Книга: Нет худа без добра
Назад: 5 Рассеченный мозг Чарльза Гито
Дальше: 7 Его местоимение множественного числа сразу вызвало у меня подозрение

6
«Ситуация осложняется из-за его досадной склонности чрезмерно все анализировать»

Дорогой мистер Гир!
Во время очередного визита Венди отец Макнами молился в гостиной; он делает это часами, даже тогда, когда я смотрю телевизор. Когда он молится, окружающее не существует для него. Он словно погружается в транс. Можно вылить ведро ледяной воды ему на голову, а он даже не пошевельнется.
– А вы что здесь делаете? – спросила Венди, увидев его.
– Он молится, – ответил я, так как отец Макнами не поднял головы. – Пойдемте на кухню.
– Почему он молится в вашей гостиной, Бартоломью?
– Он всегда молится там.
– С каких пор?
– С тех пор, как поселился у меня. Он сложил с себя сан, и теперь…
– Отец Макнами! – завопила Венди.
Когда никакой реакции не последовало, она подошла к нему и трижды дернула его за руку.
Отец Макнами приоткрыл один глаз, как будто все это время только притворялся, что молится, и спросил:
– Да?
– Что здесь происходит? – спросила Венди.
– Я поселился у Бартоломью.
– Зачем?
– Это связано с одним старым делом, которое не имеет к вам отношения.
– Не вижу в этом ничего хорошего.
Отец Макнами вздохнул:
– Вы так молоды, Венди. Меня восхищает ваша молодость и горячность.
– Вы просили меня помочь Бартоломью обрести независимость…
– И что?
Он поднялся на ноги, посмотрел в потолок и сказал:
– Прости меня, Боже.
– Мы так не договаривались, – сказала Венди.
– Давайте поговорим на улице, если не возражаете.
Они вышли из дома и стали разговаривать на тротуаре. Я видел их через окно, но не слышал, о чем они говорят. Отец Макнами все время утвердительно кивал. Венди наставляла на него обвиняющий палец. Это продолжалось минут пятнадцать.
Кончилось тем, что отец Макнами куда-то ушел.
Венди сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, поднимая и опуская плечи, потом заметила, что я смотрю на нее через окно. На лице у нее промелькнуло сердитое выражение, но затем она улыбнулась и направилась в дом.
– Поговорим в кухне? – спросила она, войдя, и, не дожидаясь ответа, прошествовала туда мимо меня. Это было непохоже на нее.
Она сняла свое пальто военного покроя с цветочным узором и повесила его на спинку маминого стула. Мы сели за кухонный стол, но птицы на этот раз не пели, что можно было расценить как некий знак.
– Вы хотите, чтобы отец Макнами жил с вами? – спросила Венди.
Ее оранжевые брови сдвинулись, смяв друг друга; оранжевые волосы были стянуты назад в конский хвост; веснушчатые уши были насквозь пронизаны солнечным светом и казались прозрачными.
– Мне он не мешает, – сказал я.
– Это не ответ.
Я пожал плечами.
– Отец Макнами, похоже, немного не в себе. Вы не замечали ничего странного в его поведении?
Я опять пожал плечами, потому что замечал, но не хотел говорить ей об этом. Возможно, мне не хотелось оставаться одному, и я понимал, что отец Макнами, скорее всего, уйдет, если я выскажу такое пожелание. Мои ощущения было непросто выразить, и я предпочитал отмалчиваться.
– Я понимаю это как знак согласия, – прокомментировала мое молчание Венди. – Послушайте, Бартоломью, я помню, что рекомендовала вам найти подходящую стаю и подружиться с кем-нибудь. Мы выяснили вашу цель на ближайшие три месяца: выпить пива в баре с каким-нибудь подходящим по возрасту человеком, так?
Я кивнул.
– Мне кажется, тот факт, что отец Макнами поселился здесь, не способствует достижению этой цели.
– Почему?
– Вы провели первые сорок лет жизни с матерью и заботились о ней. Не прожили вы самостоятельно и двух месяцев, как к вам вселяется мужчина значительно старше вас. Вам не кажется, что складывается определенная схема?
Я не мог взять в толк, что за схему она имеет в виду, и чувствовал себя неандертальцем. Уверен, что Вы, Ричард Гир, понимаете ее гораздо лучше и, возможно, увидели эту проблему еще два-три письма тому назад.
– Я вас не понимаю, – ответил я.
Она прикусила губу, посмотрела секунду в окно и спросила:
– Отец Макнами говорил вам, что надеется получить через вас сообщение от Бога?
Я понимал, что не стоит говорить ей правду, и потому промолчал.
– Я знаю, что отец Макнами был вашим религиозным наставником в течение всей вашей жизни, что вера и Католическая церковь очень важны для вас. Я знаю также, что отца Макнами очень заботит ваша судьба. Более того, именно он направил меня…
– Что у вас с рукой? – спросил я.
Вопрос вырвался у меня прежде, чем я успел остановить себя. На ее левом запястье был багрово-желтый кровоподтек. Я заметил его, когда она жестикулировала и запястье обнажилось.
– Что? – откликнулась она и опустила рукав, закрыв синяк.
У нее было такое выражение лица, что мне стало неудобно.
– Ах это! – произнесла она. Взгляд ее метнулся вверх и влево, что является, как я читал, классическим признаком того, что человек говорит неправду. – Я упала, катаясь на роликовых коньках. На Келли-драйв. Надо было надеть защитные перчатки. Но у них такой дурацкий вид! Теперь уже все в порядке.
Я не поверил ей, но не стал развивать эту тему. Венди ужасная лгунья. Она снова заговорила об отце Макнами – о том, что разговаривала с отцом Хэчеттом, которого очень беспокоит состояние отца Макнами. Он не сказал, где он будет жить, и даже ни с кем не попрощался. Ей придется сообщить отцу Хэчетту, где он находится. Я помню, что Венди несколько раз упоминала «психическое здоровье», но я слушал ее невнимательно, потому что прокручивал в уме возможные варианты приобретения ею синяка на запястье. Катаясь на роликах, она могла растянуть сустав или даже сломать руку, но вряд ли рука имела бы тогда такой жуткий вид. Хотя, возможно, я и ошибаюсь – я не доктор.
Может быть, ее укусила собака? Но не было видно следов укуса или запекшейся крови. Может быть, она держит дома ручную змею и та слишком туго обвилась вокруг ее руки, а теперь Венди боится, что змею у нее отберут, если она скажет правду?
Все может быть.
Однако все эти варианты были неубедительны. Я боялся, что с ней происходит что-то более страшное, а она делает вид, что все в порядке.
Сердитый человечек у меня в желудке был недоволен.
– Вы что, беспокоитесь обо мне, Бартоломью? – спросила Венди и посмотрела на меня так, как смотрела мама, когда впервые назвала меня Ричардом, или Тара Уилсон перед тем, как вести меня в школьный подвал. Такой взгляд был у сексуально активных девушек в школе: голова чуть наклонена вперед, пристальный взгляд исподлобья. – Вы прямо не сводите глаз с моего запястья.
Я уставился на свои коричневые шнурки.
– Как мило! – произнесла Венди чуть ли не злобно.
Это было нечестно. Обернуть мое участие к ней против меня же. Использовать свою красоту как оружие.
– Отец Макнами вполне нормален, – сказал я. – Он просто…
Я хотел рассказать ей о Чарльзе Гито, о том, что есть хорошее и плохое безумие, но я знал, что она не поймет.
– Как бы то ни было, – сказала Венди, – вы эмоционально не готовы жить в одном доме с другим человеком, особенно если он такого же возраста, как ваша мать.
– Почему вы так думаете?
– Потому что вам надо работать над приобретением друзей-сверстников. Найти подходящую по возрасту группу поддержки. Отыскать свой собственный путь.
– Быть птичкой, – подсказал я.
– О’кей, я признаю, что это сравнение было, возможно, неудачным.
Венди долго смотрела на меня, я смотрел на свои шнурки и ощущал на себе ее взгляд. Наконец она спросила:
– Вы чувствуете себя нормально?
Я кивнул.
– Вы думали о том, чтобы вступить в группу поддержки, о которой я вам говорила?
– Я еще думаю над этим.
– Не хотите поговорить о чем-нибудь, что происходило на этой неделе?
– Нет, спасибо.
– Чем вы занимаетесь с отцом Макнами?
– Ну, всякими мужскими делами.
– Мужскими делами?
– Да.
– Вы не расскажете мне, что это за дела?
– Вы же не мужчина, – сказал я и улыбнулся, потому что было приятно иметь мужские секреты, это как бы приближало меня к возможности выпить пива с другом в баре. Вы гордились бы мной, Ричард Гир, это точно.
– Понятно, – отозвалась Венди и рассмеялась, по-хорошему так. – А что вы читали в библиотеке?
– О далай-ламе, – сказал я, и это было правдой. – И о Тибете.
– Это интересно. А почему именно об этом?
– Вы знаете, что тибетские монахи прибегают к самосожжению в знак протеста против китайского правления?
– К самосожжению? Нет, я не знала.
– Почему?
– Что значит «почему»?
– Почему вы не знаете? Почему никто не знает об этом?
– Не могу сказать. Если это правда, то об этом должны были сообщить в новостях.
– Это правда. Об этом можно прочитать в библиотеке, в интернете.
– Ричарду Гиру следовало бы получше пропиарить этот вопрос, – сказала она и рассмеялась. – Тибет – это ведь его конек, да?
Я сначала не мог поверить своим ушам. Синхронистичность синхронистичностью, но чтобы вот так, ни с того ни с сего, вдруг всплыло Ваше имя! Потом до меня дошел смысл сказанного ею, и сердитый человечек у меня в желудке так и подпрыгнул, принявшись пинать и колотить кулаками мои внутренние органы.
– Не надо смеяться над Ричардом Гиром, – сказал я. – Он мудрый и влиятельный человек. И он делает очень важное и благородное дело. Вы не понимаете. Он помогает людям, очень многим!
– Хорошо, хорошо! – сказала Венди и вытащила из сумки записи, касающиеся меня. – Господи боже мой, я и не знала, что вы такой поклонник Ричарда Гира.
Я хотел сказать ей, что я не просто Ваш поклонник, но что Вы мое доверенное лицо, рассказать ей о нашем общем притворстве, но вовремя спохватился, поняв, что это создаст массу лишних проблем. Венди не увидит смысла в нашей переписке. Венди хочет, чтобы я был птичкой и посещал группу поддержки с людьми подходящего возраста. А птички не заводят друзей среди знаменитых кинозвезд и всемирно известных деятелей культуры.
Не стоит сердиться на Венди.
Она не виновата.
Она искренне хочет помочь мне.
Она просто не знает, как это сделать, но это не ее вина.
Венди всего-то чуть больше двадцати лет – как раз в этом возрасте меня арестовали за то, что я позволил копу, переодетому проституткой, потереться о мою ногу. Человек ничего не знает, когда ему чуть больше двадцати. Постарайтесь вспомнить то время, когда Вам было столько же, Ричард Гир. Вы тогда жили то в Нью-Йорке, то в Лондоне и играли в «Бриолине». Интервью, которые Вы давали, были сенсационными. Вы были гораздо больше развиты во всех отношениях, чем Венди, но могли бы Вы тогда дать мне ценный совет? Нет. Так что не судите Венди слишком строго. Она просто молодая женщина, которая старается делать доброе дело, как может.
– Могу я говорить с вами откровенно?
Я кивнул.
– Я аспирантка.
Я молчал, ожидая продолжения, она же смотрела на меня с таким видом, будто сказала все, что требуется, и исчерпала тему.
– Вы ведь понимаете, что это значит?
Я помотал головой.
– Это значит, что у меня нет разрешения заниматься лечением.
Я продолжал смотреть на нее.
– Я консультирую вас ради практики и поэтому не беру с вас денег.
– Спасибо.
Венди рассмеялась очень звонко и удивленно, будто я сказал что-то очень забавное.
– Послушайте. Я считаю, что надо быть честной с людьми. Посещение терапевтической группы будет для вас полезно. Правда. Это поможет вам. Возможно, вы подружитесь там с человеком подходящего возраста и даже выпьете с ним пива в баре. Я уверена, что вам надо туда вступить. Обязательно надо, непременно. К тому же я должна уговорить вас вступить в группу. Это служит критерием моего профессионализма. Все мои однокурсники уже уговорили своих клиентов посещать групповую терапию, а я выгляжу из-за вас неудачницей. Я понимаю, что не должна была бы говорить вам об этом. Но, может быть, вы все-таки вступите в группу ради меня? Тогда меня не исключат из аспирантуры. Сделайте это для меня, пожалуйста!
Венди умоляюще сложила руки. При этом синяк на ее запястье снова выскочил из рукава, уродливый, как таракан, выползший из щели в полу. Маленький сердитый человечек нанес резкий удар по моей почке. А Венди, приподняв брови, повторила:
– Пожалуйста!
– Если я вступлю в группу, это поможет вам в ваших занятиях? – спросил я.
Эта идея предстала передо мной в новом свете. Вступить туда для того, чтобы помочь Венди, а не себе самому. Почему-то групповая терапия стала выглядеть при этом более привлекательно. Может быть, потому, что мне самому помощь была не нужна и мне не хотелось тратить время на то, что никому не нужно.
– Еще как поможет! Больше, чем вы думаете. В последнее время учеба в аспирантуре складывается у меня не очень хорошо.
Неожиданно мне пришла в голову неплохая мысль.
– А если я вступлю в группу, вы сделаете для меня кое-что? – спросил я.
– Конечно! Все, что угодно. – Венди чуть не подпрыгнула на стуле.
– Вы научите меня, как произвести впечатление на женщину?
Она состроила кислую гримасу:
– Что вы имеете в виду?
– Мне надо знать, как подойти к женщине, чтобы она согласилась пойти со мной в бар выпить пива.
– Вы повышаете ставки в своей игре, Бартоломью!
– Это хорошо или плохо?
– Это замечательно!
Она, похоже, была просто счастлива. Настоящий ребенок. Радуется всякому пустяку.
– Вы можете помочь мне?
– А кто эта женщина?
– Мне не хотелось бы говорить это.
– О’кей, – сказала она, улыбаясь даже своими тонкими оранжевыми бровями. Как-то раз мне довольно быстро удалось сложить из ее веснушек созвездие в виде сердца. – Ситуация ясна.
– Я никогда еще не был на свидании.
– Это не страшно.
– Вы не считаете меня дебилом из-за того, что у меня никогда не было свидания?
– Я никогда никого не считаю дебилом, это слово вообще не должно употребляться.
Я улыбнулся.
– Это вполне подходящая по возрасту цель, – заявила Венди. – Я целиком за.
– Так что?
– Что «что»?
– Как мне сделать это?
– Знаете что? Давайте я обдумаю план действий, и мы поговорим об этом в следующий раз. Мы найдем подход к вашей девушке, Бартоломью. Я обещаю.
Она написала что-то в блокноте, вырвала листок и вручила мне.

 

Переживание утрат
Понедельник, 20.00
Уолнат-стрит, 1012
Третий этаж

 

– Скажите Арнольду, что это я послала вас. Вы пойдете? – спросила она.
Я посмотрел на листок еще раз.

 

Переживание утрат

 

– Хорошо, пойду.
В этот момент входная дверь распахнулась. На пороге стоял отец Макнами, лицо его покраснело от мороза.
– Ну как, Бартоломью, наша милая Венди уже уговорила тебя выкинуть меня на улицу? – спросил он, топая через гостиную.
Венди сделала глубокий вдох и громко выдохнула воздух, надув щеки и выпятив губы. Она встала и встретила отца Макнами в кухонных дверях.
– Почему вы просили меня помочь Бартоломью, если совсем не уважаете мое мнение? – спросила она.
– Я очень высоко ценю ваше мнение, но, со всем уважением, не соглашаюсь с ним.
– Я не понимаю, что за игру вы ведете?
Отец Макнами, посмеиваясь, подмигнул мне.
– Я сообщу отцу Хэчетту о вашем местонахождении, – сказала Венди.
– Я больше не отчитываюсь перед Католической церковью. Я сложил с себя сан.
– Я не понимаю, что тут происходит, но мне это не нравится! Совсем не нравится! – вскричала Венди.
Втиснувшись в пальто с цветочным узором, она схватила свою сумку и промаршировала вон из дома, захлопнув за собой двери.
Мы с отцом Макнами посмотрели друг на друга.
Венди влетела обратно и спросила:
– Так вы придете на сессию, Бартоломью?
– На какую сессию? – спросил отец Макнами.
– Так придете, Бартоломью? – повторила Венди, не обращая на него внимания. – Обещаете?
– Обещаю, – ответил я, но не стал напоминать ей о ее обещании.
Я почему-то не хотел, чтобы отец Макнами знал о том, что я пытаюсь ухаживать за Библиодевушкой. Сам не знаю почему.
– Хорошо, – сказала Венди и вылетела снова.
– Вздорная особа, – сказал отец Макнами.
Положив руку мне на плечо, он стиснул его, а затем прошел в гостиную продолжать свое моление.
Я не мог понять, почему Венди не хочет, чтобы отец Макнами жил у меня, как и того, почему он попросил Венди помочь мне, а теперь откровенно пренебрегает ее мнением.
Но думать об этом мне совсем не хотелось.
Я посидел на кухне, надеясь услышать птиц, но они в этот день не желали петь.
В кухне висел аромат духов Венди.
Абрикоса.
Лимона.
Имбиря.
Я подумал, чем бы мне заняться. Мамы нет…
И все время я думал о Вас, Ричард Гир.
В Вашей биографии, написанной Питером Кэрриком, он обсуждает на 17-й странице Ваши отношения с Синди Кроуфорд и пишет: «Он [то есть Вы, Ричард Гир] признался, что ему трудно принимать решения, так как для него они означают что-то установленное раз и навсегда, а не преходящее. Ситуация еще больше осложняется из-за его досадной склонности чрезмерно все анализировать».
Когда я прочитал это, то понял, что мое притворство относительно нашего двойничества не случайно, потому что мне всегда мешали действовать всякие навязчивые мысли. Именно поэтому я и начал эту игру с притворством, когда мама заболела. Когда я притворялся Вами, мне не надо было думать за себя и это оберегало меня от ошибок. Я подумал, не играли ли и Вы в такую игру, и тут до меня дошло, что Вы же актер и играете в нее постоянно, правда?
В своей книге «Глубокий ум» далай-лама пишет: «Чтобы изменить свою жизнь, мы должны прежде всего признать, что в настоящее время она неудовлетворительна».
Похоже на то, что и Венди, и отец Макнами хотят, чтобы я изменил свою жизнь.
Но я не сказал бы, что моя жизнь совсем уж неудовлетворительна, особенно теперь, когда я могу советоваться с Вами, Ричард Гир.
Ваш преданный поклонник
Бартоломью Нейл
Назад: 5 Рассеченный мозг Чарльза Гито
Дальше: 7 Его местоимение множественного числа сразу вызвало у меня подозрение