Седьмое чудо
Я сидела у себя на подоконнике.
— Долго еще, Господи? — спросила я. — Скоро там уже Армагеддон? Поскорее бы уж он случился, чтобы все это кончилось.
«Скоро, — сказал Бог. — Скорее, чем ты думаешь».
— Ты это всегда говоришь, — сказала я. — И вообще, все уже невесть сколько лет это говорят.
«На сей раз действительно скоро, — сказал Бог. — Если бы ты посмотрела на расписание, которое Я вот тут нарисовал, ты бы поняла, что до него уже рукой подать».
— Так он грядет? — спросила я.
«Разумеется», — ответил Бог.
— Он уже я не знаю сколько грядет! — Я подтянула колени к груди. — А я хочу прямо сейчас, сейчас — сегодня! Я вообще больше не хочу просыпаться в этом мире.
«Ну, все-таки придется быть немножко потерпеливее, — сказал Бог. — Однако Я не шучу. Он действительно близко».
Я глубоко вдохнула.
— А как оно все будет, Господи? — сказала я. — Ну, я имею в виду, потом.
«Да распрекрасно, — сказал Бог. — В точности так, как ты себе это представляла».
— Больше не будет ни болезней, ни голода, ни смерти?
«Вот именно», — сказал Бог.
— И ты утрешь каждую слезу с каждого лица?
«Да».
— И мы с папой увидим маму, и все будут жить вечно, и все будет так, как было в самом начале?
«Да».
— И у меня будет собака, и там будут поля и деревья, и настоящий воздушный шар?
«Да, это все тоже», — сказал Бог.
— А моя мама будет меня любить?
«Да уж наверное».
— Скажи, Господи, а ждать еще долго? — спросила я. — Ну подскажи хоть как-нибудь, хоть чуть-чуть!
«День и час неведомы никому», — сказал Бог.
— Кроме Тебя.
«Да… но время-то меняется. Сейчас Я правда не могу дать тебе точного ответа».
— Ну, лично я готова, — сказала я. — Когда бы оно ни случилось. Давно уже пора.
Вечером мы сидели на кухне, читали про падение Иерусалима и ели копчушек с горохом, когда перед домом что-то грохнуло. Папины глаза остановились на середине страницы. Ненадолго задержались на одном месте. А потом снова задвигались.
Через минуту послышался еще один удар, но теперь как будто кто-то въехал в забор на машине. Мы услышали смех — визгливый, пронзительный и отрывистый. Что-то прошло по папиному лицу, он отодвинулся от стола.
— Не ходи туда! — сказала я и тоже вскочила. Не знаю почему, но мне стало страшно.
Но папа пошел. Вышел через заднюю дверь. Через несколько минут я услышала, как скрипнула задняя калитка, крики на улице стали громче, раздался топот бегущих ног.
Некоторое время я сидела на диванчике, потом стала ходить. В прихожую, в переднюю комнату и там по кругу. В промежуточную комнату, потом обратно. Я двинулась вверх по лестнице, через площадку, во все спальни по очереди, потом снова вниз.
Когда часы в прихожей пробили девять, я пошла наверх, легла на папину кровать и стала вдыхать его запах. Подтянула к себе его овечий тулуп. Может, надо все-таки пойти к миссис Пью и сказать, что случилось? Может, позвонить в полицию? Только очень не хотелось двигаться. Я смотрела, как на папином маленьком будильнике сменяются тусклые зеленые цифры, отсчитывая минуты, и думала, как папа смотрит на него каждое утро, когда встает в темноте. Подумала, как он спит вот здесь, положив голову на эту подушку, от которой пахнет его кожей, спит на боку, свернувшись, и что-то начало тянуть в животе и никак не проходило.
Когда часы в прихожей пробили десять, я спустилась вниз и позвонила дяде Стэну.
— Я не знаю, где папа, — сказала я, когда он снял трубку.
— Кто это? — сказал голос дяди Стэна. Он был сонным.
— Дядя Стэн?
— Это ты, Джудит?
— Да, — сказала я и заплакала.
— Что случилось? Где твой папа?
— Он погнался за мальчишками. Сказал мне сидеть дома. Я не знаю, что с ним случилось.
— Когда он ушел?
— Очень давно.
— Ясно, ясно. Так, оставайся на месте, — сказал дядя Стэн. — Никуда не ходи, я приеду через десять минут, договорились? Я сейчас приеду и позвоню в полицию. Ты не переживай, зайчонок, с твоим папой ничего не случится. Подожди еще чуточку, я сейчас. — Я услышала, как он что-то сказал Маргарет. А потом мне: — Договорились?
— Да.
— Вот и хорошо. Положи трубку, малыш. Я еду.
Я положила трубку, и телефон вдруг зазвонил.
— Джудит.
Это был папа.
— Ты где? — спросила я.
— В полицейском участке.
— С тобой ничего не случилось?
— Нет, все в порядке.
Колени подогнулись, и я села на пол.
Папа сказал:
— Джудит, прости меня. Произошел несчастный случай. Мне придется дать показания, потом я вернусь домой.
Папа сказал:
— Джудит? Ты меня слышишь?
— Да, — сказала я.
Вытерла лицо.
— Несчастный случай?
Молчание.
— Нил Льюис попал под машину. Это случилось на склоне холма. — Папин голос звучал как-то странно. — Ничего страшного, он поправится.
Трубка была в руке. Рука лежала на колене. Голос сказал издалека:
— Он повредил спину. Но он поправится. — Голос говорил еще что-то. Внезапно я услышала: — Джудит?
Я подняла трубку к уху:
— Да?
— Слушай, никуда не ходи. Я скоро приеду, ладно?
— Ладно.
— С тобой все в порядке?
— Да.
— Я… ты прости меня. Мне не нужно было выходить.
Я услышала какие-то звуки на заднем плане — громкий мужской голос, хлопок двери. Папа сказал:
— Мне нужно идти. Я скоро буду дома.
Когда папа повесил трубку, я позвонила дяде Стэну, чтобы он не приезжал, но Маргарет сказала:
— Он уже уехал, Джудит. Скоро будет. Говоришь, с твоим папой все хорошо?
— Да.
— Ну, слава тебе господи. За Стэна не переживай. Ты сама-то там как?
Дядя Стэн приехал почти сразу. Я услышала, как он стучит в калитку, и пошла открывать.
Стэн сказал:
— Что это за…
— Забор, — сказала я. — Папа построил его, чтобы мальчишки не лезли.
— Мальчишки?
— Да, они все время стучали нам в дверь. Помните, я вам говорила?
Дядя Стэн покачал головой.
— Дядя Стэн, — сказала я, — папа только что звонил. С ним все в порядке.
Брови дяди Стэна прыгнули вверх.
— В порядке?
— Да.
— Слава тебе господи! А где он?
— В полицейском участке.
— В полицейском участке?
Я кивнула.
— Да, — сказала я. — Вот так.
— Да ерунда, малыш, главное, он цел и невредим.
Глаза у дяди Стэна были стеклянные. Я увидела под курткой пижамные брюки.
Мы пошли на кухню. Волосы у дяди Стэна стояли торчком. Он провел ладонью по лицу и сказал:
— А почему же твой папа в полицейском участке?
Я объяснила, что папа погнался за мальчишками.
— Он сказал, что один из них побежал через дорогу и попал под машину.
— Боже мой! — сказал дядя Стэн. — Один из тех мальчишек, которые вас доставали?
— Да.
Я все думала — вспомнит ли он, как я ему говорила, что собираюсь наказать Нила, но он, похоже, не вспомнил, и хорошо. Он сказал:
— А давно у вас тут этот забор?
Я немного подумала — говорить или нет.
— Почти три недели.
— Три недели?!
Наверное, все-таки не надо было.
— Твой папа ничего об этом не говорил.
Я пожала плечами.
Дядя Стэн оглядел комнату: стол, трюмо, матрас, на котором спал папа, — тот был прислонен к стене. Потом заметил топор над дверью. Лицо его вспыхнуло, он быстро-быстро заморгал, будто пытаясь что-то сообразить.
— А в остальном-то папа ведет себя как обычно? — спросил он.
— У него на работе неприятности. И мальчишки его достают.
Дядя Стэн кивнул.
— То, что они натворили в саду, просто ужасно. Все это твой папа когда-то сажал для твоей мамы. Вишня весной была такая красивая. И окно, и входная дверь…
— Это еще не все, — сказала я. — Они и перед домом устраивали всякие безобразия, и бросали нам всякое в почтовый ящик, и ездили вокруг папы, и обзывались на улице. Писали гадости на заборе. А однажды вечером я вышла на улицу, и… ну ладно, неважно.
Дядя Стэн покачал головой:
— Воистину Сатана испытывает нас на твердость.
— Я думала, только Бог нас испытывает, — сказала я.
Дядя Стэн коротко рассмеялся.
— Но этот забор не может стоять там все время, верно? Твой папа не собирается там его оставлять?
— Папа считает, что это забор как забор. А вот один дяденька из гражданского суда против.
— К вам кто-то приходил?
— Да.
— Ну и ну. — Дядя Стэн пошарил в кармане, вытащил пачку сигарет.
Я как раз собиралась предложить ему чашку чая, когда у дома остановилась машина. Через минуту мы услышали у задней двери голоса. Какой-то мужчина сказал:
— Я понимаю, Макферсон, но гнаться за ними, вот так… А что бы вы сделали, если бы их поймали?
Папин голос сказал:
— Об этом я не успел подумать.
Потом открылась дверь, и вошел папа с двумя полицейскими, мужчиной и женщиной, и сначала он сказал:
— Джудит.
А затем сказал:
— Стэн.
Я вскочила, а потом замерла, потому что на рубашке у папы была кровь, а рукав свитера был завернут.
Дядя Стэн сказал:
— Джон, что тут происходит?
И мне показалось по его голосу, что он сердится, и это было странно, потому что до этого он говорил совсем не сердито.
Папа подошел ко мне и сказал:
— Все в порядке. Я отнес Нила в «скорую помощь». Он поправится.
А дяде Стэну он ничего не сказал.
Я села и стала смотреть на руки.
— Ладно, дальше вы сами разберетесь, — сказал полицейский. Посмотрел с подозрением на дядю Стэна, потом повернулся к папе: — Никуда не уезжайте, Макферсон. Нам может понадобиться в ближайшее время еще раз взять у вас показания.
Женщина сказала:
— Кстати, этот забор не соответствует никаким нормам безопасности.
Папа проводил полицейских. Вернувшись в кухню, он бросил свитер в стиральную машину. Дядя Стэн сказал:
— Джон, нам нужно поговорить.
Папа сказал:
— Я понимаю, как все это выглядит, но я тебя уверяю, на самом деле все совсем не так.
Дядя Стэн сказал:
— Да что не так? Ты вот это-то видел? — Он указал в сторону палисадника. — И это, — он указал на топор, — и до чего ты довел ребенка, и как, прости господи, этот парень попал под машину? Что происходит, Джон? И почему мы ничего об этом не знаем?
Папа сказал:
— Спасибо, Стэн, что пришел, но сегодня я больше не в состоянии ни о чем говорить. Нам придется отложить разговор на потом.
Они посмотрели друг на друга. Потом дядя Стэн вдруг втянул воздух, положил руку мне на макушку и сказал:
— Ну ладно. Спокойной ночи, зайчонок. Теперь все будет хорошо.
Он взял ключи от машины и пошел вслед за папой к двери. Я слышала — перед тем как выйти, он сказал снова:
— Нам нужно поговорить.
А папа ответил:
— Не сейчас.
Потом я услышала, как захлопнулась калитка, а потом входная дверь, и папа вернулся в кухню.
Глаза у него были очень яркими и очень темными. Он пододвинул стул, сел передо мной, положил руки на колени. И сказал:
— Я вижу, ты очень перепугалась. Прости меня. Я гнался за Нилом Льюисом и другими мальчишками, Нил побежал через дорогу. Я ему ничего не делал. В полиции это знают. Нил в больнице. Его обязательно вылечат.
Но я так и не посмотрела на него, тогда он громко вдохнул и сказал:
— Прости меня, Джудит. Прости, пожалуйста. Я не должен был выходить. Но сделанного не воротишь. — Он поднял руки, потом уронил обратно на колени. Потом встал. — Ладно, пора спать.
Он приготовил мне грелку, как тогда, когда я была маленькой, и сказал:
— Идем.
Мы вместе поднялись наверх, он положил грелку мне в постель, я легла. Он сел на край кровати. Я посмотрела в окно и порадовалась, что темно и папа не видит моих глаз.
За оконным переплетом сияли миллионы звезд, свет лился из них, будто они были дырочками в куске материи, за которой скрывалось что-то удивительное. Я хотела заговорить, но сразу не смогла, потому что в горле все сжалось. Я ждала. Уже решила — не смогу, но тут горло отпустило, и я сказала:
— А с тобой все будет в порядке?
— Да, — сказал папа; он тоже заговорил не сразу. Я сообразила, что он не сказал: «Да, все с нами будет хорошо», не сказал: «Это дурацкий вопрос».
Потом мы целую минуту ничего не говорили, горло мое сжималось все сильнее, даже челюсть заболела.
— Тебя посадят в тюрьму? — спросила я.
— Нет.
Я сказала:
— Я за тебя так испугалась.
И голос был почти не голос, а шепот.
Папа посмотрел вниз. Он сказал:
— Прости меня, Джудит. Зря я к ним вышел.
Я сказала:
— А что теперь будет?
И голос был не голос, а выдох.
— Ничего. Больше ничего не будет. Произошла неприятная история, но теперь все кончено.
Он еще немного посидел со мной, а потом сказал:
— Мне завтра рано вставать на работу. Ты тут как, не напугаешься?
Я качнула головой, потому что говорить не могла.
На миг мне показалось, что он меня сейчас поцелует, но он просто натянул мне одеяло до самого подбородка и пожелал спокойной ночи.
