— Что с тобой случилось? — сказала миссис Пирс.

Я сидела на скамейке под вешалкой в раздевалке.

— Не знаю. В голове стало жарко.

— С тобой это бывало раньше?

Я никогда не видела у нее такого серьезного лица. Она сказала:

— Я должна об этом поговорить. С твоим отцом. Пожалуйста, попроси его зайти ко мне при первой возможности. Сейчас мне нужно вернуться в класс. Ты хочешь домой?

Я кивнула.

— Хорошо, — сказала миссис Пирс. — Я попрошу кого-нибудь тебя проводить.

— Не надо, — сказала я. — Я сама дойду. Тут недалеко.

— Нет, — сказала миссис Пирс. — Подожди, я пришлю Анну, и она тебя проводит.

Когда она ушла, я встала и вышла из школы.

Не помню, как я шла домой, но как-то, видимо, шла. Не помню, какая была погода — дождь, вьюга, шторм, — но что-то такое, видимо, было. Не помню, как я перешла дорогу без Сью, но как-то, наверное, перешла. Не помню, как я свернула на нашу улицу, как вошла в калитку, как открыла дверь, как поднялась наверх и села рядом с Красой Земель, но я, по всей видимости, сделала все эти вещи, потому что потом я уже помню — я смотрю на фигурку, похожую на Нила Льюиса, встаю, наступаю на нее ногой. Помню ощущение — фигурка у меня под ногой, помню рев в голове, помню, что я произносила слова, которых раньше никогда не слышала, вроде: «Я тебе всю юшку из жил выпущу», хотя я не знала, что такое «юшка» и бывает она в жилах или нет. Я не знала, я это говорю или нет, потому что я не чувствовала ни своего рта, ни своего голоса, а увидев свое отражение в море, я не узнала собственного лица. А потом рев стал стихать, и после этого я совсем ничего не помню.

Когда я открыла глаза, в голове было так, будто я ею ударилась, а язык плохо помещался во рту. Свет от уличного фонаря падал на поля и холмы и города Красы Земель. Какой-то голос говорил: «Что ты наделала?»

Потом он сказал: «На сей раз ты, похоже, действительно что-то наделала».

— Не наделала, — ответила я.

«Смотри», — сказал голос.

Я подняла с пола фигурку Нила и посмотрела на нее. Голова висела на сторону, одна нога была длиннее другой, одна рука отвалилась. Лицо распалось на кусочки.

Я приставила руку к телу, но она не держалась. Я прикрепила голову на место, но она свесилась снова. С лицом вообще ничего было не сделать. Я прислонилась к стене и закрыла глаза.

— Это ничего не значит, — сказала я.

«Что, и пожар тоже ничего не значил?»

— Я его сделаю заново.

«Что Я тебе говорил про то, что сделанного не воротишь?»

— Мне плевать! — ответила я. — Все равно сделаю. Я все поправлю.

Я достала проволоку, шерсть, пластилин. Отмерила проволоки, переделала голову, но руки у меня тряслись. Переделала руки и ноги, переодела человечка, сделала ему новые волосы, заново нарисовала лицо, только глаза стали меньше, а нос прямее, а щеки круглее, чем следовало. Корректурной ленты, чтобы сделать полоску на брюках, у меня не осталось, а еще новая фигурка вышла на сантиметр меньше.

Я оттолкнула ее в сторону.

— Это ничего не значит, — сказала я.

Но я знала: это значит больше, чем все остальные мои поступки.