29
Днем танцевальный зал на Брум-стрит был не менее красив, чем вечером, но это была совсем другая красота: не сверкающая фантазия, освещенная газовыми лампами, а просторная, залитая золотым светом комната. Высокие окна с частыми переплетами отбрасывали квадратные тени на пол, и в лучах солнца плясали пылинки.
По дороге они не сказали друг другу ни слова, придавленные страхом и беспомощностью. С Джинном Шальман мог делать все, что хотел, а Голема он сам создал и мог сам же уничтожить. Он держал их жизни в своих руках, мог натравить их друг на друга, мог загнать Джинна в кувшин, а Голема обратить в прах. Все, что их ожидало, — рабство или смерть.
Дверь в танцзал была приоткрыта. Обменявшись невеселыми взглядами, они вошли.
Все столы были сдвинуты к стенам, и посредине зала оставалось только пустое пространство паркета. Анна стояла в центре со странным, отсутствующим видом.
— Анна, — позвала ее женщина.
Ответа не последовало. Она сделала несколько шагов, огляделась. Джинн настороженно держался рядом.
— Я здесь, — крикнула женщина.
Словно сгусток тени отделился от дальнего угла и превратился в худого старика.
— Здравствуй, мой дорогой Голем, — сказал он. — Рад видеть тебя. И тебя тоже, — повернулся он к Джинну. — Ты ведь явился по собственной воле. А кувшин с тобой?
Джинн едва подавил испуганный крик, когда его ноги сами по себе шагнули к старику, а руки протянули кувшин. Он нагнулся, поставил тот на пол и снова отошел назад. Женщина с ужасом смотрела на него.
— Прекратите, — сказала она. — Мы ведь пришли, мы сделали то, что вы хотели. Отпустите теперь Анну.
— Голем, ты меня удивляешь, — насмешливо откликнулся старик. — Я думал, ты ей позавидуешь. Посмотри на нее — всего несколько дней до родовых мук, а она ничего не боится, ни о чем не беспокоится. Можно ли устроиться лучше? — Он пристально смотрел на нее через пустое пространство зала. — Я создал тебя очень быстро, но ты наверняка не забыла, как это было. Расскажи мне! — потребовал он. — Помнишь?
— Да.
— И что ты тогда чувствовала?
Лгать было бесполезно, он и без нее знал ответ.
— Я была счастлива.
— А у Анны ты хочешь украсть это счастье и дать ей взамен боль. — Тут напыщенная поза, по-видимому, надоела ему, и он заговорил спокойнее: — Я, собственно, понимаю почему. Меня просто удивляет, что ты чувствуешь то же. — Он вздохнул. — Я недооценивал тебя, Голем. Я создал тебя собственными руками, но ты остаешься для меня загадкой.
Она молча и напряженно ждала. Рядом с ней Джинн стоял так неподвижно, будто Шальман заморозил его.
— А ты… — обратился старик к нему. — Посмотри на себя. Даже если я произнесу заклинание и освобожу тебя, ты все равно никуда не денешься и останешься с ней. Должен сказать, раньше ты не так заботился о своих женщинах. Интересно, в этой перемене виноват ибн Малик, заставивший тебя сделать то, что ты сделал? Или заслуга принадлежит Голему?
— Прекрати болтать, — холодно сказал Джинн. — Делай то, что собирался.
— Тебе так не терпится обратно в кувшин? — Шальман покачал головой. — Сперва я хочу, чтобы вы меня поняли. Я не ибн Малик. Мне не нужна ни слава, ни царство. Я просто хочу, чтобы мои следующие воплощения наконец обрели мир. — Он повернулся к Голему. — Поэтому я готов заключить с тобой сделку. — Старик вытащил из рукава лист бумаги. — Этой формулой можно привязать голема к новому хозяину. Ее создал ваш равви Мейер и, похоже, умер, не успев ее применить. Или ему просто не хватило сил.
Равви? Ей хотелось спорить, хотелось назвать старика лжецом, но она слишком хорошо помнила ночные кошмары равви, его страх за нее.
— Мейер включил в свою формулу одно хитрое условие, — продолжал Шальман. — Чтобы она сработала, ты должна добровольно согласиться обрести нового хозяина. А потому вот что я предлагаю. Я готов обменять жизнь Анны и ее ребенка на твою свободу. Я хочу, чтобы ты целиком стала моим големом. Моим созданием и моей верной служанкой.
Она подняла глаза на безучастную Анну, ничего не подозревающую, похожую на тряпичную куклу:
— И что станет делать ваша верная служанка?
— Ездить по миру. Каждый раз, когда я умру, отыскивать мое новое воплощение. Объяснять им всем, кто они такие и почему им не надо бояться смерти. Склонять их к покою и миру, если сможешь. Они будут сопротивляться. Я бы тоже стал.
Она взглянула на Джинна и поняла: он уже знает, что она решит, и это пугает его.
— Хорошо. Я принимаю ваше предложение.
— Хава! — крикнул Джинн.
— А что мне делать, Ахмад? Подскажи!
Ответа у него не было.
— Но сначала отпустите ее, — повернулась она к Шальману.
Он немного подумал, и Анна вдруг упала на пол. Женщина подбежала к ней, помогла подняться. Затуманенный взгляд девушки остановился на Големе, потом на Шальмане.
— Вы — тот, кто испугал меня тогда на площадке, — неуверенно сказала она.
— Убирайся отсюда, девочка, — поторопил ее он.
Анна недоуменно нахмурилась.
— Уходи, Анна, — повторила женщина.
Беременная растерянно взглянула на нее, а потом поспешила к выходу. Они услышали, как захлопнулась за ней дверь.
— Начинайте, — сказала женщина и закрыла глаза.
— Как скажешь, — кивнул Шальман и без дальнейших церемоний произнес заклинание.
Салех замер в темном углу, когда мимо него к выходу пробежала по вестибюлю беременная девушка.
Бесшумно открыть дверь было очень непросто, а оказавшись внутри, он не мог понять, что здесь происходит. Он ожидал увидеть сцену какой-то ожесточенной борьбы, но они просто стояли в некотором отдалении друг от друга и обменивались короткими фразами на идише. До того как беременная упала на пол, больше всего эта сцена напоминала деловые переговоры.
Он дождался, чтобы за девушкой захлопнулась дверь, и подобрался поближе к танцзалу. Огромную комнату всю заливало солнце, и, шагни он туда, спрятаться ему было бы негде. Зачем он здесь? Что может сделать? Войти и дать убить себя? Вряд ли они поблагодарят его за такое пренебрежение к собственной жизни. Может, подумал Салех, он здесь как раз для того, чтобы быть свидетелем их конца.
Шальман снова заговорил, и голос его даже на расстоянии звучал так властно, что по спине у Салеха пробежали мурашки. Он видел, как женщина дернулась, будто ее ударили. Джинн повернулся к ней спиной. Что бы там ни происходило, это сверхъестественное существо не в силах было смотреть.
Затаив дыхание, Салех подошел ближе.
— Здравствуй, Ахмад, — раздался голос Голема.
«Не называй меня так, — хотелось взмолиться ему. — Не говори со мной ее голосом!»
Он заставил себя обернуться. Действительно она изменилась или ему это кажется? Глаза у нее вроде бы стали больше и яснее. Исчезла маленькая морщинка со лба. Она улыбалась, казалась беззаботной.
— Мог бы подождать, пока я снова не окажусь в кувшине, — сказал он Шальману. — Мог бы избавить меня от этого.
— Я хотел, чтобы ты все видел и понял. Такова она на самом деле. А вовсе не то изломанное существо, которое ты знал раньше.
— Это правда, — подтвердила женщина и, вытянув перед собой руки, принялась рассматривать их, словно видела впервые. — Сейчас я такая, какой была создана. Не беспокойся, — добавила она, увидев искаженное лицо Джинна, — я все помню. Пекарню, и Радзинов, и Анну, и равви. И Майкла. — На минуту она задумалась. — От него мой хозяин избавился. Теперь я опять вдова. — Голос ее был так спокоен, точно она говорила о погоде.
— Ты убил ее мужа? — вытаращил глаза Джинн. — С какой стати…
— Он сказал мне то, чего не следовало.
— А ей ты забыл сообщить об этом, прежде чем она согласилась?
— Думаешь, это что-то изменило бы? — засмеялся Шальман.
— И тебя я помню, — сказала женщина, подходя ближе. Ее неуклюжая сутулость куда-то исчезла, и теперь она казалась выше и увереннее. — Я никогда не говорила тебе о своих чувствах.
— Не надо, — в отчаянии взмолился Джинн.
— Ничего страшного, — проговорила она, словно успокаивая ребенка. — Теперь я уже этого не чувствую.
— Давай кончать с этим, — повернулся он к Шальману. — Отправь меня в кувшин.
— Как хочешь, — пожал плечами тот.
Но наклонилась за кувшином Голем, а не ее хозяин. Ну разумеется, зачем Шальману истощать собственные силы, как сделал когда-то ибн Малик?
Женщина внимательно осмотрела кувшин и повернулась к старику:
— Что я должна сказать?
Шальман задумался, копаясь во многовековых наслоениях памяти, и наконец произнес фразу на искаженном арабском. Джинн задрожал, услышав ее: он слишком хорошо помнил, что с этих слов и началось его бесконечное мгновение.
Женщина подняла кувшин и уже открыла рот.
— Постой, — быстро сказал Шальман. — Не так. Смотри на него, а не на меня.
Она кивнула и повернулась к Джинну.
— Секунду, — попросил тот.
— Струсил? — удивился Шальман.
Не обращая на него внимания, Джинн шагнул к Голему. Она спокойно ждала, чуть склонив голову и глядя на него с холодным любопытством. Он поднял руку и коснулся ее щеки. У основания шеи, там, где была расстегнута пуговица, сверкнула яркая цепочка.
— Прощай, — сказал он ей.
Действовать придется быстро.
Салех был уже в самом конце вестибюля, на границе тени и света. Он изо всех сил пытался разобраться в том, что происходит. Неужели Шальман каким-то образом манипулирует Големом? Или она оказалась предателем?
Женщина подняла кувшин и о чем-то спросила старика. Он ответил ей по-арабски, вернее, на языке, похожем на арабский. Слова были бессмысленными, словно в детской песенке, но в них таилась такая грубая сила, что немедленно откликнулась и заныла рана в мозгу Салеха. На мгновенье все перед глазами стало плоским и серым, он словно попал в капкан, словно уменьшился до размера ничтожной точки…
Почти сразу же он снова пришел в себя, жадно хватая ртом воздух. Без всякого сомнения он знал, что произнесенные слова — это команда, которой подчиняется кувшин. Он еще раз про себя повторил их и снова почувствовал, как его тело странно уменьшилось, а потом распознал страх в голосе Шальмана, который выговаривал Голему за то, что она подвергла его опасности.
Джинн протянул руку и коснулся щеки женщины жестом, полным глубочайшего сожаления. А потом внезапным движением он вдруг сорвал что-то с ее шеи. Это что-то блеснуло у него в руке, а он повернулся и бросился бежать, одновременно что-то разворачивая…
В два шага женщина нагнала его, схватила, подняла в воздух и швырнула на пол.
Шальман что-то кричал. Салех с ужасом увидел, как Голем снова поднимает Джинна и бросает его в одну из зеркальных колонн. Кувшин она уронила, и он лежал на полу, всеми забытый.
Салех не умел драться, и у него не было оружия. Против Голема и Шальмана он ничто и наверняка станет покойником, стоит ему шагнуть вперед.
«Ты и так уже много лет покойник, — сказал он себе. — А так я хотя бы сам выберу себе смерть».
И Салех выбежал из тени на яркий свет.
Голем стояла над поверженным врагом, тем, который посмел разозлить хозяина. Он лежал без движения, но не потому, что был мертв или ранен, а потому, что хозяин удерживал его силой мысли. Колонна над ним покосилась, а ее зеркальная поверхность покрылась паутиной трещин. Женщина снова схватила и подняла его, радуясь тому, как ладно двигается тело, как напрягаются глиняные мышцы. Вот для чего она была создана: для этой цели, для этого момента.
Хозяин снова что-то кричал, но сейчас не на Джинна, а на нее. Наконец она поняла, что он приказывает ей отпустить врага. Собственное тело требовало продолжать, но голос хозяина был громче. Недовольная, она уронила Джинна на пол.
— Хватит! — крикнул хозяин. — Кто-нибудь услышит, и скоро здесь соберется весь город.
— Простите, — произнесла женщина, опустив глаза, а потом нахмурилась, напряженно прислушиваясь. — Что-то не так.
— Все так! — отрезал он и отвернулся.
По правде говоря, он был в затруднении. Его прошлые жизни начали активно шевелиться. Во всем виновата эта арабская фраза: чтобы вспомнить ее, он чересчур быстро перелистал воспоминания ибн Малика, и поднятое волнение эхом отозвалось во всех воплощениях между ним и древним колдуном. Надо будет снова призвать их к порядку, после того как Джинн наконец окажется в сосуде. Шальман огляделся. Кстати, где кувшин?
Послышался быстрый топот, Шальман удивленно обернулся и увидел, как знакомый ему человек схватил кувшин с пола. Колдун еще не успел ничего сказать, когда женщина метнулась мимо него. Один удар, и человек полетел на пол.
Это был нищий из комнаты Джинна.
— Идиот! — рявкнул колдун.
Женщина схватила Салеха за шею, и Шальман поежился, заметив, какой дикой радостью светятся ее глаза. Его не волновала судьба нищего, но его новый раб, похоже, готов свихнуться. Неужели придется уничтожить ее?
Он прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться. Нити, связывающие колдуна с двумя его рабами, окончательно перепутались. Женщина на мгновение замерла, не зная, что делать дальше. Джинн корчился на полу, а Шальман чувствовал, что теряет над ними контроль.
Воспоминания бурлили, захлестывали его, тащили назад, в прошлое…
А в стеклянном дворце ибн Малик, стоя на коленях, склонился над ним; из страшной раны в животе толчками вытекала кровь. Шальман опустил глаза, взглянул на себя и увидел точно такую же рану, открытую, словно рот. «Вот тебе твое бессмертие и мое благословение заодно», — усмехнулся ибн Малик, обнажая испачканные кровью зубы.
А потом он снова оказался в танцевальном зале, где из последних сил пытался восстановить свою власть над всеми ними. Джинн поборол Голема и теперь прижимал ее руки к полу. Шальман резко развернулся и увидел удирающего на четвереньках Салеха; в руках у того блеснул кувшин. Он попытался крикнуть, позвать своих слуг, велеть им остановить сумасшедшего мороженщика, но его голос утонул в глумливом хоре прошлых воплощений: «Вот и ты пропал, как когда-то мы, вот и ты стал жертвой собственного безумия».
Салех посмотрел на Шальмана и твердо произнес слова.
Металл словно ожил, ослепительно сверкнув. Салех покачнулся и упал, но не выпустил кувшин из рук, хотя и чувствовал, как тот высасывает из него силы. Он только надеялся, что их хватит. Шальман стремительно уменьшился и вдруг исчез. В тот же момент последние силы оставили Салеха, и ему показалось, что он слышит долгий, исполненный тоски и гнева вой: медная темница сомкнулась вокруг своего нового пленника.
