Пьяный
По тротуару Невского проспекта шел тихими шагами господин.
Проходя мимо освещенной витрины парикмахерской, он задорно подмигнул парикмахерской кукле, споткнулся о темную тень от фонаря и потом с неопределенной улыбкой на лице остановился посреди тротуара с целью завести часы.
Вынув из кармана дверной ключ, он с трудом продел его в часовое кольцо и, повернув несколько раз, успокоенный, побрел дальше.
В голове у него бродила смутная мысль, что хорошо бы сказать сейчас гревшимся у костра извозчикам какую-нибудь утешительную речь, или поцеловать морду унылой лошади на углу… или спеть что-нибудь такое, от чего все бы плакали.
Господин остановился около чугунного льва перед дверьми какого-то магазина и ласково погладил холодную спину зверя.
— Зазяб, цуцик? Ну, пойдем со мной, дурачок… Ну?
Видя, что лев не обратил внимания на ласковое приглашение, господин вздохнул, схватился за голову и, пошатываясь, побрел дальше.
Господин медленно приближался к ярко освещенному подъезду кафе, и по мере приближения благодушная улыбка на лице его все тускнела и тускнела, давая место недоумению и испугу.
Остановившись недалеко от подъезда, он открыл рот и, смотря в завесу ночи остекленевшими от ужаса глазами, стал прислушиваться к гудению большого дугового фонаря…
— Господи! — прошептал он. — Что же это такое? Гудит!..
К его удивлению, гуляющая публика совсем не обращала внимания на это гудение, проходя мимо с самыми равнодушными лицами.
На душе у господина сделалось тяжело.
Он неожиданно схватил какого-то маленького худого прохожего за руку и таинственно отвел его в сторону.
— Что вам угодно? — спросил тот изумленно.
— Вы… ничего не слышите?
— Ничего. А что?
— Гудит!
— Что гудит?
— Вы слышите?! Гу-у… Это ужасно!
— Что ж такое? Это обыкновенный дуговой фонарь. Но ведь он гудит!!
— Это ничего не значит. Послушайте… шли бы вы спать!
Господин заплакал и, цепляясь за руку прохожего, вскричал:
— Неужели вы это дело так оставите?
— Да какое же дело?
— Гудит! Ах ты, Господи! Гудит, а они идут мимо… Звери… дикари…
Господин подошел к пожилой даме и, взявши ее за голову, наклонил к своему уху.
— Гудит? Слышите? — таинственно шепнул он.
Дама закричала.
— Чего ты кричишь? Легком… мысленная женщина.
— Я позову городового!
— Верно! Может, начальство обратит внимание… Я сам пойду позову городового.
Оставив легкомысленную даму, господин подошел к городовому и стал делать ему рукой таинственные знаки… Он кивал пальцем, моргал глазами, причмокивал и, выпучив щеки, шептал:
— Г. городовой! Г. городовой!!
— Что прикажете?
— Обратите ваше внимание…
— На что, господин?
— Гудит!
— Где? Что?
— Пойдем, покажу.
Подтащив городового к фонарю, господин со страхом поднял палец вверх и шепнул:
— Гудит!
— Да-с. Фонарь.
— Городовой?! Зачем он гудит!
— Да вам-то что, господин? Пусть себе гудит.
— Городовой?! Зачем он так?
— Идите спать!
— Не могу я этого так, милый, оставить!
— Что же вы сделаете?
— Поеду… к… градоначальнику! к преосвященному…. Пусть они обратят внимание. Гудит… Несчастный я человек.
Городовой ушел, а господин стоял, подняв измученное, утомленное лицо к фонарю, и грозил ему пальцем:
— Гудишь! Я ттебе погу…жу!
Он задумался и потом поправился:
— Погудю!
Проходила какая-то девица:
— Пойдем со мной, дуся.
— Мил-лая! Не могу я пойти.
— Почему?
— Как же я его так оставлю!
Он долго и подробно стал объяснять девице о причинах, удерживающих его здесь.
— Ну, какое тебе дело, что гудит? Что тебе такое? Фонарей не видал?
— Господи! Никто меня не понимает… Ведь гудит он! Понимаешь, так: гууу…
— Да тебе обидно, что ли?
— Не могу я так этого оставить… Пойми меня: иду я по улице тихо, благородно, никого не трогаю, а он вдруг гуу… гудит! Как я могу это оставить? Ведь это — столица.
— Ну и стой здесь, как дурак.
С хитрой улыбочкой господин погрозил ей пальцем, сел на ступеньки подъезда и, расстегнув бобровую шубу, сказал:
— Не могу я этого так оставить! Гудишь? Гуди, чтоб ты лопнул! Я около тебя посижу.
Господин задремал. Тротуары пустели, огни постепенно гасли, и, когда запоздалые посетители кафе наконец вышли, выругав рассевшегося на ступеньках человека, фонарь неожиданно перестал гудеть. Он странно замигал, блеснул ярко еще раз и — погас…
— Ага! — сказал господин, удовлетворенно вздыхая.
— А то — гудеть. То-то.
Улыбнулся, прищелкнул пальцами и, запахнув шубу, пошел неверными шагами по тротуару, постепенно удаляясь, пока не слился с серой тьмой дремавшей улицы.
