Чувствительный Глыбович
I
— Миленький мой, — сказала госпожа Принцева. — Вот уже почти месяц, как мы с тобой признались, что любим друг друга. По-моему, мы должны быть счастливы (я, конечно, и счастлива…), но ты — ты меня беспокоишь! Что с тобой? Ты задумчив, молчалив, часто, сидя в уголку, что-то шепчешь, на вопросы отвечаешь невпопад… Милый! Может быть, ты разлюбил меня?
Может быть, я тебе за один месяц надоела? Или другую встретил? Конечно, если ты меня разлюбил — против этого ничего не поделаешь… сердцу не прикажешь. И я требую только одного — откровенности. Встретил другую — что ж делать… Нужно сказать… Только имей в виду — если это правда, я этого так не оставлю. Слава Богу, серную кислоту еще можно достать, когда хочешь…
Действительно, у Глыбовича было задумчивое, рассеянное лицо и глаза смотрели грустно-грустно не на Принцеву, а куда-то в угол.
Он вздохнул.
— Конечно, то, что ты говоришь о другой женщине, — неправда. Я люблю только тебя, и, может быть, это-то меня и угнетает.
— Угнетает? Почему?
— Скажи, тебе никогда не приходила в голову мысль о твоих детях?
— При чем тут дети?
— Дети — это ангелы на земле. Дети — цветочки алые на сожженной солнцем ниве. У тебя есть два таких прекрасных цветочка…
— Ну и что же?
Чувствительный Глыбович закрыл руками глаза и прошептал:
— Я их люблю, как своих родных детей… Меня пугает их будущее…
— О Боже мой!.. Почему?
— Тебе никогда не приходило в голову — что будет, если твой муж узнает о наших отношениях?
— Что будет? Скандал будет.
— О, — сказал Глыбович со стоном. — Я боюсь другого… Убийства!
— Ты думаешь, он тебя убьет?
— Как ты меня мало знаешь… Стал бы я о себе думать! Не меня… Я боюсь, что безумная карающая рука опустится на тебя!
Госпожа Принцева прижалась к Глыбовичу и спросила то, что, наверное, уже несколько тысяч лет спрашивается в подобных случаях:
— Тебе будет жалко, если я умру?
— О, можешь ли ты спрашивать! Но не забывай, после тебя останутся дети — двое невинных крошек… Что с ними будет? Убийца-отец или пойдет на каторгу, или, в лучшем случае, оправданный, начнет пить, чтобы алкоголем заглушить муки совести и раскаяния… Пьяный, опустившийся, будет приходить он в холодную, нетопленную комнату и будет он колотить и терзать безвинных детей своих. «Папочка, — будут спрашивать они, складывая на груди исхудалые ручонки. — За что ты нас бьешь?» — «Молчите, проклятое отродье», — заревет отец.
Припав к плечу рассказчика, госпожа Принцева тихо плакала.
— А потом он умрет в белой горячке около трепещущих испуганных детей. С ужасом будут взирать они на его искаженное злобой и безумием лицо… Кстати, у него есть что-нибудь в банке?
— Что?
— Я спрашиваю, у него есть что-нибудь? В процентных бумагах или на текущем счету?
— Что ты! Откуда?.. Мы все проживаем. А почему ты это вдруг спросил?
— Потому что дети в таком случае останутся выброшенными на улицу. Что их ждет? Карманный воришка и падшая женщина.
— О, не говори так! — вскричала госпожа Принцева, хватаясь за голову…
— Вот видишь, — сказал Глыбович, торжественно простирая руку. — Вот что гнетет меня и мучает меня! Имеем ли мы право строить все счастье на трупиках малых сих?
— Что же делать? Боже, что же делать? — ломая руки, вскричала госпожа Принцева. — Где же выход? Слушай… А почему ты думаешь, что он непременно меня убьет?
— Он? Конечно убьет. О, милая моя… Плохо же ты знаешь мужчин, которые любят… Никакие законы и никакие дети их не остановят…
— Значит — что же? Из твоих слов ясно, что мы должны расстаться?
— Боже сохрани! Но я хочу быть уверенным за судьбу твоих детей. Пусть они его дети — все равно, я привязался к ним за этот месяц и люблю, как собственных.
— Но… им все-таки что-нибудь останется! У меня есть бриллианты…
— О, бриллианты! Отец отнимет их и пропьет… Как их застрахуешь от этого?
— Вот что… у меня есть одна старая тетка. Правда, небогатая…
— Она застрахована на случай смерти?
— Кажется, нет.
— Ну, вот видишь. Чем ты застрахована, что у нее нет других родственников? Ну, скажи… Чем ты застрахована?
— Застрахована… — машинально сказала Принцева. — А что, если мне застраховаться?
— Тебе? Гм… Это, пожалуй, идея. Если, конечно, полис завещать детям. Чтобы не узнал только муж об этом…
Долго еще слышался шепот влюбленных в маленьком будуаре госпожи Принцевой.
II
Однажды, когда госпожа Принцева в изящной позе полулежала на кушетке, а сидевший на низенькой скамеечке чувствительный Глыбович осыпал поцелуями ее руки — вошел муж, господин Принцев.
— Извините, — сухо сказал он. — Я, кажется, помешал?
— Нет, ничего, — возразил Глыбович, сохраняя редкое присутствие духа. — Я как раз благодарил Ольгу Николаевну за одно доброе дело, которое она сделала.
— Да? — сказал муж ледяным тоном. — Вот что, господин Глыбович… Мне нужно серьезно поговорить кое о чем с вами. Не пройдете ли вы в мой кабинет?
— О, сделайте одолжение!
Мужчины ушли.
С искаженным ужасом лицом вскочила с кушетки госпожа Принцева и прислушалась. Резкий разговор, ка- кой-то удар, потом выстрел, сдавленный крик и глухое падение тела — чудились ей. Но, нет! В кабинете все было сравнительно тихо.
— Объясняются, — подумала госпожа Принцева и, держась рукой за бешено бьющееся сердце, вышла в столовую к вечернему чаю.
Дверь из столовой вела в кабинет. Оттуда доносился разговор, но слов не было слышно. Долетал только резкий протестующий голос господина Принцева и отрывочные слова Глыбовича: «Вы не правы! Это несправедливо! Если вы о ней не хотите думать, то подумайте хоть о детях!»
— Странно! — подумала госпожа Принцева. — Он о моих детях думает больше, чем обо мне. Вот-то размазня!
Снова прислушалась…
— «Конечно, кто первый умрет, это еще вопрос!»
— «А я вам говорю…»
— «Вы должны допустить, что она женщина молодая!»
— «А мне-то какое дело!»
— «И что семейное счастье вещь очень непрочная»…
Дальше ничего нельзя было разобрать…
Зажгли лампу. Пришли дети — пятилетний Игорь и семилетняя Катя, — предводительствуемые гувернанткой.
Пили чай. Дети уже напились, поблагодарили мать и сели рассматривать картинки. Покончили и с этим делом и уже отправились спать, а господин Принцев все спорил с Глыбовичем о чем-то, то повышая, то понижая голос.
С одной стороны, госпоже Принцевой было приятно, что дело кончилось без шума, выстрелов и убийств, а с другой — тяжелое чувство какой-то неудовлетворенности и обманутого ожидания язвило сердце неверной жены.
Только-то? О, другие мужчины, вступившие в борьбу друг с другом за обладание ею, не поступали бы так, будто бы они, обсуждают какое-то коммерческое предприятие. Или она не такой уж предмет раздора и спора, чтобы из-за нее стрелялись или вступали в единоборство?!
И кончилось тем, что госпожа Принцева с самым жадным любопытством стала прислушиваться — не раздастся ли наконец: «выстрел, подавленный крик и глухой стук падения тела»…
Тогда, может быть, ей бы сделалось легче.
Выстрелов не было.
Вместо этого в десятом часу вечера дверь из кабинета наконец распахнулась и вылетел красный, вспотевший Принцев. Он шатался от усталости и смотрел на все потускневшими глазами.
Глыбович, наоборот, был свеж, как всегда; он вышел корректный, застегнутый на все пуговицы, от чаю отказался, поцеловал хозяйке дома руку, простился с хозяином и, шепнув что-то на ходу гувернантке, исчез.
— Что это у вас за разговоры с Глыбовичем были? — с наружным спокойствием спросила госпожа Принцева, наливая мужу чаю.
— Негодяй он, твой Глыбович, — сурово сказал муж.
Жена вспыхнула.
— Во-первых, что это за «твой», а во-вторых, я прошу с моими знакомыми быть вежливее!
— Знакомый! Хороший знакомый!..
— Я с вами не совсем согласна, — сказала гувернантка, неожиданно вступая в разговор. Господин Глыбович очень милый человек…
— Да-с? Почему же это вы им так очарованы, позвольте осведомиться?
— Он с такой любовью отнесся к моей матушке, которой даже и не знает… Так сочувствовал. Посоветовал мне даже застраховаться, чтобы она не осталась без куска хлеба в случае, если я…
Господин Принцев поднял голову.
— Как?! Он и вас застраховал?!
— Как это так — «и вас»?
— Потому, что он меня тоже сейчас застраховал. Целый час я от него отбивался, но разве от этого чувствительного репейника отделаешься? О детях, о жене такое развел мне, что я чуть не заплакал. Что поделаешь — застраховался. Вообще, знаете, эти агенты по страхованию жизни — такой ужас!
