу вам сорок рублей ежемесячно, чтобы вы выкидывали подобные глупости. Во всяком благоустроенном дворе есть цепная собака, но если она начинает ласкаться к прохожим, вместо того чтобы рвать им штаны, — ее выбрасывают ко всем чертям! Зарубите себе это на носу.
