В комнате стало тихо. Я глубоко вдохнула, но шагнуть со стула не смогла. И тогда я попробовала представить, что бы папа сделал на моем месте, и поняла: он попробовал бы подумать какую-нибудь хорошую мысль. Вот и я подумала. Я подумала, как хорошо, что Бога рядом больше нет, как оно и было вначале. Только все было совсем не так, как вначале, потому что теперь я знала: все, что я сделала, пошло не так.

Попробовала еще раз. Я подумала, как вот через несколько минут случится Армагеддон, и все плохое уйдет навеки, и мир станет таким, каким всегда и должен был быть. Вот только потом я вспомнила, скольких людей Бог уничтожит, так что думать эту мысль тоже стало невозможно.

Потом я посмотрела вниз и увидела одного из человечков, которых сделала в самом начале. Рука у него отвалилась от туловища, а вот лицо было таким, как прежде. И тут мне пришла в голову самая лучшая мысль во всей моей жизни. Я подумала о том, как папа попадет в Красу Земель и снова увидит мою маму.

Папа увидит, что мама стоит неподалеку. И что-то заставит его сделать к ней шаг. А потом она обернется, и он не сможет поверить своим глазам. Только поверить придется, потому что ведь это будет правда. Они пойдут дальше рядом, оставляя след в траве, иногда папа будет держать маму за руку, а иногда — обнимать за плечи. И все улицы и реки, все места и названия в мире, все люди, которые жили, живут и будут жить, перестанут в этот момент для них что-либо значить.

И я-то знала, что это возможно, знала, что они опять будут вместе, если только я сделаю один-единственный шаг. И все же я не могла. И тогда я поняла: дело не в том, что папа меня не любит, а в том, что это я недостаточно его люблю. И только я об этом подумала, как мир раскололся.

Я развязала галстук, упала со стула и заплакала, хотя это не было похоже на плач, скорее на рвоту, меня просто выворачивало наизнанку.

Не знаю, сколько я проплакала, а потом кто-то сказал:

— Джудит.

Рядом стоял папа. Лицо его было белым. А потом он оказался рядом со мной на полу, неловко притянул меня к себе, прижал крепко-крепко и всё повторял:

— Прости меня…

И это было очень странно, будто снилось во сне.

Не знаю, сколько мы так просидели, но мы были нигде и времени тоже не было. Мы взлетели куда-то высоко, мы горели в огне, я и не подозревала, что кто-то может со мной сделать такое, и, наверное, и я делала с ним то же самое.

А потом случилась одна вещь. В прихожей начали бить часы, и я перестала дышать и посмотрела на папу. Потом встала на ноги, и грудь моя поднималась и опускалась.

Папа сказал:

— Что такое? — Он сказал: — Джудит! Да что с тобой?..

Я слушала бой часов, и с каждым ударом часть меня отлетала в никуда, и с каждым новым ударом появлялся новый кусочек меня и вставал на место прежнего.

А потом бой смолк, и я посмотрела на папу. Я сказала:

— Мы все еще здесь.

Папа моргнул.

— А куда мы должны были деваться?

— Не знаю.

— Джудит, ты о чем?

Я снова заплакала. И сказала:

— Мы ведь живы, правда? — Я вцепилась ему в рукав, в плечо. Руки были страшно холодные.

Он сказал:

— Джудит.

И тоже заплакал.

Я сказала:

— Я пыталась тебя спасти. Я думала, что настал конец света.

А потом некоторое время мы оба молчали. И вот наконец папа рассмеялся, шмыгнул носом и сказал:

— Знаешь, а по-моему, никуда этот свет не делся.

Я покачала головой. Посмотрела на него.

— И что мы теперь будем делать? — сказала я, потому что больше ничего не сумела придумать; я правда не знала, что дальше.

Папа утер глаза. И сказал:

— Ну, например, мы можем позавтракать.

— А потом?

— Ну, не знаю, можем пойти погулять.

— Куда?

Он чуть-чуть подумал.

— На гору. Или еще в Молчаливую Долину. Посмотрим, как встает солнце.

Я утерла глаза. Огляделась.

— А как же Краса Земель?

— А ею мы займемся, когда придем обратно.

Тут на глаза мне попалась открытка от тети Джо, и я ухватила папу за рукав.

— Давай съездим к ней в гости, — сказала я ни с того ни с сего.

Папа посмотрел на меня, потом на открытку. Я не выпускала его рукав. Вцепилась изо всех сил. Папа сказал:

— Давай.

Поднялся на ноги, так, будто бы страшно устал, потом помог и мне встать.

Мы шли к двери, и вдруг я остановилась.

— Что такое? — сказал папа.

— Я, кажется, что-то услышала, — сказала я.

Он посмотрел на меня.

— Что такое?

— Ничего, — ответила я. — Мне, наверное, почудилось.