А произошло вот что. Перечислю факты.

Однажды вечером, месяца два назад, трое молодых людей возвращались домой с вечеринки. С вечеринки, устроенной в столовой средней школы, где учились двое из них. Эти двое были сводными братьями — один из них был приемным сыном.

Третий учился в другой школе. Он приходился им двоюродным братом.

Несмотря на то что кузен практически не брал в рот спиртного, в тот вечер он опрокинул несколько банок пива. Вместе с двумя другими. Братья танцевали с девушками. С разными девушками, поскольку постоянных подружек у них на тот момент не было. У приемного имелась пассия, и большую часть вечера он целовался с ней, уединившись в темном углу.

Когда трое юношей покинули вечеринку (в час им велели быть дома), подружка осталась в школе ждать своего отца, который обещал за ней заехать.

Уже давно перевалило за полночь, но юноши знали, что еще укладываются в рамки дозволенного. Было обговорено заранее, что кузен останется ночевать у братьев, поскольку его собственные родители укатили на пару дней в Париж.

По дороге домой им приспичило пропустить еще по стаканчику пива в кафе. Так как наличности было в обрез, они отправились на поиски банкомата, который и обнаружили на полпути между школой и домом. Банкомат находился в закутке, за стеклянной дверью.

Один из сводных братьев, родной сын своих родителей — назовем его «биологическим братом», — идет снимать деньги. Кузен и приемыш остаются ждать на улице. Не проходит и минуты, как «биологический брат» возвращается.

— Уже? — удивляются двое.

— Да нет, — говорит брат, — блин, я чуть не обделался от страха.

— Почему? — спрашивают двое.

— Там кто-то лежит. Спит, в спальном мешке, блин, я чуть не наступил ему на голову.

Как в точности развивались дальнейшие события и тем более кто явился их зачинщиком, доподлинно неизвестно. Все трое в один голос утверждали лишь то, что в закутке с банкоматом нестерпимо воняло. Блевотиной, по́том и еще чем-то, что все трое приняли за трупный запах.

Это важно: дурно пахнущий вызывает гораздо меньше симпатии, зловоние порой ослепляет; и, хотя пахнуть человеку свойственно, это умаляет его достоинство. Что, безусловно, не служит оправданием случившегося, но и замалчивать сей факт тоже не следует.

Итак, трое юношей хотят снять деньги, немного, на заключительный пивной раунд в кафе. Но стоять в этой вони невыносимо, здесь и десяти секунд не выдержать — тут же начинает тошнить, как будто по полу разлили помои.

Но там лежит человек: он дышит и даже похрапывает во сне.

— Пошли поищем другой банкомат, — предлагает приемный.

— Черта с два, — говорят двое других. — Что за хрень: невозможно снять деньги только потому, что кто-то здесь отсыпается с бодуна и воняет.

— Да ладно вам, — пробует убедить их приемыш, — пошли отсюда.

Нет, двое других не столь слабохарактерны, они не обязаны рыскать по всему району в поисках другого автомата, они будут снимать деньги здесь. В закуток входит кузен и начинает тормошить спящего:

— Эй, просыпайтесь! Подъем!

— Я пошел, — говорит приемыш, — не нравится мне все это.

— Не дури, — говорят ему двое других, — одна минута, потом дерябнем пивка.

Приемыш повторяет, что ему все это противно, к тому же он устал и пива ему расхотелось. Садится на велосипед и уезжает.

Сводный брат пытается его удержать.

— Подожди! — кричит он ему вслед.

Но тот в ответ лишь отмахивается и исчезает за углом.

— Оставь его, — говорит кузен. — Он зануда. Чистоплюй. Слабак.

Они заходят в закуток вдвоем. «Биологический брат» дергает за край спального мешка.

— Эй, просыпайтесь! Блин, — говорит он, — какая же вонь!

Его кузен пинает спальный мешок. Это не трупный запах, скорее и впрямь запах из мусорных пакетов, полных пищевых отходов — обглоданных куриных костей и плесневелых кофейных фильтров.

— Вставайте!

Их обуревает упрямое желание: снять деньги именно здесь — и точка. Разумеется, они уже немного выпили на школьной вечеринке. Их упертость сродни упрямству захмелевшего автомобилиста, уверяющего, что он прекрасно справится с управлением, или с настырностью гостя у тебя на дне рождения, вымаливающего «последний стаканчик», чтобы потом в седьмой раз рассказать тот же анекдот.

— Поднимайтесь, здесь же банкомат.

Они еще вежливы, несмотря на вонь, от которой слезятся глаза, они обращаются к спящему на «вы». Незнакомец, скрытый спальным мешком, несомненно, старше их. А значит, надо обращаться «господин» — хоть он и бомж, по всей вероятности, но все-таки господин.

Из спального мешка впервые раздаются звуки под стать ситуации: кряхтение, вздохи, неразборчивое бормотание. Как будто разбудили ребенка, которому ужас как неохота идти в школу. Звуки сменяются движением: кто-то потягивается и пытается выпростать из спального мешка голову или какую-нибудь другую часть тела.

Молодые люди еще не придумали, как поступить, они слишком поздно соображают, что вообще-то им совсем не хочется знать, кто прячется в спальном мешке. До сих пор перед ними было лишь препятствие, мешающее снять деньги в банкомате, дурно пахнущее препятствие, которое требуется устранить. А теперь им придется вступить в разговор с кем-то, кого насильно вырвали из сна. Кто знает, что снится бездомным: крыша над головой, горячий обед, жена, дети, дом с подъездной аллеей, ласковая собака, виляя хвостом несущаяся навстречу?

— Убирайтесь, пидоры!

Они вздрагивают. Голос не соответствует ожиданиям. Они представляли себе мужика — заросшего, потного, взлохмаченного, беззубого. Но раздавшийся голос вроде как женский…

В тот же самый момент в спальном мешке снова происходит копошение: одна рука, другая и, наконец, голова. Черные жидкие волосы с проседью, через которые просвечивает череп. Мужчины лысеют иначе. Лицо грязное, небритое, вернее, покрытое некой растительностью, но явно не мужской.

— Убирайтесь! Сволочи!

Голос сиплый. Женщина машет рукой, словно отгоняя мух. Женщина. Двоюродные братья ошарашенно смотрят друг на друга. Вот сейчас бы им и уйти. Позже оба будут вспоминать эту минуту. Тот факт, что в спальном мешке лежит женщина, все меняет.

— Пошли отсюда, — и в самом деле говорит «биологический брат».

— Черт бы вас побрал! Проваливайте! — кричит женщина. — Катитесь отсюда!

— Заткнись, — говорит кузен. — Закрой пасть, я сказал!

Он собирается пнуть спальный мешок, но пространство ограниченно, он с трудом удерживает равновесие и, промахнувшись, попадает носком ботинка женщине под нос. Толстые, опухшие пальцы с черными ногтями хватаются за нос. Кровь.

— Сволочи! — надрывается голос, так громко и хрипло, что заполняет собой все пространство. — Убийцы! Гады!

Брат тянет кузена к выходу:

— Пойдем отсюда.

Они выходят на улицу.

— Грязные ублюдки! — доносится до них из-за стеклянной двери все тот же голос, уже чуть более приглушенный, но все равно разлетающийся по всей улице.

Уже поздно, улица пуста, лишь в трех-четырех окнах еще горит свет…

— Я не хотел… — говорит кузен. — Меня прорвало. Черт, сука!

— Да уж, — говорит брат, — блин, вот разоралась-то!

Из закутка еще сыплются ругательства, благодаря закрытой двери смодулированные в яростное шипение.

Внезапно оба разражаются смехом, истерическим хохотом. Потом им будут вспоминаться собственные разгоряченные, возмущенные лица, шипение за стеклянной дверью и свой гомерический хохот. Они не могут остановиться, они держатся за стену, чтобы не упасть, а потом друг за друга. Они бросаются друг другу на шею, их тела сотрясаются от смеха.

— Сволочи! — Брат имитирует хриплый голос женщины. — Ублюдки!

Кузен брякается на колени, а потом валится на землю:

— Перестань! Пожалуйста! Я сейчас умру!

Возле дерева стоят мешки с мусором и другие предметы, очевидно приготовленные для мусороуборочной машины: офисный стул на колесиках, картонная коробка от домашнего кинотеатра, настольная лампа и кинескоп. Все еще гогоча, они берут стул и шагают с ним к банкомату.

— Грязная шлюха!

Они швыряют стул на спальный мешок, где тем временем снова затаилась женщина. Кузен распахивает дверь, другой идет за лампой и двумя до упора набитыми мусорными пакетами. Из спального мешка снова показывается голова женщины, волосы спутались в сальные колтуны, на лице борода или наросшая грязь. Она пробует столкнуть с себя стул. Первый мусорный пакет летит ей прямо в лицо, голова, отклонившись назад, ударяется о стальную урну, подвешенную на стене. Теперь кузен бросает лампу. Старомодную модель с круглым абажуром и складной ножкой. Абажур попадает ей точно в нос. Странно, что она больше не кричит, что юношам больше не слышно ее сиплого голоса. Она лишь осоловело клюет носом, когда второй мусорный пакет бьет ей по голове.

— Грязная шлюха, катись дрыхнуть в другое место! Найди себе работу!

Их обуревает новый приступ хохота.

— Работу! — кричит брат.

— Работу, работу, работу!

Кузен снова подходит к дереву и мусорным мешкам. Он отпихивает коробку из-под домашнего кинотеатра, за ней валяется канистра. Защитного цвета, такие часто вешают на багажник джипа. Кузен проверяет канистру — пустая. Неудивительно, кто станет выбрасывать полную канистру?

— Нет, нет, что у тебя на уме? — волнуется брат.

— Да ничего, она пустая, а что ты подумал?

Женщина тем временем приходит в себя.

— Хулиганье! У вас совесть есть? — произносит она внезапно нормальным голосом, голосом из далекого прошлого.

— Здесь воняет, — говорит двоюродный брат, — мы сейчас выкурим это амбре.

Он поднимает канистру над головой.

— Ладно, хорошо, можно мне наконец поспать?

Кровь из носа уже не течет. Кузен кидает канистру и (кто знает, может намеренно) промахивается, канистра приземляется на безопасном расстоянии от женщины. Раздается страшный грохот, но в целом ущерб меньше, чем от мусорных мешков и настольной лампы…

Спустя две недели в телепередаче «Внимание: розыск!» будет хорошо видно, как, метнув канистру, двое молодых людей выскакивают на улицу. Их долго нет. На кадрах, запечатленных установленной в закутке камерой видеонаблюдения, женщины в спальном мешке не видно. Камера направлена на дверь, на посетителей; остальное пространство закутка остается за кадром.

В тот вечер, когда Клэр и я впервые увидели по телевизору эти кадры, Мишел был наверху, у себя в комнате. Мы с Клэр сидели на диване в гостиной, с газетой, бутылкой красного вина и остатками ужина. К слову сказать, данное происшествие уже было описано во всех газетах, освещено в выпусках новостей, но отснятые кадры обнародовали впервые. То были шокирующие кадры, нечетко зафиксированные камерой видеонаблюдения. До тех пор все лишь клеймили хулиганов позором. Куда только катится наш мир? Беззащитная женщина… нынешняя молодежь… строгое наказание — да, слышались даже призывы вернуть смертную казнь.

Все эти пересуды шли до передачи «Внимание: розыск!». До нее происшествие было всего лишь сообщением, пусть и жутким, но сообщением, обреченным, как и все подобные, на забвение: со временем острые углы сотрутся, и сама история, не первостепенной важности, бесследно канет в прошлое.

Но кадры с камеры изменили все. Молодые люди — виновники — обрели лица, пусть даже из-за плохого качества отснятого материала не сразу узнаваемые; к тому же оба были в шапочках, натянутых до бровей. Зрителям открылось, однако, нечто другое: они увидели, как юноши кайфовали, как они сгибались пополам от смеха, обстреливая беспомощную женщину мусорными мешками, лампой, стулом и канистрой. Даже несмотря на отсутствие звука, было заметно, как они подбадривают друг друга, когда мешки достигают цели, как они выкрикивают ругательства в адрес бездомной женщины, остающейся за кадром.

Особенно коробил смех. Именно тогда заработала коллективная память: эта гогочущая шпана потребовала в ней своего места. В десятке самых страшных событий нашей коллективной памяти они заняли восьмое место, уступив вьетнамскому полковнику, по решению полевого суда стрелявшему в голову активисту Национального фронта освобождения Южного Вьетнама, но опередив китайца, пытавшегося с помощью полиэтиленовых пакетов задержать танки на площади Тяньаньмэнь.

И еще один немаловажный аспект. Несмотря на скрывающие лица шапочки, было видно, что оба юноши — явно из благополучных семей. Трудно сказать, что именно на это указывало: что-то неуловимое в их одежде, в их облике. Белые мальчики. Не те отморозки, что поджигают машины и устраивают этнические разборки, а приличные мальчишки из состоятельных семей. Мальчишки, которых мы встречаем каждый день. Такие, как наш племянник. Или как наш сын.

Я отчетливо помню мгновение, когда я ясно осознал, что речь идет не просто о представителях юного поколения типа нашего племянника и нашего сына, а непосредственно о нашем сыне (и нашем племяннике). Я обмер. Могу с точностью до секунды указать на том видео момент, когда я отвел взгляд от экрана и искоса посмотрел на Клэр. Поскольку следствие еще продолжается, я не стану раскрывать, что именно заставило меня с ужасом узнать собственного сына, забивающего бездомную женщину мусорными мешками и стульями. Гогочущего. Не буду вдаваться в подробности, ведь теоретически у меня еще есть возможность все отрицать. Вы узнаете в этом молодом человеке Мишела Ломана? На этом этапе следствия я еще могу отрицательно покачать головой. Это сложно подтвердить… Кадры весьма размыты, я не осмелюсь подтвердить под присягой…

Последовали другие кадры видео — смонтированные (моменты, когда ничего не происходило, были вырезаны). Раз за разом двое молодых людей входили в закуток и швыряли вещи.

Самое страшное ожидало нас в финале, о котором заговорила вся Голландия. Сначала летела пустая канистра, затем герои фильма вышли на улицу, вновь вернулись и бросили что-то еще — непонятно что именно: зажигалку? спичку? Видна была лишь вспышка, в одно мгновение засветившая весь кадр, в результате чего изображение побелело и исчезло. Потом оно возобновилось: двое молодчиков что есть мочи удирают с места происшествия.

На последних кадрах видно было немного. Ни дыма ни огня. Взрыв канистры не повлек за собой пожара. Но именно это отсутствие действия на экране и пугало. Поскольку самое важное камера не зафиксировала, его приходилось додумывать самим.

Бездомная погибла. Судя по всему, мгновенно. Как только бензиновые пары из канистры взорвались у самого ее лица. Или спустя несколько минут. Может, попробовала выкарабкаться из спального мешка, а может, и нет. За кадром.

Так вот, я искоса взглянул на Клэр. Если бы она повернула голову и посмотрела на меня, я бы все понял. Значит, она увидела то же, что и я.

И в этот момент Клэр повернула голову и посмотрела на меня.

Я затаил дыхание, или, точнее, я набрал в грудь воздуху, чтобы хоть что-то выдавить из себя. Что-нибудь — я еще не знал, какие слова подобрать, слова, которые изменили бы нашу жизнь.

Клэр взяла бутылку вина и посмотрела на свет: вина оставалось от силы полбокала.

— Допьешь? — спросила она. — Или откроем новую?