Глава шестая Поездка к маме
После того как мама ушла из дому, я видел ее лишь раз. Сначала меня забрала бабушка Элла, но я плакал и все время просился домой, как дедушка Джордж ни пытался меня развлечь. Я скучал по Борьке, которому было запрещено быть с нами. Бабушка Элла не терпела собак. Она любила только своего кота Барона.
Потом бабушка Варя забрала меня в Петербург, и я провел там все лето. Я часто разговаривал с мамой по телефону, и она просила меня не расстраиваться и все время говорила, что скоро мы увидимся.
Наконец наступил тот день. Я уже с утра оделся во все лучшее и ждал, когда мы поедем к маме. Мне казалось, что время тянется очень медленно, а бабушка все вела на кухне беседы с миссис Смит, пила чай, курила и никуда не торопилась. Наконец она сказала:
– Эдичка, Борис, поехали.
Не дожидаясь повторного приглашения, мы помчались к бабушкиной машине. Мы сели на заднее сиденье и пристегнули ремни безопасности. Бабушка завела машину, и мы тронулись с места под Первый концерт Чайковского.
Борька прижался ко мне и тут же уснул, а я стал смотреть по сторонам, я всегда это делал, когда ехал в машине или на поезде. Мне все было очень интересно. Особенно я любил читать названия улиц, если, конечно, успевал их разглядеть. Названия английских улиц довольно однообразны: всегда есть улица Королевы и Короля, улица Принцессы и Принца, это помимо разнообразных Садовых, Парковых, Тополиных, Березовых, Каштановых и так далее. Но попадались и интересные названия. Мы, например, жили в Сырном переулке, а недалеко от нас была аллея Пирогов и Пудингов и даже аллея Куста, и там был куст, у которого сидел нищий.
А еще мне нравилось наблюдать за людьми. Как я уже говорил, мы с Борькой любили смотреть телевизор. По телевизору показывали много рекламы, и я обратил внимание, что женщины в рекламе всегда были молодые, с прекрасно промытыми длинными блестящими волосами, в белых, чистых, струящихся одеждах на стройных телах, с длинными ногами. Прекрасные лица озаряли радужные улыбки, блестели белые, как жемчуг, зубы, сияли огромные глаза. Чистые, опрятные дети обнимали мужественных, хорошо постриженных, стройных пап и улыбались красавицам-мамам.
Когда же я смотрел на улицу из окна автомобиля или ходил с бабушкой по магазинам, то видел совсем других людей. Те, из рекламы, жили, наверное, на другой планете или в другой стране, потому что вокруг я ничего подобного не замечал. Толстые мамы в грязных леггинсах, бесформенных майках и стоптанных вьетнамках катили грязные коляски с сопливыми детьми. Рядом плелись скучные папы с немытыми головами и большими животами, выпирающими из ношеных спортивных штанов, растянутых на коленях. Они, похоже, давно не мылись, потому что постоянно чесали голову или круглые животы. Если же они улыбались, то видны были дырки во рту и зубы были желтые и кривые.
– Где же все эти красавцы и красавицы из рекламы? – спросил я бабушку Варю.
Она долго смеялась, а потом сказала, что я очень наблюдательный и, скорее всего, на улице я их не увижу.
– Но если они все время ходят по магазинам, где же та одежда, которую они покупают?
– Думаю, дома, в сундуках, – ответила бабушка.
Правда, англичане одевались в пух и прах на свадьбу. Но об этом позже.
Итак, в то утро мы ехали через наш старинный университетский город, который был очень красив. Скоро мы миновали центр, потом поехали дальше, бабушка куда-то свернула, и вдруг мы оказались на странной какой-то улице. Дома на этой улице были невысокие, кирпичные, на две семьи, обыкновенные английские дома, но что меня поразило – это палисадники перед домами: в них валялись кучи мусора, стояли старые, ржавые холодильники, стиральные машины, лежали растерзанные матрасы. На дороге возле домов стояли машины без колес и дверей, кое-где валялись унитазы и выброшенные старые ванны. Складывалось впечатление, что недавно в этом районе случилось землетрясение или наводнение.
Среди уличных обитателей было много молодых девушек с колясками и детьми, которые плелись рядом по двое, по трое, все грязные и сопливые. Они дружно сосали разноцветные леденцы, а дети в колясках жевали хлеб. Еще встречались молодые парни в капюшонах, толстые тетки в рванье и какие-то синюшные дядьки. Все они шли в сторону пивной или магазина.
– Бабушка, а мы в Англии? – спросил я. – Или уже куда-то уехали?
– В Англии, в Англии, – ответила бабушка. – Это только у твоей матери могло хватить ума сюда переехать. Господи, жуть-то какая!
Я обернулся и понял, что мы отъехали совсем недалеко от центра: виден был шпиль собора и крыши старинных колледжей.
Тут бабушка подъехала к какому-то странному существу, которое при ближайшем рассмотрении оказалось совсем юной девчушкой, обвешанной детьми. Все дети дружно орали и что-то канючили так же дружно. Молодая мамаша раздавала им тумаки и ругалась громко на каком-то непонятном языке.
Бабушка очень вежливо спросила ее, где находится Сиреневая улица. Юная мамаша уставилась на нее в полном изумлении.
– Чиво? – оправившись от шока, произнесла она наконец.
Дети тоже, видно, были потрясены, потому что все как по команде перестали реветь и уставились на бабушку и на меня. Борька в это время проснулся и стал выглядывать из окна, что привело их в полный восторг, и они принялись колотить палками по окну и лаять. Борька совершенно оторопел от такого их поведения и прижался ко мне. Мамаша тут же выдала им по оплеухе, и они опять заорали.
– Скажи, милая, а это что, твои дети? – спросила бабушка.
– А чьи же! – возопило юное существо. – Нам чужых не надо.
– А сколько же тебе лет, милая? Пятнадцать?
– Мне уже семнадцать, – решила поддержать разговор мамаша. – Вот Джордан. Я родила ее в тринадцать лет. А это Бекам, его я родила в четырнадцать, а это Джессика, ее я родила в пятнадцать, а это Эшли, – показала она на младенца в коляске, – его я родила полгода назад. А это, – кивнула она на черного мальчика лет четырех, – мой брат Кинг.
– И кто же их отец? – поинтересовалась бабушка.
– Ну не отец, а отцы. Знаете, когда сожрешь банку фасоли в томате, ты же не знаешь, от какой фасолины у тебя пердёж.
Существо заржало, и в воздухе запахло каким-то дешевым алкоголем. Я понял, что мамаша сильно навеселе.
Тут уже пришел черед оторопеть бабушке, но она быстро справилась с собой и сказала, что это, конечно, очень интересное наблюдение.
– Точно могу сказать только, кто отец Джордан. Это был мой первый бойфренд, одноклассник Дейвид. Но мы давно разошлись.
– А как же школа?
– А чего там делать, в школе-то? Скукота! У меня теперь дом, мне его государство дало, и хорошее пособие. Жить можно. Вот рожу еще два-три раза, так вообще нормально. У моей мамаши нас вообще десятеро. А ей еще тридцать шесть.
Бабушка смотрела на все это с изумлением.
Наконец молодая женщина опомнилась и спросила:
– А чего надо-то? Вы что, иностранка? Уж больно вы смешно говорите.
– Да, я русская, – ответила бабушка.
– Ну, бля, ва-а-аще! Никогда не видала русских. Отстой!
– Мне нужна Сиреневая улица, там живет моя дочь.
– А-а, эта, которая с Дейвом, принцесса. Она еще в жилотделе работает. Такая фифа! Тут не стойте, там не плюйте, не курите, заткните детей, встаньте в очередь, не материтесь, наденьте рубашки. А недавно заявила, что мужиков без рубашек обслуживать не будут, некоторые ее даже боятся, но мне плевать. Дейвид, например, мой бывший, недавно от нее пострадал: он нюхал клей в туалете жилотдела, так она его оттудова вытурила и сказала, что в следующий раз вызовет полицию. А дядя Сирил, местный алкаш, тот всегда раньше ходил в жилотдел и стебался над ними от скуки, так теперь вообще боится туда зайти. Я вот тоже туда иду просить новый дом, нам в старом тесно, я ведь снова беременна от маминого бойфренда, черного Тима. Маманя из-за этого с ним чуть не разошлась, но она тоже беременна и говорит, что от него, но я знаю, что не от него, а от Викиного папаши, а он вообще наркоман, а Вика прошмандовка и блядь, и одна сиська у нее меньше другой. Вот родится белый ребенок, смеху-то будет. Да, а Сиреневая – вон там, за углом. Только принцесса-то итальянка, а вы русская, может, вам какая-то другая улица нужна? – закончила свою тираду молодая мамаша.
– Спасибо, милая, эта мне и нужна. Ты просто кладезь информации, – сказала бабушка, и мы тронулись дальше.
Я обернулся и увидел, что женщина стоит на обочине и смотрит нам вслед. Ее тоненькие ножки в коротеньких брючках напоминали спички, синюшный живот был открыт, волосы зализаны назад и затянуты в тугой узел. На каждом ухе висело по пять тяжелых золотых серег, на плече болталась черная сумка, изукрашенная какими-то брошками и блестками, розовые шлепанцы со стразами довершали картину. Я заметил, что и другие девушки, попадавшиеся нам на пути, были примерно в том же, в чем и она, или же в спортивных костюмах.
– Смотри, Эдичка, будешь плохо учиться, переселишься в этот район, – начала воспитательную работу бабушка. – Боже мой, твоя мать сумасшедшая, – продолжила она. – Как она может здесь жить? Ничего не понимаю. Она что, изучает нравы?
В этот момент мы подъехали к вполне приличному дому с ухоженным палисадником и аккуратно покрашенной дверью. Рядом было много машин, а из окон дома раздавалось нестройное русское пение.
– О господи! – сказала бабушка. – Твоя мать в своем репертуаре, вечно эти русские сходки. Даже сегодня, когда она ждет нас, надо устроить этот балаган. Она же знает, как я этого не люблю.
Все это бабушка изрекала, когда мы уже входили в дом. Нарядная и красивая, но заметно пополневшая мама кинулась нам навстречу.
– Эдичка, Эдичка. – Она принялась меня обнимать и целовать. – Мальчик мой, как я скучаю по тебе! Как я переживаю, что тебя нет рядом!
Бабушка фыркнула, но промолчала.
– Пожалуйста, не начинай, ты же знаешь, что я не в силах ничего изменить, – сказала бабушке мама.
– Да ты просто вульгарная потаскуха, – ответила бабушка. – Всегда ею была и всегда ею будешь!
Я не понял, что это значило, но мама залилась краской, сказанное было ей явно неприятно. Заметно было, что она сдерживается из последних сил, чтобы не нагрубить бабушке.
– Я приеду за ребенком завтра.
– Зайди хотя бы на минутку!
– Ни в коем случае. Не собираюсь сидеть за одним столом с этой провинциальной швалью в гетто для придурков!
С этими словами она развернулась и покинула дом.
Слышно было, как взревел мотор и машина отъехала от дома. К полному моему отчаянию, Борька уехал с бабушкой, его забыли выпустить из машины.
Мама дрожащими руками обняла меня за плечи и ввела в комнату. Комната была маленькой и тесной. За большим столом вплотную сидели женщины разного возраста и один уже немолодой маленький толстенький мужичонка, который глядел на женщин жадными, голодными глазами. Это был какой-то известный писатель-беженец. Среди женщин особенно выделялись красивые двойняшки-мулатки. Сидевшие за столом пели хором песню о рябинушке. Облезлая высокая и худая блондинка играла на гитаре. Все, похоже, уже изрядно выпили, и стол представлял собой довольно жалкое зрелище: миски с салатами и винегретами стояли полупустые вперемешку с тарелками с рыбой и колбасой.
Мама захлопотала и стала усаживать меня за стол, тетка, оказавшаяся рядом со мной, заметив мое присутствие, стала как-то странно сюсюкать.
– Ой, а кто это такой халосий и класивый, – ворковала тетка.
Она напомнила мне большую жабу, которая живет в нашем саду, такая же раздавшаяся вширь, жирная и потная. Когда-то она, возможно, была блондинкой, но теперь ее волосы были настолько грязные, что трудно было сказать об этом наверняка.
В этот момент кто-то запел «Диванчик плюш», тетка громким басом принялась подпевать и так орала мне в ухо, что я от испуга чуть не свалился со стула. Мама внесла большой пирог и под одобрительные крики собравшихся водрузила его на стол. Петь сразу же прекратили, облезлая блондинка отложила гитару и подсела к столу. Все заговорили одновременно.
На меня больше не обращали внимания. Я сидел тихо, ел кусок вкуснейшего пирога с капустой, его положила мне на тарелку все та же толстая тетка, и слушал застольные разговоры. На одном конце стола молодая красивая брюнетка спорила с пожилой дамой о президенте, и в какой-то момент беседы обе от возбуждения перешли на крик, рядом кто-то ругал идиота англичанина-мужа, чуть подальше дамы среднего возраста обсуждали английские больницы и врачей, еще дальше две молодые девушки ругали какую-то школу, где их детям не задают задание на дом.
– На душе у всех наболело, и всех объединяет одно желание: ругать страну, которая их приютила и приняла и ничего от них не просит взамен. А многим еще и помогает, – сказала толстая тетка, моя соседка.
– Ах, ну перестань, Света, – повернулась к ней хорошенькая беленькая девочка лет семнадцати, похожая на фею, – вечно ты их защищаешь. Эти англики сплошные идиоты. Возьмем моего придурка, он никогда не моет ноги перед сном, хотя весь день шастает босиком, а потом лезет на меня, как грязный козел, вечно воняющий пивом. Меня прямо тошнит!
Писатель, сидевший рядом с ней, при этом одобрительно хрюкнул и положил руку на плечо девушке. Она не скинула ее, а наоборот, приветливо улыбнулась писателю.
– Пустили козла в огород, – сказала толстая Света.
– Не тебя же ему обнимать, – возразила ей интеллигентного вида дама по имени Маша. – Из-за него, собственно, и собрались. Только он пока не сказал ничего умного.
– И не скажет, – сказала Света, – ему не до этого.
– Да, гигиена у них хромает, – вступила в разговор довольно полная брюнетка с красивыми голубыми глазами. – В нашем бассейне все эти англичанки ходят по полу с грязными ногами, а потом, не приняв душ, лезут в бассейн. Я один раз сделала им замечание, другой, а они мне в ответ: мол, иностранцам вообще надо заткнуться, а если не нравится, уезжать.
– Правильно они тебе сказали. В чужой монастырь со своим уставом не ходят, – сказала толстая Света. – Не нравится – уезжайте, кому вы тут нужны-то!
Мама все время крутилась возле стола, и когда она подошла ко мне, я ее спросил:
– Мама, а почему ты такая толстая?
Все разом замолчали и уставились на меня, а толстая тетя Света сказала:
– Разве ты не знаешь, Эдичка, у тебя скоро будет братик или сестренка. У твоей мамы в животике маленький бэйбик.
Я ошарашенно посмотрел на маму.
– Света, ну зачем ты так сразу, я бы ему сама рассказала. Вечно ты влезешь.
Тетка обиженно поджала губы. Но, видно, не в ее привычке было молчать.
– Ну, так и надо было сказать! Бросила ребенка, а теперь возмущается.
В этот момент от дверей послышался громкий голос:
– Дамы, дамы, не надо друг друга убивать.
В дверях появился красивый парень, его ярко-синие глаза сразу осветили комнату теплым светом. Глаза особенно выделялись, составляя контраст с черными как уголь волосами вошедшего. Женщины оживились и принялись кокетничать с ним. Он подошел к каждой, поцеловал, затем крепко пожал руку писателю.
– Вот ведь дамский угодник, – сказала мама толстой Свете.
Наконец парень подошел ко мне.
– Привет, Эдичка. Меня зовут Дейв. Я муж твоей мамы, а значит, твой отчим.
Я посмотрел на него с изумлением, ведь никто мне до сих пор так ничего и не объяснил. Сказали только: мама ушла. А бабушка Варя добавила, что, мол, мама связалась с бугаем. Ну, на бугая Дейв был не похож, он скорее напоминал актера из какого-нибудь старого фильма из тех, что бабушка Варя без конца смотрела по телевизору.
Дейв тут же сел за стол, положил себе на тарелку салат и кусок пирога и стал с удовольствием есть.
– Люблю русскую хавку, твоя мама очень вкусно готовит, и вообще, она хороша во всех отношениях! Приятель, как ты думаешь, мы с тобой поладим? У тебя ведь скоро будет брат или сестра, – подмигнул он маме.
Я посмотрел на маму, она опять покраснела и опустила глаза. Тетки начали хихикать, а вскоре стали собираться домой. Первой поднялась толстая Света. Бряцая связкой ключей, которую не выпускала из рук даже за столом, она грозно выкрикнула:
– Ну, кто со мной, давайте собирайтесь!
– Куда же вы, девочки, еще чаю не попили!
– Нет, надо ехать, – заявили все хором.
Мама стала раздавать всем их салатницы с остатками салатов, в доме царил хаос.
– Надеюсь, что наши машины не украли, – сказала толстая Света. – Ведь это гетто какое-то.
– Ты, как всегда, очень тактична, Света, – сказала одна из интеллигентных дам.
– Что думаю, то и говорю. Это у вас в столицах все миндальничают, а у нас в провинции режут правду-матку в глаза.
– Ну да, мы заметили, – ответила интеллигентная дама.
Компания выкатилась на улицу, мы пошли их провожать. Обитатели соседних домов тоже высыпали на улицу и принялись нас рассматривать.
– Эй, Дейв, ну у тебя и телок, уступил хотя бы одну, а то моя швабра уже такая старая и страшная! – закричал плюгавый мужичонка в грязной майке и трениках, вытянутых на коленках.
Швабра тут же огрела его грязной тряпкой, которая оказалась посудным полотенцем. Мужичонка заржал, продемонстрировав окружающим свой единственный зуб.
Мама покосилась на шутника, а интеллигентного вида дама сказала:
– Это ж просто Лодейное Поле какое-то или Чудово. Настя, вам надо отсюда съезжать!
– Вы же знаете, Маша, что пока это невозможно.
Интеллигентного вида Маша в ответ пожала плечами, она-то у всех своих мужей уже отсудила все, что могла, поэтому имела шикарную квартиру в центре города, ездила на дорогой машине и работала в том же университете, что и папа. На данный период времени она судилась с очередным любовником, надеясь отсудить у него энциклопедию «Британника», купленную якобы ею. Любовник, по совету своего адвоката, уехал жить на свою виллу в Португалию и в Англии появлялся только под покровом темноты.
Писатель сел в машину с мулатками и красоткой Эллой, той самой, что была похожа на фею.
Остальные тоже стали рассаживаться по машинам и отъезжать, а мы вернулись в дом.
Дейв тут же уставился в телевизор смотреть футбол, а мама начала убирать со стола. В это время я услышал шум во дворе и увидел, как к нашему дому направляется толстая тетка в рваных леггинсах, а с ней такая же толстая молодая девица, тоже в леггинсах и тоже таких же рваных.
Мама затравленно посмотрела в окно. Обе дамы ввалились в дом, и в маленькой тесной гостиной стало еще теснее.
– А нас позвать было слабо́? – зычным басом закричала тетка с порога.
– Да, слабо! – запищала толстая девица.
– Да что вы в самом деле, – улыбнулся им Дейв. – Мы как раз шли за вами. Садитесь за стол.
Они не заставили себя долго ждать. Мама поставила на стол две чистые тарелки, и все, что оставалось на столе от русского застолья, улетучилось в пять минут. Они громко чавкали, плевались, шипели, зрелище было жуткое.
Тут они заметили меня.
– Кто ж это такой хорошенький и чистенький, прямо как с картинки? – завопила толстая тетка.
– А, так это Эдичка, – ответил Дейв, – сынок моей бабы.
– А что, у нее есть сынок?! – запищала тонким голосом девица.
– Да, дорогие мама и сеструха, вот мой приемный сын Эдичка, – торжественно объявил Дейв.
«A-а, так это его мама и сестра, – понял я наконец. – Боже, ну и уродины! В кого же Дейв такой уродился?»
Съев и выпив все, что могли, тетки уселись на диван рядом с Дейвом и тоже стали смотреть футбол. При этом они прихлебывали чай из больших кружек и громко орали, комментируя происходящее на футбольном поле. Я ушел к маме на кухню. Она сидела на табуретке между раковиной и холодильником и плакала. Я подошел к ней. Она прижала меня к себе и заплакала еще громче.
– Мама, почему ты уехала? Тебе было с нами плохо? Но ведь у нас места намного больше, и готовит миссис Смит очень вкусно, – стал говорить я.
Мама ничего не ответила, она продолжала плакать. На кухню вошел Дейв. Он обнял маму, она перестала плакать и прижалась к нему, как маленькая.
– А что это у нас глаза на мокром месте? Всё гормоны. Ну, не плачь, не плачь, мы скоро отсюда съедем.
Через час меня уложили спать в маленькой комнатке, размерами не уступающей Борькиной будке. Несмотря на все волнения этого дня, заснул я быстро. Я был на верху блаженства: мама опять со мной, она снова поцеловала меня перед сном.
Утром, после завтрака, мы с мамой пошли на ее работу. Мама работала в жилотделе района, в котором теперь жила. По пути я спросил у нее, почему в нашем районе нет такого жилотдела.
– Понимаешь, Эдичка, вы с папой живете в частном доме и несете полную ответственность за его содержание и состояние, вы должны оплачивать все счета. А жилотделы существуют только в тех районах, где дома принадлежат государству, и государство несет ответственность за поддержание в порядке своего жилого фонда. Люди в этих домах должны платить квартплату, но часто даже эти расходы берет на себя государство, потому что многие жильцы не работают и у них нет денег. Государство может их выгнать из своего жилого фонда в любой момент – например, за антиобщественное поведение.
В это время мы прошли мимо двух пожилых женщин, почтительно поздоровавшихся с мамой. Я внимательно слушал маму, но из ее слов не понял и половину, хотя слушать было все равно интересно. Я смотрел на дома, в которых люди жили бесплатно. Они выглядели неплохо – двухэтажные, из красного кирпича, с белыми окнами. В палисадниках, правда, в основном лежал мусор, но кое-где росли и цветы, а в одном даже стоял Дед Мороз.
– Мама, а почему здесь Дед Мороз? – спросил я.
Мама вынула маленькую записную книжку и записала в нее номер этого дома и соседнего, перед которым стояло пять ломаных машин.
– Это, Эдичка, безобразие. Люди должны подчиняться правилам, ведь это не их дома. А Дед Мороз стоит перед домом одного психа, он справляет Рождество круглый год, у него и елка дома стоит, и каждый день он ест индейку.
– Бедный, – сказал я, – это же так невкусно!
Мама рассмеялась, и мы пошли дальше. Вскоре мы уже входили в красивое здание с большими окнами, почему-то на них были решетки, а на заборе, что окружал здание, была натянута колючая проволока. Это и был жилотдел. Перед входом стояла очередь из людей, выглядевших по-разному. Здесь было много молодых женщин, похожих на нашу вчерашнюю собеседницу с коляской, много каких-то грязных опустившихся личностей, но среди них стояла в очереди и очень симпатичная, хорошо одетая женщина.
Мама открыла дверь, и люди стали входить, соблюдая порядок очереди. Некоторые смотрели на маму с опаской. Мама прошла на свое рабочее место, а меня посадила за свободный стол и дала мне карандаши и бумагу. Я, правда, принес с собой «Остров сокровищ», очень интересную книгу, но читать не хотелось, мне и без нее было интересно следить за тем, что происходит вокруг.
Мама со всеми поздоровалась и чистой тряпкой начала протирать свой рабочий стол и барьер, отделявший ее стол от приемной. Мамины коллеги смотрели на нее и хихикали. На столах у всех царил полнейший кавардак, но никто не собирался ничего убирать. Все сидели за своими столами, пили чай из больших кружек, разговаривали и лениво поглядывали в компьютеры. Многие работали босиком, рваные вьетнамки валялись рядом. Только на одной маме был приличный белый пиджак, остальные вырядились в какие-то изношенные кривобокие кофты. Впрочем, из общей массы выделялась парочка молодых девиц, одетых вполне красиво и модно. Обе они стояли у одного стола, смотрели в экран компьютера и громко хихикали.
Несколько женщин зачем-то подошли к моему столу и стали выражать свое восхищение. Зачем, я не понял.
– Ой, какой же он хорошенький, какой аккуратненький, – говорили вразнобой женщины.
– Вы это обо мне? – спросил я.
– Ой, как хорошо он говорит по-английски, – удивилась одна из них.
Мама закатила к небу глаза:
– Он же англичанин, Су. Почему он должен плохо говорить по-английски?
– Но ты ж ведь русская, – решительно и со знанием дела возразила Су.
– Да, но Эдичка здесь родился и вырос, он даже назван Эдуардом в честь вашего короля Эдуарда Восьмого, который отрекся от престола в тысяча девятьсот тридцать шестом году из-за любви к миссис Симпсон.
– Ой, ну прямо все-то ты знаешь. Мы вот англичане, а об этом даже не слышали.
– Очень печально, – подала вдруг голос интеллигентного вида девица, которая, как объяснила мне позже мама, работала в архиве. – Надо знать свою историю, – заключила она.
– Ну да, ты у нас все знаешь, Виолетта, умней тебя вообще никого нет, – сказала одна из нарядных девиц.
– Лучше объясни, кто такой аудитор?
– А вам зачем, опять ищете женихов на сайте?
Виолетта уже было собралась ответить, как неожиданно все кинулись на свои места и уселись перед компьютерами. В офис вошла очень полная женщина. Она сурово посмотрела на всех, а мама тут же повернулась к посетителям и вызвала первого из очереди. Это была молоденькая девчушка с двумя детьми. Не успела она открыть рот, как толстая Барбара подошла к маме.
– Анна, чей это ребенок? – спросила она.
Анной звали маму все англичане, имя Настя им почему-то было не произнести.
– Это мой сын Эдичка. Мне его не с кем оставить, он у меня гостит только один день.
– Хорошо, но впредь так не делай. Или же бери выходной за свой счет, зачем ребенку сидеть в нашем офисе. А что у нас с техникой безопасности? Ты ведь за нее отвечаешь. Почему люди сидят с босыми ногами на рабочих местах?
Мама указала толстой Барбаре на огромное объявление, висевшее тут же. Я стал с интересом его читать. На нем были написаны странные вещи.
«Уважаемые сотрудники!
Просьба не бегать по офису босиком, иначе вы можете наступить на что-либо острое и пораниться или наступить на оголенный провод и получить электрический удар.
Просьба не пить горячие напитки на рабочих местах, так как можно обвариться и получить ожоги 1-й и 2-й степени. Пить горячие напитки можно только в комнате для отдыха.
Курить можно только на улице, а не в туалете. Бросайте курить!
Просьба также не класть пирожные, пончики и жареные куриные ножки на рабочий стол, это может привести к загрязнению одежды ваших коллег.
Сотрудники, замеченные в этом нарушении, будут оплачивать счета из химчистки».
Тут же на объявлении кто-то нарисовал человека с поднятым средним пальцем. Я не понял почему, а когда потом спросил у мамы, она сказала мне, что это очень грубый жест и тот, кто нарисовал эту картинку, хотел сказать, что он всех имел в виду.
– Ну и что, – сказала Барбара, – надо, чтобы все не только читали, но и соблюдали правила. Я надеюсь, все это слышали? – обратилась она к сотрудникам. – Кто еще раз явится на работу во вьетнамках, будет лишен премии за квартал.
С этими словами Барбара поплыла в свою офисную каморку и захлопнула дверь. Рядом с дверью в ее каморке было окно, и я видел, как она достала из сумки пончик и жадно принялась его есть.
Мама тем временем пыталась разобраться с девицей, которая вот уже четверть часа стояла перед ней, а мама все не могла понять, чего она хочет. Девица бормотала о каких-то бельевых веревках и кастрюлях, чтобы варить картошку.
– Веревки-то тебе зачем? – сказала мама. – Повеситься?
– Почему повеситься? – оторопела девица.
– Потому что, если бы у меня было двое детей в четырнадцать лет, я бы точно повесилась.
Девица покраснела, она уже чуть не плакала.
Все, кто был в офисе, замолчали и внимательно наблюдали за этой сценой.
– Веревки мы не выдаем в любом случае. Для приобретения веревок у тебя есть пособие, или попроси помочь свою мать. Где твоя мама?
Девица ничего не ответила и пошла к выходу, сказав, что будет жаловаться.
Следующим посетителем был толстый мужчина, одетый в одни шорты типа трусов. От него страшно воняло по́том, даже я почувствовал запах, хотя сидел довольно далеко. Мама приложила к носу маленький платочек, который утром поливала духами.
Ни слова не говоря, она указала мужчине на объявление, висевшее на стене. Объявление гласило, что голые до пояса или ниже пояса люди не обслуживаются. Мужчина оторопело взглянул на маму.
– Дорогая моя, – сказал мужчина, и к запаху пота добавился запах гнилых зубов, – я и читать-то не умею. Чего ты мне тычешь в эту бумажку?
– Голых посетителей я не обслуживаю, – сказала мама. – Пойдите домой и оденьтесь. Хорошо при этом еще и почистить зубы.
– Мне бы дверь только покрасить, – сказал мужчина.
– Вот и красьте, – ответила мама.
– Так ведь дом-то не мой, – не сдавался посетитель.
– Вы в нем живете и несете ответственность за косметический ремонт.
Мужчина побрел к выходу, страшно ругаясь и обещая, что он эту суку итальянскую еще достанет и все стекла ей повыбьет. Выходя, он чуть не сбил с ног элегантно одетого мужчину, как раз входившего в офис.
Мужчина бодро подошел к маминому барьеру, игнорируя очередь, и очень вежливо спросил, нельзя ли сказать Барбаре, что он здесь.
– А вы, собственно, кто? – спросила мама довольно сурово, хотя и смотрела на него с одобрением. Она очень любила хорошо одетых мужчин в дорогих костюмах.
– Я Джон Перри, – сказал мужчина и посмотрел на нее внимательно и с интересом.
– У вас назначено? – спросила мама.
– Да, конечно, – вежливо ответил мужчина.
Я заметил, что в офисе все притихли, только две нарядные девицы хихикали. Мама сняла трубку и сказала Барбаре, что к ней посетитель. Дверь каморки Барбары тут же распахнулась, и Барбара – сама любезность – прямо вылетела навстречу господину Перри.
– Джон, проходите, пожалуйста! Меня ни с кем не соединять, – бросила она маме на ходу.
Из ее кабинета донесся запах только что сваренного кофе.
– Ты знаешь, кто это был? – подлетели к маме девицы. – Это же директор всех жилотделов нашего города!
– Ну и что? – ответила мама. – Хоть принц Уэльский. Представляться все равно надо.
Через полчаса Джон вышел от Барбары и подошел к маминому столу. Все в офисе замерли, ожидая разноса. Мама в этот момент как раз встала из-за стола и собралась идти разбираться в отдел ремонта, почему водопроводчики опять не явились в нужное время к мистеру Брауну, который стоял тут же с сеткой, полной грязной посуды, и требовал, чтобы ему ее вымыли, потому что воды у него в доме нет уже третий день.
– Мистер Браун, – говорила мама, – не надо здесь хулиганить и трясти посудой. Сейчас я узнаю, когда они будут. Наберитесь терпения!
В ответ низкорослый и хлипкий мистер Браун разразился такой тирадой, что из всей его длинной речи я вообще ничего не понял.
– А кто дал вам право оскорблять наших сотрудников, тем более женщин? – вдруг вмешался Джон Перри. – Я сейчас вызову полицию, и там вам объяснят, на каком языке надо разговаривать с сотрудниками госучреждений.
Мужик буквально оторопел от подобной наглости, свои права он знал хорошо. Он стал орать еще громче, и Джон Перри набрал номер полиции. Полицейские приехали быстро и выпроводили мужчину с посудой из заведения.
Джон Перри повернулся к маме и сказал, глядя на нее очень нежно:
– Я извиняюсь за наших сограждан. Как вам здесь работается? Вы явно украшаете этот офис своим присутствием.
Мама улыбнулась ему в ответ и ответила по-французски:
– На войне как на войне.
– О, вы знаете французский?
– Да, и еще немецкий, – скромно добавила мама.
Нарядные девицы у них за спиной строили рожи, изображая маму.
– Так что же вы делаете здесь, среди грязных сковородок?
Мама ничего не ответила, лишь опустила свои прекрасные голубые глаза.
– Ну, мы еще вернемся к этому разговору. Вам место, конечно, в главном офисе. – Потом он вдруг увидел объявление и стал его читать. – Да и с чувством юмора у вас все в порядке.
Тут из каморки выплыла Барбара.
– Ну что, ты отчитал нашу Анну, Джон?
– Зачем же ее отчитывать? Она же просто находка для нашего главного офиса. Как-то у тебя слабо с подбором кадров, Барбара. Надо сообщать, когда у тебя появляются такие ценные и грамотные сотрудники, а не держать их в приемной.
Этот день был решающим в маминой карьере. Она потом мне сказала, что это я принес ей счастье.
– Мы как раз создаем Бюро переводов в головном офисе. Пожалуйста, Анна, приходите завтра на собеседование, – сказал Джон Перри.
– Приду с радостью, – согласилась мама.
Джон вышел из офиса, и все восторженно зашумели, лишь одна Барбара покрылась красными пятнами. Она ушла в свою каморку и хлопнула дверью. Мама продолжала принимать посетителей и решать их проблемы. Так незаметно рабочий день подошел к концу. Потом мы пошли домой. Дейв еще не пришел. Мама принялась убирать, готовить, в общем, заниматься хозяйством, и все, как обычно, спорилось у нее в руках. Это снова была моя прежняя, моя любимая мама, но теперь она была в чужом доме, и, когда я об этом думал, мне делалось очень плохо.
Наутро приехала бабушка и отвезла маму в головной офис на собеседование, а потом мы с Борькой в обнимку поехали домой. Мне было грустно расставаться с мамой, но я понял, что отныне вся моя жизнь будет состоять из таких расставаний.
Джон Перри остался верен своему слову, и вскоре мама перешла работать в Бюро переводов, и они с Дейвом получили квартиру в центре, хорошую и современную. Я часто стал бывать у мамы, но это было давно, три года назад. Теперь у мамы двое детей – Алешка и Антошка, мои брат и сестра. Антошка – это Антонина, а Алешка – Алекс, но дома они всегда – Антошка и Алешка.
Я теперь не часто переживаю о том, что мамы нет дома, и уже не ревную ее к Антошке, а к Алешке у меня вообще никогда не было ревности. С Дейвом у нас приятельские отношения, он учит меня всяким спортивным играм.
– Не можешь же ты быть таким хлюпиком и размазней, как твой отец, – любит повторять Дейв.
Мама тогда начинает злиться и кричит, чтобы он не смел плохо говорить о моем отце. В общем, я свыкся со сложившейся ситуацией, но прежде чем продолжить рассказ, хочу заявить следующее: «Мамы! Не бросайте своих детей, вы им так нужны! Без вас им плохо и неуютно! А мне и того хуже, ведь папа решил жениться на Алых Ногтях».
